«Вокруг света» 1930 год №15

В РАКЕТЕ НА ЛУНУ

Научно-фантастический рассказ проф. В. Оберта*

Рис. С. Верховского

* Печатаемый рассказ написан проф. Обертом, видным германским ученым, уже много лет работающим над вопросами звездоплавания. Оберт впервые подошел к практическому разрешению вопроса о полете в ракете и в настоящее время производит ряд опытов с ракетами, построенными по его чертежам.

В 1932 году было закончено сооружение ракеты. Для испытания мощности и регистрирующих приборов этого летательного аппарата он был сначала выпущен без экипажа на высоту 4200 км. Все ракеты этого типа строились так, что могли летать без пассажиров. Это потребовало большой подготовительной работы. Сначала были построены небольшие аппараты, которые брали груз в ½ или 1 килограмм. На такой крошечной ракете пилот, разумеется, не мог уместиться и потому были придуманы специальные приспособления для того, чтобы ракета могла самостоятельно находить свой путь, — напр., рулевой жироскоп — волчок, оказывавший влияние на положение хвостовых плавников и т. д. Затем эти приборы установили и на больших ракетах. Благодаря этому пилот, освобожденный от управления ракетой, мог производить астрономические и другие, наблюдения, а его труд заменялся работой машины, которая работает хладнокровнее и точнее чем самый спокойный пилот.

Первый полет ракеты без пассажиров дал вполне удовлетворительные результаты, и в начале марта инженер Мюллер поднялся на ракете на высоту 5000 км. Ракета работала идеально, и мы решили совершить на ней путешествие вокруг луны. Мюллер взял на себя обязанности пилота, а мне было поручено вести астрономические наблюдения.

Начались приготовления к полету. В середине июня мы выехали в Индию, так как местом отправления ракеты был выбран Индийский залив. Здесь я впервые увидел уже готовую ракету. Это был красивый аппарат 35 метров длиной и 10 метров в диаметре. Он состоял из одной спиртовой и двух водородных ракет и был построен так, что мог развить скорость в 15 километров в секунду. Начальная скорость ракеты — менее 11 км. Ракета не могла достигнуть такой скорости сразу, а должна была развивать ее в течение пяти минут, причем сопротивление воздуха и тяжесть отнимали у нее свыше 1 км/сек. Кроме того нам было выгодно, чтобы по достижении полной скорости в ракете оставался еще запас горючего. Это давало бы возможность оказывать влияние на ход ракеты в случае возможного отклонения от намеченного пути.

Когда я приехал в Калькутту, меня поразило большое количество автомобилей, двигавшихся с большой скоростью, но без шума и запаха и обладавших, повидимому, чрезвычайно небольшими и легкими моторами.

— Что это за моторы? — спросил я.

— Видите ли, — объяснил мой товарищ Мюллер, — на Брамапутре построены заводы жидкого водорода и кислорода. У этих автомобилей водородные моторы.

— Но разве ракеты не потребляют весь водород, производимый на этих заводах?

— Теперь потребляют, но раньше ракеты поднимались довольно редко, и чтобы заводы, вырабатывавшие водород, не оставались без нагрузки, мы сделали попытку пустить хотя бы часть жидкого водорода на нужды промышленности. Теперь мы не успеваем удовлетворять спрос. Чуть не каждый месяц приходится расширять производство.

12 июня пришел пароход «Тагора» с горючим для нашего путешествия. Мы сели на пароход, взяв на буксир ракету, и двинулись в путь.

14 июня утром «Тагора» остановился в намеченном месте, и мы принялись наполнять ракету горючим. Сначала мы охладили баки для горючего, вдувая в них свеже испарившийся водород. Если наполнить металлические баки сразу жидким водородом, то они лопнули бы, как лопается нагретый стакан, если в него быстро налить холодной воды. Дело в том, что если в накаленный металлический котел налить холодной воды, то между металлом и водой образуется слой пара, препятствующий соприкосновению воды с металлом. Поэтому вода вначале не может охладить металла, так как пар является плохим проводником теплоты. Лишь после того как температура металла упадет, вода в каком-нибудь месте соприкасается с ним и быстро закипает, разрывая закрытый котел. Такое же явление наблюдается и при наливании жидкого воздуха или водорода в обыкновенный металлический сосуд. И если бы мы сразу налили в баки жидкий газ то взрыв был бы неизбежен.

