Космонавтами не рождаются. Ими становятся. И в том, что Владимир Комаров вошел в число первых космопроходцев, есть явная закономерность, а не лотерейная удача. Совершенно очевидно, что пионеру космоса нужно обладать теми нравственными чертами, которые оплодотворяют подвиг и простое мужество превращают в героизм. Владимир Комаров был именно таким человеком: он не любил высоких слов, но обладал высокими чувствами. Вы ощутите это, читая его письма к другу Евгению и его жене Тамаре. Написаны они давно, когда юный Володя Комаров не мог и думать стать космонавтом. Но всю жизнь он думал, как стать и как оставаться всегда настоящим Человеком.

Этот снимок я сделал в три часа дня по времени космодрома 22 апреля нынешнего года. До старта оставалось часов двенадцать, не так уж мало, но и не много: короткая пресс-конференция, ужин, в шесть часов вечера он собирался лечь спать, чтобы уже в три ночи приехать на стартовую площадку. Последние два земных часа он должен был провести в «Союзе», проверяя космический корабль перед стартом. Пресс-конференция была короткой. Комаров успокаивал журналистов: — Я надеюсь, что после полета мы вновь увидимся, и тогда я смогу поподробнее рассказать вам и о корабле и о том, какую работу выполнял в полете... Владимир Комаров не вернулся и ничего не рассказал нам. Но он немало успел рассказать инженерам и конструкторам во время своего полета. Я слышал его голос много раз — спокойный голос человека, выполняющего трудную и важную работу. Слышал его последнее сообщение из космоса, уже после того, как отработала тормозная двигательная установка и корабль входил в плотные слои атмосферы. Согласно программе, радиоантенны должны были сгореть и связь с кораблем прекращалась до приземления. Я слышал, как этот последний доклад он закончил словами: — У меня все в порядке... Ярослав ГОЛОВАНОВ, спец. корр. «Комсомольской правды».

ЕВГЕНИЮ

...Переписка началась. И ей не должно быть конца. Я думаю, мы все будем писать о своей жизни, о всех трудностях, которые будут встречаться на пути к достижению цели. Давай, Женя, только писать откровенно, от души. Ведь мы друзья. Этому слову я придаю большое значение. Друзья могут иметь одну цель в жизни, могут иметь разные цели. Но в обоих случаях каждый старается помочь другому в достижении ее.

ТАМАРЕ

...Я был в карауле, когда Женя первый раз вылетел. Когда я прибежал на старт, то он уже был на земле. «Как, — спрашиваю, — какое первое впечатление?» А он стоит в ватном комбинезоне, шлем распущен, очки на лбу. Ну, старый летчик! Улыбается и говорит: «Нормально». Хотелось бы и мне вместе с Женей испытать это чувство, чувство того, что ты в воздухе. Испытаю, но только позже, в июне примерно. Но мне хотелось сейчас, вместе с ним...

ЕВГЕНИЮ И ТАМАРЕ

...Да, я испытал счастье побывать в барокамере, которое оказалось для меня несчастьем. Поднялись на высоту 5 500 метров без кислородного прибора, а оттуда начали пикировать на 1 000 м, и так до земли. Вот тут-то уши и отказали, видно, летчиком-то мне не быть. Сейчас боль в ушах прошла, но слышу не совсем хорошо...

...Настроение уже выше нуля. Самое главное и самое страшное — зима — позади. В общем, зиму пережили, и слава богу! Ребята начинают, как мухи после зимней спячки, оживать в полном смысле этого слова. Тепло — главный фактор химических реакций, ну, конечно, и жизненных процессов. Но тепло имеет также и свою отрицательную сторону в процессе жизни нашего города. Его, бедняжку, до того развезло, что он превратился в сплошное месиво грязи и бесчисленное количество луж-озер. И вот бедным курсантам приходится ежедневно, притом не один раз в день, месить грязь и тонуть в лужах, двигаясь с оркестром... Страх как «весело»!

Письма переданы нашему журналу Агентством печати «Новости», председателем совета учредителей которого был Владимир Комаров.

Без разрешения АПН перепечатке не подлежит

Справа вверху: Володя Комаров (1945).

ЕВГЕНИЮ

...Вот он, город-страдалец, город-герой...

...войной повеяло еще задолго до Сталинграда. Днем мы проезжали станции с разбитыми вокзалами, элеваторами, водонапорными башнями. И интересно, Женя, что на всех станциях разбиты только эти здания. Ну, конечно, и находящиеся рядом строения. Но то, что я увидел в Сталинграде, было выше моих представлений и ожиданий. Приехали сюда в 3 часа утра. Меня только что разбудили. Вот он, когда-то красивый и большой вокзал. А теперь стоят только стены в виде коробок с пробоинами от осколков и большими дырами от снарядов. Пустой ящик и при этом старый... Рядом водонапорная башня (удивляюсь, как она уцелела), тоже пробитая снарядами и осколками.

