«Техника-молодежи» 2010 г №11, с.22-27
|
Супермены, не слетавшие в космос Нелёгкая работа испытателей, проверявших на прочность свой организм, понадобилась в освоении космоса, морских глубин, арктических широт. Но имена героев остались неизвестными. И даже о наличии этой профессии мало кто знает.  1968 г. Михаил Мытарев — начинающий испытатель, но уже опытный специалист подводного плавания, мастер спорта. Недалеко от Севастополя он участвовал в отлове черноморских дельфинов, которых потом дрессировали и использовали в военных экспериментах по минированию вражеского флота |
Космическая эра пилотируемых полётов в космос началась в 1960-х гг. Первым на орбиту Земли в 1961 г. вышел россиянин Юрий Гагарин, первым коснулся поверхности единственного природного спутника Земли американец Нейл Армстронг в 1969 г. После этого принципиальных прорывов по части пилотируемых полётов в космос не было. Более того, даже американцы на ближайшие 10 лет отказались от новых полётов на Луну. Не «сидят в планах» аналогичные проекты ни у нас, ни у европейцев, ни у китайцев. По прогнозам специалистов, путешествие человека на Марс станет реальностью не ранее 2025 г. По всей видимости, для такой экспедиции ведущим державам мира придётся «скинуться» и финансово, и в плане научных и технических достижений. Беспилотные спутники на многие объекты Солнечной системы россияне и американцы запускают давно. И эта область будет прогрессировать (в том числе и по компактности приборов наблюдения за незнакомыми ныне объектами Вселенной) очень быстро — по мере развития средств связи и обработки информации. Но мечта человека пощупать «пыльные тропинки далёких планет» своими руками и ногами будет жить всегда. А потому идёт довольно интенсивное исследование возможностей человека по преодолению различных нагрузок, неизбежных при дальних пилотируемых полётах, а также совершенствование систем жизнеобеспечения человека.
Институт медико-биологических проблем (ИМБП) РАН под эгидой Роскосмоса и Российской академии наук уже начал подобные эксперименты. Хотя, если быть точным, эксперименты на проверку прочности человеческого организма ведутся давно, но проект «Марс-500» выводит их на качественно новый уровень, «привязав» их не просто к «репетициям» вывода человека на космическую орбиту, а к полётам на Марс.
Эксперименты по 104-суточной изоляции человека от привычных земных условий успешно завершились в июле 2009 г. А 520-суточная изоляция началась в июне 2010 г. Сразу оговоримся: в программе эксперимента над испытуемыми будут проведены очень нужные, но далеко не все физиологические испытания, с которыми пилоты столкнутся при настоящих полётах на Красную планету. Например, в земных условиях просто невозможно в точности имитировать сначала многократную гравитационную перегрузку, которая неизбежна при выводе корабля на земную орбиту, а потом — длительную невесомость, при которой придётся жить в процессе полёта. Более того, как нам сказали в ИМБП, даже в 500-дневном эксперименте не предусмотрено вращение на центрифуге. Не будет также испытаний в условиях аварийных и внештатных ситуаций, вероятность которых в полёте высока: значительные отклонения от оптимальных температуры, влажности, состава воздуха. Впрочем, по этим параметрам самые разнообразные испытания велись много лет. Другое дело, их результаты и даже сам факт проведения были строжайше засекречены. Хотя работы проводились по заказу не только конструкторов космических кораблей, но также авиации, флота, армии и других ведомств, ничего не было известно о наличии людей — испытателей, в то время как о подопытных мышах, кроликах, обезьянах знали даже все советские дети.
«Один подлец подвёл...»
С 1975 по 1982 г. я учился в «режимном» Авиационном институте, в 1982— 83 гг. работал в «секретном» ОКБ им. Сухого. Но узнал о людях — испытателях — лишь в 1985 г., и при довольно курьёзных обстоятельствах. Ко мне в гости приехал мой друг по институту Олег Булаев. Первые два года по окончании МАИ он работал там же, на кафедре. Получал ровно 100 рублей, смешные даже по советским временам деньги. Конечно, при таком раскладе особо не шиковал. Но когда приехал ко мне в Тбилиси летом 1985 г., то удивил не только меня, но и даже тех моих тбилисских знакомых, которые имели «хорошие левые». Продавцам в магазине или официантам в ресторане бросал бумажки, не вглядываясь в них и отмахиваясь от сдачи, даже если тех угораздило ему предлагать.
