«Техника-молодежи» 2003 г №12, с. 42-47

Григорий ВЛАСОВ

ЗАПАС ТОПЛИВА

Скафандр был рассчитан на мужчину, но возмущаться и переодеваться было некогда. Устройство, позволяющее справлять малую нужду, терло, давило, щипало и кололось. Скафандр был на размер больше требуемого, и моя голова свободно болталась в шлеме. Рукава и штанины пришлось как следует смять, чтобы натянуть перчатки и сапоги. Я потела, слушала переговоры Ратмирова с центральным постом и разглядывала кислородные баллоны на его скафандре. Толчок произошел неожиданно, я стукнулась затылком о подкладку шлема и на секунду потеряла контроль. Включились обзорные экраны.

Нечасто приходится любоваться таким пейзажем: впереди по курсу огромная планета, множество лун в самых разных фазах, корабль нависал над головой. К Один-дробь-пять мы подлетали с ночной стороны. Какие-либо детали на поверхности разглядеть было невозможно.

— Тебе раньше приходилось участвовать в высадках? — послышался в наушниках голос Ратмирова.

— Нет. Только учебные высадки на Луне, — призналась я.

— Уже неплохо. Слушай меня, детка: от корабля ни на шаг, все полеты и поездки я беру на себя.

Я обиделась и решила поставить Ратмирова на место:

— Если я маленького роста, то это не дает тебе права называть меня деткой! Я окончила академию и имею диплом космодесантника!

Глупая ситуация. Я не видела лица собеседника, а только слышала его голос в наушниках. Мне представлялось, как он саркастически улыбается.

— Остынь, малышка. Я просто хочу, чтобы ты дожила до пенсии.

Это был мой первый полет и первая высадка. Невольно мне вспомнился разговор с капитаном накануне высадки. Во время беседы на широкоскулом азиатском лице капитана ничего, кроме улыбки, не было

— Вы знаете, что назначены на высадку на Один-дробь-пять? — Я кивнула.

— Вам известно, что вашим напарником назначен Адам Ратмиров? Из вашего личного дела я знаю, что вы изучали психологию и поэтому в курсе, как подбираются пары в десант.

Я промолчала. Это не экзамен, и я не обязана отвечать, что пары комплектуются по признаку психологической совместимости.

— У Ратмирова индекс В-13/2. — Я поморщилась. — Никто не утверждает, что члены команды должны идеально соответствовать друг другу. Вы обязаны знать правду: в экипаж я вас взял из-за Ратмирова. Он хороший специалист, но психологически очень тяжелый человек. Больше трех дней с ним никто не выдерживает. Ваш психотип терпим к психотипу Ратмирова. Старшим назначить вас не могу, поэтому учтите мои замечания и постарайтесь пройти весь срок без конфликтов.

Конечно, в свое время я обрадовалась назначению на «Кашалот», считая, что обязана этим своему диплому. Капитан Лин недолго беседовал со мной, а потом передал меня своему помощнику — Столлу. Столл также предпочел переправить меня «по команде» — начальнику десантной группы Ташике. Только потому, что весь состав группы находился в увольнении, Ташика сам занялся моим обустройством. Через час я стала обладательницей маленькой каюты и собственноручно укрепила на дверях бирку: «Ева Мак-Алистер, космодесантник». Каюта была настолько мала, что в ней с трудом помешались откидная кровать, шкафчик и терминал внутренней связи. Впрочем, большего комфорта нет даже у капитана.

Известие о том, что «Кашалот» направляется к красному карлику, несколько расстроило меня. У таких звезд, кроме стылых, пребывающих в вечной тьме, планет ничего нет. Запросив архивы, я узнала, что лет двадцать назад автоматический разведчик уже побывал у этой звезды и обнаружил здесь десяток планет с кислородосодержащей атмосферой. Все объяснялось очень просто: по первой орбите, находящейся в благоприятной температурной зоне, обращалась планета-гигант, имеющая свою систему спутников. Все они обращались одной стороной к главной планете и периодически подставляли под излучение звезды свои бока. Главная планета сама была заторможена и обращалась, повернувшись к звезде одной стороной.

Одна из проблем космонавтики — как обозначать планеты. Их столько, что никаких имен не хватает. Космонавты обычно называют планету по номеру орбиты. Первая называется Единицей, вторая — Двойкой и так далее. Спутник именуется, например, Пять-дробь-три, и все понимают, что речь идет о третьей луне пятой планеты.

Впрочем, ценность этого открытия была невысока. Первые четыре спутника обращались в радиационных поясах Единицы. Четыре внешних спутника имели большие периоды обращения вследствие чего сутки на них длились по несколько месяцев. Наиболее перспективными представлялись пятый и шестой спутники. Это были самые большие тела в этой системе, и периоды их обращения составляли 18 и 27 суток соответственно.

«Кузнечик» вошел в атмосферу, и нас как следует тряхнуло. Удар был несимметричным, корабль закувыркался.

— Включай тягу! — в панике заорала я.

— Спокойно, детка, садимся на парашютах.

— Инструкция предусматривает активную посадку!

— Плевал я на инструкцию, — флегматично, растягивая слова, ответил Ратмиров.

К вращению я привыкла, загнав страх поглубже. Стоит не смотреть на экраны, и все становится нормально. Успокоившись я попыталась урезонить Ратмирова:

Знаешь, я все-таки хочу дожить до пенсии. Я предпочитаю контролировать процесс посадки.

— А я предпочитаю запас топлива.