...Шли по пустынным улицам: город еще спит. Да их и нельзя назвать улицами, за исключением некоторых, потому что вместо домов кругом груды щебня, кирпича, да кое-где торчат железные рельсы. Картина страшная, если еще представить, что когда-то по этому месту бежали люди с криками «ура!» или другими, падали, умирали. И, может быть, не один десяток, не одна сотня людей погибли здесь. Жутко представить это...

...По пути к вокзалу я стал замечать множество плакатов, объявлений (первое время не обращал на них внимания и под общим впечатлением не замечал их)... И вот там я прочитал: «Комсомольцы, не уйдем с работы до тех пор, пока не выполним дневного задания». А рядом, на заборе, объявление о том, что такой-то организации нужны рабочие и служащие всех специальностей, начиная с инженера и кончая чернорабочим...

Время было уже позднее, и жизнь города началась. Вот пожилые женщины, довольно бедно одетые, идут с сумками в магазины и на базары. С каким-то особенным чувством смотришь на этих людей. Это чувство необыкновенное. В нем все: и гордость ими, и уважение к ним, и жалость Вот девушки идут с радостными, веселыми лицами, с сумочками, чем-то набитыми, и не одни. Мне кажется, они едут за город, на Волгу, отдыхать. Мужчины с деловым видом проходят мимо, куда-то спешат. Интересно наблюдать за людьми, но нужно идти... чтобы успеть к отъезду поезда.

ЕВГЕНИЮ

... А я здесь уже в караул хожу. Два раза вылетал. Сегодня иду третий. Но духом крепок, не унываю.

Вот сейчас прохожу медицинскую комиссию. Невропотолог — умный и толковый старикашка. Я поговорил с ним, как он выразился, как с отцом. «Пусть ваш ум, — сказал он,— преобладает над душой, над чувствами. В душе вы не согласны со многим, вам обидно, что в летной практике, в вашей профессии нет шага вперед. Но не нужно унывать, этот год не пропал, как вы говорите, он обогатил ваш жизненный опыт. Вы возмужали. Читать и читать — вот мой совет вам. Больше работайте над собой. Не жалейте о прошедшем, а бодро смотрите на будущее».

Конечно, это все давно было известно, но как ни говори, а этот совет успокоил меня...

... Прошел еще глазной и ушной кабинеты. Все в порядке. Зрение отличное. Уши в порядке, хотя я и боялся за них после барокамеры...

ЕВГЕНИЮ

...Наконец-то... Дорогой мой, как хорошо все получилось!

С нетерпением ждал от тебя писем. И вот сразу получил два письма и открытку. Не прочитав открытку, распечатал письма. И вот... ты в Москве... В Москве, Женьк!.. Будешь учиться!..

Для меня, я не знаю, что лучшего можно было бы ожидать.

...Я не знаю, сколько лет мне придется быть здесь, а уже надеюсь попасть в академию, представляю себя в ней. По существу говоря, я и живу только одной этой надеждой, надеждой, невзирая на свой возраст, быть в академии. И когда представишь себе, что ты будешь заниматься, как-то легче становится на душе и легко переносишь все трудности... Появляется желание заниматься, читать. Берешься за все: и за английский, и за Герцена, Ромена Роллана (в последнее время я только их читаю)...

ТАМАРЕ И ЕВГЕНИЮ

...Но что писать, когда на каждом шагу подстерегали неудачи меня и всех нас пятерых, вновь приехавших сюда. И все эти неприятности исходили из того, что эскадрилья во что бы то ни стало должна выполнить план, а мы задерживали... С сознанием неопределенности, с сознанием того, что достигнутое в упорном труде (когда мы добивались разрешения сдавать зачеты и готовились к ним) разбивается в один миг одним словом командира, приходилось учиться летать. Но, видно, счастье помогло мне, я первым из нас пятерых вылетел самостоятельно, мне стали планировать больше полетов и уделять больше внимания.

...Мои полеты средние. Все получается, кроме переворотов. Вместо переворота на 180°... у меня получается на 270° или бочка на планировании. Никак не усвою моменты дачи рулей на вывод и постановку их нейтрально. А ведь на следующей неделе придется сдавать зачет по технике пилотирования... Я не уверен, что все получится хорошо...

Должен признаться, Женя, что помогла мне в исправлении ошибок записная книжечка, составленная так, как ты писал. Все ошибки свои записываю в нее, а перед полетом обязательно просматриваю и уже в полете стараюсь устранять...

...Ложимся около 9, хотя и чувствуешь усталость во всех мышцах тела, но не спится. В голову лезут мысли о доме, о родителях, представляю, как трудно им сейчас там, а мамаше вдвойне...

