«Вокруг света» 1929 год №30

— Кроме того я выписал из Америки еще землекопов. Нам нужно будет вырыть колодцы. Всю нашу область мы разделим на 12 участков. Каж­дым участком будет заведывать инженер. Холльборн, спи­сок у вас?

Холльборн молча подал ему лист бумаги, и дядя на­чал читать:

— Моравец, старший ин­женер из Дрездена; он полу­чит 200 арабов из племени Риад. Генрих Стобицер -две­сти туарегов из Ливийской пустыни. Вальтер Гольдинг — двести китайцев с Формозы. Отто Курцмюллер из Нюренберга — двести сомалийских негров. Карл Гейнце из Пот­сдама — двести малайских ту­земцев. Эвальд Корнгольд из Майкца — двести негров из Дар-Эль-Салаам. Кроме золото­искателей у нас будет 1200 человек. Сперва мы разобьем участки на шесть частей и каждому из инженеров дадим заместителей.

— А как же я, дядя?

— О тебе поговорим сего­дня вечером.

Я был немного обижен, но промолчал.

Я сидел один и злился. Дядя заперся у себя и прика­зал, чтобы никто его не тревожил. Холльборн вылетел куда-то. Мне никто не мешал отдаваться дурному настрое­нию...

Почему дядя обошел меня назначением? Правда я еще очень молод и неопытен, но когда же я приобрету опыт, если меня будут всегда от­странять от работы?

Из громкоговорителя раздался голос дяди:

— Поди ко мне!

Он сидел за столом, про­сматривая мою работу, сде­ланную за время его отсут­ствия.

— Ты сочинил все эти планы?

— Да, я думал...

— Во всем этом нет ничего нового для меня, но ты не дол­жен огорчаться. Из этих планов я вижу, что ты прекрасно усвоил мои проекты и что у тебя есть инициатива. Это очень хорошо. Мне кажется, ты обиделся на то, я не назначил тебя заведующим одним из участков? Но у меня есть для тебя кое-что другое. Других людей мне надо было бы изучать годами, тебя я уже знаю. Я читаю твои мысли. Я счи­таю тебя своим сыном и продолжателем моего дела. А пока ты будешь моим заместителем и помощником. Будешь везде и всегда со мной. Ты доволен? Не извиняйся и не благодари. Пойдем. Аэроплан уже готов. Я хочу познако­мить тебя сегодня ночью с одним из моих хороших друзей — с Мормора, во­ждем племени людоедов.

Мы летели часа три. Только дядя и я. Я управлял аппаратом, он указывал путь. Под нашими ногами чернел лес, а посреди него была небольшая поляна. Дядя велел спуститься.

Оставим аэроплан здесь и не бу­дем пугать нашего приятеля. Он все еще не может освоиться с волшебными птицами европейцев. Мы шли по лесу; дядя держал в руке компас и ворчал:

— Каждый месяц эта публика меняет свое место жительства; за ними не угонишься. .

— Почему ты не возьмешь никого из них на работу?

— Потому что это невозможно. Так же невозможно, как запречь льва в плуг. Заставить свободного бушмэна работать-это значит убить его. Дикари — как дети. Они могут работать, но — тоже как дети. У них должно быть сознание, что они могут каждую минуту бросить одну игрушку и взять другую. А принудить их к работе — это значит сделать их несчастными. Я уже подумал об их будущем. Я решил, что никогда, — слышишь: никогда, — они не должны быть изгнаны из этих лесов, из этого клочка пустыни...

Дядя приостановился, постоял не­сколько секунд прислушиваясь, сделал несколько шагов и спрятался за дерево. Я сразу же решил, что он заметил опасность, и мысленно похвалил себя за то, что, отправляясь в гости к людо­едам, сунул в карман револьвер, — предосторожность, над которой дядя вероятно посмеялся бы.

Но вот он кивнул мне и приложил палец к губам, приглашая меня к мол­чанию. Когда, я осторожно приблизился к нему, он шепнул:

— Не разговаривать! Не делать ни­какого шума! Смотри туда.

