«Техника-молодежи» 1995 №5, с.16-17
Но без привязанностей, без влюбленности в те или иные темы с неизбежным возвратом к ним годы спустя — нет хорошего журналиста. Да и вообще, специализироваться стоит, хотя бы из чувства самосохранения. Журналисту полезно хоть что-нибудь знать хорошо. И хорошо, конечно, когда в той или иной профессиональной сфере тебя знают и ценят.
Для Ярослава Голованова такой сферой стала обширная часть научно-технического сообщества, прямо или косвенно связанная с космосом. Еще в самом начале 60-х он — литсотрудник "Комсомольской правды" — стал своего рода резидентом газеты в Подлипках, в знаменитом королевском ОКБ-1. Еще накануне полета Гагарина от него мы знали имена трех претендентов: Юрий, Герман, Григорий. С Юрием Алексеевичем и Германом Степановичем позже удалось познакомиться, пообщаться. А вот о третьем кандидате на роль космонавта-1 Григории Григорьевиче Нелюбове, о его профессиональной и человеческой драме узнали хоть что-то достоверное лишь из головановской публикации в "Известиях" двух— или трехлетней давности.
Наши архи-архивариусы не спешат открывать свои "залежи", а жизнь человека — летчика особенно — фантастически коротка. Журналистские блокноты и магнитофонные ленты с осыпающимся от старости магнитным слоем вдруг оказываются богатством — не столько твоим, сколько Времени.
Ярослав Голованов за долгую жизнь в научной журналистике накопил таких блокнотов за сотню. И реализовал их содержимое, сумев выпустить свою Большую книгу о Королеве. Он проделал почти невозможное для людей нашей профессии.
Ему посчастливилось общаться с Сергеем Павловичем и ближайшим его окружением. Позже — записывал воспоминания, причем не только тех, кто работал с Главным конструктором космических кораблей, кто любил его, дружил с ним, но и с теми, кого он увольнял, кто его подводил, кто писал на него доносы... Много времени провел в архивах и библиотеках, отыскивая любопытные факты и детали, краски времени. Все это многократно проверялось и перепроверялось в перекрестных опросах, если, конечно, была к тому возможность. Оттого жизнеописание Главного конструктора получилось многосторонним и емким. Издать ее сумел не где-нибудь, а в академическом издательстве, которое — знаю по собственному опыту — журналистов не слишком жалует.
|
Думаю, потому это удалось, что головановской книге присущи многие черты подлинно научного исследования. Такая, к примеру,"академическая" деталь: именной указатель занимает полных 15 страниц, и почти о каждом из упоминающихся в нем людей, пусть в сноске, пусть несколькими строками, но сказано, кем и чем он был в жизни Королева и просто в жизни. Так что "Наука" (издательство) не прогадала, выпустив книгу журналиста-научника. Как художественно-публицистическое и вместе с тем — энциклопедическое издание. Энциклопедию "Королев, его время, его окружение, его дело". Или — дела?!
О литературных достоинствах книги вы составите представление по тому фрагменту, что печатается здесь. Он — в соответствии с логикой этого номера — о военных временах, об авиастроительной шарашке, где судьба свела как минимум четырех будущих главных конструкторов авиационной и космической техники. Впрочем, именно в этой главе я обнаружил единственную авторскую небрежность или просмотр корректора. В одном месте омская шарашка названа авиазаводом №166, а в другом — 266. Не бывает печати без опечаток!
И напоследок — еще одна "пилюля". Полагаю, что при всех литературных и прочих достоинствах этой книги, мало кто прочтет ее целиком в нечитайлово наше время. По причине гигантского объема главным образом. В какой-то мере это компенсируется тем, что, раскрыв наугад любую страницу, читаешь с интересом не только ее, но и всю главу. Я, например, искал раздел о военных годах Королева. А наткнулся на воспроизведенный целиком текст акта, подписанного четырьмя сотрудниками РНИИ, подтверждавшими вредительство сотрудника того же НИИ С.П.Королева. Далее автор повествует о встрече с двумя из четырех авторов этого документа, об их самоспасительном — "не помню"...
Сам того не заметив, прочел, проглотил десяток страниц.
Так может случиться со всяким, кто решится купить эту книгу для личного пользования. Или -удовольствия, которое она, безусловно, способна доставить многим. Тем, кому не безразлична отечественная история, техника, литература.
