КАК ПРЕДОТВРАТИТЬ МИЛИТАРИЗАЦИЮ ОКОЛОЗЕМНОГО ПРОСТРАНСТВА

Начиная с того дня, как мир узнал о Стратегической оборонной инициативе (СОИ) президента США Р. Рейгана, и по настоящее время немалая толика научной (и ненаучной) фантастики на тему «звездных войн» переместилась в профессиональные военно-политические издания и даже заявления высших военачальников. Некоторые прямо утверждают, что «...нападение из космоса сейчас решает все и решает в очень короткие сроки». Попробуем, однако, разобраться в том, что следует считать реальными опасностями, а что воображаемыми, и можно или нельзя справиться с первыми.

ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ АРЕНА ВООРУЖЕННОЙ БОРЬБЫ

Сегодня в космической деятельности участвует более 125 стран. Лидерами здесь являются США и Россия, растущую роль играют Франция, Китай, Япония, Германия, Великобритания, Канада, все более активны Индия, Пакистан, Аргентина. В околоземном пространстве функционирует около 780 космических аппаратов (КА), из них 425 принадлежит США, 102 — России, 22 — КНР. К 2015 году количественный состав орбитальных группировок возрастет более чем на 400 спутников. Безопасность орбитальных систем военного, двойного и гражданского назначения стала важнейшей составляющей общей безопасности, экономической и научной деятельности практически всех развитых стран. Космические системы — неотъемлемая часть боевого потенциала вооруженных сил ведущих стран. Действующие военные КА составляют около 40% от общего числа орбитальных аппаратов. Подавляющее большинство из них принадлежит США, ассигнования которых на военные космические программы значительно больше, чем всех других космических государств вместе взятых. В условиях сохранения политических и военных противоречий ведущих держав и союзов государств, а также быстрого научно-технического прогресса космос ввиду его растущего мирного и военного значения уже в ближайшем будущем может стать новой ареной гонки вооружений, возможного применения силы и даже террористических актов. Вместе с тем по сравнению с другими пространствами военных действий (сухопутное, морское, воздушное) космическое характеризуется наибольшими ограничениями. Они обусловлены как объективными законами астродинамики, открытыми еще Ньютоном и Кеплером, так и огромной стоимостью и технической сложностью космической деятельности (предсказуемость орбит, прецессия, вращение Земли и орбитальное обращение самих спутников, жесточайшие весогабаритные и ресурсные ограничения для КА, имманентная хрупкость их конструкции, высокая энергоемкость запуска и маневрирования и пр.). Этим объясняется тот факт, что до настоящего времени космические аппараты обеспечивают только информационную поддержку вооруженных сил, применяемых в трех традиционных средах военных действий, а также баллистических ракет и систем ПРО, не размещаемых в космическом пространстве (то есть на околоземных орбитах).

КОСМИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ

В январе 2001 года уполномоченная конгрессом США комиссия по вопросам космоса поставила для размещения оружия в космосе три задачи: защита существующих космических систем США, недопущение использования космоса противником, нанесение ударов из космоса по любым целям на земле, на море или в воздухе. В том же ключе в 2006 году президент США Дж. Буш утвердил руководящий документ «Национальная политика в области космоса». Ставка была сделана на безусловное превосходство США в создании космических вооружений всех видов и на отказ от любых ограничений в этой области. После прихода администрации президента Б. Обамы в июне 2010 года была утверждена новая «Национальная космическая политика США». Будучи, как и раньше, ориентирована на сохранение американского лидерства в научно-технологическом отношении и в обеспечении безопасности (включая опережающее развитие систем разведки, связи, навигации), она в то же время делает упор на тесное международное сотрудничество, свободный доступ в космос для всех стран, открытость и прозрачность действий в космической сфере. В этом состоит существенное отличие от космической доктрины прежней администрации. Также заявлено, что США готовы рассмотреть предложения по контролю космического оружия, если они будут равноправными, проверяемыми и повышающими безопасность США. Не подлежит сомнению, что США разместили в космосе самые крупные «активы», от которых зависит как их мирная жизнедеятельность, так и функционирование стратегических сил и войск общего назначения. Поэтому Соединенные Штаты, во-первых, намного больше других заинтересованы в безопасности своих орбитальных систем и, во-вторых, гораздо больше заинтересованы в обеспечении безопасности собственных КА, нежели в создании угрозы спутникам других стран. Видимо, именно поэтому США, намного опережая другие державы по технологии космических вооружений, до сих пор ограничивались отдельными экспериментами, но не приступили к широкому развертыванию космических систем оружия в боевом составе, полагаясь на «побочный» противоспутниковый потенциал систем ПРО стратегического и оперативно-тактического класса. Ввиду финансовых ограничений и организационно-технических проблем ОПК нынешние российские военно-космические программы значительно уступают американским по масштабам и степени развития. Однако настоятельные рекомендации о необходимости создания в России космических вооружений, в первую очередь ПСС, все чаще появляются в профессиональной печати и на различных форумах. Это обосновывается задачами прямого противодействия космическим системам информационного обеспечения нынешних высокоточных обычных вооружений США, а в будущем — целями борьбы с орбитальными аппаратами их возможной космической ПРО. В 2006 году, наверное, в ответ на вызов США президент РФ утвердил Концепцию воздушно-космической обороны. Представляется, что в свете важности темы настало время принять и опубликовать всеобъемлющую российскую концепцию национальной космической политики. Вероятно, Китай объективно имеет схожие с Россией интересы в этой области, хотя его приоритеты могут отличаться. Возможно, КНР менее озабочена высокоточными обычными средствами США, но больше, чем Россия, обеспокоена проектами американской космической ПРО ввиду относительной ограниченности своего потенциала ядерного сдерживания.

