Изменить условия, в которых совершается движение Земли, не по силам человеку. Жюль Верн „Вверх дном"

— Проснитесь, спящие! День или ночь, не разберешь. Слепящее солнце заливает светом снежную равнину. Искрятся жесткие сухие снежинки, чуть вьется пар над прозрачными лужами, застоявшимися между сугробами. От сверкающей белизны больно глазам, а над ней угольно-черное небо с пылью звезд, прозрачная кисея Млечного Пути, и на фоне его одна звезда все ярче, не блестка, не светлячок — яркая лампочка.

На нее, сверкающую, и смотрят трое в скафандрах. У них телескоп, аппараты в лакированных ящиках, — на экранах мелькают разноцветные кривые и светящиеся цифры. Трое смотрят то на небо, то на аппараты и один из них, тот, кто должен принять решение, говорит громко:

— Проснитесь, спящие, мы у цели!

Снежная равнина нема и глуха. Нет над ней воздуха: замерзнув, он превратился в прозрачные озерки. Ветер не воет над ней, снег не скрипит под шагами, обледенелые растения не шелестят листвой. Нет воздуха, и слова гаснут на поверхности скафандра. Но радио подхватывает их, и умершие звуки рождаются вновь там, где воздух есть, — в скафандрах спутников и в далеких подземельях, где спящие лежат рядами, неподвижные, как изваяния.

— Проснитесь!

Дежурные слышат приказ. Как и те наверху, они прежде всего смотрят на экраны аппаратов. Они проверяют температуру, обходят спящих одного за другим. Осторожно притрагиваются к каждому и, уверившись, что время пришло, включают репродукторы. И голос сверху, удесятеренный электрическими гортанями, грохочущими раскатами наполняет подземелья.

— Пррроснитесь, спящие!

...Я слушаю эти слова в кабинке Центральной фонотеки. Стены, одетые звукоизоляционными плитами, отделяют меня от всего мира. Я здесь один с забытыми трагедиями. На моем столе книги — все, которые нашлись в каталоге. Я взял подшивки старых газет, раскрыл картонные папки, широкие, как щиты, и на их полосах прочел тревожные заголовки. Я вставил в проигрыватель проволочку с невидимыми магнитными знаками, и человек, которого нет уже, заговорил со мной взволнованным голосом.

— Проснитесь, спящие! — повторяет он.

В тесной кабинке фонотеки нас двое — я и голос. Я переживаю вместе с ним тревогу, надежду и уверенность. Я верю голосу, я вижу то, что он описывает. Перед моими глазами снежная равнина под звездным небом и ослепительное Солнце на фоне Млечного Пути, и глубокие подземелья, где спящие лежат рядами, неподвижные, как изваяния.

— Проснитесь!!

* * *

Супруги Трегубовы работали на Памирской высокогорной обсерватории, одной из лучших в мире. Трегубов был директором, жена его — одним из научных сотрудников. Анатолию Борисовичу уже исполнилось шестьдесят. Для своих лет он был очень бодр, читал без очков, летом ходил в горы, даже поднимался на снежные вершины. Но у него уже появились стариковские привычки: излюбленная академическая шапочка, любимая палка с резным набалдашником, привычные словечки, постоянные шутки, постоянные маршруты для прогулок. Казалось, что он не хочет тратить сил на новые решения и потому придерживается проторенных путей. Во всем, кроме науки.

Жена его, Антонина Николаевна, была моложе примерно лет на двадцать. Точнее сказать затрудняюсь. Она следила за своей внешностью и очень гордилась, когда про нее говорили: «Такая молодая — и уже профессор!»

Студенты побаивались ее. Она была строга и придирчива, требовала точности в терминологии, каждую формулу спрашивала с выводом, задавала трудные задачи с громоздкими вычислениями и каверзные вопросы, требующие не соображения, а памяти. Отметки она ставила скупо, пятерки — почти никогда. Анатолий Борисович, наоборот, был снисходителен, любил студентов не запоминающих, а рассуждающих, хотя бы и рассуждающих неверно. На экзаменах подсказывал ответы и часто сам начинал объяснять, если речь шла о больших проблемах, волнующих его, — о бесконечности, времени, жизни, сознании. Он был влюблен в свою науку, говорил о ней с гордостью и нежностью... И многие десятки людей стали астрономами благодаря ему.

Антонина Николаевна сама была из их числа. Перед скромной студенткой, застенчивой, погруженной в математику, Трегубов открыл вселенную, где каждая звезда ждала своего Коперника — наблюдай, исследуй, дерзай! Своего научного руководителя девушка избрала руководителем и в жизни.

Годы шли. Великие открытия не падали в руки Антонины Николаевны, и тогда она выбрала хоть и не легкую, но четко очерченную задачу — поиски малых планет. За свою жизнь она достигла значительных успехов, найдя четырнадцать новых астероидов — Лапуту, Крыму, Пулковину и другие. Орбиты их были определены, имена внесены в каталог: Трегубова подарила науке четырнадцать фактов и была довольна собой.

— Разменяла талант на пустячки, — брюзжал муж. Был ли он прав? Вряд ли. Ведь наука обширна, для разных целей нужны и люди разного склада. Трегубов принадлежал к числу толкователей науки, Трегубова была наблюдателем. Кто полезнее — педагог или лаборант, теоретик или экспериментатор? Нужно ли ставить такие вопросы вообще?

Так или иначе, Немезиду Трегубовы заметили вдвоем.

Вот как это произошло.

4 декабря 19... года, проснувшись поутру, Трегубов первым долгом вспомнил, что для него приготовлены фотоснимки звезды 7327 из созвездия Девы. Эта небольшая звезда из числа красных карликов, как выяснилось недавно, находится сравнительно близко к Солнцу, на расстоянии «всего лишь» одиннадцати световых лет. Трегубов надеялся выяснить, есть ли у этой звезды планетная система.

Одеваясь и завтракая, он с удовольствием думал о предстоящих исследованиях, но от привычного уклада не отступил ни иа шаг. Он трижды прошелся по своей любимой дорожке, усыпанной хрустящим гравием, выпил два стакана кофе со сливками и только после этого, сменив пиджак на синий халат, перешел в кабинет.

В то время уже отошла в прошлое классическая фигура астронома, который, ежась от холода, по ночам одним глазом смотрел в окуляр. На Памирской обсерватории вообще не было окуляров. Здесь стояли многотрубные телескопы с электронными усилителями — крупнейшее достижение астрономической техники второй половины XX века.

До появления этих телескопов возможности астрономов ограничивала стекольная промышленность. Лучшие в мире оптические заводы годами бились, чтобы сварить подходящий кусок стекла, достаточно крупный и однородный, а затем годами шлифовали его, чтобы придать ему точную форму. Но гигантские линзы и зеркала, прогибаясь от собственной тяжести, искажали изображения. Метровая линза и пятиметровое зеркало — дальше этого техника не пошла.

Конструкторы Памирской обсерватории избрали иной путь. Они поставили телескопы скромного размера — не более полуметра в диаметре. Их можно было изготовлять сериями, без особенных усилий. Но изображение в этих телескопах направлялось не в глаз наблюдателю, а на светочувствительный экран. На экране лучи звезд превращались в электрические сигналы, а сигналы усиливались примерно так, как усиливается яркость в телевизоре. Усиленное изображение можно было фотографировать или рассматривать на экране. Простейший усилитель — несколько электронных ламп — как бы увеличивал зеркало телескопа раз в десять. Кроме того, на тот же экран поступали усиленные сигналы с других телескопов. Каждый из них был невелик, но все вместе (а было их сто сорок четыре) далеко превосходили самые грандиозные зеркальные телескопы американцев. Памирская обсерватория видела дальше других раз в шесть. Она работала всего несколько месяцев, но за это время завоевала завидное прозвище «фабрики открытий». Открытия здесь делали еженедельно, у Трегубовых появилась особая, так сказать дополнительная, задача в астрономии: они разъясняли недоумения, проверяли чужие догадки, разрешали чужие споры, «снимали» вопросы.

Конечно, ни один человек не смог бы согласованно управлять ста сорока четырьмя телескопами. Памирская обсерватория была автоматизирована. Каждый день к вечеру Анатолий Борисович передавал инженеру список очередных «объектов». Инженер составлял ночное задание и диктовал программу действий счетно-решающей машине. Затем люди отправлялись мирно спать, а неутомимая машина поворачивала и направляла трубы, следила за выдержкой, меняла пластинки, проявляла, сушила. И поутру тот же инженер приносил Трегубову стопки пронумерованных пластинок — решения мировых загадок.

Так было и 4 декабря. Облачившись в синий халат, Трегубов прочно устроился в кресле рабочего кабинета и принялся решать загадку звезды 7327.

Увы, разочарование ожидало Анатолия Борисовича. Ни лупа, ни микроскоп, ни микрометр, с помощью которых он исследовал снимки, не говорили о существовании планет.

— А это, кажется, по твоей части, — сказал Трегубов, передавая один из снимков жене. И указал на крошечную черточку. Так выглядят на снимках сравнительно близкие небесные тела, например астероиды, которые успевают переместиться в поле зрения за время выдержки.

Они сидели рядом, в одном кабинете. Трегубова оторвалась от своих расчетов и взглянула иа снимок.

— Нет, не по моей части, — вздохнула она. — След астероида длиннее раз в пять.

Но ловец астероидов, как и всякий охотник, должен быть терпеливым и цепким. Трегубова задержала в руке пластинку. Она боялась пройти мимо открытия.

— А нет ли у тебя других снимков той же области?

— Только один — апрельский. Но там нет ничего.

— Это слишком давно. Ладно, покажи на всякий случай. Черточек на апрельском снимке не было, но наметанный глаз Трегубовой обнаружил в звездном узоре лишнюю точку, совсем рядом со звездой 7327.

— Может быть, это твой пятнадцатый астероид, Тонечка?

— Едва ли. Передвинуться за восемь месяцев на полградуса?.. Маловато для астероида.

— А если он летит почти прямо к Земле?

— Ну, давай проверим. Толя.

И проверочная съемка была задана на следующую ночь. Невод забросили в звездное небо, и безыменный астероид попался. Снова он выдал свое местонахождение коротенькой черточкой, почти крапинкой. Теперь было три следа, а по трем точкам астрономы умеют высчитывать весь путь движения небесного тела.

Трегубов составил программу решения, продиктовал условия задачи настольной электронной машине, и через несколько минут на ленте появились цифры.

— Что, Толя? — спросила Трегубова, увидев недоумение мужа.

— Ерунда какая-то! Орбита страшно вытянута, не эллипс, не парабола, а скорее даже гипербола.

— Может быть, это комета, а не астероид?

— Кометы не видны на таком расстоянии. До этого тела слишком далеко — около тридцати астрономических единиц. Оно в 30 раз дальше от Солнца, чем мы... и все же получилось на снимке!

— Тридцать единиц! Но это же на границе солнечной системы!

— Да, да, на орбите Нептуна. И одиннадцатая звездная величина. Неужели это новая планета, Тонечка?

— Не надо гадать. Лучше сделаем еще один снимок.

Но Анатолий Борисович не мог успокоиться.

— Подумай, настоящая планета! За всю историю телескопа люди открыли только три планеты...

— Ну какая же это планета! Ведь она летит по гиперболе...

— Да, верно. И скорость у нее триста километров в секунду. При такой скорости Солнце не удержит ее. Она пролетит солнечную систему насквозь. Что же это такое, Тоня? Ничья планета? Что-то небывалое в астрономии.

— Не фантазируй. Может быть, все объясняется просто. Пластинка была испорченная, на ней царапинка, а ты уже изобрел «ничью планету». Потерпи... все выяснится.

Небо, как назло, испытывало терпение. С вечера началась пасмурная погода, густой туман лег на горы, тучи шли низко, поливали голые склоны дождем. Изредка проглядывали звезды, но не те, что нужно, и слишком ненадолго.