Был вечер перед первым его полетом. Сейчас не вспомню всех подробностей разговора. Он сказал, что в эти несколько лет самым трудным были не тренировки, а ожидание... Говорили о его прошлом, о детстве, недавней поездке на охоту, о конструкторе корабля, на котором предстояло лететь сразу троим. Помню, дочка, несмотря на уговоры матери, никак не хотела ложиться спать. Отец сказал: «Пусть посидит». Принесли яблоки. Девочка

выбрала для отца самое большое. Отец задумчиво приподнял яблоко за черенок: — Ирина, Земля похожа на яблоко. Только Земля большая. Мне показалось тогда, что он говорил это не только для дочки. Он искал простых образов для осмысления предстоящего... Василий ПЕСКОВ, спец. корр. «Комсомольской правды».

ТАМАРЕ И ЕВГЕНИЮ

От всего сердца поздравляю вас с сынишкой. Какая это радость для вас!.. Я только что получил письмо твое, Женя, и от чувств, нахлынувших от радости за вас, мои дорогие, у меня сумбур в голове. Я не знаю, как и в какой последовательности писать вам.

Он, маленький Вовка, — радость ваша, самое дорогое, близкое и любимое существо...

...К моему приезду, я думаю, он будет говорить уже «дядя». Ведь я теперь не просто Володя, а для него дядя Володя! Во!.. А поэтому вид у меня более важный должен быть. Как?

ТАМАРЕ И ЕВГЕНИЮ

Когда я думаю о вас, то сердце мое радуется, особенно сейчас, когда у вас растет малыш, человек будущего, новый гражданин. А? Ну как мне оставаться спокойным! Я, Женя, говоря откровенно, и живу сейчас (внутренне, духовно, что ли) вами, вашей жизнью, которую судьба так хорошо и счастливо изменяет. Своего у меня ничего нет (не говорю о полетах, когда они были, о службе, которая с каждым днем сокращает мое пребывание здесь), нечему радоваться. Жизнь течет, но... не изменяется. В душе серый тон и серые краски, что накладывает определенный отпечаток на все мои действия. Я стал более замкнут, неподвижен. Меня уже не привлекают веселые компании, танцы и все прочее... Не вижу в этом пользы, а поэтому сижу «дома».

ЕВГЕНИЮ

Женя, я думаю, можно поздравить друг друга с таким хорошим и важным постановлением правительства. Рабочий трудовой люд наш вздохнет свободно и легко.

Мы это известие восприняли рукоплесканиями и радостными возгласами. И сейчас еще трудно представить, как можно жить без карточек (так мы привыкли к ним с 1941 г.).

Что творится в Москве сейчас? Что будет завтра, как москвичи восприняли это сообщение, каково настроение, что говорят — пиши мне...

ТАМАРЕ

...Занятия стали более целесообразными, так как срок окончания училища стал ясен и определен — 1949 г. Занимаемся сейчас много, с таким расчетом, чтобы летом все время уделить полетам. «Летать, как можно больше летать», — говорят нам. Мы, конечно, не обижаемся. Что-что, а к полетам всегда готовы. За уши не оттянешь...

ЕВГЕНИЮ

...Я тебе рассказывал, что в зоне уши у меня закладывало всегда. Беспокоился, конечно, и предполагаю, что это последствия полипа (в носу). Ну, и решил, пока есть время, сделать операцию. Операция пустяковая, длилась всего лишь несколько минут. Вырвали у меня кусочек лишнего мяса в носоглотке. 23-го была операция, а сегодня я уже здоров, как бык.

ЕВГЕНИЮ

...Вот ты пишешь о времени. Да, Женя, «время — это явление самое упрямое, оно не остановится, оно идет себе, идет». Его ничем не остановишь, действительно. И скоротечность его, откровенно говоря тебе, Женя, пугает меня. Я часто задаю себе вопрос: «Сумею ли я сделать что-нибудь хорошее, полезное для людей за свою жизнь?» ...А время все бежит и бежит... Меня, Женя, удивляет, что нет ему, времени, конца. Вот нас уже не будет в живых, от нас не останется и праха, расстанутся с жизнью миллиарды поколений, а время все будет идти вперед... Время бесконечно, и в сравнении с ним жизнь человеческая очень коротка (часть атома, протон в сравнении со слоном или китом). Да и сравнить-то нельзя. Что может сравниться с бесконечностью!.. Так мизерна, так коротка человеческая жизнь!.. Сумею, вернее, успею ли я сделать хотя бы капельку нужного, полезного дела?..

ТАМАРЕ

...пусть меньше тебя беспокоит твой малыш. Как он? ...Не любит, наверное, когда его оставляют одного, а поэтому покрикивает. А ты, Тамара, не старайся успокаивать его. Пусть кричит, развивает легкие. Это полезно для него. Вот мама моя говорит, что я был очень беспокойным маленьким ребенком. Они с папой оба уставали, успокаивая и нянча меня, а я все пищал и пищал — и день и ночь. И вот сейчас моему сердцу и легким, как говорят врачи, можно позавидовать.