У Ярослава Голованова сегодня есть моральное право повторить — применительно к своей работе — вынесенные в заголовок высокие слова пушкинского героя.
Владимир СТАНЦО
После завтрака (кормили день ото дня все хуже) к восьми часам в сопровождении "попки" уходили на завод. У Королева на заводе был персональный "попка", очень его раздражавший, поскольку он действительно преследовал его как тень. Работы было много, и ежедневно видеть перед собой постоянно праздного, да еще делающего тебе замечания человека было действительно тяжело.
Сталин приказал выпустить первый бомбардировщик в декабре и в дальнейшем выпускать одну машину в день. Даже если бы туполевцев эвакуировали на хороший, большой авиазавод с отлаженным производством, это была бы задача невыполнимая — ведь технологически новый бомбардировщик был совсем сырым, никакой оснастки не существовало. А здесь вообще не было завода — ни большого, ни маленького, никакого. Собрать несколько машин из частей, изготовленных в Москве, — это еще не производство. Ни круглосуточная работа, ни угрозы чекистов, ни их же обещания свободы — ничего изменить не могли.
Однако несмотря на предельную загруженность, когда никакого свободного времени фактически не существовало, Королев не забыл разговора в теплушке о радиоуправляемой ракете. Он ходил с этим предложением к Кутепову, Балашову, писал им докладные записки и в конце концов добился, что ему выделили комнату, двадцать вольнонаемных, в основном девчонок-чертежниц, и ракету эту они втроем начали делать, но, увы, работа продолжалась недолго. Коренева поревели в Куломзино к Томашевичу, а Термена отозвали в радиошарашку в Свердловск. Союз распался. Королев еще более помрачнел.
И было отчего. В списки освобожденных он не попал. И будет ли другая обещанная амнистия, никто не знает. Самолет Петлякова делали десятки зеков, а освободили — единицы. И никто не торопился их освобождать. Точно так же и с туполевцами. Когда будет второй "выпуск"? Три года он отсидел. Впереди еще пять...
Сводки становились тревожнее день ото дня. Немцы стояли под Москвой. Александр Сергеевич Иванов, сидя вечером на кровати, размышлял вслух:
— История политических репрессий показывает нам, что в периоды кризисных ситуаций политические противники подлежат ликвидации. Если немцы возьмут Москву, нас расстреляют, и не потому, что мы плохие или хорошие, а потому, что существуют законы фронды...
— Никогда немцы не возьмут Москву! — перебивал Шекунов.
— При чем здесь законы фронды? — иронично возражал Крутков. — Никакие эти французские законы для нас не писаны. У нас свои законы. При императрице Анне был у нее кабинет-министр Артемий Петрович Волынский — подонок, палач и вор, в 1740 году предан пытке и казнен. Вот он точно говорил: "Нам, русским, хлеб не надобен. Мы друг друга едим и с того сыты бываем..."
— Да не едим мы друг друга! — не выдержал Королев. — Нас едят!
...В архиве Российской Академии наук в фонде Королева хранятся несколько записей, сделанных им в Омске. Это стихи. Стихи разных поэтов, переписанные в маленький блокнот или на листки из ученической тетради. В этих стихах есть то, чего нет и быть не может ни в каких документах, о чем не может рассказать ни один свидетель тех дней. И комментарии тут излишни.
Молчи, скрывайся и таи И чувства, и мечты свои — Пускай в душевной глубине И всходят и зайдут оне, Как звезды ясные в ночи. Любуйся ими и молчи... |
Простым карандашом в дешевом блокноте:
Закатилось мое солнце ясное. Уехал мил сердечный друг За синь море... Омск, 25.12.41 г. |
На листке в клеточку аккуратно переписана главка "Я мертв" из книги американского летчика Джимми Коллинза "Летчик-испытатель":
"Скосит нас беспощадная смерть. Все уйдем туда, откуда нет возврата. Но огонь еще тлеет, и друзья сидят вокруг чаши. Прославим богов, щедро наполняющих вином кубки, сердце весельем и душу сладкой пищей".
На том же листке:
Жить просто — нельзя! Надо жить с увлечением...
| Венец, свинец и достойный конец. |
И еще одно стихотворение:
Когда в глаза твои взгляну, Вся скорбь исчезнет, словно сон. Когда к устам твоим прильну, Мгновенно буду исцелен. |
На отдельном листке переписано стихотворение в прозе. "Как хороши, как свежи были розы..."