К половине одиннадцатого утра ракета была покрыта толстым ледяным слоем и настолько охладилась, что можно было приступить к ее наполнению. От судна мы проложили мощные рукава сначала к спиртовой ракете, а когда она почти наполнилась, начали наполнять водородные ракеты. «Луна», до сих пор лежавшая ровно на воде, стала погружаться задним концом все глубже и глубже в море, а передняя часть ее поднялась вертикально. В 11 час. 4 м. ракеты были наполнены, мы с Мюллером вползли в наблюдательную камеру и герметически закупорились в ней. Взглянув в перископ, я увидел, как «Тагора» полным ходом уходил от нас, спеша выйти из сферы больших волн и даже смерчей, возникающих вследствие извергающихся из ракеты газов. Раздалось слабое гудение и вдруг вспыхнула небольшая электрическая лампочка накаливания. Я пустил в ход нашу динамомашину, приводимую в движение водородным мотором. Прекрасно! А теперь пусть работает рулевой жироскоп. Мюллер повернул выключатель, затем взял небольшой, но чрезвычайно точный волчок и при помощи микрометрового винта сравнил положение жироскопа.

— В котором часу мы вылетаем? — спросил он.

— В 11 часов 30 минут 46 секунд ракета должна находиться на высоте 1230 км, развивая скорость 10700 метров в секунду. Возможно это?

— Конечно, — ответил Мюллер, устанавливавший показатель ускорения. — Помогите-ка мне установить аппараты. Мы должны вылететь в 11 часов 25 минут 30 секунд.

Мы установили направляющие аппараты и пустили в ход большие помпы спиртовой ракеты. Оставалось только поджечь газ в камере сгорания. Вынув гамаки, мы прикрепили их посередине наблюдательной камеры и улеглись.

Металл баков с жидкостями стал при температуре жидкого водорода твердым, как стекло. Но вот закипели жидкие газы, и нам показалось, что загудели сотни колоколов. В 11 часов 25 минут газы начали кипеть сильнее и ракета дрожала. В 11 часов 25 минут 24 секунды мы почувствовали толчок. Начал работать электрический зажигатель, и ракета поднялась из воды. Через несколько секунд что-то лопнуло. Что это? Ах да, это особый механизм взорвал ледяную оболочку, сбросил ее в море и наша ракета взлетела на воздух.

Под влиянием мощного ускорения меня прижало к гамаку. При таком толчке вряд ли кто-нибудь мог устоять на ногах. Через перископ я увидел на поверхности моря кратерообразное отверстие, окруженное венком белой пены. Это газ, выходивший из нашей ракеты, пришел в соприкосновение с водой. Уже через 25 секунд мы летели через облака, а в следующую минуту показались на горизонте вершины Гималаев. Через минуту горючее спиртовой ракеты было израсходовано, и ракета сброшена вниз. Одновременно с ней полетела и первая оболочка, натянутая над верхушкой ракеты.

Теперь работала нижняя водородная ракета. Нам казалось, что мы находимся на спине какого-то гигантского животного, пытающегося приподняться вместе с нами. Пыхтенье помп, накачивавших горючее в распылители, создавало иллюзию дыхания этого чудовища. Один раз дюзы этих помп издали даже какой-то глухой, хриплый рев и все вещи в наблюдательной камере затрещали. Но Мюллер сумел привести все в порядок и разразился градом упреков по поводу человеческой недобросовестности вообще и недобросовестности старшего монтера в частности.

Через две минуты было израсходовано горючее и у этой ракеты и начала работать верхняя водородная ракета. Она играла гораздо более важную роль, чем две остальные. Порча последних вызвала бы только прекращение полета и падение на землю. Порча же верхней водородной ракеты угрожала бы нашей жизни. Вот почему лучшие германские инженеры и механики работали над ней чуть не целый год. Но зато она представляла собою шедевр техники. Работала она великолепно.

У меня уже исчезло ощущение, что я нахожусь на теле, движущемся с ускорением. Мне казалось только, что я стал какой-то удивительно тяжелый и тонкий. Через две минуты приток горючего был прекращен, а еще через две секунды исчез всякий эффект ускорения. Я свободно покачивался в середине наблюдательной камеры.