Контрольный снимок удалось сделать только в ночь на 12 декабря. Четвертая точка аккуратно легла на ту же гиперболу. Ошибки не было. Неведомое светило неслось к Солнцу и должно было пересечь орбиту Земли 3 июня, почти через шесть месяцев. А Земля проходила точку пересечения 4 июня, примерно через сутки. И так как за сутки Земля пролетает около трех миллионов километров, выходило, что Земля и неведомое тело пройдут довольно близко друг от друга, по астрономическим понятиям — впритирку.

Космическая катастрофа? Нет, невероятно. В небесах просторно, катастроф не бывает. А если все же столкновение?..

— Чудовищно! Непостижимо! — думал Трегубов. — Необходимо срочно провести вычисления.

В тот же вечер, передав жене расчеты для проверки, Трегубов заперся в кабинете и положил на стол пачку белых листов бумаги:

«Председателю Межпланетного комитета. Президенту Академии наук СССР.

От директора Памирской обсерватории А. Б. Трегубова...» Всю ночь он писал. Утром Антонина Николаевна настойчиво постучала в кабинет:

— Толя, ты спишь?

И она протянула мужу сложенную вчетверо иностранную газету. В глаза ему бросился заголовок: «МИНУТЫ ОТСЧИТАНЫ!»

«Наша газета раньше всех других имеет честь сообщить читателям о потрясающем открытии, которое сделал наш талантливый соотечественник профессор Э. А. У. Липп.

10 декабря, изучая небесный свод, профессор Липп обнаружил неизвестное ранее небесное светило, перемещающееся на фоне далеких звезд. По прошествии двух дней он сумел определить его орбиту. Оказалось, что это небесное тело по размерам равно Земле, даже несколько превосходит ее. Светило сейчас находится на окраинах солнечной системы, на орбите Нептуна, на расстоянии 4 с половиной миллиардов км от Солнца, в области вечного мрака, откуда наше Солнце выглядит бриллиантовой запонкой.

По традиции новое светило получило мифологическое имя. Профессор Липп назвал его Немезидой в честь мрачной богини, родной дочери Ночи. Но мы знаем, что греческая богиня Немезида не только дочь Ночи, но и богиня возмездия. Именно в этом смысле мы понимаем название, избранное профессором!

Как установил профессор Липп, Немезида не обращается вокруг Солнца. Она мчится прямо к Земле со скоростью 300 километров в секунду, 4 с половиной миллиарда километров она пройдет всего лишь за 173 дня!

Минуты отсчитаны! 173 дня дано нам, чтобы подвести итоги, взвесить и измерить наши деяния. Карающая десница занесена над Землей. Мы воображали, что нам дано понять вселенную, но появилась Немезида, порождение вечного мрака, и мы не знаем, пройдет ли мимо карающий меч, или будет, как сказано в писании: «Господь же обрушил на Содом и Гоморру серу и огонь с неба и ниспроверг города эти, и всю долину, и всех жителей городов, и растения почвы, и пар от земли восходил, как пар плавильни...»

(Книга Бытия, гл. XIX, строки 24—28)».

— Тоня, — сказал Трегубов, отложив в сторону газету, — дай срочно перепечатать в трех экземплярах мой доклад... Один я пошлю в газету.

Наверное, никогда еще автоматическая машинка, привыкшая выстукивать цифровые таблицы, не печатала таких суровых и тревожных слов:

«Посмотрим мужественно в глаза опасности, — писал Трегубов. — Расчет показывает, что новое небесное тело пройдет в трех миллионах километров от нас. Мы не сомневаемся, что наши счетно-решающие машины безукоризненны. Но ведь это только машины — они перемалывают то, что в них закладывают. А мы не могли заложить безукоризненно точные исходные данные. Ибо исходные данные зависят от наблюдений, точность наблюдений — от качества телескопов, а у телескопа, как у всякой конструкции, есть свой потолок.

Кроме того, мы не знаем точно массы этого тела, а от его массы зависят возмущения — те искривления, которые внесет в его орбиту Юпитер, мимо которого новое тело пройдет в начале мая. Только после того как Юпитер внесет свои коррективы, мы будем знать, разминутся ли новое тело и Земля благополучно. И эта неопределенность, существующая сегодня, заставляет нас взвесить самые неприятные возможности.

Возможно ли столкновение? Оно маловероятно, но все же возможно. По моим подсчетам, за столкновение — один шанс, против — 60 тысяч шансов. Опасность не слишком велика, но вместе с тем и не исчезающе мала, не меньше, чем опасность попасть под машину в большом городе. А такие несчастья все же случаются.

Но беда в том. что не только прямое столкновение опасно для нас, пассажиров планеты Земли. Не надо забывать о силах притяжения. Даже наша скромная Луна своим притяжением создает морские приливы. Гость из Космоса, по-видимому, несколько больше Земли и раз в сто массивнее Луны. Приливообразующая сила увеличивается с массой и уменьшается пропорционально квадрату расстояния. Таковы точные формулы, и на них мы опираемся.

Если новое тело пройдет на расстоянии 3 миллионов километров, ничего страшного не случится. Приливы увеличатся всего на 20 процентов. С такой неприятностью можно примириться.

Но светило может оказаться и ближе. Допустим, расстояние 1,7 миллиона километров. Приливы увеличиваются вдвое. Невиданной силы волна входит в устья рек, заливает порты, набережные, дома и деревни, выбрасывает корабли на берег.

Допустим, светило проходит в два раза дальше от нас, чем Луна. Приливы увеличатся в 13 раз. Океан вздуется горой. Стометровые валы падут на Западную Европу. Под водой скроются Голландия, Бельгия, половина Франции, почти вся Англия. Перехлестнув через Данию и Германию, вал ворвется в Балтийское море... Чем ближе пройдет пришелец из Космоса, тем страшнее потоп.

Но вот светило подходит еще ближе к Луне. Притяжение его сильнее земного. Впрочем, наш спутник не будет украден, если скорость светила слишком велика. Луна останется при нас, если только не будет пройден роковой предел Роша, при котором силы притяжения превосходят прочность горных пород. Тогда наш спутник лопнет, рассыплется на наших глазах, превратится в тучу сталкивающихся метеоритов. И десятки лет после этого на наши поля, города и села будут валиться обломки лунных гор, уродуя Землю взрывными кратерами...»

В экземпляре, отправляемом в газету, Анатолий Борисович дописал:

«Я еще раз повторяю, что шансы на столкновение ничтожны. Только чрезвычайная осторожность заставляет нас предупредить народ о такой возможности. Человечество проходит в эти дни серьезный экзамен. Ученые и инженеры обязаны призвать на помощь всю технику и достижения науки, чтобы предотвратить хоть и маловероятную, но все же возможную катастрофу. Я верю в человека, в его ум, его силу, в его умение преодолевать трудности. Никакой паники! Мужество и дерзание решают сегодня вопрос. Всеобщее спокойствие, люди! От вас зависит благополучие Земли...»

Сенсационное сообщение в иностранной газете об открытии Лип-па произвело неприятное впечатление на Трегубова. Но, видимо, все рассуждения насчет кары, меча, Содома и Гоморры придумал падкий на сенсацию корреспондент. Сам Липп выступил с очень корректным и солидным сообщением. Он писал, что столкновение маловероятно. «Немезида пройдет на расстоянии 3 — 5 миллионов километров от Земли, точнее установить пока нельзя. Мы увидим на небе как бы вторую Луну — редкое и красивое зрелище. Перед нами удивительное явление природы, мы будем его изучать. Но беспокоиться нет оснований».

Так написал Липп. Но странное дело; его заметка, набранная мелким шрифтом, была помещена на седьмой странице, а на первой лезли в глаза мрачные буквы грохочущих заголовков:

13 декабря Анатолий Борисович вылетел в Москву в Межпланетный комитет...

Рис. Б. Дашкова

«Немезида! Немезида! Немезида!» — не сходило с газетных полос. Ученые терялись в догадках. Что представляет собой эта бродячая планета? Откуда она пришла в солнечную систему? Кажется, не было такого астронома, философа, физика или писателя, который не высказал бы своего мнения.

Весть о Немезиде встряхнула мир. Муть всплыла на поверхность. Темные дельцы, любители легкой наживы, ринулись в погоню за добычей. Гадальщики печатали в газетах объявления: по звездам, даже по шишкам на черепе они брались предсказать каждому, уцелеет ли он при столкновении с Немезидой.

«Немезида! Немезида! Немезида!»

В церквах начались проповеди о «страшном суде». «Планета сия — булыжник в руках разгневанного бога, — заявил один знаменитый проповедник. — Господь бог замахнулся, — падите на колени с молитвой».

Какой-то ученый ядовито заметил:

— Почему же бог замахивается со скоростью трехсот километров в секунду? И если он всемогущ, к чему принимать облик планеты? Пусть явится лично и устроит суд по всем правилам!

— Пути господни неисповедимы, — отвечал находчивый проповедник. — Кто мы, чтобы угадывать его волю? Может быть, он нарочно притормаживает Немезиду, чтобы мы могли одуматься, покаяться и очистить себя от грехов.

«Материализм опровергнут окончательно, — написал Лекциус Сибелиус, доктор трансцендентальных наук. — Жалкие слепцы, именующие себя реалистами, утверждают, что в мире все возникает из материи. А Немезида? На ваших глазах из ничего родилась планета! И вы не знаете даже: перед вами небесное тело или скользящая тень потустороннего мира, сквозь которую Земля пройдет, словно сквозь привидение».

«Немезида! Немезида! Немезида!»

Панические слухи расползались по всем материкам. Статистика отметила резкий рост самоубийств и грабежей...

С большой статьей выступил известный астроном и общественный деятель Жевьер. Лишний раз он напомнил, как просторна солнечная система. «Земля и Немезида в волнах эфира — словно две ореховые скорлупки, — писал он. — Есть ли опасность, что они столкнутся? Математически она не равна нулю, но, по существу, ничтожна. Обратите внимание: те самые люди, которые громче всех кричат об опасности, сами же наживаются на ней, очевидно не веря в опасность. Не трепетать надо, не метаться по земному шару, а собрать ученых всего мира и на конференции сообща обсудить наши возможности».

Так высказался солидный Жевьер, и ученый мир поддержал его. Буквально через неделю конференция состоялась. Астрономы, физики, инженеры почти всех стран мира собрались вместе, чтобы взвесить опасность, обсудить меры предосторожности. Прежде всего наблюдать, наблюдать, наблюдать. Изучать Немезиду, уточнять ее орбиту. Рассчитать все возможные варианты затопления приливами. Немедленно сооружать дамбы и готовиться к выселению людей из наиболее опасных районов. Подготовить подземные сооружения — шахты, тоннели, линии метро, снабдив их герметическими входами, способными выдержать удар приливной волны. А кто-то, кажется профессор Липп, предложил построить временные города на горных хребтах и плоскогорьях — в Тибете, на Гималаях, на Памире, в Кордильерах и Андах...

Художники состязались в изображении потопа...

Трегубов присутствовал на конференции в качестве делегата от СССР. Выступая, он сказал, что не следует ограничиваться наблюдениями, надо искать более активные меры... «В Советском Союзе институты ищут неустанно», — сказал он.

В заключение конференция приняла обращение к правительствам всего мира: приступить к реализации предложенных мер.

Все это выглядело так буднично, так привычно. Делегаты брали слово, выходили на трибуну, произносили речи... А за стенами бурлило людское море:

«Немезида! Немезида! Немезида!..»

Толпы людей осаждали обсерватории. На бульварах возле телескопов всю ночь стояли очереди. Каждому хотелось увидеть своими глазами виновницу переполоха. Мерзли, хлопали руками, терпели и отходили разочарованные. Им показывали слабенькую звездочку, ничем не отличавшуюся от окружающих. Люди сомневались: «Неужели это и есть Немезида? И эта блестка угрожает нам? Не может быть, — звезд на небе полно, для всех места хватит. Разойдемся как-нибудь!..»

