— Значит, может, — печально отозвался Штерн.

В пяти шагах от группы ученых птицы легко и плавно опустились на землю, сложили крылья и встали на ноги... на обыкновенные человеческие ноги... на ДВЕ ноги!

Крылья отделились от тела и легли на землю. Освободились руки... ДВЕ! Летательные аппараты лежали у ног.

Да, это были не птицы, а ЛЮДИ!

Все восемь в светло-серой одежде, похожей на летные комбинезоны, с красными меховыми воротниками и такими же манжетами на запястьях. На каждой руке ПЯТЬ пальцев, только значительно более длинных, чем у людей.

И они черные!

Всё — руки, шеи, лица — черное, как китайская тушь.

Черты их продолговатых лиц были такие же, как у людей белой расы, и красивы, красивы с ЗЕМНОЙ точки зрения. Светлые золотистые волосы лежали мягкими волнами.

Их глаза (ДВА глаза) были длинны и узки, так что казались прищуренными. Они были высокого роста, около двух метров..

Освободившись от своих крыльев, они сдвинулись теснее, ближе друг к другу, подняли головы и прямо взглянули своими узкими глазами в глаза людей.

Несколько минут представители двух миров неподвижно стояли друг против друга.

Люди Земли испытывали такое мучительное волнение, что, казалось, продлись оно еще немного — сердце не выдержит и разорвется. Они были не в силах сделать хотя бы одно движение.

Что испытывали пришельцы из глубин Вселенной, было трудно сказать, но их неподвижность говорила о многом.

И вдруг гость, стоявший прямо против Куприянова, сделал несколько шагов вперед и обнял его, Обнял так, как сделал бы это человек Земли, встретивший друга после долгой разлуки.

И ученый Земли ответил посланцу другой планеты крепким объятием.

Радиокомментатор опомнился и бросился к забытому микрофону. Фоторепортеры с растерянными лицами взялись за аппараты: они тоже забыли о своих обязанностях и не засняли появление гостей. Все смешалось в волнующуюся, гудящую толпу.

Несколько минут у корабля творилось что-то невообразимое. Звездоплаватели переходили из объятий в объятия. Каждый хотел хотя бы притронуться к ним.

Первым пришел в себя Черепанов. Он что-то сказал стоявшему рядом с ним офицеру. Раздалась громкая команда, перекрывшая шум. Со смущенными лицами солдаты бегом вернулись на прежнее место и с молниеносной быстротой выстроились.

Гости получили свободу.

Все это время Куприянов стоял рядом с гостем, обнявшим его, держа его за руку. Они смотрели друг на друга и улыбались.

Радиокомментатор подошел к ним и попросил профессора выступить перед микрофоном.

— Я передал все, что произошло, — сказал он. — Теперь нужно, чтобы вы сказали несколько слов.

Куприянов подошел к микрофону. Он знал, что вся Земля будет слушать его, но внешне был совершенно спокоен.

Командир звездолета (это, вероятно, был командир!) последовал за мим. Он внимательно и серьезно, наблюдал за всем происходящим.

Его лицо бороздили глубокие морщины, и в волосах проступала седина. Он был уже далеко не молод. Глаза, губы (серого цвета), пальцы рук были непохожи на человеческие, и все же это был самый настоящий человек, только черного цвета, такого черного, какими не бывают даже негры.

Окончив свою краткую речь, Куприянов на секунду задумался и чуть дрогнувшим голосом сказал в микрофон:

— А теперь мы попросим командира звездолета сказать нам несколько слов.

Он отступил на шаг и жестом пригласил гостя подойти к микрофону.

Куприянов не мог объяснить, что побудило его сделать это, не знал, умеет ли этот черный человек говорить, не знал, поймет ли он, чего от него хотят.

Члены научной экспедиции, стоявшие вокруг микрофона, с изумлением посмотрели на своего руководителя.

И вдруг в наступившей тишине раздался мягкий голос. Говорил звездоплаватель.

Звуки неизвестного языка понеслись в эфир. Странные, чуждые земному слуху, с отчетливыми промежутками между словами, они поражали какой-то необычайной мягкостью. Как будто после каждой согласной буквы стоял мягкий знак, независимо от гласной, следующей за нею.

Он говорил не больше минуты. Закончив, он повернулся к Куприянову и улыбнулся, словно этой улыбкой спрашивал:

— Довольно ли?

Лежнев и Ляо Сен с особым вниманием прислушивались к языку гостя. Оба с удовлетворением отметили, что в этом языке не было ни одного звука, который люди не могли бы воспроизвести. Наибольшая трудность, несомненно, заключалась в мягкости согласных, которая не была свойственна земным языкам, но эта трудность не казалась непреодолимой.

Оба запомнили последнее слово в речи гостя.

Если написать это слово русскими буквами, то получалось странное созвучие: «КЬАЛЬИСЬТЬО».

Крылья

К

ялистьё, — повторил Ляо Сен, стараясь произносить звуки как можно мягче. Звездоплаватель отрицательно покачал головой.

Это движение, столь понятное и привычное людям, было с удовольствием воспринято всеми. Между гостями и хозяевами обнаруживалось все большее и большее сходство.

— Кьальисьтьо, — сказал он отчетливо.

Ляо Сен повторил, тщательно выговаривая «а» вместо «я» и «о» вместо «ё». Получилось гораздо лучше.

Звездоплаватель, одобрительно улыбнувшись, показал рукой на корабль, потом на себя и своих спутников и, наконец, на небо.

— Кьальисьтьо! — повторил он еще раз.

— Это, несомненно, название планеты, с которой они прилетели, — сказал Куприянов.

— Странное совпадение! — заметил Штерн. — Нам известна планета Каллисто. Это один из крупных спутников Юпитера, вторая по величине «луна» солнечной системы.

— Может быть, они с нее и прилетели? — спросил кто-то.

— Ну что глупости говорить! Во-первых, по нашим данным, Каллисто совершенно непригодна для жизни, а во-вторых, никак не могло так случиться, чтоб и мы и они назвали небесное тело одинаковым именем.

— Такое предположение действительно не выдерживает критики, — сказал Неверов. Он обвел рукой вокруг, показал вниз и раздельно произнес:

— Земля.

— Зьемьлья, — повторил гость.

Он опять указал на корабль и своих спутников, потом на людей и, подняв руку к небу, быстро опустил ее вниз, указывая на землю.

— Кьальисьтьо — Зьемьлья! — сказал он.

Смысл этого жеста и слов был совершенно ясен.

Корабль прилетел на Землю с планеты Каллисто.

Еще несколько слов было сказано с обеих сторон. Широков вынул блокнот и тщательно записывал каждое слово. Звездоплаватели обходились без записей. Видимо, они или запоминали или решили, что этот первый разговор не стоит записывать.

Хозяева остались вполне довольны этим первым разговором. Насколько они понимали выражение лиц своих гостей, те тоже были удовлетворены.

Командир корабля показал рукой на темное кольцо толпы, все еще стоявшей на том же месте и не расходившейся.

— Люди! — сказал Лежнев.

— Льюдьи! — кивнул головой звездоплаватель. Он указал на своих товарищей, потом на толпу и изобразил руками крылья.

— Они хотят полететь к народу, — сказал Штерн. Куприянов жестами показал, что желание гостей понято и не встречает возражений.

Семеро из них, в том числе и командир, подошли к своим крыльям, лежавшим на земле. Быстро и, видимо, привычно они надели на себя что-то похожее на длинную мягкую одежду. Теперь все заметили, что на спине помещался продолговатый ящик, сделанный из темного металла. Крылья прикреплялись к телу при помощи гибких металлических «ремней». Руки вошли в «рукава», вделанные с внутренней стороны крыльев.

Звездоплаватель, но присоединившийся к своим товарищам, поднял с земли свои крылья и подошел к людям. Семеро других, уже готовые к полету, стояли, не трогаясь с места, и ждали чего-то.

Звездоплаватель медленно надел на себя летательный аппарат. Он явно хотел показать людям, как это надо делать. Продев руки в «рукава», он глазами указал на маленький ящичек, прикрепленный под левым крылом. На крышке ящичка было четыре кнопки. Он положил на них пальцы и нажал на первую кнопку, справа. С тихим шуршащим звуком крылья распахнулись. Их размах достигал четырех метров. На вид они были жестки и упруги. Каркас, на котором они держались, был, очевидно, внутри. Переждав минуту, чтобы дать возможность людям осмотреться, он кивком головы снова обратил внимание на кнопки и нажал вторую. Столб пыли поднялся с земли за его спиной. Но он не двигался с места. Показав, опять-таки глазами, на правую руку, он как бы попросил обратить внимание на второй такой же ящичек, на крышке которого находилась маленькая рукоятка. Он чуть-чуть, едва коснувшись, повернул рукоятку и сейчас же поставил ее в прежнее положение. Несмотря на молниеносную быстроту этого движения, звездоплаватель поднялся на метр от земли и опустился обратно. Пыль вихрем кружилась позади этой крылатой фигуры. Нажав третью кнопку, он остановил двигатель (ящик на спине был, несомненно, двигателем). Он нажал четвертую кнопку — и крылья сложились.

Все с волнением и интересом следили за этой демонстрацией.

— Ясно и, кажется, очень просто! — сказал Широков.

Звездоплаватель снял с себя летательный аппарат и протянул его Куприянову. Он явно приглашал его полететь.

— Ну, нет! Это не для меня! — сказал профессор.

— Я полечу! — воскликнул Широков.

— Упадете и разобьетесь, — сказал Штерн.

— Конечно, упадете, — поддержал его Куприянов.

— Я так не думаю, — возразил президент. — Эти люди очень разумны и не стали бы предлагать лететь, если бы не были уверены в устойчивости аппарата. Они должны понимать, что у нас нет и не может быть опыта.

— Я полечу! — повторил Широков. — Когда-то я мечтал стать планеристом...

Он решительно протянул руку к крыльям.

Звездоплаватель улыбкой выразил свое одобрение. Его узкие глаза смотрели прямо в глаза молодому медику.

— Вьельи! — сказал гость.

По интонации это слово, вероятно, означало «смелее».

Широков с удивлением заметил, что совсем не волнуется. Он надел на себя аппарат, оказавшийся очень легким, и продел руки в «рукава». Кнопки и рукоятка оказались как раз под пальцами. Звездоплаватель заботливо помогал ему. Он еще раз показал на каждую кнопку и жестами объяснил, для чего они служат.

Широков кивнул головой.

— Петр Аркадьевич! — взволнованно сказал Куприянов. — Может быть, лучше не надо?

— Нет, — ответил Широков. — Теперь уже поздно!

Он подошел к семерым звездоплавателям, которые встретили его ласковыми, одобрительными улыбками.

Командир сказал что-то, и его товарищи раздвинулись, освобождая место друг другу, чтобы иметь возможность свободно раскрыть свои крылья. Широков стоял рядом с командиром.

Ему еще как-то не верилось, что через несколько секунд он действительно превратится в птицу и полетит по воздуху с помощью этого непонятного аппарата. Он стоял и улыбался.

Раздался сильный шорох, и семь пар крыльев раскрылись рядом и позади него.

Широков стиснул зубы и нажал кнопку. Аппарат раскрылся с такой силой, что его руки поднялись сами собой.

Командир повернул к нему голову и кивнул.

Широков нажал вторую кнопку. Он ничего не почувствовал. Увидел только, как у ног командира вихрем поднялась пыль. Из ящика, расположенного на спине, очевидно, била сильная струя воздуха или какого-нибудь газа.

Он знал, что рукоятка, расположенная справа, служит для усиления струи, и понимал, что надо повернуть ее, но не мог сделать этого: его пальцы вдруг онемели.

Он увидел, как Куприянов быстро направился к нему, и понял, что тот хочет запретить ему лететь. Поборов минутное оцепенение, он резко повернул ручку.

Земля провалилась вниз. Он почувствовал упругое сопротивление воздуха. Мощная сила несла его вперед. Тело само собой приняло горизонтальное положение. Рядом висел в воздухе командир звездолета, внимательно наблюдая за ним. Широков увидел внизу дорогу и понял, что летит к лагерю. Командир наклонил тело и повернул влево. Широков поднял правую руку и опустил левую. Его тело послушно повернуло в нужном направлении. Он чуть повернул ручку и полетел быстрее, догоняя командира. За ними летели остальные шестеро.

Чувство страха совсем исчезло. Аппарат был послушен. Широков целиком отдался необычайному и приятному ощущению этого свободного полета. Он наклонялся вправо и влево, опускался вниз и снова поднимался. Его спутники повторяли все его движения, очевидно, еще не решаясь оставить его одного. Они держались близко к нему и, казалось, были готовы в любую секунду прийти на помощь.

Прошло не более двух минут, и Широков почувствовал себя так, словно десятки раз летал на этих чудесных крыльях.

Они летели к кольцу толпы и, очутившись над нею, опустились совсем низко.

Широков намеренно отстал, пропустив своих спутников вперед. Они не возражали против этого, убедившись, что их земной товарищ чувствовал себя свободно.

Широков видел внизу, на расстоянии всего трех — четырех метров, поднятые к ним бесчисленные лица, слышал оглушительный шум приветственных криков. Шапки летели вверх, едва не задевая крылатых звездоплавателей. Несколько кепок и фуражек, подкинутых слишком высоко, были далеко отброшены струей от двигателей, Широков вспомнил при этом катастрофу под Чкаловом и понял, что эти аппараты двигались по тому же принципу, что и весь космический корабль.

Его спутники описывали в воздухе широкий круг. Они явно хотели облететь все кольцо толпы.

Широков внезапно почувствовал, что его руки устали, они начали болеть все сильней и сильней...

Группа ученых, корреспонденты и несколько офицеров полка стояли на том же месте, наблюдая за полетом. Куприянов очень волновался за своего ассистента, но, увидя, как легко и свободно он летит, успокоился.

— Молодец! — воскликнул Штерн.

— Жаль, что я уступил ему место, — шутливо сказал Куприянов.

— Ну, вот и состоялось это знаменательное событие, — проговорил президент. — И они оказались обыкновенными людьми! А сколько было гипотез!

— Я сразу не поверил, что это птицы, — сказал Лебедев. — Организм высокоразумных существ формируется трудом. Для труда необходимы соответствующие органы тела — руки или что-нибудь подобное рукам, но не крылья. Вы заметили, какие у них длинные и гибкие пальцы? Рука не только орган труда, она также его продукт, как говорил Фридрих Энгельс.

— Это верно, — сказал Аверин. — Руки свидетельствуют, что на их планете, так же как на Земле, царит труд.

— Без труда не построишь такой корабль, — заметил Неверов.

— Меня интересует: сможем ли мы осмотреть корабль внутри? — сказал Куприянов.

— А почему же нет?

— А каким способом мы проникнем в него?

— Может быть, есть другой выход, внизу, а если нет, то можно затребовать вертолет, — ответил Неверов.

— Это удачная мысль, — подхватил Штерн. — Если Михаил Михайлович не хочет уподобляться птице, то мне это и подавно не удастся.

Звездоплаватель, молча стоявший рядом, тронул Куприянова за плечо и показал рукой налево.

Крылатые фигуры несколько минут назад скрылись за шаром. Все видели, что Широков летел сзади. Теперь, когда они появились с другой стороны, их было только семеро.

Несколько секунд люди не могли понять, что это значит. Семь фигур летели вперед. Восьмая не появлялась.

Но вдруг спокойное течение полета нарушилось. Семь «птиц» резко повернули обратно. Очевидно, они заметили исчезновение своего спутника,

— Это Широков! — испуганно сказал Куприянов. — Он упал!

Все побежали, огибая шар. Они увидели, как звездоплаватели опустились на землю. Потом одна фигура поднялась в воздух и быстро полетела прямо к шару. Пять других тоже поднялись и продолжали полет по прежнему направлению.

— Кажется, все благополучно, — облегченно сказал Неверов. — Один из них остался с Широковым. Наверное, сломалось что-нибудь.

Направившийся к кораблю звездоплаватель быстро подлетел к ним и спустился на землю. Он кивал головой и улыбался, словно хотел сказать: «Все в порядке!»

— Они поняли, что мы будем волноваться, и послали его успокоить нас, — сказал Штерн. — Это не только люди — это очень хорошие люди! — прибавил он.

Наконец Широков и звездоплаватели, целые и невредимые, опустились у корабля.

— Что случилось, Петр Аркадьевич? — спросил Куприянов.

— Устал, — ответил молодой человек. — Почувствовал такую боль в руках, что был вынужден опуститься на землю. К этому аппарату надо привыкнуть.

— Напугали вы нас, — сказал президент. — Ну, как впечатление?

— Замечательно! — ответил Широков.

Между тем командир звездолета стал настойчиво приглашать людей Земли посетить корабль. Он указывал на крылья, потом на Широкова, улыбался, жестами предлагая надеть аппарат и подняться наверх. Его мимика была так выразительна, что иногда казалось, что он просит словами.

«Ваш товарищ летал, — словно говорил он, — и с ним ничего не случилось. Наденьте крылья, и я покажу вам наш корабль».

Куприянов всеми способами старался объяснить ему, что завтра прилетит вертолет и тогда они примут приглашение, но из его объяснений ничего не выходило. Звездоплаватель не понимал.

Широков взял карандаш и нарисовал на листке из блокнота шар, старательно изобразив над ним вертолет с опущенной лестницей и фигурками людей. Затем он указал на солнце. Командир корабля закивал головой. Он хорошо все понял.

— Кьатьрьи! — сказал он.

— Кятьри! — ответил Широков, решив, что это слово означает «завтра».

После этого графического объяснения командир оставил в покое Куприянова и все свое внимание перенес на Широкова, приглашая его одного посетить корабль сегодня.

Предложение было очень заманчиво, и Широков спросил профессора, не будет ли тот возражать.

— Нисколько! — ответил Куприянов. — Могу только позавидовать вам.

— Скажите ему, что я тоже хочу с вами, — сказал Синяев, обращаясь к Широкову, как к «опытному» уже переводчику.

— Если можно, то и меня возьмите, — сказал Ляо Сен.

— И меня! И меня!... — послышались со всех сторон просьбы корреспондентов.

Широков обратился к командиру звездолета. Тот, очевидно, догадался, о чем идет речь, и показал два пальца. Это означало, что посетить корабль могут одновременно два человека.

— Пусть на корабль отправятся товарищи Ляо Сен и Широков, — сказал Куприянов. — Остальные подождут до завтра. А двух человек, которые отдадут вам свои аппараты, мы отведем в лагерь и покажем им нашу жизнь.

Когда восемь человек скрылись внутри шара, Куприянов пригласил оставшихся пройти в лагерь.