ЕВГЕНИЮ

14.07.48

...Женя, вот я пишу тебе, что закончил «круг», «зоны», и, читая эти простые слова, все кажется так просто, все само заканчивается. Но это не так.

Июль 1966 года. Токио. Раннее утро. Автобус с делегацией советской молодежи отправляется на озеро Яманака, где у подножия священной Фудзиямы открывается фестиваль дружбы молодежи двух стран и где Владимиру Комарову предстоит посадить рядом с японской сакурой березку. — До свидания, утю хикоса! Комаров смеется. Ему нравится это «утю хикоса» — так величают космонавта по-японски. ...Японский журналист спросил Комарова, почему именно он из космонавтов приехал к ним на фестиваль. Последовал ответ: — Гостем первого фестиваля советско-японской молодежи был самый молодой член нашего экипажа «Восход» Борис Егоров. Следующим по возрасту иду я, и вот я на втором фестивале, а на третий придется, наверное, ехать Константину Феоктистову... Различные встречи, беседы, приемы занимали у Комарова почти все свободное время. А ему так хотелось походить по ночным токийским улицам или наконец прокатиться на водных лыжах по озеру Яманака... И однажды вечером, когда все лежали на циновках, спасаясь от сорокаградусной жары, Владимир Комаров зашел за нами и, взывая к нашей журналистской любознательности, буквально потащил в город. Он слегка прихрамывал (результат неудачного прыжка с парашютом на одной из последних тренировок), но все дальше уводил нас от гостиницы, с азартом заядлого кинолюбителя снимая ночной Токио и сокрушаясь лишь, что кадры могут получиться недостаточно четкими. И еще один эпизод: в баре за низеньким японским столиком мы пьем освежающий джин со льдом, и Комаров рассказывает о своем утреннем путешествии на токийский рыбный базар. Он рассказывает, как оказался в четыре утра на большой крытой площади, где люди с повязками на лбу, в длинных клеенчатых фартуках, залепленных чешуей, продают огромных тунцов и рыбу поменьше, доставая ее из ящиков со льдом, а из чанов достают осьминогов. И про круглых плоских рыбин рассказывает, поразивших его своим красным оперением, которое походит на веер... Как он азартно рассказывал об этом рыбном базаре, опустевшем, едва поднялось солнце! Инга ДОБРОТИНА, корр. ТАСС. Ольга ТРОФИМОВА, корр. АПН. Фото О. ТРОФИМОВОЙ.

Столько переволноваться, пережить пришлось за это время вместе с нашим инструктором Молодцовым. Ему, человеку с чистой, обаятельной душой, человеку истины и правды, мы многим обязаны. Он сделал нашу группу лучшей, он добился разрешения на форсирование нашей группы, то есть чтобы мы быстрее окончили этот период и уехали в Батайск с расчетом окончить училище в этом году. Он отдавал все свои силы, обучая нас на земле и в воздухе. Мы тоже старались. Все шло хорошо. Близки были цель, надежда, стремление достичь ее.

И вот несколько дней тому назад объявили, что мы не поедем... И все планы и надежды рухнули... Ты не подумай, что я опустил руки от этого, повесил нос, как говорят. Нисколько, Женя... Эти полеты дали многое, мы идем впереди в эскадрилье...

ТАМАРЕ

...Милая, как я могу своими просьбами отнимать у тебя драгоценное время?.. У тебя ведь нет свободной минутки. Занятия в институте, домашнее выполнение заданий, маленький Вовка, требующий к себе внимания и времени для этого, и другие домашние работы. И вот ко всему этому я бы еще со своими вопросами, просьбами, разъяснениями непонятного в английском. Что ж ты делала бы тогда? Нет, Томук, я подумал обо всем этом и решил не писать тебе, не беспокоить своими вопросами,

...Посмотрел кино «Повесть о настоящем человеке». Хорошо, мне понравилось. Правда, немного обманывают обычного зрителя типами самолетов, на которых летал Мересьев в то время. Но в кино не без этого.

Дикая нелепость — смерть Володи. Я все понимаю и понимаю, что слова эти слишком эмоциональны, чтобы быть точными, но все же... Помню, как незадолго до полета «Восхода-1» академик С. П. Королев говорил нам: — Ну, улыбаетесь? А ведь всякое может быть, непростое дело... Инженер, летчик, ученый, командир космического корабля, — в нем идеально сочетались воля и интеллигентность. Володя Комаров прекрасно знал, как тяжела и опасна его профессия, но на стартовом столе он был неизменно спокоен. А что крылось за этим мужественным спокойствием?.. Вот и на этом снимке около готовой к старту ракеты командир «Восхода-1» Владимир Koмаров и академик С. П. Королев cпoкойно беседуют... Борис ЕГОРОВ

ТАМАРЕ

...Познакомили с инструктором. Смурной дядька, старый школяр, говорить много не любит. Как говорят механики, хороший человек, хорош в быту и на работе. С ним можно поговорить, если возможно, всегда поможет. Его группа была лучшей. Нам он многого не сказал. «Нужно,— говорит,— поддерживать традиции 5-й летной группы и быть лучшими. Все будет зависеть от вас». Со своей стороны обещал сделать все возможное. Что ж, «поживем — увидим».

