«Техника-молодежи» 1989 г №2, с.45-47
 Молодой свердловский художник-фантаст Анатолий Пасека привез на «Борисфен-88» выставку своих картин. Воспроизводим некоторые из них. |
А потом корабль ВТО, пополнив запасы топлива, покинул гостеприимный Днепропетровск и взял курс на Минск. Все разъехались по домам. Вернулась в Москву и команда «ТМ», прихватив с собой рассказ москвича же Е. Кена (1957 года рождения, окончил МИХМ, публикации пока только в газетах), повесть которого «30 — или около того — снов с закидонами» очень понравилась всем, кто ее читал. Рассказ «Трубус» тоже одобрен.
При темпах ВТО надо торопиться!
Вот этот рассказ.
Евгений КЕН |
Рассказ называется «Трубус».
А первоначально он назывался просто «Труба».
О чем он, этот рассказ? Речь в нем идет о Трубе.
Эта огромная Труба лежала на том заброшенном пустыре.
Лежала она здесь несколько дней или, может быть, неделю, но как-то сразу вписалась в здешний пейзаж, и вот уже все привыкли к Трубе. Люди, уставшие всему удивляться, давно принимающие все, как есть, проходили мимо. Труба никому не мешала, и не было до нее никому дела.
Так начинается этот рассказ.
Подмяв собой замусоренную пожухлую траву и облетевшие одуванчики, Труба лежала на краю пустыря — не очень ржавая, отливающая тяжелой стальной синевой.
Сияющее солнце расплылось по всему небу.
Сухой июльский ветер сдувал розовую пыль с битых кирпичей.
Щеблонов и Борецкий шли через пустырь, срезая путь к автобусной остановке. Они возвращались с пляжа. Хорошо искупались, позагорали. Борецкий обгорел совсем, а Щеблонову напекло голову.
Рыжая кошка метнулась у них из-под ног и нырнула в Трубу.
Щеблонов подумал: откуда здесь эта огромная Труба? Вроде бы нигде поблизости ничего не строили, не ремонтировали, канав не рыли.
А Труба просто огромная.
С мокрым полотенцем на голове, похожий на бедуина, Щеблонов щурил глаза и едва передвигал ноги.
Борецкий обмахивался журналом «Смена».
На дребезжащем велосипеде по пустырю катался в шортах и маечке какой-то пятиклассник с пионерским галстуком на голой шее. Катался и дыркой в зубах шепеляво так насвистывал «Взвейтесь кострами...».
Далее в рассказе следует пространное отступление, где говорится о трудном детстве Борецкого и о невыносимой юности Щеблонова, воспоминания о которых попеременно возникают в их головах.
Щеблонов и Борецкий остановились, разглядывая Трубу.
— Гляди-ка, — сказал Щеблонов.
Труба была большого диаметра. На полусогнутых и опустив голову или сильно наклонившись вперед, в нее вполне мог бы войти человек среднего роста.
Она была длинная, но не прямая, а слегка загибающаяся в сторону. Поэтому, когда Щеблонов заглянул в нее, он не увидел дневного света на другом ее конце. Он вообще ничего не увидел — внутренняя поверхность Трубы терялась в кромешной мгле.
— Здоровая, дура, — сказал он, поправляя сползающее на глаза полотенце. На таком солнцепеке жить не хотелось, и глубокая тень в жерле трубы манила его.
— Ничего себе, — сказал Борецкий, встал к Трубе и, замеряя ее диаметр, показал пальцем ниже своего носа. — Без малого 170.
— А в длину? Метров 20? Борецкий пошел мерить Трубу в длину.
— Без малого 25! — крикнул он, дойдя до ее конца.
Щеблонов шлепнул по Трубе рукой и почувствовал всей ладонью ее ответную едва заметную дрожь. Или это только казалось ему. Словно воздух пел в трубе басом.
Он наклонил к Трубе голову и позвал:
— Кис-кис... Борецкий, стой там, сейчас она к тебе выбежит.
— Что? — не расслышал Борецкий.
— А-а-а! — вдруг дико заорал Щеблонов, пугая спрятавшуюся в Трубе рыжую кошку. Он поднял с земли обломок кирпича и застучал им по Трубе.
Пионер, резко вывернув руль, чуть не упал со своего велосипеда.
— Ы-ы-ы! — крикнул в Трубу с другой стороны Борецкий, окликая Щеблонова. — Пошли, вон наш автобус едет.
— Подожди. — Щеблонов затянул потуже полотенце на голове. — Счас я выйду к тебе. Труба зовет. — И вошел в Трубу.
В ней было прохладно и сумеречно. На любой шорох она отзывалась низким мягким вкрадчивым гулом. Щеблонов шел по ней пригнувшись, осторожно переступая ногами, держась за стенку.