Звездолет

О

чутившись на вершине шара, Ляо Сен и его спутник увидели, что находятся на небольшой плоской площадке. Посередине было круглое отверстие диаметром около полутора метров. Оно напоминало колодец или шахту с металлическими стенками.

Широков заглянул туда. Труба уходила глубоко вниз. Ее дно скрывалось во мраке.

Командир корабля снял с себя крылья. Все сделали то же. Он наклонился и нажал маленькую кнопку у края трубы.

Прошло несколько секунд, и снизу беззвучно поднялась круглая плоская крышка. Она остановилась как раз у края колодца и так плотно закрыла отверстие, что неразличимо слилась с поверхностью шара. Если бы не узкая синяя полоса, идущая по краю крышки, было бы невозможно найти ее.

Трое звездоплавателей стали на эту крышку и жестами пригласили Широкова присоединиться к ним. Очевидно, подъемная машина могла поднять одновременно только четырех человек. Три звездоплавателя и Ляо Сен остались наверху.

Крышка дрогнула и плавно опустилась вниз.

Кругом было совершенно темно. Высоко над головой виднелся светлый круг выхода. По его видимой величине Широков определил, что они опустились не меньше чем на десять метров. Это было уже близко к центру шара.

Машина остановилась без малейшего толчка. Раздался слабый свист, потом металлический звук, и темная заслонка, как показалось Широкову, над самой их головой закрыла колодец. Кусочек неба, видимый наверху, исчез.

Мрак еще больше сгустился. До сих пор Широков слабо, но все же различал черные тени своих спутников. Теперь и эти тени исчезли. Их окружала полная темнота.

Внезапно он почувствовал резкий и неприятный запах. Замкнутая со всех сторон кабина наполнилась каким-то газом. Стало трудно дышать.

Был ли это воздух Каллисто?..

Он не знал, что подумать. Мелькнула тревожная мысль: «Очевидно, эти существа не понимают, что мы не можем дышать таким воздухом, привычным для них».

Рука звездоплавателя коснулась его руки и сжала ее нежно, ласково, успокаивая...

И вдруг запах исчез. Воздух снова стал чистым.

Раздался мелодичный звон. Стенки кабины раздвинулись, и яркий свет на мгновение ослепил Широкова.

Открылась внутренность корабля.

Первое, что пришло ему в голову, было сознание, что он дышит воздухом чужой планеты. Вся процедура спуска доказывала, что звездоплаватели не допускали в свой корабль воздух Земли. Может быть, газ, наполнивший кабину, как раз и предназначался для того, чтобы каким-то образом уничтожить в ней земной воздух и заменить его своим?

«Но если это так, — подумал Широков, — то мы можем заразиться неизвестной на Земле болезнью, вдохнуть в себя неизвестный нам микроб, с которым наш организм не сумеет справиться».

Эта мысль мелькнула и тотчас же исчезла. Он чувствовал доверие к этим обитателям другого мира и подумал, что если бы существовала такая опасность, то они не допустили бы земных людей на корабль.

Он с любопытством осмотрелся.

Помещение, в котором он находился, представляло собой как бы внутренность граненого шара, перерезанного внизу плоскостью пола. Стенки этого шара состояли из правильной формы восьмиугольных панелей, сделанных из чего-то похожего на молочное стекло. Сходство со стеклом усиливалось тонкой металлической рамой или оправой, в которую были вделаны эти панели. Помещение имело пять или шесть метров в диаметре. Пол был сплошь металлический и состоял из ясно видимых отдельных плит. В середине, на длинных и тонких металлических стержнях, уходящих в стены, висело что-то похожее на большой щит управления, какие Широкову приходилось видеть на электростанциях. Перед ним соединенное со стержнем, поддерживающим самый щит, находилось мягкое кресло совершенно «земного» вида. Никакой другой мебели в помещении не было. Пол проходил как раз под щитом, но, очевидно, не служил ему опорой.

В нескольких местах, наверху и почти у самого пола, были расположены источники света, закрытые выпуклыми матовыми стеклами или чем-то очень похожим на стекло.

Выйдя из кабины, они оказались на небольшой площадке с перилами. Вниз вела металлическая лестница. Напротив Широков увидел вторую такую же площадку и лестницу. Там, очевидно, была расположена другая подъемная машина, ведущая на поверхность шара.

Командир корабля жестом указал вниз. Широков спустился по лестнице. За ним последовали хозяева.

Они сняли с себя свои меховые комбинезоны и оказались в легких одеждах, сквозь которые просвечивали их черные тела.

Только сейчас Широков почувствовал, что внутри корабля было очень жарко. Он вспомнил, что, несмотря на знойный августовский день, звездоплаватели были очень тепло одеты. Сопоставив это с черным цветом их кожи, он предположил, что на неизвестной планете Каллисто, с которой прилетели эти люди, вероятно, значительно жарче, чем на Земле. (Это предположение впоследствии оказалось правильным.)

Он услышал, как снова опустилась подъемная машина и появились Ляо Сен и трое оставшихся с ним наверху звездоплавателей. Профессор без приглашения спустился по лестнице к Широкову.

— Что это за газ? — спросил он, кивнув головой назад, в сторону подъемной машины.

— Сам не знаю, — ответил Широков,

Три спутника Ляо Сена тоже сняли свои теплые одежды. На них были мягкие, разных цветов брюки, похожие на лыжные, с широкими поясами и легкие, почти прозрачные рубашки. Командир и еще два звездоплавателя были в синих костюмах, один в темно-сером и двое в красных.

Помещение было шарообразным, но пол проходил гораздо ниже центра этого граненого шара, и боковые стенки подходили к нему наклонно, под очень тупым углом.

Неожиданно один из восьмиугольников, примыкавших к полу, сдвинулся, отошел назад, затем скользнул в сторону. Образовался люк. Снизу поднялись еще два звездоплавателя, одетые в такие же костюмы: один — в серый, другой — в зеленый.

Значит, в экипаже корабля есть еще люди!.. Сколько же их скрыто в огромном корпусе звездолета?..

Тот, которого принимали за командира, указал на звездоплавателя в сером:

— Дьень Сьиньгь!

Потом он протянул руку к другому, в зеленом костюме, и представил его:

— Рьигь Дьиегьонь!

Он обвел рукой окружающее пространство, словно охватывая весь корабль, потом опять указал на того же человека и снова повторил: — Рьигь Дьиегьонь. Широков и Ляо Сен поняли, что человек в зеленом был или командиром звездолета или его конструктором.

Они поклонились и назвали свои имена. Китайский лингвист произнес свое имя на манер гостей: «Льао Сьень, — желая облегчить им произношение.

Широков, назвавшись, протянул руку. Он сделал это инстинктивно и сразу понял, что такой обычай неизвестен гостям.

Ригь Диегонь улыбнулся и, не беря руки, обнял сначала Широкова, потом Ляо Сена. То же сделал его товарищ. Они были не молоды, с совершенно седыми волосами, явно старше остальных. Широков подумал, что им, вероятно, трудно пользоваться крыльями и что именно поэтому они не вышли из корабля.

Ригь Диегонь что-то сказал, и пятеро звездоплавателей один за другим спустились в люк и исчезли. Остались два старика и тот, которого принимали за командира.

Широкову захотелось узнать его имя. Он по очереди указал на вновь пришедших и повторил их имена. Потом указал на него и вопросительно замолчал.

Звездоплаватель понял. Приложив руку к груди, он сказал:

— Дьень Бьяиньинь!

Диегонь обратился к Широкову и, погладив его по плечу, руками изобразил крылья. Молодой ученый понял, что командир звездолета видел его полет и хвалит за смелость. Он вспомнил, что звездоплаватели каким-то образом видят сквозь стенки своего корабля, и ему захотелось узнать, как это делается. Но он не знал, как спросить. Несколько раз он показывал на свои глаза и затем на стены, но звездоплаватели не понимали. Они внимательно и серьезно наблюдали за его мимикой, но, очевидно, не могли догадаться, чего хочет от них человек Земли. Они о чем-то поговорили между собой, и Диегонь жестами пригласил Широкова и Ляо Сена идти за ним. Приходилось временно оставить вопрос о «глазах» звездолета и подчиниться желанию хозяев.

— Узнаем потом, — сказал Ляо Сен.

Диегонь подошел к восьмиугольному люку и спустился по маленькой, всего в четыре ступени, лестнице. Широков, Ляо Сен и два других звездоплавателя пошли за ним.

Они очутились в круглом коридоре, напоминавшем внутренность широкой трубы. Коридор, как оказалось, был устроен кольцом вокруг шарообразной комнаты. Бьяиньинь жестами объяснил, что такой же круглый коридор был еще и наверху.

Через каждые несколько шагов коридор был освещен такими же лампами, прикрытыми матовыми стеклами, как и центральный пост. (Шарообразная комната была явно тем помещением, откуда осуществлялось управление космическим кораблем в полете.) Пол был покрыт чем-то вроде резиновой дорожки. Широков наклонился и пощупал материал. Это была не резина.

Они прошли шагов двадцать. Диегонь остановился и нажал кнопку. В этом месте снова оказалась совершенно незаметная дверь.

Все двери и люки космического корабля были так тщательно пригнаны, что их трудно было заметить. Это было сделано с какой-то целью, но с какой, Широков не мог догадаться.

Подъемная машина, летательные аппараты, двери — все приводилось в действие при помощи кнопок. Они, очевидно, служили для включения электрического тока. Предположить на корабле существование электростанции было трудно. Ток, по-видимому, давали аккумуляторы.

«Здесь много интересного для Манаенко», — подумал Широков.

Оказавшаяся перед ними дверь вела в другой, узкий коридор с лестницей, круто поднимавшейся вверх. Лестница не была прикреплена к стенам.

Широков был мило знаком с вопросами звездоплавания, но его знаний было достаточно, чтобы догадаться: пол в центральном посту и эта лестница не являлись постоянными частями корабля. Они были нужны, вероятно, только тогда, когда звездолет находился в поле тяготения. Во время полета эти части были не нужны и, наверное, убирались.

Поднявшись по лестнице, они опять-таки оказались перед герметически закрытой дверью, которая открылась, когда нажали нужную кнопку.

Они вошли в небольшое, тесное помещение. Оно было полно толстых металлических труб, которые со всех сторон выходили из стен и оканчивались у массивного цилиндра — метра полтора в поперечнике. И цилиндр и трубы были сделаны из того же голубовато-белого металла, из которого состоял корпус корабля. Цилиндр уходил в противоположную стену.

Бьяининь, взяв у Широкова блокнот и карандаш, быстро нарисовал шар. Вокруг шара, со всех сторон, он изобразил звезды. Это явно означало: корабль в полете. Позади шара он нарисовал несколько длинных прямых хвостов, имевших вид пара. Потом он указал на цилиндр.

— Это двигатель, — сказал Ляо Сен.

— Да, это один из их двигателей, — ответил Широков. — Корабль приводится в движение реактивной силой.

Бьяининь опять указал на цилиндр и несколько раз сжал и выпрямил пальцы обеих рук.

— Восемьдесят, — сказал Широков, — Неужели у них восемьдесят двигателей?

— Это не удивительно, — ответил Ляо Сен. — Корабль так велик, что для его полета нужна огромная сила. Он должен иметь возможность двигаться во все стороны. Вспомните черные отверстия, закрытые решетками. Это наружные отверстия дюз¹.

¹ Дюзы — выходные каналы, по которым истекают газы или поток частиц, служащие для получения реактивной тяги.

По знаку Диегоня они снова спустились в круглый коридор.

На этот раз нужная дверь, вернее, люк, оказалась внизу, под полом. Бьяининь откинул «резиновую» дорожку и уже не кнопкой, а просто рукой поднял крышку этого люка. Здесь была не временная, а постоянная винтообразная лестница. Она уходила прямо вниз. Спустившись по ней, они очутились в небольшой, сплошь металлической комнатке с прямоугольными стенами, полом и потолком.

В одной из стен, в углублении, была дверь, которая открылась обычным порядком, то есть при помощи кнопки. За этой дверью оказалась вторая. Обе двери были очень массивны.

За ними находилось помещение, занятое какой-то большой и сложной машиной. Так, по крайней мере, показалось Широкову и Ляо Сену. Внешне этот агрегат мало походил на машину. Не было заметно никаких движущихся частей. Тяжелые металлические щиты, скрепленные между собой болтами, составляли как бы кожух, под которым сквозь толстые узкие «стекла» виднелись металлические трубы. Две массивные рукоятки на длинных стержнях, какие-то трубочки с металлическими шариками в них были расположены снаружи и ограждены легкой решеткой, выкрашенной в ярко-зеленый цвет. В этом помещении пол был отнюдь не временный и состоял из разноцветных плиток, напоминающих керамику, образующих красивый, но непонятный узор.

Ляо Сен хотел подойти ближе к машине, но Диегонь остановил его и отрицательно покачал головой. Очевидно, нельзя было подходить. Они остались стоять у самой двери.

Диегонь протянул руку к машине, потом обвел ею вокруг и в заключение положил к себе на грудь с правой стороны. Что он хотел этим сказать, не поняли ни Широков, ни Ляо Сен.

По-видимому, звездоплаватели хотели, чтобы их гости как следует рассмотрели эту таинственную машину, потому что они около пяти минут не двигались с места.

Широков был уверен, что перед ними находится одна из самых главных, если не самая главная часть космического корабля. Выражение лица Диегоня, насколько он понимал его, показывало, что он демонстрирует людям эту машину с чувством гордости. Чем же он гордился? Конечно, техникой своей планеты! Техникой Каллисто!

На секунду Широков представил себе, что роли переменились. Вот он, командир советского звездолета, прилетевшего на другую планету, показывает ее обитателям чудесное творение человеческого гения, могучее создание мысли и воли человека Земли. Какое чувство испытывал бы он тогда?..

Он повернулся к командиру корабля: «Не его ли конструкции была эта машина?» — и, взяв его руку, крепко сжал ее. Жест был непонятен этому черному человеку, но чувство, побудившее к нему, он хорошо понял. Протянув руку, он длинными черными пальцами коснулся головы Широкова и погладил его по лбу. На серых губах появилась ласковая улыбка.

По той же винтовой лестнице они поднялись наверх и прошли опять в шарообразную комнату (Широков мысленно называл ее центральным постом.) Диегонь подошел к пульту и сел в находящееся перед ним кресло. Положив руки на рукоятки, он обернулся к людям и снова улыбнулся.

Широков и Ляо Сен поняли, что им демонстрируют управление космическим кораблем в полете. Не имея возможности говорить с гостями, хозяева не могли объяснить яснее. Но и так все было достаточно понятно. Гостям показали двигатель, машину, которая чем-то была связана с ним, и в заключение место командира корабля. Но не управляют же звездолетом вслепую?..

Диегонь нажал какую-то кнопку на пульте.

Широков и Ляо Сен с изумлением увидели, что один из восьмиугольников, находящихся на уровне их глаз, вдруг потемнел, потом стал ослепительно белым. И все исчезло. В стене было окно.

Они видели всю панораму лагеря так ясно, как будто это было действительно сквозное отверстие. Изображение получалось объемным, цветным и создавало полную иллюзию прямой видимости.

Это был огромный экран телевизора, съемочная камера которого находилась, по-видимому, в стенке корабля, позади экрана.

Бьяининь дотронулся до руки Широкова, словно призывая к вниманию. И вдруг панорама лагеря дрогнула и стала медленно приближаться. Как будто космический корабль сдвинулся с места и поплыл к лагерю. Все ближе и ближе, и вот уже на всем экране видна только вершина березы. Каждая веточка, каждый листик казались столь близкими, что до них можно было рукой дотронуться.

И опять все поплыло, но уже в обратную сторону. Лагерь стал удаляться, пока не занял прежнего положения, соответствующего действительному расстоянию до него.

— Будущее нашего телевидения! — сказал Ляо Сен.

— Весь этот корабль — наше будущее, — отозвался Широков. — Мы находимся в мире будущего.

Диегонь нажал другую кнопку — и рядом с первым экраном появился второй. Вскоре все восьмиугольные панели, за исключением тех, которые находились позади лестниц, и еще трех, очевидно, служивших дверями, превратились в экраны.

Бьяининь погасил свет, и изображение приобрело еще большую четкость. Если у Широкова и Ляо Сена были какие-нибудь сомнения относительно природы этих «окон», то теперь они рассеялись: это было телевидение, но неизмеримо более совершенное, чем на Земле.

Корабль исчез. Они стояли на полу, висящем в воздухе. Кругом и над головой была решетка из металлических прутьев в виде восьмиугольных ячеек. А за ней расстилался пейзаж, окружающий звездолет. Вверху ярко синело небо и нестерпимым блеском сияло солнце, заливая своим светом внутренность корабля. Солнечные лучи светили, но не грели, проходя через оптическую систему и провода, соединяющие съемочные камеры с экранами.

Тайна «глаз» корабля объяснилась просто и естественно: в наружных стенках помещались съемочные телекамеры, работающие автоматически и снабженные телеобъективами, силу которых можно было произвольно изменять с центрального поста.

— Артем Григорьевич с ума сойдет от восторга, — сказал Широков, когда экраны погасли и все приняло прежний вид.

— А вы еще не сошли? — улыбнулся Ляо Сен. — Я недалек от этого.

По приглашению хозяев они опять прошли в круглый коридор, спустились по другой лестнице и оказались в комфортабельно обставленной комнате. Она была совершенно круглая. Но так же, как и в центральном посту, здесь был пол. Широков подумал, что он тоже, вероятно, временный.

В комнате было много мягкой мебели, по форме очень похожей на земную. На стене находился большой щит с многочисленными приборами, и это навело Широкова на мысль, что они попали в каюту командира звездолета.

Книги

Д

иегонь жестом пригласил всех сесть в кресла. Это было сделано совсем по-земному. Бьяининь и Синьг достали из шкафа (как иначе было назвать этот предмет, столь похожий на обыкновенный шкаф?) две большие книги, как показалось Широкову, в кожаных переплетах, положили их на стол и тоже сели.

Диегонь взял одну книгу и положил ее перед Широковым. Синьг положил другую перед Ляо Сеном.

Глубокое волнение охватило молодого ученого. Сейчас он увидит то, чего никогда еще не видели человеческие глаза...

Какие тайны откроются ему?

Он заметил, что у всегда невозмутимого китайского ученого заметно дрожала рука, когда он раскрывал книгу.

На первой странице (листы были плотны и толсты) Широков увидел... изображение космического корабля, на котором они находились. Это была, по-видимому, фотография.