Я, милый Томук, пока что живу надеждой на будущее. О друзьях не думают, их не ищут, они сами приходят. Вот мы с Женей не искали ведь друг друга. И для меня где-то живет девушка-друг. Правда?

ТАМАРЕ И ЕВГЕНИЮ

...Да, так много прожито и так мало сделано!..

...А тебя, Женя, нужно было бы «пропесочить» как следует. А?.. Благодари Тамару, неблагодарный, что она выручает тебя — пишет мне о тебе. А то бы я и всыпал тебе горячих... Не успокаивай себя, что ты далеко отсюда. Не за горами время, когда я приеду в Москву. Смотришь, в Новый год будем вместе. А как хорошо поколотить тебя в новогоднюю ночь... Ночь светлая, звездная, снежок идет большими хлопьями. Ух!.. Пугайся и быстрее пиши, дорогой мой.

...Наступили хорошие дни для нашей работы. Откровенно говоря, достается крепко — догоняем упущенное время. Сегодня пережил радостные минуты успеха за товарищей — несколько человек вылетели самостоятельно на боевом самолете. Их я сегодня поздравлял. Наш инструктор не спешит, добивается отличного качества полетов. Поставил задачу для всей группы — вылететь всем на следующей неделе. Что же, хорошо!.. Я уверен в себе за весь полет. Нужно, только немного доработать посадку — иногда допускаю резкие движения ручкой в момент приземления, а нужно плавно «добирать» ручку по мере погашения скорости на пробеге. Ничего. В нескольких полетах отработаем.

ЕВГЕНИЮ

Сейчас усиленно работаем в две смены с утра и до позднего вечера. Кроме количества, требуют и отличного качества «работы». А при такой интенсивности работы качество дается трудно.

...Я еще 13-го самостоятельно поднялся вверх и довольно-таки успешно: получил благодарность.

ТАМАРЕ И ЕВГЕНИЮ

Дорогие и любимые друзья мои!

Мне очень тяжело сейчас и трудно писать о своем несчастье. Я потерял самого близкого, самого дорогого и любимого человека: умерла мама. Это горе безутешно, тяжело перенести такой удар судьбы, но я все же не теряю самообладания, держу себя руках. Письма Юры, Вити, папы поддерживают меня. Томук, помнишь, ты спрашивала, люблю ли я маму. Милая, да как можно было не любить ее, такую ласковую, добрую, жизнь которой была жизнью для меня. Это она первая учила меня понимать жизнь, ходить, лепетать: «Ма-ма, па-па». Это она мне говорила, чтобы я учился, учился всю жизнь свою, где бы я ни работал. Как трудно было ей дать мне воспитание и образование! В тяжелые годы войны, когда мы с ней остались одни (это до моей поездки в спецшколу), она была готова отдать мне последний кусок хлеба, лишь бы я хорошо занимался, она готова была отказать себе во всем. Как она ждала и хотела увидеть своего летчика!.. Я хотел и мечтал после окончания училища взять маму с собой, сделать так, чтобы жизнь ее на старости лет была спокойной, беззаботной, счастливой; как только это возможно. И это было бы лишь маленькой благодарностью за весь её труд, за все, что она сделала для меня. Милая мама! Как мне мучительно больно за все свои проделки и шалости, которыми я расстраивал тебя, заставлял волноваться и переживать. И все это обернулось горьким упреком у материнской могилы. Как безжалостна судьба ко мне! Но хуже всего, что это произошло без меня. Ведь, кажется, легче перенести утрату, когда это происходит на твоих глазах, но еще тяжелее на душе оттого, что не имеешь возможности в последний раз взглянуть на дорогой образ. Сколько светлых воспоминаний связано с дорогим словом «мама», и какой острой болью в сердце отзываются они, когда ее нет. Я на всю жизнь запомню ее, такую маленькую, с ее мягкими движениями, в отъезд из Москвы, когда она в последний раз провожала меня, Юру, поцеловала и, сама в слезах, осталась у дверей.

Папа пишет, что мама умерла от самопроизвольного кровоизлияния в мозг. Умерла она дома в тот день, когда папа приехал от бабушки. Что подсказывало ему вернуться именно в этот день?!. Помощь врачей оказалась бесполезной. Она скончалась в какие-то несколько минут. Похоронили маму хорошо. Были все знакомые, соседи, которые многим помогли папе...