В январе Немезида уже выглядела крошечным кружочком. По диаметру кружка вычислили ее размеры. Подтвердилось мнение, что Немезида несколько больше Земли. Ее спектр был точным повторением солнечного. Как все планеты, она светила отраженным светом. Никакой атмосферы на ней не было, иначе заметны были бы линии кислорода, метана, аммиака или углекислого газа. Все темные линии в спектре были сдвинуты. Это означало, что Немезида продолжает двигаться. По величине сдвига определили скорость. Вышло, как у Трегубова: 300 километров в секунду. Итак, пока люди наблюдали, спорили, пугались и успокаивались, Немезида приближалась, отсчитывая 300 километров каждую секунду.

Триста километров в секунду! Можно сказать, что Немезида мчалась, можно сказать, что она ползла. В сравнении с обычными скоростями скорость у нее была бешеная, немыслимая, молниеносная. Но ведь свой собственный поперечник она проходила за целых 50 секунд! Пожалуй, с таким же правом можно было сказать, что она ползла, как улитка, еле-еле продвигаясь по темным межпланетным просторам.

В середине декабря она пересекла орбиту Нептуна. Кончился год, прошел январь, и только в феврале осталась позади орбита Урана. Еще 8 недель понадобилось, чтобы дойти до орбиты Сатурна. Немезида миновала ее уже весной —12 апреля.

В апреле люди с хорошим зрением различали Немезиду невооруженным глазом, без всяких биноклей. В телескопы на крошечном диске уже видны были кое-какие подробности. Так, Трегубов заметил на диске Немезиды темное пятнышко. Оно перемещалось. Таким образом, удалось установить, что Немезида вращается вокруг своей оси. Тамошние сутки были несколько длиннее земных — они равнялись 33 часам.

Затем был открыт темный ободок, как бы обруч, стягивающий экватор. Один английский астроном обнаружил, что на этом ободке заметна радиоактивность. Может быть, здесь находились особенные радиоактивные вулканы?

За исключением ободка и пятнышка, все остальное было ярко-белым. Работая с цветными фильтрами, Трегубов пришел к выводу, что Немезида отражает свет примерно так же, как снежное поле.

Снег?! Если иа Немезиде есть снег, значит там были водяные пары и когда-то была атмосфера?! Куда же делся воздух? «Видимо, он замерз, — решил Трегубов, — и вся планета покрыта слоем твердого воздуха».

Вскоре пришло подтверждение. В начале мая в спектре Немезиды были обнаружены линии кислорода. Ответ получен — и тут же новая загадка! Ведь кислород на Земле — результат жизнедеятельности растений. Но какие же растения могли быть на Немезиде, вдалеке от Солнца, при морозе ниже 200 градусов?

Изучала Немезиду и Антонина Николаевна Трегубова.

Ее интересовали только цифры, точные и безупречные. Она высчитала орбиту Немезиды и теперь с нетерпением ожидала прохождение мимо Юпитера. «Как изменит Юпитер орбиту Немезиды?» — вот что ее волновало.

Событие это совершилось 9 мая. Немезида опередила Юпитер, проскочив перед гигантом, как юркий миноносец перед носом у линкора. Расстояние между ними было более 40 миллионов километров, но могучий Юпитер все же искривил орбиту Немезиды и даже больше, чем ожидалось. Теперь с достаточной точностью можно было вычислить весь дальнейший путь Немезиды. И это было сделано Трегубовой через три дня.

По подсчетам Антонины Николаевны, Немезида должна была миновать Землю на безопасном расстоянии — около 2 миллионов километров. Международная расчетная комиссия опубликовала сообщение Трегубовой, и мир вздохнул с облегчением. Но прошло еще несколько дней, и Немезида преподнесла новый сюрприз.

Произошло это в поясе малых планет. Ученые до сих пор спорят, откуда взялись эти многочисленные тела: остатки ли это развалившейся планеты, разорванной притяжением Юпитера, или небольшая часть той метеорной тучи, из которой образовались все остальные планеты, так сказать, строительный мусор солнечной системы. Так или иначе, в этом поясе открыто уже более тысячи крупных астероидов. Проходя здесь, Немезида неминуемо должна была получить несколько увесистых ударов.

Как известно, Антонина Николаевна «не хватала звезд с неба, а только астероиды», как говорил шутя Трегубов, и посвятила свою жизнь изучению этой беспокойной области. Именно она установила, что Немезида должна встретиться с астероидом № 2073 — малой планетой по имени Лапута.

Трегубова открыла Лапуту много лет назад, будучи еще молодым наблюдателем, и дала ей название в честь летающего острова, описанного в «Путешествиях Гулливера». Позже было установлено, что трегубовская Лапута — глыба неправильной формы, похожая на букву «Т», и длина ее около 40 километров. Вот этот «камешек», на котором мог бы разместиться большой город, и должен был грохнуться на Немезиду в ночь на 18 мая в 4 часа 47 минут по московскому времени.

Итак, столкновение должно было состояться. Правда, не Земля, а мертвая Лапута принимала удар. Астрономы готовились к наблюдению. Спорили, что произойдет при встрече: чудовищный взрыв или просто удар? Будет Лапута распылена или только расколота?

В ночь на 18 мая астрономы не смыкали глаз, следя за сближением Немезиды и Лапуты. Светящееся зернышко и крошечная блестка сходились. Около часа ночи самые внимательные наблюдатели заметили какое-то сияние на экваторе Немезиды. Впрочем, об этом вспомнили позднее. В ту ночь о посторонних вспышках думали очень мало. Астрономы волновались, ожидая столкновения. В 4 часа 28 минут началось прохождение. Оказавшись на ярком фоне Немезиды, Лапута исчезла из виду. Только в самые большие телескопы можно было заметить темное пятнышко — ее тень. Тень скользила справа налево. Минуты шли, напряжение возрастало. 4 часа 45 минут... 4 часа 46 минут... И вдруг слева от диска засветилась яркая точка! Лапута проскочила перед Немезидой, удар не состоялся!

Трегубова сделала новые снимки, получила новую спектрограмму. И вдруг очередная неожиданность: скорость Немезиды оказалась не 300, а 294 километра в секунду! Причем именно это изменение скорости спасло Лапуту от столкновения. Антонина Николаевна не сомневалась в правильности своих прежних расчетов. Но ответить на вопрос, почему Немезида изменила скорость, она не могла. Может, это загадочное небесное тело не подчиняется законам физики? Вместо того чтобы увеличить скорость при сближении с Солнцем, Немезида вдруг уменьшила ее?!.

В полном смятении Трегубова позвонила в Москву, в Межпланетный комитет. Анатолия Борисовича там не оказалось. Он уже вылетел на вторую Международную конференцию.

— Ваши расчеты, Антонина Николаевна, — ответили в комитете, — мы срочно пошлем Анатолию Борисовичу. Да, это осложняет обстановку: изменив скорость, Немезида пройдет теперь гораздо ближе к Земле... Продолжайте наблюдения, Антонина Николаевна.

* * *

В древнюю европейскую столицу вновь съезжались ученые со всех концов света. За несколько часов до открытия конференции верный своим старым привычкам, Анатолий Борисович отправился бродить по городу. Он ходил пешком, без определенного плана и очень скоро с пышных центральных улиц попал в переулки, которые обычно туристам не показывают.

Переулки были похожи на каменные ущелья, дворики — на клетки. Сушилось белье, школьники, сложив наземь сумки, с увлечением играли в футбол. На углах с лотков торговали вином, овощами и леденцами. Девушки предлагали горячие каштаны, мальчишки — газеты. Продавались орехи, углы в комнатах, акции, билеты в оперу. Жизнь катилась своим чередом...

Трегубов достаточно хорошо понимал язык. Ему нравилось, толкаясь в толпе, ловить отрывочные замечания прохожих. Вот жизнерадостные студенты.

— Бальзак — великий человек, хотя он и не умел строить интригу, — утверждает один из них, рыхлый увалень с большим бантом вместо галстука.

— Пять — ноль, я же знал, что они просадят!

— Мадам, купите цветы...

О Немезиде говорили повсюду, изредка с мрачным отчаянием, чаще со страхом, еще чаще с сомнением. Трегубов слышал такой диалог:

— Она ударит по Луне, и Луна упадет на нас.

— Враки!

— Но я сама слышала по радио. Ученые подсчитали...

— Выдумали твои ученые. Им тоже нужно хлеб зарабатывать!

В сквере, где грелись на солнце старички, а молодые матери катали младенцев в колясках, к Трегубову подошел юноша в коротком голубом пиджачке.

— Папаша, вам повезло, — шепнул он доверительно. — Исключительная удача, редкая возможность! У меня остался один-единственный билет на острова Антиподов и совсем недорого, за свою цену. Пожалейте себя, папаша, вы в цветущем возрасте. Жизнь дороже нескольких тысяч. Не отказывайтесь от Антиподов. Прекрасный, здоровый климат, благоустроенные отели, пляж, яхты, прогулки по морю, музыкальные вечера, карты, ресторан... Я сам бы поехал, но больная мать-старушка...

— К чему мне Антиподы? — удивился Трегубов. — Уж если бы я вздумал отдыхать, Ницца гораздо ближе.

Голубой пиджак удивился, в свою очередь:

— Откуда вы свалились, папаша? С Немезиды? Всему миру известно, что уцелеют только острова Антиподов... — И он сунул в руки Трегубову рекламную афишку:

Акционерное общество «ОБЕТОВАННЫЕ АНТИПОДЫ» СПАСЕТ ВАШУ ЖИЗНЬ ЗА УМЕРЕННУЮ ПЛАТУ. Агентства на всех континентах.

...Вторая конференция открылась во Дворце науки — гигантском кубическом здании из поляризованного стекла. Стекло это пропускало свет только в одну сторону, так что изнутри улица была видна, а снаружи стены казались матовыми. Сидя в кресле, Трегубов видел за полупрозрачной стеной монастырь. Из решетчатой калитки выходили монашки в белых платках, надвинутых на брови. Не поднимая глаз, они кивком подзывали такси, чтобы ехать по своим делам — на молитву, в банк или в ремонтную контору.

А через наушники Анатолий Борисович в это время слушал речи ораторов, переведенные машиной-переводчиком на двадцать языков одновременно. Монашки, такси, машины-переводчики — XX век!

...Открыл заседание Жевьер. Это был высокий представительный старик с орлиным носом и выдающимся вперед подбородком. Он был изысканно одет, скорее как артист, не как ученый, и голос у него был артистический, с бархатными переливами. Казалось, Жевьер увлекает слушателей звуками, а не словами.

На конференцию были представлены несколько расчетов орбиты Немезиды, наиболее точным признали расчет Антонины Трегубовой. Ее цифры и приняли за основу, когда выпускали коммюнике. «Немезида, — сообщала всему миру конференция. — пересечет земную орбиту 3 июня в 23 часа 12 минут по гринвичскому времени и пройдет на расстоянии 900 тысяч километров от Земли и 500 тысяч километров от Луны».

Такое близкое прохождение не угрожало гибелью Земле, но катастрофически опустошительные приливы были неизбежны. По этому конференция приняла решение заново рассчитать затопляемую зону и срочно вывозить оттуда людей. Кроме того, были проверены меры, принятые в остальных частях земного шара.