Очевидцы рассказывают, что в комнате Королева жили Иванов, Геллер, Крутков и Шекунов. А оказывается, там жили еще и Тургенев, и Тютчев, и Гейне, и Олдингтон...
...В гидравлическую систему бомбардировщика заливалась смесь спирта с глицерином. Достать чистый спирт было довольно сложно, а смесь, получившая название "Ликер Ту-2", была доступнее. Непривычному человеку сладкая эта гадость сокрушала желудок, но при регулярном потреблении понос утихал, наступала благостная адаптация. Вертухаи быстро пристрастились к "ликеру" и за четвертинку готовы были оставить своего подопечного на некоторое время без надзора. Все омские зеки, с которыми довелось говорить, в один голос подтверждают: Королева девушки любили. И он их тоже...
Сталин был недоволен Туполевым: все требования Верховного Главнокомандующего обеспечить серийное производство Ту-2 не выполнялись. "Великий вождь" неукоснительно следовал мудрому правилу Наполеона Бонапарта: если есть хотя бы малая вероятность того, что твой приказ может быть не выполнен, отдавать этот приказ не следует. Поняв, что Омск не может давать самолет в день, Сталин перестал задавать вопросы о Ту-2. Это тоже было страшно. Каждый день Кутепов и его подручные просыпались с леденящей мыслью, что сегодня Сталин вспомнит о них и начнется нечто ужасное. Если бы просто разнос, даже тюрьма за невыполнение приказа, но ведь могли взять круче: саботаж в военное время, а значит, точно — к стенке.
Рядовые завода № 166, в отличие от "руководства", спали спокойно и о карах не думали. Люди работали изо всех сил и создали завод на пустом месте. На всю жизнь запомнил Сергей Павлович день, когда собрали они первый "носок" бомбардировщика, и втроем: два вольных — Лев Италийский и Венедикт Помаржанский и зек Сергей Королев — несли его примеривать к фюзеляжу. Оказалось, что "носок" не стыкуется, и тогда в один день он, Королев, сделал так, что стал стыковаться.
15 февраля 1942 года на Юго-Западном фронте отбили три деревни, на Калининском устроили засаду и перестреляли двести немецких лыжников, под Москвой сбили три фашистских самолета, но, наверное, самая важная победа в день 15 февраля была одержана в тылу, в далеком Омске, когда полетел первый серийный бомбардировщик Ту-2.
Как и в ЦКБ, Королев ведет в Омске никому не известную, потаенную творческую жизнь: что-то чертит, рисует, считает, пишет; как и в Москве, никому ничего не показывает. Когда Эсфирь Рачевская спросила Шекунова, почему Королев всегда такой угрюмо-сосредоточенный, Евграф Порфирьевич честно признался:
— Не могу понять! Черт его знает, он чокнутый какой-то. Видите ли, в чем дело, он постоянно о чем-то думает, но о чем — никто не знает...
Королев думал о ракетах. Когда его покинули единомышленники — Коренев и Термен, — он продолжал работать в одиночку. Никто в ракеты не верил. Он попробовал однажды показать свои выкладки Италийскому. Тот посмотрел и сказал:
— Сосчитано все верно. Но зачем это?
— Нам надо на Луну слетать обязательно! — в каком-то запале выдохнул Королев.
В цехе было ужасно холодно, градусов восемь, котельная не справлялась. Италийский дышал в ладони, грел руки, не расслышал, спросил рассеянно:
— Куда?
— На Луну.
Лев Александрович пожал плечами и промолчал.
Однажды разговор о ракетах возник в их комнате. Шекунов говорил очень горячо, убежденно:
— Уверяю вас, ракеты — тупые существа, дрессировке они не поддаются, как не поддаются дрессировке крокодилы. Летать вы их не научите: палка с постоянным смещением центра масс летать устойчиво не может. Я читал о давних попытках применения ракет в армии, но в конце концов от них всегда отказывались...
Иванов, интеллигентно потупившись, молчал, потом спросил осторожно:
— Я не совсем понимаю, Сергей Павлович, какую задачу вы собираетесь поставить перед ракетами, которую не могла бы решить авиация?