Женя, дорогой, береги маму, делай все возможное для нее.

Передай ей и папе мой самый искренний привет и пожелания всего наилучшего.

Автор этого снимка художник Наталья Захарова рассказывает: — В тот вечер Володя больше всего жалел, что я Гену Петухова не разыскала. А я по всей Москве ездила, собирая наших одноклассников. Но один работает в Монголии, другой на гастроли уехал, а Петухов куда-то в новый дом перебрался, так и не успела узнать его адрес. Это было два года тому назад, 28 апреля. Володя выступал в нашей школе, и вместе с ним в президиуме сидели его бывшие одноклассники. Я с фотоаппаратом пришла и не смогла снять, сидя в президиуме, как Володя дарил школе привезенную с Кубы коллекцию бабочек. Что ж, мне его затылок снимать? Тогда я пошла в зал и, как настоящий фоторепортер, проталкиваясь меж ребят, стала съемочную точку искать... ...Ох, Комар, наш Комарик!... ...Двор на Третьей Мещанской, где мы играли в «челюскинцев», и посреди двора — тополь, под которым по вечерам все наши ребята и девочки собирались... Под этим тополем Володя стоял перед первым своим полетом в космос и на ступеньках своего дома стоял — там жила уже другая семья,— долго стоял... Мы вместе пошли в первый класс. Я на предпоследнюю парту села, а Володя передо мной. Так все шесть классов, до самой войны, и сидели. Я по математике ничего не соображала и ужасно его эксплуатировала. Я его тыкала ручкой в спину — помню, он в вельветовой куртке тогда ходил,— и шептала: «Подскажи». Он всегда выручал, но на переменке за косу мог дернуть... ...Когда я шла за лафетом, за его урной шла по Манежной, то вокруг ничего не видела, и словно провалились, исчезли куда-то те двадцать два года, которые прошли с того дня, когда мы шли по Манежной с Володей, протискивались через праздничную толпу — был фейерверк, был День Победы. Вспомнила все: и как дождь нас застал на Красной площади, и как Володя мой старый черный зонтик раскрыл, а он в летном курсантском кителе был, и этот зонтик... Слава людей меняет, не говорите. Но Володю не изменила даже слава космического масштаба. Ах, эти разговоры о скромности, они столь банальны, расскажу лучше, как мы закончили тот вечер, 28 апреля. Выйдя из школы, хотели было отправиться в ресторан — к нам присоединилась уже Володина жена Валя с дочкой Иришкой, — но потом передумали, решили к кому-нибудь домой завалиться. И отправились к Светлане Галкиной, которая по-прежнему жила около школы в старом деревянном доме. Володя съездил на своей «Волге» в «Казахстан», купил что надо, и вот мы уже карабкаемся по темной скрипучей лестнице на второй этаж. Количество гостей привело в ужас Светланину маму, и она побежала к соседям за стульями. Но какая нам была разница: хватает стульев или не хватает? В тот вечер мы опять были школьниками, Светка бренчала что-то на разбитом своем пианино, мы орали и пели, и даже Володя, который любил танцевать, но никогда не пел — так же, как не говорил никогда о природе,— даже он на этот раз пел. Поговорили о наших учителях, затем о тех, кого не было с нами: о Петухе, о Тюлене, уехавшем на гастроли,— да, мы опять величали друг друга, как прежде, и Володе нравилось быть опять Комаром. И как-то совсем между делом он сказал, что ему хотелось бы слетать на Луну, и мы нисколько не удивились: конечно, нашему Комару — кому же еще?! — лететь на Луну... Знаете, он подарил школе панораму Луны, написал ребятам про лунные камни... Все люди во все века должны помнить его имя! Что? Снимок?.. Я, значит, спустилась в зал и стала искать точку, но все выходило, что он стоит но мне боком, и тогда я крикнула: «Володя!». Повязанный красным галстуком, с микрофоном в руках, он обернулся и, увидев, что я нацеливаюсь на него объективом, засмеялся. Тут я его и сняла.

ЕВГЕНИЮ

...Летаю сейчас по последнему разделу обучения. Это самые интересные и практически самые важные полеты для летчика-истребителя. Могу лишь сказать, что получается подходяще, хорошо...

ТАМАРЕ И ЕВГЕНИЮ

Ну, друг, основное закончил. Как будто большая глыба свалилась с плеч. Так ждали мы этого дня все эти 4 с лишним года, и он пришел. Не верится сейчас, что я уже настоящий летчик. Я не представляю, каким я буду офицером, как буду жить и работать...

...Экзамены по летной подготовке сдал. Результаты не объявляли. Но по тому, как доволен инструктор, можно судить, что на «5». Так сдала вся наша группа из 4-х человек. Теперь нужно не подкачать с теорией. Экзамены начнутся числа с 14 октября.

