Ю. А. Гагарин

Сканировал и обработал Юрий Аболонко (Смоленск)

Г. С. Шонин. Большое видится на расстоянии 39

Сборник статей / Сост. В. Г. Тищенко. – М.: Знание, 1984. – 64 с. – (Новое в жизни, науке, технике. Сер. «Космонавтика, астрономия»; № 3).

9 марта 1984 г. исполнится 50 лет со дня рождения первопроходца космоса Юрия Алексеевича Гагарина. Этому событию и посвящен сборник статей, в которых раскрывается многогранность личности первого космонавта планеты.

Брошюра рассчитана на широкий круг читателей.

Н. П. КАМАНИН,
Герой Советского Союза,
первый руководитель подготовки
советских космонавтов,
генерал-полковник авиации

* Из кн.: Докучаев Ю. Юрий Гагарин. М., Детская литература, 1981.

В незабываемую пору, когда мне привелось формировать первый отряд космонавтов и руководить им с моими помощниками, с Гагариным и его космическими «однокашниками», мы работали плечом к плечу. Будучи по-товарищески внимательными друг к другу, мы не очень-то задумывались тогда над тем, каковы они, наши коллеги. Мы могли полагаться на любого из товарищей (неважно, старшего по службе или младшего). И нас никто не подвел.

Обширная программа одолений и познания, которые происходят сегодня, была развернута стратегией советской космонавтики изначально. И сама эта обширность с первых же шагов захватила каждого из нас. Но, что греха таить, когда занимаешься совершенно небывалым, внимание более всего концентрируется на результатах и объектах уникальных исследований. И меньше всего на действующих лицах – людях, делающих это дело, к которому и сам причастен.

Однако сегодня я думаю, что если бы первые два десятка лет пилотируемых полетов (допустим, столь «невозможную» возможность) не дали бы ничего, кроме людей гагаринской пробы, я бы и тогда считал, что поработали мы не зря!

Но что же это за такой человеческий феномен – Гагарин? Попробую разобраться теперь, когда у меня появилась возможность, да и повод об этом задуматься.

Никак нельзя забывать, что Юрию пришлось преодолеть два барьера – один, на который до него даже и не замахивался решительно никто; второй, возникающий перед довольно многими, но, как это ни трагично для судеб людских, достойно преодолеваемый буквально единицами. Я имею в виду не просто выход человека за пределы всего земного, а последующее, позволю себе так выразиться, «погружение в океан всечеловеческого преклонения». Напомню: в начале 60-х годов XX в. на планете не было человека популярнее Гагарина. В пределах, обозначенных этими двумя столь разного рода перегрузками, со всей нравственно-психологической тяжестью павшими на Юрия Гагарина, и развернулась вся мощь этой личности. В недрах ее с удивительной гармоничностью типичное сложилось с исключительным.

Первый выход человека за пределы всего земного... Давайте попробуем мысленно, хоть на мгновение, встать вместе с Гагариным на самый краешек Земли. На часах – 07.00 московского времени, на календаре – 12 апреля 1961 г. До старта остается два часа. Неведомое надвигается на Гагарина неотвратимо. Голос его звонок, тверд и по-прежнему задушевен. Юрий произносит свою предстартовую речь, которой в ту же неделю суждено было обойти все газеты мира, зазвучать на всех радиоволнах. Почти из шестисот тех гагаринских слов я выделяю всего несколько: «...И тем не менее я решаюсь на этот полет...»

Homo sapiens (человек разумный) – вершина всего, что сотворила природа. Она отменно поработала над своей «конструкцией», в результате длительной эволюции ставшей разумной за счет самой высокой восприимчивости к окружающему. Но и это самое окружающее неплохо на Земле приспособлено к человеку. В сущности, мы с вами способны жить в мизерном диапазоне температур, давлений, в строго взвешенном сочетании химических компонентов, в условиях надежной «магнитной» связи с планетой, в пределах строго ограниченных скоростей перемещения.

Полет, который поутру 12 апреля 1961 г. предстоял Гагарину, впервые увлекал человека за большинство этих вековечных пределов. И никакие предварительные расчеты и тренировки, откровенно говоря, очень условно приближавшие будущего космонавта к реальным космическим обстоятельствам, не давали основания для полной уверенности в успехе: как-то откликнется на совершенную перемену привычных условий человеческий организм? И в первую очередь самое таинственное в своей тонкости – взаимодействие его чувств с разумом.

Но не только об этой опасности отлично знал Гагарин. Как летчик, он еще прекрасно понимал и то, что летательный аппарат, у трапа которого он с нами прощался, – машина, ненамного более его самого приспособленная к полету за атмосферным порогом. В сущности, была она экспериментальной.

Взвесьте – легко ли, зная это, стоя у трапа, ведущего к самому неизведанному из неизведанного, сказать: «И тем не менее я решаюсь...» А решиться надо было далеко не только на полет. Просто необходимо было вернуться, преодолев все подстерегающие опасности. Вернуться во что бы то ни стало! Ибо погибни в тот день Гагарин, космос оказался бы закрытым для всего человечества, если не навсегда, то во всяком случае на многие годы. И вот что еще знал он: даже мысль, нравственно чистую своей самоотверженностью, «или пан, или пропал», он себе позволить не мог. Только победить неизвестность!

И вот тут-то его могло выручить лишь одно – самообладание, которого еще решительно никогда от человека не требовала ни одна из возникавших дотоле задач. Чувство и разум «взять в руки» разом – это нам, людям, до утра 12 апреля 1961 г. еще не удавалось. Такая закономерность существует, и она обратила на себя внимание ученых. Недаром в свое время В. И. Вернадский ратовал: «Говорят: одним разумом можно все постигнуть. Не верьте!.. Мне разум и чувство представляются тесно-претесно переплетенным клубком: одна нить – разум, а другая – чувство, и всегда они друг с другом соприкасаются, и когда одна из них бодрствует, а другая спит, когда в этом клубке рядом мертвое и живое – разве может быть сила, разве может быть какая-нибудь работа...»

Первым космонавтом мог стать только такой человек, который оказался бы способным впервые одолеть это ограничение – или думать, или действовать. Таким оказался Гагарин. Именно это уникальное свойство его характера – ни на мгновение не зажмуриться перед лицом острейшей опасности, именно в такие мгновения действовать, думая, и питало его предстартовую решимость. Оно, это удивительно земное мужество, и позволило ему выполнить небывалую задачу. И подтвердило, что наш выбор, павший на Юрия, оказался верным.

Не нужно возражать мне, ссылаясь на аварийные ситуации, в которые попадали те же летчики-испытатели. Да, они думали и действовали одновременно, ни на мгновение не закрывая глаз, и с честью выходили победителями в единоборстве с обстоятельствами. Но там на стороне человека выступают практика, опыт.

Здесь не было ни того, ни другого, и позаимствовать было не у кого.

А теперь вместе с Гагариным пройдем после его полета по Земле. Окунемся в океан восторженно приветствовавших его миллионов людей. Встанем под ливень нескончаемых и нередко весьма острых вопросов на сменявших одна другую пресс-конференциях. Вступим на ковровые дорожки/устланные перед фронтом нескончаемых почетных караулов и в столь же нескончаемую череду приемов в десятках столиц, городов и сел мира. Наконец, ощутим на ладонях своих тяжесть почетнейших наград самых разных стран.

И от меньшего по напору давления на одну из коварнейших людских слабостей, каким оказывается тщеславие, кружились и более умудренные опытом головы. И вот уже от такого головокружения субъект, падкий на славу, дальше которой и видеть ничего не видит, весьма быстренько «обживается» на пьедестале почета, откуда остальное человечество видится ему приспособленным лишь для того, чтобы оттенять его исключительность. Слава представляется ему патентом на привилегии. Делать становится нечего, только принимать поклонение.

Да, со славой шутки плохи! Если, столкнувшись с нею, начинаешь действовать произвольно, она тотчас и начисто отнимет у тебя возможность удерживать свои поступки на достойном человека уровне.

Юрий совладал со славой. И прежде всего потому, что не на словах, а на деле он ни на минуту не забывал, что слава Гагарина неотделима от славы Отечества, от славы советских рабочих, ученых, конструкторов, от славы Сергея Павловича Королева. И поэтому Юрий Гагарин мог и должен был принимать решения, действуя одновременно стремительно, точно и, главное, осмысленно. И не только в космической высоте, но и в зените такой славы. Как будто именно о нем сказал поэт:

Гагарин никогда не пользовался плодами своей грандиознейшей славы в угоду тщеславию. Была она для него не подарком судьбы, а, скорее, тяжкой ношей. Он все время работал над тем, чтобы приводить в соответствие с этой всечеловеческой признательностью свое каждодневное поведение и работу – учебную и научную, космическую и общественную, отцовскую и ту товарищескую, которая постоянно укрепляла его человеческие связи с коллегами по самой новой на Земле профессии. А среди своих коллег, подчеркну – по обе стороны океана, он пользовался глубочайшей любовью и признательностью за то, что своей решимостью на первый заатмосферный полет, которую лучше всех могли оценить космонавты и астронавты, доказал, что их дела подвластно людской выносливости.

Расчеты «калужского мечтателя», великого Циолковского никогда бы не обернулись первым космическим полетом, если бы за дело не взялся советский Главный конструктор Сергей Павлович Королев. Но и гений Циолковского и Королева просто «повисли бы в воздухе», если бы не уникальные свойства человеческой натуры Гагарина, позволившие ему подхватить эстафету.

Да, Юрий Гагарин среди соотечественников и даже космонавтов – явление. Но все то, что его так сильно выделило и поставило в историю цивилизации в один ряд с Колумбом, а я так думаю, намного выше, – это уникальность именно такого рода, о которой говорят: «Исключения лишь подтверждают правила». Я имею в виду тот самый регламент людского поведения, который за шесть с лишним десятков лет утверждался в нашем обществе – на ленинских принципах.

С момента своего исторического старта в моем представлении Гагарин все больше проявлялся как человек-предзнаменование. Я немало читал философских и фантастических книг, слышал научных дискуссий и публицистических споров о том, каков он, человек нашего будущего. Юрий показал мне, каков он есть – землянин грядущих времен – во плоти. С тех пор я твердо знаю, что нам подвластны любые высоты нравственности и космическая высота во всей ее обозримой дали. Подвластны, коль скоро такие, как Гагарин, «люди в стране Советской есть!».

К. П. ФЕОКТИСТОВ,
летчик-космонавт СССР,
Герой Советского Союза,
доктор технических наук

Теперь во всех справочниках можно прочесть, что испытательных полетов было всего пять, из которых только три с приземлениями. Сейчас это кажется невероятно мало, чтобы решиться на запуск космонавта. Однако этому событию, кроме полетов, предшествовало много другой испытательной работы.

В конце 50-х годов и до начала 1960 г. проводилась стендовая и самолетная отработка отдельных систем и оборудования. Одновременно испытывалась ракета-носитель и налаживалась работа и взаимодействие всех наземных служб.

Очень сложно было налаживать общую электрическую схему корабля. Когда был изготовлен макет корабля и в заводском цехе все оборудование и приборы, все кабели и жгуты были выложены на столы, у всех дух захватило – насколько сложная машина была сделана.

Теперь труднейшая работа выпала на долю разработчиков и испытателей общей электрической схемы и бортовых систем. Нужно было наладить взаимодействие автоматики в общей схеме. Специалистов этих называли «схемщиками». Их руководитель вел себя как маг – не просто все знал, но делал все с какой-то таинственностью. Разговаривал он всегда с подчеркнутым достоинством, кто бы перед ним ни стоял, хоть сам Сергей Павлович или замминистра. Но дело он и его ребята знали отлично. Прошло полтора-два месяца, и бортовой комплекс начал работать.

К весне 1960 г. космический корабль стал реальностью. Конечно, пока он был беспилотным, без системы обеспечения жизнедеятельности. Первый запуск состоялся 15 мая.

Сажать на Землю этот корабль задачей не ставилось, на нем и защиты тепловой не было. Но программу спуска предполагалось отработать вплоть до сгорания его в плотных слоях атмосферы. Вышел корабль на орбиту отлично и летал хорошо, передавая на Землю нужную телеметрию в течение четырех дней. Запустили по радио программу спуска, включился тормозной двигатель, но корабль, вместо того чтобы пойти на снижение, ушел на более высокую орбиту. Оказывается, телеметрия системы ориентации уже три дня действительно без изменений показывала... ее отказ. Но мы в этом не разобрались. А ведь у нас была в резерве, как я уже говорил, Солнечная система. Воспользуйся мы ей, все было бы в порядке. Переживал я страшно.

Уже следующий запуск корабля-спутника был по полной программе, да еще с «пассажирами» на борту. На корабль мы свой надеялись. 19 августа 1960 г. полет нам полностью удался. Как выглядели Белка и Стрелка после полета, видела по телевидению и в кино вся страна.

Еще в пятьдесят восьмом, когда мы заканчивали наш первый отчет о возможности создания аппарата для полета человека на орбиту, мы начали мудрить над названием. До этого корабль именовался просто и длинно – космический аппарат для полета человека. Но недаром человек часто проявляет свою слабость в мудреном имени своего ребенка. Так и мы, видимо, проявили свое неравнодушие к нашему дитя. Иногда вечерами, когда заканчивалась работа, мы собирались и выписывали на листке бумаги различные слова и термины. Затем голосовали, подсчитывали баллы. И так мы приняли термин... «космолет». И всюду в тексте его использовали. Когда докладывали Королеву, он поморщился и заявил, что это никуда не годится – слишком претенциозно. Мы и сами чувствовали в нем некоторую преждевременность, что ли. Все-таки нашему аппарату еще далеко было до возможностей самолета. А запасным термином у нас был «космический корабль» – он, в общем-то, широко применялся в научной и художественной литературе. Не помню, кто именно его предложил у нас, но кажется мне, что Сергей Павлович.

Термин «корабль-спутник» решили применить для беспилотных запусков. Слово «спутник» было тогда, после 1957 г., очень популярным. Естественно, что с началом пилотируемых полетов приставка «спутник» сама собой отпала. Слово «космолет» нам долго пришлось вычеркивать из всех наших материалов, но вытравить совсем его так и не удалось. Нет-нет да и попадалось оно нам или кому-нибудь из начальства на страницах того отчета. Я помню, мы так быстро готовили нашу документацию, что, несмотря на вычитки текста, там оставались и всякие другие ляпы. В одном, например, месте под формулой в расшифровке обозначений была такая строчка: «М – число М» (вместо «М – отношение скорости полета к скорости звука»!).