— Ну-с... — проговорил Мюллер, — свернем гамаки и устроимся поудобнее.

Отправляясь в путешествие вокруг луны, я знал, что мне придется пережить много неожиданностей, но я все же был потрясен всем происходившим со мною. Я свободно парил в камере; самого незначительного движения было достаточно, чтобы перенестись в любое место камеры. Только сейчас я заметил целый ряд ременных поручней, висевших всюду по стенам. Не будь их, нам не удалось бы найти твердой точки опоры.

Окна* излучали какой-то холод и темноту, хотя в тех местах камеры, куда падал необычайно яркий солнечный свет, вскоре стало довольно жарко.

Само солнце напоминало ослепительный диск на совершенно черном небе. Защитив глаза рукой от света, я стал постепенно различать на небе отдельные звезды. Они казались мне ярче, чем в самую темную ночь. Небо не было иссиня-черным, как у нас по ночам, а имело своеобразный буроватый оттенок, как покрытая сажей фарфоровая пластинка. Около Млечного пути небо было светлее.

* При описании этого фантастического полета я несколько изменил ради эффекта некоторые детали полета. Напр. при действительном полете на луну окна ракеты были бы сделаны из матового стекла, чтобы свет не оказывал вредного влияния на зрение.

Прим. автора.

Не совсем темный цвет неба объясняется присутствием множества невидимых неподвижных звезд, а буроватый оттенок — отсутствием синеватого отсвета нашей атмосферы.

Нам казалось, что мы парим посредине какого-то неизмеримо огромного шара. С одной стороны виднелась земля, занимавшая приблизительно третью часть нижнего небесного полушария. С другой стороны пылало солнце, окруженное своеобразным светлым блеском, который имел форму продолговатого четырехугольника. Это так наз. зодиакальный свет, вызванный чрезвычайно малыми зернышками пыли, носящимися вокруг солнца. Затенив глаза от солнца ладонью, я увидел, что оно окружено лучами. Это и есть солнечная «корона», видимая с земли только при полном солнечном затмении. Неподалеку от солнца виднелся довольно светлый диск, похожий на круглое матовое стекло, — это была луна. Она повернулась к нам своей ночной стороной и была освещена только с земли. Лишь через два дня мы смогли бы наблюдать ее при солнечном свете. Поразительная картина!..

Самого незначительного движения было достаточно, чтобы перенестись по воздуху в любое место камеры...

Но нельзя сидеть сложа руки, — надо производить астрономические наблюдения. Под парашютом у нас помещалось большое вогнутое зеркало, которое служило объективом для нашего телескопа, а небольшой бинокль в наблюдательной камере играл роль окуляра. В трубах с темной внутренней поверхностью не было никакой надобности, так как небо было черным, не было надобности и в тяжелых штативах для установки телескопа; отдельные части были лишены веса, их можно было поставить так, как это нам было удобно. Те приспособления, которые на земле служат опорой для всего телескопа, здесь оказывались совершенно излишними. Телескоп увеличивал приблизительно в 100.000 раз, — мы могли позволить себе такую роскошь, так как здесь не было мерцающего воздуха.

— Надевайте ваш защитный костюм, — проговорил Мюллер, мы выйдем из наблюдательной камеры и вы поучитесь передвигаться в космическом пространстве.

Мы надели резиновые защитные костюмы, обтянутые тонкими полосками блестящей жести, которые защищали ткань от разрыва. Шлем из эластичной прозрачной массы закрывал лицо. За спиной у нас были резервуары со сжатым воздухом, его хватало на час-полтора. Воздух мы вдыхали через резиновую трубку с едким кали, который связывал углекислоту. Мы могли выпускать воздух наружу через особый клапан и тогда в результате отдачи происходил толчок в обратном направлении. Таким образом мы могли двигаться. Чтобы иметь возможность вернуться на ракету, мы привязали себя шнурками к наблюдательной камере. В эти шнурки были вплетены телефонные провода, так что «пловец в эфире» мог разговаривать с человеком, находящимся в наблюдательной камере. Благодаря телефону мы могли переговариваться и друг с другом.