...Все мы чертовски спокойны, никакого волнения, что предстоит сдать государственные экзамены...

ЕВГЕНИЮ

Заниматься нужно, необходимо. И какая бы работа ни была у нас, «дома», как только приедем, начну. Узнал, что ежегодно проводятся отборочные экзамены в академии. Проверочные экзамены устраивают в объеме средней школы. Мне нужно будет достать программу.

ТАМАРЕ

Томочка, теперь я, пожалуй, могу написать тебе что познакомился с хорошей девушкой. Пока еще мы не друзья, но будем ими обязательно. Я так хочу этого, поэтому не могу и не хочу представить, что будет иначе. Не смейся, друг мой, что пишу так, хотя прошел всего лишь только месяц, как мы познакомились. Вале (так зовут ее) я, конечно, ничего еще не говорил об этом. Пройдет время, и она сама все поймет. Правда? Быть вместе нам приходится мало. Ей нужно заниматься, готовиться к сессии (она учится в пединституте, на 2-м курсе исторической факультета)... Я тоже бываю часто занят.

ТАМАРЕ И ЕВГЕНИЮ

Мы с Валей живем счастливо в нашей маленькой комнатке, которую тетя Даша к нашему приезду побелила, убрала. У нас скромненько, уютно, нам очень нравится.

ЕВГЕНИЮ

Женьке скоро будет полтора месяца, а я все еще нахожусь в возбужденном состоянии и не могу представить, что я отец. Нет, представлять-то представляю, но как все странно, как неудержимо быстро движется вперед время, а значит, и жизнь...

Дорогие друзья, если бы можно было достать в Москве книгу «Мать и дитя», я был бы очень благодарен вам.

ТАМАРЕ И ЕВГЕНИЮ

Какой хороший у нас Женюрка. 21-го ему будет 2 месяца, а он такой большой и умный. Особенно глазки у него хорошие, смышленые. Очень любит, когда с ним разговаривают, не оставляют без внимания. Он начинает улыбаться, смеяться, даже говорить что-то. Пока что мама и папа его не понимают, а он старается объяснить.

Валя приспособилась к кормлению малыша, тетя Даша смотрит за Женькой, когда Валя в институте. Трудно Вале, но мы решили, что в этом году она должна обязательно закончить институт.

...Вьется коричневая змейка магнитофонной ленты, звучит его голос. Все разговоры с ним, записанные на ленту, стали достоянием истории...

Шаги по бетону. Стрекот кинокамер. Торжественный гул людей и спокойный голос:

— Товарищ председатель Государственной комиссии! Летчик-космонавт Комаров к полету на космическом корабле «Союз» готов!

— Желаю счастливого полета.

— Спасибо.

Магнитофонная лента вьется змейкой, и в комнате слышны поцелуи, объятия (лента доносит все!) и голоса разных людей: «Мягкой посадки!»... «Счастливо!»... «Володя»... «До свидания!»... «Счастливо»... «Будь»... «Спасибо»...

...Щелк лифта... Гул мотора... Напряженная тишина... Аплодисменты...

У меня перед глазами стройный человек в голубой куртке на белом фоне обтекателя космического корабля. Его плотная фигура выхвачена лучами прожекторов. Комаров входил в корабль, в свою космическую лабораторию, ночью, стартовал на рассвете...

...Как рассказать о последнем интервью, привести стенограмму последнего разговора?.. Слушаю наш первый разговор у микрофона...

Октябрь 1964 года. Космодром. Комната в гостинице похожа на все номера, где живут командированные. Шкаф. Радиоприемник. На тумбочке электробритва, одеколон. На столе — книги, альбом с репродукциями картин, русско-английский словарь, журнал «Вокруг света»... Настольная лампа. Две кровати. Сосед — Константин Феоктистов... Бутылки боржоми на подоконнике... Самый обычный номер в гостинице, где живут мужчины.

Включается портативный магнитофон «Репортер». Корреспондент говорит обычные слова и просит будущего космонавта рассказать о себе. Его еще не знает мир. Его голос прозвучит для многих впервые:

— Я не знаю просто, с чего мне начать. Но могу ответить так, что мне 37 лет, родился я в Москве. Родители у меня простые люди. Папа был слесарь-водопроводчик. Мама у меня никогда не работала. Жили мы, прямо скажем, не роскошно, но в определенном достатке, если можно так сказать. Детство было нелегким. Мечтали мы тогда о педальных автомобилях, потому что они впервые появились в магазинах Москвы. Мы, мальчишки, ходили, смотрели на них, простаивали часами возле прилавков. Каждый представлял себя сидящим за рулем, но дальше этого представления дело не шло...

Тогда он о себе рассказывал впервые...

Снова космодром. Снова канун старта. Апрель 1967 ода... Итак, последняя встреча у микрофона... Все слово в слово...