Я промолчала. В академии нас только и натаскивали на выполнение требований устава. Устав написан кровью, не раз говорили инструкторы, и это напрочь засело в моей голове, но, чуть подумав, я согласилась с Ратмировым, что запас топлива не повредит. В конце концов, это позволит сделать дополнительный перелет по планете. Ратмиров опытный десантник, хороший пилот, и я доверилась ему.

Пока я рассуждала подобным образом, сработали парашюты — аппарат дернулся. Вой ветра прекратился, и сквозь обшивку я слышала, как скрипят скобы, к которым крепится парашют. Через плечо Ратмирова я наблюдала за альтиметром, но момент посадки умудрилась прозевать. При контакте с землей «Кузнечик» еще раз подпрыгнул, прополз по наклонной плоскости метров десять и замер.

— Вот к чему приводит неконтролируемая посадка, — съязвила я, намекая на пол, наклоненный градусов на двадцать.

— Пошли собирать парашют!

— Разве ты не отстрелишь его?

— Еще чего?! Он нам пригодится еще не раз. Новый мы здесь нигде не достанем.

— Это глупо! — упрямилась я. — Парашют надо отстрелить!

— Без разговоров! Как я потом на базе буду объяснять отсутствие парашюта?

Увы, он прав. За посадку, проведенную подобным образом, можно лишиться пилотского диплома. Я вздохнула: работать в тяжелом скафандре при ощутимой силе тяжести и давлении атмосферы — адский труд.

Солнце выглядывало из-за горизонта самым краешком. От Единицы оставался узенький, но длинный серп. Мороз был около двадцати пяти градусов, впрочем, в скафандрах он не ощущался. Повсюду лежал снег. Сильный ветер теребил парашют, который, в свою очередь, дергал посадочный аппарат, и, казалось, еще один сильный порыв, и он повалится на бок. Вообще «Кузнечик» на своих амортизирующих опорах больше похож на паука, но конструкторы в его способности совершать ближние полеты по баллистическим траекториям увидели сходство с другим насекомым.

Ратмиров по стропам взобрался наверх и стал понемногу затягивать парашют. Мне пришлось сначала улечься на него, чтобы подавить парусность, а затем подталкивать к аппарату.

Через час мы сделали перерыв. Ратмиров вернулся в аппарат и провел сеанс связи с «Кашалотом». Отдышавшись, я воспользовалась паузой и провела анализ воздуха. Кислорода 20%. Давление 0,6 атмосферы. Проделав бактериологический тест, я установила, что микрофауна третьего класса вредности, то есть практически безвредная. Ратмиров переоделся и вышел в легком скафандре без кислородной маски.

— Ты с ума сошел! — заорала я по радио. — Наглотаешься местных бактерий!

— При таком морозе они не страшны, — спокойно ответил Ратмиров.

Я не стала возражать. Мне бы тоже не мешало переодеться. Скафандр, приспособленный под мужскую анатомию, был неудобен и натер во многих местах. Еще час понадобился на укладку парашюта. Намаявшись и жутко устав, я с трудом вползла по трапу в шлюзовую камеру. Ратмиров остался прилаживать стальные крышки на парашютный отсек.

Я приняла душ и переоделась. Звуки возни, удары инструментов еще долго доносились через обшивку корабля и мешали мне уснуть.

Когда я проснулась, за бортом шел проливной дождь. Капли воды били по броне, иллюминаторы запотели, и через них ничего нельзя было разглядеть. Мне вспомнилась Земля, холодные осенние дожди и та особая осенняя тоска, что без видимых причин охватывает душу. Я оделась, стараясь не шуметь, приготовила завтрак.

Я пила кофе, смотрела на потоки воды за иллюминатором и думала о том, что нахожусь на планете, где можно дышать воздухом, где бывают дожди и падает снег, где есть моря и океан, и тоска по Земле еще больше охватила меня. Немного фантазии, и я переместилась на Землю, на ферму родителей. Утро, дождь, в такие дни отец на поле не спешит и подолгу спит. Казалось: вот скрипнет дверь, и он войдет.

Дверь не скрипнула, а с характерным завыванием электромоторов растворилась. Вошел Ратмиров, он зевнул, почесал грудь и сказал:

— Сегодня надо проверить дюзы и выровнять корабль.

— Выравнивать-то зачем?

Ратмиров сел, налил себе кофе, положил сахар — порций пять, не меньше — и пояснил:

— Нам предстоит баллистический старт. Нос лучше держать вертикально вверх. Выравнивать в полете — это лишние затраты топлива.

Я вздохнула: нарушение следует за нарушением.

— Ты хоть раз садился, не нарушая инструкции?

— Приходилось, — усмехнулся Ратмиров, — когда был курсантом.

— Я буду вынуждена доложить капитану о многочисленных нарушениях инструкции, с которыми была проведена посадка.

— Докажи, что были нарушения!

— А парашют?! — Я чуть не задохнулась от гнева.

— Парашют уложен в своем отсеке.

— А записи приборов?

Ратмиров флегматично отхлебнул кофе и добавил еще одну порцию сахара.

— Записи приборов снимаются только в случае аварии, а на расследование капитан не пойдет.

— Это почему?

— С капитаном я летаю уже пятый год. Кстати, этим приемчикам я научился у него, — и он положил еще одну порцию сахара в кофе.

— Прекрати жрать сахар, в конце концов! — не нашлась, что сказать, я и убрала коробку со стола.

Ратмиров криво усмехнулся.

Дождь продолжал лить. Я приготовила лучемет, газоанализатор, прикрепила к шлему камеру и захватила контейнер для образцов. Предусмотрительно я удалила из скафандра устройство для оправления малой нужды. Ратмиров иронично следил за моими приготовлениями, но промолчал.

