«Техника-молодежи» 2006 г №6, с.52-56
Марк МОСКВИТИН
Вместе со своей группой Андрей Варенцов проходил дипломную практику на базе «Сокол» в системе Юпитера. Там он и увидел впервые своих будущих товарищей, пилотов с «Баярдены». Раз или два они прилетали на «Сокол» — высокие молчаливые парни с пугающе прекрасными глазами.
«Баярдена» принадлежала Институту околосветовых аспектов. Больше ясности вносило его неофициальное название: Институт скорости. Полтора десятилетия назад стало окончательно ясно, что земная астронавтика подошла к краю своих возможностей. Подпространственные «прыжки» с увеличением расстояния до цели становились все менее точными. Если «прыжок» рассчитывался более чем на сорок — сорок пять световых лет, корабль могло зашвырнуть вообще неизвестно куда. Невзирая на любые ухищрения штурманов. Идти же короткими последовательными прыжками, «пунктиром», было опасно. Корабли имели ограниченный ресурс по числу прыжков. После его выработки начинали изменяться свойства материалов, из которых был построен звездолет. Были случаи, когда корабли буквально рассыпались. Гибли экспедиции...
Группа физиков во главе с Рышардом Недзвецким предложила вернуться к заброшенному было направлению — полетам с околосветовыми скоростями, при которых стоило поискать приемлемый баланс между временем отсутствия астронавтов на Земле и субъективным временем полета. Изучить все тонкости поведения Пространства и человеческого организма на скоростях, предельно близких к световой. Создали институт; станция для него была построена на околоземной орбите и отпилотирована к «постоянному месту работы», между орбитами Юпитера и Сатурна. Так далеко — во избежание опасностей от рискованных экспериментов, могущих вызвать локальные пространственно-временные возмущения.
В частности, физики, пилоты, врачи и философы «Баярдены» пытались опытным путем установить, является ли скорость света действительно незыблемым пределом, «стеной бесконечной толщины», или же это всего лишь барьер, подобный тем, которые приходилось преодолевать авиации в двадцатом веке.
Станция была велика. Андрей постепенно знакомился с ней. Сегодня, отпущенный после очередной «лекции», он забрел на стартовую палубу. Палуба эта, в сущности, была огромным балконом, выступающим в стартовый зал. В дальнем конце зала Андрей видел матово-черные мегабаровые тела раскрытых кванторов. На них ему предстояло летать к световому барьеру. Ребята рассказывали, что первые кванторы прибывали с завода в обычной металлической обшивке. Но после двух-трех полетов обшивка полностью выгорала. Оставался чистый, непроницаемо-черный, ничего не боящийся мегабар.
Зал был накрыт прозрачным изостеклолитовым куполом. Глядя на черное небо, усеянное немерцающими звездами, молодой пилот вспомнил свой первый день на станции. Его принял директор института, сам Рышард Недзвецкий. Он оказался невысоким морщинистым человеком с шарообразной лысой головой и резким металлическим голосом. Взял у Андрея карту, вставил в прорезь монитора. Внимательно просмотрел то, что открылось на экране. Коротко спросил:
— Брат?
— Да, — столь же коротко ответил Андрей.
Его старший брат Алексей Варенцов недавно ушел к Веге вторым штурманом звездолета «Тиллерна» в экипаже знаменитого Владимира Амбурцева. Алексей в свое время и посоветовал младшему идти на пилотское отделение: больше шансов, что в дальнейшем доведется летать вместе.
Директор набрал код связи.
— Юрий Николаевич? Вы в курсе, что у нас новенький пилот?.. Направляю к вам. Устройте его. Прочитаете вводный теоретический курс, погоняете в тренажере, дадите два учебно-ознакомительных полета. Все.
Он повернулся к Андрею.
— Идите в комнату двести тридцать девять, Варенцов. Надеюсь, будете достойны брата.
В коридоре, проходящем мимо стартовой палубы, ему встретились летчики.