— Дорогой Владимир Михайлович, прежде всего разрешите поздравить вас с утверждением командиром нового космического корабля «Союз».

— Большое спасибо.

— Мы знаем, что вы очень заняты, что у вас время рассчитано буквально по минутам, и тем не менее мы хотели бы с вами побеседовать. Владимир Михайлович, хотелось бы узнать о том, что вам дали два с половиной последних года, как вы готовились к полету?

— Два с половиной года, прошедшие после полета корабля «Восход», были годами подготовки к новому полету. Я, конечно, очень рад и горжусь, что мне оказано такое большое доверие — принять участие в испытательном полете этого корабля. Ну, корабль совершенно новый, я бы сказал, более сложный, чем те корабли, на которых летали мои товарищи и друзья и на котором я летал в прошлый раз вместе с Константином Петровичем Феоктистовым и Борисом Егоровым.

— А чем отличалась эта подготовка от предыдущей?

— Ну, в последние эти два года подготовка отличалась, может быть, тем, что мы очень много занимались. Занимались на заводах, в различных конструкторских бюро, в лабораториях, изучали, ну, просто говоря, новую технику. Изучали те системы и оборудование, которое предполагалось поставить вот на новом корабле.

— Владимир Михайлович, вы первый советский космонавт, который второй раз отправляется в космический полет, и поэтому хотелось бы узнать, как опыт предыдущего полета помог вам сейчас.

— Ну, я еще раз повторяю, что я очень доволен и что мне приятно, что мне оказано такое доверие — принять участие вот в этом полете. Вот. В равной степени со мной готовились и другие товарищи, которые летали на кораблях «Восток» или «Восход». (Пауза.) Ну, подготовка существенно не отличалась: обычная наша, повседневная работа в организации, где мы вот работаем, где занимаемся и готовимся к очередным полетам.

— Вы говорите, что это «обычно»! И все-таки ваша профессия-то необычная, редкая пока профессия...

— Ну, я не знаю, как говорить об этом. О профессии. Когда вот впервые летал Юра Гагарин... Да... Тогда это было как-то все необычно. И мы даже волновались. Ну, переживали, ну, не знали, как пойдет наша работа и дальше. А сейчас, после того, как было сделано несколько полетов на кораблях «Восток» и «Восход», когда мы уже вполне определенно можем сказать, что работать и жить в условиях космического пространства можно, наши полеты становятся, ну, обычными в какой-то мере. И в то же время, конечно, необычными, потому что вот, например, предстоящий полет, он необычен тем, что это будет полет на новом корабле. Вот. По своим задачам значительно отличающемся от тех кораблей, на которых мы летали, и даже по размерам своим отличающемся...

— Владимир Михайлович, еще несколько вопросов! Как ваши занятия в адъюнктуре?

— Ну, вы задали мне вопрос, на который мне, в общем, трудно ответить.

— Сложно сочетать учебу?

— Трудно, конечно, потому что подготовка полета отнимала все время, и мы, действительно, были заняты, ну, как говорят у нас, с утра и до позднего вечера. И поэтому в этой работе наступил некоторый перерыв.

— Понятно. Еще вопрос. Как ваша семья относится к тому, что вы летите второй раз в космос?

— Ну, я не знаю, как вам сейчас сказать по этому поводу. Когда я собирался в первый полет, у меня жена узнала о том, что я, значит, должен лететь, только после того, как был произведен пуск этого корабля. Вот. Сейчас она тоже определенно, значит, не знает. Но, наверное, по тому, как шла работа у нас в городке, по тому, что уезжали многие товарищи по своим служебным обязанностям, наверно, она тоже догадывается, что полет должен быть. Но что я должен отправиться в полет, она этого, наверное, не знает.

— Желаем успешного старта, хорошей работы в космосе и, как говорят, мягкой посадки!

— Ну, я вас сердечно благодарю за добрые пожелания. Я благодарю всех товарищей, которые присутствуют на нашей встрече. Здесь очень много знакомых. После полета мы часто очень с вами встречались. Я надеюсь, что и после вот этого полета мы вновь увидимся, и тогда я смогу поподробнее рассказать вам и о корабле и о том, какую работу выполнял в полете.

И все! Весь разговор, который предназначался для передачи по радио,

Комаров входил в корабль, в свою космическую лабораторию, ночью. Стартовал на рассвете...

Остальное вы знаете.

...А потом произошло нечто невероятное... В редакцию «Последних известий» стали звонить разные люди из разных городов и задавать один и тот же вопрос: «Правда, что Комаров жив?» Прошел слух, будто бы ему удалось катапультироваться и парашют занесло далеко в тайгу и только спустя несколько дней космонавт смог выбраться... Когда дети смотрят «Чапаева», то им хочется верить, что герой выплывет. Они идут на новые сеансы...

Юрий ЛЕТУНОВ,
специальный корреспондент
Всесоюзного радио.