Я несколько раз пытался задать Олегу вопрос — «откуда?», но мой друг отшучивался. Но любопытство овладело мной, и я его никак не мог угомонить. После очередного стакана очередного нашего застолья Олег, наконец, сдался.
— Да нет, никого не ограбил. Испытателем я работаю. Если точно говорить: числюсь я инженером в одном засекреченном научно— исследовательском институте. Зарплата у меня — те же 100 рублей в месяц, за которые я ничего не делаю. За эти деньги я только обязан проходить медосмотры — раз в три месяца общий, и раз в год углублённый. А по возможности езжу на опыты или, как их у нас называют, командировки. Вот в последней командировке я неплохо заработал. Но мог бы ещё больше денег получить...
— И почему же не получил?
— Да один подлец нас подвёл, мать его так.
— А что он натворил, этот подлец?
— Да мерзавец он! Что о нём говорить...
— Но как он всё же тебя подвёл?
— Да сердце у него отключилось! Он не только меня подвёл, но и всю команду. Мы все могли очень хорошо получить, если бы не этот... В общем, так. Сидели мы вчетвером на эксперименте. В закрытом помещении, вроде купе поезда. Только ещё с унитазом. На самом деле это был натуральный отсек подводной лодки, на котором обычно испытывают системы обеспечения для подводников. Ну там вентиляцию, охлаждение и прочие агрегаты, Кушаем там же, спим, ещё приборами давление, температуру нам измеряют, пробы крови и прочих веществ сами у себя берём и лаборантам в шлюзик передаём. Ну и плату за каждый проведённый день нам поднимают. Мы вдвоём уже несколько раз на эксперименты ходили и друг другу доверяли. А тут этих «левых пацанов» нам подсунули.
— Подожди!.. Ты же сам сказал, что работаешь в секретном институте. Откуда тогда взялись там у вас «левые пацаны»?
— Мы, нормальные ребята — штатные испытатели. Но иногда на эксперименты ходили сами врачи или инженеры, обслуживающие системы жизнеобеспечения подводной лодки или же приборы контроля наших организмов. И вот эти молодые парни решили «срубить по-лёгкому» (как им казалось) большие деньги. А фишка вот ещё в чём была. 40 дней мы живём в отсеке в нормальном режиме. Относительно нормально, то есть, как для подводников. Нам специальным агрегатом углекислый газ в нормальный воздух перерабатывают, и какая-то вентиляция есть. Хотя за всё это время вредные вещества тоже накапливаются в воздухе. И платят примерно 20 рублей в сутки. А после 40 дней нашу кабинку полностью герметизируют от внешнего мира, и мы в ней сидим уже как в консервной банке. Дышим исключительно тем, что сами выдохнули, напотели и, извиняюсь, напукали. А с этим фактором, извини ещё раз, было довольно тревожно. Конечно, дышать становилось тяжелее с каждым часом, но и оплата пошла нам уже не посуточная, а почасовая. В час примерно нам набегало сначала по 20 рублей — как недавно за целые сутки, а затем с каждым часом всё больше. Мы с Мишей уже опытные испытатели. И мы сразу посоветовали этим двоим: «Ребята, лежите пластом, максимально расслабьтесь, дышите неглубоко и нечасто. Так мы больше времени протерпим». Но у одного из этих парней, который послабее и постарше, случилось воспаление среднего уха, при котором начинаются страшные боли в голове. Но мы его уговаривали: лежи тихо и терпи. Какая разница, где болеть — здесь или дома. Дома будешь болеть за бесплатно, а здесь деньги за это платят. Его мы убедили — он лежал и не двигался, почти не дышал. Зато другой... как бы его помягче назвать... не слушал нас и всё жрал и жрал, и воду пил. От этого больше потел, и в туалет бегал. И отрубился прямо сидя на унитазе. И мы с унитаза на кровать пока его тащили, тоже надышались до головокружения и потемнения в глазах. В итоге эксперимент пришлось прекратить из— за выхода из строя половины экипажа, то есть двоих «левых пацанов». Очень обидно: нам на этом этапе шла бешеная почасовая оплата, которая возрастала в геометрической прогрессии. Заработали на этом эксперименте за месяц 1600 рублей (для середины 80-х, когда новые «Жигули» стоили около 7 тысяч, это была очень внушительная сумма), а могли гораздо больше.