— Что. Андрюха, звезды считал? — спросил старший пилот Юра Мартынюк, «тот самый» Юрий Николаевич, наставник.
— И звезды, и вообще... — ответил Андрей.
— Ну, добро. Это нам полезно.
Юра Мартынюк был богатырского сложения мужчина, рыжий, с выступающим подбородком, с лукавинкой в серых глазах. Он был очень силен. Мог сколько угодно раз подряд подтянуться на одной руке. Или согнуть и выпрямить отработанный ферротитановый стерженек. Андрей, и сам не обиженный силушкой, только удивлялся Юрию.
— Командор, давай я его к Альбериго свожу, — сказал маленький Рамон Контрерас.
— Он разве его не видал?
— Нет, — сказал Андрей.
Рамон повел его в медсекцию. За столиком сидела девушка в белом халате. Она широко раскрыла глаза на Андрея. Потом строго взглянула на Рамона.
— Вы опять к нему?
— Роза, мы на минутку. Вот, покажу новенькому. Кстати — это Андрей, это Роза.
— Очень приятно... — в один голос сказали представленные.
Рамон и Андрей вошли в маленькое, все какое-то серебристое помещение, в котором стояла длинная кровать-саркофаг. На ложе неподвижно вытянулся во весь рост наполовину прикрытый белой тканью огромный мулат с черными усами. Глаза его были полуоткрыты. Рамон склонился над ним, всмотрелся, четко произнес:
— Альбериго!
По телу великана прошла судорога. Рот оскалился, в уголках показалась слюна. Раздался стон, похожий на рычание... Заглянула Роза.
— Идите, идите отсюда! Вы только хуже делаете.
Рамон потянул Андрея за собой. В коридоре Андрей вопросительно посмотрел на своего спутника. Лицо Рамона словно окаменело: продолговатые черные бачки, маленький твердый рот...
— Наша работа... — выговорил он. — Всяко приходится возвращаться из полетов. Иногда и так...
— Что с ним? Впал в кому?
— Какая, пор дьяболо, кома... Просто спит и проснуться не может. Летаргия, не летаргия... Когда возвращался — молча пролетел мимо. Пришлось нам с Шериданом ловить его. Еле нашли. Прибуксировали, сделали принудительную швартовку. Вскрыли квантор — и увидели его вот такого...
— И что теперь будет?
— Через пару недель приходит «Сибэрд». Увезет на Землю, с врачом... Только ты лишнего не думай, Андрес. В учебно-ознакомительных полетах ничего такого не случается. А в рабочих — как сам себя поведешь.
— Да я и не думаю...
— Тебе какой предел скорости Юра задал?
— Двести шестьдесят.
— Ну, это ерунда...
Питаться можно было у себя в каюте. Но Андрей предпочитал кафе: гораздо интереснее. Он смотрел на каждого посетителя и старался угадать, кто он: ученый, технарь, врач, связист... Летчики узнавались по глазам. Впрочем, их было не больше полутора десятков, и Андрей уже знал всех. Но вот этого человека, только севшего к нему за столик, по глазам — явного пилота, он не знал. Человек внимательно и приветливо смотрел на Андрея. У незнакомца было худощавое загорелое лицо, светлые волосы ровно лежали на лбу.
— Простите, вы Андрей Варенцов?
— Да, — несколько удивленно ответил Андрей.
— Я Дэниэл Хартфорд.
Группа философов.
— А мне показалось, вы пилот. Хартфорд засмеялся.
— Я время от времени летаю. И сижу на сопровождении. В частности, завтра полечу. Согласитесь, Андрей, философ должен на своей шкуре испытать то, о чем он, м-м-м... философствует. Всячески пытаюсь убедить в этом наших. И в результате... пилотское свидетельство только у меня одного.
— Не проникаются?
— Нет. Но я понимаю, к пилотированию тоже должна быть внутренняя склонность. Тем более здесь полеты особые.
— Точно, особые. Ребята все глядят на меня этими глазами, словно боги. Извините, и вы тоже, Дэниэл.