ПРОЕКТЫ ДОГОВОРОВ И ПРЕДМЕТ СОГЛАШЕНИЙ

В настоящее время космическое право не запрещает размещение в космосе любого оружия, не являющегося оружием массового уничтожения (ОМУ), запрещенного по Договору о космосе от 1967 года. Нет и запрета на противоспутниковое оружие любого вида базирования. После выхода США в 2002 году из Договора по ПРО никак не ограничены испытание и развертывание в космосе систем ПРО космического базирования или их компонентов. Россия и Китай 12 февраля 2008 года совместно внесли на рассмотрение Конференции по разоружению в Женеве проект Договора о предотвращении размещения оружия в космическом пространстве, применения силы или угрозы силой в отношении космических объектов (ДПРОК). До этого проблема обсуждалась здесь на протяжении более пяти лет. Согласно статье II проекта ДПРОК государства-участники обязуются не выводить на орбиту вокруг Земли любые объекты с любыми видами оружия, не устанавливать такое оружие на небесных телах и не размещать такое оружие в космическом пространстве каким-либо иным образом, не прибегать к применению силы или угрозе силой в отношении космических объектов. При этом к предмету договора не отнесены системы класса «Земля-космос», наиболее быстро развивающиеся и могущие вступить в боевой состав уже в обозримый период. Вместо этого затрагиваются только космические системы ПРО, ПСС и средства класса «космос-Земля», которые относятся к более отдаленному будущему, если вообще когда-либо будут созданы. Это знаменательный отход от советской позиции 80-х годов, которая была не очень реалистической, но зато всеобъемлющей. Инициатива РФ — КНР принесла некоторые положительные результаты, но скорее в политико-пропагандистском ключе, а не как шаг к практическому ограничению космических вооружений. Многолетний опыт инициатив и переговоров по данной проблеме свидетельствует, что среди дипломатов и экспертов присутствуют огромные неясности и разночтения даже относительно самого предмета договорно-правового регулирования. Более или менее общепринято, что космические вооружения — это средства поражения, созданные и испытанные для ударов по любым целям и при этом базирующиеся на космических объектах (то есть совершивших хотя бы один полный оборот по околоземной орбите), а также это средства поражения любого вида базирования, созданные и испытанные для ударов по космическим объектам (то есть совершившим хоть один оборот по околоземной орбите). Таким образом, исключаются любые баллистические ракеты наземного, морского и воздушного базирования и средства ПРО, поскольку они не совершают полного оборота вокруг Земли и не перехватывают цели, совершившие такой оборот. Такого рода определение космических вооружений весьма широко по охвату. Недостаток в том, что оно формулируется путем отсылки к среде их базирования (космос) и к среде нахождения целей поражения (космос), а не к конкретным техническим характеристикам оружия. По аналогии можно представить себе, насколько трудноразрешимой была бы задача мер разоружения, если бы предметом договоренностей было обозначено, скажем, «любое оружие морского базирования или оружие для поражения морских целей». Другой недостаток в размытости границ определения. Например, та же упомянутая американская система «Икс-37Б» может считаться космическим оружием при испытании с полным оборотом вокруг Земли, а при частично орбитальном испытании — нет. Опыт успешных переговоров по разоружению в прошлом всегда строился вокруг зафиксированных технических характеристик систем оружия и согласованных обозначений их видов и типов. Например, по новому Договору о СНВ от 2010 года крылатая ракета «означает ракету, которая является беспилотным, оснащенным собственной двигательной установкой средством доставки оружия, полет которого на большей части его траектории обеспечивается за счет использования аэродинамической подъемной силы» (Протокол, гл. 1, п. 21). Причем к стратегическим КРВБ отнесены ракеты, испытанные на дальность свыше 600 км. Подобных характеристик применительно к космическому оружию в настоящее время нет ввиду широкого разнообразия, многоцелевого назначения и разных стадий развития таких систем. Особую сложность представляет собой запрещение систем поражения на основе направленной передачи энергии, в первую очередь лазеров. Их поражающий эффект широко варьируется в зависимости от энергии излучения, площади отражателя, дистанции до цели и среды прохождения луча. Они могут использоваться как для поражения спутников и баллистических ракет, так и для обнаружения, зондирования и идентификации объектов в космосе, на земле и под водой, нацеливания других систем оружия, а в перспективе — для быстрой передачи огромного объема информации, то есть для связи. Сложную «чересполосицу» создают стратегические системы ПРО любого вида базирования, которые обладают имманентным противоспутниковым потенциалом на высотах орбит примерно до 1000 км. Кроме перехвата ракет на ранней стадии разгонного участка траектории и конечного участка входа в атмосферу, мишени для систем ПРО пролетают через ту же космическую среду, в которой на орбитах вращается большинство КА с апогеем в пределах 1000 км. Спутники на этих орбитах движутся несколько быстрее конечных ступеней и боеголовок ракет (около 8 км/с и 5-7 км/с соответственно), однако в остальном представляют собой более легкие цели для перехвата. К сожалению, проект ДПРОК РФ — КНР от 2008 года не дает ответа ни на один из указанных вопросов, а проблемы контроля вообще не касается.