А что же едят космонавты?
— Олег, ты говоришь: зря ваши напарники ели, а не голодали. А чем вас кормили?
Признаться до сего момента я не очень верил рассказам своего друга об этом и других экспериментах. Но тогда Олег достал из чемодана привезённые мне в подарок две картонные коробки, в каждой из которых лежали наборы разноцветных тюбиков, внешне похожих на зубную пасту, но ещё больше — на клей «Момент». В этой с виду не приспособленной для пищи таре содержалась самая обычная еда: творог, борщ, мясной фарш, овощные пюре. Обычные продукты, но очень качественные. И в очень качественной упаковке. Оболочка тюбиков выполнена из тонкого металлического листа, позолоченного изнутри. Такие расходы на тару объяснялись тем, что еда космонавтов (а испытателей кормили именно стандартной едой космонавтов, для максимального приближения условий эксперимента к условиям полёта) должна сохранять свою годность большой срок и при высоких температуре и влажности.
В связи с «космической» едой и её упаковкой Олег рассказал любопытную историю. «Ходил» он как-то на длительный эксперимент. Испытуемые в течение четырех месяцев лежали на спине, привязанные к наклонным доскам, причём ноги находились немного выше головы. Таким образом создавался некий аналог невесомости, точнее — долгое отсутствие действия силы тяжести на ноги и некоторые другие части тела. Выбор развлечений в таких «командировках.» невелик. Один из способов побороть скуку — рукоделие. Испытатели научились мастерски изготавливать из позолоченных тюбиков различные «цацки» — нагрудные знаки отличия. Особенно похожими на настоящие получались орденские планки и Звёзды Героев Советского Союза и Героев Социалистического Труда.
В подобных экспериментах многое зависело и от бригады медиков, и операторов, следящих за испытателями круглосуточно. Следили по-разному: кто-то более тщательно, кто-то менее. Изредка случалось, что в ночное время подопытные, будучи в дружеских отношениях с членами дежурной бригады, либо вступая с ними в сговор, либо просто пользуясь их длительной отлучкой, отвязывали себя от досок и разгуливали по камере. А уж при особо вопиющей взаимной безответственности даже распивали с медиками принесённую теми водку. Хотя, понятное дело, алкоголь не допускался ни при каких экспериментах. Опытные испытатели потом подкручивали приборы, чтобы те не зафиксировали явные отклонения в ходе эксперимента. И вот однажды испытатели так дорасслаблялись, что одному из них стало плохо. Организм и так ослаблен длительным непривычным состоянием, а тут ещё и водка состояние усугубила. Пришлось везти испытателя в реанимацию. Олег в тот день рано утром пришёл на обследование, и его попросили сопровождать коллегу. А лечили испытателей в тех же кабинетах, где и космонавтов, лётчиков-испытателей и больших чинов ВВС. И вот довезли испытатели до «блатной» клиники, врачи убежали искать нужный кабинет, а Олега оставили караулить испытателя. Тот лежит на каталке в коридоре грязный, потный, под ним то, что вышло из кишок. На груди — что вышло изо рта и плюс четыре самодельные «Золотые Звёзды». Пациенты ходят мимо и перешёптываются:
— Смотри — четырежды герой. Неужто сам Кожедуб?!
— Да нет, Кожедуб постарше. Это, наверное, космонавт. Кто у нас четыре раза в космос летал?
