«Техника-молодежи» 2000 г №8, с.40-46
| Михаил КЛИКИН | МОЗАИКА |
Толпа возле церкви гудела, словно взбудораженный рой пчел.
— Идем к нему! Теперь-то он получит!
— Не отвертеться ему теперича!
— Хватит! Дотерпелися!
— Давно его сжечь надо было! И всю семью его, отродье дьяволово!
— На кол его, на кол!
Мужики драли глотки, многие потрясали в воздухе вилами и топорами.
Раздвигая руками односельчан, из центра толпы выдвинулся широкоплечий бородач с красным обветренным лицом, встал перед взбудораженными людьми поднял вверх правую руку — в кулаке зажат тяжелый кузнечный молот. Дождался тишины, мотнул гривой черных волос, хмурым взглядом обвел лица притихших мужиков. Сказал негромко, но весомо, пророкотал басом:
— Хватит орать. Пошли.
Развернулся и, не оглядываясь на топчущуюся в нерешительности толпу, зашагал прочь от церкви, легко поигрывая кувалдой,
— Правильно, Ерофей! — крикнул кто-то вслед ему, и кучка людей, отпочковавшись от стихшей толпы, как-то неохотно двинулась за ним.
На крыльцо церкви вышел поп и стал крестить уходящих, шепча что-то бледными, иссушенными постом губами. Из окон изб высовывались перепуганные бабы и молча провожали взглядами ощетинившуюся вилами и рогатинами процессию. Пара пацанов увязалась было за мужиками, но страшноватого вида старик со шрамом через все лицо цыкнул на них, и они отстали, топчась посреди пыльной дороги и с воинственными воплями размахивая ивовыми прутами.
— Давно его прищучить надо было, робята! — дергал соседей за одежду суетливый мелкий мужичонка с зазубренным тесаком за поясом. — Еще дед мой на их сучье племя жаловался, а мы все терпели. Нет уж, хватит!
— Помолчал бы, Степка! — перебил его бородач с кувалдой. — Грязное дело идем делать.
— А что случилось-то? — в который раз уже спросил длинный худющий парень в стоптанных запыленных сапогах. — Толком объясните, я только что из Брюшкова пришел. В чем дело-то?
— Допрыгался, голубчик!
— Кто?
— Колдун наш, Ивашка Хохлов, — говоривший смачно сплюнул в пыль и перекрестился. — Вчера трех овец загрыз у Ерофея, да бабу мою напужал.
— Как загрыз? Неужто и вправду волком бегал?! Вот те на, а я-то думал: сказки все это.
— Да уж какие там сказки! Вчера ночью вышел Ерофей во двор по нужде, глядит — волк в загоне овцу треплет. Ну, он не растерялся, вилы схватил, да как пустит прямо тому в бочину! Волчара завизжал, овцу бросил и под дверь — на улицу. А баба моя воду несла, не спится ей, дуре, ночью, глядит, что-то серое в кусты метнулось, а через миг с другой стороны голый мужик выбегает, задницей отсвечивает и бегом-бегом, за бочину держится и подвывает Баба ведра бросила, всех переполошила, визжит, руками машет, а сказать толком ничего не может. Хватит, дождались! Чужих овец резать начал, этак скоро и до нас доберется.
Мужики возмущенно загудели, ускорили шаг, догоняя ушедшего вперед Ерофея...
Клонящееся к закату, но еще высокое солнце жарило иссушенную землю. Трава по обочинам дороги пожухла, сникла, покрылась толстым слоем пыли. Дождя бы сейчас. Грозы... Жаркое выдалось лето. Слишком жаркое. Вот уже восьмой день ни капли, ни тучки, ни облачка. Пекло адово! Росы утренней и то не бывает. Сушь...
Мужики направлялись к неказистой избе, что притулилась на отшибе, в стороне от прочих деревенских домов, пристроилась на краю неглубокого оврага, сплошь заросшего кривым ивняком, крапивой да иван-чаем. И чем ближе они подходили к дому, тем тише становился их ропот. На некоторых лицах появилась тень нерешительности, робости, опаски.
Ерофей толкнул тяжелые ворота и первым вошел во двор. Поднявшись на скрипучее крыльцо, он не стал стучаться, а распахнул входную дверь ударом ноги. В сенях навстречу ему метнулась полуодетая хозяйка. Кутаясь в шаль, она испугано и неразборчиво лопотала что-то, загораживая своим худеньким телом дверь в избу. Ерофей молча отодвинул ее своей широкой, огрубевшей от работы в кузне, лапой и по-хозяйски ввалился в избу.
Женщина осталась стоять возле стенки и растерянно смотрела на проходящих мимо нее притихших суровых мужиков.
Суетливый Степка, шедший самым последним, кинул на нее оценивающий взгляд и, подойдя вплотную, нахально глядя прямо в испуганные мечущиеся глаза, взялся двумя руками за ворот домотканой рубахи, резко дернул вниз и в стороны. Ветхая ткань затрещала, расползаясь и обнажая белые обвислые груди с темными сосками. Рыкнув по-звериному, Степка прижал женщину к бревенчатой стенке и полез жадными трясущимися руками под подол рубахи. Хозяйка напряглась, выгнулась дугой, груди ее колыхнулись, она зашлась истеричным визгом, колотя Степку по туловищу, по рукам, по лицу. Тот, особо никуда не метя, саданул кулаком и рассек ей губы, но женщина все визжала, в ужасе разевая разбитый в кровь рот, и отбрыкивалась от насильника. Сатанея, Степка ударил еще и еще, затем вдруг выхватил из-за пояса нож и ткнул прямо в болтающуюся грудь, выдернул окровавленное лезвие и снова ткнул, на этот раз в живот, а потом ниже, между бедер, с остервенением выкрикивая: «На сука! На! Жри!». Женщина уже не визжала, она с булькающим хрипом сползала по стенке, скрюченными пальцами цепляясь за убийцу и глядя на него, сквозь него стекленеющими глазами.
На шум выглянул из избы Ерофей. Молча оглядел мертвую хозяйку, перевел недоуменный взгляд на Степку. Тот вытер нож подолом ее разодранной рубахи, ощерился гнилозубым ртом и, ткнув тело носком лаптя, пояснил:
— Во. Кинулась, стерва, чуть глаза не выцарапала. Пришлось прирезать.
— Дурак, — пробормотал Ерофей и сквозь полуоткрытую дверь крикнул в глубину избы: — Ищите, уйти он не мог, где-то здесь прячется!