Осталось только одно «но», и о нем напомнил Жевьер в конце своей речи:

— Дамы и господа, не поймите меня ложно, — сказал он. — Я с глубоким уважением отношусь к представленным расчетам и не сомневаюсь, что они правильны. Математики учли притяжение Юпитера, Солнца, Земли, даже Марса и Венеры. Но Немезида, как мне представляется, подчиняется не только притяжению. Иные и более грозные силы управляют ее движением. Она, как видно, относится к классу неустойчивых небесных тел, подобно новым звездам. Чудовищные взрывы сотрясают ее недра, и, возможно, именно они сталкивают планету с естественного пути. В ночь на 18 мая мы были свидетелями таких взрывов, нам они представлялись неяркими вспышками. Не лишено вероятия, что эти взрывы замедлили движение Немезиды и спасли Лапуту. Мы не знаем, кто виноват здесь: случай или Немезида. Но если ничтожно малое притяжение Лапуты могло поколебать неустойчивые недра Немезиды, какие же катаклизмы вызовет мощное притяжение Земли! С другой стороны, есть у нас и утешение: притяжение Юпитера гораздо более сильное, чем лапутское, не вызвало, однако, никаких вспышек или взрывов на Немезиде. Вполне возможно, что все обойдется без неприятностей и Немезида проследует по вычисленному пути. Но хотя вероятность столкновения ничтожно мала, все же остается у нас досадная доза неуверенности.

Что же будет, если столкновение произойдет? Я представляю себе такую картину. Исчезнет голубое небо, его заменит каменное. Чужие горы нависнут над нашими горами... Зубастые вершины их вопьются в нашу землю, в пашни и холмы. Взметнется огненный смерч, леса вспыхнут, точно солома, и огонь сметет города и села...

Возможно, я зря тревожусь, но мы рискуем слишком многим, чтобы заниматься самоуспокоением. Так мать остерегает своего ребенка от самых редких опасностей. Он слишком дорог ей. и она всегда боится потерять его. Что нам остается делать?

С моей точки зрения, единственное, что я и предлагаю вашему вниманию: в настоящее время на земном шаре имеется двадцать восемь межпланетных ракет, способных поднять сто четырнадцать человек. Я предлагаю срочно строить новые ракеты и... начать вывоз людей с Земли! Да-да! Мы не в состоянии спасти все человечество, но можем сохранить жизнь его представителей, а вместе с ними увезти в мировое пространство все достояние человечества, его мысли, достижения науки, сокровищницу его знаний. Пусть переждут наши представители грозу и вернутся потом на Землю, если она уцелеет. А если Земля погибнет, пусть высадятся на Марсе или на Венере, чтобы продолжать наш род, нашу культуру...

— Итак, задача состоит в том, — закончил Жевьер, — чтобы отобрать наших наследников — молодых, здоровых, выносливых, способных и образованных людей — и вручить им все достижения человеческой мысли. К этому святому делу я и призываю вас, делегаты!

Жевьер сел и что-то быстро написал на листке из блокнота. Через минуту Трегубов получил записку: «Анатолий Борисович! Вам надо выступить, так как в Советском Союзе большинство межпланетных кораблей. Ваш Жевьер».

Между тем в зале заседаний стояла подавленная тишина. Прения не начинались.

Трегубов попросил слова.

— Господа, — сказал он. — наша страна примет участие в любом коллективном мероприятии, предложенном этой конференцией. Но посылка наследников в мировое пространство, это пассивная мера, мера отчаяния. Между тем мое правительство и Советский межпланетный комитет поручили мне сообщить вам итоги последнего совещания, которое состоялось в Москве. На этом совещании обсуждены результаты исследований по отысканию активных и действенных мер. Советский Союз обладает реальной возможностью изменить орбиту Немезиды...

— Мы имеем реальную возможность изменить орбиту Немезиды, — сказал Трегубов.

Изменить орбиту! Какой поднялся тут шум! Корреспонденты вскочили, готовясь записывать каждое слово.

— Уверены ли вы в успехе? — крикнул с места голландский делегат.

Можно ли прекратить наращивание плотин?

Трегубов терпеливо дождался, пока улеглось волнение.

— Господа, я не хочу возбуждать необоснованных надежд. Меры предосторожности не следует отменять. Мы подготовили сложный опыт... Но нет гарантий против неожиданных осложнений. Впрочем, я уполномочен пригласить делегатов на совещание в Москву, где вопрос об этом опыте будет решен окончательно...

...Возможность изменить орбиту! Чтобы разъяснить слова Трегубова, нам нужно вернуться назад на полгода, когда впервые появилось сообщение об открытии Немезиды. Это случилось в декабре месяце, и, как читатель помнит, Трегубова срочно вызвали тогда в Межпланетный комитет.

Расстояние в то время уже не было препятствием. Три часа на вертолете до Алма-Аты, еще три часа от Алма-Аты до Москвы на сверхзвуковом самолете, и к концу рабочего дня Трегубов входил в кабинет председателя комитета Виталия Григорьевича Хоменко.

Описывать Хоменко нет необходимости. Весь мир знает его высокий лоб, мохнатые брови, раздвоенный подбородок. Это тот самый Хоменко, который руководил первым полетом на Луну и сам летал туда со второй и третьей экспедициями. «Я был первым стариком на Луне», — говорил он о себе.

Кроме Хоменко, в кабинете был еще один незнакомый Трегубову человек — коренастый, с бритой головой и пышными усами. Он сидел в сторонке, не вмешиваясь в разговор, и поглаживал усы,

— Нам хотелось посоветоваться с вами, Анатолий Борисович, сказал Хоменко, протягивая руку.

— Я изложил свое мнение в докладе, — ответил Трегубов. О столкновении незачем и думать — один шанс против шестидесяти тысяч.

— Ну, а если он выпадет все же? — спросил Хоменко. — Что можно предпринять тогда? Не сумеем ли мы... отклонить Немезиду? Взрывами, например?

Трегубов подсел к столу, набросал несколько цифр на бумаге.

— К сожалению, тут обсуждать нечего, — сказал он. — Снежную лавину не остановишь, стреляя в нее из ружья. Какие взрывы сильнее всего? Атомные. И вот расчет: одна атомная бомба может уменьшить или увеличить скорость Немезиды на одну десятимиллиардную долю миллимикрона в секунду. Ударив заблаговременно, недели за две, вы накопите разницу побольше — толщину одного электрона. Сколько вы сделаете бомб? Тысячу? Десять, сто тысяч? Ну, так вы сдвинете планету на один атом. А нужно маневрировать десятками тысяч километров.

— Какую бомбу вы имеете в виду?

— Урановую. У них определенный размер. Но и водородная не облегчает дело. Вам придется забрасывать на Немезиду запасы тяжелого водорода. Вы же сами межпланетчик, вы знаете, что каждая ракета строится годами, а поднимает тонны три...

Здесь усатый человек впервые раскрыл рот.

— А есть на Немезиде лед? — спросил он.

Трегубов удивился. С недоумением взглянул на Хоменко. — Мы не так беспомощны, как вы думаете, Анатолий Борисович, — улыбнулся Хоменко, — Вот товарищ Лобанов берется, если мы захотим, отшвырнуть Немезиду с нашего пути.

* * *

Весь декабрь Трегубов провел в разъездах: Памир — Москва, заграничная конференция — опять Москва, и опять Памир, где Лобанов проводил решающие испытания.

Инженер Лобанов оказался трудным собеседником. На все вопросы он отвечал одно и то же: «Увидите, оцените». Чтобы увидеть и оценить. Трегубов пролетел четыре тысячи километров на самолете, проехал двести километров по горной дороге, где пассажиров укачивало от обилия поворотов, и несколько часов просидел в подземном убежище, любуясь горами через перископ.

Пять снежных хребтов вздымались перед ним один выше другого. Ближайший — черно-бурый, с рыжеватыми пятнами голых рощ, выпуклый, бугристый, тяжеловесный. За ним виднелся сине-лиловый хребет, третий казался синим, четвертый — голубым, пятый, самый отдаленный, как бы парил, оторвавшись от Земли. В час восхода он был нежно-розовым, потом стал сиреневатым, дымчатым. Он был почти прозрачен, невесом. Казалось, ветер дунет, солнце взойдет повыше, и вершины его растают в синем небе, как сахар в теплой воде.

Горы вселяли в Трегубова спокойствие. Десятки миллионов лет стоят эти каменные волны, стоят и будут стоять. Все на своем месте: на небе звезды, на Земле горы — устойчиво, непоколебимо.

Наконец настал час испытания. «Смотрите!» — сказал Лобанов и нажал пластмассовую кнопку с красной буквой «С» — огонь...

И тогда над дальним хребтом встало второе Солнце, ослепительно яркое, гораздо ярче небесного. Дымчатый кряж приобрел форму и вес, он стал виден отчетливо, словно обведенный тушью. Трегубов разглядел и черные зигзаги ущелий, и тени под скалами, и два пика над пограничным перевалом, и ледник между ними. По леднику сверху вниз полз огонь, давая белые и цветные вспышки, Потом полыхнуло красное пламя... и тогда произошло чудо: горы сошли с места. Они не взлетели, нет, это было бы несолидно для горных пиков. Они медленно поднялись и неторопливо опрокинулись, показывая раскаленную подошву. А затем, уже в воздухе, безмолвно рассыпались на обломки.

Это продолжалось около минуты. Затем с четвертого «голубого хребта» поднялась радужная мгла и скрыла летящие горы. Еще минуту спустя белая мгла с третьего хребта поглотила радужную. Взрывная волна неслась к убежищу, срывая снежные лавины со всех попутных хребтов.

И вот примчалась. Ударила с ревом, грохотом, присвистом. Стены вздрогнули, перископы ослепли... Погас сеет, черная ватная тишина навалилась на людей.

Робкий огонек спички вспыхнул в углу, осветил усы.

— Вы целы. Анатолий Борисович?

— А вы, товарищ Лобанов?

— Непредвиденное осложнение. Кажется, нас завалила лавина. Впрочем, Хоменко знает, где находится убежище, нас откопают со временем. Наберитесь терпения, придется посидеть в темноте.

Трегубов потрясен. Он не думал о собственных неудобствах.

— Великолепно! Грандиозное — восхищался он. — Скажите же, наконец, что это такое?

— Лед.

— Обыкновенный лед?

— Ну да, лед, соединение водорода с кислородом. Вы же знаете, по Эйнштейну каждое вещество может быть источником атомной энергии. Уран взрывается сам собой, тяжелый водород «зажигается» урановым взрывом. Лед, оказывается, можно запалить антильдом. Реакция получается очень сложная, мы не разобрались во всех подробностях. Сначала происходит взрыв антивещества, вылетают мезоны, во множестве образуются мезонные атомы вместо обычных, в мезонных атомах легко возникает тяжелый водород, тяжелый водород взрывается, опять вылетают мезоны...

— Лед — источник тепла! Это парадоксально. Значит, вы просто бросаете антивещество на ледник?!

Лобанов коротко рассмеялся.

— Нет, не так просто, Анатолий Борисович. К сожалению, этой реакцией нельзя управлять. Если бы вы положили запал на ледник, от взрыва треснула бы земная кора. Нет, нам пришлось делать свинцовые бомбы, класть в них лед и прятать глубоко под землю... Но на Немезиде не нужны никакие предосторожности. Пусть взрывается побольше, весь лед на полюсе. И тогда она, как ракета, полетит в противоположном направлении,

— Надо посчитать.

— Посчитаем. Время есть. Темновато, правда...

— Ничего. Будем считать в уме.

* * *

Почти полгода — с декабря до мая — исподволь готовился удар по Немезиде.

Ракету строить не понадобилось. Можно было использовать любой из межпланетных кораблей, летавших на Луну. И в распоряжение Лобанова был предоставлен последний, самый грузоподъемный — «Луна-4».

Межпланетный вокзал — стартовая установка для отправки лунных ракет — находился, как известно, на Кавказе. В любой момент оттуда могла стартовать ракета и на Немезиду.

Следовало накопить заряд антильда. Антилед — вещество «навыворот», с отрицательными ядрами и положительной оболочкой, по виду ничем не отличается от обычного льда, но взрывается при малейшем соприкосновении со льдом, с водой, с воздухом, с любым веществом. Изготовлять его трудно и опасно, еще труднее сохранить. Лобанов держал антилед в специальных пустотных сосудах, где с помощью мощного электростатического поля антилед удерживался на весу, не прикасаясь к стенкам.