Перед нами расстилалась маленькая лужайка и на ней шагах в ста от нас я увидел стадо кенгуру. Одни из них лежали растянувшись на земле, другие прыгали по лужайке, при чем хвост служил им точкой опоры: без него они потеряли бы равновесие. Некоторые из них стояли ка собственном хвосте и на задних лапах, сложив передние лапы на груди и посматривая по сторонам. Вид у них был такой, точно они мо­лятся. Ветер дул в нашу сторону, и только поэтому их вожак не заметил нашего присутствия.

Дядя схватил меня за руку и шепнул едва слышно:

— Стой тихо; это не часто удается видеть.

В этот момент молодой самец кен­гуру подскочил к юной мадмазель кен­гуру, в которую он несомненно был влюблен. Несколько минут он с самой комичной рожей прыгал вокруг нее на задних лапах и на хвосте. Она молча следила за ним прищуренными глазами.

Понемногу кавалер становился сме­лее; он издал звук, похожий на хриплый кашель, подпрыгнул еще ближе и нагнулся; казалось, что он хочет стать на колени перед своей дамой. Затем протянул лапу и погладил свою воз­любленную по спине.

Но мадмазель кенгуру оказалась очень чопорной особой; она не допускала такой фамильярности и со всего раз­маха ударила своего поклонника. Потом встала на задние лапы, а передними обняла его. Он сделал то же само так они стояли, как парочка, приготовившаяся танцевать.

...На лужайке я увидел стадо кенгуру...

Пример заразителен: другие кенгуру приняли такие же позы и вся лужайка покрылась этими парочками, готовыми начать балет.

— Нахватает только румынского оркестра!

Дядя сказал это громко и в ответ ему раздался пронзительный свист во­жака. Все стадо обратилось в бегство, кроме одного крупного зверл, который еще прыгал на лужайке.

Но к нему почти такими же прыж­ками подбирался дикарь, вся одежда которого состояла из повязки на бедрах. Едва животное почуяло его, как остановилось и прижалось к дереву, глядя на своего преследователя крот­кими, пугливыми глазами. И в тот же момент тяжелый удар дубины поверг бедного кенгуру на землю.

Я невольно содрогнулся. Дядя, всегда читавший мои мысли, шепнул:

— Ты прав; это жестоко, но... дикари хотят есть и огнестрельного оружия у них нет. И все-таки уж лучше пусть они едят кенгуру, чем...

Он не докончил и, выйдя на лужайку, окликнул человека, стоявшего к нам спиной над распростертой перед ним добычей.

— Миами!

Дикарь испуганно прыгнул в сторону; в этот момент он сам был похож на спасающегося бегством зверя. Но, узнав дядю, он оправился от испуга и бро­сился ничком на землю со словами:

— Коби!

Это означало: господин.

Дядя заговорил с ним на непонятном мне наречии диких. Я слышал, что он упомянул имя Мормора. Молодой дикарь кивнул головой и подозрительно поко­сился на меня. Дядя сказал ему еще что-то, одной рукой обнял меня, а дру­гой дикаря... Тот поколебался, но затем в свою очередь привлек меня к себе. Он был среднего роста и очень худ. Я ощущал его ребра под своей рукой. Его волосы возвышались над головой, как огромный парик, и торчали во все сто­роны.

Затем дядя дал нам по сигаре и мы закурив, — мне вспомнилась трубка мира американцев-индейцев, — отправились куда-то в лес.

Вскоре вдали послышался шум: крик попугаев, лай собак. Собственно говоря, это были не настоящие домашние псы, а так называемые «дингосы» — когда-то одичавшие собаки.

Перед нами открылась просека, а за ней маисовое поле и селение дика­рей. Оно состояло из нескольких хи­жин, если можно назвать хижиной хрупкое сооружение, сплетенное из веток и выложенное травой и листьями. По­середине был разложен костер, а над костром хлопотали с котелками в руках мужчины и женщины. Наряд их был также упрощен до последней степени. Все они неистово орали и перебивали друг друга.