Степка сунул нож за пояс, с сожалением посмотрел на распластанное под ногами полуголое женское тело и вошел вслед за Ерофеем в избу.
Мужики в поисках оборотня перевернули все вверх дном. Тряпки, вытащенные из здоровенных сундуков, устилали пол, путались под ногами; зеркало, висевшее над столом, было разбито, и острые осколки его усыпали штопанную льняную скатерть; дверцы большого шкафа были открыты, и все содержимое грудой валялось подле него. На полу, около печи, уткнувшись лицом в половицы, лежал мальчонка с окровавленным размозженным затылком. Степка повернулся к красному углу и хотел перекреститься, но лишь махнул рукой — кто-то предусмотрительно положил образа ликами вниз.
— Вот он. В подполье, гадюка, прятался!
Из квадратного люка, ведущего в подпол, показался широкомордый кряжистый парень. Одной рукой он тащил за шиворот обмякшее тело тщедушного мужичка, а в другой держал обломок жерди.
— Я его маленько того... Дышит еще...
— Молодец, Илюха! — бородатый Ерофей помог втянуть безжизненного колдуна в избу и стал вязать ему руки подобранным с полу полотенцем.
— Чего ты с ним возишься! Прибить его, пока не очухался!
Мужики согласно закивали головами, и один из них даже несильно ткнул вилами в замотанную тканиной рану на ребрах пленника. Тот слабо застонал и пошевелился.
— У-ух! — Мужики дружно, как один, отступили на шаг
— Чур меня! — воскликнул Степка и сложил кукиш из забрызганных кровью пальцев.
Лишь Ерофей остался стоять возле опутанного тряпками колдуна, дожидаясь, пока тот окончательно придет в себя.
— Чего ты ждешь? — шепотом спросил Степка. — Кончай его быстрей.
Оборотень открыл глаза и с усилием обвел взглядом окруживших его людей. Губы его дрогнули.
— Не я... Не я виноват.. Само... Не хотел я... Все само выходит..
Мужики испугано переглянулись.
— Люди добрые... пожалейте... Иван... само оно как-то... Степан... Ерофей... само ведь... без зла... — еле слышно шептал связанный.
— Смотрите! — вскрикнул Степка и ткнул пальцем в скорченную фигуру пленника.
Босая нога колдуна медленно покрывалась бурой шерстью, укорачиваясь и худея на глазах, ногти на пальцах чернели и постепенно превращались в загнутые звериные когти. Раненный задрал голову, привстал, опираясь на локти и жутко захрипел, подвывая, губа его задралась, обнажив белые хищные клыки. Перепуганные мужики увидели, как быстро заходил вверх-вниз по горлу кадык и как лицо колдуна стало меняться, вытягиваться, заостряться, превращаясь в скалящуюся морду зверя.
Ерофей взмахнул кувалдой, и дьявольское создание, издав булькающий звук, повалилось на пол, забрызгивая некрашеные доски яркой, живой, словно ртуть, кровью.
Мужики в суеверном ужасе отступали все дальше и дальше от мертвого, но продолжающего меняться тела. Первым не выдержал Степка — матюгнувшись, он развернулся на месте и выбежал из избы на улицу. Вслед за ним устремились и остальные. Отбросив в сторону заляпанную кровавыми сгустками кувалду, последним вышел Ерофей.
— Солому тащите. Надо до конца дело довести. Распотрошив сеновал, мужики обложили избу свежим терпким сеном и старой, позапрошлогодней, соломой. Ерофей достал огниво и сноровисто высек целый сноп искр. Солома занялась быстро, и вскоре пламя жадно обгладывало сухие сосновые бревна. Жар заставил людей отойти подальше, за изгородь, и они молча стояли и смотрели, как полыхает подожженный дом, а потом, когда внутрь охваченного огнем сруба рухнула кровля, подняв в вечерний тихий воздух рои танцующих искр, молча и медленно пошли прочь, устало опустив топоры, рогатины и вилы. Небо на западе затягивалось алеющими струпьями облаков.
1982 год. Пациент
— Здравствуйте, доктор, — мужичонка лет сорока боком протиснулся в скрипучую, на тугой пружине, дверь и вежливо уточнил: — Можно?
— Заходите... — молодой врач внимательно осмотрел вошедшего. — На что жалуетесь?
— Даже и не знаю, как сказать... — пациент замялся, почесал затылок, поскреб заскорузлой ладонью нос. — Понимаете, доктор, я сам нездешний, с Макарьина я. У нас медпункт сейчас не работает, я у врачихи дома был — болеет она — так она мне направление к вам, в район, значит, выписала...
— Ну так что там у вас? — недовольно повторил врач, думая о своем. Он вспомнил, что с минуты на минуту должна заскочить к нему кареглазая Леночка из лаборатории; шоколадка с любимыми ею орешками давно лежала в ящике стола, и молодой доктор уже заготовил целую речь, с которой он намеревался начать осаду ее неприступного сердечка, безмятежно бьющегося в груди под идеально белым, всегда, при любых обстоятельствах тщательно выглаженным медицинским халатом...
— Вот я и говорю — неместный я. В деревне-то про нас, Хохловых, давно всякие небылицы рассказывают, а вы тут люди умные, ученые, без всяких там суевериев...
— Слушайте! Вы пришли сказки рассказывать или лечиться?! — Доктор, потеряв терпение, повысил голос.
— В общем, меняюсь я, — заторопился мужичок. — Пять годов назад я чуть не утоп. На рыбалке, значит, зимой под лед провалился. С того все и началось. Сам не знаю, как из воды выбрался. Трясет всего, муть какая-то перед глазами... Помню только, что рук у меня тогда не было и ноги странными какими-то сделались — под штанами толком не разглядел, но не держали меня ноги-то, гнулись, как шланг какой, право. Вот тогда и началось...
— Вам к психиатру, третий кабинет направо, — перебил говорившего врач.
— Да не псих я. Марина, врачиха наша, проверяла. Я ведь первым делом-то и подумал: крыша, мол, поехала. Нет, говорит, нормальный ты. В смысле головы, значит. А вот прочее... Да вы сами посмотрите...
Мужичок ловко засучил рукав выцветшей голубой рубашки, по локоть обнажив волосатую худую руку, порывисто схватил со стола врача графин и плеснул водой себе на предплечье. Доктор опешил от такой наглости и с открытым ртом уставился на лужу, растекающуюся по стертому линолеуму.