Потребовалось также подготовить обычные межпланетные расчеты, выбрать трассу ракеты, подсчитать влияние Земли, Луны, Солнца, планет, Немезиды. выбрать сроки и систему управления на все варианты прохождения. Работа эта была проделана заблаговременно, и, когда выяснилось, что Немезида пройдет на расстоянии девятисот тысяч километров, Лобанову нужно было только открыть шкаф и вынуть папку с вариантом № 93-А.

Папка эта и была представлена на историческое совещание 23 мая, где обсуждалась судьба двух планет.

Корреспонденты сохранили для нас все подробности этого совещания. Оно состоялось в кабинете Хоменко немедленно после Международной конференции. Вечер был душный, пришлось открыть окна. На одном из подоконников сидел Лобанов, поглаживая усы. Хоменко с указкой расхаживал возле схемы, где черной линией была изображена орбита Земли, красной — орбита Немезиды, пунктиром — новая орбита, после взрыва. В креслах сидели иностранные делегаты — голландец Ван-Бартельс, нигериец Нкурмба, Поль Дежан из Франции, Мухамед Али из Восточного Пакистана, Хуарес — чилиец и американец Джонс...

Начал Хоменко:

— Согласно уточненным данным, — сказал он, — вечером третьего июня Немезида пройдет на расстоянии девятисот тысяч километров от Земли и вызовет опустошительные приливы, раз в десять больше нормальных. Я могу зачитать подробный список городов, которые будут затоплены и частично разрушены, когда волны невиданной высоты обрушатся на берега. Наша страна находится в сравнительно благоприятных условиях. У нас пострадает Архангельск, порты Дальнего Востока. Но Ленинград, порты Черного и Каспийского морей в полной безопасности. Иное дело на берегах океана. В Ла-Манше пройдет волна высотой в двадцатиэтажный дом. В Лондоне, Ливерпуле, Гамбурге будет чудовищное наводнение. Под водой окажется Голландия, половина Бельгии, половина Ирландии. Северная Франция... И хотя волна вскоре схлынет, разрушения будут неимоверны. Миллионы людей останутся без крова, тысячи погибнут от голода, холода, болезней... Поэтому я считаю необходимым использовать все возможности, чтобы отбросить Немезиду хотя бы на полтора миллиона километров.

— Это в наших руках, — отозвался Лобанов.

— По расчетам инженера Лобанова, — продолжал Хоменко, обращаясь к гостям, — атомный пожар во льдах Немезиды, который мы можем зажечь, придаст ей скорость около двадцати километров в секунду. Значит, чтобы отбросить Немезиду на безопасное расстояние, надо ударить заблаговременно — часов за восемь,

— И это в наших силах, — вставил Лобанов.

— Но скорость Немезиды велика. За восемь часов до прохождения она будет в девяти миллионах километров от нас. Наши межпланетные ракеты не так быстроходны. Чтобы поспеть к месту встречи, надо стартовать немедленно, завтра же. Старт подготовлен. Мы хотели бы слышать ваше мнение: надо ли ударить?

— Безусловно! — сказал голландец.

— Мы надеемся только на вас, — добавил пакистанец. — Мы не успеем достроить дамбы в дельте Ганга.

Делегаты Франции, Нигерии и США также проголосовали за огонь.

Чилиец кивнул головой.

И тогда Хоменко спросил неожиданно:

— А вы уверены, что мы имеем на это право?

Все поглядели на него с недоумением... Единогласно было решено зажечь на Немезиде атомный костер.

— Хорошо, — задумчиво сказал Хоменко, — ракету мы отправим. А там видно будет...

* * *

На следующий день ракета с грузом антильда стартовала на Кавказском межпланетном вокзале.

Иностранные гости провожали ее. Для этого им не понадобилось выезжать на Кавказ. Достаточно было подняться на лифте на пятисотметровую башню нового телевизионного центра.

У подножия башни они вошли в закрытый лифт, кабина вздрогнула, глухо загудел мотор — и за минуту электрический «джин» перенес их в заоблачный мир с белыми, тугими, словно подушки, облаками. Подернутые дымкой кубики в просветах между облаками — вот все, что осталось от Москвы.

Затем Хоменко открыл дверь — и новое волшебство: гости оказались в кабине ракеты. Два круглых светящихся окна смотрели из нее: на переднем виднелось звездное небо, на заднем — морщины, усеянные белыми пятнами, — так выглядела Кавказские горы и тучи с высоты двухсот километров.

Комната на башне была специально оборудована для наблюдения ракет-автоматов. На этих ракетах не было людей — человеческие глаза заменяли телепередатчики. Один из них передавал изображение на передний экран, другой — на задний. И наблюдателям казалось, что они сидят в ракете, могут смотреть вперед, могут оглянуться назад — на Землю.

Кабина с экранами давно стала вторым кабинетом Хоменко. Не выходя из нее, он совершил немало замечательных путешествий. Он видел, как выглядит земной шар с высоты тысячи, десяти тысяч и ста тысяч километров. Видел, как лик Луны с глазами, ртом и темной щекой превращается в чужой мир с кольцеобразными горами, видел, как Луна поворачивается на экране, впервые показывая людям свой затылок. И позже, когда в подлинной ракете Хоменко летал на Луну, ему все казалось, что он уже побывал там; столько раз разглядывал он каждую гору, так примелькались ему лунные виды.

Ракеты стартовали с Кавказа на восток — на Луну и на Немезиду одинаково. Начало пути было знакомо Хоменко, как выезд из дачи на шоссе. Указывая на бесформенные серые и белые пятна, он уверенно называл Кара-Богаз, Аральское море, Ферганскую долину, Иссык-Куль. Гости удивлялись. Они не узнавали ничего. Их сбивали облака, искажавшие географические очертания, ярко-белые, словно пятна известки, на карте.

Над Западным Китаем через несколько минут после старта ракета вступила в ночь. Задний экран потух, стал глухо-черным. А на переднем все ярче блистали звезды. Среди них без труда можно было отыскать Немезиду. Она находилась все еще в поясе астероидов и выглядела не ярче, чем Марс.

Потом на заднем экране показался свет, и в круглую раму его вписался громадный серп. Но это была не Луна, а наша Земля. Серп, в отличие от лунного, был разноцветный — с розовой дымкой на грани дня и ночи, со стальными морями, голубоватыми лесами и ярко-белыми снегами на одном из рогов.

В дальнейшем зрелище стало менее интересным. На переднем экране сверкали все те же звезды, на заднем виднелись два серпа — земной и лунный, как бы две буквы «С» — заглавная и строчная. Маленькое «С» двигалось проворнее, обгоняя большое. Оба постепенно уменьшались, превращались в яркую двойную звезду. Глядеть на двойную звезду сзади и одинокую впереди было неинтересно. И гости и сам Хоменко посещали башню только раз в сутки, не чаще, чтобы удостовериться, что ракета не отклонилась от рассчитанной трассы.

Так продолжалось вплоть до решающего дня 3 июня.

* * *

Хоменко приехал на башню часа в четыре утра. В этот час обычно на московских улицах светло и пустынно. Город кажется покинутым. Но сегодня во всех окнах виднелись головы, на тротуарах и мостовых стояли группы людей и все смотрели в одну сторону, на запад, где висела непривычно яркая звезда.

Лифт вознес Хоменко над Москвой. В телевизионном кабинете было тесно. Перед каждой панелью, перед каждым экраном сидели наблюдатели: кто с блокнотом, кто с киноаппаратом. Деловитый Лобанов подошел к Хоменко, крепко встряхнул ему руку.

— Я попрошу вас распоряжаться сегодня, — сказал Хоменко. — Старайтесь не отрывать меня от экрана. У меня особая задача — понять природу Немезиды. И не забывайте, что за минуту до встречи я могу отменить взрыв.

— Лучше минут за пять, — уточнил Лобанов. — Ведь наша радиограмма будет идти тридцать секунд и нам нужно еще развернуться, выйти из поля тяготения.

Хоменко занял место перед специальным третьим экраном. Он был связан с телескопом, стоящим на ракете. На этом экрана Немезида выглядела, как полная Луна. На обсерваториях Немезида получалась крупнее, но беспокойная земная атмосфера смазывала детали, превращала диск в волнующееся отражение. Ракета же летела в безвоздушном пространстве, ее передатчик давал подробности с безупречной четкостью.

На темном экваториальном поясе Хоменко разглядел черные крапинки, которые располагались рядами. Вулканы? Что же это за вулканы, возникающие в шахматном порядке?

Сероватые пятна были замечены астрономами уже месяц тому назад. По традиции, их назвали морями, хотя всем понятно было, что в этих морях, как в лунных и марсианских, нет воды. Астрономы многих стран нанесли моря на карты, поторопились дать им имена. Теперь Хоменко мог бы при желании уточнить карту, обогатить ее множеством заливов и бухт. Но что это давало? Не очертания пятен, а их природа была важна.

Диск Немезиды рос почти на глазах. Хоменко осматривал его методично от полюса до полюса и каждый раз отмечал новые подробности. Вот на серых пятнах проступили белые жилки. Их можно проследить и на белых пятнах, но там они кажутся сероватыми. Что это такое? Возможно, горные хребты. На снежных равнинах заметнее голые каменные склоны. На сером фоне выделяются снежные вершины. Да, жилки похожи на горы, но на земные, не на лунные. На Луне горы кольцеобразные. Видимо, они характерны для небольших небесных тел без атмосферы. Немезида ближе к Земле по размерам, и горы там похожи на земные. Проследим, как ложатся жилки. Нарисуем на отдельном листе. Так, так! Уже можно уловить систему. Вот широтный пояс, еот меридиональный, а здесь совсем нет гор, скорее всего это замерзшие океаны. Океаны занимают две трети поверхности, примерно как на Земле. Горы, как на Земле, и океаны, как на Земле! Почему же насквозь промерзшая Немезида так похожа на Землю?

За размышлениями часы идут быстро. Немезида заметно выросла. Снова можно осмотреть темные пятна. Подробностей никаких. Нет ли системы в их расположении? Пожалуй, есть — больше всего пятен в умеренных поясах и поблизости от экватора. А у полюса и возле тропиков их нет. Сравним с Землей. На Земле так располагаются леса.

Но какие же леса при двухсотградусном морозе вдали от Солнца? Ведь Немезида явилась из вечной тьмы...

Хоменко вскакивает и садится. Он задыхается от волнения. Какая жалость, что он не может вместе с ракетой перенестись на Немезиду! Какая жалость, что судьба Архангельска, Голландии и Ирландии заставляет нас отталкивать Немезиду, вместо того чтобы придвинуть и рассмотреть ее получше!

Допустим, люди переселились бы на Немезиду. Конечно, они бы заняли долины степных рек, поставили бы города в устьях рек, вершинах дельт...

А это бесформенное пятнышко — не остатки ли города?

Мчится мимо Земли гигантский музей. Уничтожить его, сжечь атомным огнем — почти преступление перед наукой.

— А Лейденский университет, музеи Амстердама и Гааги, Роттердамский собор, — напоминает голландец.

— Да, приходится жертвовать Немезидой!

Мешает сосредоточиться Лобанов:

— Виталий Григорьевич, обратите внимание на цифры. Целый поток частиц с высокой энергией!..

И вдруг... Немезида исчезает. Слышится треск. Широкие светлые полосы бегут по экранам. Даже с панелей исчезли цифры, показывающие расстояние до Немезиды.

Ох, уж эта техника! Обязательно подводит в критическую минуту... Исправляйте, товарищ Лобанов!

Зря пропадают драгоценные минуты. Монтеры с растерянными лицами заглядывают под крышки аппаратов. Ток есть, но все экраны не работают. Причина какая-то простая, общая, единая для всех...

— В пространстве что-то происходит. Какая-то зона не пропускает радиоволны, — говорит Лобанов. — Могут быть там облака ионизированного газа? Или узкие потоки космических лучей?

— Все может быть. Много неведомого в пространстве.