Решено было придумать кораблю имя собственное. Выписали на листке несколько названий, проголосовали почти единогласно за «Восток».

Полет второго корабля-спутника можно считать этапным в развитии мировой космонавтики. В исторической литературе это, к сожалению, нашло слабое отражение. Видимо, потому, что уже через 8 месяцев полетел «Восток» и этот, августовский, полет стали рассматривать лишь как этап подготовки к нему. А между тем это был первый биоспутник с возвращением животных и вообще возвращаемый корабль.

Правда, в те же дни, точнее, на несколько дней раньше, американцы впервые возвратили на Землю спутник «Дискаверер». Но едва ли правомочно ставить этот факт в один ряд с полетом нашего корабля-спутника. Во-первых, американцы возвратили не весь спутник, а только небольшую, килограммов па 50, капсулу. Во-вторых, капсула приземлилась не сама, а с помощью вертолета, который подхватил ее во время спуска на парашюте. И в-третьих, это была капсула фоторазведывательного спутника, явно военного назначения (тогда сами американцы так и называли «Дискаверер» – «спутник-шпион»).

Советский же корабль-спутник был решающим шагом на пути к полету Гагарина. К тому же космическая медицина получила ценнейшие данные. И все тогда окончательно приобрели уверенность в реальности полета человека.

Сами создатели «Востока» тоже стали тогда намного увереннее. После первого полета предполагалось, что доработка конструкции корабля, особенно по системам управления и возвращения, к полету человека предстоит очень сложная и длительная.

Еще накануне второго полета на космодроме в монтажно-испытательном корпусе Королеву докладывались «Исходные данные по космическому кораблю для полета человека». Материалы доклада он просмотрел у себя в кабинете, а затем пришел с ними в монтажно-испытательный корпус, сел за стол – кругом были люди, готовившие корабль к полету, – и приступил к обсуждению. Естественно, кто мог, прислушивался к разговору. В результате близость первого пилотируемого полета стала для всех очевидной. Факт этот произвел на работников МИКа большое впечатление и буквально вдохновил каждого.

Суть «Данных» составлял проект модификации корабля-спутника. Предполагалось установить дополнительную систему управления на участке спуска, специальную систему аварийного спасения с катапультируемой до высоты 90 км герметичной капсулой и много других доработок. Предложена была также дальнейшая программа испытательных пусков.

Сергей Павлович получил на свои вопросы вполне уверенные, но, видимо, не убедившие его ответы. И предложил еще немного подумать. Должен признаться, что, хотя все было решено неплохо, мне самому этот вариант не нравился. Слишком сложно было, требовалось много новых разработок, а следовательно, значительно увеличивался объем экспериментальных работ. Сложность и новизна – это ведь всегда много испытаний, длительный процесс доводки оборудования! Хотелось же все побыстрее сделать. И вот числа 25-го возвратились мы в Москву; сразу же, вечером, собрал я своих ребят, чтобы посоветоваться: как можно сделать, чтобы попроще получилось. Сидели мы в большой комнате, человек семь-восемь нас было. Часа через три решение нашли. Это был один из тех редких случаев, когда споров почти не было и по всем пунктам было единодушие. Шел уже десятый час, но я позвонил Сергею Павловичу и попросил срочно принять меня. Он коротко сказал: «Приезжайте!» Я сел в машину и через пять минут был у него в кабинете.

Мы не могли успеть что-то нарисовать и написать для показа, но нетерпение было столь сильным, а вопрос столь важным, что рискнул прийти к нему только с несколькими нашими черновыми набросками. Это меня не очень смущало, больше мешало то, что в кабинете у него сидел один из наших сотрудников, и у них перед тем был, очевидно, длинный и утомительный разговор. В общем, не очень благоприятная обстановка и к тому же поздний вечер. Но я стал излагать наши соображения 10 – 15 пунктов, естественно, «на пальцах».

Сергей Павлович не очень любил воспринимать на слух, но понимал, когда не было другой возможности, и не заставлял обязательно написать бумагу. Это экономило уйму времени. Основная суть наших предложений состояла в отказе от дополнительной системы управления на участке спуска (вернулись мы к ней только на «Союзе») и в изменении схемы и оборудования аварийного спасения. В случае аварии носителя было решено с высоты 4 км и выше спасение обеспечивать за счет отрыва спускаемого аппарата и приземление его по штатной схеме. При этом мы отдавали себе отчет, что на начальном этапе участка выведения возникал некоторый риск, но риск, оправданный со всех точек зрения. К тому же вероятность аварийной ситуации была очень небольшой. Изложив все это, я сказал СП, что, если предложения будут приняты, объем доработок получается минимальным.

К самой идее Сергей Павлович отнесся спокойно, но дальше из-за одного моего предложения он вдруг взорвался, и у нас вышел шумный спор. Ушел я от него в двенадцатом часу вроде бы ни с чем и в настроении весьма паршивом – не сумел я, как мне показалось, убедить его в целесообразности наших предложений. На следующее утро рассказал все Тихонравову. А он спокойно так говорит: «Не волнуйтесь, все правильно, он часто так реагирует на новые идеи, ничего серьезного это не означает. Вы увидите – он к этому вернется». И действительно, через два дня или три (кажется, это было 28 августа) Королев в кабинете Бушуева созвал совещание по пилотируемому кораблю. Не зная, придется ли мне выступать, я все же хорошо подготовился. Неожиданно слово мне было предоставлено первому. Я сделал краткий доклад с изложением наших идей, и – чудо! – Королев сразу же поддержал их. Тут же были поставлены на обсуждение присутствующих специальные меры по повышению надежности всего комплекса. Резюмируя выступления, СП заявил, что новый проект предполагает использовать прежний «металл» с небольшими доработками, что позволит сократить программу испытаний, и, следовательно, полет с человеком может состояться уже в начале 1961 г., о чем он в ближайшее время и доложит руководству. А нам дал месячный срок на новый проект по всем доработкам.

Итак, в сентябре проект был готов, а в январе уже готовился к испытаниям новый корабль. Но еще до этого, 1 декабря, был запущен третий корабль-спутник прежней конструкции с собаками Пчелкой и Мушкой на борту. Но возвратить спускаемый аппарат не удалось. К этому времени мы окончательно отказались от инфракрасной ориентации в пользу солнечной, которая работала отлично. Но на этот раз корабль пошел к Земле по нерасчетной траектории. Переживали мы очень – и за неудачное испытание, и за собак. Зато испытание 9 марта 1961 г. четвертого корабля прошло безупречно. И Чернушка, и манекен «Иван Иванович» чувствовали себя отлично. Корабль был полностью готов к полету человека, но, как и планировалось ранее, 25 марта испытания были повторены – в компании с манекеном летала теперь Звездочка. Все сработало штатно.

Проблему веса нам удалось разрешить полностью, но необходим был постоянный весовой контроль проектантов. Обороняться приходилось от многих специалистов. Стоило чуть зазеваться, как кто-нибудь мог установить на корабль какой-нибудь прибор с превышением веса или вдруг добавить что-нибудь... Временами нам удавалось изыскивать резервы в самой конструкции. Еще до первых полетов мы убедили всех, что уменьшить толщину слоя теплозащиты все-таки можно. И на лбу спускаемого аппарата срезали около 100 мм. Теперь если вы па фотографии или где-нибудь в музее внимательно присмотритесь к спускаемому аппарату «Восток», то увидите, что он совсем даже не шар.

Все, кто был причастен к работе над «Востоком», с большим пониманием относились к нашим трудностям и вместе с нами прорабатывали возможные варианты снижения веса конструкции, в том числе теплозащиты, и, хотя «коэффициент незнания» был достаточно высоким, а речь шла о жизни человека, уточненные расчеты сблизили точки зрения оппонентов и нашу с учетом обеспечения необходимой надежности.

Естественно, проблема снижения веса корабля волновала не только проектантов, но и конструкторов. Это было всеобщей заботой. Иногда, правда, доходило до курьезов. Перед очередным беспилотным пуском выяснилось, что на корабле образовалось лишних 15 кг. Все мы ломаем голову: что бы такое снять. И вот захожу я как-то ночью в зал, где стоит готовый «Восток», и вижу: наверху в корабле лазает наш ведущий конструктор. А внизу стоит инженер-электрик и громко ему диктует какие-то цифры. Ведущий вдруг сбрасывает сверху... пучок кабеля. Меня охватил ужас. «Что, – кричу, – вы там делаете?» Оказывается, они решили снять часть электропроводки, которая после доработок оказалась ненужной. Ох и скандал же был! Правда, в конце концов все обошлось, но пришлось проводить дополнительные электрические испытания.

Не стоит думать, что полеты, закончившиеся неудачей, не были успешными испытаниями. Успех любого из них – это не только когда все работает безупречно, но и когда все ясно в отношении любого из отказов. Ясны причины, ясен путь к устранению дефектов. Так что в этом смысле все пять летных испытаний у нас были успешными. А так, чтобы ничего не выявилось в ходе подготовки, не бывает, это было бы очень плохо. Перед полетом Гагарина при последней проверке на герметичность обнаружилась утечка. Помню, все, кто мог, искали – лазали, ползали, нюхали. Нашли, заменили один разъем. Тогда, кстати, я обратил внимание на то, что в гермокорпусе у нас постепенно «накопилось» огромное количество уплотняемых отверстий – несколько десятков...

Близился первый полет человека в космос, но мир об этом еще ничего не знал. Проектанты и конструкторы делали свое дело и тоже не знали, кто будет первым пилотом их детища. Решение о начале отбора и подготовки первой группы космонавтов, как известно, было принято в 1959 г., а весной 1960 г. она была сформирована. Проектанты, конечно, за габариты будущих космонавтов немного волновались, но официальных заявлений, как говорится, не делали. Но те, кто отвечал за подготовку, очевидно, хорошо понимали, что с тяжеловесами могут оказаться проблемы, и набрали ребят полегче.

Была составлена программа подготовки, в том числе по конструкции корабля и основам его пилотирования, и с будущими космонавтами начались занятия. Потом они сдавали экзамены. Уже тогда и на занятиях и на экзаменах чувствовалось, что среди отличных ребят есть свой лидер – молоденький старший лейтенант Юрий Гагарин. На всех экзаменах и зачетах набирал он лучшие баллы. Всем он нравился, особенно Королеву и Каманину. Отряд космонавтов тоже воспринимал его как лидера. И на смотре «Востока» в цехе он раньше других вызвался посидеть в кабине. Выделялся Гагарин и своими чисто человеческими качествами: упорством, любознательностью, добродушием и обаянием.

Где-то в конце 1960 г. всем стало ясно, что первым полетит Гагарин. Хотя окончательный выбор был сделан Государственной комиссией перед самым полетом.

«Восток» был полностью автоматизированным кораблем. Но пилот мог взять управление на себя, то есть сориентировать корабль для включения тормозного двигателя. Для этого было решено установить ручку управления наподобие той, с которой имеют дело летчики-истребители. Но если в самолете ручка непосредственно (или через усилители) воздействует на управляющие органы, крыла и оперения, то в космическом корабле от ручки идут сигналы на датчики угловых скоростей, которые, в свою очередь, выдают команды на управляющие органы – включают реактивные сопла.

Но одной ручки для управления полетом, как известно, мало. Нужно еще иметь устройство, с помощью которого пилот может установить объект в нужное положение. На самолете для этого есть хороший внешний обзор, а также авиагоризонт и гирокомпас. На космическом корабле для тех же целей появился «Взор» – специальный иллюминатор с прибором для визуальной ориентации. При правильной ориентации корабля космонавт мог видеть через центральную часть прибора «бег Земли», то есть контролировать курс, а через кольцевое зеркало – горизонт, чтобы управлять по тангажу и крену.

Этот иллюминатор, помню, как и два боковых окна диаметром по 200 мм, которые мы предусмотрели в проекте спускаемого аппарата, наши конструкторы встретили в штыки. Очень им не хотелось связываться со стеклом и его уплотнениями. Но все-таки сделали, как мы задумали, и все хорошо работало.

Для космонавта была разработана полетная инструкция. Умещалась она на нескольких листочках бумаги, не то что сейчас – несколько книг. Гагарин инструкцию, кажется, сразу наизусть выучил. В день перед полетом мы вместе с Б. В. Раушенбахом проводили с Гагариным последний инструктаж и проверяли его готовность по нашей части. Нам было важно, чтобы он в космосе что-нибудь случайно не то не включил. Часа полтора мы демонстрировали ему свою эрудицию. Он сидел такой спокойный, уверенный в себе, слушал и улыбался – все он уже это знал прекрасно до деталей, ничто не забыл и не забудет.

О самом полете так много написано, что уж и не знаю, что интересного вспомнить. В подготовке полета участвовало огромное количество специалистов. На космодроме царили испытатели, на них все смотрели как на вершителей судеб. У нас, проектантов, было не меньше и не больше забот, чем у всех остальных: составляли и визировали различную документацию, участвовали во взвешивании и проверке балансировки корабля, наблюдали за устранением наших замечаний, сборкой и разборкой каких-либо узлов, составляли весовую сводку, уточняли центровку корабля, проверяли расчеты, дорабатывали программу полета. Программу подписывали несколько человек, включая председателя комиссии К. Н. Руднева, С. П. Королева, М. В. Келдыша и Н. П. Каманина. Я ее только визировал. Еще в наши обязанности входило выслушивать нарекания эксплуатационщиков и испытателей вроде «накрутили тут проектанты!». Вообще говоря, на космодроме в те дни уже никто не считался со своими должностными обязанностями, и трудился для успеха полета от зари до зари.