— Смотрите, доктор, смотрите! — Мужичок тряхнул рукой, и капли попали врачу в лицо. Тот побагровел, гневно приподнялся в кресле и уже открыл было рот, что бы наорать на хулиганствующего посетителя, но слова застряли у него в горле. Он увидел, как мокрая рука пациента медленно укорачивалась, будто усыхала на глазах, неторопливо уползала в закатанный рукав рубахи, пряталась, словно улитка в раковину. Волосы на ней исчезали, втягивались под кожу, а пальцы странным образом сомкнулись и срослись между собой, образовав подобие плоского бескостного ласта.
— Вот видите! Я и не моюсь почти теперь. Так, мокрой тряпочкой изредка протрусь. Хуже всего, когда весь меняешься — ничего не помнишь, где был, что делал. Поначалу страшно было, плакал даже. Жена ушла. А теперича привык. Если не мыться, то, вроде, все и в порядке. Дождь вот только иной раз...
Доктор почти не слышал говорившего, он продолжал смотреть на меняющуюся руку. В дверь заглянула Леночка, бросила томный взгляд на застывшего в изумлении доктора, посмотрела на оплывающую культю, торчащую из рукава рубашки неопрятного черноволосого мужичонки и, тихо вскрикнув, исчезла за скрипнувшей дверью. В коридоре раздался цокот ее быстрых каблучков.
— Да-а-а! — Врач опустился в кресло и долго молчал. — И когда она у вас... э-э-э... в исходное состояние вернется? — вымолвил, наконец, он.
— Сейчас все нормально будет, — мужик уверенно раскатал рукав и стал сквозь ткань массировать то, что совсем недавно было нормальной пятипалой волосатой рукой.
И действительно, не прошло и двух минут, как из рубашки высунулась человеческая кисть, несколько, правда, мелковатая и со сморщенной, бурой, как после ожога, кожей.
— Так что мне делать-то, доктор? — Больной с надеждой вглядывался в молодое лицо врача. В чистое, не по-деревенски бледное лицо парня, который еще совсем недавно, пару лет тому назад, сидел за партой в аудитории областного мединститута, а потом получил распределение в этот Богом забытый райцентр, где из всех развлечений — танцы по пятницам да кино по выходным. Да вот еще Леночка...
— Знаете, что?.. — Доктор задумался, хмыкнул, покрутил головой. — Медицина вам не поможет, более того, я не могу даже классифицировать данный случай... Я, конечно, слышал о ликантропии, — он снова хмыкнул, покачал головой. — Сказки... Но вот это... Хотите совет? Просто, по-человечески, не как врач пациенту. Никому больше это не показывайте. Сидите в своей деревне, живите тихо, не высовываясь. А то, не дай Бог, запихнут вас в психушку, или еще куда похуже... Поняли меня?
~ А как же! — Мужичок взмахнул перед лицом доктора левой рукой, уже принявшей нормальную форму и цвет, и врач слегка отшатнулся, чего-то вдруг испугавшись. Отодвинул стул, поднялся из-за стола, подошел к окну.
— Жили же вы пять лет? Ну и живите дальше. Говорю вам, узнает кто — житья не будет, в могилу сведут — анализы, процедуры, эксперименты... — он опять замолчал, задумавшись о чем-то, и совсем уж непонятно добавил: — Есть многое на свете, друг Горацио...
— Чо? — переспросил пациент
— Ничего, это я так... Вы все поняли? Идите!
Мужичок развернулся, с силой потянул на себя тугую дверь и, обернувшись в проеме, неуверенно произнес:
— Спасибо... доктор. До свидания.
Врач махнул рукой и полез в стол за шоколадом, вспоминая вылетевшую из головы речь, посвященную милой Леночке, ее карим глазкам и пухлым губкам.
2035 год. «Марсианин»
— Вот, смотрите... — Майкл Ньюмен, биолог, а по совместительству врач экспедиции, откинул закрывающую труп простыню.
— Тьфу, гадость какая! — поморщился Андрей. — Вы хотите сказать, что это и есть Поль Моруа?
— Ну, если быть точным, это то, что когда-то было Полем. Андрей скинул простыню на пол и внимательно оглядел тело.
— Низ практически не изменился. Ноги, гениталии, живот..
— Да. Процесс превращения шел сверху. Мы считаем, что в атмосфере Марса есть нечто, что вызвало подобную метаморфозу. Когда стекло лопнуло...
— Стоп. Все по порядку. И сразу предупреждаю: никаких выводов и умозаключений. Это моя прерогатива. От вас нужны факты и только факты, об остальном позабочусь я.
Андрей сунул руку в карман и незаметно нажал кнопку диктофона. Майкл вздохнул:
— Ну, хорошо. По порядку, так по порядку... Думаю, для вас не секрет, что мы сейчас исследуем марсианские пирамиды. Эти загадочные образования, возможно, искусственного происхождения. Впрочем, делать какие-то выводы пока рано — работа только началась. Так вот, Поль Ньюмен и Сергей Прохоров должны были сделать замеры радиоактивного фона возле пирамид. Если вас интересует схема замеров, обратитесь к Сергею, карта у него. Чтобы сделать замеры побыстрей, они разделили участки и разошлись в разные стороны. По словам Сергея, не прошло и пяти минут, как в его шлемофоне — связь в таких случаях не отключается — раздался крик, а через мгновение он услышал задыхающийся голос Поля, просящий помощи. Сергей сразу побежал назад — они еще не успели далеко разойтись — и через три минуты наткнулся на напарника. Тот лежал на песке лицом вниз. По следам можно было понять, что он упал с вершины дюны и ударился шлемом о камень... Феноменальное невезение! Во всей пустыне выходы скальных пород — большая редкость, не говоря уж об отдельных валунах и булыжниках... Когда Сергей перевернул его, то увидел это, — Майкл кивнул головой в сторону трупа, — могу представить его испуг.. Вот, в общем-то, и все.
— Как все? — Андрей, преодолев отвращение, рукой в перчатке коснулся пальцем чешуйчатой кожи на лице существа. — Вы же делали вскрытие.
— Да, конечно. Результаты анализов есть в отчете. Там много специфичных терминов, но одно могу сказать точно — это не Поль Моруа и, более того, это не человек. ДНК, в общем-то, схожи, но не более того. А вот клеточный анализ выявил вообще мало общего со строением тканей человека. Самое странное, все, что ниже пояса, осталось нетронутым, а вот лицо и грудь... Этакий кентавр. Невероятно!.. Если судить по объему легких и строению альвеол, существо это могло бы существовать в разреженной атмосфере Марса... Смотрите отчет.