ПРОБЛЕМЫ КОНТРОЛЯ

Для практического разоружения в отличие от декларативно-пропагандистского контроль над соблюдением соглашений является важнейшим и непреложным условием. В большинстве прежних и существующих договоров по разоружению центр тяжести контроля приходится на фазу развертывания и пребывания систем оружия в боевом составе (Договор по ПРО, ОСВ-1, СНВ-1, РСД-РМД, ДОВСЕ, КХО, Пражский договор СНВ). Договор по космосу от 1967 года тоже относится к этой фазе (в части неразмещения ОМУ в космосе), но не предусматривает никаких мер контроля. Гораздо в меньшей степени меры контроля названных договоров по разоружению охватывают стадию испытания систем оружия (применительно к ДОВСЕ вообще не охватывают). Исключением являлся СНВ-1, по которому испытания ракет плотно контролировались (включая запрет на шифрование телеметрической информации), а также ДВЗЯИ, который полностью относится к испытаниям. Что касается стадии создания, то есть разработки систем оружия до этапа испытаний, то ее не затрагивал ни один договор, кроме Договора по ПРО (вызвав при этом большие споры), а также КХО и КБТО, причем последняя так и не была обеспечена системой контроля. В отличие от исторического опыта космические вооружения как раз труднее всего запретить или ограничить на стадии развертывания и пребывания в боевом составе, особенно если речь идет о развертывании в космосе, как в проекте ДПРОК от 2008 года. Идентифицировать с помощью национальных технических средств контроля (НТСК) запрещенные спутники с оружием на борту среди примерно 800 КА, вращающихся на различных орбитах, было бы исключительно трудно. Еще труднее доказать их принадлежность к запрещенному типу без осмотра в космосе или спуска на Землю, что едва ли приемлемо для государств. То же относится к инспекции полезного груза перед запуском, что может раскрыть военную или коммерческую тайну. Что касается космических вооружений наземного, воздушного или морского базирования, которые наиболее вероятны в обозримом будущем (но не затрагиваются проектом ДПРОК от 2008 года), то и здесь картина неоднозначна. Проще всего было бы запретить системы вроде советской «ИС-МУ» по методу запрещения некоторых типов МБР (например частично орбитальных). Применительно к системам авиационного базирования типа развернутой в 80-е годы американской системы «F-15 СРЭМ-Альтаир» и советской разработки ПСС на базе истребителя МиГ-31 контроль был бы затруднен ввиду многоцелевого назначения и массового наличия в боевом составе таких самолетов, а также малых габаритов ракет-перехватчиков, позволяющих складирование в аэродромных хранилищах. Конечно, у таких ПСС особые системы наведения, но их запрещение «вторгалось» бы в общую инфраструктуру управления космического комплекса и потому нереально.