Миами пронзительно крикнул, шум мгновенно стих и вся оравшая компания скрылась.

Затем из хижин появились только одни мужчины, вооруженные длинными копьями, щитами, луком и стрелами. Миами побежал к ним и остановился перед особенно ярко и пестро разукра­шенным человеком. Пестрый человек выслушал речь дикаря и крикнул что-то, после чего женщины стремительно бросились к своим котелкам, чтобы унести их.

Дядя, все еще держа меня за руку, вышел вперед и, подойдя к пестрому вождю, сказал ему несколько слов по-английски. К моему удивлению, вождь ответил тоже по-английски, хотя и ло­маным языком. Обмен любезностями между ними был таков:

— Приветствую моего брата Мормора!

— Добро пожаловать, мой белый брат!

— Скажи женщинам, чтобы они продолжали свою стряпню; я не буду заглядывать в ваши котелки, также как вы не заглядываете в мои.

Сдержанная улыбка скользнула по лицу вождя.

Мы сели на-корточки перед костром. Одна из женщин принесла нам маисовых лепешек. Миами насадил на вертел ку­сок только-что убитого кенгуру и принялся поджаривать его.

Часом позже.

Мы съели маисовые лепешки и кен­гуру, дикари опустошили содержимое своих котелков. Говоря по правде, мне едва лез кусок в горло. Я никак не мог отделаться от мысли, что в этих же ко­телках варилось человеческое мясо, хотя дядя и успокаивал меня уверениями, что сейчас это племя не ведет ни с кем войны, а в мирном состоянии оно не пи­тается человечиной. Но... все-таки...

Дядя вынул из своей сумки три бу­тылки рома и предложил их дикарям,

— Я знаю, это яд для них, — шепнул он мне, — и прибегаю к этому угощению очень редко, но сегодня оно необхо­димо.

После рома дикари оживились и по­веселели. Под грохот барабанов они исполнили какую-то сумасшедшую пляску. Они прыгали друг против друга, их щиты сталкивались и звенели, они бросали копья и неистово трясли косматыми головами.

В это время дядя разговаривал с вож­дем и вождь утвердительно кивал ему головой.

Мы летели домой.

Дикари еще до нашего ухода мол­ниеносно исчезли в лесу под предводи­тельством вождя.

Настало утро. Дикари пришли в «Пустынный город» немногим раньше нас. Холльборн провел их в большую пещеру, где хранились припасы, и ди­кари вытащили оттуда громадные куски парусины для палаток и несколько сот железных кольев. После этого вход в кладовую был снова тщательно за­крыт и перед ним был посажен колючий кустарник.

Дядя объяснил мне:

— Дикарь не украдет. Став твоим другом, он не нарушит дружбы до тех пор, пока ты сам не предашь его... К сожалению, у белых людей несколько иные нравы.

Вскоре Пустынный город стал дей­ствительно походить на город. Перед глинобитными хижинами выстроились четыре палатки; в трех должны были жить инженеры, четвертая предназначалась для землекопов.

Я забыл упомянуть, что дядя выписал из Америки, собственно говоря, не столько землекопов, сколько своего рода «волшебников», т, е. людей с жез­лами, посредством которых они определяли содержимое недр земли и указывали, где именно следует рыть колодцы... Это были на вид странные люди. Одни из них казались вполне современными: привозили с собой особые аппараты, сплетенные из проволоки, и пускались в длинные научные объяснения по поводу свойств этих аппаратов. Другие же были настоящими детьми природы, обросли волосами, носили длинные рубахи с открытой грудью, ходили босиком, в сандалиях, и при­везли с собой березовые и ивовые палочки...

Я спросил дядю, неужели он верит в «волшебство» этих палочек?

Он пожал плечами.