Корабль стоял среди широкого поля, поросшего низкой оранжево-красной травой. Вдали виднелись какие-то здания. Около корабля не было ни одного человека. Над полем плыли облака, совсем такие же, как на Земле. Цвет неба был слегка желтоватым.

Оранжево-красная трава и желтое небо придавали пейзажу какой-то фантастический, неправдоподобный вид.

Широков пристально вглядывался в этот впервые увиденный человеком ландшафт чужой планеты. Красная трава могла быть следствием жаркого климата Каллисто, но почему небо было такого странного цвета? Чем это было вызвано?

Он перешел к следующей странице.

Это была схема... схема «солнечной» системы, к которой принадлежала планета Каллисто. Рисунок был в точности такой, какие неоднократно видел Широков в книгах по астрономии, где изображалась наша солнечная система. Так же в центре схемы находилось «солнце» и вокруг него орбиты планет.

Их было двенадцать. Четвертая была обведена красным кружком, и Широков понял, что это и есть Каллисто. Седьмая планета, как маленькое солнце, была окружена пятью орбитами спутников и напоминала Широкову Юпитер. На схеме виднелись какие-то непонятные значки, которые, по всей вероятности, представляли собой цифры.

Следующий рисунок опять изображал корабль, летящий среди звезд. Зеленая пунктирная линия шла от одной из них к другой. Узоры созвездий были совершенно незнакомы Широкову.

«Это все надо показать Семену Борисовичу», — подумал он.

На следующем листе опять было изображено звездное небо с летящим по нему кораблем. Но созвездия были уже знакомыми. Зеленая пунктирная линия отсутствовала. Широков узнал созвездия Большой Медведицы, Ориона, Лебедя и некоторые другие. Одна из звезд была обведена красным кружком. Это было «солнце» Каллисто, но какая это была звезда, он не знал. Заметив, что Ляо Сен рассматривал тот же рисунок (книги были совершенно одинаковы), он спросил у него, что это за звезда, но китайский ученый не смог ответить на его вопрос: он знал астрономию не лучше Широкова.

Как жалко, что с ними не было Штерна или Синяева. Интересующий весь мир вопрос, откуда прилетел корабль, был бы уже выяснен.

Диегонь указал на обведенную кружком звезду, потом на себя и Бьяининя. Широков кивнул головой.

Да, эта звезда была центральным светилом той системы, с которой прилетел звездолет.

В эту минуту Широков проклинал себя за то, что недостаточно интересовался астрономией. Как он был глуп!

Но загадка оставалась загадкой, и волей-неволей приходилось перейти к следующей странице.

Перевернув лист, Широков замер: это была фотография... но какая!

Не раз люди пытались представить себе, как выглядит их планета со стороны, из мирового пространства. В любой астрономической книге можно встретить описание фантастической картины — Земля в пространстве!

И вот перед глазами Широкова была его родная планета, сфотографированная с расстояния многих тысяч километров. На фоне звездного мира висел голубоватый, белесый диск, окруженный словно прозрачной дымкой, сквозь которую смутно проступали очертания Северной Африки, Средиземное море и южные берега Европы. Характерный «сапог» Италии, нацелившийся своим носком в «футбольный мяч» Сицилии, не оставлял никаких сомнений, что это была Земля, а не другая какая-нибудь планета.

Эта фотография, которую, несомненно, удастся размножить, станет уникальным сокровищем, пока люди Земли сами не научатся летать в межпланетных просторах и не смогут получить другую, подобную этой.

Широков с трудом заставил себя перейти к следующей странице.

Пережитое им волнение при виде Земли, снятой из точки, находящейся вне ее атмосферы, было так сильно, что рисунок, помещенный на очередном листе, почти не поразил его, хотя сам по себе он мог поразить кого угодно.

На нем он увидел звездолет, стоявший... у лагеря!

Рисунок был прекрасно выполнен. Палатки, одинокие березы, дорога, на которой опустился шар, все мелкие подробности местности были изображены в красках рукой хорошего художника.

Да, это была не фотография, а рисунок, выполненный от руки. Значит, на корабле есть художник!

Просмотренные пять страниц изображали путь звездолета от старта до финиша. Что могло быть дальше?

Следующая страница пестрела математическими формулами. Значки были чужды и непонятны, но это была математика. Широков без труда узнавал характерные линии геометрических фигур. Они были такими же, как на Земле.

Но разве могло быть иначе? Математика всюду одинакова. Это наука общая для всей Вселенной.

«Наши математики Штерн и Синяев легко разберутся в этих страницах», — подумал Широков и невольно вздохнул: для него эти значки были совершенно непонятны.

Шестнадцать листов подряд были посвящены математике. Очевидно, ученые Каллисто при ее помощи надеялись быстрее найти общий язык с обитателями других миров. Эта книга доказывала их уверенность в том, что они встретят обитаемые планеты на своем пути.

Что подумали звездоплаватели, видя, как их гости равнодушно перевернули эти страницы? Может быть, они были глубоко разочарованы?..

Внешне они ничем не выдали своих чувств.

После математических страниц началась... азбука!

Это явно была она! На каждом листе были крупно изображены две буквы.

Ляо Сен встрепенулся и впился глазами в эти непонятные знаки: это была его область.

Диегонь встал и локтями оперся на стол.

Широков видел перед самыми глазами его лицо, черное, морщинистое лицо с серыми губами и неестественно (если в природе может существовать что-нибудь «неестественное») длинными глазами.

Бьяининь указал на первую букву и произнес звук «ЛЬ». По укоренившейся привычке Широков ожидал услышать «А», но азбука Каллисто, очевидно, начиналась с согласных букв.

Он вынул блокнот и хотел срисовать значок, изображавший букву «Л», но Диегонь остановил его руку. Он указал на книгу, предлагая в ней нарисовать земное обозначение этой буквы. То же самое предложил Синьг Ляо Сену.

Люди поняли, что хозяева хотят обменяться азбукой. Это был первый взаимный урок языка. Теперь стало понятно, почему была не одна, а две книги. Одна предназначалась людям, вторая — звездоплавателям.

Ляо Сен предложил Широкову, умевшему неплохо рисовать, взять на себя книгу хозяев. Молодой медик тщательно вычертил рядом с «ЛЬ» Каллисто земное «Л» (в русском начертании).

За «Л» последовало «Д».

В языке гостей оказались все буквы русского алфавита, за исключением «Ш», «Щ» и «Ч». Незнакомых Широкову звуков не было совсем.

Это облегчало людям изучение языка Каллисто, но затрудняло звездоплавателям изучение русского языка.

Широков решил во что бы то ни стало овладеть языком гостей.

Это намерение совпадало с его тайными мыслями, которые еще более настойчиво осаждали его после того, как он увидел каллистян и убедился, что они такие же люди, как он сам, правда, черные и с несколько иными чертами лица, но все же самые настоящие люди. Он понял в этот момент, что его неожиданная для него самого храбрость, когда ему предложили подняться на крыльях, объяснялась той же причиной, о которой он все же боялся думать определенно.

Книга (точнее говоря, альбом) заканчивалась азбукой. Это было пособие для облегчения первого знакомства, и только.

Когда последняя русская буква — «Ж» — была нарисована в альбоме, Бьяининь встал и торжественно передал его Ляо Сену. Второй альбом, с изображением русских букв, он прижал к груди.

Первый урок был окончен.

Широкову и Ляо Сену очень хотелось увидеть другие книги и фотографии, не имевшие «учебного» характера, но хозяева, очевидно, решили, что на первый раз вполне достаточно.

Они опять перешли в центральный пост. Сквозь «окна» Широков увидел, что возле корабля стоят Куприянов, Штерн и два звездоплавателя, оставшихся в лагере.

Пора было покидать корабль.

Сколько времени они пробыли в нем, Широков не знал. Может быть, прошел час, а может быть, десять. Время пролетело незаметно.

На этот раз кабина подъемной машины не наполнялась никаким газом. Он, очевидно, был нужен только при входе. Диегонь попрощался с гостями у подножия лестницы. Бьяининь и Синьг проводили их наверх.

Оказавшись снова на вершине шара, Широков обратил внимание, что вокруг корабля не было прежней толпы: она успела разойтись. Даже с высоты тридцати метров никого не было видно. Это доказывало, что они пробыли на корабле довольно долго.

Сотис — звезда Нила!..

Она имела огромное значение для Египта.

В то время еще не существовало календаря и люди не умели определять времена года.

Веками разливы Нила заставали земледельцев врасплох, причиняли страшные бедствия. Египтяне не знали, как предвидеть эти разливы, как заранее и своевременно предсказывать их.

Плодородие полей зависело от Нила. Он давал жизнь Египту, но он же был и коварным врагом. Определять начало разливов было необходимо.

Египет остро нуждался в предсказателе, и в конце концов его нашли... на небе!

Люди наконец заметили, что разливу Нила всегда предшествует появление одной и той же блестящей звезды. Сверкая в лучах утренней зари, она как бы предупреждала о грозящей опасности.

Египтяне назвали эту звезду «Сотис». Ее считали божеством, в ее честь строили храмы, ей поклонялись, ей приносили жертвы.

Сотис — великая и добрая покровительница Египта!

На заре цивилизации звезда Сотис способствовала возникновению египетской астрономии.

Ее знали не только в Египте.

Древние греки называли ее «Сейриос», римляне— «Сириус», что, значит «Блистающий».

Под этим названием она и вошла в современную астрономию.

Сириус — самая блестящая звезда на небе Земли. В северном полушарии, в частности в СССР, она видна зимой, на южной стороне горизонта, в созвездии «Большого Пса». Даже красавица северного неба — Вега, голубым бриллиантом сверкающая почти в зените, не может соперничать блеском с Сириусом.

Сириус — один из ближайших соседей нашего Солнца. Из видимых простым глазом звезд только «альфа Центавра» находится ближе к нам.

Ближайший сосед!..

Эти слова, когда речь идет об астрономии, имеют несколько иное значение, чем в обиходном разговоре. «Ближайший сосед» находится от нас на расстоянии 8,6 световых лет!..

Это значит, что свет Сириуса, пролетая триста тысяч километров в секунду, доходит до Земли только через восемь лет и семь месяцев!

Трудно представить себе подобную «близость»!

Но все же Сириус имеет полное право называться «близким»: другие звезды находятся гораздо дальше.

Солнце — звезда желтая, Сириус — белая. Температура Сириуса гораздо выше солнечной. Он светит абсолютно в 17 раз ярче Солнца и в 2 раза превосходит его по диаметру!

В 1862 году у Сириуса был обнаружен спутник, предсказанный за восемнадцать лет до этого астрономом Бесселем на основании математического исследования движения Сириуса в пространстве. Этот спутник необычен.

Названный «Сириус-В», он очень невелик. По размерам он только в три раза больше Земли, но, несмотря на это, оказывает заметное влияние на движение своего гигантского «солнца». Под воздействием притяжения маленького спутника Сириус уклоняется от прямого пути. Это может произойти только в том случае, если масса спутника очень велика.

Так и оказалось.

Сириус-В, имеющий всего сорок тысяч километров в диаметре, по массе почти равен (0,8) нашему Солнцу! Это доказывает невероятную плотность вещества, из которого он состоит. До того как был открыт Сириус-В, физики не подозревали о существовании в природе веществ, в пятьдесят тысяч раз более плотных, чем вода.

Сперва это казалось необъяснимым. Подобная плотность «противоречила законам природы»...

Но законам природы нельзя противоречить.

Люди проникли в тайны атома, и то, что казалось невозможным, стало легко объяснимо. Загадка Сириуса-В была раскрыта наукой.

Итак, солнце Сириус имел спутника! Но есть ли у него другие спутники, другие планеты?

На этот вопрос астрономия не могла ответить. Планеты сами не светятся. Они освещаются своим «солнцем». (Сириус-В был усмотрен в телескоп только потому, что светится сам.) На исполинских расстояниях, отделяющих звезды друг от друга, при современном состоянии оптической техники нельзя увидеть слабый, отраженный свет планет. Их присутствие можно только подозревать.

И астрономия подозревала, даже больше, была уверена, что не только наше Солнце имеет планетную систему, что планеты — это обычное явление в мире звезд. Но подозревать и даже быть уверенными — это все же не то, что доказать.

А доказательства, которое убеждало бы всех, не было.

Множественность планетных систем и логическое следствие из него — множественность обитаемых планет — оставались заманчивой, красивой сказкой.

Но сказка стала былью.

Прилетел космический корабль! Обитатели другого мира ступили на Землю. И они оказались людьми!

Много раз писатели-фантасты пытались изобразить жителей других миров. Но странно! Все, за редкими исключениями, рисовали образы существ, не имеющих ничего общего с человеком Земли.

Чем это было вызвано? Может быть, подсознательное, веками укоренявшееся в голове убеждение, что ТАКОГО человека, как на Земле, не может быть нигде в другом месте, мешало этим писателям понять ту простую истину, что человек есть продукт развития живого существа, приспособившегося к труду. Формы человеческого тела — это результат длительной эволюции, протекавшей в борьбе с природными условиями жизни, существующими на Земле, и что везде, где эти условия сходны с земными, везде, где развитие материи привело к появлению разумного существа, этот процесс может идти сходным путем и привести к появлению существа, хорошо приспособленного к трудовой деятельности. Тело человека создано природой, а природа всегда идет по самому естественному, самому простому пути.

И на четвертом спутнике Сириуса, названном его обитателями Каллисто, природные условия оказались сходными с природными условиями Земли, и это привело к тому, что человек Каллисто оказался почти тождественным человеку Земли.

Эволюция шла одним путем, и результат оказался одинаковым.

Можно ли этому удивляться?

— Человек мыслит консервативно, — сказал Штерн. (Хотя в своих книгах он всегда удивлял научный мир смелостью суждений.) Я был убежден, что звездолет прилетел с «альфы Центавра», и только потому, что это ближайшая к нам звезда. Сириус мне даже в голову не приходил.

Прошло уже три дня после выхода из корабля его экипажа. За это время члены научной экспедиции и иностранные ученые побывали на звездолете, а гости, которых оказалось двенадцать человек, почти все время проводили в лагере. Вызванный вертолет удобно и просто доставлял ученых на вершину шара и обратно. Его услугами пользовались и гости.

В лагере привыкли к внешнему виду гостей, и их появление уже не вызывало острого любопытства.

С помощью жестов и рисунков ученые обеих планет уже сумели кое-что узнать друг о друге. Стало известно, что в экипаже корабля имеются астрономы, медики, биологи и инженеры. Удалось добиться полного взаимопонимания и в вопросе о том, чей язык будет изучаться, — Земли или Каллисто. Решили, что люди научатся говорить на языке гостей, так как, во-первых, этот язык был проще, а, во-вторых, твердые звуки оказались совершенно непроизносимыми для каллистян.

Кроме того, не могли же каллистяне изучать все языки Земли. На Каллисто, как объясняли гости, уже давно был один язык. Вообще, разговаривая с ними на «мимическом языке», Куприянов убеждался в том, что умственное развитие жителей Каллисто так же перегнало людей Земли, как и их техника. Совершенно не зная Земли и не имея никакого понятия о жизни на ней, каллистяне, казалось, понимали все, что им показывали и объясняли с помощью рисунка и мимики.

Лежнев и Ляо Сен целые дни проводили на корабле и под руководством Бьяининя и Вьеньяня (это было имя одного из астрономов корабля) энергично и настойчиво старались как можно быстрее овладеть языком и получить возможность обстоятельно побеседовать с гостями. Не приходится говорить, что все члены научной экспедиции, да и гости с большим нетерпением ждали конца этой работы.

К удивлению Куприянова, Широков присоединился к лингвистам и изучал язык гостей с таким усердием, что Лежнев был от него в восторге.

— У вас большие способности к изучению языка и прекрасная память, — говорил он молодому медику. — Вам следовало бы быть лингвистом.

— Жена не позволила, — отшучивался Широков, который никогда женат не был.

У него была тайная причина, почему он хотел научиться говорить «по-каллистянски», но он никому не сообщал об этом.

Даже Лежневу и Ляо Сену, имевшим большой опыт изучения языков, язык Каллисто казался очень трудным, главным образом из-за совершенно необычного произношения. Грамматика была очень проста, и успех зависел только от памяти, но каждое слово было так чуждо земному слуху, так непохоже на слова любого земного языка, что даже вначале, когда они изучали только имена существительные, им иногда казалось, что эта задача не по силам. Что будет, когда придется перейти к понятиям, они себе плохо представляли. Но добиться успеха было совершенно необходимо. Только Широков ни минуты не сомневался и своей уверенностью заражал товарищей.

— Он действует на меня, как катализатор, — говорил Лежнев Куприянову. — Ваш Петр Аркадьевич — золото, а не человек! С ним все кажется легким.

— Да, он очень способный, — отвечал профессор.

Помимо вполне понятного желания ускорить возможность обмена мыслями, была еще одна причина торопиться с изучением языка. Диегонь сумел объяснить Куприянову, что звездолет пробудет на Земле не более ста дней. За это время надо было успеть показать гостям жизнь Земли.

Широков с головой ушел в работу. Он все время занимался зазубриванием слов. Даже обедая или ужиная, клал перед собой тетрадь и без конца повторял одно и то же слово, добиваясь правильного произношения.

Книга-альбом, принесенная с корабля в первый день посещения его людьми, была уже тщательно изучена. Ее математические страницы, непонятные для Широкова и Ляо Сена, были легко «расшифрованы» Штерном и Синяевым.

Кроме того, что звездолет прилетел с планетной системы Сириуса, люди узнали много других интересных подробностей.

Сириус, или, как называли его каллистяне, РЕЛЬОС, имел двенадцать спутников, двенадцать планет, обращающихся вокруг него. Четвертой из них была Каллисто. Вокруг нее обращались две «луны», по размерам почти равные спутнику Земли. Две луны! Можно было представить себе, как светлы и красивы ночи на Каллисто!

Седьмой планетой был тот самый Сириус-В, который впервые указал земным ученым на существование в природе сверхтяжелых веществ. Притяжение этого «белого карлика»¹ оказывало заметное влияние на путь Каллисто в пространстве, и планета совершала свой оборот вокруг Сириуса по странной, волнистой орбите.

Выяснилось, что Каллисто — очень жаркая планета. По-земному, средняя температура на ее поверхности равнялась пятидесяти пяти градусам. Планета находилась от своего «солнца» втрое дальше, чем Земля от своего, и ее «год» равнялся почти ровно двум земным годам. Эксцентриситет² Каллисто был очень мал — 0,0022, то есть планета двигалась по орбите, совсем мало отличающейся от окружности.