Первым делом он стал возиться возле дюз, проверяя их центровку.

— Тебе помочь? — предложила я.

Из-под маски я увидела раздосадованное лицо Ратмирова:

— Занимайся своим делом, — сухо указал он.

Я с негодованием развернулась и поковыляла прочь. Впрочем, даром терять время я не собиралась. Тщательно обследовав пригорок, на который мы приземлились, я набрала кучу образцов растений, точнее, того, что осталось от них после морозной ночи. Тяжелая сумка и лучемет оттягивали мне плечи, но я принципиально не возвращалась, предпочитая издали наблюдать, как Ратмиров регулирует давление в амортизационных опорах, выравнивая «Кузнечика».

После длительной прогулки я спала на следующий день как убитая. Проснулась от прикосновения. Ратмиров стоял над моей кроватью:

— Ты куда сахар дела?

Спросонья я даже не подумала рассердиться. Я ответила Ратмирову и вознамерилась спать дальше, но шаги на камбузе и стук посуды мешали мне. Я вышла на кухню.

— Где мой завтрак?

— Приготовь что-нибудь себе, — отмахнулся Ратмиров.

— Сегодня твоя очередь, — увидев его удивленное лицо, я поспешно добавила, — мыть посуду тоже.

— С какой стати?

— Я это делала вчера. Сегодня твоя очередь.

— Я не помню, чтобы я устанавливал такую очередность.

— Нас двое, следовательно, мы должны делать это по очереди.

— Не вижу связи, — отрезал Ратмиров.

— Ты хочешь сказать, что это все время должна делать я?

— Я думал, тебе не трудно...

— Это почему же? Потому что я женщина?

— Не только. Я, как бы это сказать, опытнее тебя.

— Ну, уж нет! В таком случае переходим на самообслуживание. Каждый готовит себе сам и убирает за собой.

— Готовить я умею, — усмехнулся Ратмиров, — а вот посуды нам не хватит.

— Как не хватит?

— Ну ладно. Наверное, мне придется есть из грязной.

Настроение было испорчено. Я не стала завтракать, а сразу решила взяться за образцы. Неожиданно меня позвал Ратмиров:

— Посмотри-ка, — подвел он меня к иллюминатору.

Солнце взошло уже довольно высоко, весь холм, за исключением борозды, оставленной кораблем при посадке, зазеленел. Напрягая зрение, в траве можно было разглядеть копошащихся насекомых. Точнее, животных, похожих на насекомых. Были они заметно крупнее земных, так как сила тяжести на Один-дробь-пять меньше земной.

Но самое интересное было не это. На траве, окружив «Кузнечика», сидела стайка зверьков. Они были покрыты мехом, передвигались на четырех ногах... впрочем, передние лапы следовало бы назвать руками. Взрослые животные с любопытством разглядывали наш корабль, малышня возилась вокруг, выискивая в траве букашек и жадно пожирая их.

Звери были ростом с собаку и по внешнему виду напомнили мне павианов. Ратмиров видел больше сходства с енотами. Действительно, это была как бы некая помесь павиана и енота. Острые мордочки, смышленые глаза, густой мех напоминали енотов, но повадки отдельных особей и поведение всей стаи больше смахивали на обезьяньи. Хвостов у них не было, на задних конечностях имелись мощные когти, вероятно, для рытья земли, зато передние, повторюсь, весьма походили на руки. Когда один из зверьков зевнул, я увидела в его пасти здоровенные клыки.

Придумать название для нового животного — целая проблема. Говорят, в недрах Института космических исследований есть отдел ономастики, где дают названия планетам, рекам, горам, равнинам, кратерам и придумывают названия для растений и животных. Примиряя две точки зрения, я в бортовом журнале поименовала этих животных павинотами.

После недолгого раздумья я стала собираться: проверила скафандр, зарядила лучемет.

— Что ты задумала?

— Хочу подстрелить парочку.

— Не стоит. Во-первых, забавные зверьки, жалко; а во-вторых, если они узнают нас как врагов, изучить их повадки будет сложно.

— Мне нужен образец.

— Дождемся, когда один из них сдохнет сам.

Я промолчала и начала прилаживать шлем, Ратмиров принялся поспешно одеваться. Я не стала ждать и направилась в шлюзовую камеру. Ратмиров без шлема вошел следом за мной.

— Куда? Подцепишь какую-нибудь инфекцию!

— Я сторонник теории Калмыкова.

— Эта теория не признана.

— Зато Калмыков космонавт-практик. Я ему верю.

Калмыков выдвинул оригинальную гипотезу, что инопланетные бактерии для земных организмов и, аналогично, земные бактерии для инопланетных организмов безвредны — вследствие разности в их строении и эволюции. Свой вывод он основывал на редких случаях, когда космонавт, терпящий бедствие, был вынужден дышать нестерильным воздухом других планет и без вреда для себя добирался до корабля. Проверить эту теорию можно было дорогостоящими и рискованными экспериментами, чего до сих пор еще никто не сделал.

Мы выбралмсь на поверхность. Поведение зверьков не изменилось. Страха они не проявляли. Я выбрала самого большого старого самца, который неотрывно смотрел на меня, и подняла ружье. Когда я нажимала на спуск, Ратмиров толкнул меня в спину.

— Дурак! — выругалась я, поднимаясь с земли.

Возле самца образовалось дымящееся пятно. Несколько малышей стали спешно собирать поджаренных насекомых, повизгивая от ожогов.

— Видишь, они совсем не ждут агрессии.

— Согласно инструкции, мы должны добыть образец местной фауны.