— Попробую на самых коротких волнах, — бормочет Лобанов.

— Эх, лучше бы я сидел на какой-нибудь обсерватории! Доброе старое стекло надежнее. — говорит Хоменко и идет к телефону.

В Европе Немезида сейчас не видна. Межпланетный комитет связывает его с Пекинской обсерваторией.

— Наблюдают ли там Немезиду?

— Видим хорошо, — отвечают китайцы.

— А ракету?

— Нет, ракета слишком мала, чтобы разглядеть ее...

— По расчетам, через четыре минуты встреча, — говорит Лобанов.

На экранах по-прежнему широкие светлые полосы.

— Ну так что же — щадить Немезиду?

— Давайте сигнал взрыва!

Лобанов нажимает кнопку. Взрывать приходится вслепую. Сейчас ракета грохнется на льды Немезиды и начнется пожар.

Осталась одна минута.

Сейчас!

И еще тридцать секунд свет вспышки будет лететь до Земли. Пекин! Видите вы Немезиду? Она вспыхнула?

— Нет.

Вспыхнула?

— Нет.

— А сейчас?

— Нет.

И минуту спустя:

— Нет.

Хоменко кладет трубку.

Удар не состоялся. Отсчитывая триста километров каждую секунду, Немезида приближалась к Земле, и уже никто не мог ее отбросить.

Отсчитывая триста километров каждую секунду, Немезида приближалась к Земле, и уже никто не мог ее задержать.

Неужели космическая катастрофа?

Эти последние тревожные дни Трегубов провел за рубежом.

В минуту опасности человек становится откровеннее, открывает свое подлинное лицо: патриот спасает знамя, трус - свою шкуру, скупец - деньги, изобретатель - свой труд.

В эти дни Анатолий Борисович увидел капиталистический мир без прикрас. Сразу же после окончания конференции он выехал на побережье, где имелись специальные машины для расчета приливов. Казалось бы, задача проста: стой у машины, следи за цифрами, исключай ошибки. И Трегубов собирался всю неделю провести в машинном зале. Но вместо этого ему пришлось по восемь часов в день принимать посетителей, объяснять, уговаривать, спорить, доказывать.

Некоторые визитеры только расспрашивали. Они не доверяли властям, желали убедиться, что опасность действительно угрожает (или не угрожает) их собственному дому, их собственной лавочке, собственной фабрике. Но были и такие посетители, которые не только спрашивали, но и пытались повлиять на расчет. Владелец завода хотел вывезти оборудование и требовал затопляемую зону объявить незатопляемой, чтобы беженцы не загромождали дорогу... Владелец железной дороги хотел незатопляемые районы зачислить в угрожаемые, чтобы ему заплатили тройную цену за проезд туда и обратно. Получив отпор у Трегубова, спекулянты шли к его помощникам, к техникам, к землемерам, к корректорам. Анатолию Борисовичу приходилось проверять каждый документ: всюду находились «нечаянные ошибки». Он уволил двух недобросовестных работников - на другой день пришло анонимное письмо с угрозами...

- К кому вы послали меня? Я не привык к такой обстановке! Здесь не люди, а беснующиеся частники! - жаловался Трегубов Жевьеру.

- Вы ошибаетесь, - сдержанно отвечал тот. - Просто настоящие люди не надоедают вам, они добросовестно выполняют распоряжения. И вы их не замечаете, видите только дрянь, которая сопротивляется. Впрочем, - добавил он с грустью, - читайте газеты. Вы увидите, что и меня осаждает всякая мразь.

Жевьер занимался снаряжением «наследников человечества». Из ста четырнадцати человек в его стране надо было набрать двенадцать. Но вокруг этих двенадцати поднялась свистопляска.

В чистые руки хотел передать Жевьер наследие человечества. Он намеревался послать в пространство людей молодых, сильных, здоровых и умных.

Но сразу же получил «сюрприз»: один из кандидатов, которому разрешили ехать с женой, срочно развелся и женился на дочери миллионера - парфюмерного фабриканта. Миллионер хотел купить таким способом безопасность своей наследнице...

Жевьер надеялся отобрать знающих людей, специалистов своего дела. Солидная газета «Экономист», сорок лет уверявшая, что в стране исчезла противоположность между трудом и капиталом, потребовала справедливости. «Половина мест должна быть отдана нанимателям, половина - наемным служащим», - утверждала она.

- Ни одного негра за пределы Земли! - надрывалась заокеанская «Южная газета».

А некий сенатор внес в сенат запрос: «Не угрожает ли всеобщей безопасности посылка в пространство не проверенных сенатской комиссией людей? Ведь они будут располагать всеми секретами человечества».

И вот наступил решающий вечер - 3 июня. Немезида взошла на востоке, как только закатилось солнце. И толпы встревоженных наблюдателей ахнули. Да, теперь все убедились, что опасность приближается. Еще вчера на небе виднелась лишняя звезда, пусть очень яркая, но все же звезда. А сейчас над крышами и деревьями медленно всходило золотое яблоко, нечто невиданное - не звезда и не Луна.

Анатолий Борисович в этот час подъезжал к столице. Дорога была забита беженцами. Трегубов потратил полдня на каких-нибудь полтораста километров. По шоссе мчались грузовики с мебелью, легковые машины с чемоданами, навьюченными на крыши, шли пешеходы с узлами, везли имущество в детских колясочках, садовых тачках. На перекрестках какие-то люди врывались в машину Трегубова, требовали места, размахивая деньгами или револьверами. У мостов возникали пробки, автомобили сталкивали друг друга под откос. Не было порядка, не было полиции, одни лишь мятущиеся толпы, повторяющие самые дикие слухи.

И в столице на улицах стояли люди. Проехать было невозможно. Трегубов выбрался из машины, чтобы пешком дойти до Дворца науки, нырнул в толпу... и почувствовал себя щепкой в водовороте. Толпа бурлила, в ней возникали струи, потоки, завихрения. Трегубова понесло в какой-то переулок, затем через проходной двор к уличному телеэкрану. Хорошенькая дикторша со слипшимися от краски ресницами мрачно вещала:

- До Немезиды сейчас шесть миллионов километров, господа!

Магазины были закрыты железными ставнями, бойко торговали только винные лавки. Во многих местах пьяницы, возмущенные тройной ценой, врывались силой и даром забирали бутылки. Вместе с алкоголиками лавки громили и полицейские. В подворотнях кричали: «Караул, грабят, на помощь!» Грабители рангом повыше не лезли в карман, они навязывали билеты на Обетованные Антиподы, места в несуществующих ракетах, новейшие гороскопы «с научным» предсказанием судьбы. Небритый монах, подпоясанный веревкой, продавал отпечатанные на машинке пропуска в рай. На пропусках был указан номер райских врат, печать апостола Петра и приписка: «Подделка преследуется вечным проклятием».

- Немезида приближается! До нее пять миллионов километров, господа!

С величайшим трудом Анатолий Борисович прорвался на площадь Дворца науки. Перед монастырской стеной на коленях стояли монашки и пели нестройным хором. Священник в белой одежде призывал окружающих присоединиться. Какие-то кликуши бились лбом об асфальт, визгливо крича о своих грехах.

- Немезида приближается!..

Эти слова звучали как припев к трагическому хору испуганных, оплакивающих свою гибель.

Седой старик в очках, назидательно тряся пальцем, утешал собравшихся:

- Господа литераторы не раз описывали сближение миров. У Герберта Уэллса есть роман о проходящей комете и рассказ о проходящей звезде. Все сбывается точно, каждая строчка. Пожары, потопы и наводнения. Но потом звезда пройдет, и все станет лучше на Земле. И теплее, и люди разумнее...

Для чего-то по радио начали передавать корреспонденцию с побережья. Развязный диктор сообщил скороговоркой:

- Мы стоим перед полосой отлива. На обнаженном дне в лужицах ползают крабы. На горизонте гигантский вал. Он наступает. Вы слышите шум? Вот уже первая волна набежала на берег. Пляж под водой. Всплыли купальные кабинки, лежанки, соломенные кресла. Вода подступает. А вот на пороге рыбацкой хижины я вижу старика. Почему вы не уехали, дедушка? Вы не боитесь прилива? Скажите нашим радиослушателям.

И шамкающий голос раздался на площадях столицы:

- Отстаньте, все вы с ума сошли. Семьдесят лет я вижу прилив и отлив. Вода никогда не доходила до моего дома. При чем тут звезды? Звезды и приливы были и есть. Все на своем месте...

- Немезида приближается! Четыре миллиона километров до нее! В девять вечера по телевидению передали прощание с наследниками. Три ракеты, принадлежавшие родине Жевьера, готовились покинуть Землю. Словно три свечки у изголовья усопшего, стояли они торчком на ровном поле. Наследники, одетые в скафандры, прощались с рыдающими родственниками...

- Немезида приближается, господа!

Не надо было напоминать. Все и так видели, что она приближается. Золотое яблоко превратилось в апельсин, апельсин все рос и рос. Хорошо виден был знаменитый поясок на экваторе и пятна, подобные лунным морям. Потом взошла и Луна. Она была больше по размеру, но светила, пожалуй, слабее. У Луны свет был латунно-желтый, а у Немезиды почти белый, даже с голубизной. Сверкала она так, что глазам было больно.

Часам к десяти вечера диски Луны и Немезиды сравнялись. На небе сияли как бы две Луны, обе на ущербе, освещенные - слева, темные - справа. Они сближались, причем зрителям казалось, что Луна догоняет Немезиду. Словно отважный одинокий воин, вышла она навстречу пришельцу. Снова поползли слухи о столкновении, о том, что Луна рухнет на Землю и всех раздавит.

- До Немезиды два миллиона километров, господа!

Луна и Немезида сближались. Два светлых круга сияли рядом. Вот они слились, превратились в восьмерку.

Но столкновения не было. Немезида проходила гораздо дальше Луны. На левом краю Немезиды обозначилась явственная выемка. Луна заслоняла ее край.

Первое и последнее в истории затмение Немезиды продолжалось около двух минут. Вскоре ее край появился вновь. Сначала на левой «щеке» Луны показалась припухлость, как бы флюс, затем Луна растянулась, превратилась в восьмерку, раздвоилась. И снова два светила сияли рядом, одно ярче другого.

Хорошенькое лицо дикторши появилось снова.

- До Немезиды миллион семьсот тысяч километров, - сообщила она безрадостно. - Измерения продолжаются непрерывно...

Трегубов в это время стоял во Дворце науки рядом с Жевьером и флегматичным Липпом. Каждые три минуты они получали сообщения от радиолокаторов, каждые три минуты остро отточенным карандашом Липп ставил точку на миллиметровке, тонкой линией соединяя ее с предыдущими. И три головы склонялись над графиком, чтобы по форме чуть изломанной линии угадать судьбу планет.

- Чувствуешь обидную беспомощность, - сказал Жевьер. - Эта Немезида издевается над наукой. Лучшие силы мировой науки вычислили график ее движения. А она идет по-своему, совсем иначе.

- Но кривая плавная, и она приближается к экстремуму, - заметил Липп. - Закон движения достаточно прост.

Жевьер не согласился:

- Сейчас кривая плавная, но она переломилась двадцать третьего мая и вторично переломилась сегодня днем. Откуда мы знаем, куда повернет Немезида через минуту.

Так выглядела для них мировая трагедия. Цифры и точки, цифры и точки. По точкам строилась кривая - плавная или изломанная. Плавная вела к спасению, перелом - к катастрофе.

Новые сведения. Точка ложится в стороне от кривой, заметно ближе к Земле. Перегиб или ошибка локатора? Следующее измерение покажет. Надо подождать три минуты.

Три минуты напряженного молчания. Хорошо, если ошибка, А если перегиб? Страшно подумать, к чему приведет перегиб. Это уже не приливы, не потоп - это гибель!.. Точки и цифры, цифры и точки! Глядя на них, Жевьер багровеет, бледность покрывает лицо Липпа, Трегубов втягивает голову в плечи, как будто удар состоится сейчас, в это мгновение. Медленно ползет секундная стрелка. Липп длинным желтым от табака ногтем проводит на миллиметровке черту:

- Все будет кончено, если Немезида дойдет до сих пор...