— Ах, глаза... Мы не виноваты, Андрей. Это скорость, световой барьер награждает. Я боюсь, не становимся ли мы и внутренне, в душе несколько другими. И в какую сторону меняемся, вот вопрос! И когда это вылезет.
— Я пока ничего не замечаю.
— Это пока... Данное явление имеет место всего полгода.
— Дэниэл, вы говорите «барьер». Значит, уже установлено, что это именно барьер? Который можно преодолеть?
— Существуют разные точки зрения... Я расскажу, Андрей. Вы пилот и должны знать. Никакого документального, приборного подтверждения того, что скорость света нами в полетах превышается, нет. Просто... после определенных действий, предпринятых пилотом, с ним пропадает связь. И с этого момента у него в кванторе «замирают» приборы.
— Перестают работать?
— Да. Работают только механические часы. Но их показания совершенно непредсказуемы. И не поддаются систематизации. Потом пилот повторяет все действия в обратном порядке — восстановилась связь, стрелки и дисплеи ожили, и можно возвращаться домой.
— А что говорят ученые?
— Ученые, в том числе и Рышард Станиславович, считают, что раз приборы ничего такого не показали, значит, и перехода через барьер не было. А пилоты уверены, что систематически бывают за барьером.
— А вы, Дэниэл?
— Скорее да, чем нет. Мы пытались доказывать, подробно рассказывали, как это происходит. Показывали зарисовки звездного неба. Съемки-то результата не дают, в аппаратах ничего не остается. Но физики убеждены, что это не более чем глюки пилотов. Перед каждым полетом и после него нас стали гонять к психологам. Якобы околосветовые скорости влияют на психику.
— Но если на психику — то должно быть у каждого по-разному!
— Верно мыслите. А у нас у всех одно и то же: с небесной сферы исчезает Солнце. Остаются только звезды. И главное, Андрей, ни одного знакомого созвездия! Уж можно поверить Рамону, Бринсли, это наши лучшие астрономы.
— И куда забрасывает? На другой край галактики?
— Это самое первое, что можно подумать. А ведь можно подумать и не только это. Как, Андрей?
— Дальше думать уже страшновато...
— Страшновато не только вам, но и нашим космофизикам. К сожалению. А когда случилось происшествие с Альбериго Кабралем, Недзвецкий элементарно запретил применять в полетах алгоритм действий, приводящий к пропаданию связи и отказу приборов.
— И что же мы делаем теперь у барьера?
— Ходим. Набираем статистику. По плану пробуем различные режимы, всяческие комбинации экселеронов, вплоть до десятой производной. Бодаем световой барьер, не более того. Следуем указаниям начальства...
— А фактически?
Хартфорд помолчал, усмехнулся.
— Увидите сами, Андрей...
— Так-то можно и просто беспилотки посылать.
— Пробовали. Но робот может неправильно отреагировать на неожиданность. Команды со станции по баросвязи проходят, но мы же не знаем, что командовать. Не видим, что там делается. Все равно нужен летчик.
...Услышанное требовалось обдумать. Из кафе молодой пилот отправился на стартовую палубу. Сегодня полетов не было, и он рассчитывал побыть под звездами один.
В коридоре навстречу ему попался Бринсли Шеридан — худой, высоченный, морщинистый, с седыми усами. Шеридан, самый старший из летчиков, всегда был молчалив и замкнут. Летал он чаще других пилотов.
И на стартовой палубе тоже кто-то был, Андрей заметил это не сразу. У перил балкона шевельнулась невысокая тень, раздался стук каблучков, женщина быстро прошла мимо и исчезла.
В полет ушел Рамон Контрерас. Сопровождать назначены были Хартфорд и Андрей. Полет проходил как обычно. Андрей сидел перед пультом баросвязи, поглядывал в монитор с круглым экраном. Лицо пилота четко виднелось сквозь стеклолит гермошлема. Время от времени Рамон докладывал о ходе полета. Сам он не имел монитора в кабине — только приборы. Но слышал то, что ему говорили. В отличие от радио, баросвязь действовала мгновенно. Она требовала огромных затрат энергии и применялась только в Институте скорости. Этот вид связи имел и другую очень важную функцию — навигационную. Оборвись по какой-то причине ниточка бароквантового луча — и пилот, которого околосветовая скорость забросила совершенно неизвестно куда, ни за что не отыщет среди обступивших его звездных миров незаметную пылинку «Баярдены».