Мюллер стал объяснять мне наружное устройство камеры.

— Как вы видите, камера с одной стороны обтянута тонкой черной бумагой, плотно прилегающей к стенке камеры. Вы знаете, что солнце не нагревается безвоздушное пространство, но зато нагреваются тела на которые падают солнечные лучи. При этом черные поверхности нагреваются сильнее, чем светлые, но зато излучают больше теплоты. Здесь солнечная теплота незначительна, и потому мы подвергаем действию солнечных лучей черную поверхность, а светлую поверхность отводим в тень. Если мы приблизимся к солнцу, нам придется поступать наоборот. Благодаря этому мы можем иметь в нашей наблюдательной камере любую температуру.

Окна камеры снабжены отражающими жестяными ставнями, которые можно открывать и закрывать из самой камеры. Эти ставни предупреждают воспаление глаз, неизбежное в том случае, если бы глаза все время подвергались действию солнечного света. Во-вторых, ставни принесут нам большую пользу, когда мы будем лететь в холодной тени, какого-нибудь более крупного небесного тела. Тогда мы сбросим черную бумагу и закроем все ненужные нам ставни. Вам, профессор, конечно, известен принцип термоса? Отражающий сосуд, окруженный безвоздушным пространством, не может отдавать своего тепла, так как безвоздушное пространство не является проводником тепла. Следовательно, только путем излучения может быть отдано незначительное количество тепла, так как отражающий сосуд не позволяет теплоте излучаться, и в результате содержимое остается теплым. Точно такое же явление происходит и здесь, Отражающая наблюдательная камера, окруженная безвоздушным мировым пространством, является огромным термосом. Теперь мне хочется показать вам черную трубу, которая проходит по теневой стороне, делая много завитков, а затем с таким же количеством завитков проходит по солнечной стороне и возвращается в камеру.

— Это наверное воздушный дистиллятор?

— Совершенно верно. На теневой стороне воздух охлаждается и все примеси, имеющиеся в нем, конденсируются при низкой температуре и осаждаются в трубе, а на солнечную сторону проникает только азот и кислород. Здесь они снова нагреваются до комнатной температуры. Если труба на теневой стороне наполнится примесями, мы просто привинчиваем ее на солнечную сторону, где содержимое испаряется и вытекает. А теперь посмотрите пожалуйста, который час, — мне отсюда не видно.

— Половина первого. Мне пора уже определять местонахождение.

— Хорошо. А я буду приготовлять обед. Назад, в ракету.

Земля быстро уменьшалась, Теперь она уже имела вид плоского диска. Но ведь и луна кажется выпуклой только потому, что с некоторых лунных гор, например с Коперника или Тихо, падают белые лучи и выявляют в перспективе выпуклость поверхности шара. Я должен был производить определение места, так как настал самый благоприятный момент для исправления отклонения пути. Я взял таблицу, на которой были вычислены положение и видимые размеры земли, и смог установить, что земля действительно находится там, где мы ожидали ее увидеть, и что она имеет заранее вычисленные нами видимые размеры. Следовательно, мы идем правильно. После этого я проверил данные наших регистрирующих приборов и установил их точность.

Потом ми обедали. Суп мы ели не ложками из тарелки, а высасывали через широкие алюминиеые трубки из шаровидных сосудов.

Мюллер ел с завидным аппетитом, я же с трудом мог проглотить кусок.

У меня было такое ощущение, будто чья-то рука стиснула мне грудь и сдавила пищевод. Но вместе с тем не было ощущения болей или тошноты. Как странно! Уколол себя булавкой, но не чувствовал никакой боли.

— Профессор! — раздался голос Мюллера. — Вам следует принять бромураль. А потом постарайтесь заснуть. На вас сказывается отсутствие эффекта ускорения и возбуждение от первого полета.

Мюллер сунул мне в рот пилюлю, затем вынул из провизионного ящика бутылку с малиновым соком и приложил горлышко к моим губам. Я хлебнул, поперхнулся, но в конце концов проглотил пилюлю.

— Послушайте, Мюллер, из бутылки пить неудобно. Разве мы не взяли с собой рюмок?

— Рюмок? — смеясь, переспросил Мюллер. — Как же, взяли, даже две, но как же вы нальете в них жидкость?