— Инструкции пишутся для тех, у кого своих мозгов нет. Убив вожака, мы можем вызвать любую реакцию, вплоть до ответной агрессии, и тогда никакого исследования не получится.

— Ты собираешься торчать здесь два месяца?

— А ты предлагаешь что-то иное?

— Мы должны исследовать планету. Мы должны сделать хотя бы два-три перелета.

— Я говорил тебе, что предпочитаю запас топлива?

— «Кашалот» на орбите возле Единицы, что может случиться?

— Если что-то случится с «Кашалотом», то нам ничего не поможет. Но первая заповедь космодесантника — делай запас топлива. Ты можешь ошибиться в расчетах, вынужден делать лишние маневры: догонять, уклоняться, тормозить — всегда думай о топливе. Топливо — это возможность спасения.

— Но как ты собираешься выполнять план исследования?

— Назови мне человека, которому этот план интересен.

— Ну, знаешь, — не выдержала я, — ведь зачем-то мы сюда прилетели.

Ратмиров усмехнулся:

— Ты думаешь, много найдется желающих жить на планете, где ночь эквивалентна зиме, где сутки продолжаются восемнадцать земных суток?

— Сомневаюсь.

— Так что лучше не надоедай мне своими инструкциями. Что касается плана исследований, времени еще много, облетаем планету на «Стрекозе». Надо будет не забыть проверить аккумуляторы.

— Почему ты все время что-то проверяешь? — Крыть мне было нечем, оставалось язвить. — Неужели не доверяешь техникам?

— Доверяю, но предпочитаю проверять. Тебе, например, подсунули мужской скафандр.

— Так ты это знал?!

— Еще на борту «Кашалота».

— И не доложил капитану?

— Скафандр твой, ты должна была проверить и доложить. Ты узнала о несоответствии незадолго до старта, но промолчала. Это твое решение, я его уважаю.

Мне ничего не оставалось, как с досады развернуться и направиться к шлюзовой камере. Чистя скафандр, я понемногу успокоилась. Ратмиров, конечно, прав. Мне необходимо было заранее проверить скафандр. Я-то думала, что выручаю нерадивого техника, а оказывается, спасала себя от взыскания.

Прежде чем готовить обед, я решила провести дезинфекцию, но резкий запах бактерицидного состава остановил меня. Заглянув в аптечку, я обнаружила, что не хватает двух ампул сыворотки Шимуры. Оказывается, Ратмиров не так уж сильно доверяет теории Калмыкова. Я вздохнула и принялась готовить обед, поняв, что это теперь моя повседневная обязанность.

В обращенном к Единице полушарии, где мы высадились, ежедневно наступало затмение солнца. Оно продолжалась более пяти часов; в это время я с наслаждением выспалась, воспользовавшись естественной темнотой. После затмения растения в одночасье увяли, и началось бурное созревание плодов.

Весь жизненный цикл растений здесь был настроен на быстрое созревание и плодоношение. Количество насекомых, казалось, удвоилось. Павиноты нагуливали жир, перед тем как залечь в спячку. Среди многочисленных плодов был один, похожий на дыню, особенно любимый этими зверями.

Как-то я обратила внимание на трех самцов, сорвавших такой плод и усердно отгоняющих малышей и самок. Они потащили его к горе, самцов, пытающихся присоединится к ним, нещадно кусали. Избавившись от конкурентов, эти трое уселись в кружок, один из них надкусил дыню, выплюнул мякоть и стал пить сок. Дыня несколько раз переходила из рук в руки. С самцами произошла странная метаморфоза. Некоторое время их одолевала веселость, и они резвились, как малыши. В их фигурах, во взглядах появилась какая-то мягкость и нечеткость. Движения стали неуверенными и резкими. Через полчаса эта компания беззаботно дрыхла.

Такие сцены повторялись, время от времени, с одним и тем же результатом. Иногда самцы устраивали драки, но всегда это заканчивалось всеобщим сном. Заинтересовавшись, я разыскала такой плод и проделала анализы. Сок дыни содержал 20 процентов алкоголя!

— Блаженная планета, — несказанно удивился Ратмиров, узнав результаты анализа, и тут же попробовал сок.

— Что ты делаешь?! Бактерии!

— Какие бактерии? — вытирая рот, деланно удивился Ратмиров. — В этой спиртоводной и еще черт знает какой смеси бактерий нет. Вершина эволюции, — он держал плод в вытянутой руке, разглядывая его, — выпивка и закуска сразу. Между прочим, вкусно, напоминает гнилые бананы...

— Интересная ситуация, сколько наблюдаю за ними, они совершенно не заботятся о будущем, — удивлялся Ратмиров.

— С утра — насекомые, вечером — плоды, ночью — спят. Им не о чем заботиться.

— У них все задатки разумных существ. Ты теорию Аганева знаешь?

— Кто это?

— Антрополог. Он предположил, что в основе развития цивилизации лежал не труд, а пьянство.

— Что за чушь!

— Отнюдь. Стимулом перехода к земледелию стало открытие процесса брожения. Первым продуктом растениеводства был не хлеб, а пиво.

— Это ты сам придумал. Я-то изучала антропологию. Человек перешел к земледелию, когда стало мало крупной дичи.

— Одно другому не мешает. Просто этим павинотам не нужно заботиться даже о браге. Местные плоды, созрев, начинают бродить сами. А вот надоумить их запасать плоды стоит.

В тот же день Ратмиров стал выискивать и собирать спиртосодержащие плоды. Несколько раз, завязывая знакомства с самцами, он садился к ним в кружок, предлагал свои плоды и пил с ними сок.

