«Техника-молодежи» 1988 г №10, с.20-23

Одним из наиболее интересных событий на последнем Всесоюзном семинаре молодых писателей-фантастов имени И. А. Ефремова была встреча с космонавтом Георгием Михайловичем Гречко. Литераторы буквально забросали гостя вопросами. Ведь для того, чтобы достоверно, убедительно описать, например, фантастическое межзвездное путешествие, нужно хорошо знать, чем живут и как работают космонавты сегодня.

— Сегодня становится реальностью то, о чем писали фантасты на заре космической эры. Но на страницах НФ-произведений освоение околоземного космического пространства выглядело значительно интереснее, труднее, драматичнее, чем это происходит в жизни...

— Нет, вы не правы. С реальной жизнью по сюжетной остроте не сравнится никакая фантазия. Просто до недавнего времени в космических делах, впрочем, как и во всех других, нам не хватало гласности.

Вот, например, недавно в космос полетел Владимир Титов. Казалось бы, что тут необычного? Но я расскажу, как трудно складывалась его полетная судьба.

Во время первого полета Владимира на корабле выходит из строя автоматическая система сближения. Экипаж визуально «прицеливает» «Союз» на станцию, однако скорость сближения оказалась слишком большой. Вместо стыковки мог получиться таран. Поэтому Титов отвел корабль от станции. Экипаж хотел повторить маневр, но ему приказали прекратить полет. Риск был слишком велик.

Со второй попыткой полета в космос Володе еще больше не повезло. Примерно за 30 сек на старте возник пожар. Еще через 11 сек специалистами по безопасности (они отвечают за жизнь космонавтов) подается команда на включение системы аварийного спасения. Мощная пороховая ракета срывает кабину с космонавтами с ракеты-носителя, поднимает ее на высоту, и оттуда на парашюте она опускается на землю. «Самый короткий в мире космический полет», — шутили потом. Но тогда было не до шуток. Промедли специалисты по безопасности, начни они переговариваться: горит не горит, пора не пора, и...

Третья попытка Владимира Титова состоялась в начале 1987 года. Но буквально за несколько дней до старта заболел его бортинженер. Полетел другой экипаж (Романенко и Лавейкин). И только теперь, с четвертой попытки, Володя приступил к нормальной работе в космосе... Ну как, хватает драматизма?

Между прочим, о старте предупредили заранее, впервые назвали дублеров по фамилиям, мне это особенно радостно, потому что я девять лет был дублером, и каждый раз, когда выходил на старт, был человеком-невидимкой. За день до старта, на Госкомиссии, я еще что-то значу, потом ракета улетает, и о дублере забывают. Меня, оказывается, нет и не было. Обидно... Теперь все становится на свои места...

Хочу рассказать еще об одном драматическом эпизоде из истории советской космонавтики. Несколько лет назад в газетах появилась трехстрочная информация о том, что корабль «Союз» (экипаж Лазарев и Макаров) стартовал, но полет был прерван. Что же случилось? В момент переключения второй и третьей ступеней произошел срыв. Ракета уже набрала довольно приличную скорость, но не «легла на горизонт», как у нас говорят, то есть полетела не по касательной к поверхности Земли, а продолжала круто идти вверх. Автомат выдал команду на прекращение полета и отделение корабля. Спуск проходил по баллистической траектории. Возникли большие перегрузки. Они достигли такой величины, что глаза застелило черной пеленой. Космонавтам трудно было дышать, потому что мышцы были не в состоянии поднять грудную клетку. И вот уж не везет, так до конца — возвращаемый аппарат занесло в горы, он упал на небольшую площадку вблизи обрыва в пропасть. Экипаж спасло только то, что парашют зацепился за дерево. Но тут надо сказать, что это была не просто случайность — космонавты спасли себя сами, потому что 26 минут, пока длился их полет, они думали, что им делать. Представьте себе — человек ничего не видит, не может дышать, останавливается сердце, а он думает! Может быть, по законам приключенческого жанра это не подвиг, но благодаря тому, что в этот момент они нашли в себе силы думать, они спасли себе жизнь. У них было три варианта решения: после приземления отстрелить 1) обе стренги парашюта; 2) одну — или 3) ни одной. Они отстрелили одну и тем спаслись. Если бы они выбрали первый вариант, корабль скатился бы в пропасть, третий — их туда же снесло бы ветром. Они выбрали второй, и единственно верный. Парашют погас и зацепился за дерево.