Андрей сидел у пульта, каждые два часа меняясь с белобрысым летчиком-философом. И теперь уже не встревожился, когда пропала связь и экран посерел... Прибытие Рамона тоже совпало с его дежурством. Хартфорд убежал на стартовую палубу. Андрей сидел до самого окончания полета — то есть до вскрытия квантора. Когда он пришел на палубу, там было много народа. Центром композиции, являлся, конечно, Рамон. Он громко говорил, смеялся, помогал разбирать на себе скафандр, отвечал всем сразу. По рукам ходил какой-то стрелочный прибор с красными рисками, нанесенными поверх шкалы. Андрею тоже дали его подержать.
— Там работает, понимаешь? — хлопнул Андрея по плечу Юра Мартынюк. — Там работает! Все равно докажем!
— Кто летит завтра? — спросил Раймондо Фарнезе. У этого парня, единственного из пилотов, были обыкновенные, тусклые глаза.
— Завтра летит Шеридан, — ответил координатор полетов Раймон Летруа.
Координатор был несколько загадочной фигурой. Красивый, подтянутый, всегда улыбающийся, со всеми ровный и невозмутимый. Казалось, во всю свою жизнь вы не встречали более безоблачного человека. Но в отношении пилотов к Раймону странным образом сквозила какая-то сдержанная ласковость, напоминающая жалость к больному ребенку.
— Опять Бринс Шеридано... — с неудовольствием протянул Фарнезе.
— А тебе-то что? — сказал Юра. — Ты вообще не помнишь, где в кабине клавиша реверса.
— Я не нарушаю распоряжений администрации.
— Личное дело... — пожал плечами Юра. — Кто-то штурмует барьер, а кто-то... не нарушает распоряжений.
В сопровождение полета Шеридана координатор поставил Юру и Андрея.
Андрей пришел на стартовую палубу получасом раньше, чем требовалось. Он смутно надеялся встретить тут Мэджи Стайн. Вчера в кают-компании он увидел Дэна Хартфорда в обществе молодых женщин. Он не успел приблизиться, как одна из них — девушка лет двадцати двух — обдала Андрея диковатым серо-синим взглядом, быстро улыбнулась своим спутникам и вышла, знакомо стуча каблучками. После той встречи в полумраке под звездами стартовой палубы он еще раза три видел ее. И всегда она быстро уходила, лишь взглянув на него...
— Знакомься, Андрей, — сказал Хартфорд, беря под руку оставшуюся спутницу. — Бетти, моя жена. Врач.
Бетти была яркая красавица-африканка. Прическа делала ее выше мужа. Глаза и зубы контрастно блестели на выразительном темнокожем лице.
Они поговорили о принятых связистами новостях далекой Земли, о странном происшествии на Марсе, о новых записях театральных постановок, которые, по слухам, везла «Сибэрд»... Андрей, наконец, осмелился:
— Бетти, а что за девушка была тут с вами?
— Это Мэджи Стайн. Моя подруга и коллега.
Сегодня Мэджи на стартовой палубе не было. Андрей побродил, наблюдая, как техники готовят квантор для Бринсли Шеридана. Вскоре явился и сам пилот, широко и тяжело шагая, по своему обыкновению слегка сутулясь. Он постоял у перил, потом подошел к Андрею. Пристально глянул глазами юного эльфа на старом морщинистом лице. Спросил:
— Когда первый полет?
— Завтра.
Шеридан достал из кармана комбинезона инфокарту.
— Держи. Твоя.
На карте был расписан некий полетный режим. И Андрей едва не задохнулся, поняв вдруг, что это за режим... Казалось бы, ничего особенного. Обычные цифры и слова — порядок производных, знак и величина акселеронов, временные интервалы.