Труба. Труба. Труба. В рассказе ее описание глазами Щеблонова занимает почти страницу.
С каждым шагом в Трубе делалось все темней. Когда стало совсем темно, он остановился. Ожидаемого им света впереди не было. Он обернулся, но не увидел света и позади. Он оказался в полной темноте, точно его закупорили в этой Трубе.
— Эй, Борецкий, ты где? — позвал он.
Что-то ткнулось ему в ноги и фыркнуло. «Кошка», — вспомнил Щеблонов.
— А ты где? — откуда-то издалека донесся голос, как с того света.
— А я здесь. — Щеблонов был в недоумении, ему казалось, что он уже давно дошел до поворота Трубы, однако же белого дня в ее отверстии не наступало. «Все это очень печально», — подумал он.
— Автобус наш ушел, — сообщил Борецкий. — Заснул, что ли?
— Вот попал... Неужели мне так и придется идти — куда подальше? — не терял чувства юмора Щеблонов. Он сделал вперед еще шагов пять, но нет, не было никакого просвета во тьме.
— Ты идешь или что? — устало звал его Борецкий.
— Это какой-то нефтепровод! — сказал Щеблонов и сам испугался этой мысли — так она походила на правду. Он повернулся и бросился бежать из Трубы назад, выворачивая ноги, отталкиваясь от шершавых стенок руками, ничего во тьме не различая. Он думал, что Труба никогда не кончится, но как-то внезапно вдруг в лицо ему ударил яркий дневной свет, он вдохнул жаркого плотного воздуха и вывалился из Трубы на пустырь — к ногам Борецкого!
Этого не может быть! Он же возвращался, что за черт!
Несколько строк междометий.
— Я ведь повернул назад, я точно помню! — Щеблонов все не мог прийти в себя от изумления. Пока он чесал за ухом, Борецкий смотрел на него, поджав губы.
— Повернул назад? Когда?
— Когда шел через трубу к тебе. Я прошел, мне кажется, метров сто, понял, что идти дальше бесполезно, и повернул назад.
— И оказался здесь? Дошел, значит? У тебя просто голова закружилась, — все поставил на свои места Борецкий. — Совсем дошел.
Щеблонов сел у Трубы на корточки и пригорюнился; ковыряя песочек пальцем, задумался о чем-то своем. Смотреть было жалко, такой он был грустный, с головой, обмотанной полотенцем.
Борецкий сначала подул на него, а потом стал обмахивать журналом «Смена».
— Попробуй-ка теперь ты! — надумал наконец Щеблонов.
Борецкий свернул журнал в трубочку и, сказав «Я скоро», вошел в Трубу.
— Я тебя ждать буду, — со слезой в голосе сказал ему Щеблонов и поспешил встречать его на другой конец Трубы.
Борецкого не было долго.
— Ну? — крикнул в Трубу истомившийся Щеблонов. Он снял с головы полотенце и вытер мокрое от пота лицо.
— Здесь кошка! — крикнул Борецкий. — Хватит, я возвращаюсь!
Но вышел он из Трубы, как и ожидалось, прямо к Щеблонову.
— Смотри-ка, выбрался!
Борецкий же, казалось, нисколько не был этим удивлен.
— Я там журнал посеял, — такой он был невозмутимый, что его, вероятно, самого жуть брала. — Кошмарная труба, — все же произнес он, потягиваясь и разминая спину.
— Туда идти — не дойти, а обратно повернуть — не вернуться, — бормотал Щеблонов. — Бог знает куда зайдем...
Отчаянно работая педалями, подпрыгивая на кочках, мимо них пронесся пионер на звенящем велосипеде.
— Что она мне напоминает, эта труба, никак не вспомню, — мучился Щеблонов.
— Черные дыры? Нет?
— Какой-то парадокс... Что-то из теории относительности.
— На гиперпереход не похоже? — думал вслух начитанный Борецкий.
— То ли мне снилось нечто подобное, когда идешь, идешь, тащишься из последних сил, потом пугаешься...
— На Рог Изобилия не похоже?
— Ребус. Ничего понять нельзя, — ломал голову Щеблонов.
— Трубус... Это ведь надо умудриться такую дрянь сварить. Умельцы! Вот ведь хреновина, ничего не скажешь! Бракоделы! — ругался Борецкий.
На следующих семи-восьми страницах рассказа Щеблонов и Борецкий, пытаясь во что бы то ни стало разобраться в случившемся, заходят и выходят из Трубы, бродят по ней в разных направлениях— вдвоем и поодиночке, — экспериментируют: то веревочку протянут, то камешки круглые катают, то еще что-нибудь придумают, даже задом наперед в Трубу входили. Простучали ее изнутри и снаружи, проследили каждый свой шаг, сожгли два коробка спичек, все вроде бы осмотрели, но результат был прежним: им не удавалось пройти Трубу насквозь, если они шли по ней все прямо, и, лишь повернув назад, они добирались до ее конца. Трубус, одним словом, как верно заметил кто-то из них, кажется, Борецкий.