Андрей минуту молчал.
— Замечали вы какие-либо странности, несоответствия в поведении Поля? — спросил он.
— Нет, конечно. — Врач пожал плечами. — Иначе он не попал бы в эту экспедицию. Несомненно, он был здоров. И физически, и психически. Иначе и быть не могло.
— Ну что ж, — Андрей еще раз оглядел лежащую на операционном столе жуткую пародию на человека, — должен вас предупредить, что любая информация по данному делу является конфиденциальной и разглашению не подлежит
Когда Андрей уже выходил из операционной, Майкл не выдержал:
— Послушайте, Андрей! Это что, вторжение? И чем вообще занят ваш таинственный Комитет?
Андрей остановился на мгновение, молча оглянулся, словно раздумывая над ответом, а затем, ни сказав ни слова, перешагнул порог и опустил за собой чавкнувшую гильотину двери.
2040 год. Возвращение экспедиции
За пять минут до того, как метеорит пробил обшивку корабля, капитан констатировал.
— Пересекли орбиту Юпитера.
Штурман посмотрел на него, зевнул и апатично спросил:
— Ну и что?
— Да так. — Капитан пожал плечами, не отрывая взгляда от приборов. — А, что, Серега, не сыграть ли нам в шахматы?
Недавно капитан и штурман придумали для себя новую забаву — они начинали шахматную партию без доски, удерживая расположение всех фигур в памяти. Но, будучи лишь посредственными любителями, еще ни одну партию не довели до мата. По обговоренным правилам, проигрывал тот, кто первым терялся среди воображаемых черно-белых фигур и делал неверный ход. Обычно это происходило к двенадцатому-пятнадцатому ходу...
— Да ну! Надоело, — ответил постоянно проигрывающий штурман, и в рубке воцарилась тишина. Лишь время от времени с негромким гудением включались корректирующие двигатели, и тогда весь корабль чуть вздрагивал, недовольно поскрипывая и постукивая невидимыми сочленениями и механизмами.
В рубку вошел биолог и, соблюдая абсолютное молчание, с невозмутимой уверенностью профессионала стал цеплять к уху капитана какие-то небольшие штуковины, формой и размером напоминающие крупные проросшие фасолины.
— Эй-эй! Приказываю отставить обвешивать начальника, словно новогоднюю елку!
Штурман широко улыбнулся словам капитана, но улыбка его сразу увяла, как только он увидел, что интерес биолога переключился на него.
— Но-но! — сказал он, отступая в угол — Осторожней, Джордж, в гневе я страшен!
— Тьихо, пожалуйста. — Джордж Голдфилд знал по-русски не более сотни слов, что, впрочем, вовсе не мешало ему отлично понимать все, о чем говорила русскоязычная часть экипажа, и капитану иногда казалось, что Джордж просто скрывает свое знание языка с некой, понятной только ему, целью.
— Я буду кричать, Джордж! — Штурман шутливо замахал перед собой руками.
За сорок секунд до того, как метеорит разгерметизировал рубку, в ней раздался мягкий голос астрофизика:
— Как вас здесь много! Вся команда в сборе.
Он протиснул свое грузное тело в овал дверного проема и сразу напал на капитана:
— Андрей! — Астрофизик был на десять лет старше капитана, и потому он, единственный из всего экипажа, обращался к начальнику просто по имени. — Андрей! Я требую, чтобы ты остановил вращение! Мы так близко подошли к Юпитеру, а я не могу провести нормальных наблюдений. А ведь такая возможность бывает лишь раз в жизни! — Астрофизик был француз по национальности, но практически безукоризненно говорил как на русском, так и на английском. — Через две минуты покажется Ганимед, а я даже камеру настроить не могу! Поболтаемся в невесомости, ничего страшного. Даже полезно, доктор подтвердит.
Джордж кивнул головой и улыбнулся. Все-то он понимал!
— Я настаиваю... — Астрофизик вдруг как-то странно булькнул, и лицо его превратилось в кровавое месиво — метеорит, размером не больше спичечного коробка, пробил обшивку и размозжил череп француза.
Со свистом в пробоину устремился воздух.
Капитан какое-то мгновение растерянно смотрел на падающее тело астрофизика. А через секунду он хватался руками за горло, глаза его вылезали из орбит, вены набухали, и под кожей, словно кляксы на промокашке, проявлялись сизые пятна кровоизлияний. Штурман, стоящий дальше всех от расширяющейся пробоины, успел увидеть, как взорвалась голова капитана, раскрасив заиндевевшую приборную доску ярко-красными кляксами. А затем и он рухнул замертво, вывернутый наизнанку.
И никто не видел, как молчаливый американец Джордж, покрытый инеем и кровью, царапал заблокированную дверь и превращался в нечто. Голова его ушла глубоко в плечи, да и голова ли это была? Ни глаз, ни ушей, ни рта — лишь пара наростов на выпуклых висках. Туловище странным образом уплощилось, конечности укоротились, и это нелепое существо скребло бронированную дверь и, умирая, продолжало меняться.
Когда воздух полностью покинул рубку, бывший человек еще жил. Он медленно шевелил конечностями, словно замерзающая в ледяной воде лягушка.
Через полчаса создание умерло от холода.
А корабль продолжал лететь в молчаливой бездне, неся на борту свой погибший экипаж.
2063 год. Контакт
— Он запрашивает посадку! Он уже на критической дистанции и продолжает приближаться! — растерянный диспетчер обратил свое бледное лицо к возвышающемуся над ним начальнику космопорта. — Что делать, Владимир Иванович? Он падает!
— Кто это вообще, черт возьми?!
— Не знаю. Появился, словно призрак, сигнала опознавания не дал, стал сразу требовать посадки. Через полторы минуты будет виден. Пока мы отслеживаем его только локаторами. Опознать невозможно.
— Хорошо. Выведи его на пятую полосу. Вызови медиков и службу безопасности. К четвертой, пятой и шестой полосам перекрой доступ... — Начальник космопорта задумчиво подергал себя за седой ус и тихо спросил в пустоту, ни к кому собственно не обращаясь: — Кто же это, черт побери?
Диспетчер, молодой черноволосый парень с тонкими чертами заостренного треугольного лица, пожал плечами в ответ и торопливо застучал по кнопкам пульта. Владимир Иванович недовольно следил за его худыми, с завитками черных волос, запястьями, высовывавшимися из белоснежных манжет рубашки. Он не любил спешку, ненавидел принимать ответственные решения и не переваривал сюрпризов.