— Бринсли, а вам?
— Я знаю наизусть... Но сразу после этого режима, не позже чем через две секунды, надо ударить реверсом гравитации. Себя не жалей! Скорость сразу, скачком, возрастет, по моим подсчетам, до трехсот пяти — трехсот десяти. Потом можешь плавно разгоняться дальше. А вернуться — сбросить скорость, повторить режим в обратном порядке и снова ударить реверсом. — Он помолчал и загадочно добавил: — Если захочешь вернуться. Но должен.
Пришел Юра.
— А, вы уже здесь! Андрюха, одеваем.
Они принялись облачать Шеридана в черный полетный скафандр, доставая его части из герметического контейнера с фамилией пилота. Мощные краны медленно-медленно подвели к краю палубы раскрытый квантор. Пол под ногами ощутимо дрогнул. Андрею вспомнились слова Рамона о кванторах: «Их всего пять штук, а в них семьдесят процентов всей массы "Баярдены"...» И неожиданно какой-то обреченностью повеяло на Андрея от высокой фигуры, закованной в черные доспехи. Он мотнул головой, отгоняя непрошенное настроение, и вновь взглянул на Шеридана. Летчик пристегивал к поясу планшет. Там обычно лежали справочные таблицы, инфокарты, полетное задание... Оставалось надеть гермошлем.
— Все, Андрей, — сказал Юра. — На связь.
Андрей поднял руку в прощальном приветствии. Шеридан ответил.
...Они сидели за связным монитором, меняясь каждые два часа. Сбоку за пультами контроля дежурили «технари» — инженеры Дима Самойлов и Шандор Геллерт. Лицо пилота на экранчике не выражало ничего, кроме каменного спокойствия. Андрей давно заметил, что летчики по-разному выглядят в полете. У Рамона. например, на лице читался живой интерес к происходящему на приборной панели. Юра, похоже, думал о совершенно разных вещах, которые вызывали у него то веселую усмешку, то легкое удивление, то недовольное подергивание уголка рта. Раймондо Фарнезе время от времени отчетливо прищелкивал зубами. Хартфорд походил на человека, явно что-то забывшего и пытающегося вспомнить...
— На режиме, — коротко произнес Шеридан. Через несколько минут изображение пропало.
Сзади послышались шаги.
— Ну что? — спросил Юра. Андрей молча кивнул на серый экран.
— Угу... Давай-ка я тебя сменю.
— Почему? Мне еще пятнадцать минут. — Андрею хотелось дождаться возвращения Шеридана оттуда.
— Вылезай, вылезай, — проговорил Юра. Они начали бороться. Техники с интересом наблюдали. Кончилось тем, что Юрий ухватил Андрея под мышки, вынул из кресла и поставил на пол.
— Вот так! Уважай старших, Андрюха. Посмеиваясь, Юра стал устраиваться в кресле. Экранчик монитора налился цветом, вновь возникло лицо летчика — рановато, как показалось Андрею.
— Что, Бринсли? — спросил Юра.
— Странные эффекты...
Экран быстро пересекла зеленая искорка. За ней — еще две. Усатое лицо Шеридана исказилось.
— «Баярдена»! Отключайте связь!
— В чем дело, Бринсли?
— Опасность! Долго объяснять. Немедленно отключайтесь! Андрей, Юра, отключайтесь!
Протянув руку к тумблеру связи, Юра медлил. Нельзя во время полета отключать связь. Обратно она не включается. Сделать это — значит потерять летчика, попросту — убить...
Из монитора выплеснулся ком зеленого пламени. Ударил Юру в лицо, в грудь, обволок кругом. Андрей на секунду ослеп. Когда зрение восстановилось, он увидел, что Юра медленно и тяжело валится через подлокотник. Он подхватил товарища и... получил сокрушительный удар, подобный электрическому. Упал — не смог удержаться на ногах. Подскочили техники; Дима нажал красную кнопку общей тревоги. Заревели близкие и далекие звонки, замигали красные лампы. Небольшой зальчик как-то сразу наполнился людьми. Въехала медицинская каталка.