Наступила долгая ночь. Павиноты, а заодно и другие животные, исчезли. В одном из ближайших холмов у них были норы, в которых они закупорились. Растения очень быстро увяли и стали гнить. Первые трое суток после начала ночи было еще относительно тепло: гниение растений и инерция атмосферы поддерживали приемлемую температуру. На четвертый день выпал снег.

Ратмиров вместо обещанной разведки понемногу уничтожал свои запасы. Я злилась, пыталась выкинуть их за борт, но всякий раз, когда я надевала скафандр, появлялся Ратмиров и мешал мне. Он прекратил бриться, стал неряшливо одеваться и совсем забросил свои бесконечные проверки оборудования.

Я решила ждать, когда он либо прикончит свои запасы, либо образумится. Однажды за обедом он неожиданно заявил:

— А ты ничего. Не красавица, но вполне симпатичная женщина.

— Заткнись! — накопившаяся злоба дала неожиданный выход, — не то плесну тебе в рожу горячим кофе.

Ратмиров неуверенно заулыбался:

— Ну вот, стоит тебе сделать комплимент, так ты становишься как тигрица.

— Ты другого обращения не заслуживаешь.

— А я думал, мы поладим.

Наступила долгая пауза. Я с ужасом заметила, что Ратмиров меня больше не раздражает. Все это напоминало семейную сцену между давным-давно надоевшими друг другу супругами, чьи постоянные перебранки вошли в привычку.

— Слушай, детка, понимаешь какое совпадение: я Адам, ты Ева. Останемся здесь, нарожаем детей, размножим род человеческий на этой планете.

— Ты рожать, что ли, собираешься? А кормить их чем? Насекомыми или твоими дынями?

— Пошутил, пошутил, — потупил взор Ратмиров, — а ты шуток как не понимала, так и не понимаешь.

Этому разговору я не придала никакого значения. Ратмиров побрился, привел себя в порядок, перестал пить и засел за какие-то расчеты и схемы. Я такой перемене удивилась, но, поглощенная изучением набранных образцов, совсем не следила за Ратмировым.

К концу ночи он, наконец, взялся за исследование планеты и несколько раз вылетал в дневное полушарие на «Стрекозе». Какой бы то ни было периодичностью связи он пренебрегал, и я, волнуясь и злясь, ждала его возвращения. Утром он забросил свои полеты и снова взялся за павинотов.

На второй день, когда зазеленели травы, из яиц повылуплялись насекомые и появились исхудавшие павиноты, Ратмиров вытащил часть своих запасов и стал демонстративно пить сок. Это вызвало целую бурю эмоций среди самцов. Некоторые кинулись шарить по окрестностям, но самые сообразительные вспомнили, как Ратмиров собирал плоды и сносил в корабль.

Наконец один из молодых самцов приблизился к Ратмирову, заискивающе протянул руку и сразу получил заветный плод. Тут же вожак набросился на него и отобрал дыню. Тогда Ратмиров, отхлебнув сока из своего плода, протянул его вожаку. Тот с важным видом уселся рядом, отпил и вернул плод Ратмирову. Не знаю, что это означало, но, похоже, вожак признавал его верховенство.

С этого момента я потеряла всякий контроль над Ратмировым. Он достал еще дынь. Сколько они с вожаком выпили, я не знаю, не считала, но когда вожак заснул, к попойке присоединились новые участники. Часа через три половина стаи спала мертвецким сном. Мне большого труда стоило втащить Ратмирова в ракету. Я сделала ему промывание желудка, вколола лекарства, необходимые при отравлениях, ибо не знала, что следует делать при опьянении. Наконец, я без помех выбросила за борт запасы Ратмирова.

Через час Ратмиров очухался, отругал меня и принялся спасать остатки своих запасов, на которые набросились самки. Малыши, предоставленные сами себе, спокойно ловили жуков. Мне пришлось повесить на плечо лучемет и взять на себя охрану стада.

Первым проснулся вожак. Очевидно, похмелье мучило его. Он приблизился к Ратмирову и стал униженно просить плод. Ратмиров не отказал. Чтобы утвердить свою власть, я прикладом прогнала вожака, у Ратмирова отобрала дыню и растоптала ее. Ратмиров промолчал.

На следующий день он взял лопату и отправился к ближайшему холму рыть нору. Я говорю «день», но, разумеется, это был день по бортовому времени. Другими словами, Ратмиров проспавшись, взялся за работу.

Смысл ее мне не был ясен, на расспросы Ратмиров не отвечал. К закату (читатель должен понимать, что речь идет о реальном закате, наступившем через шесть земных суток) он вырыл достаточно глубокую нору и принялся ее обустраивать. К тому времени созрели дыни, и он стал стаскивать их в свою пещеру. Павиноты, подражая ему, не только пьянствовали, но и собирали урожай. Появилось воровство, от которого страдал и Ратмиров. Замеченных в воровстве он при каждом удобном случае пинал ногой. Вместе с дынями он натаскал в свою нору и сухой травы, которую накосил десантным ножом. Помимо этого, он запас консервы, бочонок воды и лекарства.

Столь очевидные приготовления говорили о его психическом расстройстве. Справиться с ним я не могла.

Спал Ратмиров в своей пещере. Дважды я пыталась подобраться к нему и ввести гипнодин, но, на мою беду, вожак замечал меня всякий раз и пытался укусить, и тотчас к нему присоединялись другие самцы, поднимая невообразимый гвалт. Странно, но когда Ратмиров бодрствовал, они вели себя смирно.