Зеленая точка медленно ползла по черному стеклу разлинованного экрана, приближаясь к его центру. Диспетчер и начальник молча следили за ее неторопливым движением. Все, что они могли сделать, уже было сделано...
— Ну, что? — не выдержал Владимир Иванович.
— Через тридцать секунд войдет в зону видимости. Я опять запросил их на опознавание, но они молчат. Только непрерывно просят проводку на посадку. Веду их на автомате.
— Да кто же это, черт побери? — в который уже раз повторил Владимир Иванович. — Кто?
Он боялся.
За всю свою долгую карьеру ему лишь дважды довелось принимать неопознанные объекты. Первый раз в сорок первом. Это был небольшой экспедиционный корабль. Кажется, с Сатурна. Почему-то он шел на посадку на автопилоте, и не смог точно зайти к полосе. Взрыв тогда вдребезги разнес два ангара и выбил все стекла в главном здании космопорта... А второй случай имел место в пятьдесят восьмом... Или шестидесятом? Тогда было еще хуже. Банда преступников, захватив транспортный корабль с грузом руды, бежала из тюрьмы на Фобосе. Приземлившись, они оккупировали ремонтный ангар и трое суток продержали в заложниках экипаж рудовоза, пока отряд спецназа не освободил людей. Стрельбы тогда было много. Помнится, двое парней из экипажа погибли... Или трое? — Владимир Иванович усилием воли отогнал от себя беспокойные мысли и подошел к огромному, во всю стену, окну. Служба охраны уже оцепила пятую полосу, и начальник космопорта видел, как поблескивает яркое июньское солнце на серебристых погонах охранников. На крыше ближайшего ангара он заметил какое-то движение и догадался, что там засел снайпер. Молодцы, подумал он про себя.
— Десять секунд... — сказал диспетчер, — пять, четыре, три...
— Вот черт! — ахнул Владимир Иванович и потрясенный замер у окна.
Закрыв собой солнце, в воздушное пространство над космопортом вплыл гигантский диск, абсолютно черный и оттого пугающе нереальный, словно нарисованный сажей на фоне голубого неба с легкими полосами перистых облаков. Черное пятно. Дыра в небесной тверди... Диск бесшумно завис над посадочной полосой и стал медленно опускаться. Начальник космопорта видел, как сотрудники службы охраны залегли за пластиковыми барьерами и ощетинились оружием. Им не надо было объяснять, что корабль, опускающийся на пятую посадочную полосу, не мог быть создан людьми
А это уже не в его компетенции.
Владимир Иванович вздохнул, на всякий случай протер глаза, словно верил — а ему хотелось верить, — что наваждение тотчас пропадет, затем оглянулся на открывшего рот и в изумлении привставшего из-за диспетчерского пульта парня и отдал приказ:
— Срочно вызывай Комитет!
2064 год. Заседание Комитета
В тесном кабинете за длинным полированным столом сидели шесть человек. Они ждали седьмого. Главный опаздывал.
Ждущие молчали. Они без интереса, страдая от отсутствия других развлечений, разглядывали пятнистые, словно карточки с тестами Роршаха, обои, массивную хрустальную люстру, подвесками своими почти касающуюся полированной поверхности стола, непритязательную старую мебель. Время от времени кто-нибудь из шестерых издавал какой-либо звук: тихо кашлял в кулак, скрипел рассохшимся стулом или шелестел бумагами, и тогда остальные переводили взгляд на нарушителя тишины. Тот немного смущался, успокаивался, и в кабинете снова воцарялось безмолвие.
Эти люди очень редко собирались вместе; каждый из них отвечал за свою службу, за свое подразделение, и только события чрезвычайной важности могли заставить их съехаться сюда, в Центр.
— Извините! — в кабинет ворвался Главный, облаченный в старомодный костюм-тройку. Быстрым движением поддернув штанины, он сел во главе стола. — Немного задержался. Дела.
Остальные молчали. Извинения были излишни.
— Господа! — Главный поерзал в кресле, устраиваясь поудобней. Обвел долгим взглядом своих людей, засмотрелся на блистающий хрусталь люстры. С заметным сожалением оторвался от созерцания этого великолепия, повторил тоном пониже:
— Господа. Очередное заседание должно было состояться только в конце года, но обстоятельства вносят свои коррективы. Перейду сразу к делу. Вы знаете, что восемь месяцев назад в трех российских космопортах произвели посадку неопознанные летающие объекты. Аналогичные НЛО приземлились в двух точках Объединенной Европы и в пяти точках Северо-Американского континента. Несмотря на все наши усилия, гости свели контакт к минимуму... Если говорить прямо, то и не было никакого контакта. Они лишь поставили нас в известность о своем прибытии, и больше никаких данных мы от них получить не смогли. Они нас словно не замечают. — Лицо Главного перекосилось, изображая досаду. — Комитет и аналогичные спецслужбы других стран хотели ограничить перемещения пришельцев, но те проходят сквозь наши оцепления и блокпосты незамеченными. Такое впечатление, что они владеют телепортацией... Силовыми методами действовать мы не можем — обострение ситуации сыграет против нас, мы не знаем ничего; ни их количества, ни уровня развития, ни целей прибытия — вообще ничего. Ноль... Смирившись с положением, мы лишь наблюдали и ждали, благо враждебных действий пришельцы не предпринимали... — Главный выдержал долгую паузу, вновь завозился в кресле и, наконец-то найдя новое положение, произнес с расстановкой, делая ударение на словах: — До недавнего времени
Слушатели переглянулись меж собой. Все, что было сказано до этого, они знали и раньше. А вот последнее замечание... Они ждали продолжения.
Помрачневший Главный, утонув в глубоком кресле, отрывисто ронял фразы:
— Неделю назад было отмечено увеличение числа пропадающих без вести людей. В районах, где находятся космические корабли пришельцев. В три, пять раз, местами на порядок больше, чем в других регионах. Пока это только статистика. Мы связались со спецслужбами других государств. После тщательной проверки они подтвердили данную закономерность. ООН обеспокоена, правительства в панике, пришельцы, как обычно, молчат. Пока все держится в тайне. Пока... Решение данного вопроса в России возложено на нас. Правительство дает нам все необходимые полномочия. Прошу высказываться.
