Марсоход во время испытаний.
«Техника-молодежи» 1988 г №6, с.14-16
| МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПРОЕКТЫ |
В июле этого года стартом нового космического аппарата «Фобос» ознаменуется начало новой многоцелевой программы по изучению межпланетного пространства (см. «ТМ» № 4 за 1987 г.). В подготовке уникальных научных экспериментов участвуют ученые Австрии, Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши, Советского Союза, Франции, ФРГ, Финляндии, Чехословакии, Швейцарии, Швеции и Европейского космического агентства. Марсианский спутник станет первым малым телом Солнечной системы, поверхности которого достигнет космический аппарат. А каковы перспективы дальнейшего международного сотрудничества в космосе? Об этом, еще одном шаге во взаимопонимании и сотрудничестве нашей страны и США, рассказал академик Роальд Зиннурович САГДЕЕВ в статье, опубликованной в «Вашингтон пост».
Роальд САГДЕЕВ, академик. Герой Социалистического Труда, директор Института космических исследований АН СССР |
| Ч |
Начинать следует постепенно, с непилотируемых полетов. Прежде всего к 1994 году мы должны подготовить совместный запуск для посадки на Марс подвижного автоматического космического аппарата. Далее в 1998 году мы должны запустить совместную миссию и возвратить ее с образцами марсианского грунта на Землю. Это поистине задача века. При благополучном завершении этих проектов мы могли бы объединить наши усилия с тем, чтобы высадить людей на Марс, может быть, к 2001 году.
Надо быть реалистами. Если американцы обеспокоены проблемой передачи засекреченной военной технологии Советскому Союзу, мы должны найти пути сотрудничества, не требующие полного тесного взаимодействия.
Например: каждая сторона могла бы направить на Марс свою запускаемую независимо с Земли научную аппаратуру, но работающую совместно на Марсе. Я не исключил бы и более амбициозной возможности — вывода на орбиту Марса или посадки на его поверхность совместного космического аппарата. Это было бы продолжением такого сотрудничества, которое в 1975 году привело к осуществлению стыковки кораблей «Аполлон» и «Союз». Но, вероятно, еще рано говорить о таком сотрудничестве.
Стоимость таких полетов к Марсу была бы приемлема, она значительно ниже ежегодных расходов каждой из наших стран на ядерное вооружение. Общая стоимость начальной фазы — доставка марсохода — была бы около одного миллиарда долларов. Следующий проект — взятие образцов марсианского грунта и возвращение их на Землю, — вероятно, обошелся бы менее чем в 5 миллиардов долларов. Последний этап — основная пилотируемая экспедиция на Марс — стоил бы от 50 до 100 миллиардов, при условии, разумеется, стабильности доллара.
Такое сотрудничество в космосе не только расширило бы ведущийся сейчас диалог между нашими двумя странами, но добавило бы к нему нечто новое. Если наш диалог будет касаться только вопросов контроля над вооружением, тогда мы будем заняты лишь военными аспектами и нам трудно будет найти общий язык. Нужно нечто большее.
Я знаю, что может значить международное научное сотрудничество, поскольку на протяжении почти всей моей профессиональной жизни оно было благотворным для меня. Начиная с конца 1950-х годов я чувствовал себя членом международного научного сообщества. Со своими коллегами мы сопоставляем результаты исследований, обмениваемся визитами, становимся друзьями. Моя семья научилась английскому, и сейчас даже мой четырехлетний внук говорит на двух языках. Такие контакты меняют жизнь.
Научное сотрудничество иллюстрируют слова Фрейда: «Когда люди совместно владеют чем-то, у них меньше шансов враждовать». Даже мрачный юмор ядерного века отражает эту мудрость. В недавнем прошлом, в середине полета нашего аппарата «Вега» к комете Галлея, у нас было много американских гостей. Кто-то обронил, что один из них был членом Комитета США по выбору целей, подлежащих атаке в случае ядерной войны. Я сказал ему: «Говорят, вы определили в Москве 60 целей. Не сделаете ли вы нам любезность в духе научного сотрудничества: не исключите ли вы из этого списка наш институт?»