Я решила терпеть. Когда начнутся морозы, Ратмиров сам вернется на корабль, или, при отсутствии павинотов, я смогу принудить его это сделать. Надо сказать, мы совершенно перестали общаться, точнее. Ратмиров избегал объяснений со мной.

Когда зашло солнце, Ратмиров окончательно перебрался в свою пещеру. Он запалил костер и принялся потихоньку попивать сок дынь. Первые два дня компанию ему составляли вожак и еще несколько самцов. На третий день, когда стало холодно, компаньоны исчезли.

Я решилась на разговор. Ратмиров сидел у входа в пещеру, грелся у костра, пил сок очередной дыни и любовался многочисленными лунами.

— Может, хватит играть в Робинзона, — начала я после долгого взаимного разглядывания.

Ратмиров был в приподнятом настроении:

— В бизона? Хорошее животное. В здешних условиях наверняка бы выжило.

— Ты понимаешь, что. когда начнутся морозы, твой костер тебе не поможет?

— Ты видела, как закрывают норы павиноты?

— Нет.

— Они запаковывают их пучками травы. Когда их прикроет снег, он увеличивает теплоизоляционные свойства.

— Не забудь вывести наружу антенну. По ночам одному скучно.

Ратмиров задумался:

— Ладно. Мне так будет спокойней. Вдруг с тобой что случится. Глядя в его нахальные глаза, мне хотелось отхлестать его. Сдерживаясь изо всех сил, я развернулась и ушла. Назавтра пошел снег. Я связалась с Ратмировым и услышала его недовольное ворчание. Во тьме местной ночи предстояло сидеть еще шесть суток, и я занялась систематизацией собранных образцов. Во время сеансов связи с «Кашалотом» я безбожно врала, что у нас все в порядке и что Ратмиров в отъезде.

Если здраво рассуждать, наши исследования никому не нужны. Карту планеты составила еще разведывательная экспедиция. Неважно, с одного места собраны образцы фауны или с разных, климат планеты везде одинаков. Только в небольших приполярных областях день и ночь продолжаются не по девять суток, а по тридцать восемь, что составляет ровно половину периода обращения Единицы.

Из всех спутников Единицы первые четыре непригодны для колонизации из-за сильного радиоактивного излучения. Спутники с седьмого по десятый имеют слишком большие периоды обращения вокруг оси. Один-дробь-пять, судя по всему, древняя планета. Геологическая активность давно прекратилась, молодых гор нет, изобилие растений держит концентрацию углекислого газа на низкой отметке. Раньше его было больше, и эволюция растительного и животного мира давно миновала пору расцвета.

Древесных растений в современную эпоху не сохранилось, а может быть, их никогда и не было.

Когда наступило утро и стаял снег, павиноты повылезали из своих нор. Ратмиров благополучно перенес ночь. Он часами сидел у своей норы, пил сок и отгонял попрошаек. Некоторые самцы, запасшиеся дынями, проводили время, пьянствуя и сторожа свою собственность.

Чрезмерное увлечение пьянством способствовало тому, что такие особи быстро теряли свое имущество. Особи, умеренно потребляющие алкоголь, становились лидерами. Вожак, поленившийся собственноручно собирать плоды прошлым вечером, теперь только силой мог их добыть.

Ратмиров загорелся идеей научить павинотов варить самогон. По его мнению, это должно было способствовать техническому прогрессу на планете. Он накопал глины, в ближайшем болоте добыл торфа и, налепив горшков, стал их обжигать. В конце концов, он научил павинотов разводить костры.

Ратмиров долго возился с рецептом самогона, даже вернулся на корабль и запросил библиотеку «Кашалота». Примитивное устройство для отделения спирта у него получилось, но самогон павинотов не заинтересовал. Зато им очень понравилась возникшая сама собой идея сушить насекомых впрок. Самки и малыши, наевшись насекомых до отвала, собирали остатки пиршества в горшочки и сушили на кострах. Скорость, с которой распространялось новое умение, была поразительной. Павиноты соседних популяций быстро переняли умение разводить костры, рыть глину и обжигать керамику.

Как-то раз Ратмиров заявил мне:

— Это разумные существа. Ты видишь, как они быстро учатся. Я остаюсь.

— Ты с ума сошел!

— Хочешь остаться со мной? — Ратмиров проигнорировал мое восклицание.

— «Кашалот» будет искать нас и вышлет поисковую экспедицию.

— Наивная! Они спишут нас как погибших и даже не сделают расчета траектории посадки.

— Это почему? По инструкции...

— Забудь свои инструкции! Капитану тоже нужен запас топлива.

— А когда кончатся консервы, ты будешь есть насекомых? — зашла я с другой стороны.

— Я уже попробовал. Невкусно, но вполне сносно. Я тут присмотрел крыс, хочу поймать парочку и пожарить.

Крысами мы называли небольших зверьков, которые размерами и повадками напоминали означенных грызунов.

— Я доложу на «Кашалот», что ты решил дезертировать.

— Это не то слово. Мне здесь нравится. Ты помешать мне не в силах. Улететь тебе я препятствовать не буду.

Во время сеанса связи дежурный навигатор проинформировал:

— 15 апреля в 23.40 по бортовому времени наступит момент наивысшего сближения с Один-дробь-пять. Расстояние составит 250 тысяч километров. Запиши данные для бортового компьютера, — и после сигнала готовности запустил соответствующую передачу.

У меня было три дня. За это время я должна была заставить Ратмирова изменить решение. Я знала, что убеждения не подействуют.

Я порылась в инструкции и нашла статью о действиях экипажа в случае внезапного помешательства капитана. Как раз мой случай.