— Разрешите! Расступитесь, пожалуйста!
Андрей уже стоял на ногах, поддерживаемый Шандором и Раймоном Летруа. Дыша ртом, преодолевая слабость и тошноту, он пытался что-то объяснять. Врачи и их добровольные помощники укладывали Юру на каталку. Тумблер связи все еще стоял в положении «включено». Кто-то рубанул по нему ребром ладони.
Быстро подошла Бетти.
— Тоже пострадал?
Она прижала к шее Андрея конец инъектора.
— Везите к нам!
Его уложили на вторую каталку.
— А может, уже не надо было рвать бароштур? — проговорил Андрей непослушным, вздрагивающим ртом. — Теперь он уже точно не вернется...
Раймон сжал его локоть.
— Молчал бы, Андрей... Бринсли все равно не вернуть, а человеку это на всю жизнь.
Медики быстро обследовали его, ввели несколько препаратов и отпустили.
Юру они сразу увезли куда-то в дальние помещения и, видимо, занялись им всерьез. Андрей вышел в коридор. Его еще пошатывало. Кругом обступили знакомые и незнакомые люди. Все хотели услышать о происшедшем непосредственно от него. Сквозь толпу протолкалась Мэджи Стайн в белом халате.
— Больной! Пойдемте ко мне.
У нее был сочный низковатый голос. Девушка привела его в кабинет и усадила к столу.
— Побудьте у меня, Андрей Варенцов. А то вас там замучают.
— Спасибо, Мэджи.
— Мэджи... Так меня вам Бетти Хартфорд представила?
— Да, она.
— Это как ей нравится. А на самом деле я — Майя Стаина.
— А так еще лучше.
— Не рано ли комплименты говорить?
— Тогда займитесь мной профессионально. Я еще не совсем крепко чувствую себя.
— О, я не из тех врачей. Я врач-психолог.
— С этой стороны я вам неинтересен?
— Да ну вас... С вами пока все ясно. Вот когда начнете летать... А сейчас можете рассказать, что привело вас на «Баярдену».
Прошло несколько дней.
К Юре пока что не пускали. Старший пилот возвращался к жизни мучительно и трудно.
— А летать он будет? — спросил Рамон.
— Пока неизвестно, — ответила Бетти.
Устройства баросвязи были разобраны до винтика. Физики искали следы частиц неизвестного излучения, проникшего из местонахождения квантора Шеридана по бароквантовому лучу. Они исследовали материал деталей связных устройств, потребовали от медиков взять у Юры и Андрея образцы крови и других тканей. Пока что никто не мог сказать ничего определенного... Инженеры заново смонтировали баросвязь из не бывших в употреблении деталей и вдобавок провели целых два параллельных канала, выходящих в безлюдные боксы, — чтобы можно было безопасно отключать связь с пульта сопровождения.
Эти дни в институте никто не летал. Недзвецкий отменил все пилотируемые полеты. Но вчера вечером, наконец, разрешил учебно-ознакомительные. Стребовал с Андрея медицинское заключение. Связался по интеркому с врачами, о чем-то поспорил, поморщился и с неохотой проговорил:
— Завтра... Я дам распоряжение. Идите. И чтобы без фокусов. Лететь строго по инструкции. Иначе... Если бы Шеридан вернулся, я бы его отправил на Землю, под суд! Он преступник!