За два часа до старта проводили Гагарина в корабль, начались последние проверки. Я был в бункере, это совсем поблизости от ракеты, но ничего не видел – телевизора тогда в бункере не было. При последующих запусках я любил уходить на наблюдательный пункт, который был в полутора километрах от ракеты, оттуда она и весь старт как на ладони – красивое зрелище. Потом знаменитые «Подъем!» и «Поехали!». Пошла связь, все нормально, слышу из динамика голос телеметриста: «Пять... пять... пять...» Это значит – по системам – все нормально. Вдруг: «Три... три...» Врывается из соседней комнаты (пультовой) Королев: «Что случилось?!» Это был, кажется, еще только этап работы второй ступени носителя. Несколько секунд (казалось, минут!) напряженного ожидания и тишины. И вдруг спокойный голос того же телеметриста: «Пять... пять...» Все в порядке! Просто кратковременный сбой в передаче данных был. Надолго остались в памяти эти секунды.

После команды «пуск» в бункере царило всеобщее напряжение. Особенно в первые 25 – 40 с. После этого проблем со спасением космонавта в случае аварии становилось поменьше. Как я уже говорил, должен быть отделен спускаемый аппарат, отстрелен люк и катапультировано кресло. В первые же секунды полета, когда высота была еще мала, риск при катапультировании был существенный: в случае аварии ракета должна была упасть поблизости.

Были сложности и в том случае, если бы аварийная ситуация возникла непосредственно на старте. Открывать люк и воспользоваться лифтом – это было слишком медленно. Поэтому и при такой ситуации было предусмотрено катапультировать. При этом «пятно» приземления частично попадало на котлован (его называли «стадионом» за размеры и общую конфигурацию), над которым на специальном козырьке стояла ракета. Поэтому над частью котлована натянули металлическую сетку, на которую космонавт должен был опуститься с парашютом. В тот же миг из специального бункера поблизости должны были выскочить спасатели-пожарники, подхватить космонавта и снова спрятаться в бункер.

Сейчас эта программа может показаться неправдоподобной в своей примитивности. Но в те годы ничего проще и надежнее придумать было нельзя. Единственно возможным методом (он и предусмотрен сейчас на «Союзах») был увод спускаемого аппарата в сторону. Но это пришло позже.

Может кому-то показаться, что вообще вся процедура аварийного спасения была тогда ненадежной, на волоске, и головы всех присутствующих при старте мгновенно покрывались сединой. Все это было далеко не так. Была уверенность, что космонавт в случае аварии будет спасен.

Но напряжение, конечно, было, как и сейчас при каждом старте космического корабля, хотя система аварийного спасения у «Союза» вполне современная и намного надежнее.

«Восток» на орбите... Через несколько минут корабль вышел из зоны связи, полет над Тихим океаном. Что тут началось! Все стали аплодировать, выскочили из бункера, обниматься стали. Даже Серей Павлович (ракета сработала отлично, а он старый ракетчик) расчувствовался, подошел ко мне, расцеловались. «Что, брат Константин, досталось тебе от меня за эти годы?» Но мне, однако, торжествовать еще было рано, все самое трудное для корабля было впереди – ориентация, включение тормозной установки, спуск (температура – тысячи градусов!), посадка...

Все присутствовавшие на пуске расселись по машинам и поехали в здание, где началось заседание Госкомиссии. Туда должно было прийти сообщение с первого измерительного пункта на юге нашей страны, который захватывал корабль перед самым спуском на Землю. О том, насколько точно прошла ориентация корабля и включился тормозной двигатель, сообщений тогда не поступало (тормозной двигатель включался где-то над Гвинейским заливом), о прохождении спуска узнавали уже почти перед посадкой. В частности, по исчезновению радиосигнала, когда корабль входил в плотные слои атмосферы и вокруг него образовывалась радионепроницаемая плазма. Пропадание связи должно было произойти в определенный момент, высчитанный с точностью до секунды. Кроме того, по коротковолновому каналу передавалась сокращенная телеметрия о работе тормозного двигателя и разделении отсеков перед входом в атмосферу. Но распространение коротких волн, как известно, зависит от ионосферных условий, и, следовательно, этот канал получения информации не гарантировал.

И это был второй крайне напряженный момент всего полета. Но сигнал пропал точно в расчетный момент. Еще минут двадцать тяжелого молчаливого ожидания, и наконец – уже по телефону – пошли доклады из Саратовской области: «Видели парашют!», «Видели космонавта в оранжевом костюме». Наконец: «Объект на земле, космонавт в порядке!»

Возникло вдруг странное ощущение: нечего делать, некуда спешить, не за что волноваться. Еще полтора часа назад весь день был заполнен невероятным количеством забот и вопросов, волнением и беспокойством. Было такое состояние, которое трудно с чем-либо сравнить: масса проблем, и каждая непременно должна быть решена, закрыта непременно и своевременно. За три года состояние это стало привычным и казалось вечным, и вдруг – всего этого нет. День-то будний только начался, и вроде бы я на работе, а делать нечего... Ничегонеделание продолжалось недолго. Неожиданно возникла новая, и срочная забота. Руководство Госкомиссии приняло решение – срочно вылететь к месту посадки Гагарина, чтобы выслушать его доклад. Я узнал, что включен в список на самолет. Но это еще ничего не значило: на самолет нужно было суметь попасть. Аэродром находился километрах в пятидесяти, начальство умчалось на своих машинах. Ждать не будут. Самолет улетит в назначенный час (это правило неукоснительно выполняется до сих пор). Итак, найти машину! Но этой же идеей, как вы понимаете, был одержим не я один. В результате возник прямо-таки ажиотаж: любой ценой раздобыть транспорт. У подъезда гостиницы стояла «Волга» начальника экспедиции. В ней уже сидели водитель и еще один человек. Мы с Борисом Викторовичем Раушенбахом тут же заняли в ней места. Выходит хозяин машины и садится на переднее место. Все, комплект. И в этот момент на крыльцо гостиницы с чемоданчиком в руке быстро выходит Бушуев. Меня охватывает ужас – сажать моего начальника некуда, значит... Но Бушуев, мгновенно оценив обстановку, не моргнув глазом, вдруг кричит: «Иван Иванович, вас срочно требуют к телефону!» Тот выскочил из машины и исчез в дверях. Бушуев быстро занял его место и скомандовал водителю: «Поехали!» И мы помчались. Через некоторое время Борис Викторович как бы между прочим спрашивает: «А кто это так удачно вызвал к телефону Ивана Ивановича?» По лицу. Константина Давыдовича скользнула ухмылка, и он промычал что-то невразумительное, скосив глазами в сторону водителя. В этой истории я, признаюсь, забыл, пожалуй, только имя-отчество незадачливого начальника экспедиции. На самолет мы успели. Потом вертолетом прибыли на место посадки, но там Гагарина уже и след простыл. Шарик наш лежал на месте, недалеко от края крутого обрыва над Волгой. Возле него охрана и наша группа встречи. Все вокруг пытались что-нибудь ухватить себе на память. У меня в голове этого не было. До сих пор такой страстью неодержим – оставлять себе сувениры и автографы...

П. Р. ПОПОВИЧ,
летчик-космонавт СССР,
дважды Герой Советского Союза,
кандидат технических наук,
заместитель начальника Центра
подготовки космонавтов
имени Ю. А. Гагарина,
генерал-майор авиации

Если бы на мою и Юрину биографию посмотрели программисты вычислительных устройств, они, может быть, не стали заводить двух перфокарточек. Так уж совпадают у нас многие позиции: от тревожного военного детства до космических стартов. Именно на это обратил внимание в своей книге «Дорога в космос» Юрий Алексеевич Гагарин:

«В очень многом первоначальный жизненный путь Павла Поповича был схож с моим. Оба родились в крестьянских семьях, оба получили закалку в рядах рабочего класса. Павел, как и я, окончил ремесленное училище и индустриальный техникум, учился в аэроклубе, потом работал на металлургическом гиганте в Магнитогорске»...

Затем судьбе угодно было и дальше держать нас в жизненной параллели: летное училище, истребительный авиаполк, служба на Севере, первые кандидаты в космонавты... Только в Центре подготовки несколько иными стали служебные обязанности: на первом партийном собрании, меня избрали секретарем партийной организации, а Юрий Алексеевич вначале был старшиной группы, а после первого в мире космического полета стал командиром отряда космонавтов. Несмотря на должностное несовпадение, цели и обязанности у нас были общие: воспитывать волевые и бойцовские качества звездных разведчиков, их способность работать в тяжелых, порой даже аварийных условиях, быть готовыми к выполнению любого задания Родины.

Семейную мужскую параллель, как о нас шутя говорили, поддержали и наши жены, подарив нам по две дочери.

В первом отряде космонавтов, или, как теперь именуют, «Гагаринского набора», собрались разные по характерам и склонностям летчики. Очень скоро они сплотились в дружный, организованный коллектив. Но, начиная с первых занятий, и тогда, когда приступили к специальной программе подготовки – полетам, теории, центрифуге, барокамере, физкультуре, сурдокамере, медицинским экспериментам, в душе каждого все чаще возникали вопросы: «Когда же? Кто?» И вот однажды...

Королев появился в классе за несколько минут до окончания лекции. Дав знак Севастьянову продолжать, он вместе с Карповым уселся за свободный задний с голик, принялся внимательно присматриваться к сосредоточенно слушавшим космонавтам.

Севастьянов закончил лекцию, и Королев занял его место.

– Насколько я могу видеть, дела у вас идут блестяще. Четыре месяца не пропали даром, – сказал он. – Вот мне и хочется кое-что выяснить у вас. Вернее, посоветоваться с вами. Вы были на заводе, видели космический корабль. Полет не за горами. Перед нами рано или поздно встанет вопрос: кого послать первым на космическом корабле?

Космонавты замерли, внимательно слушая Главного конструктора. Они никак не ожидали, что разговор пойдет в таком направлении.

Королев заметил, как напряглись лица у некоторых парней. На секунду мелькнула мысль: «А правильно ли я делаю, что решил поговорить с ними об этом?» Но он тут же отогнал ее от себя. Такой разговор необходим, Пусть к этому привыкнут сейчас, чтобы потом не могло появиться даже намека на какие-то нездоровые настроения и нехорошее соперничество. Все должно быть открыто.

– Так вот, орелики. По каким признакам, по-вашему, следует выбирать первого? Мне этот вопрос представлялся довольно сложным.

Королев внимательно посмотрел на космонавтов. Он ждал, кто же из космонавтов выскажется первым. Вот сидит спокойный, уверенный Беляев, чуть побледнел Гагарин. Где-то в глубине души Сергей Павлович надеялся, что именно Гагарин скажет решающее слово, выскажет самые сокровенные мысли о роли человека в освоении космоса. Но Гагарин молчал, сосредоточенно думая о чем-то своем, и Королев перевел свой взгляд дальше. Вон добродушно улыбается крепыш. Может, он?

Все молчали. Наконец со своего места неторопливо поднялся Беляев.

– Сергей Павлович, слишком все внезапно. Надо бы подумать.

– На это и был расчет, – не согласился Королев,– ваши мысли потом будут не так свежи. Некоторые товарищи предлагают в конце вашей подготовки устроить строгие экзамены. Что ж, они будут, хотя вас и проверяли не один раз. Например, парашютная подготовка была очень хорошим экзаменом. Многое узнали вы, но многое поняли и мы – ваши руководители. Есть такая наука – психология. Она требует серьезного подхода к вопросам отбора. Особенно при полетах экипажей. Но сейчас нам бы хотелось, чтобы каждый из вас поднялся выше привычного для себя уровня. Попробуйте за начальников решить вопрос, который мы вам предлагаем. Не буду лукавить. Это один из способов изучения ваших характеров.

– Неужели мы до такой степени подопытные кролики? – поднялся Титов. – Уж куда только эти медики к нам не заглядывают. И физкультурники наседают, и эргономисты интересуются, и еще целый ряд специалистов. Сергей Павлович, будет где-нибудь предел? Они же мешают подготовке.

Королев вздохнул и как-то сочувственно спросил:

– Это другое дело. Но поймите, друзья. На такое дело идем! Многое неизвестно! Естественно, все, что возможно, хочется узнать на земле, до полета. Вы уж потерпите, орелики!

– Вот что. У меня и у вас время дорого. Сделаем так. У каждого есть бумага и чернила. Представьте, что каждый из вас руководитель. Кого бы вы послали в первый космический полет? Какими бы принципами руководствовались? Попробуйте сами себе ответить на этот вопрос. С результатами записей мы вас знакомить не будем, но при отборе первого кандидата учтем ваши пожелания и ваше мнение по принципам отбора. Итак, вам тридцать минут. Евгений Анатольевич потом ознакомит меня с вашими сочинениями. Хранить их для истории мы тоже не будем. Нам просто важно знать ваше искреннее мнение. И еще. В размышлениях своих, естественно, не следует ограничиваться только кругом шестерых представителей. Разговор общий.

Королев вышел из-за стола и вместе с Севастьяновым покинул класс. Еще через час Карпов переступил порог кабинета Королева, который нетерпеливо мерил его широкими шагами.

– Как сочинения? – встретил он Карпова вопросом.

– Все написали. Одни много. Иные несколько слов.

– Ну-ка давайте разберемся. Понимаете, Евгений Анатольевич, мне ведь важно, почему они написали именно так и не иначе. Почему предложили первым именно этого, а не другого товарища.

– Меня это тоже волнует, Сергей Павлович. Знаете, пользуясь классическими приемами анкет, я после вашего ухода предложил всем не подписываться под своими сочинениями. Просто высказаться честно по предложенному вопросу, и все.

– Смотрите сами. Без подписи нет ни одного ответа. Предпочитают открытый разговор.

– Тогда прошу вас. Читайте по порядку. Карпов стал читать сочинения одно за другим. Почти все предлагали первым послать Гагарина, объясняя это его личными качествами: честностью, желанием всегда прийти на помощь товарищу, решительностью, широтой знаний, человеколюбием, как выразился один из космонавтов. Королев несколько раз порывался переворошить сочинения, чтобы найти мнение самого Гагарина, но всякий раз сдерживал себя, решив выслушать все до конца. Некоторые называли несколько кандидатов, будучи не в силах из нескольких выбрать одного. Но и среди них был Гагарин.

Вот Карпов прочел очередное мнение, заставившее Королева невольно улыбнуться. Автор писал: «Мое имя Марс. Так что мне сам бог велел лететь первым. Но если быть честным перед своей совестью, то я бы послал Гагарина, хотя и негоже на опасное дело первым посылать другого. Я уверен, что лучше его с этим заданием не справится никто».