Команда на собрании должна установить факт несоответствия капитана должности, изолировать его, и командование обязан принять старший офицер. Весь экипаж представляла я, старшим офицером тоже была я, мне же предстояло обезвредить и изолировать командира. Оставалась одна сложность: акт о недееспособности командира должен подтвердить корабельный врач и комиссия в составе не менее трех человек.

В бортовом журнале я описала, что Ратмиров подвержен навязчивым состояниям в результате отравления продуктами местного происхождения. Где-нибудь на Земле врачи-психиатры посмеются над моими заключениями, но ничего лучшего придумать я не смогла. Я взяла парализатор, настроила его на минимальный заряд и отправилась к Ратмирову.

Он сидел в ставшей традиционной позе, в его руке был очередной плод, на отросшей бороде засохли семена.

— Ты намерен вернуться? — строго спросила я.

— Нет.

Я достала из-за пазухи парализатор и выстрелила.

— Дура, — прохрипел Ратмиров, выронил плод и повалился на спину.

Я учла всё, кроме одного. Тащить Ратмирова мне было не под силу. Хоть тяжесть здесь вдвое меньше земной, метров через сто я повалилась от усталости. Павиноты с любопытством наблюдали за мной. Передохнув, я стала волочь Ратмирова. В бессилии и злобе он только вращал глазами и хрипел. Сначала я волокла его, ухватив под мышки, потом тащила за ноги. За час я проделала едва ли пятьсот метров.

Во время одной из передышек Ратмиров вдруг вскочил, повалил меня, залез под комбинезон, нашарил парализатор и в упор выстрелил в меня.

— Дурак, — только и успела я выдохнуть, осознав, что последние метры Ратмиров лишь притворялся парализованным.

— Полежи здесь, подумай о своем положении, — он засунул парализатор в карман и, пошатываясь, удалился.

Кто не испытал на себе действие парализатора, даже на минимальном разряде, не может представить себе, что это такое. Все тело уподобляется обрубку дерева, нудит и колет, словно отсиженное место. Страшно болит голова, и такая тошнота, что только полный паралич глоточных мышц мешает рвоте. Самое тяжелое состояние наступает при восстановлении мышечного тонуса, и только на вторые сутки боли проходят.

Весь следующий день я глотала обезболивающее и строила планы мести. Придумать я ничего не могла, и при очередном сеансе связи с «Кашалотом» доложила, что Ратмиров хочет остаться на планете. Через пятнадцать минут со мной разговаривал капитан Лин. Каждая наша фраза сопровождалась трехсекундной задержкой.

— Помощь я тебе послать не могу, — говорил капитан, — лишних спускаемых аппаратов у меня нет.

— Уговорить его не удается, сила не помогает.

— Я тебя назначаю старшим десанта. Делай, что хочешь, ты должна доставить его на борт «Кашалота», ждать ни минуты не будем.

— Как же я его доставлю?

— У тебя есть парализатор. Повторяю: ждать не будем. Если не удастся заставить Ратмирова отказаться от своего намерения — лети одна.

— Статья 156, неоказание помощи...

— Нет, статья 213. Самовольное оставление корабля.

— Он нуждается в помощи! Мне тоже нужна помощь!

— У меня нет ни времени, ни топлива для дополнительных маневров. Группа на Один-дробь-три нуждается в срочной эвакуации.

— Дайте мне дополнительное время! Хотя бы еще один оборот вокруг Единицы.

— Нет, мы сворачиваем программу. Следующее сближение ждать придется больше месяца. Вам необходимо стартовать в установленные сроки.

«Кашалот» отключился. Такая злоба одолела меня, что хотелось все послать к черту. Немного успокоившись, я решилась на еще одну попытку уговорить Ратмирова. Оружия брать не стала. Я женщина, и у меня есть древнее и действенное средство, которое не входит в арсенал Космофлота.

— Адам, завтра нам необходимо стартовать, — начала я обработку.

— Я остаюсь.

— Я доложила капитану. Завтра он на помощь мне вышлет еще двух человек.

— Врешь. Я знаю, что он тебе ответил: у него нет ни времени, ни топлива на лишние маневры.

— Он назначил меня старшим и приказал любым способом, в любом состоянии доставить тебя на борт «Кашалота».

Ратмиров взял один плод и надрезал верхушку.

— Дай и мне, — попросила я.

Он удивился, но передал мне плод. Дело надо делать до конца. Зажмурившись, я сделала глоток. Вкус был мало сказать отвратительный, он был премерзкий. Пересилив себя, я сделала еще несколько глотков. Приятное тепло стало разливаться по телу.

— Это другое дело, — одобрительно произнес Ратмиров. — Оставайся и ты. Мы неплохо заживем.

— Я хочу вернуться на Землю.

— Что ты там забыла? Мне надоела эта пресная, раз и навсегда регламентированная жизнь. Здесь я себя чувствую полноценным человеком. Я хозяин своей судьбы, своего тела, своей души. Я бог!

Опьянение сделало свое дело — я захихикала.

— Я бог! — с вызовов повторил Ратмиров. — Я верховное существо для этих тварей, — рукой он обвел вокруг себя, подразумевая пьянствующих неподалеку павинотов. — Смотри, они овладели огнем, они скоро перейдут к растениеводству, еще немного, и я их научу охоте. Они разовьются в полноценных разумных существ.

— А ты подумал о том, что ждет тебя дальше? Ты останешься один, ты состаришься, заболеешь. Что ты будешь делать?

— Космодесантник заранее готов к одиночеству и короткой жизни. Я этого не боюсь. Я боюсь Земли с обилием людей, роботов, с обилием новшеств, условностей, предрассудков! Мне на Земле скучно!