Несомненно, это обстоятельство способствовало ровности ее климата. Еще большее влияние оказывал малый угол наклона ее оси к плоскости эклиптики. Он был равен всего трем градусам двадцати минутам³.

¹ Белый карлик — название. присвоенное в астрономии белым звездам, имеющим небольшие размеры и значительную плотность.

² Эксцентриситет — отношение расстояния между фокусами к длине большой оси у эллипса. Эксцентриситет Земли — 0,01673.

³ Наклон оси Земли — 23°27'.

Это означало, что на родине звездоплавателей не было смены времен года. На Каллисто было всегда одно и то же время года, в зависимости от широты места.

По своим размерам Каллисто была почти равна Земле. Ее диаметр составлял 12 900 земных километров и был, таким образом, только на 143 километра больше земного. Ускорение силы тяжести тоже было почти такое, как на Земле, и равнялось 10 м²/сек.

По книгам, которые в большом количестве находились на корабле, было видно, что на планете богатая растительность, в общем похожая на растительность тропического пояса Земли. Но цвет ее был оранжево-красным. Подобно тому, как на Земле встречались растения, имевшие такую же окраску, как на Каллисто, на ней самой были растения зеленого (в умеренном поясе) и даже голубого (в полярных областях) цвета.

Отличительной особенностью растений Каллисто была небольшая высота. Она не превышала четырех — пяти метров.

Животный мир Каллисто был очень разнообразен. На суше, в воде и в воздухе обитало бесчисленное количество живых существ. Цветные рисунки, изображавшие обитателей планеты, занимали четыре толстых альбома.

Лебедев, Маттисен и Линьелль целыми днями просиживали над этими книгами.

Рыбы и птицы были поразительно похожи на соответствующих обитателей Земли. Биологов это не удивило: вода и воздух на Каллисто были такими же, как на Земле, и природа должна была создать именно такие существа, форма тела которых наилучшим образом была приспособлена к движению и жизни в воздушной и водной среде. Но «похожие» — это не значит «такие же». Линьелль — специалист по ихтиологии — не нашел ни одной рыбы, которую можно было бы классифицировать по земной классификации. Они были похожими, и только. Это были рыбы и птицы Каллисто, а не Земли.

Наибольшая разница замечалась среди позвоночных животных. Тут было много видов, не имевших, казалось, ничего общего с земными. Животные с длинной шерстью попадались редко. Такими были небольшой зверек, похожий на очень длинную лисицу, и причудливый зверь на шести ногах, напоминающий ящерицу, с ярко-красным мехом, но величиной с гиппопотама.

Наибольший интерес вызвали у всех фотографии и рисунки населенных пунктов Каллисто. На планете было много городов, расположенных преимущественно по берегам морей и океанов. Чего-нибудь похожего на наши села, деревни или небольшие городки ни в книгах, ни на картах не было. Действительно ли их совсем не было или каллистяне не считали нужным показывать все, пока оставалось неизвестным.

Архитектура зданий напоминала строения древнего Египта. Плоские крыши со статуями, широкие террасы и длинные, спускающиеся к воде лестницы служили постоянными украшениями домов.

Своеобразный вид придавали зданиям очень широкие и высокие окна, не имевшие ни рам, ни стекол. Их обитатели не знали холода. Мягкие портьеры, окрашенные в самые разнообразные цвета, заменяли двери. Все города утопали в густой листве садов и парков желтого, красного и оранжевого цветов.

На планете было два обширных материка, разделенных широким, километров в триста, морским проливом. Оба они лежали в поясе экватора. По площади каждый из этих материков равнялся приблизительно Африке. Все остальное пространство занимали океаны, среди которых было разбросано несколько архипелагов небольших размеров. Ракетодром, с которого взлетел корабль, был расположен на одном из островов. Фотография именно этого острова и была помещена в первом альбоме.

На звездолете оказалось много технических книг, но, к великому сожалению Смирнова и Манаенко, без объяснений инженеров корабля в них невозможно было разобраться. В этом отношении приходилось запастись терпением.

И еще одно замечательное обстоятельство выяснилось из тех страниц альбома, которые были заняты математикой.

Звездолет летел от Рельоса к Солнцу ОДИННАДЦАТЬ ЗЕМНЫХ ЛЕТ!

Одиннадцать лет пребывания на корабле, во мраке и холоде межзвездного пространства — это казалось просто невероятным. Но этот научный подвиг был совершен экипажем звездолета. Обратный путь тоже должен был отнять одиннадцать лет! Двадцать два года жизни отдали эти люди для выяснения вопроса, есть ли жизнь на соседних планетных системах.

Это было замечательное доказательство того, что научная любознательность свойственна всем разумным существам Вселенной.

Двенадцать героев, в самом полном смысле этого слова, прилетели на Землю. Они не испугались ни опасностей долгого пути, ни отрыва на долгие годы от жизни своей родины — ничто их не остановило! Жажда знания, желание расширить научный кругозор, ненасытное любопытство ученых влекли их вперед.

И они были вознаграждены за свой героизм.

Все, на что они надеялись, все, чего так страстно желали, свершилось: на пути звездолета попалась планета, населенная разумными существами!

Трудно представить себе то чувство, которое испытали они, когда, подлетев к Земле, убедились, что их цель достигнута. Это была прекрасная награда.

Почти год звездолет летел с ускорением. Оно равнялось десяти метрам, то есть было равно обычному ускорению силы тяжести на Каллисто. Такое же время должно было занять и замедление скорости при подходе к Солнцу. Остальные девять лет корабль летел по инерции со скоростью ДВЕСТИ СЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ КИЛОМЕТРОВ В СЕКУНДУ.

Чудовищная скорость, близко подходящая к скорости света!

В «иностранном лагере» собралось очень много ученых почти всех стран мира. Работать им всем непосредственно на корабле было невозможно. Поэтому на ученом совете приняли решение, что изучение каллистянских материалов на месте будет проводиться только советскими учеными, Маттисеном и Линьеллем, которые должны были ежедневно докладывать обо всем, что узнают, ученому совету, количество членов которого достигало семидесяти человек. Ляо Сен, свободно владевший многими языками, взял на себя задачу знакомить желающих с каллистянским языком, по мере того как сам овладевал им. Желающих набралось более тридцати человек, и китайскому лингвисту предстояла нелегкая задача.

В обоих лагерях с раннего утра до поздней ночи кипела работа.

Штерна и Синяева в особенности заинтересовала оптика звездолета. Система телескопов была совсем иной, чем на Земле. Насколько можно было понять из объяснений Вьеньяня, оптика каллистян основывалась на амплитудном усилении световых волн, что было совершенно новым принципом, неизвестным земным оптикам.

Внешний вид телескопов также совершенно не был похож на земные инструменты. Не было привычной трубы. Объективы соединялись проводами с каким-то очень сложным прибором, откуда, опять-таки по проводам, изображение передавалось в глазок окуляра. Увеличение этих «телескопов» было во много раз более сильным, чем у самых мощных земных.

Занимаясь вопросами оптики, Синяев совершенно случайно наткнулся на чрезвычайно важный и интересный факт: трехцветная теория зрения была найдена учеными Каллисто приблизительно двести лет назад (по земному счету), то есть тогда же, когда на Земле эта теория была высказана Ломоносовым¹.

¹ Трехцветная теория зрения впервые была высказана Ломоносовым в 1756 году. Заключается в том, что в сетчатой оболочке глаза имеются три вида воспринимающих аппаратов — рецепторов, каждый из которых чувствителен к одному из трех основных цветов спектра — красному, желтому или синему.

Это показывало, что в некоторых отношениях наука обеих планет, находящихся так далеко друг от друга, шла одним путем и, по крайней мере в прошлом, одновременно делала свои открытия.

Сообщение Синяева вызвало оживленную дискуссию: почему же сейчас наука Каллисто так далеко ушла вперед? Что послужило столь мощным толчком к ее развитию?

— Мне кажется несомненным, — заявил на одном из собраний ученых академик Штерн, — что на Каллисто не только наука, но и общественное устройство было в прошлом таким же, как на Земле, или очень похожим. Наличие классов и подчинение науки классовым интересам так же, как у нас, тормозило ее развитие, Каллистяне, очевидно, изменили у себя общественный строй, создали условия для свободного творчества, свободного занятия наукой широчайших масс населения планеты. И мы видим результаты освобождения мысли от классовых оков.

— Вы хотите сказать, что на Каллисто полный коммунизм? — ироническим тоном спросил его один из иностранных ученых.

— Вашими устами глаголет истина, — ответил Штерн.

Инженеры встретили на звездолете еще большие трудности, чем другие ученые. Космический корабль был сплошной технической загадкой.

В нижней части корабля находилось его «сердце» — какой-то очень сложный агрегат, отдаленно напоминающий атомный реактор. Отсюда по специальным трубам (только с натяжкой их можно было назвать «трубами») неведомая энергия поступала в каждый из двигателей, воспламенялась и производила взрывы чудовищной силы. Следуя друг за другом со скоростью пятидесяти пяти взрывов в секунду, они создавали страшное давление, толкавшее корабль в сторону, противоположную открытым отверстиям дюз.

Пуская в ход различные двигатели, равномерно расположенные по всей поверхности звездолета, можно было двигаться в любом направлении.

Как было уже известно, корабль летел с ускорением, то есть с работающими двигателями, почти год при начале полета и столько же во время торможения. Стенки дюз должны были все это время выдерживать колоссальное давление и огромную температуру. Они были сделаны из того же металла, что и корпус корабля.

Этот сплав по прочности превосходил все известные на Земле сорта брони. Он отличался еще и исключительной жароупорностью. Температура плавления этого металла при нормальном давлении равнялась одиннадцати тысячам градусов, то есть значительно превосходила температуру плавления самого жароупорного материала на Земле — вольфрама.

По мнению Аверина, вольфрам, безусловно, входил составной частью в этот сплав,

Каллистяне очень охотно показывали и объясняли все, что интересовало земных ученых. Они совершенно не пытались скрыть какие-нибудь «секреты» и, как могли, помогали понять устройство двигателей и принципы их работы. Даже в помещение «атомного котла» (его называли так потому, что не нашли другого подходящего названия), являвшегося самой ответственной частью звездолета, они свободно допускали всех желающих.

Было ли это следствием их уверенности, что агрегат нельзя испортить или такая возможность даже не приходила им в голову, но они нисколько не боялись земных людей и с полным доверием относились к ним.

Они не могли не понимать, что если выйдет из строя «сердце» их корабля, они теряют возможность вернуться на родину. И, несмотря на это, не только не препятствовали Смирнову и Манаенко в их желании изучить работу этого «сердца», но даже часто на целые часы оставляли их одних.

Эта детская доверчивость, с земной точки зрения граничащая с беспечностью, очень беспокоила полковника Артемьева, и он часто обращался к Куприянову с просьбой ограничить число лиц, посещающих корабль.

— Вы уже достаточно хорошо познакомились с этим самым «котлом», — сказал Смирнову Куприянов, пытливо всматриваясь в лицо профессора. — Скажите, Александр Александрович, можно вывести его из строя?

— Можно.

Куприянов нервным движением потер руки.

— Так зачем же, скажите на милость, они разрешают вам возиться у этого «котла»?

— Они нам верят. Конечно, рассуждая со стороны, они слишком доверчивы, порой кажутся даже наивными. Семен Борисович как-то сказал, что, по его мнению, эти люди привыкли к поведению и морали коммунистического общества. Если это так, то для них должны быть совершенно непонятны такие вещи, как диверсия.

— Зато эти, как вы выражаетесь, «вещи» должны быть хорошо понятны вам. Я очень прошу, Александр Александрович, никого не допускать к «котлу».

— Как, даже Артема Григорьевича?

— Нет, Манаенко я не имею в виду, — ответил Куприянов. — Но вот, например, Ю Син-чжоу? Почему он постоянно бывает на корабле вместе с вами? Что ему надо у «котла»?

— То же, что и нам. Старается изучить его. Разве вы не знаете, что Ю Син-чжоу не всегда был журналистом? По специальности он инженер.

— Я не знал этого, — нахмурившись, сказал Куприянов.

— Он сам рассказал мне свою биографию, — продолжал Смирнов, — когда я заинтересовался происхождением его технических знаний. Если вы требуете, я не буду брать его с собой.

Взгляд назад

П

остепенно Петр Аркадьевич Широков стал неизменным переводчиком при всех беседах. Его успехи были так велики, что он теперь занимался языком отдельно от своих товарищей, далеко опередив их. Было очевидно, что в скором времени он сможет свободно говорить с каллистянами на любую тему. Лежнев и Ляо Сен были вынуждены признать, что они, несмотря на весь свой опыт, не в состоянии угнаться за молодым медиком, обнаружившим неожиданно для самого себя, что изучение языка Каллисто не доставляет ему почти никаких трудностей.

Неожиданные способности Широкова были очень счастливым обстоятельством. С его помощью выяснилось много подробностей прилета космического корабля на Землю.

Если планетная система Солнца имела только одну населенную разумными существами планету — Землю, то система Сириуса — Рельоса имела их две. Кроме Каллисто, еще на одной планете были люди, правда, стоявшие на низкой ступени развития, но все же люди, разумные существа, знакомые с орудиями труда, огнем и обладавшие членораздельной речью.

Звездолеты Каллисто только недавно побывали на этой планете, и сделанное ими открытие произвело переворот в мыслях каллистян. До этого они склонялись к тому, что Каллисто — исключительное явление в природе. Большинство ученых придерживалось той точки зрения, что жизнь — это своего рода «болезнь» планеты, что нормальное состояние небесного тела исключает возможность жизни.

Этот глубоко ошибочный взгляд (на Земле он тоже существовал, его сторонником был английский астроном Джинс) тормозил развитие научного мировоззрения на планете, и с ним долгие века боролись лучшие умы Каллисто. Все это чрезвычайно напоминало не прекратившуюся до сих пор борьбу идеализма с материализмом на Земле.

Открытие населенной планеты по соседству с ними заставило каллистян пересмотреть свои взгляды на сущность жизни и послужило мощным толчком к организации полета к Солнцу.

Ригь Диегонь — инженер и крупнейший теоретик звездоплавания — еще до открытия разумного населения на соседней планете был ярым сторонником полета к Солнцу и работал над проектом звездолета, но его идея не встречала сочувствия, и только после того, как наука получила доказательство существования жизни на других мирах, он смог наконец осуществить свою долголетнюю мечту.

К этому моменту он был уже стар (на Каллисто средний возраст человека равен восьмидесяти — ста годам), но это его не остановило. Он был великим энтузиастом науки.

Первой планетой, обнаруженной звездоплавателями в «окрестностях» Солнца, была Венера. Корабль проник под ее облачный покров и встретил там богатую растительность такого же цвета, как на Каллисто. Животной жизни на планете не оказалось.

Это было сенсацией. Астрономы Земли только подозревали существование на Венере растительной жизни, а многие из них считали, что ее нет. Фотографии пейзажей Венеры, оказавшиеся на звездолете, рассматривались Штерном и другими учеными с величайшим вниманием. Это было такое научное сокровище, значение которого трудно было переоценить.

Убедившись, что на Венере нет разумной жизни, каллистяне стали искать другие планеты. Они скоро нашли планету Юпитер, но, учитывая ее величину и отдаленность от Солнца, решили, что на ней жизни быть не может. Диегонь и Вьеньянь считали, что бесполезно искать разумную жизнь на большом расстоянии от Солнца, и звездолет три месяца обследовал пространство между орбитами Венеры и Земли, о существовании которой они долго не подозревали.

Не находя никакой планеты (Марс остался так и не замеченным ими), каллистяне решили, что система Солнца гораздо беднее планетами, чем система Сириуса. С чувством глубокого разочарования они собирались отправиться в обратный путь.

Найти Землю помогла случайность. Желая точно рассчитать орбиту Венеры, Вьеньянь наблюдал планету с помощью телескопа и несколько раз фотографировал ее. Рассматривая снимки, он обратил внимание на заметное смещение одной из ярких звезд, на фоне которых он видел Венеру. Заподозрив, что эта звезда является планетой, Вьеньянь стал изучать ее и очень скоро убедился, что не ошибся. Определив орбиту открытого им спутника Солнца, он понял: найдено то, что они искали.

Неизвестная планета находилась на таком расстоянии от Солнца, что на ней вполне могла оказаться жизнь, хотя бы такая, как на Венере.

На совете экипажа корабля было решено направить звездолет к Земле.

Подлетев к ней, каллистяне сразу поняли, что эта планета сильно отличается от Венеры, что ее природа еще богаче. Наличие на Земле разумного населения было установлено ими только тогда, когда звездолет приблизился на пятьсот километров к ее поверхности. Первым признаком, по которому им стало ясно, что они встретили наконец человеческий разум, был океанский пароход, замеченный в телескоп. Его искусственное происхождение было несомненно.

Потом они увидели еще несколько кораблей. Оказавшись над Сибирью, они уже сознательно искали признаки разумной деятельности и без труда находили их.

Их радость была очень велика. Несколько часов, которые отделяли момент появления парохода от приземления звездолета в Курской области, пролетели для них, как один миг.

Только Диегонь сохранял относительное спокойствие и управлял звездолетом. Остальные находились в состоянии лихорадочного волнения.

Когда, опустившись ниже, они увидели поднявшиеся им навстречу самолеты, даже Диегонь оторвался от пульта управления и подошел к экрану. С огромным интересом рассматривали каллистяне воздушные машины.

Гибель самолета, неосторожно вошедшего в струю позади корабля, произвела на них потрясающее впечатление. Они были в отчаянии, что их прибытие повело к смерти обитателя Земли. Диегонь бросился обратно к пульту и резко увеличил скорость, боясь повторения несчастья. Он думал, что реактивное движение неизвестно на Земле и что люди не понимают опасности приближения к задней части звездолета.

Они видели другие эскадрильи самолетов и понимали, что жители Земли приветствуют их, но теперь каждый раз уходили далеко вперед, уклоняясь от почетного эскорта.

Им не хотелось производить посадку в пустынях, которые они встречали во время полета над Землей, и они стали искать достаточно уединенного места, где не было бы свидетелей приземления, и Курская область показалась им подходящей. Остановившись на окрестностях Золотухина. Диегонь долго кружил на одном месте, чтобы дать возможность Вьеньяню хорошо рассмотреть местность: он опасался сесть на болото. Тучи пыля, поднятые кораблем, помешали им видеть, что под ними населенный пункт. О существовании города они даже не подозревали и только случайно не посадили звездолет прямо на дома,

Когда корабль коснулся Земли и замер неподвижно, они поздравляли друг друга с достижением поставленной цели. Они были глубоко счастливы!