— Ну, как-нибудь налью.

— Пожалуйста, возьмите для опыта бутылку с водой, — жаль тратить малиновый сироп.

Я наклонил бутылку, но ни одна капля не вытекла из нее. Меня это взбесило и я потряс бутылку. Оттуда сразу выбрызнула вода, но не осталась в подставленном стакане, а выскочила из него, как бы ударившись о какую-то эластичную резиновую стенку. В стакане осталось только две-три капли. Из остальной воды образовалось множество шарообразных капелек, которые носились по камере, отскакивая от стен, а кое-где оставались висеть на стене, распадаясь на более мелкие части. В конце концов вся наблюдательная камера наполнилась, как роем комаров, летающими водяными капельками.

— Да, не могу не согласиться с фактом! — проговорил я.

— Конечно, но кто же наливает так стремительно? А теперь вот что, профессор: отсутствие эффекта ускорения имеет и свою хорошую сторону. Вам еще не раз придется пить из рюмки, но то, что я вам сейчас покажу, — это вы увидите не так часто.

Надев резиновые защитные костюмы, мы вышли из ракеты в безвоздушное пространство...

Раздавив несколько водяных капель, прилипших к его костюму, Мюллер смочил ими пальцы своей левой руки. Затем, взяв в правую руку бутылку с водой и слегка потряхивая ее, отвел ее медленно назад, держа пальцы левой руки у горлышка бутылки. Казалось, он выжимает из бутылки водяной шар. Когда Мюллер раскрыл руку, перед ним действительно свободно парил шар.

— Вот вам модель мирового тела, — проговорил он. Затем, проведя каучуковой гребенкой несколько раз по волосам, так-что гребенка наэлектризовалась, поднес ее к капле. Последняя сейчас же побежала вокруг гребенки по удлиненному элипсу.

— А вот вам Кеплеровские законы планет! — сказал Мюллер.

После этой наглядной демонстрации мировых законов я отправился спать. Вернее сказать, я просто зацепился руками и ногами за две ременные петли, укрепленные на стене камеры, и спокойно повис. Ремни ничуть не беспокоили меня, так как во мне не было веса.

Я проснулся около четырех часов утра. Мюллер в защитном костюме бродил около ракеты в эфире, производя какие-то опыты с электрическими лучами. Дело в том, что одновременно с нами в мировом пространстве носилась другая ракета. Она связалась с нами посредством световых сигналов и делала попытки посылать нам электрические лучи.

Я тоже принялся за работу. Луны еще не было видно, и я стал производить наблюдения над Марсом и Юпитером. В девять часов вечера мы закрыли ставни и легли спать. Слово «вечер» верно только в условном смысле, так как наше положение по отношению к солнцу не изменилось. Ведь мы уже не были частью земли, а представляли собою самостоятельное небольшое небесное тело. Говоря языком астрономов, на нашей солнечной стороне был день, а на теневой стороне — ночь. Когда я говорю «вечер», то это означает, что теперь в месте нашего взлета был вечер, и если бы мы не улетели, у нас тоже был бы вечер.

К вечеру третьего дня пути мы приблизились к луне на расстояние 50.000 км. Только теперь мы увидели узкий, освещенный солнцем серп, который становился все больше и шире. Я определил по месяцу местонахождение и оказалось, что мы отклонились от намеченного пути на 500 км. Ошибку было легко исправить. Мы сообщили ракете новую тягу в 1,35 метров в секунду. Для этого мы притянули к камере телескоп, парашют и верхушку, затем выпустили из ракеты некоторое количество газа и снова разобщили части ракеты.

Эта манипуляция заняла около минуты. Но она произвела на меня такое впечатление, от которого я не мог отделаться во все время пути. До сих пор земля постоянно находилась под нами, а луна сначала над нами, а потом сбоку. А тут вдруг луна очутилась сразу внизу, а земля сбоку, но при этом ничего не перевернулось. И я сам не перевернулся. Все осталось по-старому. Что же это такое? И снова меня охватило ощущение легкой дремоты. Как странно! Я находился в таком недоумении до тех пор, пока «Луна» не закачалась снова на морских волнах и мы не вышли на берег Индийского океана.