Но положение все-таки было отчаянное. Дул ветер, дерево гнулось, корабль сползал к обрыву. Космонавты осторожно спрыгнули в снег. Но ведь нужно было еще дать сообщение в ЦУП. А в любой момент дерево могло не выдержать. Они долго не решались еще раз испытать судьбу — залезть в корабль. А мы в Центре управления полетом ничего не понимаем. Понятно, конечно, что авария, уже есть сигнал о приземлении корабля, но нет ни одного слова от экипажа. 5, 10, 15 минут — молчание. Мы думали, что ребята или погибли, или потеряли сознание. Они вышли на связь где-то через полчаса, когда убедились, что корабль качается, но не падает.

Их приключения, однако, на этом не заканчиваются. Представьте себе: снег, крутая площадка, мороз. Космическим робинзонам нужно согреться. А после перегрузок они нормально двигаться не могут. Переползают по снегу, собирают сломанные ими же сучья, разводят костер и до утра сидят на пятачке. К ним послали лыжников, потому что вертолет на такой высоте и на такой площадке приземлиться не мог. Однако когда выяснилось, что за ночь лыжники прошли только десятую часть пути и, следовательно, ребятам дней десять предстоит мерзнуть на скале, один вертолетчик вызвался их оттуда снять. Вопреки инструкциям и рискуя жизнями не только космонавтов, но и своей.

Когда потерпевших аварию доставили на космодром, внешне они были очень спокойны и тут же заявили, что хотят лететь в следующий раз.

— Проектируется ли у нас многоразовый корабль?

— Чертежи нашего многоразовика я видел в одном югославском журнале, а в американском — снимки, якобы сделанные на аэродроме.

Насколько они достоверны, не знаю, но, по крайней мере, я думаю, что в ближайший год будет наш многоразовый корабль, подготовка к первому запуску которого сейчас активно ведется. Хотя я лично противник многоразовых кораблей. Мне кажется, они себя не оправдают — ни по цене, ни по надежности. Многоразовый корабль стоит порядка 3 млрд. долларов, а одноразовый — в 100 раз меньше. Значит, за одну и ту же цену можно запустить или 1 многоразовый, или 100 одноразовых. Кроме того, нельзя же окупать эти 3 млрд. 100 лет. Корабль устареет, выйдет из строя. Значит, затраты надо вернуть быстро, а для этого, по оценке самих американцев, требуется 50-100 запусков в год. Подготовка же к пуску занимает около 2 месяцев. Американцы стали сокращать сроки подготовки, и вот — катастрофа с «Челленджером». Чтобы окупились затраты, нужны частые запуски, чтобы как следует подготовить корабль, запускать его надо реже. Неразрешимое противоречие.

— Каким будет наш многоразовик: типа «Спейс шаттл» или одноступенчатый типа «Хотол»?

— У нашего корабля оригинальная конструкция. Но если сравнивать с другими проектами, то ближе, конечно, к «Спейс шаттл», потому что старт будет вертикальным. Разница в том, что во время старта американского корабля работают все двигатели, а на нашем они будут «молчать» до тех пор, пока не израсходуют топливо ступени носителя.

«Хотол» — очень интересный проект. Но это не единственная альтернатива «Спейс шаттлу». Существует, например, проект «Зенгер». Это корабль на корабле. Первая ступень, отработав, в целости и сохранности возвращается на свой аэродром. Вторая же — собственно космический корабль — выходит на орбиту. Европейское космическое агентство — очень мощная организация, с которой Советский Союз, кстати, сотрудничает по многим проектам, приняла французскую модификацию (или вернее сказать — прототип) «Зенгера» — «Гермес». Это маленький многоразовый корабль. Если американский поднимает шесть человек, то «Гермес» — троих. Но англичане уехали с совещания, не подписав проект. Они хотят построить одноступенчатый «Хотол». Честно говоря, я не понимаю, как это можно сделать. Что за технологию придумали англичане? Принцип понятен: они хотят взять на борт только горючее, а в качестве окислителя использовать атмосферный воздух. Но как реализовать этот принцип? Знают ли это сами авторы проекта?

— Появляются все больше проектов безракетного космического транспорта — космические мосты, космические лифты...

— Я думаю, в далеком будущем это все будет.

— А вам эти проекты симпатичны?