Звездолет находился на планете, подобной их собственной, и эта планета была населена разумными существами!

В свои «окна»-экраны каллистяне наблюдали за прибытием экспедиции и постройкой лагеря. Они хорошо поняли цель, с которой это делалось: люди готовились к встрече с ними.

Девятнадцать суток, которые они были вынуждены провести на корабле, показались им очень долгими¹. Но было необходимо произвести пробы земной атмосферы и выяснить, какие в ней содержатся болезнетворные микроорганизмы.

¹ Сутки Каллисто, или время полного оборота планеты вокруг ее оси, равнялись двадцати трем часам сорока минутам, то есть были только на двадцать минут короче, чем на Земле.

Синьг, который испытывал такое же нетерпение, как и его товарищи, торопился как мог. Он установил, что состав и плотность атмосферы Земли такие же, как на Каллисто. Он обнаружил несколько микробов, неизвестных на их родине, и нашел средства против заражения ими. Это позволило каллистянам выйти из корабля без масок. Все бактерии, известные Синьгу, оказались и в атмосфере Земли. Это открытие обрадовало его, так как устраняло опасность заражения людей. Он решил, что на первое время нельзя допускать на звездолет воздух Земли, и именно поэтому они подвергали кабину подъемной машины «дезинфекции». Синьг надеялся, что в дальнейшем, когда он лучше изучит микроорганизмы Земли, можно будет обходиться без этой неприятной процедуры.

Первое появление людей вблизи корабля очень взволновало каллистян. С жадным любопытством они рассматривали жителей неведомой планеты, столь похожих на них самих, но с белым цветом кожи. Желая показать, что видят их, они намеренно выдвинули аппарат для взятия проб воздуха в тот момент, когда люди шли мимо. Бьяининь хотел выйти из корабля и показаться жителям Земли: так велико было его нетерпение. Он соглашался пойти на риск заражения, но Синьг и Диегонь не позволили ему это сделать.

День пятнадцатого августа (они, конечно, не знали, что это «август» и что сегодня пятнадцатое число) был для каллистян таким же праздником, как и для людей. По их счету это был четыреста тридцать третий день 2392 года.

На Каллисто, так же как и на Земле, время полного оборота планеты вокруг ее центрального светила (Сириуса) считалось «годом», но вследствие того, что орбита планеты была длиннее орбиты Земли и сама Каллисто двигалась медленнее, этот «год» равнялся почти двум земным годам.

«Год» Каллисто не делился, подобно земному, на месяцы. Это было не удивительно, если вспомнить, что на ней не было смены времен года. Каллистяне не знали, что такое весна, осень, зима и лето. В той части планеты, где были расположены материки, всегда было одно сплошное лето, более жаркое, чем на экваторе Земли, На полюсах Каллисто, наоборот, всегда царила зима, но значительно более мягкая, чем на полюсах Земли.

До отъезда из лагеря осталось три дня. Все вопросы, связанные с переездом в Москву, были успешно согласованы. Диегонь сам предложил, чтобы экипаж корабля в полном составе покинул лагерь.

Космический корабль должен был остаться под охраной воинских частей.

В районной больнице

Ч

ас ночи.

Экспресс «Пекин — Москва» только что отошел от крупной станции и, набирая скорость, мчался вперед. В двухместном купе международного вагона у окна, закрытого спущенной занавеской, сидели два пассажира. Один из них был пожилой китаец; второй, судя по его костюму и манере держаться, — американец.

Беседа шла на английском языке.

— Что же мне оставалось делать? — говорил американец. — В разрешении посетить лагерь мне отказали. Я не ученый и не журналист. Просто любознательный человек. Хочу увидеть марсиан — жителей другой планеты... Я очень доволен, что удалось получить визу и что еду в Москву. Может быть, марсиане приедут туда, а если нет, постараюсь хоть издали посмотреть на корабль.

— Профессор Куприянов разрешил экскурсии к звездолету, — сказал китаец. — Вам надо поехать в город Курск. Советую сделать это пятнадцатого августа.

— Вы думаете, что световой разговор был правильно понят?

— У меня это не вызывает сомнений.

— Вы счастливый человек, — сказал американец. — Без всяких хлопот увидите корабль и марсиан.

— Почему вы называете их марсианами? По данным современной науки, на Марсе нет разумного населения.

— Ну, что «современная наука»! Что она знает? Тайны природы недоступны слабому человеческому уму.

— Вот как! — усмехнулся китаец. — Вы не верите в науку? Во что же вы тогда верите?

— В человека. В силу его ума и энергии,

— Так это и есть сила науки.

— Человеку не понять тайн природы, — повторил американец.

— Непознаваемость мира! — Китаец засмеялся. — Вы фидеист?

— Как вы сказали? Фидеист? А что это означает?

— Есть такое философское учение. Оно оспаривает научное познание мира и отдает предпочтение вере перед знанием. Фидеизм — опора реакции.

— Вы говорите, как коммунист.

— Я и есть коммунист, — просто ответил китаец.

Американец вынул часы, взглянул на них и поднялся.

— Не хотите ли пройти в ресторан? — предложил он. — Стаканчик водки перед отходом ко сну. Русская водка лучше джина.

— Нет, благодарю вас, — ответил китаец.

Американец вышел из купе. Оставшись один, китаец начал раздеваться. Вспоминая разговор, он улыбался. «Таковы они все, — думал он. — Считают себя высшей расой и сочетают это с научной неграмотностью».

Едва китаец успел снять пиджак, как его спутник вернулся.

— Идемте скорее! — сказал он. — В соседнем вагоне убили человека!

— Что вы говорите! — воскликнул китаец. Он поспешно надел пиджак и пошел за американцем.

В коридоре вагона было пусто. Пассажиры спали. Поезд мчался в густом лесу. В слабом свете маленькой лампочки на площадке смутно темнела фигура какого-то человека. Американец сделал шаг назад, пропуская китайца вперед.

Неизвестный человек взмахнул рукой. Звук тяжелого удара потерялся в стуке колес бешено несущегося экспресса.

Тело упало на площадку вагона. Двое наклонились над ним и поспешно обыскали труп. Потом они открыли дверь и выбросили убитого на всем ходу в черноту ночи.

Главный врач одной из районных больниц Омской области доктор Казимбеков всегда приходил на работу розно в восемь часов. Надев халат, он в сопровождении дежурного врача начал обычный обход больных.

— Слышали? — говорил он в каждой палате. — Товарищ Широков уже почти свободно говорит с каллистянами. Что значит медицинский работник! Принято решение переехать из лагеря в Москву. Профессор Аверин узнал много нового в вопросах синтеза органических соединений. Профессор Смирнов изучает двигатели.

Больные улыбались. Они уже привыкли, что главный врач каждый день сообщал им новости из лагеря под Курском, не считаясь с тем, что они сами их уже знали. Радиостанции три раза в день включали в свою программу передачу сообщений Куприянова.

Казимбеков очень интересовался звездолетом. Он сетовал, что сам не увидит гостей с Каллисто, и ворчал на то, что корабль не опустился где-нибудь поближе.

— Что им, места не хватило у нас в Сибири! — говорил он.

Миллионы сибиряков видели звездолет во время его полета, но даже этого утешения судьба не доставила бедному Казимбекову. Корабль пролетел в стороне от Омской области.

Не один Казимбеков был а эти дни недоволен своей судьбой. Вряд ли можно было отыскать в Советском Союзе человека, который не завидовал бы жителям Курской области. Звездолет, его экипаж, научная экспедиция Академии наук были самой волнующей темой разговора. Где и о чем бы ни говорили люди в эти дни, беседа обязательно переходила на Каллисто.

И в небольшой районной больнице все — здоровые и больные — думали и говорили о том же.

Пациентов было не так много, и Казимбеков скоро закончил свой обход.

— А в каком положении китаец? — спросил он дежурного врача.

— Все в том же, — со вздохом ответил тот.

Речь шла о человеке, доставленном в больницу девятого августа с линии железной дороги. Он был найден путевым обходчиком рано утром на лесном перегоне.

У китайца, хорошо одетого пожилого человека, была разбита голова и сломаны обе ноги.

Он лежал под насыпью и не подавал никаких признаков жизни.

Несмотря на то, что человек выглядел мертвым, путевой обходчик доставил его в ближайшую больницу.

Китаец оказался жив («на один процент», как выразился Казимбеков).

Энергично принятыми мерами удалось если не совсем предотвратить смерть, то, во всяком случае, отдалить ее и получить слабую, но все же надежду на благополучный исход.

У пострадавшего не нашли никаких документов или бумаг, из которых можно было бы узнать, кто он такой.

Путевой обходчик утверждал, что тело под насыпью появилось после того, как прошел пассажирский экспресс «Пекин — Москва».

Возможно, что пострадавший упал именно с этого поезда.

Но расследование не подтвердило этой догадки. На посланную вдогонку за поездом телеграмму пришел ответ, что все пассажиры экспресса на своих местах. Никто не пропал дорогой.

Делом занялась прокуратура. Судебно-медицинский эксперт, специально приехавший из Омска, установил, что рана на темени (голова была разбита в двух местах) была вызвана падением, а вторая, с левой стороны лба, нанесена раньше каким-то тупым орудием.

Падение с поезда, видимо, было не случайным. По мнению эксперта, пострадавший был выброшен из вагона на ходу после того, как ему нанесли удар кастетом.

Переломы ног были не опасны, заживление подвигалось быстро.

Но с головой дело обстояло плохо. Рана на темени была очень глубокой, и пострадавший вот уже больше месяца не приходил в себя. Китайца приходилось кормить искусственным способом, и было очень мало надежды на спасение его жизни.

Выяснить обстоятельства преступления и личность убийцы можно будет только тогда, когда пострадавший придет в сознание.

Казимбекова ежедневно запрашивали из Омска, но на вопрос о состоянии больного он изо дня в день вынужден был отвечать, что все по-прежнему и пострадавший в сознание не приходит.

Состояние неизвестного было настолько тяжелым, что не могло быть и речи о перевозке его в Омскую хирургическую клинику, и он оставался в районной больнице.

— Значит, без перемен? — спросил главный врач.

— Без перемен.

— Плохо его дело, — сказал Казимбеков. — Такое длительное беспамятство неизбежно заканчивается смертью.

— И преступник останется неузнанным?

— Меня не интересует преступник! — сердито ответил главный врач. — Это — дело следственных органов. Меня интересует больной.

Он вошел в отдельную палату, где лежал раненый.

Здесь стояли только одна кровать, стул и небольшой столик.

Окно было плотно завешено, и в комнате царил полумрак.

Китаец лежал на спине.

Его забинтованная голова сливалась с белой подушкой.

В первый момент Казимбеков не заметил никаких перемен в положении пациента, но, подойдя ближе, он с удивлением и радостью увидел, что глаза раненого открыты.

— Сейчас же вызовите переводчика, — шепнул он дежурному врачу.

По полученному им приказу он был обязан немедленно сообщить, как только раненый придет в сознание.

Следственные органы с нетерпением ждали этого момента.

Надо было спешить, может быть, это последняя вспышка жизни.

Но как ни тихо было дано это распоряжение, раненый расслышал и понял его.

— Не надо... — чуть слышно сказал он, — переводчика. Я... сам... говорю по-русски.

Дежурный врач быстро вышел. Казимбеков наклонился над кроватью.

— Не разговаривайте! — сказал он.

— Что... со мной... случилось?

— Вы ранены.

Китаец закрыл глаза.

Казимбеков взял его руку.

Пульс был слабым, но ровным.

Врач позвонил, чтобы вызвать к раненому дежурную сестру.

Внезапно китаец вздрогнул и сделал движение, желая, видимо, подняться.

Казимбеков поспешно, но все же очень осторожно удержал его за плечи.

— Спокойно! — сказал он. — Не надо шевелиться. Раненый поманил Казимбекова, предлагая нагнуться.

Доктор услышал прерывистый шепот:

— Я вспомнил... Скорее следователя.... Я должен успеть...

..................

Опрос продолжался долго.

Раненый говорил с трудом.

Часто приходилось делать длительные перерывы, чтобы дать ему возможность собраться с силами.

Казимбеков ворчал и требовал перенести опрос на завтра, но китаец не соглашался на это.

— Я должен успеть, — говорил он. — Это очень важно. Может случиться, что я умру.

— Теперь вы уже не умрете, — уверял его врач.

— Все равно, время не терпит.

— Постарайтесь подробнее описать внешность вашего спутника, — сказал следователь.

Раненый, как мог, подробно рассказал об американце.

— Вы успели разглядеть человека на площадке?

— Я его плохо видел... Мне показалось... что он китаец.

— Номер вагона и купе?

— Вагон восемь. Купе пять.

— Что, по-вашему, могло быть причиной нападения?

— Думаю, что им нужны были мои документы... Это и есть самое страшное... Ему нужно было пробраться в лагерь... под моим именем.

— В какой лагерь? — одновременно спросили следователь и Казимбеков.

— В лагерь у космического корабля... Я еще не говорил вам... Я ехал туда. Я корреспондент агентства Синьхуа. Мое имя — Ю Син-чжоу...

Они отравлены

П

олковника Артемьева разбудили шаги около его палатки. Он всегда спал очень чутко, а в последнее время вообще забыл, что значит спокойный сон.

Никто в обоих лагерях не подозревал, кто он такой. Все считали Артемьева корреспондентом. Один только Куприянов знал, что он сотрудник разведки. Работа с каллистянами, изучение их научных материалов внешне шли гладко. Ничто не говорило о том, что гостям Земли может угрожать какая-нибудь опасность. Но советская разведка знала, что такая опасность существует.

Атомная техника Каллисто все еще оставалась загадкой. Изучением двигателей звездолета занимались Смирнов и Манаенко — оба советские ученые. Определенные круги за границей опасались, что результаты открытий останутся в руках СССР и не будут опубликованы, как и другие материалы, добытые на звездолете. С их точки зрения, советские люди должны были скрыть «атомные тайны», использовать их на усиление военной мощи своей страны. Такая перспектива, разумеется, тревожила их. Они не могли себе представить возможность добровольного отказа от технической тайны, да еще столь важной. Они судили по себе и сделали соответствующие выводы. Пусть лучше атомная техника Каллисто останется никому не известной, чем отдать ее СССР. Лучше уничтожить «котел», все книги каллистян, убить их самих... Это было чудовищно, но, с точки зрения империалистов, логично...

Полковник Артемьев не допускал мысли, что сведения, добытые советской разведкой, могут быть ложными. По ее данным, враг был в лагере. Его необходимо найти. Но враг хорошо замаскировался.

Куприянов не придал большого значения факту, сообщенному ему профессором Смирновым. Но не так поступил опытный разведчик. Узнав, что китайский журналист Ю Син-чжоу — в прошлом инженер, Артемьев не оставил это неожиданное открытие без внимания. Подлинность Ю Син-чжоу до сих пор не вызывала у него сомнений. Сведения, полученные от агентства Синьхуа, устраняли малейшие подозрения.

«Почему он раньше не сказал о том, что он инженер? — думал полковник. — Случайно это или намеренно?»

Конечно, агентство Синьхуа могло именно потому и послать Ю Син-чжоу в лагерь, что он инженер, человек технически грамотный. Такой корреспондент в данном случае был, безусловно, полезнее профессионального журналиста. Но почему он молчал до сих пор?..

Смутное недоверие к Ю Син-чжоу возникло у Артемьева. Он решил проверить все до конца. В тот же день, когда ему стал известен разговор Куприянова с профессором Смирновым, он послал радиограмму с просьбой прислать подробную биографию журналиста и его фотографию.

Было четыре часа утра, лагерь спал, и только серьезное дело могло привести кого-то к палатке Артемьева.

Вошел один из его помощников, дежуривший в эту ночь на радиостанции подполковника Черепанова.

— Срочная радиограмма, товарищ полковник! Радиограмма была длинной. В ней сообщалась вся биография Ю Син-чжоу.

Глаза Артемьева быстро бегали по строчкам.

«Имя... Год рождения... Партийность... С какого года... Семейное положение... Образование...»

Рука Артемьева замерла на бланке:

«Образование: окончил Литературный институт в Москве».

Значит...

Значит, Ю Син-чжоу не был инженером. Но профессор Смирнов, заподозривший в нем инженера, не мог ошибиться. Да и сам Ю Син-чжоу подтвердил, что он инженер...

Артемьев на секунду закрыл глаза. Замысел врага предстал вдруг перед ним с ослепительной ясностью. Так вот где таилась опасность, которую он предвидел, приближение которой чувствовал!..

Куда девался настоящий Ю Син-чжоу, китайский товарищ?

Как им удалось убрать его, заменить своим человеком?

Артемьев быстро оделся и побежал к Куприянову. Палатка начальника экспедиции была пуста.

Секретарь Курского обкома партии Козловский довольно часто появлялся в лагере. На этот раз он остался ночевать.

Как только Артемьев переступил порог его палатки, Козловский проснулся. Прочитав радиограмму, он сразу все понял.

— Немедленно... — начал он, но в этот момент полог палатки распахнулся и в нее буквально «влетел» Широков.

С одного взгляда на его лицо Козловский и Артемьев поняли, что случилось что-то страшное. — Хорошо, что вы не спите! — тяжело дыша, сказал Широков. — Звездоплаватели умирают!..

Он бросился на стул и сжал голову руками.

— Они умирают, — повторил он. — Идемте, Николай Николаевич! Надо что-то делать. Нельзя допустить такого конца.

— Где Куприянов?

— Там, с ними. Он послал меня за вами.

Козловский повернулся к Артемьеву.

— Немедленно, — сказал он, — надо арестовать человека, живущего в лагере под именем Ю Син-чжоу. И не спускайте с него глаз. Идемте, Петр Аркадьевич!

Широков настолько был поглощен мыслями о каллистянах, что даже не обратил внимания на эту короткую сцену, которая в другое время, безусловно, очень удивила бы его.

По дороге он рассказал Козловскому о подробностях неожиданного происшествия.

Звездоплаватели последнее время ночевали в лагере. Один Вьеньянь оставался на корабле. Широков поселился с ними, чтобы все время слышать их разговор и упражняться в языке.

Сегодня ночью Синьг разбудил его.

— Он еле держался на ногах, — сказал Широков. — Разбудив меня, он упал на пол. Остальные лежали без сознания. Я бросился за Михаилом Михайловичем, и он, как был, не одетый, прибежал в палатку. Штерн, Ляо Сен и Лебедев прибежали с ним, но он попросил их уйти. Лебедев принес ему одежду.

— Что могло случиться, по-вашему?