ПЕРСПЕКТИВЫ СОГЛАШЕНИЙ

Переговоры по запрещению космического оружия могут стать практической задачей в контексте реанимации всего процесса разоружения, особенно если администрация президента Обамы на практике начнет пересмотр военно-космической политики США. В таком случае с учетом прошлого опыта, наверное, придется заново подойти к предмету, формату и способам договорно-правового регулирования. Уместно напомнить, что практической основой договоров по стратегическим вооружениям были не абстрактные мирные устремления держав, а баланс асимметричных военных интересов сторон (например ограничение мобильных и тяжелых МБР в обмен на ограничение КРВБ и БРПЛ по СНВ-1). В космической сфере очевидным балансом таких интересов сторон могло бы стать запрещение или жесткое ограничение противоспутниковых систем в обмен на отказ от развития космических систем ПРО, имея в виду ударные системы (перехватчики) космического базирования. Первое выгодно США, а второе — России и КНР. В таком договорном формате техническая «чересполосица» ПРО и ПСС, которая затрудняет запрет одного без запрета другого, может способствовать мерам их ограничения в совокупности. (Проблему стратегических высокоточных обычных систем через космос не решить — это предмет других переговоров.) Вместо запрещения на развертывание и как способ косвенного решения этой задачи договоренность могла бы состоять в запрете на испытания любых противоспутниковых систем и ударных средств ПРО (систем-перехватчиков любого вида) орбитального базирования. При этом речь идет об испытаниях с фактическим разрушением спутника-мишени, или баллистической ракеты, или ее элементов на траектории полета, какие проводились в СССР в 60-80-е годы, в США — в 80-е годы и в 2008 году, а в Китае — в 2007 году. Несомненно, без полномасштабных испытаний столь сложные и инновационные системы не будут развертываться в боевом составе космических сил. Контроль над таким соглашением может опираться на НТСК сторон желательно в сочетании с мерами содействия и определенной транспарентности. Например, следует подтвердить и расширить существующий формат уведомлений обо всех запусках ракет, включая космические. Заодно это будет снижать растущую ныне угрозу «космического мусора».Ликвидация отслуживших спутников, если они создают угрозу падения, должна проходить под наблюдением другой стороны (сторон) и с предоставлением достаточной информации, чтобы не вызывать подозрений по поводу проведения скрытых испытаний ПСС, как американский перехват КА в 2008 году. Первоначальный договор мог бы иметь ограниченный срок действия (скажем, 10-15 лет с возможностью продления). Формат договоренности мог бы на первом этапе включать США, Россию и желательно КНР и предусматривать в дальнейшем возможность присоединения других держав. После 30 лет переговоров едва ли есть основания надеяться на заключение единого всеобъемлющего договора по космосу по модели Договора от 1967 года, КБТО или КХО. По всем параметрам тематика невооружения космоса скорее аналогична ограничению и сокращению стратегических вооружений. Поэтому предложенный выше вариант первоначального договора по необходимости имеет частичный и избирательный характер. Так же было, кстати, с Временным соглашением ОСВ-1 от 1972 года и Договором ОСВ-2 от 1979 года. Не пройдя через те естественные этапы, стороны никогда не достигли бы таких беспрецедентных соглашений по разоружению и транспарентности, как Договор по РСД-РМД от 1987 года, СНВ-1 от 1991 года и Пражский договор СНВ от 2010 года. Вступив в эпоху глобализации, мир сталкивается со все новыми проблемами безопасности, решение которых невозможно на односторонней и тем более военно-силовой основе. Для решения этих задач настоятельно требуется взаимодействие ведущих держав и всех ответственных государств мира, включая сотрудничество в использовании космоса для борьбы с распространением оружия массового уничтожения, пресечения международного терроризма, многосторонних миротворческих операций, контроля над разоружением, эффективных мер в отношении проблем климата и экологии в целом, энергетической и продовольственной безопасности. Это предполагает императив безотлагательного начала практических переговоров для достижения реалистических международных соглашений, предотвращающих превращение космического пространства в театр вооруженного соперничества, инцидентов и конфликтов.

Алексей АРБАТОВ руководитель Центра международной безопасности Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН, член-корреспондент РАН Владимир ДВОРКИН доктор технических наук, профессор, генерал-майор в отставке