– Да, а что пишет Григорий? – вспомнил Королев сухощавого моряка.

– Он считает, что на «отлично» может выполнить любую задачу. Верит себе. На первое место при отборе, считает, надо ставить отличное знание техники, натренированность, летное мастерство.

Королев взял в руки листок и внимательно прочел его.

– Любопытно, – произнес он снова. – По-моему, он незаурядный человек. Как вы считаете?

– Согласен. В вопросах специальной подготовки он в числе лучших. Иногда его можно назвать и просто лучшим. Но меня смущает его нежелание учитывать моральные факторы при выборе первого кандидата. Считает это чисто техническим вопросом, и все.

– Но смел. Смел. Ничего не скажешь, – проговорил Королев и вдруг заметил, что листки кончились. Он удивленно посмотрел на Карпова.

– Написал. Я специально отложил, чтобы показать в конце. По-моему, он в некоторой степени обобщил все мнения, хотя и видно, что писал сумбурно, не особенно задумываясь над слогом и порядком изложения своих мыслей.

Королев взял в руки листок, стал медленно читать: «Вопрос очень серьезный, и над ним надо еще много думать. При выборе, вероятно, нужно учитывать множество факторов. Здоровье? Но ведь все мы проходили медицинскую комиссию, и довольно серьезную. Техническая грамотность? Но все ребята по всем дисциплинам успевают просто прекрасно. Уверен, что любые экзамены сдадут только на «отлично». Будут другие тренировки, но всегда лучшими будут несколько человек. Трудно выбирать. Однако, по-моему, первый полет – это прежде всего высокое доверие, и на первый план при равенстве других качеств должны выйти моральные качества человека. Вероятно, уже сейчас нужно посмотреть, каким будет человек, первым полетевший в космос. На него будет смотреть вся планета. Как-то не думал об этом раньше, а вот задали вопрос, и приходится его решать. Ведь практически решается вопрос создания новой профессии. Какой она будет? Многое решит первый. Поэтому мне кажется, что первым должен быть Человек с большой буквы, настоящий представитель Страны Советов. А с другой стороны, ведь действительно ничего сейчас не известно. Кроме того, любой отказ может произойти чисто случайно, и никто не знает, что последует за ним. Тогда получается, что послали человека на гибель. Брать на себя такое решение... Как-то не задумывался, что конструкторы это делают постоянно. Очень опасно. Но мы же летчики, и каждый мысленно продумал и такую возможную ситуацию, когда решал идти в космонавты. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям, для чего и необходима наша столь всесторонняя подготовка. И все же, отбросив в сторону всякие сомнения, я бы доверил, именно доверил право полета Павлу Ивановичу Беляеву. Он настоящий Человек. С него можно брать пример. Нам, молодым, еще многому надо учиться у него. Он успел даже повоевать на фронте. Я думаю, что и мы успеем слетать в космос. Недаром же нас отобрали с большим запасом. Я очень хочу слетать в космос! Страстно! Хочу и надеюсь, что нас не будут долго задерживать на земле!»

Каков он, Гагарин? Я даже боюсь вставлять глагол прошедшего времени. Ибо не только для нас, кто вместе с ним проходил строгие отборочные комиссии, кто выдержал испытание в каскаде труднейших тренажеров, кто добывал так необходимые для нашей профессии инженерные знания, кто, наконец, как и он, стал первопроходцем космических трасс, но и для тех, кто, как говорится, застал сложившиеся гагаринские традиции и теперь приумножает наши достижения, обогащает космонавтику новыми открытиями, для всех нас кажется противоестественным считать, что его нет.

В Звездном городке специально создана и демонстрируется для экскурсантов и почетных гостей музея космонавтики кинолента «Наш Юра». Экран делает зрителей участниками эпохального события: на космодроме «Байконур» любительская кинокамера запечатлела момент, когда Главный конструктор летательных космических аппаратов С. П. Королев проводил наставническую беседу с кандидатами на первый заатмосферный полет, нарисовал увлекательную перспективу освоения околоземного пространства. Эти редкостные и особо ценные для истории кинокадры относятся ко времени, когда эра космическая, открытая советским искусственным спутником Земли, не была очеловечена, и наши подписи еще не назывались автографами...

Перед самым отъездом на космодром состоялось напутственное собрание с повесткой дня: «Как я готов выполнить приказ Родины?» На нем выступали те, кто уезжал на Байконур, и те, кто оставался. Помню, с какой страстью говорил Гагарин:

– Я рад и горжусь, что попал в число первых космонавтов. Заверяю товарищей коммунистов в том, что не пожалею ни сил, ни труда, не посчитаюсь ни с чем, чтобы достойно выполнить задание партии и правительства.

Пройдет какой-то месяц, и каждый из нас, прибывших на Байконур, займет свое место: Юрий Гагарин – в корабле «Восток», Герман Титов в дублерском одеянии будет жить тревожным ожиданием благополучного старта. Мы вместе с Сергеем Павловичем Королевым и Николаем Петровичем Каманиным держим связь Земля – Космос, «Заря» – «Кедр».

Но стоит прозвучать командам: «Ключ на старт!», «Зажигание!», «Подъем!», как мир потрясет ошеломляющая новость: «Человек в космосе!» Журналисты и писатели на всем земном шаре станут собирать достоверную информацию и народные россыпи, второпях преподносить их читателям, жаждущим как можно больше узнать о прорыве человечества в заатмосферные дали.

От первого слова «Поехали!» до рапорта «Приземление прошло благополучно!» слышали мы уверенный голос коммуниста Гагарина. Он с честью оправдал звание члена ленинской партии.

С космической орбиты Юрий Гагарин переходит на земную, совершает второе кругосветное путешествие. Снова обогнул «шарик» в апогее и перигее от Заполярья до Бразилии, от Японии до Кубы.

– Я объездил полмира, – заявил Юрий Алексеевич, – но лучше родной земли нигде не видел. На земном шаре нет страны более обширной, чем наша. Нет страны более богатой, чем наша. Нет страны красивее, чем Советский Союз.

Да, Гагарин был верным сыном Родины. Отечество он любил как родную мать. В кругу друзей он с теплотой рассказывал:

– Когда «Восток» мчался над просторами Родины, я с особой силой ощутил свою сыновью любовь к ней. Да и как не любить свою Родину нам, ее детям, если народы всего мира с надеждой обращают к ней свои взоры!

Юрий Алексеевич мечтал о том времени, когда его страна, проложившая путь к звездам, станет стартовой площадкой для полета в космос представителей других народов. Это было его предвидение, в которое он незыблемо верил:

«Мне бы очень хотелось принять участие в полете, экипаж которого состоял бы из космонавтов разных национальностей: русских, индейцев, американцев».

Дорога в космос, открытая Юрием Гагариным, теперь обживается космонавтами многих государств. И как актуально звучат слова Колумба космоса: «...однажды шагнув в океан звезд, люди пойдут дальше добывать новые знания, новые сведения, раскрывать новые тайны. Это нужно тем, кто пойдет за нами, нужно планете, всему человечеству...»

П. И. КЛИМУК,
летчик-космонавт СССР,
дважды Герой Советского Союза,
генерал-майор авиации,
начальник политотдела Центра
подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина

После завтрака нас пригласили к Юрию Алексеевичу Гагарину. Встретились: история, легенда и робкие несмышленыши. Юрий Алексеевич озорно смотрит на наши бледные вытянутые лица.

– Какие вы молодые! – восклицает он. – Вы даже моложе, чем были мы. Вам предстоит трудный и интересный путь в космонавтике. Вам суждено не раз подняться в мироздание. Одним словом, вы – будущее нашей космонавтики...

Как можно было реагировать на слова: «...не раз подняться в мироздание»? Разумеется, как на фантастические пожелания. Не раз? Разве это возможно? Разве можно летать в космос по нескольку раз? Первому космонавту планеты можно говорить и такое.

Но странно, на живом и выразительном лице Гагарина ни иронии, ни шуточного выражения. Хочется слушать дальше, боюсь потерять мысль Юрия Алексеевича. Он говорит о подготовке, вернее, требованиях, предъявляемых к будущим космонавтам. Условно он делит подготовку на три этапа. К первому этапу Юрий Алексеевич отнес общий теоретический курс по космонавтике. Второй этап включал комплекс специальных тренировок на тренажере космического корабля, на самолетах, центрифуге, парашютную подготовку. Третий этап целиком посвящается подготовке по программе космического полета.

Сейчас, когда не стало Юрия Алексеевича Гагарина, о нем пишут многие, знавшие и не знавшие его. Писать о нем, о человеке, воплотившем все лучшие черты своего народа и нашего времени, право каждого. Больше того, я думаю, что не писать о Юрии Алексеевиче просто нельзя. Для всех нас он близкий и дорогой человек, он не только позвал нас в космическую дорогу, он лучше всех нас воплотил в себе качества коммуниста, приблизился к той вершине людского идеала, о котором мечтали великие мыслители нашей эпохи. Юрий Алексеевич был сложным, глубоким, целеустремленным человеком, нерасторжимо связанным со своим народом. Его поступки и дела были исполнены глубокого, общечеловеческого смысла; берясь за дело, он непременно делал его возвышенным и полезным. Иногда пишут о тайне превращения военного летчика старшего лейтенанта Юрия Гагарина в великого и очаровательного летчика-космонавта Юрия Алексеевича Гагарина. На мой взгляд, здесь нет тайны. Его взрастила среда. Когда в благодатную почву попадает растение, оно быстро прорастает. Коллектив Звездного формировался не стихийно. Требования, предъявляемые к каждому кандидату в космонавты, были чрезвычайно высоки. И это неостановимое движение создало партийный, высокообразованный коллектив, сформировало чистую, морально-этическую среду. В ней и произошло формирование Юрия Алексеевича, несомненно, одаренного от природы, в личность, отвечавшую своему назначению, кандидату на первый полет в околоземное космическое пространство.

Человек, которому предстояло отправиться в первое в истории космическое путешествие, должен был в определенном смысле быть посланцем человечества, гражданином Земли, во всех отношениях достойным высокого звания первого космонавта. Прекрасные человеческие качества Гагарина были подмечены и Главным конструктором академиком Сергеем Павловичем Королевым.

Евгений Анатольевич Карпов – первый наставник космонавтов – говорил, что для первого полета нужен был человек, в характере которого переплеталось бы как можно больше положительных качеств. И вот тут, при определении кандидата на первый полет, были приняты во внимание неоспоримые гагаринские достоинства: беззаветный патриотизм, искренняя вера в успех полета, отличное здоровье, неистощимый оптимизм, гибкость ума и любознательность, смелость и решительность, аккуратность, трудолюбие, выдержка, простота и скромность. Правда, все эти качества были присущи и другим космонавтам первого отряда, но, видимо, были и те качества, которые не лежали на поверхности, но которые стали решающими в день определения кандидата на первый полет в космическое пространство.

Юрий Гагарин умел вселить в человека уверенность в своих силах. Он увлекал нас силой своей убежденности, энергией и неиссякаемым оптимизмом. Мы учились у него активному отношению к жизни. Он покорял нас широтой своих знаний и обаятельностью, умом и скромностью.

Всегда уравновешенный и рассудительный, Гагарин был доступен и понятен нам. С ним было просто и весело. Он любил шутку, часто подтрунивал над нами и добродушно смеялся. А уж если и «пересолил» в своей шутке, то, тормоша обиженного за плечо, приговаривал: «Ничего, друг, с кем не бывает!»

Он любил жизнь, был одержим в работе. Ценил время свое и других. Он, казалось нам, успевал все...

Я учился у него активному отношению к жизни, самообладанию и настойчивости в достижении задуманной цели.

Гуляя с сыном по аллеям городка, я часто в мыслях своих возвращаюсь к Юрию Гагарину. Велика моя симпатия и преклонение перед этим человеком, его мужеством и душевной красотой. О нем всегда думается с нежностью, теплотой и приподнятостью. Он с нами всюду, во всех наших делах, в беспокойном труде Звездного и его жителей, в трогательных проводах, томительных ожиданиях и радостных встречах. Трудно говорить и писать о Юрии Гагарине в прошедшем времени. Пройдут годы, десятилетия, сменятся многие поколения, но люди будут помнить своего любимого героя.

С именем Юрия Алексеевича много связано в Звездном городке. При его активном участии Звездный строился, создавались традиции, обычаи, оттачивалось понятие профессии «космонавт», расширялись международные связи, готовились новые старты, фантастические замыслы становились реальностью, былью.

В каждом городе исторически складываются свои обычаи, традиции, обряды, которые охватывают весь жизненный уклад людей. Появление их связано с родом деятельности жителей, природными условиями, окружающей средой и другими важными факторами. Возникли они и в самом молодом городе СССР – Звездном городке.

Много их в этом единственном, неповторимом городе. Например, торжественно встречать летчиков-космонавтов СССР, вернувшихся из далекого космического путешествия, делать отчет о выполнении научных заданий полета, перед полетом посещать квартиру и рабочий кабинет В. И. Ленина в Кремле, производить запись – клятву в особую книгу, хранящуюся в мемориальном кабинете первого космонавта мира Юрия Алексеевича Гагарина.

Разумеется, все традиции назвать и раскрыть невозможно, главной же, по моему убеждению, является самоотверженный труд, инициативная и творческая деятельность по исследованию околоземного космического пространства, сосредоточение всех своих усилий на основных направлениях работы.

Каждое поколение космонавтов, одержимое познанием тайн природы, желанием сказать свое слово в космонавтике, приносят в наш коллектив оптимизм, дыхание своего времени, неукротимую веру в выбранное дело.

Есть в Звездном городке и традиционный праздник «Нептун». Я говорю о нем потому, что рождение его связано с Юрием Алексеевичем Гагариным. Красивое, торжественное состязание в силе, ловкости, способности выжить, находясь в воде. Возник этот праздник давно, но появление его не случайно, а связано с программой подготовки к космическому полету.

Было это в те годы, когда только начинали подготовку человека к полету в космическое пространство. В то время лишь теоретически представляли, что может встретить землянин в загадочном, далеком и неведомом, не очень гостеприимном космосе. Как приспособить организм человека к таинственной загадке космоса – невесомости. Как будут работать в просторах мироздания сердце, легкие, тысячелетиями привыкшие работать в нормальных условиях земного притяжения. Надо все предусмотреть. Избежать неожиданностей, не допустить непоправимого. Надо тренировать космонавта, на Земле создавать условия, подобные тем, которые возникнут в космосе.