— Я ни во что не верю, но чего и не отрицаю. Я знаю, что герман­ское правительство в Южной Африке пользовалось услугами этих людей с их жезлами для нахождения источников. Если они отыщут и здесь подземные ключи — хорошо, если нет — значит я напрасно их выписал.

У нас становилось все оживленнее.

Прибыло 12 инженеров с мастером Аллистер во главе.

Мне кажется, что у Аллистера наметанный взгляд. Люди, которых он привез с собой, подобраны молодец к молодцу. Интересно было присутство­вать при их встрече их с дядей. Он при­нял их в большой пещере, которая служила нам столовой, и разложил на столе карту своих владений. Я сам чер­тил эту карту под его наблюдением. Она была разбита та 12 участков и из них выделено шесть, в которых работа должна была развернуться немедленно. Дядя развивал свои планы. Прибывшие инженеры слушали сперва удивленно, затем насмешливо и наконец востор­женно. Моравец должен был соорудить на юге новую центральную машинную станцию. Там находилось большое озеро, — озеро Карнеджи, не высыхавшее круглый год. Дядя предполагал, оно связано с каким-нибудь подземным источником. Там мы должны были построить новую силовую станцию.

Генриху Стобицеру железнодорожному строителю, было поручена про­кладка железной дороги между Пустынным городом и озером Карнеджи.

Вальтеру Гельдинг, «электрику», на­длежало водрузить во всей восточной области высокие мачты.

Когда дядя закончил свою длинную речь, глаза у всех блестели воодушевлением и все сомнения исчезли.

Дядя пожал Аллистеру руку.

Кажется, вы привезли мне на­стоящих работников!

Прошло две недели. Это было без­умное время. Целые эскадрильи воз­душных птиц носились над нами. Хо­рошо, что дядя купил Кембриджскую бухту. С тех пор как Австралия от­крыта, в этой бухте вероятно не ска­пливалось столько судов. Ежедневно прибывали все новые и новые, и двести китайцев, специально выписанных из Кантона, едва успевали разгружать суда, выводить их из гавани и принимать новые.

На берегу с лихорадочной быстротой строился новый город, который дядя назвал «город Аллистер». Можно было подумать, что здесь готовится огромная сельскохозяйственная выставка.

Все вокруг было загромождено ящиками, частями турбин, колоссальными динамо, горами рельс, электрическими локомо­тивами, клубками проволоки... Аллистер прогуливался среди всего этого хаоса. Встретяоь со мной, он ласково протянул мне руку:

— Как поживаете, мистер?

И мне показалось, что мы с ним старые друзья.

В бараках возле самого Пустынного города жили золотоискатели. Что это были за люди! На физиономии каждого была написана история всей его жизни. И физиономии эти были почти все из­украшены шрамами и рубцами, пересе­кавшими то лоб, то щеки.

В то время как все остальные евро­пейцы предпочитали работать ночью, в прохладе (огромные дуговые фонари давали нам достаточна света для этого), а днем отдыхать, золотоискатели, слов­но не чувствуя палящего зноя, выходили на работу именно днем. Роя землю лопа­тами, они впивались в нее блестящими глазами и пропускали комья земли сквозь пальцы... Некоторым из них уже удалось найти несколько золотых крупинок.

Ночью же, когда с моря дул свежий ветер, стремительно бежали в бухту двести китайцев инженера Гельдинга водружать железные мачты и укреплять провода... А в палатках золотоискате­лей стояли незаглушаемые ничем рев и крик.

Посреди этих палаток был сколо­чен жалкий балаган, принадлежавший какому-то китайцу. Никто не знал, как он пробрался сюда; во всяком случае дядя не привез его с собой. Это был маленький шафранно-желтый человек с узкими, шныряющими глазами. Над своим балаганом он укрепил вьвеску, гласившую: «Ресторан Виктория». Но это был всего-на-всего грязный каба­чок, где продавались всевозмомсные сор­та отвратительного пойла: зеленого, красного и желтого...