— Наверное, Шаталов. Или Елисеев...
— А что за запах от него идёт?
В тот раз пострадавшего (видимо, по своей же вине) испытателя спасли. А были случаи и более трагические. Какие именно, Олег отказался мне рассказывать даже по дружбе и даже под винцо. Впрочем, в 1980-х было невозможно протащить в прессу не только информацию о гибели подобных испытателей, но даже о самом факте существования этой профессии. Хотя, понятное дело: прежде чем сажать людей в космический корабль, на самолёт или в подводную лодку, следует проверить действие систем жизнеобеспечения на организм в условиях лаборатории. Испытывали также возможности человеческого организма в различных экстремальных и аварийных ситуациях.
Экстрим доктора Сенкевича
Первую попытку опубликовать рассказы моих друзей из числа испытателей я сделал аж в 2000 г. И это оказалось непросто, но уже по другим причинам. Наши главные секреты уже не были секретами для американцев и прочих бывших стратегических противников. В редакциях газет сенсации требовались даже из тех сфер жизни, где их в принципе быть не могло. Другое дело, журналюги правили мои тексты про испытателей таким образом, что из моих рассказов можно было сделать выводы: либо мои герои столь жадны до денег, что соглашаются на добровольное истязание своего организма, либо полные дебилы. Либо то и другое сразу, «в одном флаконе». Но мой друг Олег ни под одну из этих характеристик не подходил, а о других я судить не мог, потому как их знал только с его рассказов. Так что не без досады и даже душевной боли пришлось от этих публикаций отказаться. Но по этому поводу меня пригласили на передачу к Андрею Матахову. И во время этой же передачи мне посчастливилось познакомиться со знаменитым телеведущим Юрием Сенкевичем. В данном случае «посчастливилось» — отнюдь не дежурная вежливость. Для миллионов телезрителей Юрий Александрович был эдаким сибаритом — путешественником, ведущим репортажи из разных экзотических точек планеты. Гораздо меньше широкой публике Юрий Александрович известен как учёный-медик, причём именно в области экстремальной медицины. Долгое время он вёл практическую и исследовательскую работу по жизнеобеспечению космонавтов. Во время которой, кстати, не избегал и над собой ставить опыты.
— Однажды я в качестве «подопытного кролика» участвовал в эксперименте по выявлению возможных последствий гипокинезии (долгой неподвижности. — Г.Н.) и невесомости, — рассказывал мне Юрий Александрович.— Я лежал привязанным на спине к плоскости, ноги немного выше головы. Первое время испытывал страшный дискомфорт, но потом привык. Более того, когда через три месяца эксперимент закончился, учился вертикально стоять. И тогда, помню, всё время хотелось опять лечь на ту же плоскость. Но последствия столь, казалось бы, безопасного эксперимента ощущал на себе долгое время. Ведь из-за обездвиживания резко снизились мышечные масса и тонус, из-за постоянного оттока крови от ног к голове в организме начались разные нарушения, понизилось содержание солей кальция, ослабли кости и суставы.
Молодой медик Сенкевич в те годы готовился и для полёта в космос, вслед за своим другом и коллегой Борисом Егоровым. Но после смерти Сергея Королёва многие космические программы резко свернули, и Юрий Александрович оказался отрезанным от своей мечты. Правда, от работы в экстремальных для организма условиях он не отказался. Следующим серьёзным испытанием для него стала годовая экспедиция в самое холодное место на Земле — станцию «Восток». Это не просто Антарктида. Это ещё 4000 м над уровнем моря. Сенкевич был штатным врачом рабочей бригады из 12 человек.
— Работа, в общем-то, не сложная с профессиональной точки зрения, — вспоминал Юрий Александрович, — Ребята все молодые, здоровые. И эксперименты, которые я ставил во время экспедиции, простые — обычные замеры температуры, давления и прочие анализы. Самым сложным оказалось долгое пребывание одних и тех же лиц в малом пространстве. Проще говоря: все до смерти надоели друг другу,
А вот что касается отношения Сенкевича непосредственно к моей статье, он выразил сожаление, что подобные публикации не делались раньше. И раньше надо было бить тревогу по поводу судьбы испытателей. Как, впрочем, и многих других категорий советских и российских граждан, отдавших здоровье и даже жизни за будущее авиации и космоса.