Ученые разрабатывают программы самых различных тренировок. Пока на первое место выдвигаются задачи по физической и медико-биологической подготовленности. Космонавты занимаются гимнастикой, тяжелой атлетикой, прыжками в воду, греблей, акробатикой.

Результаты по каждому виду спорта выражаются весьма внушительными достижениями: космонавт должен иметь спортивные разряды, на тренировках поднимать тонны тяжестей, различными стилями проплыть несколько километров, вращаться на лопинге, прыгать на батуте.

Космонавты быстро полюбили водные занятия: плавание, прыжки в воду, «приземления» на воду с высоты, подводное ориентирование, длительное выживание в водных акваториях.

При возвращении из космоса корабль может оказаться и на земле, и на воде, и среди снегов. Летчик-космонавт должен выжить сам, спасти очень нужную для дальнейших исследований научную документацию, передать другим приобретенный опыт. Одним словом, процесс выживания является важным в программе подготовки космонавтов.

Летчики-космонавты по воле руководителей подготовки оказывались то среди снегов Крайнего Севера, то в песках Средней Азии, то в клокочущей стихии Черноморья или другой водной акватории. К каждому из этих испытаний наши космонавты готовились упорно и настойчиво. Так случилось, что все водные испытания стали называть – это уж творчество масс – «Нептун».

«Завтра у нас «Нептун», «Летим на праздник «Нептуна», – шутили космонавты.

И была в этой откровенной шутке значительная доля правды. А правда состояла в том, что первые массовые испытания космонавтов на воде состоялись 23 июля, в день, когда у древних римлян устраивался водный праздник нептуналия в честь бога моря Нептуна. Космонавты, глубоко уважая античную культуру, эти суровые испытания на выживание назвали именем романтического бога Нептуна. Даже когда не было приводнения, учебно-практических тренировок, праздник все равно организовывался, становился веселым и зрелищным развлечением.

Готовили его не на море, а в бассейне Звездного городка. Царем моря, грозным владыкой водной стихии неизменно бывал Гагарин. Его облачали в доспехи царствующей особы, окружали верноподданными слугами обитателей моря. По правую руку от него сидела в блестящем чешуйчатом костюме Русалка, поначалу эту почетную роль выполнял Николай Никарясов – работник Звездного, а позднее стройная и элегантная Валентина Владимировна Терешкова.

Нептун, то есть Юрий Алексеевич Гагарин, громко и торжественно стучал огромным трезубцем о землю и заставлял очередную жертву бросаться в воду. По его приказу кто-то из космонавтов поднимался на вышку, нырял и находился под водой столько времени, сколько требовали условия тренировки. Оказавшись в воде, испытуемый должен был продемонстрировать умение лежать неподвижно – беречь силы, выравнивать дыхание или плыть под водой, ориентируясь по компасу, или снимать специальный костюм, разворачивать спасательные средства: лодку, бортовое питание, ракетницу и т. д.

Каждому космонавту надлежало испытание – крещение морем, побывать в царстве Нептуна, доказать свое умение в любых условиях выполнить поставленную задачу...

В Звездном городке мы встречаемся с ним каждый день, ибо во всем, что мы делаем, есть частичка его ума, труда, помыслов. Мы встречаемся и с ним самим – он, бронзовый, провожает нас утром на работу, а вечером встречает, когда мы возвращаемся домой. И каждый раз я с благодарностью думаю о том, что судьба мне выпала счастливая: Юрий Алексеевич был для меня больше, чем учитель.

Вспоминаю его на нашей с Лилей свадьбе. Юрий Алексеевич, самый дорогой наш гость, вел себя так просто и сердечно, как может вести себя человек у хороших, близких друзей.

Вспоминаю и другой случай. Однажды на летном поле, когда мы после прыжков складывали парашюты, Юрий Алексеевич неожиданно достал из кармана свою фотокарточку, подписал ее и, подавая мне, сказал с улыбкой:

– Может быть, будешь когда-нибудь в космосе, вспомни там меня.

Можете представить, какой огромной наградой и поддержкой было для меня это внимание первооткрывателя космоса!

Г. Т. БЕРЕГОВОЙ,
летчик-космонавт СССР,
дважды Герой Советского Союза,
кандидат психологических наук,
начальник Центра подготовки космонавтов
имени Ю. А. Гагарина,
генерал-лейтенант авиации

На мою долю теперь выпало руководить Центром; подготовки космонавтов. Эта моя работа постоянно возвращает меня к воспоминаниям о Юрии Гагарине. У него есть чему поучиться всем, в том числе и нам, людям самой молодой для землян профессии. Урок Гагарина сохранит всю свою значимость для работы нашего Центра и теперь, на третьем уже десятке лет космической эры.

Помните у Пушкина, в «Евгении Онегине»: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она». Свидетельствую: редкостное счастье первооткрывательства сопутствовало Гагарину потому, что он не любил заменителей, чурался эрзацев. Был духовно застрахован от рутинерства, тяготеющего к бездушному повторению пройденного. Подлинность чувств, умение охватить своим пониманием действительность во всей ее неприкрытой иллюзиями сложности, противоречивости, в остром сочетании света и тени. Трезво оценить высоту препятствий, которая встала перед этим землянином впервые в людской практике. Все это и сделало Юрия Гагарина Колумбом XX в.

Для меня как начальника Центра подготовки космонавтов одним из наиболее значительных открытий Гагарина, оказалось, пожалуй, вот это его высказывание, сделанное им вскоре после облета нашей «голубой планеты»: «Соревнуясь между собой, мы видели друг в друге не конкурентов, а единомышленников, стремившихся к одной цели. Мы знали, что в первый полет выберут одного из нас. Но также хорошо знали, что и другим найдется работа, что другие сделают больше первого, продлят, разовьют то, что сделает первый. Кто-то сделает один виток вокруг Земли, кто-то несколько витков, кто-то полетит к Луне, и все будут первыми...»

Меня в этой мысли прельщает далеко не только нравственная высота, чистота естественной, как дыхание, скромности космонавта-один, чье первенство на пути людского сообщества к звездам навеки останется незыблемым. Выдвинутое им положение: «Все будут первыми» – ценно своей глубиной, прекрасным пониманием едва ли не главной особенности нашей работы в космосе. Оно раскрывает новаторскую сущность космонавтской профессии, в которой еще долгое время каждый стартующий с космодрома будет, как и сам Гагарин, первым.

Ведь как бы многочисленные телезрители ни привыкли к прямым репортажам из космоса, все, что делают на их глазах космонавты, остается и останется в обозримой перспективе первопроходчеством – одолением неизведанного.

Истина эта чрезвычайно злободневна для всех, с кем мы в ЦПК работаем. Ибо если для людей остальных профессий и иного жизненного положения привычка способна лишь заменить счастье, то для выходящего в полет космонавта, если он хоть на мгновение утеряет самоощущение первооткрывателя, поддастся иллюзии привычности внеземной работы, к которой мы его в Центре готовим, привычка может уже не заменить, а подменить счастье несчастьем. Нам никак нельзя забывать прозорливую мысль Гагарина: каждый из вновь стартующих космонавтов еще долго будет в космосе первым! На этом принципе, впервые выдвинутом Юрием Алексеевичем, мы и ведем в Центре, носящем его имя, подготовку космонавтов.

Центр подготовки – ровесник пилотируемой космонавтики, а она за этот короткий срок прошла немалый путь. До полета Ю. А. Гагарина в космос, пожалуй, главной заботой специалистов была подготовка организма космонавта к встрече с необычной средой. Важно было понять, способен ли человек вообще работать в космосе как оператор. Поэтому основное внимание уделяли подготовке космонавтов для работы в условиях невесомости и больших перегрузок. Для этой цели широко использовались термобарокамера, центрифуга, летающая лаборатория.

С ростом наших знаний о космосе и его воздействии на человека уточнялись методы подготовки космонавта, создавались новые технические средства. Например, после того как выяснилось, что в период адаптации к невесомости у космонавта кровь приливает к голове, были разработаны новые методы тренировки с применением специальных устройств. А после первого длительного полета оказалось, что организм с трудом привыкает к земному тяготению. И специалисты нашли способы облегчения космонавтам встречи с Землей.

Теперь мы знаем, что космонавты могут находиться на орбите месяцами. И не просто летать, а выполнять весьма разнохарактерные и сложные исследования. Для этого они должны обладать обширными познаниями в самых различных областях науки и техники. Эти знания приобретаются на этапе общекосмической подготовки, которая проводится в группах по общей программе. В этот период изучаются индивидуальные особенности космонавтов, что необходимо для подбора будущих экипажей, поскольку приходится учитывать и взаимную психологическую совместимость.

Орбитальные станции – научные лаборатории, в которых могут работать только те, кто досконально знаком с их оборудованием, методикой экспериментов. Взять, к примеру, космический радиотелескоп. Чтобы освоить его, нужны недели. А ведь на станции десятки приборов и установок.

Исследовательская программа, которую предстоит выполнять космонавтам, тщательно отрабатывается на аналогах научной аппаратуры. В роли преподавателей нередко выступают сами авторы экспериментов. Стажируясь в научных учреждениях, космонавты закрепляют знания. Чтобы показать масштаб всей работы, приведу лишь одну цифру: наш Центр взаимодействует более чем с тремястами организациями – институтами, конструкторскими бюро, вузами, предприятиями.

Иногда приходится слышать мнение: сейчас освоить профессию космонавта легче и проще, чем в эпоху первопроходцев. Можно ли согласиться с ним? Вряд ли. И вот почему. Требования к кандидату в космонавты не упростились, а, наоборот, расширились, так как изменилось содержание профессии. Судите сами. Раньше мы на общекосмическую подготовку отводили всего год, а теперь склоняемся к мысли, что этот срок необходимо увеличить. Невероятно усложнились и задачи, которые приходится решать в полете.

И все же нынешний космонавт не только исследователь широкого профиля. Он по-прежнему пилот, оператор, управляющий космическими аппаратами. Этому он учится на втором этапе подготовки – летно-космическом. Учебных космических кораблей пока нет. Это специфика нашей работы, от которой никуда не уйти. Летчик после подготовки на тренажере может летать на учебном самолете. Рядом с ним будет инструктор, который укажет на ошибки, подскажет, как лучше действовать. Космонавт же сразу отправляется в реальный полет.

Можно без преувеличения сказать: каждый космический полет начинается еще на Земле. Сначала космонавты изучают теорию, схемы, макеты, действующие модели всех узлов корабля и станции. Затем приступают к занятиям на специализированных тренажерах, отрабатывая каждую операцию и целые этапы полета. И наконец, переходят на комплексный тренажер, который позволяет имитировать весь полет от взлета до посадки. Тренажеры оснащены электронно-вычислительными машинами, моделирующими поведение бортовых систем в зависимости от команд оператора. На действия космонавта тренажер реагирует так же, как настоящий корабль, включаются и выключаются двигатели, в иллюминаторах меняется окружающая обстановка. Словом, создается полная иллюзия движения в космическом пространстве.

Но даже такой тренажер не дает представления о некоторых физических условиях космического полета, например о невесомости. Знакомят с миром невесомости летающие лаборатории. Когда самолет делает горку, летит по параболе, находящиеся в нем люди в течение 20 – 25 с ощущают невесомость. Мало, конечно, но понять, что это такое, можно. Самолет-лаборатория Ил-75 оборудован системой съема и регистрации технической и медицинской информации, имеет салон объемом около 400 м³, позволяющий установить аппаратуру для тренировок массой до шести тонн.

Длительные операции в невесомости отрабатываются в специальном бассейне – гидролаборатории. Кстати, в нашем бассейне диаметром 23 м и глубиной 12 м можно разместить станцию «Салют» вместе с пристыкованным транспортным кораблем. Космонавты в скафандрах, имея на глубине 3 – 5 м нулевую плавучесть, могут часами находиться в условиях, близких к условиям безопорного пространства.

Для тренировки космонавтов, как и при подготовке к первым полетам в космос, используются центрифуги. В программу подготовки входят также полеты на самолетах и прыжки с парашютом. Находились, правда, противники летной подготовки. Да и сторонникам ее не все было ясно. На самолетах каких типов летать? Какого налета добиваться на каждом этапе? Какие навыки прививать, а какие можно исключить? Потребовались основательные исследования, прежде чем удалось ответить на эти вопросы. Полеты на самолетах и прыжки с парашютами помогают сформировать у космонавтов операторские профессиональные качества: быстроту мышления, эмоциональную устойчивость, психологическую готовность к действиям в сложных условиях полета, способность переносить воздействие факторов космического полета и т. д.

Для изучения космической навигации, а также для отработки методик научных исследований с использованием небесных светил с помощью специалистов ГДР создан и введен в эксплуатацию планетарий. Он воспроизводит около 900 звезд и созвездий небесной сферы, движение Солнца, Луны и планет.

Инструкторы Центра готовят космонавтов к любым неожиданностям. Ведь это только кажется, что космические командировки стали обычным делом. Например, разве можно было предусмотреть, что на завершающем этапе полета В. Ляхова и В. Рюмина не сразу отсоединится ажурная антенна радиотелескопа от станции? Навряд ли.

На тренировках методисты постоянно ставят исследователей космоса в сложные нештатные ситуации. Прежде чем отправиться в полет, экипаж проигрывает их сотни. Вполне естественно, он привыкает уверенно действовать в непредвиденных обстоятельствах.

Но вот сложная программа полета, теперь уже многомесячного, выполнена. Космонавт должен возвратиться на Землю здоровым и бодрым. А для этого в полете необходимо систематически заниматься целенаправленными физическими упражнениями. Практика длительных экспедиций на орбитальных станциях «Салют-6» и «Салют-7» показала: если члены экипажа добросовестно выполняют предписанный режим, их возвращение в мир тяжести проходит легче. Бывает трудно заставить себя заниматься физическими упражнениями, даже если ты заведомо уверен в их необходимости. Представьте себе, космонавт, не двигаясь вперед, подолгу, буквально до седьмого пота, крутит педали велоэргометра. А ехать или бежать по бесконечной ленте, упражняться с эспандерами нужно по 2 – 2,5 ч ежедневно. Это не столько спорт, сколько самая настоящая работа. Нужно быть очень волевым человеком, чтобы жить в таком строгом режиме месяцами. Вот почему мы не просто уделяем большое внимание физическим упражнениям, а стремимся психологически подготовить экипаж к жестким условиям на борту.