Часть балагана была отделена перегородкой, за которой люди целыми часа­ми играли в кости, а посреди этого логовища плясали всю ночь напролет, и пляски эти ничем не уступали пляс­кам дикарей.

Когда я указывал дяде, что в конце концов этот пьяный сброд натворит каких-нибудь бед, он пожимал плечами:

— Неизбежное зло! Они роют, как черти.

Прошли еще три недели.

По проложенной узкоколейке бегали маленькие локомотивы, таща за собой вагончики, перевозившие тяжелые части новых машин. Был доставлен целый транспорт верблюдов и слонов. Дядя хотел использовать гигантскую силу этих животных. В пяти местах были уже сооружены станции беспроволочного телеграфа.

Через месяц повсюду возвышались мачты, повсюду сверлильные машины буравили скважины, раздавались взрывы и образовывались глубокие ложбины для каналов.

Я почти постоянно находился в полетах, переносясь то на юг, то на восток — к горе Руссель, то на запад, где проходили наши границы, которые дол­жны были охраняться от любопытных лучами Маттью.

Однажды в субботу вечером дядя увез меня в автомобиле. Мы доехали до участка, где работал Гельдинг со своими китайцами.. Здесь повсюду воз­вышались мачты, снабженные какими-то странными аппаратами, похожими на лампы, накрытые азбестовыми щи­тами. Здесь же стояли на известном расстоянии друг от друга водочерпательные машины, которые накачивали воду во вновь вырытые колодцы.

Мы стояли на холме и дядя обвел рукой вокруг. Когда я приехал сюда, здесь была унылая песчаная пустыня. Теперь все кругом зеленело. Восемь дней тому назад из этой земли едва пробивались головки первых ростков, теперь я видел уже пышные маленькие растения.

— Знаешь, что здесь будет? Наша первая кокосовая плантация. Вон там, высоко, в стоянках, положены кусочки радия. В течение дня они излучаются на увлажняемую землю. Трудно предста­вить себе, как это способствует росту растений. Я думаю, что через год мы уже снимем первый урожай...

До нас донесся глухой гул... Он шел из палаток золотоискателей. Мы помчались в автомобиле обратно.

Огромное зарево пылало на небе: все бараки золотоискателей были объяты пламенем.

Сегодня ровно год, как я прибыл в Пустынный город. Год! Мне кажется, что прошло десять лет. Я посмотрелся в зеркало. Если бы мои берлинские друзья увидели меня, то пожалуй не узнали бы. Правда, фигура осталась та же, но черты лица заострились и кожа приняла совсем другой оттенок. Сегодня воскресенье и мы не работаем. Холльборн улетел на юг, дядя отпра­вился на гору Руссель. Ему опять нуж­ны деньги и он пошел за частицей сво­их сокровищ. На этот раз он взял с собой Моравца, которого он назначил главным инженером. Моравец-чрезвычайно способный человек. Он великолепный электротехник и у него есть дух творчества.

Кажется правительство в Канберра уже стало проявлять любопытство к «Пустынному городу». Нам предложили провести железную дорогу в наши вла­дения. Это нетрудно сделать, так как она уже доходит до горы Маргариты, а оттуда всего несколько километров до наших южных границ. Тогда мы были бы соединены с гаванью Фремантль на восточном побережье Австралии, которая гораздо удобнее нашей Кембриджской бухты, часто очень опасной для судов. Но дядя — против железнодорожного сообщения с Австра­лией; он не хочет, чтобы австралийцы знали о том, что делается у нас.

Во всяком случае у них уже просну­сь любопытство. Они смеются над нами и покачивают головами. Несо­мненно господа из Канберра думают, что вся наша затея слишком фанта­стична, и убеждены в том, что у дяди скоро иссякнут деньги и что он поки­нет страну.

О нас пишут удивительные вещи. Австралийские газеты знают, что в нашем распоряжении имеются суда и большие воздухоплавательные аппа­раты, — у нас уже три цеппелина, но никому неизвестно, какой цели они служат. Никто не понимает, откуда бе­рутся миллионы, которыми мы распо­лагаем, но все иронизируют над тем. куда мы их расходуем.