Испытатель — рекордсмен
Мой друг Олег, рассказывая об экстремальных ситуациях, много раз упоминал о Михаиле Мытареве, имевшем самый длинный стаж работы таким испытателем — 25 лет. Работы, которая сама по себе экстремальна, даже если проходит в штатном режиме.
 1987 г. Перед самым продолжительным полётом Владимира Титова и Мусы Манарова в эксперименте по имитации длительного пребывания в невесомости принимало участие 15 человек. На фотографиях видно, как Мытарев упражняется на бегущей дорожке и ручном тренажёре. Михаил добровольно увеличил вдвое-втрое рекомендованные объёмы работ, и он — единственный из испытуемых, кто после эксперимента не потерял, а нарастил мышечную массу и силовые показатели |
Порой доходило до курьёза. Вот, например, проходят эксперименты по переносимости организмом низких температур. Испытатель, увешанный датчиками, залезает в солёную воду. В воде специально растворяли много соли, чтобы она не замерзала при температуре ниже -1°С. Как и при других тяжёлых экспериментах, это испытание хорошо оплачивалось. Причём стоимость каждой следующей минуты по сравнению с предыдущей возрастала в геометрической прогрессии. Но когда в качестве испытуемого был Миша Мытарев, все процедуры и все арифметические расцепки ломались. Потому что ломались законы природы. На какой-то минуте эксперимента проводившие его медики и техники объявляли:
— Ты, Миша, конечно, можешь и дальше сидеть в воде. Но на оплату труда испытателей весь финансовый резерв исчерпан. Так что хочешь, сиди бесплатно.
При всей своей любви к экстриму и научному прогрессу Мытарев всё-таки предпочитал платные эксперименты бесплатным. Хотя и процесс сам по себе тоже его всегда интересован. Кроме того, большой опыт работы и колоссальная уверенность в своих возможностях неоднократно позволяли ему спасать и самого себя, а порой и товарищей по эксперименту. ЧП, к сожалению, случались в обоих институтах (Институте биофизики и ИМБП), проводивших работу по изучению экстремальных воздействий на человеческий организм.
— Для изучения действия на организм больших высот, то есть значительного уменьшения атмосферного давления, у нас в Институте биофизики были две барокамеры. Одну называли «вертикальной», другую — «горизонтальной». Хотя термины не совсем удачные и не совсем точные. В «горизонтальной» создавались «альпинистские» условия пребывания в высокогорье, когда испытуемые долгое время пребывали в барокамере при таком давлении воздуха, как на высоте от 5 до 10 км. Причём большую часть времени без кислородных масок и специальных костюмов. «Вертикальная» камера повторяла условия выхода в открытую атмосферу на высоте свыше 10 км — как если бы лётчика или космонавта выбросить из аппарата. «Вертикальная» камера размерами значительно меньше «горизонтальной», но зато и оболочка её мощнее. И сидели в ней, как правило, недолго и поодиночке.