Таким образом, сейчас готовить экипажи к полету стало и проще и труднее одновременно. Проще потому, что мы немало уже знаем о космосе и располагаем современным оборудованием, совершенными учебными методами. Труднее потому, что несравненно усложнились космические программы. Член экипажа должен быть физически и психологически подготовлен к работе в непривычных условиях, безукоризненно знать космическую технику, быть отличным пилотом и грамотным исследователем. Уходя в околоземные просторы, космонавты знают, что призваны работать во имя счастливого будущего советского народа и всего человечества. Они с честью несут свою трудовую вахту, проявляя мужество, выносливость, мастерство. Пример тому – самый длительный 211-суточный полет советских космонавтов А. Березового и В. Лебедева. Они внесли крупный вклад в выполнение решений XXVI съезда партии по мирному освоению космоса в интересах развития науки и народного хозяйства страны.

Г. С. ШОНИН,
летчик-космонавт СССР,
Герой Советского Союза,
генерал-майор авиации

Мы свято храним память о нашем боевом друге, И где бы ни были, у себя ли на Родине или далеко за ее пределами, с кем бы ни встречались, мы прежде всего говорим о нем, о славном русском парне, о Человеке с большой буквы, о Первом гражданине вселенной.

Я благодарен судьбе за то, что на одном из перекрестков жизненных дорог она свела меня с Юрием Гагариным. Свела... И более двенадцати лет мы шли рядом, плечо в плечо и вместе с небольшой группой таких же, как мы сами, парней трудились во имя одного важного дела. Мы были счастливы и горды, что стояли у истоков пилотируемых полетов в космическое пространство, что именно нам довелось начинать подготовку к первым космическим стартам и первым «на родную Землю со стороны взглянуть».

Нам повезло: мы родились вовремя! Пятью годами раньше – не подошли бы по возрасту, пятью годами позже – пришли бы уже на проторенный путь. И в том и в другом случае за нас это великое дело сделали бы другие.

Встретились мы с Юрием задолго до создания у нас в стране отряда космонавтов. Это произошло на Крайнем Севере, куда я приехал «для дальнейшего прохождения службы». К великой радости, я встретил там многих выпускников одесской спецшколы.

Первая труба оркестра спецшколы (в котором играл и я) Миша Андрейченко прочитал мне ознакомительную лекцию на тему «Что такое Север и с чем его жуют». К нему же я обратился за разъяснением, когда обнаружил, что в рядах «братской части» небольшая группа молодых летчиков носит не черную морскую форму, а форму летчиков ВВС.

– А эти – пехота! – с чувством собственного превосходства объяснил мне «морской волк». – Такие же северные салажата, как и ты. Из Оренбургского училища, – и даже не обратил внимания на то, что я обиделся и за себя, и за тех ребят, которых он назвал пехотой.

Правда, на такой снисходительный тон он имел право. Прослужив несколько лет в Заполярье, Михаил успел побывать во многих переделках и летал как бог.

Через некоторое время в день открытия спортивного сезона в гарнизоне этот же Миша Андрейченко, теперь уже в роли капитана баскетбольной команды, ставя передо мной задачу на игру, сказал:

– Забудь обо всем и. держи вот того маленького! – и кивком головы указал на самого низкорослого игрока из команды наших соперников. – Ростом он, правда, подкачал, но шустрый и верткий. Да и глаз у него верный. Ты с ним не заскучаешь.

После игры я подошел к своему подопечному. Мне понравилось, что во время игры он не обращал внимания на мои граничащие с фолом попытки задержать его, самого результативного нападающего.

– Доставил ты мне хлопот, парень! Давай познакомимся. Георгий! Проще – Жора.

– А я уже слышал про тебя. Ты балтиец! Гагарин моя фамилия. Юрий Гагарин. А насчет игры учти: я сегодня не в лучшей своей форме. Вот встретимся в следующий раз – тогда держись, пехота! – и заулыбался белозубой улыбкой.

Он удивил меня этим словечком – «пехота». Оказалось, что сам Юра ни капельки не обижался на это приклеившееся к ним прозвище.

Позже, уже в отряде космонавтов, мы все привыкли к тому, что Юрий часто употребляет это слово, и по интонации определяли отношение Юрия к тому, кого он назвал пехотой.

Помню, как один из ветеранов Центра подготовки, сверхсрочник Федор Демчук, обучавший Юрия езде на автомобиле, обидевшись, пробурчал:

– Никакая я, не пехота. Я всю службу за баранкой сижу.

– Хорошо, хорошо! – примирительно ответил Юрий. – Согласен – мотомехпехота! – Так и стал с тех пор Федор Демчук «мотомехпехотой».

Встречались мы с Гагариным в ту пору редко, и в основном по дороге на аэродром, в Доме культуры, на стадионе или лыжне. «Привет!» – «Здорово!» – «Как дела?» – «Нормально». – «Ну будь!» – «Буду». И шли дальше своей дорогой.

Все резко изменилось с того памятного осеннего дня, когда мы с Юрой оказались в числе шести отобранных на медицинскую комиссию в Москву для новой, неясной нам и от этого еще более заманчивой предстоящей работы.

Дружба наша окрепла в ожидании скорого и окончательного вызова к новому месту службы. В то время мы стали друг для друга единственными собеседниками и советчиками, ведь разговаривать о будущей работе даже с друзьями нам не рекомендовалось.

Приехав в Москву, Гагарин сразу же сдружился со всеми ребятами группы. Я удивлялся, как легко и естественно у него это получалось, так как сам схожусь с людьми медленно, не так быстро, как этого порой мне самому хотелось бы. Юрий стал своим и среди холостяков, и среди женатиков. И когда из отряда была выделена небольшая группа для непосредственной подготовки к первому полету, никого не удивило, что возглавил ее Гагарин.

Помню, с какой легкостью и непринужденностью Юра проходил все исследования и тренировки. И даже сидя в самолете, с надетыми парашютами, за несколько минут до прыжка, он подшучивал над притихшими друзьями или подбивал Павла Поповича на какую-нибудь песню.

– Валера, подтягивай! – поддевал он сидящего напротив и «загрустившего» Быковского, который не «подтягивает», находясь даже в самом прекрасном расположении духа. Действительно, в ту пору нам было не до песен, мы только приобщались к парашюту и еще не полюбили этот спорт отважных.

Сравнивая свои внутренние переживания и Юрину внешнюю реакцию на прыжки, я даже засомневался в себе и обратился к нашему храброму и напористому тренеру за разъяснением:

– Николай Константинович! То, что вы не чувствуете страха перед этими обычными для вас прыжками, мне понятно. У вас их три тысячи. Да еще каких! О некоторых даже слушать страшно. Но меня удивляет Юрий. У него-то этих прыжков столько же, сколько и у остальных – кот наплакал! И десятка еще нет.

– Чудак-человек! Так, кажется, говорят у тебя в Одессе. Ведь эти шутки и песни у Юрия как защитная реакция. С их помощью он держит себя в руках. Да и вас заодно. И кто это тебе сказал, что я перед прыжком не волнуюсь? Ты, что же, думаешь, я из другого теста слеплен, железный? Нет, милый. Абсолютно ничего не бояться может только фанатик, маньяк. Короче, человек с ненормальной психикой. Храбрый человек – это тот, кто хорошо умеет управлять чудесным инстинктом, который заложила в нас природа. Инстинкт самосохранения, слыхал? Не будь его, человечество исчезло бы уже на самой первой стадии своего развития. И вот для того, чтобы научиться хорошо управлять этим инстинктом, мы и занимаемся с вами такой насыщенной и сложной парашютной подготовкой. Понял? – и пристально посмотрел на меня колючими глазами. – И я сделаю из вас настоящих мужчин! – четко и энергично закончил он и, как бы ставя точку нашему разговору, больно ударил меня в плечо своим железным кулаком.

– Вот и правильно! И по улице нужно ходить так, уж если кто и зацепился за твое плечо, то он и должен отлететь в сторону, а ты продолжаешь идти прямо! – удовлетворенно заметил он.

После этого разговора я уже другими глазами смотрел на Юрины выходки. Я понял – это не бесшабашность, это продуманная линия поведения. И высокие результаты, которых он неизменно достигал на всех испытаниях и тренировках, подтверждали это. Было ясно, что он хорошо знает свои возможности, и твердая вера в свои силы позволяет ему относиться к абсолютно новой для всех нас деятельности как к чему-то привычному и естественному...

Юрий тренировался вдохновенно, с энтузиазмом. В то время мы еще не располагали такими тренировочными средствами, которые хорошо имитировали окружающую космическую обстановку. Поэтому качество тренировки в большой степени зависело от фантазии тренирующихся, от его умения домыслить, додумать не моделируемые стендами и тренажерами процессы и явления. И здесь Гагарин оказался на высоте.

– Конечно, наши стенды и тренажеры позволят (и мы должны!) все движения доводить до автоматизма, чтобы руки сами знали, что нужно делать в любом случае. Но... мы ведь не автоматы. Мы мыслящие существа. Домыслите то, что не может дать тренажер. С детства я был наделен воображением. И, сидя в камере или тренажере, представлял себе, что нахожусь в летящем космическом корабле. Я закрывал глаза и видел, как подо мной проносятся материки и океаны, как сменяется день и ночь и где-то далеко внизу светится золотая россыпь огней ночных городов, – так говорил Юрий, делясь с нами своим опытом подготовки к космическому полету.

Гагарин всегда видел перед собой ясную цель и шел к ней, не зная ни колебаний, ни сомнений. И когда один из контрольных полетов космического корабля «Восток», предшествующих полету человека, 1 декабря 1960 г. закончился неудачно и «экипаж» в составе Пчелки и Мушки погиб, Юрий четко и конкретно выразил свое мнение и отношение к этому взволновавшему нас событию:

– Жаль спутник, в который вложены большие средства. Но в таком грандиозном деле неизбежны издержки.

С первых же дней пребывания в отряде мы внимательно следили за подготовкой американских астронавтов. Мы заочно знали каждого из отважных парней, отобранных для полетов на космических кораблях «Меркурий»: А. Шепарда, В. Гриссома, Дж. Гленна, С. Карпентера, Д. Слейтона и других.

А ведь рано или поздно кому-то из нас придется встретиться с кем-то из них и поговорить обо всем виденном и пережитом. Уверен в этом. Космический полет может сблизить наши страны, – мечтал Юрий, выражая наше общее мнение.

И такой полет состоялся! Готовя его, нам пришлось не только разговаривать и делиться впечатлениями о выполненных полетах с нашими американскими коллегами, но и напряженно, дружно работать в течение двух с половиной лет. А в самом полете участвовали заочно знакомые с давних времен ветераны космоса – Алексей Леонов и Дин Слейтон.

Как предсказывал Юрий, не доживший до этого полета, подготовка к нему и сам полет внесли большой вклад в дело сближения наших двух великих государств, в дело разрядки напряженности. Он показал – совместно можно более успешно исследовать космическое пространство. Полет этот явился хорошим примером, которому должны следовать все нации и государства на Земле, и не только в области космических исследований, но и во всех других областях человеческой деятельности.

А в работе нашего отряда все шло к своему логическому завершению. Успешно был выполнен последний контрольный полет «Востока», который «пилотировали» «Звездочка» (так окрестили по предложению Юрия забавную дворняжку) и «дядя Ваня» – манекен, удобно устроившийся в пилотском кресле корабля.

И вот Юрий и его дублеры, устанавливая традицию, перед отъездом на космодром пришли на Красную площадь, в Кремль... Они бродили в толпе москвичей, и никто не знал, что через несколько дней произойдет событие, которое потрясет мир, и что главным его участником будет один из этих трех старших лейтенантов в авиационной форме, беззаботно шагающих по весенней Москве.

На вопрос, что привело его на Красную площадь тогда, перед отлетом на космодром, Юрий ответил:

– У советских людей стало внутренней потребностью перед решающим шагом в жизни идти на Красную площадь, к Кремлю и Ленину. Двадцать лет назад прямо отсюда, с парада на защиту Москвы отправились полки ополченцев. На Красную площадь приходят юноши и девушки после окончания школы. Сюда приходят все советские люди и все наши зарубежные гости. Москва – сердце нашей Родины, а Красная площадь – сердце нашей столицы.

С тех пор все экипажи космических кораблей, отправляясь на космодром, проходят по этому земному, проложенному Юрием маршруту.

Перед отлетом наших друзей мы собрались всем отрядом, чтобы сказать им напутственные слова. Не удержался и я.

– Мы завидуем вам! Завидуем хорошей дружеской завистью. Поэтому, оставаясь здесь, на земле, всем сердцем будем с тем из вас, кому поручат выполнить первый в истории человечества космический полет, – обратился я ко всем троим, хотя мы предполагали, что полетит все-таки Юрий...

Конечно, нам всем хотелось быть на месте Юрия. Еще острее это желание было у тех, кто прошел с ним непосредственную подготовку к полету. И несмотря на это, в группе были самые добрые, дружеские отношения. Никакого намека на соперничество, никакого «духа соревнования». Все делали одно общее и очень важное для страны дело. И все свои помыслы и усилия мы подчинили успешному завершению этого задания.

Для примера хотелось бы рассказать об отношении Гагарина к своему дублеру Герману Титову. В своей книге Юрий вспоминает их первую дорогу на космодром: «Герман Титов сидел ко мне в профиль, и я невольно любовался правильными чертами красивого задумчивого лица, его высоким лбом, над которым слегка вились мягкие каштановые волосы. Он был тренирован так же, как и я, и, наверное, способен на большее. Может быть, его не послали в первый полет, приберегая для второго, более сложного».

Когда настало время старта в космос Титова, Гагарин находился далеко от космодрома, в западном полушарии Земли. Но всеми своими мыслями всем своим сердцем он был на Байконуре. Услышав об успешном запуске «Востока-2», Юрий прилагает все свои силы и возможности (вплоть до связей Сайруса Итона, гостем которого он был в Канаде) и в непогоду вылетает на Родину.