— Я, в общем, уже заканчиваю карьеру космонавта. Вот сейчас прошел комиссию, годен к четвертому космическому полету. Ну хорошо, слетаю в четвертый. С трудом могу себе представить пятый. А до космических мостов и лифтов я, наверное, не доживу. Поэтому рассуждать о них как профессионал не стану.

Сейчас понемногу перехожу от практической работы космонавта к чисто научной. Я работаю в Институте физики атмосферы, изучаю атмосферу Земли на основе данных, полученных в космосе.

— Существует ли связь между полетами в космос и изменениями погоды? И почему в последние годы, несмотря на то, что все больше пользуются спутниковыми данными, прогноз погоды не становится достовернее?

— На климат прежде всего влияет повышение концентрации углекислого газа в атмосфере и сокращение озонового слоя. Углекислый газ, выделяемый при стартах ракет, — это, я думаю, миллиардная часть от того, что дает промышленность. Невелики наши «грехи» и по отношению к озоновому слою. При взлете мы его протыкаем. Но дыра, прожженная космическим кораблем, очень мала, и проходит ракета озоновый слой всего за секунду. А вот высотные самолеты находятся в озоновом слое часами...

Теперь о прогнозе. К сожалению, мы до сих пор не можем как следует распорядиться той информацией, которую получаем из космоса. Только космонавты производят тысячи метеорологических снимков в год, а автоматы, наверное, еще сотни тысяч. Но мы плохо их обрабатываем, не умеем сохранять эти данные, не успеваем вовремя распределить их среди специалистов. Космос дает, а Земля не готова, вот что обидно. И это несмотря на то, что Госкомгидромет, по-моему, технически самая оснащенная организация в Советском Союзе. У них и корабли, и спутники, и ракеты, и зонды, и самые лучшие вычислительные машины... а прогноз уточняется очень незначительно. Отчасти поэтому я занимаюсь физикой атмосферы. Мне кажется, что метеорологи достаточно хорошо анализируют данные относительно скорости и направления ветров, распределения облачности, количества осадков, но, видимо, в атмосфере происходят процессы, о которых мы не знаем. Моя задача — (и моя мечта) узнать, что это за процессы, описать их и передать информацию в Госкомгидромет, чтобы прогнозы стали точнее.

— Сейчас много говорится о путешествии на Марс в начале следующего века. Какую технику предполагается использовать?

— Все идет к тому, что к 100-летию Великой Октябрьской социалистической революции состоится советско-американский полет. А какая техника будет использована, пока трудно сказать. Я себе представляю так: ракета-носитель «Энергия» выведет на орбиту пять-шесть блоков, из которых соберут марсианский корабль. В экипаж войдут человек шесть. Мне кажется, что искусственной тяжести на корабле еще не будет.

— А почему 2017, а не 2007 год, когда будет противостояние Марса и Земли?

— Совершить полет в 100-летнюю годовщину Великой Октябрьской революции предложили американцы, а я бы выбрал 2007 год. Мне кажется, к этому сроку вполне можно успеть. Но у нас есть большая программа беспилотного освоения Марса. Сначала считается необходимым запустить несколько автоматов, а потом уже человека.

— Действительно ли в длительных полетах космонавтам приходится работать очень интенсивно?

— На орбитальной станции скучать некогда. Особенно тяжелым для меня был полет 1977-1978 годов, в котором мы с Юрой Романенко побили американский рекорд продолжительности полета. Скажем, если по расписанию у нас было четырехразовое питание и восьмичасовой сон, то я никогда больше двух-трех раз не ел. Бывало, и раз в день — как успеешь. Иногда, понимая, что предстоит тяжелый день, сунешь шоколадку в карман утром, а вечером смотришь — она цела, не успел сжевать. Так что работаем мы в космосе хорошо и честно. Если взять третий мой полет, то вставал я часиков в восемь утра, ложился часика в два или три ночи. А последние трое суток мы с Джанибековым работали практически вообще без сна.

— Видимо, вы выбились из графика?

— Нет, просто хотелось сделать больше. В космосе, как и на любой работе, интересно не только запланированное. Наткнешься на какое-нибудь новое явление, и бросить его невозможно — используешь все свое время, чтобы понять и проанализировать. Мои самые лучшие научные работы сделаны как раз вне программы полета.

— Как вы считаете, скоро ли в состав экипажа будет включен гуманитарий?

— Еще Королев говорил, что первым космонавтом-непрофессионалом должен быть журналист...