В тот день ничего особого условия эксперимента не предвещали. Сидим вдвоём с напарником Женей в «горизонтальной» камере. Из неё постепенно откачивают воздух. Вот мы «достигли высоты 5 км». Здесь полагалось сделать «привал альпиниста», пообедать, а потом и поспать. Но тут, как я понял, ошиблись техники. Вместо того чтобы «зафиксировать» нас на этой высоте, из барокамеры продолжали быстро откачивать воздух. Я принялся нажимать на «тревожную кнопку», потом стучал в стекло люка. А воздух дальше откачивают. Хорошо, я быстро сообразил выдернуть кислородные маски, включить поступление кислорода и надеть маску сначала на себя, потом на Женю. По вскоре и с маской стало тяжело дышать. Мои лёгкие изнутри распирал кислород, а суставы пронзила страшная боль. А посчитай — сколько у человека суставов. Каждая суставная сумка — маленькая герметичная камера, и каждую такую «камеру» стало распирать. Теряя сознание, я продолжал стучать в стекло люка. Я увидал в стекле перепуганное лицо техника... Тут раздался свист, хлопок, и я получил страшный удар по голове. Не в одну точку, а сразу со всех сторон. Я потерял сознание. Очнулся я от того, что техник тряс меня, лежащего на полу. Это он несколькими минутами ранее, испугавшись за вакуум, который он нам в камеру накачал, резко её разгерметизировал. Для организма это всё равно, что человека с высоты 15— 20 км в одну секунду опустить на землю. Даже при свободном падении этот процесс продолжался бы несколько минут. То есть нас техник по своему недосмотру заставил испытать свои организмы на прочность в условиях, какие в принципе не могут возникнуть при космических полётах. При взрыве космического корабля в один момент из камеры с давлением в одну атмосферу в вакууме ещё можешь оказаться, а наоборот — в принципе невозможно.
Как я понял, техник, обслуживавший эксперимент, заснул, а оба медика вообще ушли в неизвестном направлении. Иногда такое случалось, когда эксперимент считался несложным, даже вполне ординарным. Так однажды у нас утонул парень из отряда космонавтов, участвуя в эксперименте в процессе подготовки к полёту. Плавал в бассейне с комнатной температурой и глубиной меньше метра, да ещё в надувном жилете. Но эксперимент продолжался три дня. Космонавт не должен был спать, но уснул. Медики и техники должны были неотрывно следить за ним, но не уследили. И даже куда-то отлучились. А космонавт захлебнулся во сне. И это был, наверное, единственный случай смерти за время моей работы. Смерти именно во время эксперимента. А после тех «чудес» в «горизонтальной» барокамере мне пришлось вести Женю в ближайшую больницу. Хотя и сам я еле ноги передвигал. В этой больнице иногда лечились сотрудники нашего Института биофизики, а также находящегося неподалёку Курчатовского. Там, в принципе, врачи чаще имели дело с пациентами, пострадавшими от какой-либо аварийной ситуации. Но как лечить последствия сильнейших перепадов атмосферного давления врачи толком не знали. Ввели какие-то общеукрепляющие препараты — вот и всё лечение. У меня долгое время по всему телу не заживали синяки, образовавшиеся оттого, что лопались капилляры. Постоянно ныли суставы, особенно на ногах. Женя перенёс ту аварию ещё тяжелее. Он через несколько лет умер.
Хотя на памяти Михаила, 25 лет отработавшего испытателем, других подобных трагических происшествий на экспериментах не случалось, многим испытателям эти эксперименты здоровье надорвали. И не мудрено.
Вот основные виды испытаний, которым подвергали добровольцев.
1. Длительное пребывание в помещении ограниченного объёма с замкнутым газообменом. Как ни странным это покажется простому обывателю, условия на космическом корабле гораздо комфортнее, чем на обычной подводной лодке. Оно и понятно: космонавты — аристократия, голубая кровь! Испытатели рассказывали, что в советские годы неоднократно в космос посылали людей заслуженных, но недостаточно физически крепких в силу приличного возраста. А потом были случаи, когда дорогостоящий космический полёт прерывался раньше времени только потому, что «заслуженный» космонавт не мог терпеть физическую боль или просто дискомфорт. Хотя на экспериментах условия были зачастую гораздо более суровыми. В имитации пребывания на подводной лодке, помимо естественных, не самых приятных запахов тела, ещё периодически специально впрыскивали пары уксусной кислоты — как от корабельных аккумуляторов старого, чуть ли не довоенного образца. Особенно противно, если это делали перед едой (а чаще так и случалось). Экипаж изолировался от внешнего мира минимум иа месяц. В некоторых экспериментах, помимо всего прочего, день ото дня повышали температуру и влажность, т.е. проверяли переносимость человеком аварийных ситуаций. Это испытание считалось среди «экстремальщиков» относительно безопасным, и потому на него было много желающих. Однако, как вспоминает Олег, один эксперимент был прекращён после того, как два испытателя из числа инженеров оказались не в состоянии переносить нагрузки — они задыхались, у одного были страшные боли из-за воспаления уха, у другого сводило судорогой одновременно все мышцы.