— Отравление. Михаил Михайлович тоже думает, что они отравились растительным ядом. Нашей пищи не ели. Только свою...

— Положение опасное?

— Очень. Самое скверное, что Синьга не удается привести в чувство. Его помощь необходима. Михаил Михайлович вызвал Аверина и поручил ему срочно сделать анализ остатков ужина. Что мы можем предпринять, не зная яда?

— Какие меры вы приняли?

— В палатке имеется аптечка Синьга, но пока он не придет в себя, она бесполезна. Все же Михаил Михайлович ввел им один препарат, который я указал ему. Синьг говорил мне, что он употребляется при отравлениях. Но полной уверенности, что мы сделали именно то, что нужно, у нас нет.

Около палатки, где жили каллистяне, толпились члены экспедиции и много военных. Печальная новость быстро распространилась по лагерю и всех подняла на ноги.

— Вьеньянь знает? — спросил Козловский.

— Нет. У меня не было времени сообщить ему.

— Пошлите за ним Лежнева или Ляо Сена. Может быть, он сможет чем-нибудь помочь.

Куприянов стоял, наклонившись над постелью, на которой лежал Синьг. Он обернулся при входе Козловского.

— Извините, что разбудил вас, — сказал профессор (странно и нелепо прозвучала эта фраза). — Необходимо позвонить в Золотухино и срочно доставить сюда подушки с кислородом. У нас может не хватить.

Выражение лица Куприянова, его голос и движения были совершенно спокойны, и Козловский понял, что этот человек перестал быть начальником экспедиции. Он был сейчас только врачом у постели больного.

Молча кивнув головой, Козловский быстро вышел. Он видел, как Куприянов и Широков снова наклонились над Синьгом.

Хотя Козловский пробыл в палатке не больше минуты, он успел внимательно осмотреться. Звездоплаватели лежали неподвижно, с закрытыми глазами. Черный цвет их кожи не давал возможности определить, «бледны» их лица или нет. Они казались такими же, как всегда. На полу валялись куски ваты, осколки ампул. Сильный запах какого-то лекарства стоял в воздухе.

Едва за ним опустился полог, Козловский оказался в плотном кольце взволнованных людей.

— Как там?.. Что?.. Есть надежда? — слышались со всех сторон нетерпеливые вопросы.

— Я ничего не знаю, товарищи, — отвечал Козловский. — У постели пострадавших один из лучших врачей Советского Союза. Будем надеяться на его искусство. Пропустите меня! — прибавил он, видя, что пробраться сквозь толпу будет трудно. — Я очень тороплюсь выполнить просьбу товарища Куприянова.

Эти слова оказали волшебное действие. Сразу перед ним образовался проход, и Козловский почти бегом направился к палатке начальника экспедиции, где был телефон.

Он позвонил на квартиру первого секретаря Золотухинского райкома и попросил как можно быстрее доставить кислород.

Положив трубку, Козловский вышел из палатки.

Оранжевым заревом разгоралась утренняя заря. Бледнело небо, одна за другой потухали звезды. Наступал день, полный тревог, день, который мог стать последним в жизни ученых Каллисто, совершивших великий научный подвиг. Неужели одиннадцать лет летели они через бездны Вселенной, чтобы, достигнув цели, победив пространство и время, здесь, на Земле, в восьмидесяти трех триллионах километров от родины, прийти к такому печальному и нелепому концу?..

Была ли какая-нибудь связь между этим внезапным отравлением и разоблачением Ю Син-чжоу? Действительно ли каллистяне отравились своими же продуктами (это казалось просто невероятным) или они были ОТРАВЛЕНЫ?..

На звездолете был огромный запас самых разнообразных продуктов, рассчитанный на двадцать с лишним лет полета. Большая часть их состояла из растительных веществ.

Все запасы хранились в шестнадцати кладовых, в которых искусственно поддерживалась низкая температура. Испортиться в пути они никак не могли, а предположение, что при снаряжении звездолета в космический полет попали уже испортившиеся продукты, было невероятно. Каллистяне рассказывали, что их полет готовился почти год (два года по земному счету) и в этой подготовке принимала участие вся планета...

Мысли Козловского внезапно прервались: он увидел Артемьева. Полковник должен был находиться возле арестованного им «журналиста», но вместо этого шел по лагерю, явно разыскивая кого-то.

Заметив Козловского, Артемьев подошел к нему.

— Ю Син-чжоу нет в лагере, — сказал он.

— Как нет?

— Нигде! Все палатки обысканы.

— Куда же он мог деваться? Вечером я его видел, — перебил Козловский. — Ночью охрана никого не пропустит.

— Я спрашивал у дежурного офицера, — почему-то шепотом сказал Артемьев. — Часовые видели, как кто-то пролетел на крыльях в сторону звездолета.

— Когда это было?

— Около трех часов ночи.

Козловский вцепился рукой в плечо полковника.

— Вертолет! Как можно скорее позовите профессора Смирнова!

Неужели?.. Неужели радиограмма пришла слишком поздно?..

Звездоплаватели отравлены... Ю Син-чжоу на корабле... Там один Вьеньянь, он не сможет помешать злодею.

Неужели ему не удастся помешать и его чудовищный замысел увенчается успехом?

По дороге к месту стоянки вертолета Козловский рассказал Смирнову о радиограмме и своих подозрениях.

— Ю Син-чжоу воспользовался крыльями. Он знал, что ночью, без разрешения Куприянова, вертолет не доставит его на корабль.

— Он хорошо знает внутреннее устройство корабля, — заметил профессор.

— Надо во что бы то ни стало помешать ему! — воскликнул Артемьев.

— Если мы не опоздали... — так тихо, что его услышал один только полковник, прошептал Козловский.

Они почти бежали.

— Кондратий Поликарпович только что был у Куприянова, — сообщил Смирнов. — Он нашел в пище звездоплавателей кристаллы соли синильной кислоты.

Как ни торопился Козловский, но он невольно остановился, услышав эти слова.

— Но это же смерть!

— Петр Аркадьевич говорит, что для человека доза, безусловно, смертельная. Но он считает, что есть надежда на благополучный исход.

— Не понимаю.

— Доза смертельна для человека Земли, — повторил Смирнов. — Но раз каллистяне до сих пор не умерли, значит, их организм не так восприимчив к этому яду, как наш. Вы знаете, что Широков считается специалистом в токсикологии¹.

¹ Токсикология — наука о ядах и противоядиях.

— Он надеется?

— Да, И Михаил Михайлович разделяет эту надежду.

Когда они пришли на место, вертолета не оказалось: он улетел, чтобы доставить на вершину космического корабля Ляо Сена.

Было уже настолько светло, что они хорошо видели над кораблем неподвижно висящий в воздухе вертолет. Очевидно, китайский ученый приказал летчику ожидать его возвращения.

В лагере был только один летательный аппарат Каллисто. Им и воспользовался диверсант.

Козловскому и его спутникам не на чем было подняться на вершину шара.

«Сердце» корабля

В

ертолет неподвижно повис в двух метрах над кораблем. Бортмеханик отворил дверцу и опустил лестницу.

— Подождите меня, — сказал Ляо Сен.

Он быстро спустился на площадку. У шахты подъемной машины темнел какой-то предмет. Профессор с удивлением узнал крылья. Это было странно и непонятно. Каллистяне очень заботились о своих летательных аппаратах и никогда не бросили бы их на «крыше» звездолета. Но думать о причине этого необычного нарушения порядка было некогда: Ляо Сен торопился сообщить Вьеньяню о несчастье, постигшем его товарищей.

Еще одно непонятное обстоятельство: подъемная машина оказалась внизу. Отверстие шахты всегда закрывалось на случай дождя.

«Кто-нибудь опередил меня», — подумал профессор.

Ляо Сен зажег карманный фонарик и при его свете отыскал знакомую кнопку. Как всегда, бесшумно поднялась снизу подъемная машина.

Опускаясь, он вспомнил, что не знает, как наполнить кабину газом для дезинфекции. Обычно при посещении звездолета людьми с ними всегда был кто-нибудь из каллистян.

Профессор знал, что кабину можно наполнить газом и изнутри. Сигнализация, связывающая подъемную машину с внутренними помещениями, также была ему хорошо известна.

Но поймет ли Вьеньянь, что от него хотят, когда услышит сигнал?

«Поймет! — подумал Ляо Сен. — Я ведь не первый. Человек, пришедший до меня, тоже должен был обратиться к нему за помощью».

Когда машина остановилась, он нажал кнопку сигнала,

Прошла минута. Ответа не было.

Ученый вторично нажал кнопку и долго не отпускал ее.

Даже сквозь металлические стенки шахты он слышал громкое гудение (на звездолете не было звонков), но никто не откликался.

Так прошло минут пять.

Что делать? Вернуться в лагерь и посоветоваться с Куприяновым? А если это промедление будет стоить жизни ученым Каллисто? Каждая минута была на счету! Но открыть дверь и войти внутрь звездолета без дезинфекции — это значило свести на нет все меры предосторожности, которые выполнялись так пунктуально.

Ляо Сен сделал последнюю попытку «дозвониться». Никакого результата!

Он ничего не знал о полученной радиограмме и не мог заподозрить, что на корабле Ю Син-чжоу. Тем более ему не могло прийти в голову, что журналист, в подлинности которого у профессора не было никаких сомнений, находится здесь с враждебными намерениями.

Ляо Сен был уверен, что Вьеньянь не покидал звездолета. Тот факт, что подъемная машина была внизу, неопровержимо доказывал это. Он должен слышать сигнал. Гудение было очень громким, и его хорошо было слышно во всех помещениях корабля, кроме тех, которые находились внизу у «атомного котла», отделенного от остальных помещений очень толстыми, двойными стенами. Но Вьеньяню незачем было находиться там.

Что же это значит?.. Профессор чувствовал, как тревога все сильнее охватывает его. В безмолвии звездолета ему чудилось что-то страшное. Медлить дальше было нельзя.

«Если можно дезинфицировать подъемную машину, — решил он, — то можно сделать это и со всем кораблем».

Он снова зажег фонарь и решительно нажал кнопку. Дверь раздвинулась.

Центральный пост, или «граненая комната», был, как всегда, ярко освещен. В нем никого не было.

Ляо Сен спустился по лестнице и подошел к люку, ведущему в круглый коридор. У самой стены он заметил небольшой блестящий предмет. Он наклонился и поднял его.

Это была гильза, от которой шел свежий запах пороха...

Ляо Сен неподвижно стоял у отверстия люка, держа на ладони маленький медный цилиндрик, неопровержимо доказывающий, что совсем недавно в центральном посту звездолета раздался выстрел...

Кто стрелял? Зачем? В кого?..

У каллистян не было пистолетов, подобных земным. Они имели оружие совсем другого рода. Стрелял человек Земли...

Меньше минуты понадобилось китайскому ученому, чтобы понять все... Звездоплаватели не отравились, они отравлены. На корабле находится враг... Он стрелял в астронома Каллисто.

Цель врага была ясна: вывести из строя «сердце» корабля, чтобы не дать возможности советским ученым изучить его механизм, чтобы уничтожить технические книги и другие материалы, которые могли бы рассказать людям об атомной технике Каллисто.

Где сейчас находится враг? Если он слышал сигнал, то понял, что кто-то хочет войти. С какой стороны последует выстрел из-за угла? У Ляо Сена не было никакого оружия. Диверсант не остановится перед вторым убийством!

Подняться наверх и предупредить летчика? Это казалось самым разумным, но Ляо Сена тревожило, что он нигде не видел тела Вьеньяня. Может быть, каллистянин только ранен? Может быть, он нуждается в помощи?

Ляо Сен осторожно наклонился и заглянул в люк. В коридоре никого не было. Спрятаться там было негде.

Он спустился по лестнице.

У самых ступенек лежала вторая гильза. В нескольких шагах перед собой профессор увидел третью.

Диверсант, стреляя, гнался за Вьеньянем. Чем кончилась эта погоня?..

Ляо Сен знал, где помещались каюты экипажа. Вот здесь было помещение командира звездолета, немного дальше — каюта Синьга. В которой из них скрылся Вьеньянь, если ему удалось избежать трех пуль?

Профессор сознавал, что в любую секунду может встретиться с диверсантом, и тогда... но он не мог заставить себя уйти, не узнав о судьбе астронома.

Нажав кнопку, он открыл дверь каюты Диегоня. В ней никого не было.

Ляо Сен хотел войти в следующую, но в этот момент заметил, что дверь в каюту Бьяининя открыта. Он бросился туда, забыв об опасности.

Вьеньянь лежал на пороге лицом вниз. У его головы расплывалась лужа крови.

Неужели конец?..

Профессор наклонился. Опустившись на колени, он осторожно повернул каллистянина. Послышался слабый стон.

Астроном был ранен. Пуля разорвала кожу на лбу, и из раны обильно текла кровь. Вьеньянь был в полном сознании. Длинные и узкие глаза его смотрели на Ляо Сена с выражением страдания и недоумения. Он слабым жестом указал на маленький шкафчик на стене.

Это была аптечка с неизвестными Ляо Сену лекарствами и перевязочными материалами. Он, как мог лучше, наложил на лоб раненого повязку.

— Хорошо! — сказал Вьеньянь. — Теперь плечо. Рана на голове была не единственной: две пули попали в правое плечо.

С помощью самого пострадавшего Ляо Сен закончил перевязку и помог Вьеньяню лечь на диван.

— Что это значит? — спросил астроном. Только сейчас, при этом вопросе, профессор вспомнил о диверсанте и поспешно закрыл дзерь: враг мог вернуться. Почему он оставил Вьеньяня живым, было непонятно. Или он решил, что все уже кончено?..

— Как вы себя чувствуете? — спросил Ляо Сен вместо ответа.

Как жаль, что тут, на его месте, не было Широкова! Молодой медик мог бы лучше оказать помощь раненому и объяснить ему, что произошло.

— Больно, — сказал Вьеньянь. — Особенно голове.

Он вопросительным и по-прежнему недоумевающим взглядом смотрел на лингвиста. Очевидно, он никак не мог понять, что послужило причиной неожиданного нападения.

— На меня напал Ю Син-чжоу, — сказал астроном.

Эти слова, как громом, поразили профессора. Ю Син-чжоу?! Неужели именно он был врагом?

— Где Ю Син-чжоу?

— Не знаю! Он выстрелил в меня и убежал. Я потерял сознание. Надо позвать Синьга.

Сказать, что Синьг сам лежит при смерти? Взволновать этим известием человека, который чуть дышит и еле может говорить от слабости? Нет, этого нельзя делать!

— Я позову Синьга, — сказал Ляо Сен. — Ю Син-чжоу сошел с ума. Нет ли у вас тут какого-нибудь оружия?

Он сам чувствовал, что говорит на таком ломаном языке, что вряд ли Вьеньянь поймет его слова. Но это уже не имело никакого значения, так как каллистянин вновь потерял сознание.

Профессор беспомощно оглянулся: он был один с раненым, которого нельзя было бросить, ибо запереть дверь можно только изнутри. Если оставить ее незапертой, диверсант вернется и добьет свою жертву.

Но во что бы то ни стало надо было помешать Ю Син-чжоу.

Положение казалось безвыходным. В лагере не знают ничего о том, что произошло на корабле. Никто не придет на помощь!

Вертолет!.. Надо как можно быстрее сообщить летчику и вернуться к Вьеньяню. Может быть, найдется и какое-нибудь оружие?

Риск был велик, но промедление могло обойтись слишком дорого. Все равно другого выхода не было...

Ляо Сен посмотрел на Вьеньяня. Каллистянин лежал неподвижно, его дыхания не было слышно. Как можно скорее надо вызвать врача!..

Профессор выбежал в коридор.

На корабле по-прежнему было очень тихо. Его огромный корпус казался пустым. Где сейчас Ю Син-чжоу? Что он делает?

Подбежав к лестнице, ведущей в центральный пост, Ляо Сен едва успел поставить ногу на первую ступеньку, как услышал звук открывшейся двери подъемной машины.

Кто там? Может быть, Ю Син-чжоу закончил свое дело и теперь собирается покинуть корабль? Если он до сих пор был внизу, то мог не слышать и не знать, что кто-то, кроме него, находится на звездолете...

Послышались шаги. Они приближались к люку. Шаги нескольких человек.

Ляо Сен еще не решил, что ему следует делать, когда увидел Козловского, который быстро спустился, вернее, прыгнул, в люк. За ним появились Артемьев, Смирнов и Широков.

— Где он? — отрывисто спросил Козловский.

— Не знаю! Я его не видел, — ответил Ляо Сен, понимая, что его спрашивают о Ю Син-чжоу... — Вьеньянь тяжело ранен. Идемте скорее, Петр Аркадьевич.

— Идите к раненому, — сказал Козловский. Он повернулся к Артемьеву: — Оставайтесь здесь. При появлении диверсанта задержите его. В случае сопротивления убейте гада!

В сопровождении Смирнова он прошел несколько шагов и спустился в открытый люк.

Оказавшись на лестнице, ведущей в помещение «атомного котла», Козловский шепотом сказал Смирнову, чтобы тот держался позади, а сам осторожно стал спускаться. Он был уверен, что диверсант находится там, у «сердца» корабля.

Тяжелая дверь, за которой находилась вторая такая же, была заперта. Если мнимый Ю Син-чжоу догадался выключить механизм замка, то проникнуть внутрь будет невозможно.

Козловский стал напротив двери и приготовил оружие.

— Нажмите кнопку! — тихо сказал он.

Дверь открылась.

Вторая, отстоящая от первой на полметра, тоже была закрыта. Чтобы открыть ее, надо было подойти к ней вплотную.

— Отойдите от двери! Под защиту стены! — сказал Козловский.

Смирнов открыл рот, чтобы протестовать, но Козловский, не тратя времени на разговоры, оттолкнул его и решительно нажал вторую кнопку.

Он знал, что дверь откроется быстро. Если диверсант слышал, как отворилась дверь, то Козловского могла встретить пуля, выпущенная в упор. Но он считал промедление недопустимым и сознательно шел на риск. Если он будет убит или ранен, то профессор Смирнов встретит преступника в коридоре. А если и профессора постигнет неудача, то дело будет доведено до конца Артемьевым. Во что бы то ни стало надо было помешать злодею испортить важнейший механизм звездолета.

Но дверь не открылась. На этот раз диверсант не забыл выключить кнопку.

Знал ли он, что ему все равно не удастся скрыться после выполнения замысла, или, услышав, как открылась первая дверь, запер вторую, чтобы без помех довести дело до конца, но он отрезал всякий доступ в помещение «котла» и мог делать там, что хотел.