Главный замолчал, кашлянул в кулак, исподлобья оглядел своих подчиненных Те какое-то время тоже молчали, словно ждали, не скажет ли начальник еще чего, а потом вдруг заговорили все сразу, загалдели, перебивая друг друга, роясь в бумагах, выдергивая из портфелей какие-то графики, таблицы, тыкая в столбцы цифр пальцами и что-то черкая на листах бумаги.
— Тихо! — хлопнул широкой ладонью по столу Главный. — Начнем по порядку. — Он покинул уютное кресло, поднялся на ноги, навис над столом, упершись руками в столешницу. Навис тяжело, хмурый, словно грозовая туча. Зарокотал своим густым баритоном, поднимая людей, спрашивая, выслушивая, отвечая. Мрачнея все больше и больше...
Ему хотелось бы верить, что решение проблемы будет сегодня найдено, он был бы очень рад, если кто-нибудь из подчиненных ему людей встал бы сейчас и, разведя руками, сказал: «Какая проблема? Нет никакой проблемы!». Но что-то подсказывало ему, что они в тупике, и неотступно, где-то на границе осознания, крутилась в голове навязчивая мысль, мешая полностью сосредоточиться на работе: «Нельзя решить задачу если число неизвестных слишком велико. Нельзя...».
2065 год. Пацаны
— Слышь, Вовка, а новенькая эта ничего, да? — Пашка толкнул локтем своего друга в толстый, заплывший жиром, бок.
— Ее Марина зовут.
— Слышь, Вовка, а у тебя ведь день рождения скоро, пригласи ее, а? А Ленку не зови, надоела она мне. Дура.
Вовка набычился и искоса глянул на Пашку. Его коробила прыткость товарища, тем более, что Марина понравилась ему самому и если б не его нерешительность, такая же объемная, как и его живот, то он и сам был бы не прочь познакомиться с симпатичной девочкой, пришедшей в их класс.
— Ну чего, Вов? Договорились?
— Помнишь Степку из десятой школы? — сменил тему разговора Вовка. — В футбол к нам ходил играть. Курит он еще.
— Ну?
— Вот в этом доме он жил, — кивнул головой Вовка на старый одноэтажный домик из желтого кирпича, приткнувшийся к самой набережной и окнами глядевший прямо на свинцовую осеннюю Волгу. — Пропал он. Две недели назад. Ко мне из милиции приходили. И еще какие-то, по гражданке одетые.
— Сбежал, что ли? — Пашка явно заинтересовался разговором. Он остановился и, подперев спиной гранитный парапет набережной, стал разглядывать желтый дом, обсаженный деревьями и чахлыми кустами облетевшей уже сирени.
— Чего ему сбегать? — фыркнул Вовка и, перевесившись через ограждение, стал плевать в пенистую, с радужными пятнами масла и желтыми поплавками березовых листьев, октябрьскую речную воду. — У него родители знаешь кто? Они ему, что он ни просил — все покупали.
— А чего это они, если такие богатые, в древнем доме живут?
— А ты внутри был? То-то же. А я был. — Вовка опять плюнул в грязную пену и добавил, цокнув языком: — Красота!..
Они помолчали. Пашка разглядывал притулившийся на крутом склоне дом с темными стеклами окон, в которых отражались блики красного, садящегося в Волгу солнца. Вовка вглядывался в неторопливое движение грязной воды, ощущая, как гранитное ограждение приятно вдавливает живот, затрудняя дыхание.
— И чего? — не выдержал пытки молчанием Пашка.
— Поклянись, что никому не скажешь.
— Клянусь!
— Я вчера тут зеленого видел.
— Да ну! — удивился Пашка. — Их, вроде, у нас не было.
— Теперь, значит, есть, — отрезал Вовка.
— А Степка тут при чем?
— Не перебивай. Стоит он, значит, у самых деревьев и на дом смотрит. Весь в зеленых пятнах, худющий, голова буграми — точь-в-точь, как по телику показывали. Я бы, может, и внимания особого не обратил, ну, посмотрел бы, да и дальше пошел, их ведь, этих зеленых, стало больше, чем черных. Да только, когда меня про Степку спрашивали, эти, которые в гражданке, сильно зелеными интересовались — не видел ли я их, может, Степка что-нибудь говорил?..
Пашке стало жутковато. Он с опаской посмотрел на густые тени под деревьями, обступившими кирпичный дом, и ему показалось, что там, в вечернем сумраке, что-то движется, неторопливо и текуче, словно бурун в мутной речной воде.
— Пойдем домой, Вов, — дернул он друга за рукав.
— Сейчас, дай договорить... В общем, стою я, смотрю на зеленого, а он все дом разглядывает. Долго так стоял, словно истукан. И не пошевелится, только головой водит. А потом к дому подошел и стал в окна заглядывать, но там темно, наверно, не увидел ничего, отошел опять к деревьям и вроде как не знает, чего делать: то уходить дернется, то к дому метнется. А потом меня увидел, обернулся, уставился... — Вовка заглянул испуганными глазами Пашке в лицо и свистящим шепотом произнес: — Степка это был. Зеленый-то...
Пашка вздрогнул. Волна ужаса ознобом пробежала по его спине.
— Врешь, — прохрипел он, но по глазам его было видно, что Вовке он поверил.
Они одновременно обернулись и посмотрели на темные окна одноэтажного, фундаментом вросшего в землю, домика. А когда невысокая худая фигура, с темными пятнами на сереющей в сумраке коже, отделилась от ствола старой корявой яблони и качнулась к ним, они вскрикнули и без оглядки помчались по асфальту набережной, топая разношенными ботинками и ощущая, как тяжело хлопают их по спинам кожаные школьные ранцы.
2066 год. Мусорщик
Хмурое осеннее небо источало влагу. Мелкие капли густого тумана висели в воздухе, конденсировались на холодных металлических поверхностях, и казалось, что это ржавый металл плачет грязными струйками воды, печалясь о своей ненужности и заброшенности на этом огромном пустыре, превращенном людьми в городскую свалку
Леха, перепачканный, со слипшимися в сосульки мокрыми волосами, в промокшем насквозь плаще, бесцельно бродил среди гор мусора, надеясь отыскать хоть что-нибудь стоящее...
Был он уже не молод, но лет своих не замечал, легко отзывался на простецкое «Леха», оборачивался к окликнувшему, широко улыбался. Любил поговорить ни о чем, сбивчиво и путано, озвучивая непослушные мысли, выстраивая упрямые слова. Мальчишки посмеивались над ним, чудаковатым оборванцем, взрослые просто старались не замечать. И потому беседовал Леха обычно в одиночестве, сам с собой... Он уже давно свыкся со своей странной жизнью и даже не догадывался о собственной ущербности, не задумывался над тем, каким видят его другие люди.