...Анатолий Борисович приехал на телевизионную студию в десять часов тридцать минут.

И в телетеатрах, на площадях и улицах города, в квартирах и клубах возникли сотни тысяч Трегубовых. Сам того не ощущая, Анатолий Борисович заглянул в миллионы глаз. С первых же его слов все обернулись к нему. Даже монашки на площади прекратили пение. Затаив дыхание город смотрел на губы Анатолия Борисовича. Что они скажут: «Живите!» или «Прощайтесь, люди!»

И, как бы почувствовав общее нетерпение, Анатолий Борисович набрал воздуха в легкие и крикнул:

- Она удаляется! Опасность миновала!

Он говорил еще о том, что орбита Немезиды вновь изменилась. Она прошла на шестьсот тысяч километров дальше, чем предполагалось, и даже прилив будет не в девять раз, а только в полтора раза больше обычного. Но никто уже не слушал эти подробности. Опасность миновала! Тысячи и тысячи людей восторженно целовали телевизоры, где еще виднелось лицо Трегубова. На улицах гремели крики «ура». Незнакомые люди обнимались, молодые и старики пускались в пляс. Пьяницы, пившие по случаю гибели, требовали вина, чтобы выпить за спасение. Монашки, только что просившие бога пустить их в рай, запели еще громче, хваля Бога за то, что он избавил их от рая...

И Немезида прошла. Была - и нет ее. Исчезла, как наваждение, как дурной сои. К утру вторая Луна превратилась а золотое яблоко, э на следующее утро и яблока не осталось. Над горизонтом взошла вторая утренняя звезда.

Люди опомнились. Хитрецы, наловившие рыбки в мутной воде, уселись подсчитывать барыши. Простаки, попасшееся в сети, очнулись голыми и нищими. Впрочем, многие из них радовались: "Спасибо, что сами целы». Жулики вновь попрятались, спекулянты занялись другими делами, и только священнослужители не забывали Немезиду. «Господь бог внял нашим молитвам и отвел карающую длань, - утверждали они. - Помните о последнем предупреждении, люди, не переполняйте чашу. Только молитвой, постом и щедрыми даяниями церкви вы избавите себя от новой Немезиды».

Ученые страстно спорили: что же такое Немезида? Им так и не удалось рассмотреть ее как следует, В сущности, только ночь на третье июня была благоприятной для наблюдений. Но именно в эту ночь все астрономы решали другой вопрос: как пройдет Немезида, не столкнется ли она с Землей? А затем с каждым часом условия для наблюдений становились все хуже. Немезида удалялась со скоростью триста километров в секунду. Через сутки она выглядела, как Венера, и наблюдать ее было не легче. В довершение трудностей Немезида перешла теперь на дневное небо. Она приближалась к Солнцу и тонула в его лучах. Восьмого июня она прошла свой перигелий - точку, ближайшую к Солнцу. Девятого Немезиду видели в последний раз. Солнце затмило ее окончательно.

И затем Немезида исчезла. Что произошло с ней?

Некоторые предполагали, что она упала на Солнце и растаяла, как капля Стеарина. Ждали, что на Солнце будет новое пятно, как бы шрам от удара. Но даже пятна не оказалось. Неужели Немезида испарилась бесследно? А может быть, она не падала вообще, просто Солнце заслоняло ее от нас, а затем астрономы не сумели разыскать странницу где-то за орбитой Юпитера?

Если вопросов слишком много, а ответов ни одного, интерес к делу падает. Упал интерес и к Немезиде. По той или иной причине она удалилась навеки и уже не могла волновать жителей Земли. Даже астрономы меньше рассуждали о ней.

И никто не предполагал, что вскоре Немезида снова будет у всех на устах и газеты всего мира опять будут твердить: «Немезида, Немезида, Немезида!..»


Нет №11-го. Окончание скачал с инета

В связи с посылкой 114 наследников в мировое пространство в различных странах были оборудованы межпланетные корабли. Когда опасность миновала, они благополучно вернулись на Землю, истратив только горючее. Встал вопрос: на что употребить этот могучий межпланетный флот? Не направить ли совместные усилия на покорение Марса и Венеры? Для обсуждения этой проблемы была созвана международная конференция.

Анатолий Борисович присутствовал на ней и, конечно, выступал. Речь его была записана на проволоку, поэтому можно воспроизвести ее слово в слово. Если хотите, вы можете услышать даже аплодисменты, приветственные крики и чей-то голос, произносящий: "Это тот, который открыл Немезиду?"

Очевидно, Анатолий Борисович услышал эти слова, потому что начал свою речь так:

– Некоторые связывают мое имя с Немезидой. Действительно, так уж случилось, что последние полгода я пишу, говорю и думаю только о Немезиде.

Вот и сегодня, хотя все мы собрались, чтобы обсуждать полет на Марс, я намерен сказать несколько слов о Немезиде. Надеюсь, что это небольшое отступление не будет идти вразрез с повесткой дня.

Так вот, чтобы благополучно вернуться из путешествия домой, нужно, само собой разумеется, знать адрес дома. На Земле это не проблема, а в космосе не так просто. Ведь наш дом – земной шар – движется в пространстве со скоростью около тридцати километров в секунду. До сих пор мы знали маршрут Земли достаточно хорошо. Но вмешалась Немезида и нарушила земную орбиту.

В момент наибольшего приближения Немезида притягивала Землю раз в тридцать слабее, чем Солнце. Одна тридцатая – величина все же заметная. Своим притяжением Немезида исказила земную орбиту, внесла возмущение, как говорят астрономы. Зная это, мы внимательно изучали возникшие изменения, и оказалось, что не все они объясняются кратковременным прохождением Немезиды.

Я могу уведомить вас, друзья, что земной год удлинился на целых восемнадцать минут! Удлинилась земная орбита, она изменила свою форму. Раньше мы обращались вокруг Солнца по эллипсу, теперь по кругу. Я сказал: "Мы обращались вокруг Солнца", – это не совсем точное выражение. На самом деле мы и Солнце обращались вокруг общего центра тяжести. Мы описывали громадный путь, но с гордостью можем сказать, что Земля передвигала и Солнце примерно на девятьсот километров за полгода. Теперь, увы, Солнце не двигается. Центр тяжести совпадает с центром Солнца. У нас появился как бы противовес, находящийся за Солнцем и по массе равный Земле. Откуда взялся противовес? Я могу дать только одно объяснение: Немезида не ушла. Она не упала на Солнце и не сгинула в мировые просторах. Немезида застряла в солнечной системе, и, как нарочно, на земной орбите, и, как нарочно, движется с такой же скоростью, как Земля, так что Солнце заслоняет ее от нас.

Я дважды повторил "как нарочно", и, пока я буду говорить о Немезиде, мне все время придется твердить: "как нарочно, как нарочно..." Еще не бывало небесного тела, движения которого отличались бы таким набором нарочитых случайностей.

Немезида прибыла к нам – об этом можно говорить с уверенностью – из системы сравнительно близкого к нам солнца, от звезды 7327. Примерно одиннадцать тысяч лет назад, когда астрономическая наука у нас еще не существовала, чудовищный взрыв выбросил в пространство один из спутников звезды 7327 – планету, которую мы назвали Немезидой. Но выброшенная нечаянным взрывом планета, как нарочно, угодила в одну из ближайших систем – в нашу Солнечную. Событие почти невозможное, астрономы понимают это. Если я сейчас выстрелю, зажмурив глаза, и убью лисицу в соседнем лесу, такая удача вероятнее, чем попадание Немезиды в солнечную семью.

И все же она попала к нам. Пролетев одиннадцать тысяч лет по инерции, Немезида явилась в солнечную систему. Здесь оказалось просторно, Нептун и Уран остались правее. Сатурн и Юпитер – левее. И вдруг досадная неприятность, мелочь: какая-то Лапута должна грохнуться на Немезиду. Но как раз в это время на Немезиде возникают таинственные вспышки. Благодаря им или по другой причине ее движение притормаживается, и Лапута успевает проскочить.

Дальше. Немезида приближается к Земле. Столкновение не угрожает, но ожидаются беспримерные приливы, настоящий потоп на Земле. Однако за несколько часов до прохождения возникают новые вспышки, и Немезида меняет орбиту. Ее относит в сторону, она, с позволения сказать, объезжает Землю, как автомашина объезжает застрявший на дороге воз. Снова счастливая случайность! Немезида проходит на шестьсот тысяч километров дальше, Земля избавляется от катастрофических приливов, а сама Немезида – от еще более грозной опасности. Не секрет, что мы хотели оттолкнуть Немезиду, устроив на ней атомный пожар. Но мы стреляли по движущейся цели, а цель метнулась в сторону, и пуля наша не догнала ее.

Следующие вспышки наблюдались девятого июня, когда Немезида уже удалялась от нас. По-видимому, эти вспышки, самые сильные и продолжительные, сняли чудовищную скорость. Сняли, как нарочно, вовремя. И Немезида осталась с нами – новый член семьи, собрат в солнечной системе.

В прессе неоднократно высказывались мысли о том, что Немезида когда-то была пригодна для жизни. В атмосфере там имеется кислород, на поверхности – снег, то есть замерзшая вода. Конечно, жизнь, если она и существовала там, за последние одиннадцать тысяч лет была выморожена без остатка. Но в благоприятных условиях жизнь могла бы возродиться. И что же мы видим? Немезида останавливается на орбите, наиболее удобной для жизнедеятельности белка. Ближе к Солнцу жарко, дальше от Солнца холодно. На Земле условия для жизни лучше, чем на Марсе или на Венере. И Немезида, как нарочно, выбирает земную орбиту и, как нарочно, занимает на ней самую устойчивую позицию, так, чтобы не мешать Земле и чтобы Земля не мешала Немезиде.

Не слишком ли много нарочитых случайностей, не слишком ли много счастливых совпадений? И не кажется ли вам, дорогие друзья, что Немезида совсем не похожа на блуждающее небесное тело? Скорее, она напоминает межпланетный корабль, летящий от одной звезды к другой и по пути обходящий препятствия...

Из зала мне кричат: "Великовата ракета. Пассажиры с Америку ростом, что ли?" Минуточку терпения! Я поставил вопрос, он требует ответа. Сейчас объясню, что я имею в виду.

Представьте себе, что вы живете не под нашим Солнцем, ласковым и щедрым, а в окрестностях другого – красноватого, с большими темными пятнами, с температурой поверхности всего лишь в три тысячи градусов, совершенно достаточной для электрической печи, а для Солнца слишком скромной. Вы живете под лучами немощного, умирающего солнца, которое в наших каталогах числится как звезда 7327.

Вы жители ближайшей к солнцу планеты, так как только на ближайшей хватает тепла. И называете свою планету Немезидой.

У вас длинные зимы и прохладное лето. Но к длинным зимам вы приспособились, не в том беда. Хуже всего, что холодные красные звезды, похожие на 7327, светят неравномерно. Они заплывают огромными пятнами и могут подарить вас тысячелетней зимой. А жизнь, друзья мои, любит режим – условия устойчивые и равномерные. Ей нужно, чтобы лето бывало каждый год, чтобы каждый год регулярно собирались урожаи. И перед жителями Немезиды стояла неведомая нам проблема создания тысячелетних запасов пищи, проблема возобновления растительности, проблема вековых прогнозов температуры и светоотдачи их нерадивого солнца.

И вот, допустим, получен прогноз: "Наступают тяжелые времена. В ближайшие сто тысяч лет солнышко будет светить худо, планету засыплет снег. В умеренных странах начнется оледенение. Растительность вымерзнет даже на экваторе..."