Он ответил, что институт в течение рабочего дня будет изыматься из списка. Какое благо для повышения производительности труда. Люди захотели бы, пожалуй, работать круглосуточно.
После окончания университета в 1956 году я начал работать в научном институте имени Курчатова, в одной из наших головных лабораторий. Физика плазмы была моей специальностью, и я занялся проблемой управляемых термоядерных реакций, известной как «термоядерный синтез». В то время эта область науки была полностью засекречена и в СССР, и в США, несмотря на ее мирную цель — создание электростанций. Все, что мы делали, мы могли обсуждать только среди небольшой группы ученых, имеющих специальный допуск. Нас очень будоражило все, что мы делали, но мы не имели представления, что же еще происходило где-то.
Колоссальным откровением явилась наша первая серьезная встреча с западными учеными в 1958 году. Это была конференция по мирному использованию атомной энергии в Женеве, на которую обе стороны прислали сотни ученых и инженеров. Вы не представляете, что это было для нас. В первый раз увидеть американских коллег для нас было то же, что увидеть инопланетян. Еще удивительнее для меня, молодого человека, было осознать, что эти «инопланетяне» говорили на том же языке науки, что и я.
Один американский ученый, который позже стал моим близким другом, выступал с докладом на этой конференции в Женеве. Наблюдая, как он быстро пишет уравнения на доске, мы, русские, не могли поверить своим глазам. Он повторял те же формулы, которые мы привезли из Москвы с собой. Мои советские друзья не могли удержаться от смеха. Так много наших моделей и формул оказалось тождественными. 90 процентов из того, что мы делали, было одинаковым. Но 10 оставшихся процентов представляли наибольший интерес.
Американцы развили концепцию «стелларатора», он моделировал внутреннюю структуру звезд. Нашей первой мыслью было: «Господи, ну и шустры эти американцы!»
Но оказалось, что мы, русские, понимаем некоторые вопросы лучше американцев. В то время наши американские коллеги еще не оценили важности «Токамака», это название обязано конфигурации магнитного поля, помогающей стабилизировать горячую плазму. Постепенно американцы стали уделять все большее внимание этой концепции, и сегодня она широко принята в программах управляемого термоядерного синтеза в США.
Наука интернациональна. Законы природы не знают границ.
Последние 15 лет я работаю в области космических исследований, и здесь сотрудничество с американскими учеными представляется мне еще более естественным.
У нас уже заложены основы для совместных космических исследований. США и СССР подписали договор, открывающий путь к сотрудничеству в 16 областях изучения космоса, и, вероятно, ученым обеих стран понадобится около года, чтобы оценить предлагаемые возможности. Во многих областях мы завидуем выдающимся достижениям американцев. Но мы гордимся и своими достижениями, начиная с запуска первого спутника 30 лет назад. Мы гордились нашим проектом «Вега» по встрече с кометой Галлея, и мы благодарны США за помощь в этом проекте, когда НАСА предоставила нам сеть дальней космической связи.
Марс — следующая великая цель в изучении космоса, и мне кажется, что мы должны принять этот вызов вместе. Доставка марсохода на поверхность Марса была бы первой грандиозной задачей. Это был бы следующий логический этап после американской программы «Викинг», когда аппарат сел на Марс, но не двигался по поверхности. Теперь нам надо бы использовать машину, передвигающуюся по поверхности, оснащенную тем же или еще большим, чем на «Викинге», составом аппаратуры. Техническая проблема марсохода — это управление им, если принять во внимание сложность осуществления связи через миллионы километров от Земли до Марса. Даже при ближайшем расположении Марса к Земле требуется несколько минут радиосигналу, чтобы покрыть это расстояние. Но марсоход будет встречаться с препятствиями каждые несколько секунд. Решением этой проблемы было бы обеспечить марсоход «экспериментальной системой», используя методы искусственного интеллекта, с тем чтобы он сам решал, как ему маневрировать по поверхности Марса.