Он просто жил. И ему нравился образ жизни, который он вел.
Ему нравилась маленькая квартирка в полузаброшенной многоэтажке на самом краю города, которую он делил с помоечным котом Васькой. Нравилось каждый день обходить свалку в поисках вещей, которые потом можно будет по дешевке продать на базаре. Он любил расковыривать кучи мусора, извлекая на свет божий брошенные, уже ненужные прежним хозяевам, но неплохие еще вещи. Часто он разговаривал со своими находками, жалел, гладил, оттирая от грязи руками, нашептывал ласковые слова. Ему казалось, что вещи отвечают ему, отвечают тихо, почти неслышно, на своем языке, непонятном большинству людей.
Леха приносил найденные вещи к себе, и они подолгу стояли у него в квартире. Вечерами, при свете свечи, он трогал их, перебирал, переставлял с места на место, любуясь своими игрушками, словно они были сделаны из золота и бриллиантов.
Когда ему требовались деньги, он отбирал какой-нибудь предмет, тщательно протирал его и со слезами на глазах шел на базар. Покупатели, соблазнившись ожидаемой дешевизной неплохой еще вещи, подходили, приценивались, но Леха не торопился продавать, он высматривал среди них хорошего человека, доброго, с пониманием во взгляде, такого, что не выбросит ставшую ненужной вещь на свалку вместе с мусором...
Леха отшвырнул в сторону грязную тряпку, и из-под нее блеснуло серебром зеркало в старинной резной раме.
— Ах ты бедное, промокло совсем. Ну я тебя вылечу, подсушу, отчищу, — забормотал Леха, аккуратно высвобождая находку из-под грязного вонючего хлама, — ты у меня будешь как новое... И кто же тебя обидел, кинул-выбросил?..
В ста метрах от склонившейся над зеркалом фигуры, невидимые за пеленой туманной измороси, проносились по асфальту автострады машины с желтыми пятнами фар. Леха, увлеченный монологом, не услышал, как один из автомобилей остановился на обочине и из него выбралась странная фигура, гротескная пародия на человека. Сгорбленное существо с темными пятнами на зеленой коже, пнув по пути консервную банку, направилось к Лехе.
— ...ты скучать не будешь, у меня есть много чего. А тебя я в обиду не дам. Будем жить вместе, у меня хорошо... — Увидев перед собой голые ноги с большими неуклюжими пальцами без ногтей, Леха замолчал и поднял голову. Поняв, что перед ним стоит не человек, Леха растерялся, сделал шаг назад, потом неуверенно улыбнулся и произнес, протягивая перед собой тяжелое зеркало:
— Вот. Нашел.
Зеленая фигура внимательно посмотрела на зеркало, на трещину, змеящуюся по стеклу, на облупленную деревянную раму и невыразительно сказала:
— Хорошо.
Леха опять улыбнулся и, не зная, что делать дальше, предложил:
— Если хочешь, бери.
Ему казалось, что эта невозмутимо спокойная фигура со странной кожей цвета свежего клевера, по которой вода сбегала крупными каплями, словно та была пропитана воском; с большими блестящими глазами, в которых читалась нечеловеческая мудрость, с узкой щелью безгубого рта — ему казалось, что это существо хорошее, доброе, чуждое злу, и потому Леха уверенно повторил:
— Бери. Пожалуйста.
Пришелец протянул руки, но зеркала не взял, а схватил Леху за холодные запястья. Тот вздрогнул и неловко попытался отстраниться, при этом чуть не выронив зеркало, но что-то, какое-то новое, еще неизвестное ему чувство заставило остановиться, замереть на месте, вглядываясь в глубокие глаза незнакомца.
И тогда он стал вспоминать. Свою жизнь. Мать. Отца. Деда. Он вспомнил людей, что жили до него. Давно. Очень давно. Он узнал среди них своих предков и понял, что не всегда люди были людьми, и он заплакал, обретя то, о чем никогда не подозревал...
В ста метрах за вуалью моросящего дождя с гулом проносились желтоглазые автомобили, но никто из людей за рулем не видел, как среди гор мусора, держась за руки, стояли в молчании две сгорбленные фигуры, и быстрые струйки воды стекали по их зеленой с темными пятнами коже, словно бы пропитанной воском.
2070 год. Братья
В баре было душно. Клубы сигаретного дыма плотным облаком заполнили все помещение, и казалось, что силуэты людей плавают в нем, с трудом разрывая тягучие волокна смога при движении. Приглушенно тявкала музыка из невидимых динамиков, с костяным стуком соударялись бильярдные шары, да изредка, перебивая монотонный гул голосов, звякали стаканы.
Сергей и Александр застыли на пороге, давая глазам привыкнуть к полумраку.
Никто не обратил внимания на вошедших, хотя картина того стоила. Братья-близнецы, когда-то похожие друг на друга как две капли воды, теперь, в зрелом возрасте, являли собой полные противоположности. Небритый седеющий Сергей, в мешковатом свитере, в брюках с пузырящимися коленками, с обслюнявленным чинариком в углу рта, разительно отличался от выхоленного Александра в дорогом костюме и лакированных ботинках.
— Зачем ты меня сюда притащил? — недовольно спросил Александр, морщась.
— Здесь, братан, единственное место в этом паршивом городишке, где курить можно прямо в зале, и никакой козел тебя не оштрафует — Сергей окинул тяжелым взглядом исподлобья тесный бар. Выплюнул давно потухший окурок. — Давай спокойно поговорим...
Братья прошли к свободному столику и сделали заказ.
Они молча смотрели, как официант протирает салфеткой столешницу и расставляет приборы. Когда он отошел, Сергей откашлялся и сказал севшим голосом:
— В общем, Саня, я сейчас на мели. Живу пока у друга, но к нему скоро баба приедет, и придется мне тогда съезжать. — Сергей сплюнул прямо на грязный пол, утер рот кулаком. — У тебя жена, дети, я все понимаю, но мне больше не к кому обратиться.
— Что ты от меня хочешь? — Александр глотнул из грязной рюмки коньяку и поморщился.
— Не знаю, Саня. Но хочу тебе напомнить, что ты у меня в долгу. Это я из-за тебя пятнадцать лет зону топтал. Из-за тебя и из-за бабы твоей, — Сергей отпил пива и громко рыгнул. — У тебя деньги есть, положение, связи, а у меня нет ничего... Делиться надо, братан. Долги надо возвращать.