Не отдохнув после утомительного перелета через Атлантику и Европу, он спешит на Волгу, в район приземления Титова. С какой радостью он обнимает и поздравляет своего друга!

«Я застал Германа Титова в знакомом двухэтажном живописном домике, в котором я отдыхал после своего возвращения из космоса. Сухощавый, гибкий, сильный и необыкновенно ловкий, он, несмотря на все тяготы суточного пребывания на орбите, дышал здоровьем, и только в красивых, выразительных глазах его чувствовалась усталость, которую не могла погасить даже улыбка. При виде его у меня дрогнуло сердце. Мы обнялись по-братски и расцеловались, объединенные тем, что каждый из нас пережил в космосе». Так пишет Юрий об этой встрече в своих записках.

Титов не был исключением. Юрия волновала судьба каждого из нас, и мы чувствовали эту заботу друга и командира (после полета Гагарина назначили командиром отряда космонавтов). Помню, однажды он спросил меня:

– Что делаешь сегодня вечером? Зашел бы, давненько не говорили с тобой по душам. Приходи, вспомним: Север!

Я согласился и часам к девяти вечера пришел к Юрию.

– Поскучай минутку на этом диване, пока уложу спать этих сорок, – извинился он. На руках Юрий держал дочерей, и они громко чмокали его в обе щеки на сон грядущий. – Я пригласил тебя по серьезному делу. Намечается сложный полет. Кандидатура командира есть. А вот напарником к нему я хочу предложить тебя. Знаю, парни вы оба строптивые, и в этом полете вам будет нелегко. Но я хорошо знаю тебя и верю в твою выдержку. Не торопись, подумай. Через несколько дней мы вернемся к этому разговору, – так объяснил он мне цель своего приглашения. И, давая понять, что разговор на эту тему закончен, начал расспрашивать: – Ну как? Андрюха, растет? Как здоровье Софьи Владимировны?

И, услышав, что матери немного нездоровится, он, посетовав, вдруг неожиданно спросил:

– А какое у тебя самое приятное воспоминание о детстве?

– Я любил, положив голову на колени матери, слушать, как она, ласково гладя мои волосы, напевала мне песенку об усатом Феде-дворнике, – смущенно признался я.

– А я любил, когда мама, укладывая меня спать, целовала мне спину между лопатками. В этот момент мне казалось, что я самый счастливый мальчишка на свете, – задумчиво сказал Юрий.

Нас всех поражал большой диапазон интересов, мыслей и чувств Юрия, а также средства и способы, которыми он их выражал. Вот пришло время сообщить жене об отъезде на космодром, и он как бы мимоходом бросает:

– Готовь чемодан с бельишком. Лечу в космос...

В этих словах и простота, и шутка, и забота о Вале. Ему не хотелось, чтобы она волновалась, и, отправляясь на такое серьезное задание, Юрий ведет себя так, будто уезжает в самую обычную командировку.

А стоя у ракеты за несколько минут перед стартом и чувствуя всю важность предстоящего события, он произносит слова, которые мог произнести только верный сын своей Родины, слова, которые, по его же признанию, он никогда не употреблял раньше в обиходной речи. Эти слова падали в сердце его друзей и соратников, в сердца всех наших соотечественников, всех людей планеты...

Эти слова звучали как клятва, как присяга. Они и сейчас звучат в сердцах тех, кто, стоя на стартовой площадке перед дымящимися на старте ракетами, докладывает о своей готовности к выполнению космического полета.

Юрий глубоко верил в успех и потому свое выступление закончил словами:

– Я говорю вам, дорогие друзья, до свидания, как: всегда, говорят люди друг другу, отправляясь в далекий путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далеких и близких!

В этом был весь Юрий со своей любовью к жизни и ко всем живущим на земле.

Гагарин как-то по-особенному, по-своему, воспринимал и чувствовал прекрасное, красоту природы, человека... Он находил ее повсюду, порою даже там, где ее присутствие только угадывалось. И в неизведанный и таинственный мир он шагнул так, как будто шел в мир прекрасного. Выйдя из автобуса, доставившего космонавтов на стартовую позицию, и окинув взглядом пустынную степь, залитую светом наступающего дня, Юрий радостно воскликнул:

– Посмотрите, какое красивое, жизнерадостное: солнце!

«Для нас эта фраза была неожиданна, как выстрел в утренней тишине. Большинство тогда вообще забыло о существовании этого светила. Мы все удивленно повернулись на восток. Восход солнца действительно был прекрасным», – вспоминал об этом один из дублеров.

Докладывая председателю Государственной комиссии о своей готовности к полету и выслушивая напутственные слова окружавших его друзей, ученых, конструкторов, он поминутно поглядывал на ракету, которая в восходящих лучах солнца напоминала ему маяк. И здесь чувство прекрасного не изменило ему. «Я глядел на ракету, на которой должен был отправиться в небывалый рейс. Она была красива, красивее локомотива, парохода, самолета, дворцов и мостов, вместе взятых. Подумалось, что эта красота вечно и останется для людей всех стран на все грядущие времена. Передо мной было не только замечательное творение техники, но и впечатляющее произведение искусства», – восторженно рассказывал потом Юрий.

Первое, что мы услышали после выхода «Востока» на орбиту:

– Наблюдаю облака над Землей, мелкие, кучевые, и тени от них. Красота-то какая! – восхищается Юрий нашей планетой.

Поэтому на встрече после полета мы с нетерпением попросили: «Юра, расскажи, какая наша Земля оттуда, из космоса?» Он долго думал, смущенно улыбаясь, – очевидно, в этот момент перед ним опять проплывали виденные в иллюминатор «Востока» картины. Затем ответил:

– Она прекрасная! Трудно найти слова, чтобы можно было описать ее красоту! Это нужно видеть своими глазами. Она голубая!

Нас тогда не особенно удовлетворил такой ответ. Но, побывав в космосе сами, мы убедились в правоте Юрия. Очевидно, истинную красоту невозможно ограничить рамками словесных рассказов и красками пусть даже выдающихся полотен. Ее надо видеть, слышать, чувствовать самому. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, как потом оказалось, каждый из нас воспринимал и осязал космос по-своему. И космос, изображенный на полотнах Алексея Леонова, не очень-то похож на тот, который видел я, Николаев или Горбатко, Севастьянов, Хрунов или Попович.

На второй день после возвращения из космоса Юрий сделал обстоятельный доклад о работе систем корабля, подробно, до мелочей, рассказал об увиденном и пережитом. Он говорил долго, ведь впечатлений много, и все они так необычны, что ему хотелось побыстрее, пока все свежо в памяти, поделиться ими с людьми. Слушали его, не перебивая, а когда он закончил, вопросы посыпались как из рога изобилия. И на все вопросы Юрий отвечал подробно, точно, так как прекрасно понимал, что их задают не из праздного любопытства, они важны для последующей работы по созданию новых космических кораблей, для подготовки следующих полетов.

Юрий рассчитывал, вернувшись в Звездный городок, хорошенько все обдумать, осмыслить, подвести итоги проделанной работы и принять непосредственное участие в подготовке второго полета в космос. Он понимал, что его опыт и наблюдения, которые он сделал в течение одного витка, будут полезны. Но желанию его не суждено было сбыться. Полет Гагарина потряс весь мир. Люди всей планеты захотели видеть и слышать первого землянина, побывавшего в загадочной вселенной. На его имя пришли десятки приглашений от правительств различных государств, от общественных организаций с просьбой посетить их страны. О нем писали все газеты и журналы. Его фотографии можно было увидеть в каждом доме. Гагарин стал самым популярным человеком планеты.

За три с половиной месяца после своего полета Юрий совершает второе кругосветное путешествие. На этот раз по земле и по воздуху. Чехословакия, Болгария, Финляндия, Англия, Польша, Куба, Бразилия и Канада восторженно принимали посланца Страны Советов.

А в это время полным ходом шла подготовка к полету «Востока-2». Юрий тяжело переживал, что не смог принять должного участия в этой работе, и чувствовал себя виноватым перед Германом. И старт Титова оказался единственным, на котором отсутствовал Гагарин. Во всех последующих он принимал самое активное участие, добившись того, чтобы на время полетов его освобождали от всех поездок.

Юрий помогал нам своим опытом, энергией и уверенностью, своим дружеским участием, наконец. Перед запуском Андрияна он так и не смог уснуть, и ночь с 10 на 11 августа провел на скамеечке возле дома, где спокойно спали сам Николаев и его дублер Быковский. Утром на шутливый вопрос: «Какие мысли посетили его в эту лунную ночь?» – он серьезно ответил:

– О ней же и думал. О Луне! О том времени, когда люди отправятся туда. А оно не за горами. Во всяком случае ближе того, когда в космосе можно будет летать по профсоюзным путевкам. А ведь сам Сергей Павлович уверен, что совершит космический полет именно по такой путевке.

Юрий бессменно дежурит на командном пункте и во время полета Валерия Быковского и Валентины Терешковой. Он готовит и провожает в космос экипаж многоместного «Восхода-1» во главе с Комаровым. А во время полета Беляева и Леонова опыт и знание космической техники подсказали ему единственно правильное решение, которое он выдал экипажу в тот момент, когда на командном пункте обнаружили, что «Восход-2» не пошел на ожидаемую посадку, а продолжает полет по орбите.

– Вам разрешается посадка на восемнадцатом витке с помощью ручного управления! – четко и хладнокровно сообщает Юрий в космос.

Сергей Павлович Королев, долго и внимательно посмотрев на него, восхищенно восклицает:

Юрий во второй раз провожает в космический полет Володю Комарова. Теперь уже не только как наставник, но и как дублер. К великому нашему горю, этот полет закончился трагически: погиб замечательный парень, опытный космонавт Владимир Комаров. И этот старт был последним, на котором присутствовал и работал наш Юрий.

Мы долго не могли прийти в себя после похорон Юрия Гагарина. Буквально все на каждом шагу напоминало о нем. Классы, тренажеры, спортивные площадки и даже дом, в котором мы живем.

Однажды, придя в свой гараж за машиной, я увидел, что ворота Юриного гаража приоткрыты. Пытаясь унять волнение, подошел и заглянул внутрь. У машины стоял печальный Федор Демчук – «мотомехпехота». Его взгляд застыл на верстаке. Там лежали инструменты, кусок проволоки, моток изоленты, начатая пачка «Беломора» с недокуренной папиросой сверху и три патрона от карабина.

– Вот, спустя неделю заставил себя прийти сюда, чтобы все убрать. Буквально накануне... – Федор запнулся и, помолчав, продолжил: – Юрий возился с антенной, а я копался в моторе. В десятом часу вечера он сказал: «Заканчиваем, пусть все так и лежит. В среду отлетаю, и доделаем». Не доделал.

Мы помолчали, глядя на эти вещи, которых Юрий коснулся в последний раз.

– Курили «трубку мира»? – кивнув на папиросы, спросил я, чтобы как-то прервать затянувшееся молчание.

– Да. Он вначале отказался от предложенного мною «Беломора». Порылся в карманах своей куртки, вытащил пачку с этими патронами и с сожалением сказал: «На последней охоте меня угостили заморскими. Хотел тебя удивить. Да вот посеял где-то. Давай свой «Беломор».

«Трубка мира»... Бывало, на привале во время охоты или при других обстоятельствах, располагавших на задушевную мужскую беседу, Володя Комаров, втиснувшись в кружок ребят, говорил: «А что, друзья, не раскурить ли нам «трубку мира»? И, присев на корточки, мы начинали дымить. Даже те, кто не курил.

Федор убрал инструменты. Три патрона я взял себе на память. Ни у него, ни у меня не хватило сил коснуться Юриной последней, недокуренной, «трубки мира»...

При жизни Юрия мне не приходилось бывать на его родине. Поэтому, когда уехали в Гжатск в одну из годовщин его полета, я волновался так, словно мне предстояло свидание с живым другом.

Древний русский городок, простые русские люди... Он родился в этих краях, здесь прошло его детство. Здесь он, которому были широко открыты двери всех домов планеты, по-настоящему чувствовал себя как дома. Сюда, к землякам, он приезжал, чтобы отдохнуть после напряженной работы, чтобы, как Антей, набраться новых сил от родной земли.

Вернувшись из Гжатска, он сказал как-то: «Поездка на родину, встречи с земляками, с рабочими и колхозниками, сам воздух, напоенный запахом полей и лесов, наполнили меня новой энергией, и мне захотелось снова, засучив рукава, работать и учиться – делать то, что требует от каждого из нас Отчизна!»

Я навестил родителей Юрия. Его мать, Анна Тимофеевна, повела меня через улицу в старенький домик напротив. «Здесь Юра спал, здесь он делал уроки, возвратясь из школы. А вот на этом крылечке любил сидеть теплыми летними вечерами», тихим голосом рассказывала Анна Тимофеевна, и мне порой начинало казаться, что вот сейчас скрипнет крыльцо, откроется дверь и войдет он, по обыкновению жизнерадостный, с широкой улыбкой на лице, а все то, что с ним произошло, просто кошмарный, страшный сон.

Во дворе под стеклянным колпаком его машина. Черная «Волга» с номером 78-78 МОД... С этой машиной у многих из нас связаны дорогие и счастливые воспоминания. В то время это была единственная черная «Волга» в городке. И Юрий охотно отдавал ее на все семейные торжества, для поездок в загс, в роддом, для встречи родителей.

На ней, завалив все заднее сиденье сиренью, я привез из роддома своего наследника Андрейку...

А сейчас мне показалось, что даже она, эта машина, грустит здесь, потеряв своего хозяина, а ее стеклянный колпак не ангар, а склеп, в котором она похоронена.

В тот же день по весеннему бездорожью и под мелким тоскливым дождем мы с Анной Тимофеевной добрались до небольшой, затерявшейся на Смоленщине деревеньки Клушино. Несмотря на дождь, почти все ее жители собрались у маленького деревянного домика на околице. Здесь в простой русской семье 9 марта 1934 г. родился обыкновенный русский паренек, которому суждено было стать первым гражданином планеты.

Отныне этот домик стал нашей национальной реликвией: мне было предоставлено почетное право открыть Дом-музей Ю. А. Гагарина.