Я предпринял небольшую прогулку на холм, расположенный позади нашей центральной станции. Отсюда откры­вается вид на «Пустынный город», ко­торый за этот год действительно пре­вратился в настоящий маленький город. В нем проложены улицы и устроены дома. Разумеется, это не обычные дома, их части прибыли к нам уже готовыми, а мы только их собирали. Дома сделаны из металла и снабжены холодильниками, В них прохладно и приятно жить.

Я живу вместе с мистером Холльборном в одном из таких домиков почти у самых ангаров для цеппелинов. За ангарами — аэродром, а дальше во все стороны бегут рельсы — узкоколейная полевая дорога. Рельсы сходятся в цен­тральном узле, напоминая гигантскую паутину.

В Пустынном городе около 500 бе­лых, из них триста человек — немцы.

Я вспоминаю вечер, когда мы с дя­дей мчались в автомобиле к горящим баракам золотоискателей. Легкие строе­ния вспыхнули как карточные домики и когда мы приехали на место пожара от них не осталось уже ничего. Золотоискатели тоже исчезли. Разобрав обуглившиеся бревна, под ними нашли несколько убитых и в их числе хозяина кабачка, а также и старого Джима.

Когда я спросил дядю, будем ли мы разыскивать бежавших, он ответил:

— Зачем? Очевидно они решили рыть где-нибудь золото на свой риск и страх... — И добавил: — Видишь, насколько спокойнее иметь дело с машинами?!

Я знаю, что дядя не даром поехал на гору Руссель. На этот раз ему нужно не только взять образец урано­вой смоляной руды, но и еще кое-что обдумать.

Дядин „волшебник"...

За последнее время к дяде несколько раз приходил вождь диких — Мормора. Это были необычайные визиты. Мормора появлялся в полном военном одея­нии, в сопровождении двух воинов и заклинателя Тека Инжит, разодетого самым фантастическим образом, выма­занного какой-то грязью и изукрашен­ного пестрыми перьями. Мормора высы­лал молодого воина с докладом о себе, дядя торжественно выходил ему на­встречу и затем они удалялись в пе­щеру.

Многие из европейцев удивлялись дружбе дяди с вождем дикарей. Но Мормора со своим племенем все еще живет в лесу у горы Руссель и как бы охра­няет горные недра.

Сторож он надежный, так как эти горные недра он считает жилищем древнего бога. Что же касается радия, то Мормора не знает об его ценности.

В последнее время, по его словам, в окрестностях горы появились белые люди. Возможно, что это были золото­искатели, бродившие где-то поблизости.

Недавно в руднике нашли мертвого. Лучи рлдня убили его; но Мормора ко­нечно говорит, что его казнил горный бог.

Во всяком случае нужно принять меры предосторожности: здесь скопилось слишком много подозрительных людей и надо испытать действие лучей Риндель-Маттью, которые современем будут охранять нашу область от вражеских вторжений.

От нашей центральной станции проводится в гору ток высокого напряжения. Это дело поручено Моравцу. Не знаю по­чему, но у меня не лежит сердце к этому человеку. Я не отрицаю, что он самый способный из всех и что дядя не даром назначил его главным инже­нером... Но мне не нравится его взгляд, его всегда ускользающие глаза и на­смешливая улыбка, которая дрожит на его губах, когда он разговаривает с дядей.

Однажды я поделился моими наблюдениями с мистером Холльборн. Тот засмеялся и сказал:

— Вы ревнуете!

Это рассердило меня и я замолчал. Дяде я не говорил ничего, боясь, что он тоже упрекнет меня в ревности. Го­воря по правде, мне не нравились так­же и Стобицер, и Гельдинг, и Курцмюллер, но все они, как нарочно, были способными и очень дельными инжене­рами.

Может быть я и в самом деле ревнив?