— Оставайтесь на месте! — поспешно сказал Козловский Смирнову. — Если Ю Син-чжоу появится, стреляйте, не задумываясь!

Он опрометью бросился наверх. Единственный, кто мог, может быть, спасти положение, был Вьеньянь.

Каллистянин был уже приведен в чувство. Широков менял перевязку, неумело наложенную Ляо Сеном. Он что-то быстро говорил астроному.

— Скорей! — крикнул Козловский, вбегая в каюту. — Переводите ему мои слова! Диверсант находится в помещении «котла», дверь заперта, и нет возможности помешать ему испортить механизм. Не может ли Вьеньянь посоветовать, что делать?

Выслушав Широкова, астроном на секунду задумался. Потом что-то сказал.

— Вьеньянь говорит, что в это помещение есть вторая дверь, но она тоже может быть закрыта, — перевел Широков. — Он предлагает пустить в ход механизм «котла», но это, безусловно, приведет к смерти того, кто около него находится.

— Если это может спасти машину, — -сказал Козловский, — то надо так и сделать. Но спросите его, не опасно ли это для Александра Александровича, который находится у самой двери?

Вьеньянь ответил, что не опасно.

— В таком случае пусть говорит, что надо делать. Только скорее! — сказал Козловский.

— Вьеньянь говорит, что если Ю Син-чжоу добрался до каких-то частей «котла», я не могу понять, каких именно, то пуск в ход может привести к взрыву, — сказал Широков. — Но он все же советует это сделать. Другие помещения корабля не пострадают, если обе двери закрыты.

— Я закрыл вторую дверь, — сказал Козловский. Он действительно сделал это, чтобы как-то обезопасить Смирнова.

— Все-таки позовите сюда Александра Александровича, — посоветовал Широков.

Выполнить задуманный план можно было только из каюты Диегоня или из центрального поста. Каюта была ближе, и туда осторожно перенесли раненого.

Вьеньянь, видимо, волновался. Он что-то горячо говорил Широкову. — Ему страшно пустить «котел» в работу, — сказал Широков. — И не потому, что он боится взрыва, а потому только, что это убьет человека.

— Скажите ему, что там не человек, а бешеное животное, — ответил Козловский.

На стене каюты командира звездолета находился большой щит с многочисленными кнопками, ручками и приборами. Вьеньянь указал, как пустить в ход «котел».

Козловский подошел к щиту и положил руки на указанные рукоятки.

— Смирнов здесь? — спросил он.

— Я здесь, — ответил профессор, появляясь в дверях. — Может быть, не надо, Николай Николаевич?

Он сразу понял, что сейчас произойдет.

— Если есть хоть один шанс из тысячи, — жестко ответил Козловский, — мы обязаны это сделать.

И с этими словами он повернул обе ручки.

Все замерли, напряженно прислушиваясь. Вьеньянь закрыл лицо длинными пальцами обеих рук.

Но все было по-прежнему. Ни единого звука не раздалось на корабле.

Только маленький шарик в узкой трубочке вздрогнул и стал подниматься вверх.

— Взрыва не произошло, — сказал Козловский. Его лицо было очень бледно, но совершенно спокойно.

— Жизнь человека дороже любой машины. Я рад, что на Каллисто такой же взгляд на это, как у нас. Но бывают случаи, когда машина дороже человека. К тому же там совсем не человек. — Он нервно рассмеялся. — Там не человек, — повторил он, — а ядовитое пресмыкающееся!

— Остановите «котел»!.. — дрожащим от волнения голосом сказал Смирнов. — Ничего живого там уже не осталось.

Медлить нельзя

С

ообщение о случившемся в лагере было немедленно послано в Москву. Во второй половине дня прибыла правительственная комиссия для расследования диверсии и принятия мер к ликвидации ее последствий. В составе комиссии были крупнейшие советские специалисты.

По просьбе Куприянова приехал известный хирург, чтобы оказать помощь Вьеньяню, в плече которого застряли две пули. Состояние каллистянского астронома не вызывало опасений, но срочно была необходима операция.

Куприянов подробно ознакомил хирурга с особенностями организма каллистян и показал ему рентгеновские снимки, сделанные им за это время.

— Теперь, — сказал хирург, получив все эти сведения, — я могу делать операцию совершенно спокойно и гарантирую вам благополучный исход.

Здоровье звездоплавателей уже не вызывало тревоги, но они были еще слабы и по настоянию Куприянова и Синьга лежали в постели. Синильная кислота — страшный яд для людей — не оказала на каллистян смертельного действия. Причина этого выяснилась сразу, как только Синьг узнал, каким ядом их хотели отравить. На Каллисто употреблялось в пищу растение, по своим химическим свойствам родственное земному горькому миндалю. Так же, как на Земле, плоды этого растения (внешне совсем не похожего на миндаль) содержали цианисто-водородную кислоту, и организм жителей Каллисто привык к ней. У них образовался иммунитет ко всей группе земных ядов, добываемых из солей синильной кислоты, и именно поэтому яд оказал на них слабое действие.

Но все же доза была сильна, и если бы не энергичные действия Куприянова, дело могло кончиться гораздо хуже. Профессор правильно сделал, что все внимание обратил на Синьга. Каллистянского врача быстро привели в чувство, и по его указаниям пострадавшим было произведено вторичное вливание лекарства, которое сначала было дано в недостаточном количестве.

Яд, безусловно, смертельный для людей, не был таким для каллистян. Этого не учел диверсант.

Преступный план не осуществился в той мере, как этого хотелось его инициаторам, все намеченные жертвы остались живы, а это было самое главное. Насколько удалось диверсанту повредить «сердце» звездолета, должно было выясниться в ближайшее время. Пуск «котла» прошел, по-видимому, нормально, и можно было надеяться, что мнимый Ю Син-чжоу не успел добраться до его главных частей.

Помещение «котла» было закрыто. Вторая дверь также оказалась запертой изнутри.

Механизм дверей помещался внутри стен. Кнопки были устроены так, что когда они выключены снаружи, невозможно восстановить электрическую цепь.

Такое устройство было не случайно. Каллистяне, уверенные в прочности стенок своего корабля, все же допускали, что на таком длительном пути возможны всякие непредвиденные случайности, и принимали меры против них. Каждая дверная кнопка, помимо ручного выключения, имела еще и автоматическое, приводимое в действие понижением температуры воздуха внутри помещения.

Если бы стенка корабля оказалась все же пробитой случайным метеоритом, обладавшим большой скоростью, то хлынувший через образовавшееся отверстие холод Вселенной мгновенно выключил бы механизм двери и доступ в помещение стал бы невозможен. Правда, помещение «котла» было расположено так, что ему ни при каких случайностях не угрожала опасность, но его двери были устроены так же, как и все остальные.

Разве могли каллистяне предвидеть то, что случилось?

Поздно вечером в палатке Куприянова собрались все члены экспедиции, правительственная комиссия, Диегонь и старший инженер звездолета Мьеньонь.

Профессор Смирнов подробно ознакомил собравшихся с устройством дверей звездолета. По его мнению, оставалось только одно — прорезать стену, но сплав, из которого состоял корпус корабля и все его перегородки, был настолько тверд, что никакой земной инструмент не мог справиться с ним.

— Электродуговые, автогенные и термитные способы резки металлов не годятся в этом случае, — сказал он. — Они могут дать температуру не больше трех — четырех тысяч градусов, а для расплавления металла Каллисто требуется не менее одиннадцати тысяч.

— Может быть, у них есть что-нибудь вроде «каллистянского» сварочного аппарата? — спросил Неверов.

— Насколько я знаю, — ответил Смирнов, — нет. Они уверены в крепости частей звездолета и не предполагали, что возникнет необходимость ремонта.

Положение казалось затруднительным. Проникнуть внутрь помещения «котла» и установить, в какой мере потребуется помощь земной техники, надо было как можно скорей. Но как это сделать?

— Товарищ Диегонь спрашивает, — сказал Широков, — можем ли мы сделать аппарат... такой аппарат, чертежи которого имеются на звездолете.

Инженеры комиссии переглянулись.

— Все зависит от того, что для этого нужно. Мьеньонь принес книги с описанием и чертежами сварочного аппарата Каллисто.

Выяснилось, что для того, чтобы сделать этот аппарат, надо предварительно изготовить тот металл, из которого был построен звездолет, и найти способ получения из земных материалов неизвестного до сих пор газа. Сварочный аппарат Каллисто был газовый.

— Эту задачу быстро не решить, — сказал один из инженеров комиссии. — Но она не является невыполнимой. Медлить нельзя. Когда мы откроем дверь, могут появиться новые проблемы. Завтра утром надо возвратиться в Москву и решить, каким заводам поручить этот необычный заказ. Кто из каллистян будет нас консультировать? — обратился он через Широкова к Диегоню.

— Мьеньонь и Ньяньины, — ответил Диегонь.

— Ньяньины, — пояснил Широков, — это второй инженер корабля. Кроме того, он химик.

— Изготовить металл, который может выдержать температуру в одиннадцать тысяч градусов, нелегко, — сказал Неверов. — Но будем пробовать!

На следующий день, четырнадцатого сентября, инженер правительственной комиссии Лежнев и два каллистянских инженера — Мьеньонь и Ньяньины — вылетели из лагеря в Москву.

Им предстояло изготовить из земных материалов аппарат для резки, а затем для сварки металла, из которого был сделан звездолет.

Необходимо было прежде всего получить сплав, способный выдержать температуру в одиннадцать тысяч градусов, а таких сплавов еще никогда не изготовляли на Земле. Газ для сварочного аппарата тоже был неизвестен.

Все понимали, что если не удастся добиться успеха, то звездоплаватели вынуждены будут навсегда остаться на Земле. Нечего и говорить, что люди были готовы совершить невозможное, но не допустить такого конца космического полета.

Каллистяне, несомненно, отдавали себе отчет в серьезности своего положения и понимали, что спасти их может только техника Земли, сила ее промышленности. Они, конечно, сильно волновались, но внешне ничем не выявляли этого. Их поведение и отношение к людям Земли оставались прежними.

В этот день с самого утра погода стала хмуриться. Временами накрапывал мелкий осенний дождь. В низинах не расходился ночной туман. Вершина звездолета смутно проступала в колеблющейся дымке.

Оставаться в лагере дальше было нельзя. Осень вступала в свои права. «Иностранный лагерь» уже ликвидировался. Некоторые его обитатели переехали в Москву, другие вернулись на родину.

На следующий день погода окончательно испортилась. Все время шел дождь. Земля стала мокрой, вязкой, и звездоплаватели вынуждены были надеть земную обувь. Их легкие туфли, похожие на сандалии, были совершенно негодны в этих условиях.

Последние две ночи каллистяне провели на звездолете. Они хотели проститься со своим кораблем, на котором провели одиннадцать лет.

Внутри корабля, за толстыми двойными стенами, оставалось лежать тело человека, пытавшегося навеки остановить сердце металлического гиганта. Труп диверсанта будет лежать там до тех пор, пока инженеры не сумеют открыть двери и выбросить его оттуда.

Было неприятно сознавать, что звездолет — замечательное создание разума далекой Каллисто — сейчас не что иное, как временный гроб. Но изменить пока ничего было нельзя.

На аэродром решили добираться на вертолете, так как путешествие в автомобилях по размытой дороге предвещало мало приятного.

Куприянов не узнал поля, на котором когда-то опустились их самолеты. Перед ним был современный, прекрасно оборудованный аэродром с бетонными дорожками.

Самолеты, прилетевшие за ними из Москвы, уже ждали.

— Нам бы хотелось еще раз взглянуть на корабль, — сказал Диегонь.

— Обязательно! — ответил Куприянов, когда ему перевели эту просьбу. — Я скажу летчикам, чтобы они пролетели над звездолетом.

Петр Широков

П

риехав в Москву, они уже не застали Мьеньоня и Ньяньиньга. Оба инженера, Лежнев и сопровождающие их земные ученые уже вылетели на Уральский металлургический комбинат. Они не хотели терять ни одного часа.

В этот вечер Широков долго не мог заснуть. Он лежал с открытыми глазами в полной темноте и думал. Потом он встал и подошел к окну. Поднял штору. Огромным заревом разливалось необъятное море городских огней. Далекими красными точками сверкали звезды Кремля.

Широков боялся признаться самому себе, что он принял решение.

Но он не мог отказаться от этого решения. Его терзали противоречивые мысли.

«Нужно ли это? — думал он. — Есть ли смысл тратить драгоценные годы?»

Может быть, впервые он ясно понял, что его ожидает полный отказ от всех прежних намерений и планов.

«Это нужно! — говорил ему внутренний голос. — Половина твоей жизни пройдет не напрасно. Живое слово о жизни другой планеты, другого человечества, все, что ты увидишь и узнаешь, принесет огромную пользу людям.

Но достоин ли я быть избранником человечества? — встал перед ним тревожный вопрос. — Хватит ли у меня знаний, способностей и сил, чтобы успешно справиться с исполинской задачей, которую я хочу взять на себя? Может быть, кто-нибудь другой был бы полезнее на моем месте?»

Эта мысль заставила сжаться его сердце. Он чувствовал, что не может уже отказаться от мечты, которая с такой силой овладела им. Далекая Каллисто непреодолимо влекла к себе.

Наступающий рассвет уже погасил все звезды на небе, а Широков все еще стоял у окна. Он знал, что сегодня его судьба решится окончательно. Сегодня он скажет о своем намерении и получит ответ.

Он думал о своей жизни, стараясь для себя самого решить вопрос: пригоден ли он к выполнению задачи, которую сам же поставил перед собой?

Какие у него права считать себя достойным доверия всего человечества? Разве то, что он изучил язык Каллисто... Да еще, пожалуй, его молодость.

Но этого так мало!

Утром он пошел к Штерну. Директор обсерватории был не один. Он сидел в том же кресле и в той же позе, как и в ту памятную ночь на двадцать восьмое июля, когда еще таинственный космический корабль летел над Землей. Напротив него на диване сидел Козловский.

— Петр Аркадьевич? Рад вас видеть, — сказал Штерн таким тоном, как будто они не виделись уже несколько дней. — Садитесь!

— Вы не знаете, когда приедет Михаил Михайлович? — спросил Широков.

— Уже соскучились? — усмехнулся Козловский.

— Михаил Михайлович только что звонил, — ответил Штерн. — Он немного задержится. Будет здесь часа в два.

— Я поеду к нему. Я не могу ждать.

— Где же вы будете искать Куприянова? — спросил Козловский, ласково и внимательно посмотрев на молодого человека. — Не лучше ли подождать его здесь? Вы напрасно волнуетесь. Михаил Михайлович знает, что вы хотите ему сказать, как знаем это и мы. Теперь он одобряет ваше намерение.

— Теперь?..

— Сначала он был против. Но его убедили, что это нужно...

— Вы не знаете, что меня мучает, — перебил Широков.

— Возможно, — мягко сказал Козловский. — Многое может мучить человека перед таким шагом. Но вопрос о вашей пригодности к роли представителя Земли на Каллисто, — Широков с изумлением посмотрел на Козловского, — давно обсужден и решен положительно, — докончил он.

Штерн положил руку на руку Широкова.

— Отбросьте от себя все сомнения, — сказал он. — Наша планета может только гордиться, что ее представителем будет такой человек, как вы. Велика и почетна задача, стоящая перед вами. Я дорого дал бы за то, чтобы быть на вашем месте, но годы... Идите вперед, не оглядываясь!

— Ну что? — спросил Козловский. — Поедете искать Куприянова?

— Я подожду его, — сказал Широков.

— Михаил Михайлович хорошо знает вас, — сказал Штерн. — Он первый догадался обо всем. Правда, он противился вашему намерению, но потом понял, что это разумно и нужно. Вам об этом не говорили, потому что мы не хотели влиять на ваше решение. Мы и так были уверены в нем. Если бы вы передумали... Да что глупости говорить! Разве можно отказаться от такого великого дела! Вопрос заключается в том только, как отразится на вашем здоровье пребывание на Каллисто. Куприянов советовался с Синьгом, и они пришли к заключению, что все будет в порядке...

— С Синьгом?

— А с кем же еще? Каллистяне очень полюбили вас и рады, что вы хотите посетить их родину.

— Почему вы не сказали мне об этом раньше?

— А почему вы сами молчали? Единственное, что нас смущало, — это то, что вы полетите один.

— Смущало?..

— Да, но теперь больше не смущает, — сказал Штерн. — У вас нашелся товарищ.

Широков стремительно выпрямился.

— Кто?

— Георгий Николаевич Синяев, — ответил Штерн. — Его влечет то, что вас должно пугать, — двадцать два года полета на космическом корабле. Он проделает на звездолете огромную работу. На корабле хорошие астрономические инструменты, и у него с избытком хватит дела на все двадцать два года. А вы получите товарища, с которым легче будет перенести долгую разлуку с Землей. Что ни говорите, а это не легко. Вдвоем будет легче.

— Давно он задумал это?

— Вероятно, тогда же, когда и вы.

— Это очень неожиданно, — сказал Широков. — И очень радостно. У Георгия Николаевича есть семья?

— Он, как и вы, не женат, но его родители живы. У него есть сестра и два брата. Конечно, родителям будет тяжело. Они могут никогда больше не увидеть сына. Более двадцати лет не шутка. Его отец, старый коммунист, участник гражданской войны, понимает, что сын идет на великий подвиг. Он одобряет его.

— Синяеву, должно быть, гораздо тяжелее, чем мне, — задумчиво сказал Широков. Сам он был одинок. Его родители погибли во время Великой Отечественной войны в блокированном Ленинграде. Братьев и сестер не было.

Неожиданное известие, что он не один полетит на Каллисто, очень обрадовало Широкова. Когда ему сказали, что у него будет товарищ, он понял причины своих колебаний. Это был страх перед полной оторванностью от людей, полным одиночеством среди каллистян, все же чуждых и не совсем понятных существ. Лететь на Каллисто вдвоем с молодым астрономом — это совсем не то, что одному.

Несмотря на заверение Козловского, Широков с волнением ожидал приезда Куприянова. Профессор приехал, как и обещал, в два часа. Разговор получился гораздо проще, чем ожидал Широков. Только потом, вспоминая подробности и выражение лица Куприянова, Широков понял, что внешнее спокойствие было маской, за которой профессор хотел скрыть свое истинное состояние.

Он не произнес ни одного слова упрека. Подробно расспросил о планах Широкова и одобрил их. Поговорил даже о том, кого можно поставить на его место в институте.