— Денег на первое время я тебе, допустим, дам. Но это не выход. Тебе же работа нужна, постоянный заработок.
— Заработок! — усмехнулся Сергей. — Знаешь, сколько я уже на свободе? Полтора месяца! Ты думаешь, я не искал? Да как только узнают, что я пятнадцать лет отсидел, — сразу мне пинок под зад. Обидно... Даже грузчиком или там уборщиком... Бесполезно.
— Но ведь вас там, на Фобосе, учили чему-то. У тебя должна быть какая-то специальность.
— Специальность! — скривился Сергей. — Руду ковырять и по морде получать — вот моя специальность. Да еще Кучерявый научил меня курс для кораблей прокладывать. Ему штурман был нужен... Сгинул Кучерявый. Транспорт они захватили, и кранты им всем потом... Меня с собой звали, но я не пошел... Нет, я не дурак. — Сергей замолчал, посасывая пиво. Набычился.
Александр понюхал мутный коньяк, но еще раз глотнуть не решился.
— Курс прокладывать? В картах, значит, разбираешься?
— Ну.
— Есть у меня вакансия. Нужен на рудовоз помощник штурмана. Раз в квартал полеты к Фобосу и обратно, маршрут тебе знаком.
-Да ты чего, Сань? — Сергей наклонился к брату. — Там же образование нужно.
— Какое к черту образование! Будешь штурману бумаги да карандаш подавать и на грузчиков орать. Триста в неделю, премия за каждый удачный рейс. Отпуск, как и положено, два раза в год... Подлечить только тебя надо, подлатать — я в санаторий путевку достану. А там — медкомиссию пройдешь и вперед.
— Ты серьезно?
— В таких делах я не шучу.
— Ну братан, спасибо! — Сергей перегнулся через стол и полуобнял Александра за плечи. — Век помнить буду! Надо было сразу к тебе идти, а я, дурак, подумал... — Он встал и заорал во всю глотку, подняв могучую руку к самому потолку:
— Водки сюда!
Официант в сером фартуке принес бутылку. Братья разлили спиртное по стаканам, чокнулись и выпили за встречу.
— Слушай, Саня, — разомлевший Серега перешел на шепот, — все спросить хочу чего это у вас зеленые ублюдки на каждом шагу торчат? Налетели на своих тарелках. Шагу ступить нельзя, чтоб не наткнуться. Даже здесь, — он кивнул головой в сторону молчаливой компании за соседним столиком, мирно потягивающей пиво из длинных узких стаканов. — Наплодили тварей. Развели сволочей! — Серега неожиданно взъярился. На его губах выступила пена. — К ногтю вас всех надо! Давить, козлов! Всех!! — он схватил пустую бутылку и швырнул в сторону сгорбленных большеголовых фигур. — ДА Я! ВСЕХ ТУТ! УБЬЮ!!
Александр выскочил из-за стола и стал усаживать брата, успокаивать, уговаривать:
— Тихо, Серега, тихо. Я все расскажу. Да успокойся ты! Выслушай!..
Воспользовавшись заминкой, компания зеленых встала и быстро вышла из бара, по пути сказав что-то успокаивающее двинувшейся от стойки широкой тени охранника. Тот, соглашаясь, молча кивнул головой и, остановившись, стал внимательно следить за разбушевавшимся клиентом. Серега проводил зеленых бешеным взглядом, минуту играл в гляделки с охранником, а потом как-то сразу сник, увял, позволив брату усадить себя за стол.
— Что ты мне расскажешь? — гулко откашлявшись, спросил он недовольно и вроде бы даже жалобно.
— Я не думал, что вам на Фобосе ничего не говорили...
— Чего не говорили? — Серега дохлебал последнюю бутылку пива и жадно набросился на салат.
— Ты ведь уже сидел, когда они прилетели?
— Да. Нам по телевизору тогда только эти зеленые рожи и показывали. Что ни новости, то эти зеленые рожи. Нам же, кроме этих чертовых новостей, смотреть ничего нельзя было.
Александр с неудовольствием глянул на чавкающего брата и, тщательно подбирая слова, продолжил:
— Они не вступали в контакт. Мы о них тогда ничего не знали. А они вели себя по-хозяйски... Странная получилась ситуация — они для нас были инопланетянами, а мы для них — нет. Совсем недавно все стало ясно... Вам же должны были сообщить на Фобосе, в колонии. Не знаю, почему они этого не сделали. По телевизору же говорили. Странно, что ты не в курсе... Их цивилизация очень старая. Они заселили всю Галактику...
Доев салат, Серега обшарил пьяным взглядом стол и, не найдя больше ничего съестного, откинулся в кресле и осоловело стал слушать брата.
— ...они могут менять себя, свое строение, химию организма, полностью перестраивать обмен веществ. Это свойство заложено в их природе... Так они расселились по миллионам планет, им незачем искать системы с приемлемыми условиями, они просто перекраивают себя. Перестраиваются под местные условия и заселяют очередную планету. И так дальше. Миллионы лет. По всей Галактике... Они, словно мозаика. Вся их цивилизация — это пестрая мозаика, сложенная из миллионов однородных кусочков...
— А на Землю они зачем прилетели? Что этим ублюдкам от нас надо? — Сергея клонило в сон, но он хотел дослушать Александра.
— Ты не понял. Они прилетели к себе. Мы — это они. Человечество — это маленький кусочек мозаики, забывший о своем происхождении. А их появление заставило нас вспомнить. И знаешь, что самое страшное? Они не спрашивают, хотим мы вспоминать или нет.. Смотри. — Александр снял пиджак и, расстегнув рубашку, обнажил плечо. — Видишь? — Он ткнул пальцем в расползшееся по коже зеленое пятно с темными точками вкраплений, похожее на большой кусок болотной тины.
Музыка в баре смолкла, и только пьяные призрачные тени, качаясь, ходили среди клубов табачного дыма, вплетая свои голоса в тягучую паутину шума, разрываемую иногда острым звоном стаканов и стуком бильярдных шаров.
Рисунки Виктора ДУНЬКО
Михаил КЛИКИН родился в 1973 г. Закончил Ивановский государственный энергетический университет, где и работает системным администратором. Живет в г.Иваново. Некоторое время сотрудничал как журналист-внештатник в региональных изданиях. Художественные произведения публиковал в местной прессе, в НФ-сборнике «Последний звонок», в других изданиях. В «ТМ» печатается впервые.