Как спастись? Ученые ломают головы. Уничтожить пятна, оживить солнце им не под силу. Зарыться в грунт, жить в пещерах, выращивать там злаки при искусственном освещении? Но кто знает, какие еще условия будут через сто тысяч лет? И не хочется, чтобы дети, внуки и правнуки твои жили под землей, как кроты.

Тогда возникает смелая идея. "Давайте покинем наше выдохшееся солнце, – говорят ученые Немезиды. – Переселимся к другому солнцу, зрелому, полному сил, хотя бы к тому, которое сверкает яркой звездой в созвездии Рыб".

Переселиться к другому солнцу! Разве это мыслимо? Да, дорогие друзья, мыслимо. При современном состоянии земной техники невозможно, но уже мыслимо. Нужно только добывать атомную энергию из любого вещества, не только из урана и водорода, и в совершенстве управлять этой реакцией. Грубо говоря, если превратить в лучи тысячную долю ракеты, все остальное полетит в противоположном направлении в тысячу раз медленнее света. Именно так и сделали жители Немезиды. Они превратили в лучи тысячную долю своей планеты, выпустили эти лучи снопом и вылетели из своей солнечной системы со скоростью около трехсот километров в секунду. Это случилось одиннадцать тысяч лет назад. Немезида ушла из своей солнечной системы, выбросилась из нее.

После торжественного и грустного праздника прощания какой-нибудь древний старик, старейший житель планеты, нажал кнопку старта, и Немезида погрузилась в глубокий сон.

А жители? Неужели все они пожертвовали собой ради отдаленных потомков? Не думаю. Вероятно, они заснули. Наши врачи научились с помощью наркотиков и холодной воды затормаживать жизнь и сознание на несколько часов. Жители Немезиды – существа, умеющие перегонять планеты, – наверное, сумели погрузиться в сон на одиннадцать тысяч лет. Во всяком случае, я бы посоветовал им решить проблему анабиоза, прежде чем отправляться в путь.

И вот в глубоких пещерах они уснули, как пассажиры ночного экспресса, чтобы проснуться к утру, когда поезд будет подходить к станции назначения.

Остались только дежурные – для наблюдении, для управления, для ремонта, для того, чтобы сохранять спящих. Они тоже жили под землей рядом с холодильниками-спальнями и по радио управляли атомными реакциями. Изредка в герметических скафандрах они выходили на поверхность и, стоя по колено в жидком воздухе, проверяли положение Немезиды, высчитывали, сколько пройдено, сколько осталось. Закончив срок дежурства, они будили, лучше сказать – "оттаивали" очередную смену, а сами отправлялись "соснуть" несколько тысяч лет до прибытия.

Для спящих время проходит быстро. Немезида безмолвно мчалась в пространстве, а у нас на Земле за это время родилась цивилизация, возникли и пришли в упадок Египет, Вавилония, Рим и Афины, рабовладельческий строй сменился феодальным, вырос капитализм с машинной промышленностью, и, наконец, появились мы, строители коммунизма. Пришел век атомной энергии... А Немезида все шла и шла на свидание к нам, отсчитывая триста километров каждую секунду.

И вот решающий год. Оранжевая звезда в созвездии Рыб, которую мы называем Солнцем, стала Солнцем и для Немезиды. Задымился, испаряясь, замерзший воздух, странствующая планета вновь окуталась атмосферой. Дежурные астрономы жадно изучали солнечную систему. Они открыли Нептун, Уран, Сатурн... и нашу Землю тоже! Кто знает, как они ее назвали, в честь какой упраздненной богини? Они любовались кольцами Сатурна; полосатый Юпитер проплыл в стороне. Для невооруженного глаза он выглядел, как горошина. Затем – это было семнадцатого мая по нашему летосчислению – радиолокаторы Немезиды отметили приближающийся астероид – Лапуту. Летящая гора грозила рухнуть на Немезиду, взорвать кусок поверхности, раздавить множество пещер. Но путники своевременно включили атомные вулканы и притормозили Немезиду. Столкновение не состоялось. Второй раз они включили реакторы утром 3 июня, чтобы обойти Землю, избавить нас от разрушительных приливов и себя от атомного пожара.

Почему мы не воспользовались этим моментом, чтобы высадиться на Немезиду? Я скажу откровенно: мы хотели бы высадиться. Но Немезида шла слишком быстро. Чтобы спуститься на нее благополучно, нужен был межпланетный корабль, способный развить скорость более трехсот километров в секунду. Таких кораблей у нас нет. На ракете, посланной нами, стоял телепередатчик, мы надеялись рассмотреть Немезиду вблизи. Но Немезида изменила курс, и наша ракета промахнулась на двести тысяч километров. Вины нашей тут нет. Будь перед нами бессмысленная каменная глыба, мы отшвырнули бы ее. Но Немезида не глыба, это пассажирская планета с разумными машинистами. Как и мы, они стремились избежать катастрофы и сумели сделать это. Инертная материя подчинилась разуму, планеты разошлись, как поезда на разъезде, покорные диспетчеру.

А пока мы тут с волнением следили за приближением Немезиды, её жители с таким же волнением и любопытством смотрели на нашу Землю. И, может быть, именно в те дни раздался, наконец, возглас, завершающий одиннадцатитысячелетнее ожидание: "Проснитесь, спящие!"

Закройте глаза на миг, представьте себе чужую планету. День или ночь, не разберешь. Слепящее Солнце заливает светом снежную равнину. Искрятся жесткие сухие снежинки, чуть вьется пар над прозрачными лужами... От сверкающей белизны больно глазам. А над головой угольно-черное небо с пылью звезд, прозрачная кисея Млечного Пути, и на фоне его одна звезда всех ярче – не блестка, не светлячок, а массивный брильянт на бисерном пологе неба.

На нее, сверкающую, и смотрят трое в скафандрах. У них телескоп, аппараты в лакированных ящиках, где мелькают цветные кривые и светящиеся цифры. Трое смотрят то на небо, то на экраны аппаратов, и один из них говорит громко: "Проснитесь, спящие, мы у цели!"

Снежная равнина нема и глуха. Нет на ней воздуха, одиннадцать тысяч лет назад он замерз и превратился в прозрачные лужи. Ветер не воет над ней, снег не скрипит под ногами, обледеневшие растения не шелестят листвой. Слова гаснут на поверхности скафандра, но радио подхватывает их, и умершие звуки рождаются вновь там, где воздух имеется, – в скафандрах спутников и в далеких подземельях, где спящие лежат рядами, неподвижные, как изваяния.

"Проснитесь!.."

Слова эти слышит только дежурный. Как и те, наверху, прежде всего он смотрит на экран с кривыми. Он проверяет температуру, он обходит спящих одного за другим, осторожно притрагивается к каждому и, уверившись, что время пришло, включает усилитель. Тогда голос вверху, удесятеренный электрической гортанью, грохочущими раскатами наполняет помещение: "Проснитесь, спящие!.."

...Мне тут прислали из зала записку. Автор ее спрашивает: почему жители Немезиды не прилетели к нам, если техника у них так высока? Дорогой друг, за Немезиду я не могу отвечать с такой определенностью, как за Землю. Но лично я на месте немезидян не стал бы прилетать так поспешно. Когда я приезжаю в чужой город, я сначала ищу гостиницу, а потом уже знакомлюсь с соседями. Немезида еще не отогрелась, температура в то время была минус сто восемьдесят – двести градусов. Разбуженное население все еще ожидало в подземельях. Едва ли для всех поголовно были подготовлены скафандры. А дежурная смена готовилась к выходу на окончательную орбиту. Возможно также, что атомные вулканы выбросили слишком много радиоактивной пыли, и нужно было долго ждать, пока она обезвредится. В таких условиях я бы ограничился осмотром издалека. Вообще не обязательно все пробовать пальцем. Вероятно, жители Немезиды осмотрели Землю с помощью телескопов, более совершенных, чем наши. Возможно, они послали на Землю автоматические ракеты. Для межпланетного путешествия, мы знаем, чем меньше приборы, тем выгоднее. Ракеты немезидян могли быть размером с вишню. Может быть, мы просто не заметили их?..

Я высказал сегодня много догадок. Одним они пришлись по вкусу, другим – нет. Но мы спорим не о вкусах. Задача состоит в том, чтобы проверить догадки и установить истину. Такая возможность есть. В распоряжении жителей Земли имеется более двадцати межпланетных ракет. Я предлагаю не все отправлять на Марс и Венеру – одну или две выделить для путешествия на Немезиду!..

Вероятно, это было самое значительное выступление в жизни Трегубова. Речь его встретили восторженно, шумными аплодисментами, криками "ура". Человек сорок из числа присутствующих немедленно прислали в президиум записки с просьбой зачислить их в экспедицию на Немезиду. На Марс и на Венеру желающих было меньше. Скептики молчали улыбаясь. Скептики вообще народ осторожный, публично ругаться не любят, предпочитают в ученых комиссиях высказывать вежливые сомнения. Но один из них все же не вытерпел. Имени его мы не знаем. Проволока запечатлела только голос – резкий и визгливый.

– Бездоказательно! Построено на песке! – кричал он. – Немезиды за Солнцем нет. Вы вернетесь с пустыми руками. Над вами будут смеяться!

Трегубов остановил поднявшийся шум.

– Пускай смеются, – сказал он. – Если мы не догоним Немезиду, нам будет труднее. Не найдя Немезиды, мы вынуждены будем ее создать. И технику перемещения планет придется изобретать самостоятельно. Но изобретать все же придется, ибо перемещением планет мы когда-нибудь займемся, если не в двадцатом, то в двадцать третьем веке. Ничего удивительного тут нет. Во всякой науке за описанием следует использование, за использованием – изменение, перемещение, переделка. Науки о растениях и животных давно уже находятся в стадии переделки, а в астрономии мы все еще заняты описанием, потому что объекты у нас далеки. Но жители Немезиды уже начали переделку. И мы начнем. Ибо солнечная система не так уж хорошо устроена. Планет, пригодных для жизни, мало: те велики, те малы, эти близки к Солнцу, а другие слишком далеки. А не стоит ли перевести Марс и Венеру на земную орбиту, подтянуть поближе к Солнцу Уран и Нептун со спутниками? И если привести сюда же Юпитер и Сатурн, то как расположить их, чтобы своим притяжением они не мешали другим планетам? Я, например, предложил бы поместить Юпитер на наше место, а Землю сделать его спутником... Впрочем, этим займется в свое время наука о переделке планет астротехника – наука, которой пока еще не существует. И тогда мы сделаем вторую Немезиду из какого-нибудь Титана. Мы снабдим планету-корабль хорошей атмосферой и заселим ее энтузиастами. Представляете себе, какая удивительная жизнь ждет этих людей? День продолжается у них два-три года, пока они исследуют очередную планетную систему, а затем следует ночь на пять-десять тысяч лет, искусственный сон в подземельях, вплоть до прибытия к следующему солнцу. А в итоге, осмотрев двадцать систем, с грузом наблюдений они вернутся на Землю, где прошло за это время больше ста тысяч лет... Хотели бы вы прожить такую жизнь?

Крики, рукоплескания. Три минуты, и пять, и десять я слушаю приветственный шум. Наконец щелкает автомат-выключатель, и с легким шипением магнитофон останавливается. Ватная тишина. Я один в тесной кабине фонотеки, наедине с проволочкой, которая сохранила для меня давно умолкнувший голос и фантастическую мечту ученого.

Астротехника! Такой науки все еще нет. Планеты ходят по своим невидимым рельсам, машины не рассчитывают для них новые орбиты. Но лет через сто, когда межпланетные путешествия станут привычными и будничными, когда на Марс, на Венеру или на Немезиду люди будут ездить по туристским путевкам, чтобы полюбоваться невиданными куполами и башнями чужепланетных городов, не скажут ли они с иронической усмешкой: "Подумаешь, перемещать планеты! Давно уже сделано! Не проблема!"

Интересно, какие проблемы люди поставят тогда, о чем они будут мечтать?