Простым путем для начала подготовки к высадке марсохода на планету было бы сотрудничество по уже запланированным проектам: американский «Марс-Обсервер», запуск в 1992 году, и советский «Марс-94», 1994 год. По этим проектам возможен обмен данными, возможно проведение взаимодополняющих исследований и координирование измерений. Мы могли бы также поставить некоторые американские научные приборы на наш космический аппарат. По мере укрепления доверия мы могли бы готовить совместную посадку.
Я приветствовал бы всестороннее сотрудничество по проекту марсохода, так как оно позволило бы нашим странам разделить задачи, с тем чтобы каждая страна могла бы сконцентрировать свои усилия на том, что она могла бы сделать лучше всего. По проекту марсохода американцы могли бы лучше всего разработать систему искусственного интеллекта, которая разрешила бы марсоходу перемещаться по поверхности Марса. Я думаю, что мы, русские, могли бы обеспечить лучшую технологию самого марсохода. Мы использовали недавно прототип марсохода для очистки крыши Чернобыльской АЭС от обломков, и он работал, несмотря на неблагоприятные условия.
После высадки марсохода следующая великая цель — подготовить проект, по которому на Землю будет доставлен образец марсианского грунта. Это очень сложная задача.
Один из подходов к реализации этого проекта уменьшил бы обеспокоенность американцев по поводу передачи секретной военной технологии. Например, обе страны могут независимо послать свои космические корабли. Они могли бы доставить на Марс две разные полезные нагрузки. Одной была бы возвращаемая ракета для доставки образцов на Землю. Другой мог бы быть сам марсоход. Две программы дополняли бы друг друга, и не потребовалось бы их интеграции.
Могут быть и иные меры, предотвращающие передачу технологии, даже если бы мы использовали один корабль. Например, если американский научный прибор должен был бы быть установлен на русском космическом аппарате, засекреченная часть его могла бы быть упакована в то, что мы называем «черный ящик», с входными и выходными разъемами и соединениями на внешних поверхностях, а к тому, что внутри, доступа нет. Мы сейчас используем этот подход при работе со странами Западной Европы, которые ставят аппаратуру на наши корабли. Такой подход можно было бы распространить и на большие полезные нагрузки. Можно рассматривать даже весь космический аппарат как «черный ящик» и разработать процедуры проверок, которые будут гарантировать его неприкосновенность.
Наконец, давайте поставим задачу высадить на Марс американского и советского космонавтов. Моей сокровенной мечтой было бы осуществить это к 2001 году. Пусть бы этот проект стал «Космической Одиссеей», как предлагал Артур Кларк. Он уверял меня, что будет жив и сохранит хорошую форму до того времени. Но, вероятно, более реалистичным временем высадки человека на Марс был бы год 2005-й.
Не надо торопиться с пилотируемыми полетами и считать, что это единственный приносящий плоды путь изучения космоса. Существует не очень умная претензия на романтику, согласно которой огромный космический аппарат с людьми на борту — это единственно приемлемая величественная картина космических исследований в будущем. Но мне представляется столь же романтичной посылка в дальний космос умных роботов. И она была бы более практичной. Ведь пока мы в США и в СССР создаем громадные ядерные арсеналы, японцы маленькими роботами завоевывают экономический рынок.
К какому бы мы ни пришли решению относительно Марса, важно то, что наши ученые должны делиться своими знаниями и делать их достоянием общественности.
Очень символично, что, когда Генеральный секретарь Горбачев и президент Рейган встретились в Вашингтоне, группа ученых по космосу из двух наших стран собралась в Москве для обсуждения будущих космических проектов. Очевидна формула увязки между встречей в верхах в Вашингтоне и встречей в Москве: немного шансов будет у человечества исследовать иные миры, если наша собственная планета не будет спасена от ядерной катастрофы.