Андрей был рад, что сопровождать его полет будут Рамон и Хартфорд. С ними и с Юрой он сошелся ближе, чем с другими. Юра привлекал умной, ненавязчивой доброжелательностью. Дэниэл Хартфорд — интереснейший собеседник, всему дающий собственное истолкование. К Рамону стоило присмотреться как к носителю и даже хранителю неписаных законов летного братства. Он был для молодого человека чем-то вроде компаса. А вот с координатором Раймоном Летруа было не все так просто. Бывший пилот, одним из первых вызвавший в полете эффект пропадания связи и отказа приборов. Он тогда исчез больше чем на сутки. Через двадцать шесть часов, появившись на экране, сказал только: «Принимайте меня». О своем полете молчал. Помнил ли сам, что с ним произошло, — неизвестно. Летать больше не стал... Майя Стаина в тот раз, когда привела Андрея к себе, спасая от всеобщего любопытства, все-таки разговорилась и рассказала, что и ей тоже ничего не удалось выведать у Раймона.
— Представляете, Андрей, глухая стена! Мягкая, но глухая. Первое впечатление такое, что он действительно ничего не помнит. Но чем дальше, тем яснее, что помнит, но не говорит. И ни за что не скажет. И под сканер не идет.
— А воспоминания приятные или тягостные? Есть какие-то признаки?
— Признаки... — усмехнулась врач-психолог — Признаки есть, но очень противоречивые.
Андрей вспомнил и рассказал Майе свой недавний случай. Он сидел в тренажере. И тут из коридора вошел незнакомый человек. Он не обратил внимания на молодого пилота — Андрей в этот момент сидел тихо, повторяя в уме порядок синхронизации акселерометров. Человек прошел к окну, выходящему в стартовый зал. На лице его застыло выражение сдерживаемой боли. Он несколько минут стоял, прислонившись лбом к прохладному стеклолиту окна. Андрей щелкнул переключателем; человек вздрогнул, обернулся, увидел Андрея — и гримаса страдания непостижимо преобразилась, вспыхнула знакомая беззаботная улыбка Раймона Летруа...
На стартовой палубе было людно. Провожать Андрея пришли все летчики. Было, правда, не так шумно, как в прежние дни. Еще не прошел шок от гибели товарища. Все были серьезны, улыбались сдержанно. Пожелания сводились к одному:
— Ну, ты там не очень-то... Рекордов не ставь.
— Это успеется, — говорили другие. Рамон вскинул руки вверх.
— Все, ребята! Готовность десять минут.
Пилоты и инженеры потянулись к выходу. Рамон и Хартфорд начали одевать Андрея в скафандр.
— Самописцы ничего не пишут, — сказал Рамон, видимо, продолжая разговор. — Летчикам веры нет. Для чего тогда мы здесь?
— Вообще весь институт незачем, — коротко, невесело засмеялся Хартфорд. — Ничего. Проводим «Сибэрд» — и готовьтесь к сессии. Дадим бой. Пусть каждый расскажет о своих последних полетах.
— Уже рассказывали...
— Еще раз, — усмехнулся философ. — Наша группа кое-что накопала. Новые логические модели. Поможем. А вы покажете свои новые приборы.
— Вскроется, что нарушали запрет...
— Не страшно. Все же нарушали. Рышард умный, он понимает, что на одном Фарнезе далеко не уедешь... И вот что еще. Мне... нам начинает казаться, что световой барьер — он не просто так барьер. Там, за ним — другая Вселенная.
— Параллельная?
— Можно назвать и параллельной... Хартфорд прощально взмахнул рукой и убежал.
— Слушай, Андрес, — серьезно сказал Рамон. — Ты много и хорошо тренировался. Мы хотели в самом первом полете дать тебе барьер. Но, ты сам видишь, сейчас нельзя.
— Я понимаю...
— Ну и хорошо. Заданный предел скорости не забыл?
— Ноль восемьдесят шесть «це».
На внутренние выступы подшлемного кольца Рамон припечатал увесистые коробочки барофонов. Накрыл пилота тяжелым, прозрачным спереди шаром гермошлема. Затем Андрей осторожно погрузился в кресло. Рамон привстал на цыпочки, ухватился обеими руками за край прозрачного фонаря и, с силой нагибаясь, захлопнул квантор. Словно вздох пронесся вокруг Андрея. На пульте засветились разноцветные огоньки, задрожали стрелки. Машина ожила. Андрей знал, что на раскрытом кванторе невозможно даже включить подсветку приборов. Дикая мощь этих машин заставляла подумать о безопасности.