— Стратосфера. Заатмосферное пространство, — быстро ответил Королев.
— Все ясно."Стратосфера!" — с издевкой в голосе, ни к кому не обращаясь, как бы сам себе, сказал Крутков, лежащий на кровати. —"Заатмосферное пространство!" Чрезвычайно актуально с учетом последних сводок Информбюро, — с этими словами он демонстративно отвернулся к стене.
Королев пожалел, что вообще затеял этот разговор. И в Болшеве, и на Яузе, и здесь, в Омске, не раз уже убеждался он, что ничего эти разговоры не дадут, что обратить в свою веру этих умных, знающих людей, прекрасных инженеров, он не в силах. Лучше помалкивать.
Поэтому, когда один из петляковцев, приехавший из Казани, рассказал ему о том, что Глушко — зек из РНИИ — организовал там группу и проектирует ракетные двигатели для Пе-2, чтобы облегчить их взлет с маленьких фронтовых аэродромов, Королев никому ничего не сказал. Но с этого дня он неотступно думал о Глушко и твердо решил во что бы то ни стало добиться перевода в Казань. Дело проворачивалось медленно. После разговора с Королевым непосредственный его "куратор" ("Малюта Куратор" — как звал его Крутков) Алексей Петрович Балашов долго сносился со своим начальством, а его начальство — со своим, и "добро" на перевод было получено только к осени. Вот тогда Королев и объявил соседям по комнате, что уезжает в Казань.
— Ускорители эти, конечно, не самое интересное дело, но все-таки поближе к ракетам, — объяснил он, быть может, впервые за много месяцов улыбнувшись, словно извиняясь.
— Ты дурак, — сказал Геллер. — Неужели ты не понимаешь, что сейчас, когда машина пошла на фронт, нас освободят обязательно?! Ты понимаешь, что ты дурак?
— Тимоша, называй меня как хочешь, но я поеду, — все с той же тихой улыбкой кротко ответил Королев.
— Тимофей, оставь его в покое, — отозвался с кровати Крутков.
В мае 1942 года три первых серийных самолета Ту-2 улетели в армию Громова. После бомбардировщики Туполева дрались на Курской дуге, обеспечивали Выборгскую операцию, бомбили Кенигсберг и Берлин. Ту-2 был признан лучшим фронтовым пикирующим бомбардировщиком второй мировой войны.
Геллер оказался прав. Не скоро, примерно через год — в сентябре 1943-го, туполевцев освободили. Не всех, конечно, группу — как и в первый раз. Заключенный Королев Сергей Павлович, 1906 года рождения, уроженец города Житомира, дело № 795372, узнал об этом уже в Казани.
КОРОТКО О ЛЮДЯХ, УПОМЯНУТЫХ В ЭТОМ ОТРЫВКЕ
Кутепов Г.Я. — начальник болшевской "шараги", а после ее эвакуации — номерного завода в Омске, на котором по разным приговорам "троек" отбывали трудовую повинность многие выдающиеся авиа— (и не только авиа) конструкторы и инженеры. В начале 30-х годов — слесарь-злектрик Ходынского аэродрома, сделавший стремительную карьеру в годы массовых репрессий. Кроме С.П.Королева, под его началом работали известнейшие авиаконструкторы А.Н.Туполев, В.М.Мясищев, В.М.Петляков.
Балашов А.П. — один из замов Кутепова, непосредственно курировавший работу Туполева и его группы.
Коренев Георгий Васильевич, Томашевич Дмитрий Людвигович, Термен Лев Сергеевич, Шекунов Евграф Порфирьевич, Иванов Александр Сергеевич, Геллер Тимофей Маркович, Италийский Лев Александрович, Помаржанский Бенедикт Михайлович — инженеры и конструкторы, работавшие вместе с С.П.Королевым в Болшеве, Омске, Казани. С некоторыми из них, например, Д.Л.Томашевичем, он был знаком и раньше.
Рачевская Эсфирь Михайловна — технолог Омской "шарашки", очевидно, вольнонаемная.
Крутков Юрий Михайлович — работавший там же профессор математики, зек. По возрасту старший в группе и комнате, которую делил с С.П.Королевым.
Глушко Валентин Павлович — конструктор реактивных двигателей, тоже зек. Впоследствии Генеральный конструктор ракетных двигателей, академик.