Выкрики из зала:

— Возьмите меня!

— Проходите комиссию... Я думаю, что так и будет в конце концов. Но только спешить с этим не надо. Например, учительницу-американку с «Челленджера», я считаю, погубили зря. Рано было начинать такие игры с космосом, посылать непрофессионала, устраивать шоу. Каждый полет связан с определенным риском, и поэтому я пока против женщин в космосе.

— Что нового появится в околоземном космическом пространстве в ближайшие годы?

— Орбитальные станции станут помощнее, и главное — пойдут специализированные модули. Вот «Мир» сейчас летает с одним модулем, а будет, скажем, не менее чем с тремя. Специализированные модули должны намного повысить эффективность полетов. Надеюсь, что появятся модули, способные работать в автоматическом режиме. Время от времени их будут подзывать к станции-матке и обслуживать — заменять пленки, перенастраивать приборы, затем вновь пускать в автономный полет. Мне такой режим кажется очень перспективным, потому что, когда космонавт делает два часа физкультуру, о работе точных приборов речи быть не может — станция ходит ходуном. Когда к нам прилетел первый «интеркосмосовский» экипаж посещения — Ремек с Губаревым, мы, чтобы не терять времени, пока проверялась герметичность стыковочного узла, стали делать физкультуру. Они оттуда как закричат: «Что происходит?!» Мы говорим: «Ничего особенного, физкультуру делаем». А они потом рассказывали, что их буквально из кресел выбрасывало.

— Какое влияние в будущем космос окажет на психику людей, которые будут работать там достаточно длительное время?

— Знаете, я не хотел бы родиться и жить в космосе. Мое убеждение: самая лучшая работа — в космосе, самая лучшая жизнь — на Земле. Но, возможно, будущие космонавты не разделят это мнение, и, наверное, это и будет влияние космоса на их психику.

— Встретили ли вы в космосе нечто такое, что коренным образом перевернуло ваши представления о Земле?

— Мы, наверное, еще не в состоянии ответить на этот вопрос. Еще должно пройти какое-то время для осмысления. Но, похоже, истину, ставшую уже банальной, что Земля мала, мы осознали только после того, как проникли в космос. Из космоса хорошо видно, что мы все плывем в одной маленькой лодке...

— То есть большие сдвиги произошли в сознании людей?

— Да, конечно.

— Чингиз Айтматов в «Буранном полустанке» описывает контакт советских и американских космонавтов с внеземной цивилизацией. Вы, как космонавт, готовы к такой встрече? Инструктировали вас на подобный случай?

— Нет. Серьезно такая возможность не рассматривается. Инструкций мы не получаем на этот счет. У нас нет даже инструкций по отношениям внутри экипажа. Вот, скажем, в американских инструкциях есть пункт, который предоставляет командиру право принуждения — вплоть до рукоприкладства, но насчет правил общения с инопланетянами в них не сказано ни слова.

Не знаю, может быть, я рассуждаю наивно, но если кто-то преодолел межзвездное пространство, то он должен быть цивилизованным, гуманным существом. По-моему, нецивилизованные уничтожают себя на собственной планете, к чему мы, к сожалению, так близки. Про себя скажу, что в случае контакта с братьями по разуму я не испугался бы, действовал бы по своему разумению, а не по инструкции. Хотя я слышал, что уже разрабатывается язык для контактов.

— После высадки американских астронавтов на Луну ходили упорные слухи о том, что они там не то что-то видели, не то что-то слышали, не то кто-то пытался вступить с ними в контакт... Видели ли что-нибудь подобное наши космонавты?

— Я знаю, что однажды Ляхов посмотрел в иллюминатор и увидел лицо в скафандре. Но это оказался Рюмин, который вышел в открытый космос перед этим. Что касается Луны... Да, были такие сообщения: когда прилунились первые американские астронавты, то якобы в эфире прозвучали слова: «Вот и они здесь». Потом все-таки выяснилось, что это они сказали друг другу: «Вот мы и здесь». Возможно, была плохая связь и кому-то было интересно переделать на «Вот и они здесь».

Так как советские космонавты никаких тарелок не видели и в контакт с внеземными существами не вступали, мы, признаться, начали ревновать космических пришельцев к своим американским коллегам, относительно которых ходили упорные слухи... Для того чтобы узнать правду, решили провести встречу «на высшем уровне». А именно: попросили Николая Рукавишникова, чтобы он выяснил у Томаса Стаффорда, видели американцы все-таки что-то или не видели. Один на один. Надеясь, что ответит как космонавт космонавту — честно.