А вот во время имитации пребывания на станции «Мир» при относительно комфортных физиологических условиях испытателей угнетали психологически: большую длительность «затворничества» (минимум три месяца) сочетали с рваным режимом «дежурств»; практиковалось даже умышленное провоцирование на конфликт внутри экипажа, проводимое путём телефонных бесед извне опытными психологами. В других экспериментах этого не допускали — и без того люди на пределе.
2. Гипокинезия. Опробование на испытуемом условий космического полёта. Сначала гравитационные перегрузки на центрифуге (имитация взлёта) и сразу после этого непрерывное лежание в постели с отрицательным уклоном 6° (голова ниже ног) сроком от месяца до года. В конце
эксперимента опять центрифуга — имитация посадки. За своё участие в почти двухмесячном эксперименте Олег получил около 2000 рублей (ещё советских).
3. Гипертермия. Этот термин обозначал лежание в ванной с температурой воды 39° С в течение четырёх часов. Самое простое вроде бы испытание. Но только на первый взгляд, — если сомневаетесь, проверьте на себе. Первый час проходит, можно сказать, с комфортом. Но потом человек испытывает невыносимые муки от перегрева, у него нарушаются все функции теплообмена. Процент щёлочи в крови превышает все допустимые пределы. Олег боролся с этим недугом, выпивая накануне эксперимента большое количество кислого вина. Дополнительная трудность — каждые 15 минут берут кровь из пальца, каждые полчаса — из вены. Можно подсчитать, что каждый палец колют минимум два раза на сеанс (большой почему-то не кололи). Поскольку этот эксперимент проводили 4 — 6 недель подряд, то к концу даже лёгкое прикосновение к пальцам было крайне неприятным. А вены были исколоты, как у наркоманов. Однажды Олега, шедшего домой с повязкой на руке, остановили милиционеры и продержали в КПЗ вплоть до вмешательства руководства института. Но и оплата крутая: за сеанс (рабочий день) — 200 рублей (сравните с месячным окладом инженера 100 — 200 руб.).
4. Водная иммерсия. Или, проще говоря, имитация невесомости в течение 3 — 6 дней. Практиковались два варианта проведения эксперимента: лежание на плёнке, находящейся на поверхности воды, и плавание в воде в костюме с надувным воротником. При иммерсии всегда возникали проблемы с отправлением «большой нужды». Помимо общего сбоя работы органов, возникает ещё и психологическая проблема. Испытателей в институте всего десяток, все они на виду, и позволить многочисленному медперсоналу, на 60% состоящему из молодых девушек, наблюдать, как ты, лёжа на плёнке, размазываешь жидкий кал по своей спине, не мог никто из испытателей. Все ждали конца рабочей смены и тогда уже втихаря от дежурных (нарушаются условия эксперимента!) шли в туалет.
 Все эксперименты ИМБП и Института биофизики, в которых Мытарев участвовал, были засекречены. И рекорды Михаила никто официально не фиксировал. Однажды в 1988 г. он пролежал на поверхности воды температурой 0° почти двое суток. Каждые 6 часов ему давали неизвестные таблетки согревающего действия. В 1998 г. уже в присутствии контролёров Мытарев провёл в воде Тихого океана 20 минут при температуре +2°. После чего ему было сказано: «Всё, хватит, ты уже установил мировое достижение». И потому свидетельство об этом достижении вызывает у Мытарева усмешку |
5. Облучение крови ультрафиолетом. Самый, пожалуй, «злодейский» эксперимент. У нескольких испытателей берут кровь и вливают потом обратно, причём одной половине (это контрольная группа) нормальную, а другой, экспериментальной, — облучённую ультрафиолетом. При этом никто из подопытных не знает, какую кровь ему вернули, но каждый желает, чтоб влили... облучённую! Поскольку за это платят 2500 «рэ», а за «нормальное переливание» — всего 1000. Ради каких-то лишних 1500 руб. добровольно рисковать здоровьем и жизнью?! — Что ж удивительного? — говорит Олег. — Болеть — наша работа! Сам он после эксперимента получил снижение иммунитета и заболел сразу ангиной, гайморитом, бронхитом и многими другими недугами одновременно. Теперь экс-испытатель хорошо себе представляет, что чувствуют больные СПИДом!