Автоматы отбуксировали его в стартовую зону, отделились и исчезли. Возле головы барофоны дали спокойный голос Хартфорда:
— Готов, Андрей?
— Готов. Старт?
— Меньше волнуйся. Старт.
...Стрелки на акселерометр-комбайне повалились вправо и начали вразнобой медленное возвращение. На плечи, на грудь навалилась тяжесть. Кабинный прибор показывал четыре с половиной «же». На самом-то деле ускорение было в сотни раз больше, но кванторы имели более чем приличный противоперегрузочный коэффициент.
— Не спеши, Андрей, — сказал Хартфорд. — Не так интенсивно разгоняйся. Необязательно.
— Я понимаю. Спасибо, Дэниэл.
Он сбавил мощь разгона. Должно быть, перегрузка оттянула мягкие ткани лица, и Хартфорд это заметил. Но впереди-то ждало куда более серьезное испытание: два удара реверсом гравитации. Он решил, невзирая на все предупреждения, выйти за барьер прямо сейчас. На дне планшета лежала инфокарта — подарок Бринсли Шеридана, Кто знает? Может, именно в этом полете откроется нечто, объясняющее опасный феномен зеленых искорок. А может — и новая картина Вселенной! Сразу многое станет ясно. Риск — спутник всех великих открытий.
А не может ли быть того, что за барьером скорость сбрасывается в ноль? Триста пять, триста десять — это по расчету, теоретически. А на самом деле? Прибор скорости показывает ноль не потому, что перестал работать. Наоборот. И там тоже есть свой световой барьер. И не обязательно триста, как у нас.
Уже скоро... Звезды впереди приобрели сиреневый оттенок. Эффект Доплера. Квантор ощутимо потряхивало, побрасывало. Должно быть, пространство здесь было очень неизотропно. Газовые, пылевые сгущения, флюктуации полей... Андрей представил себе, что на самом деле означают эти потряхивания, и поежился в своем скафандре.
На баросвязи сменился дежурный. Послышался резковатый баритон Рамона:
— Как жизнь, Андрес?
— Нормально... Скорость ноль шестьдесят одна. Вижу доплеровское смещение. Кабинная перегрузка два и четыре.
— Как переносишь?
— Спокойно...
Нет, здорово все удивятся, когда пропадет связь, подумал Андрей. Они же мне не рассказывали режим подхода. Держали в тайне... Но всеобщее удивление будет неприятным. Никто же не шутил, когда говорил, чтобы я не ставил рекордов. И как потом они все посмотрят на меня своими прекрасными глазами? И даже Раймондо Фарнезе своими обыкновенными? И Майя Стаина? Вот у кого глаза дивные, хотя и не летает за барьер. Серо-синие, удивительного рисунка. Брови русые, остроконечные. Лицо бледноватое. Припухлые губы. Нервная быстрая улыбка...
А мой риск — он возьмет и не оправдается. На что я там наткнусь? И как буду выбираться? Опытнейший Бринсли Шеридан не смог придумать ничего лучшего, как только попросить разорвать связь. И кому от этого будет радость? Ребятам? Брату Алешке? Родителям? Майе Стайной? Лично мне? Старый усатый Бринсли, может, сейчас еще жив. Если его тогда сразу не убило. Лежит в своем кванторе, летящем неизвестно где, и знает, что в нем же скоро умрет. Как только закончится ресурс жизнеобеспечения...
Утаивали от меня режим подхода? Так были правы. Берегли от соблазна. Теперь видно, что я вполне могу ему поддаться. Точнее — мог. Нет, подарок Бринсли Шеридана сегодня будет спокойно лежать на дне планшета. И во втором полете — тоже. Он пригодится, но позже. Право на риск нужно еще заслужить.
— «Баярдена»! — сказал он. — Скорость ноль восемьдесят пять световой. Приступаю к выполнению учебного задания.
— Хорошо, — отозвался Рамон. — Действуй.