Рукавишников и Стаффорд встретились в Париже в одном из кафе. И когда Рукавишников спросил: «Том, как относиться к сообщениям ваших журналистов о встрече с внеземными цивилизациями?» — Том, изучавший русский язык, ответил ему: «Ник, это все...» и добавил одно русское слово, которое я не могу воспроизвести. На этом тема разговора была исчерпана.

— С космонавтикой пытаются связать легенды и другого рода. Вот, например, года два назад западные средства массовой информации подняли шумиху, утверждая, что существовали предшественники Юрия Гагарина, о полетах которых не сообщалось.

— Однажды я летел в самолете, и меня летчики пригласили в кабину. Говорят: «С нами летали и Титов, и Николаев, и даже космонавт, который побывал в космосе раньше Гагарина». Я ответил им, что это неправда. Я в космонавтике с 1954 года, все пуски я знаю, в подготовке большинства из них участвовал сам и знаю точно, что никто до Гагарина не летал. Говорят: «Ну как же! Он показал нам фотографию, где он стоит, а рядом — Гагарин и Титов». Я говорю: «Ну, когда у нас есть время и кто-то хочет сфотографироваться на память, мы никогда не отказываем». — «Нет, он рассказывал, как упал где-то в горах Кавказа, поломал ребра, задирал рубашку и показывал сломанные ребра». Я отвечаю: «Из космонавтов никто ребра не ломал. Поломанные ребра — это не признак профессии». — «А он, — говорят, — показывал удостоверение космонавта — такую красную книжечку». — «Вот тут у него прокол, потому что удостоверение космонавта — голубая книжечка».— И я им показал это удостоверение.

Месяц назад я был в Ижевске, ко мне подошел некто и говорит: «А знаете, я тоже летал в космос». Я спрашиваю: «А как это получилось?» — «Я привез на космодром деталь для ракеты, — отвечает он, — да там не разобрались, приняли за космонавта и запустили. И вот я жив». Я говорю: «Ну, поздравляю».

Приводят и такие доказательства: в Харькове похоронен человек по фамилии Бондаренко, который летал до Гагарина. Действительно, был такой кандидат в первой группе космонавтов — Бондаренко. Но он погиб во время тренировки, потому что в сурдокамеру с атмосферой, насыщенной кислородом, взял с собой электрическую плитку, зная, что он там две недели должен питаться холодной пищей. Там он брал у себя анализ крови, обмотал бинтиком палец, а потом уронил эту тряпочку на плитку. В кислородной атмосфере начался пожар, и Бондаренко сильно обгорел. Так что в космос, к сожалению, он не летал. Погиб на земле.

Откуда берутся эти слухи? До космонавтов посылали в космос манекены. «Иван Иванович» — мы их называем. И в двух, по-моему, были встроены магнитофоны с записями слов и цифр, потому что нужно было отрегулировать систему радиообмена. Во время беспилотного полета магнитофон включали. Радиолюбители перехватывали эти «разговоры», ну а официального сообщения, что кто-то летел, не поступало. Отсюда пошли домыслы...

— Как известно, космонавты читают много фантастики. Приходилось ли вам среди коллег защищать то или иное фантастическое произведение?

— Чтобы кто-то так уж активно ругал какую-нибудь книгу — этого не было. Ну, конечно, споры бывают, потому что у каждого свои пристрастия. Кто любит приключенческую фантастику, кто — фантастику социальную, кто — фантастику-предупреждение, кто — психологическую... Я, например, очень люблю психологическую фантастику. Меня интересуют характеры людей, их взаимоотношения. Хочется знать, каким же я должен быть на самом деле?

— Кто из современных советских фантастов вам нравится?

— С собой в космос я брал «Трудно быть богом» Стругацких. Но должен оговориться, что если я и брал книги в космос, то только из уважения к авторам, и, конечно, я их в полете не открывал. Читать книги в сравнительно коротких космических полетах — это, по-моему, недопустимая роскошь.

— Ваши любимые зарубежные фантасты?

— Наверное, как и все, люблю Лема, Брэдбери...

— Как вы относитесь к научно-фантастическому творчеству ваших коллег?

— Каждый должен заниматься своим делом — соразмерно таланту.

Записал Виталий КРИЧЕВСКИЙ