Он встал, минуту колебался, потом резко повернулся и направился к двери. Уже взявшись за ручку, долгим взглядом посмотрел в глаза Широкову, который медленно шел за ним, и сказал:

— Только мы с вами, Петя, никогда уже не увидимся.

И вышел.

Коллективными усилиями

Д

есятки крупнейших иностранных инженеров обратились к Советскому правительству с просьбой разрешить им принять участие в работе. Их предложение было с благодарностью принято. Советские люди последовательно проводили раз принятую линию: космический корабль — гость всей Земли. На Земле он попал в беду. Дело всего человечества — выручить каллистян из этой беды.

Лучшие инженерные силы планеты собралась на Уральском металлургическом комбинате.

В первую очередь необходимо было получить металл Каллисто. Его назвали «кессинд» от каллистянского слова «кьясьиньд».

Кессинд обладал большой тугоплавкостью. Чтобы получить его в жидком виде, требовалось создать температуру свыше одиннадцати тысяч градусов. Подобных печей не существовало. Больше того, не существовало кирпича, способного выдержать такой жар. Конструкция самой печи, основанная на совершенно новом принципе, подсказанном каллистянами, была сравнительно быстро разработана. Но из чего строить печь? Этот вопрос казался неразрешимым.

Тут уж каллистяне ничем не могли помочь. У них на родине существовал природный материал для постройки высокотемпературных плавильных печей, напоминающий внешним видом земной кварц. Но на Земле такого «кварца» не было. Его надо было заменить чем-нибудь.

Десятки лабораторий бились над этой задачей. Вставала реальная угроза поражения в самом начале.

Мир «затаил дыхание». Даже газеты, злорадно предсказывавшие неудачу, замолчали.

В конце концов упорство и настойчивость победили...

Прошел месяц, и в одном из цехов комбината уже стояла небольшая, необычного вида плавильная печь. Сквозь ее прозрачные стенки были видны приготовленные к расплавлению части будущего сплава — кессинда.

Печь была... стеклянной. Это было новое, ранее не существовавшее стекло, способное выдержать температуру до пятнадцати тысяч градусов. Честь его открытия принадлежала ученым и инженерам многих стран. Это было в полном смысле слова коллективное творение Земли.

От получения металла в колбах отказались. Сконструировать печь было нетрудно. Это была та же конструкция, которую предназначали для постройки печи из будущего кирпича. Ее пришлось только немного переделать применительно к новому материалу.

В стеклянные стенки для повышения прочности вплавили вольфрамовый каркас. По расчетам, стекло должно было предохранить вольфрам от расплавления.

Вторая задача заключалась в получении равномерного нагрева печи до температуры в одиннадцать с половиной тысяч градусов. Она была решена с помощью сверхвысокого напряжения, для получения которого пришлось изготовить специальный трансформатор.

Печь установили на гранитном постаменте. Выпуск кессинда должен был произойти автоматически, так как находиться в этот момент возле печи было опасно. Для этого сконструировали и изготовили специальную аппаратуру.

В середине ноября все было готово к варке металла.

Но дальше начались другие трудности.

Кессинд был нужен не сам по себе. Из него предстояло сделать сварочный аппарат по чертежам, изготовленным на Каллисто.

Для обработки металла нужны были станки. Таких станков не было. Никакой резец не мог бы справиться с твердостью кессинда.

Профессор Смирнов нашел выход. По его предложению было решено собрать аппарат из кессиндовых частей, соединяя их болтами, также изготовленными из кессинда. Части и болты предстояло отлить в формах, сделанных из нового стекла.

Металл решили выпустить из печи прямо в формы, которые, после того как остынут, могут быть просто разбиты.

Несмотря на кажущуюся простоту этого способа, его осуществление потребовало огромных усилий. Не все части можно было соединить болтами. Во многих местах нужны были нарезки. Получить их одной только отливкой, без последующей обработки на станке, казалось невозможным. Нарезка была и на самих болтах и на гайках к ним.

И земные мастера справились с этой задачей!

Стеклянные формы для всех частей будущего сварочного аппарата были успешно. изготовлены. Чтобы расплавленный кессинд хорошо заполнил формы, он должен был поступать в них под значительным давлением. Потребовалось устройство сложных механизмов для подачи в печь сжатого воздуха. Когда и это было сделано, еще одно препятствие осталось позади.

Но это было опять-таки не все!

Аппарат работал по принципу земных автогенных аппаратов. Пламя давал газ ньеоль. Его состав был до сих пор неизвестен на Земле. Этот газ надо было создать — синтезировать. Но так же, как элементы, из которых состоял кессинд, элементы ньеоля имелись на Земле и были хорошо известны химикам.

Было ли это счастливой случайностью? Нет, это было закономерно. Вся вселенная состоит из ограниченного числа элементов, сведенных великим Менделеевым в его знаменитой таблице. Все эти элементы в разное время были уже найдены на Земле. Других, не имеющих места в таблице Менделеева, в природе не существует.

Ньяньиньг дал формулу ньеоля, а профессор Аверин «перевел» ее на земной химический язык.

Получение ньеоля оказалось сравнительно легким делом. После нескольких предварительных опытов он был получен, изготовлен в требуемом количестве и заключен в стальные резервуары.

Им пришлось придать особую прочность, так как ньеоль сразу, в момент окончания синтеза, расширялся с огромной силой.

Возникшее затруднение разрешили просто. Синтез ньеоля доводили не до конца, после чего накачивали почти готовый газ в резервуар, внутри которого происходила последняя реакция.

Ньеоль горел не сам по себе. В обычном состоянии он не воспламенялся, но, соединяясь с чистым озоном, давал ослепительное пламя огромной температуры.

Пока шла борьба за кессинд, каллистяне никуда не выезжали из Москвы. Интерес к жизни Земли заглушала тревога.

Снова на корабле

П

ятнадцатого января, ровно через пять месяцев после выхода каллистян из шара, на месте бывшего лагеря снова собрались все его прежние обитатели.

Среди них был человек, впервые попавший на это историческое место, хотя его имя было тесно связано с несчастьем, постигшим каллистянский звездолет.

Это был корреспондент Ю Син-чжоу.

Придя в сознание после двадцатисемидневного беспамятства, журналист стал быстро поправляться и через два месяца уже был в Москве, где его радостно встретили не только члены экспедиции, но и каллистяне, знавшие все, что с ним произошло, и ожидавшие его приезда.

С опозданием на три месяца корреспондент агентства Синьхуа приступил к своим обязанностям.

Доктор Казимбеков приехал в Москву с ним вместе. Так неожиданно осуществилась его мечта, и доктор не только увидел каллистян, но и имя его вошло в историю прилета космического корабля.

Выяснилась любопытная подробность, показывавшая, как обдуманно действовал фальшивый Ю Син-чжоу. Агентство Синьхуа аккуратно получало из лагеря радиограммы своего корреспондента и не могло поэтому даже заподозрить что-нибудь неладное.

Глубокий снег покрывал те места, где раньше стояли палатки. Окруженный высокой оградой, сам белый, как снег, космический корабль казался еще более фантастическим и неправдоподобным, чем летом. Снежная шапка покрывала его вершину.

Рота солдат быстро очистила площадку для вертолета и убрала снег с «крыши» корабля. Участники экспедиции и каллистяне поселились на аэродроме.

Предстояло открыть дверь в помещение «атомного котла» и выяснить, в какой степени он был поврежден диверсией.

В торжественной обстановке, в присутствии всех каллистян, земных ученых и журналистов, Мьеньонь, одетый в асбестовый костюм, с маской на лице, направил на стену узкое ослепительно голубое пламя сварочного аппарата.

Это было великое торжество техники Земли.

Низкий гул аппарата смешивался с шипением пламени. Тонкая щель медленно ползла по металлу. Мьеньонь вырезывал небольшое круглое отверстие, достаточное для того, чтобы просунуть в него руку и включить кнопку механизма двери.

Голубые искры непрерывным каскадом вылетали из-под острия. Иссиня-черными фантастическими силуэтами метались по стенам и потолку тени людей.

Даже сквозь надетые темно-синие очки невозможно было долго смотреть на нестерпимо яркий огонь. Через пять минут Мьеньоня сменил Ньяньинг. Глазам больно смотреть на пламя вольтовой дуги. Его температура доходит до четырех тысяч градусов¹. Даже днем голубоватый свет сварочных аппаратов освещает значительное пространство. Ночью мерцающие вспышки электросварки видны за несколько километров. А здесь, в небольшом помещении, среди отражающих свет металлических стен, горело пламя, раскаленное до одиннадцати тысяч градусов.

¹ Заставляя вольтову дугу гореть в закрытом сосуде под высоким давлением (до 22 атм.), можно повысить температуру примерно до 6 000 градусов.

Но никто не хотел уходить, и только по настойчивому требованию Синьга, которого поддержал Куприянов, все, кроме двух каллистянских инженеров, перешли в центральный пост, где и ожидали конца работы.

Два часа дали остывать раскаленному металлу.

Ровно в полдень наступил самый ответственный момент операции. Перед дверью собрались все находившиеся на звездолете. Было уже известно, что расчет Мьеньоня правилен. Отверстие вырезано там, где и требовалось. Разомкнутая диверсантом цепь механизма двери была опять замкнута.

Диегонь нажал кнопку. Так долго запертая дверь беззвучно открылась.

Три месяца огромных усилий, напряженной мысли и настойчивого труда было вложено в эту победу.

Победу ли? Или только первый успех в ряду долгих усилий, которые придется приложить, если «котел» — сердце корабля — поврежден серьезно?

И вот дверь открыта! Но никто не двинулся с места. Только Диегонь, Мьеньонь и Смирнов вошли внутрь. Остальные остались ждать в коридоре.

Медленно шли минуты. Никто не проронил ни слова. Каллистяне стояли тесной кучкой, и на их черных лицах нельзя было ничего прочесть.

Трудно придумать более страшный вопрос, чем тот, который решался для них сейчас. Возвращение на любимую родину или вечное пребывание на чужой для них Земле?

Синяев обнял за плечи Вьеньяня и с трудом удерживал нервную дрожь.

Томительную тишину прервал голос Широкова. — Все равно! — сказал он по-каллистянски. — Если механизм испорчен, мы построим новый. Звездолет будет на Каллисто!

Стоящий рядом Синьг медленно провел рукой по лбу, не спуская глаз с двери.

Когда наконец появился Диегонь, все взгляды устремились на него.

— Передайте всем земным людям нашу бесконечную благодарность, — сказал он.

И хотя фраза была произнесена по-каллистянски, шумный вздох облегчения вырвался у всех.

Агрегат «атомного котла» оказался неповрежденным. Диверсант успел только снять часть верхнего кожуха машины.

Не только каллистяне, но и профессор Смирнов сразу увидел, что хотел сделать мнимый Ю Син-чжоу, куда он пытался добраться. Враг рассчитал верно. Если бы тогда, в ночь диверсии, помедлили еще минут двадцать, агрегат — сердце корабля — был бы непоправимо испорчен.

— Теперь совершенно очевидно, что негодяй был инженером, — сказал Смирнов, выйдя за Диегонем в коридор. — Еще немного — и конец!

— И что бы было в этом случае? — спросил Куприянов.

— Тогда пришлось бы строить весь агрегат заново, — ответил профессор.

Куприянов не решился спросить, осуществимо ли это.

Обожженный до неузнаваемости труп диверсанта лежал у самой машины. Кто был этот человек? Что побудило его пожертвовать своей жизнью? Все усилия выяснить его настоящее имя остались безрезультатными.

Спокойно и радостно прошел день на корабле. Гнетущая тревога и волнение, четыре месяца не дававшие покоя каллистянам и людям, наконец покинули их. Последствия диверсии были полностью ликвидированы, и корабль в любую минуту мог отправиться в обратный путь.

По Земле

К

аллистяне не выезжали из Москвы до тех пор, пока не успокоились за судьбу своего корабля. Теперь им надо было посмотреть другие города, совершить путешествие по планете. Так как осталось мало времени, гости разбились на две партии. Одну должны были сопровождать Смирнов, Лебедев и Широков, другую — Куприянов, Лежнев и Ляо Сен.

Степаненко, Синяев, Штерн, Манаенко и профессор Аверин остались в Москве. Молодой астроном хотел провести время до старта со своей семьей, а его старшим товарищам было трудно сопровождать гостей в длительной поездке.

Двадцатого января с Ленинградского и Курского вокзалов каллистяне покинули столицу. Тысячи москвичей провожали их.

Поезда отошли под звуки каллистянского гимна, впервые раздавшегося на Земле в день пятнадцатого августа. Во время пребывания звездоплавателей в лагере он был записан на пленку.

Каллистяне объездили города и села Советского Союза; они посетили многие города Франции, Англии и Америки. Всюду, где бы они ни появлялись, их восторженно встречало население.

В Египте они провели больше недели. Каллистяне отдыхали в привычном для них жарком климате Африки.

Искренняя радость и теплота, с какой встречали каллистян во всех странах, убедили их в том, что покушение в лагере было организовано отдельными лицами, потерявшими человеческое подобие.

Двадцать третьего апреля каллистяне вернулись в Москву. Они откровенно высказывали свои впечатления от всего виденного на Земле. Многое им не нравилось.

— Ваши большие города пыльны, и в них мало зелени. Зачем вы строите заводы в черте города? Не лучше ли удалить их на значительное расстояние? — говорили они. — Мы понимаем, это вызвано тем, что рабочие должны жить рядом с заводом, на котором они работают, но вам надо больше автоматизировать производство и дать людям возможность быстро и удобно перемещаться на большие расстояния. Детские учреждения надо строить за городом, и лучше всего на морском берегу.

Их высказывания были справедливы, но непонимание ими условий жизни на Земле, вызванных недостаточным еще развитием техники, сказывалось на каждом шагу. Привычная техника их родины казалась им очень простой и легко применимой всюду.

— У вас существуют автомобили, дающие большую скорость, — сказал как-то Вьеньянь. — Почему вы не снабдите ими всех рабочих? Тогда они смогут работать на заводах, расположенных далеко за городом.

— Почему у вас нет в личном пользовании самолетов?

Трудно и сложно было отвечать на все эти вопросы. «Все это мы намерены создать в будущем», — был, в сущности, единственный, но недостаточный ответ.

— Прилетев на Землю, мы перенеслись в прошлое, — сказал Бьяининь.

Обидно было слышать такие слова, но они были справедливы.

Конец месяца прошел почти в непрерывных научных конференциях, на которых каллистянские ученые делали обширные доклады о науке и технике их родины.

Уже не как чужие, а с теплым, братским чувством смотрели каллистяне с высоты Мавзолея на первомайский парад и демонстрацию трудящихся Москвы, которые радостно приветствовали представителей другого мира.

Весь мир знал о героическом подвиге, который готовились совершить два сына Земли. Проходящие по Красной площади демонстранты приветствовали их наравне с гостями.

Они стояли среди новых друзей и прощались с родным народом, Родиной и Землей. Пройдет немного дней, и звездолет Каллисто унесет их в неведомую людям бездну межзвездного пространства, на далекую планету. Спокойно и просто шли они навстречу тому, что ожидало их впереди.

Во имя торжества науки!

Старт

С

нова раскинулся вокруг берез полотняный лагерь. Успевшая просохнуть земля нежилась и зеленела под безоблачным небом. Словно проснувшийся от зимней спячки, умытый весенними дождями, космический корабль, готовый к полету, отбрасывал от полированных кессиндовых стенок ослепительные лучи высоко поднявшегося солнца.

На земле и в воздухе, вокруг корабля, кипела работа. Серебристые вертолеты непрерывно, один за другим, взлетали к его вершине, разгружались и снова опускались на землю. Подобно океанскому пароходу у причала, космический корабль принимал в свой огромный корпус все новые и новые грузы. Подъемные машины второй день работали без перерыва, опуская вниз все эти бесчисленные, добротно сделанные ящики, металлические коробки и герметически запаянные стальные баллоны. По указаниям Мьеньоня, Ньяньиньга и Диегоня «дары Земли» размещались по многочисленным подсобным помещениям звездолета.

К вечеру девятого мая погрузка полностью закончилась. Корабль и его экипаж были готовы к старту.

Эту последнюю ночь на Земле даже каллистяне провели в лагере. Не только Широков и Синяев, но и гости из другого мира не могли без грусти думать о разлуке с Землей, к которой успели привыкнуть за десять месяцев.

Как только Солнце поднялось над горизонтом, в лагере снова закипела работа. Свертывались палатки, грузились на автомашины, поле постепенно пустело. Потом стали уезжать люди.

Проводить каллистян собралось более тридцати тысяч человек. Аэродром и все поле далеко за ним были заполнены самолетами, автобусами и автомобилями. Делегации со всех концов СССР и несколько тысяч иностранцев ждали за насыпью железной дороги момента старта. Было запрещено приближаться к звездолету ближе чем на пять километров.

Людям, заполнившим поле, не был виден космический корабль: его скрывала высокая насыпь. Он появится, когда поднимется над Землей, чтобы начать долгий путь по дорогам Вселенной.

Все знали, что старт будет беззвучным. Ни взрывов, ни грохота...

Двенадцать часов...

Далеко, почти на горизонте, поднялась над Землей темная туча. Где-то, в самой ее середине, на секунду блеснула яркая точка. Порыв ветра пронесся над полем.

Там, на месте, где был лагерь, бушевал сокрушающий вихрь, во много раз превышающий силу самого страшного урагана. Многотонной тяжестью обрушивался потрясенный воздух на землю, вздымая ее вверх клубящимися массами.

Исполинский шар медленно и плавно отделился от Земли и повис в воздухе.

Только киноаппараты, заряженные пленкой, чувствительной к инфракрасным лучам, «видели» сквозь бурую тучу, как он словно в нерешительности остановился на секунду.

Еще сильнее, еще яростнее заметалась под ним черная стена Земли. Разъяренный воздух раскидывал ее во все стороны, вырывая на месте, где стоял корабль, глубокую яму...

Огромная толпа, затаив дыхание, не спускала глаз с темной тучи, которая все больше и больше расширялась.

Но вот, словно вынырнув из пучины моря, над ней показался и засверкал на Солнце космический корабль. Заметно для глаз, все быстрей и быстрей, поднимался он в сияющую бездну, пока не превратился в еле видную серебристую точку. Исчез...

Медленно оседала поднятая земля. И долго в торжественном молчании стояли люди, всматриваясь в голубую бесконечность, за которой скрылся звездолет Каллисто, унесший двух человек Земли, отважившихся покинуть ее.

Вернутся ли они или, скрывшись в неведомой людям дали, они никогда не ступят на родную Землю, взрастившую их, наделившую их пытливым умом, пылким и мужественным сердцем?