6. Гравитационные перегрузки на центрифуге. Здесь оплата шла на секунды и росла в геометрической прогрессии.
За минуту можно было урвать месячную инженерскую зарплату. Человек способен выдержать и 20-кратную гравитационную перегрузку, но только если она возникает в виде всплеска, удара. При плавном же её нарастании удавалось достичь лишь 6-кратного уровня перегрузки — при подходе к этому рубежу обычно все испытатели теряли сознание. Не отключался никогда только «супермен» Миша Мытарев.
Но о нём — отдельный разговор. Он был уникумом. Имея тяжелейшую травму позвоночника — перелом в нескольких местах, — при которой пожизненно сидят на инвалидности, Миша натренировал свой организм до такой степени, что был среди испытателей рекордсменом по всем видам экспериментов. Особенно стойко переносил холод. Пребывание в бурлящей морской воде с температурой минус 3 (имитация бури в Ледовитом океане) считалось среди экстремальщиков невыгодным заданием, и добровольно на него не соглашались: все испытатели выдерживали только несколько секунд и корячиться за копейки никто из них не хотел. А вот Миша спокойно сидел в этом холодильнике даже 15 минут и потом с неохотой вылезал, когда ему объявляли: лимит оплаты исчерпан. Экспериментировать над своим организмом было у Миши главным делом в жизни.
Иммерсия и гипокинезия делают человека впоследствии вялым, малоактивным. По Олегу это очень заметно даже через 10 лет после ухода из испытателей. Он много спит, разговаривает медленно, малоэмоционален.
В доперестроечные времена наши опережали американцев по многим видам космических разработок, при том, что «штатовцы» платили своим испытателям на порядок больше и обеспечили им громадные страховки и большие пенсии даже после кратковременного стажа этой работы. У наших же экстремальщиков о страховке не было и речи. Да, у наших испытателей было относительное материальное благополучие, но зато в дальнейшем, после экспериментов, об их здоровье никто не заботился. А экстремальщики старались утаивать свои болячки и от врачей (чтоб не списали из испытателей!), и даже от большинства коллег. Помимо штатных испытателей, подрабатывали на экспериментах свои, институтские врачи и инженеры. Этим людям максимальные нагрузки давались хуже. Но брали их умышленно, чтоб лучше предугадать состояние космонавтов (особенно великовозрастных, заслуженных), летавших на орбиту, будучи, мягко говоря, не в форме. И приходилось фантастически дорогие полёты прекращать раньше срока из-за плохого самочувствия космонавта и его неумения терпеть боль и страх. «В экстремальной ситуации человек проявляет себя или героем, или дерьмом, среднего не бывает!» — так считают люди, побывавшие в таких ситуациях. Это в полной мере относится и к испытателям, и к техперсоналу, и к медикам. Плохие люди просто не задерживались в этом коллективе. Вот самая типичная ситуация. Во время эксперимента на вопрос, как ты себя чувствуешь, испытатель с посиневшим лицом и частотой пульса 250 ударов в минуту отвечает: «Нормально!»... и тут же теряет сознание. Здесь сила характера определялась очень точно: её фиксировали приборы! Среди экстремальщиков была популярна поговорка, что «хороший испытатель всё равно что хорошая скаковая лошадь: деятелен и здоров, пока не помрёт». Чувствовали ли они, что совершают подвиг? — Героями мы не были, — говорит Олег. — Мы вообще никем не были, официально нас не существовало... Но с большинством из своих бывших сотрудников и по прошествии десятка лет Олег готов пойти в разведку.
Георгий НАСТЕНКО