— Эй, мальчик! — остановил юного велосипедиста Щеблонов. — Дай дядям велосипед на пять минут.
— Пожалуйста, — сказал добрый мальчик. — На пять минут, а то мне уже пора домой. Мне не жалко. А зачем вам?
— Зачем нам? — спросил Борецкий.
— Мы с этим дядей, — кивнул на него Щеблонов, — хотим по этой Трубе проехать.
— Ну да? — поразился пионер. Такая возможность ему не приходила в голову.
— Ну уж нет, — разволновался Борецкий, — дураков нашел, ведь это черт те куда заехать можно, что мы вообще здесь понимаем, ведь мы ни фига не понимаем, а лезем, в трубе двадцать метров, а мы ее уже чуть ли не километрами меряем! Я и не умею на велосипеде, не помню, когда последний раз садился, и не проси!
— А можно я сам? — предложил храбрый пионер. — Я запросто!
Они опомниться не успели, как пионер, лихо вырулив на свободное место и разогнавшись, с ходу въехал в Трубу.
— Эй, стой! Ты куда!
— Эй, мальчик! Давай назад!
— Назад давай!
— Что теперь делать будем? — забеспокоились они, когда стало ясно, что пионер может очень далеко заехать.
— Кто только делает такие трубы! — удивился Борецкий.
— Надо парнишки дождаться, — сказал Щеблонов.
Жмурясь на солнце, из Трубы вышла рыжая кошка.
— Не запылилась, — сказал Борецкий.
Щеблонов смотрел на кошку отсутствующим взглядом.
— Я все пытаюсь понять, как же так получается: с одной стороны, труба уходит куда-то в бесконечность, а с другой — нам удается из этой бесконечности выбраться? И вообще...
— Я уже и не пытаюсь что-либо понять.
— А давай спросим у Автора, — предложил Щеблонов. — Он-то должен знать.
— Ну что, ребята, приуныли, — сразу отозвался Автор. — Какие трудности?
— Тут вот труба... мы что-то совсем уже...
— Я ее сам сюда положил, на краю пустыря. Что, мешает?
— Я ничего не слышал и слушать ничего не буду! — рассердился вдруг Борецкий. — Нет никакого автора, и никогда не было! Не верю я в это, я атеист! — вскричал он, но сразу осекся, когда Автор явил ему свой лик.
— Ладно, чего уж там, — махнул рукой Щеблонов. — Пусть с ним.
— А что касается самой Трубы, то похоже, что... — продолжал Автор, — что пространство в Трубе меняет знак. Возможно такое?
— Меняет знак? На что?
— Очень многое или даже почти все может менять свой знак на противоположный. От цвета до запаха, от искусства до политики. От погоды до настроения, от здоровья до характера. От электрического заряда до норм морали, от рукопожатия до рукоприкладства, от чувства голода до чувства юмора, от фонаря до общественного мнения. А теперь еще и пространство — переменный континуум.
Если Время теоретически может течь вспять, то есть менять знак, то почему бы не поменять свой знак и Пространству?
— Да, но...
— А что такое континуум?
— Я давно решил для себя, что такая Труба обязательно где-нибудь да должна быть, — не давал перебить себя Автор. — Ну, не Труба, так что-нибудь другое. Нельзя выдумать ничего такого, чего бы не могло быть вообще. И вот — этот пустырь...
— Там мальчик на велосипеде... — сказал наконец Щеблонов.
— В трубе, — пояснил Борецкий.
— Я знаю. Он в Трубусе, — выказал свою осведомленность Автор.
— Как же он теперь выберется оттуда?
— Обыкновенно, как и вы, — повернув назад. Поймет, что далеко заехал, и вернется.
— Но ведь ему там не развернуться на велосипеде!!! — вскричали Щеблонов с Борецким.
— Я не подумал об этом... — ахнул Автор и схватился за голову.
— Что ж ты!.. — возмутился Борецкий.
— Ничего, все будет в порядке, не извольте беспокоиться, — спешно осмысливал происшедшее обескураженный Автор. — Что-нибудь придумаем. Идите и не волнуйтесь. Я это беру на себя. Придется снова поменять знак у пространства. Я, правда, еще не знаю, чем это может кончиться.
— Ладно, мы пошли. Но чтоб...
— Слово чести. — Автор прижал руку к груди.
— Наш автобус подходит...
Щеблонов и Борецкий попрощались с Автором и побежали на остановку. Рыжая кошка бросилась было за ними, но потом передумала и улеглась под Трубой в теньке. Автор цыкнул зубом. Пространство поме...