Уж не раз я обещал, что по воскресеньям, сидя в специально построенном для инженеров казино, где они проигрывали иногда все свое большое жалование, эти люди отпускали по адресу дяди насмешливые словечки.

По-моему, это недостойное поведение.

Прошло еще полгода.

Временами мне становится страшно за дядю. Целыми днями он сидит над своими планами, а ночи проводит на работе и почти не спит.

Сегодня был интересный день: Моравец закончил сооружение станции высокого напряжения на горе Руссель. Мы все собрались там. Это был настоя­щий пикник, на который пригласили и Мормора со всем его племенем.

В горе была вырыта пещера. Над ходом в рудник и над старой пещерой ацтеков. Мы знаем, что рыли ее не ацтеки... Но нам надо было как-нибудь назвать ее, а сохранившиеся в ней остатки скульптуры напоминают произведения ацтеков.

Во вновь вырытой пещере Моравец установил мощные машины которые питались током высокого напряжения нашей центральной станции и должны были производить лучи Риндель-Маттью.

Мы все стояли в саду, который рас­цвел еще пышнее с тех пор, когда я видел его в первый раз.

Моравец пошел к машинам. Раздался свисток, — он включил лучи. С горы по­слышалось равномерное громкое жужанье. Это был предупредительный сигнал, известный всем членам нашей колонии и туземцам.

«Когда раздается жужжание на горе, приближаться к ней нельзя».

Все притаились и замерли... Но вдруг собака инженера Моравец, прежде чем мы успели удержать ее, стрелой помчалась вперед, отыскивая своего господина. Внезапно собака оказалась в кольце вспыхивающих маленьких молний, вотуж она объята пламенем и сгорает на наших глазах.

Моравец еще не знает о том, что погиб его четвероногий друг...

Сейчас начнется испытание автоматического управления аэропланами.

Дело в том, что у нас есть несколько маленьких воздушных моделей, которые посредством установленной здесь машины соединенной с сетью тока высокого напряжения, должны летать без пилота. Устроены они так : в аппарате имеется приемник, длина волны которого равна длине волны отправителя, установлен­ного на земле и регулирующего каждый поворот руля посредством передаточно­го аппарата.

Пробные испытания полета этих аэропланов и должны начаться сейчас. Аппараты пущены; одни летят совсем низко, другие повыше, третьи высоко над горой. Двадцать маленьких моделей в различных направлениях пересекают воздушное пространство.

И вот как по сигналу, все они вспыхивают и сгорают в одну секунду...

Дядя улыбается.

— Кажется, наш радий в безопасности!

Дикари дрожат в смертельном страхе, Мормора едва отваживается протянуть дяде руку. Когда жужжанье на горе прекращается и Моравец подходит к нам живой и невредимый, дикари бегут от него, как от дьявола.

Вечером, прощаясь с инженером Моравец, дядя сунул ему что-то в руку. Я убежден, что это была очень крупная сумма. А ночью я увидел, этого же инженера Моравец, сидевшего вместе со Стобицером в кабачке, выстроенном рядом с казино. Здесь обычно собираются погонщики верблюдов. С инжене­рами сидели два какие-то пария с физиономиями беглых каторжников. Вероятно это были сбежавшие после пожара золотоискатели. Вся компания была так пьяна и так поглощена игрой в карты, что даже не заметила моего присутствия.

Люди, которых я принял за золотоискателей, потряхивали мешочками, а время-от-времени вытаскивали из них крупинки золота и бросали их на стол. Я заметил, как они, тасуя карты, плутовски подмигивали и злорадно ухмы­лялись.

В конце концов, что мне за дело до всего этого? Дядины инженеры вольны проигрывать свои деньги кому угодно, хотя бы даже и этим висельникам.

В ту же ночь я должен был слетать по поручению дяди в «город Аллистер», в Кембриджскую бухту. Он разросся еще шире, чем наш «Пустынный город», к теперь там жило уже не двести ки­тайцев, а больше тысячи...