Я прикончила свой плод, мне стало удивительно хорошо. Я была права, — это отрава действует на Ратмирова, он теряет над собой контроль, преувеличивает свои силы и заслуги. Я легла на стожок свежескошенной травы. Меня клонило в сон, но я изо всех сил сопротивлялась, строя Ратмирову глазки и призывно улыбаясь. Перед вылазкой я специально просмотрела все уставы на предмет личных взаимоотношений членов экспедиций. Эти отношения запрещались в момент исполнения служебных обязанностей, но во все остальное время никак не регламентировались. Находясь в десанте, мы находились «при исполнении», но отсутствие вахт и дежурств можно было трактовать как отсутствие обязанностей.

Ратмиров клюнул на мои призывы. Он с силой обнял меня, заранее обработанный замок комбинезона разошелся, открыв мою грудь. Это было домашней заготовкой, и она сработала. Ратмиров, полностью потеряв голову, кинулся на меня. Я стонала, вяло сопротивлялась, бормотала романтическую чушь, притворно говорила о любви к нему. Это был мой последний шанс завладеть Ратмировым и подчинить его себе.

Когда я проснулась, Ратмиров спал рядом. Я пошарила в его карманах в поисках парализатора, но не нашла его. Впрочем, помня о своих недавних ощущениях, я, пожалуй, не решилась бы применить его.

Я заползла в нору. Тусклая лампочка рассеивала тьму. В удивлении я осматривалась вокруг. Потолок Ратмиров укрепил теплозащитными листами, явно снятыми с обшивки «Кузнечика», у входа стояла тележка для перевозки баллонов, аккумуляторы и солнечные панели были уложены в другом углу. В специально вырытой нише находились дыни. Я не стала размышлять, когда это Ратмиров успел перетащить с посадочного аппарата такое количество предметов и оборудования, и принялась надрезать плоды и выливать сок. Покончив с этой работой, я перемкнула ножом клеммы аккумулятора.

Стараясь не разбудить Ратмирова, я выползла из норы и легла рядом. Лишенный своих запасов, он должен протрезветь и одуматься.

Ждать долго не пришлось. Проснувшись, он первым делом заполз в нору и выскочил оттуда как ошпаренный.

— Ты, гадина! — кричал он, — что ты наделала?! Как я теперь перезимую?

— Но, милый, — притворно плакала я, — подумай о нашем ребенке. Я хочу, чтобы он вырос на Земле, в нормальной обстановке. Что здесь ждет его?

— Какой ребенок? — опешил он.

Упускать возможность не стоило и, обливаясь слезами, я снова полезла с поцелуями. Ратмиров поначалу отталкивал меня, а потом, оказавшись вовлеченным в эту игру, сдался. Мы вновь оказались на стогу сена и, я, продолжая выдавливать из себя слезы, рассказывала Ратмирову, что у меня родится мальчик, и как я его воспитаю, ну и так далее и тому подобное. Ратмиров хмуро молчал.

Мы попрощались. Я вновь пролила слезу. Делая вид, что прощание дается мне с большим трудом, я, наконец, ушла. Я не настаивала на том, чтобы он летел со мной, я только говорила, как мне будет тяжело без него, всячески намекая на то, что и ему в одиночестве придется не сладко.

Отдыхать я не стала и сразу взялась за проверку бортовых систем, которую в другой ситуации сделал бы Ратмиров. Я с минуты на минуту ожидала его появления. На этот случай я зарядила парализатор. Прогрела топливные насосы, ввела в компьютер начальные данные, проверила систему навигации. Ратмиров не шел.

Я сознавала, что поступила подло. Я лишила его энергии, пищи и понимала, что этой ночи Ратмиров не переживет, ведь из глупого упрямства он не вернется на борт. Он из тех, кто лучше умрет, чем признает свое поражение

Оставалось еще немного времени, и я открыла бортовой журнал. Планета непригодна для колонизации, записала я, сутки слишком длинны, большая разница между дневной и ночной температурами, враждебная фауна, ядовитая флора. Оставалось занести в бортовой журнал дату и причину гибели Ратмирова. Надолго задумавшись, я так и не смогла сформулировать фразу. Оставалось меньше часа, и я направилась в кабину.

Я еще раз проверила бортовые системы, включила круговой обзор и тут увидела его. Я настроила экраны на максимальное увеличение. Ратмиров брел, понурив голову, за ним шли гурьбой павиноты, не меньше дюжины.

Я срочно прервала все программы старта и кинулась отдраивать люки. Наконец, управившись с тяжелым механизмом и схватив парализатор, вышла наружу. Ратмиров подошел и, пряча глаза, проворчал:

— Оставайся здесь.

— Нет, любимый, — ответила я, — полетели со мной, — и с этими словами выстрелила в него из парализатора.

За полчаса мне кое-как удалось втащить его вовнутрь. Стартовать в таком состоянии было нельзя. Сердце Ратмирова, полупарализованное, могло не выдержать перегрузки. На борт «Кашалота» я отправила радиограмму: «Ратмиров доставлен на борт посадочного аппарата в парализованном состоянии. Возможна задержка со стартом не более суток. Мак-Алистер». В ответ пришли только уточненные данные движения корабля для бортового компьютера.

Я заново проделала все предстартовые процедуры, периодически бегая к Ратмирову и проверяя его самочувствие. Я рассчитала новую траекторию с учетом опоздания. Чтобы догнать «Кашалот», пришлось увеличить перегрузку при старте и существенно удлинить активный участок траектории, что влекло за собой дополнительный расход топлива. Необходимый запас у меня был.