Вернувшись домой, я опять увидел выходящих из кабачка инженеров. Они покачивались и что-то бормотали заплетающимися языками. До меня донеслись слова Моравца:

— Все деньги к дьяволу! Сто тысяч марок в одну ночь! Лучше было бы мне улететь с первым же аэропланом в Европу... Что я за несчастный человек!

Стобицер утешал своего приятеля:

— Глупости! Ты в любой момент можешь опять разбогатеть.

— Каким образом?

— Ведь ты же стоишь у источника. Что сделается со стариком, если у него будет радия на несколько крупинок меньше?..

Моровец схватил его за шиворот.

— Ты предлагаешь мне стать вором?

Стобицер забормотал что-то бессвязное. Я нарочно задержался позади них. Мне не хотелось, чтобы они знали, что я слышал их разговор. Возможно, впро­чем, что на завтра оба они уж забудут то, что говорили сейчас.

Я пришел домой, раздумывая: — Сказать мне об этом Холльборну? Не высмеет ли он меня снова? Или может быть передать все дяде?

Но быть доносчиком казалось мне слишком недостойным!

Я решил молчать, но зато глядеть в оба.

Сегодня у дяди был опять большой день. Мы закончили прокладку рельс, или, как мы называем это, — нашей «паутины». На всех рельсах уже стоят сельскохозяйственные машины. Огром­ные плуги с вертикальными, движущимися вокруг своей оси лопастями и острыми лопатами, предназначен­ными взрывать землю; за ними идут машины поменьше, которые должны будут разрыхлять глыбы земли; затем красуются бороны и наконец сеялки, В центре этой «паутины» точно пауки стоят наши аппараты. Здесь же выстроена и платформа, на которой стоит стол с множеством электрических кнопок и у этого стола священнодей­ствует дядя, окруженный своими двенадцатью инженерами.

Сегодня все эти машины будут впер­вые пущены в ход по кругу диаметром в 200 километров.

Впервые мы принимаем сегодня го­стей из Канберра. Дядя послал за ними большой цеппелин, на котором прибыл со своей свитой лорд Альбернун.

— Я не заставлю вашу светлость дожидаться, — говорит дядя. Мы сейчас же начнем.

Лорд улыбается и переглядывается со своим секретарем мистером Спенсером. В этой улыоке сквозит явная насмешка.

— Могу я узнать, что здесь должно произойти?

— Мы хотим разбить маисовое поле на этом круге. Для этой цели мы дол­жны будем автоматически обработать землю.

Лорд не может удержаться от иронии:

И вы полагаете, господин волшебник, что здесь может что-нибудь расти?

Разумеется! Эта почва, отдыхав­шая тысячу лет, представляет собой отличный перегной.

Возможно. Но я слышал, что для того, чтобы земля должна быть плодородной, она должна быть орошаема водой.

— Вы совершенно правы.

Следовательно, вы собираетесь поливать ее из леек? — На этот раз насмешка звучит так откровенно, что лица многих инженеров вспыхивают. Дядя же отвечает совершенно спокойно:

— Нет, я сперва орошу землю дождем. Я сделаю это так, как в тро­пиках. Каждый день в течение двух часов над этим полем будет итти дождь.

Лорд Альбернуи становится серьезен и испытующе смотрит на дядю. Для меня ясно, что он считает его сума­сшедшим.

— Вы собираетесь?..

— Делать дождь. При современных достижениях науки это совсем не трудно. Разрешите начать, ваша светлость?

Лорд тяжело опускается в кресло.

— Я чрезвычайно заинтригован.

— Будьте добры взять подзорную трубу и наблюдать за этими башнями.

На одинаковом расстоянии друг от друга стоят четыре четырехугольных башни.

— Я начинаю! Дядя нажимает кноп­ку. В первые моменты не заметно ничего особенного, затем дядя говорит:

— Если вы вглядитесь попристальнее, то увидите легкий туман над башнями и заметите слабое вибриро­вание воздуха.

Перевод с немец. Е. Руссат.