У меня дома в кабинете висит портрет Юрия. Массивный гермошлем скафандра обрамляет дорогое лицо. Спокойный, выразительный взгляд, небольшой нос, по-детски пухлые губы, кажется, вот-вот разойдутся в хорошо знакомую всем улыбку.

Я закрываю глаза, и передо мной мелькают картины, как кадры документальной ленты. В них Юрий в разное время и в разной обстановке...

Первый космический тренажер. Его облепила со всех сторон небольшая группа старших лейтенантов во главе с инструктором Целикиным. Первые тренировки по отработке навыков в управлении космическим кораблем. Мы внимательны, сосредоточенны и почти не шевелимся вот уже несколько часов. В тренажере – Юрий. Неторопливый рассказ, четкие команды, скупые и словно выверенные движения рук – все это нравится Евстафию Евсеевичу, и он, не привыкший расточать похвалы, оценивая действия Юрия, крякнув, бросает: «Неплохо». Но мы видим, что он очень доволен, и рады за Юрия...

Баскетбольная площадка. Весь в движении, словно сгусток энергии, Юра ведет за собой нас, «моряков», на штурм щита «пехоты» (так в шутку мы прозвали команды, состоявшие из летчиков ВМС и летчиков ВВС). И сколько радости у него, сколько возгласов, если мяч в корзине! А он, несмотря на небольшой рост, самый результативный игрок в команде. И опять вперед, в атаку, на штурм...

Первая встреча с Юрием в Центре подготовки после его возвращения из космоса. Смущенно улыбаясь, Юрий рассказывает о своем полете. Вид у него несколько растерянный. Вероятно, оттого, что он никак не ожидал к себе такого внимания и славы, которые так неожиданно легли на его плечи. Мы тоже чувствуем себя как бы не в своей тарелке. И во все глаза смотрим на молодого майора с новенькими Золотой Звездой и орденом Ленина на груди, и в нашем сознании никак не укладывается, что он наш друг. Что совсем недавно, играя в футбол, кто-то сделал ему подножку. Казалось, что между нами образовалась пропасть, через которую мы не смели да и не знали, как перейти. Ее перешагнул сам Юрий, и все стало на свои места. Он навсегда останется для нас безоговорочным авторитетом. Но эта встреча запомнилась сдержанной радостью, смущенными улыбками и какой-то непонятной всем неловкой растерянностью...

Лаборатория аэродинамики в авиационной инженерной академии имени профессора Н. Е. Жуковского. Идет продувка сверхзвукового профиля. Мы с Юрием, прильнув к небольшому окошечку в аэродинамической трубе, смотрим на маленькую модель космического аппарата, и она для нас в этот момент центр мироздания. Юрий время от времени делает короткие и поспешные заметки в журнале наблюдения. Он весь внимание и сосредоточенность. И когда один из сотрудников лаборатории подошел к нему за автографом, с несвойственной ему сухостью бросает: «Подождите!..»

Июнь. Воскресенье, жаркий день. Уже в который раз пересматриваю свой конспект по термодинамике. Послезавтра экзамен в академии. Вдруг телефонный звонок. Поднимаю трубку.

– Жора, все выучил? – узнаю голос Юрия. – У меня здесь есть пара вопросиков, объяснишь?

– Тогда бери свои книжки – и айда в Химки! Выкупаемся, освежимся. Там и разберемся с этими энтальциями и энтропиями. Идет?

Через час Юрий уже стоит в одних плавках за штурвалом катера. На его голове замысловатый головной убор то ли африканского, то ли южноамериканского происхождения. На шее завязанный по-докерски яркий платок. Валерий Быковский и я, блаженно щурясь на солнышко, беззлобно заводим Юрия:

– Капитан! Послушай, капитан. Тебе работнички не нужны? Нет? ...Жаль, счастливчик. А то бы мы тебе наработали.

– Бунт на корабле? Не потерплю! Как только обнаружу среди этого окияна необитаемый остров, высажу. Из тебя, Жора, сделаю Робинзона, а из тебя, Валерий, поскольку ты посмуглее, – Пятницу! – улыбается нам в, ответ Юрий, не забывая внимательно следить за фарватером и давая отмашки флажком то слева, то справа...

В Центре идет напряженная подготовка к первому пилотируемому пуску «Союза». В группу космонавтов, готовящихся к этому полету, включен и Юрий Гагарин. Он добился своего. Пока дублер Комарова, но все же занят живым, любимым делом. И он с головой уходит в занятия, тренировки, испытания, полеты...

Весна. Нас пригласили в воскресенье поохотиться на боровую. Выдался чудесный солнечный день. И хоть еще везде полно снега, чувствуется – весна решительно вступает в свои права.

Мы поднялись спозаранку и без устали бродим по лесу, по полянам, хмельные от весенних запахов и птичьих перезвонов. Мы ни капельки не огорчены тем, что ягдташи и ружья на этот раз оказались ненужными атрибутами нашей экипировки. Только Юрий вернулся из лесу с трофеем. Он и Алексей Леонов долго скрадывали глухаря, подбираясь к нему во время его любовной песни, застывая в неудобных позах, когда птица умолкала и озиралась вокруг красными глазами.

Приехали домой и стали прощаться у автобуса. И тут Юрий, единственный с добычей и от этого чувствующий себя неловко, запротестовал:

– Так, ребята, не пойдет! Вот что: через полтора часа жду вас с женами у себя дома. Валя успеет зажарить этого красавца. Я думаю, попробовать на всех хватит.

И мы пришли. И всем хватило. Всем понравился жареный глухарь, хотя некоторым гостям (а было нас человек двадцать) он напоминал жареную курятину. И все еще раз (в который!) слушали сначала Юрия, а затем Алексея, как они подбирались к этой ужасно хитрой птице... А потом пели. Все пели, даже Валерий Быковский. Мы тогда любили и умели, собравшись вместе, попеть задушевные песни.

...И опять весна. Весна 1968 г. Серый, неприветливый мартовский день. Я сижу в летной столовой. Есть почему-то не хочется. Смотрю в окно на серые, свинцовые тучи, закрывающие небо. Настроение под стать погоде. Входит Павел Беляев. Лицо его словно окаменело. Подойдя ко мне, он тихо говорит:

– Жора, час назад из полета должен был вернуться Юрий. Его до сих пор нет.

– Как нет? – до меня не доходит ужасный смысл слов Беляева. – Как не вернулся? – уже вскакиваю я. – Они, наверное, сели на запасной аэродром. Что они сообщили по радио?

– Ни слова, – глухо отвечает Павел. – А может... – начал было он и не закончил своей мысли.

В дремучем владимирском лесу взорвался самолет нашего друга, образовав в земле рваную рану, вокруг которой скорбно застыли израненные русские березы, немые свидетели трагедии, происшедшей 27 марта 1968 г. в 10 ч 31 мин.

Удивительна человеческая память! Она добра и жестока. Она прочно хранит все, что пройдено и пережито. И за какие-нибудь считанные минуты поможет нам еще раз пройти дорогу в добрый десяток лет.

Но она же и напомнит вам о том, как вы порой считали обычным делом величайшие события, как в повседневной сутолоке дел забывали или просто стеснялись сказать слова любви и дружбы, от которых сейчас разрывается грудь, тем, кто заслужил их.

¹ Выделены космонавты, впервые стартовавшие в космос. При групповых экипажах первым указан командир корабля.

² Для названий космических кораблей (КК) приняты следующие сокращения: Вс – «Восток»», Вх – «Восход», С – «Союз», СТ – «Союз-Т», М – «Меркурий», Дж. – «Джемини», А – «Аполлон», К – «Колумбия», Ч – «Челленджер». В скобках указан КК возвращения.

² А. С. Елисеев и Е. В. Хрунов вернулись на Землю в КК «Союз-4», совершив полет общей продолжительностью 1 сут 23 ч 46 мин.

³ Полет на Луну с посадкой на ее поверхности космонавтов, указанных первым (т. е. командир КК) и последним в групповом.

⁴ В скобках здесь и далее указано время пребывания на Луне.

¹ Полет на Луну с посадкой на ее поверхность.

Сдано в набор 16.12.83. Подписано к печати 10.02.84. Т 03718. Формат бумаги 84×108¹/₃₂. Бумага № 3. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. печ. л. 3,36. Усл. кр.-отт. 3,57. Уч.-изд. л. 3,61. Тираж 27 440 экз. Заказ 2384. Цена 11 коп. Издательство «Знание». 101835, ГСП, Москва, Центр, проезд Серова, д. 4. Индекс заказа 844203.

Типография Всесоюзного общества «Знание». Москва, Центр, Новая пл., д. 3/4.

№	Дата запуска	Космонавты¹	КК²	Продолжительность полета
№	Дата запуска	Космонавты¹	КК²	сут.	ч	мин
1961 год
1	12.IV	Ю. А. Гагарин (1934 – 68) СССР	Вс-1		1	48
2³	5.V	А. Шепард (р. 1923) США	М-3			15
3³	21.VII	В. Гриссом (1926 – 67) США	М-4			16
4	6.VIII	Г. С. Титов (р. 1935) СССР	Вс-2	1	1	18
1962 год
5	20.II	Дж. Гленн (р. 1921) США	М-6		4	55
6	24.V	М. Карпентер (р. 1925) США	М-7		4	56
7	11.VIII	А. Г. Николаев (р. 1929) СССР	Вс-3	3	22	22
8	12.VIII	П. Р. Попович (р. 1930) СССР	Вс-4	2	22	57
9	3.Х	У. Ширра (р. 1923) США	М-8		9	13
1963 год
10	15.V	Г. Купер (р. 1927) США	М-9	1	10	20
11	14.VI	В. Ф. Быковский (р. 1934) СССР	Вс-5	4	23	06
12	16.VI	В. В. Терешкова (р. 1937) СССР	Вс-6	2	22	50
1964 год
13	12.Х	В. М. Комаров (1927 – 67) К. П. Феоктистов (р. 1926) Б. Б. Егоров (р. 1937) Все СССР	Вх-1	1	00	17

№	Дата запуска	Космонавты	КК	Продолжительность полета
№	Дата запуска	Космонавты	КК	сут.	ч	мин
1965 год
14	18.III	П. И. Беляев (1925 – 70) А. А. Леонов (р. 1934) Все СССР	Вх-2	1	02	02
15	23.III	В. Гриссом Дж. Янг (р. 1930) Все США	Дж-3		4	46
16	3.VI	Дж. Макдивитт (р. 1929) Э. Уайт (1930 – 67) Все США	Дж-4	4	01	56
17	21.VIII	Г. Купер Ч. Конрад (р. 1930) Все США	Дж-5	7	22	56
18	4.XII	Ф. Борман (р. 1928) Дж. Ловелл (р. 1928) Все США	Дж-7	13	18	35
19	15.XII	У. Ширра Т. Стаффорд (р. 1930) Все США	Дж-6	1	01	52
1966 год
20	16.III	Н. Армстронг (р. 1930) Д. Скотт (р. 1932) Все США	Дж-8		10	42
21	1.VII	Т. Стаффорд Ю. Сернан (р. 1934) Все США	Дж-9	3	00	21
22	19.VII	Дж. Янг М. Коллинз (р. 1930) Все США	Дж-10	2	22	47
23	12.IX	Ч. Конрад Р. Гордон (р. 1929) Все США	Дж-11	2	23	17
24	11.XII	Дж. Ловелл Э. Олдрин (р. 1930) Все США	Дж-12	3	22	35
1967 год
25	23.IV	В. М. Комаров СССР	С-1	1	02	48
1968 год
26	11.Х	У. Ширра У. Каннингем (р. 1932) Д. Эйзел (р. 1930) Все США	А-7	10	20	09
27	26.Х	Г. Т. Береговой (р. 1921) СССР	С-3	3	22	51
28	21.XII	Ф. Борман Дж. Ловелл У. Андерс (р. 1933) Все США	А-8	6	03	00
1969 год
29	14.I	В. А. Шаталов (р. 1927) СССР	С-4	2	23	21
30	15.I	Б. В. Волынов (р. 1934) А. С. Елисеев (р. 1934) Е. В. Хрунов (р. 1933) Все СССР	С-5	3	00	54²
31	3.III	Дж. Макдивитт Д. Скотт Р. Швейкарт (р. 1935) Все США	А-9	10	01	01
32¹	18.V	Т.Стаффорд Дж. Янг Ю. Сернан Все США	А-10	8	00	03
33³	16.VII	Н. Армстронг М. Коллинз Э. Олдрин Все США	А-11	8	03 (21	18 36)⁴
34	11.Х	Г. С. Шонин (р. 1935) В. Н. Кубасов (р. 1935) Все СССР	С-6	4	22	43
35	12.Х	А. В. Филипченко (р. 1928) В. Н. Волков (1935 – 71) В. В. Горбатко (р. 1934) Все СССР	С-7	4	22	40
36	13.Х	В. А. Шаталов А. С. Елисеев Все СССР	С-8	4	22	51
37²	14.XI	Ч. Конрад Р. Гордон А. Бин (р. 1932) Все США	А-12	10 (1	04 07	36 31)
1970 год
38¹	11.IV	Дж. Ловелл Дж. Суиджерт (1931 – 82) Ф. Хейс (р. 1933) Все США	А-13	5	22	54
39	1.VI	А. Г. Николаев В. И. Севастьянов (р. 1935) Все СССР	С-9	17	16	59

№	Дата запуска	Космонавты	КК	Продолжительность полета
№	Дата запуска	Космонавты	КК	сут.	ч	мин
1971 год
40¹	31.I	А. Шепард С. Руса (р. 1933) Э. Митчелл (р. 1930) Все США	А-14	9 (1	00 09	02 30)
41	23.IV	В. А. Шаталов А. С. Елисеев Н. Н. Рукавишников (р. 1932) Все СССР	С-10	1	23	46
42²	6.VI	Г. Т. Добровольский (1928 – 71) В. Н. Волков В. И. Пацаев (1933 – 71) Все СССР	С-11	23	18	22
43¹	26.VII	Д. Скотт А. Уорден (р. 1932) Дж. Ирвин (р. 1930) Все США	А-15	12 (2	07 18	12 25)
1972 год
44¹	16 IV	Дж. Янг Т. Маттингли (р. 1936) Ч. Дьюк (р. 1935) Все США	А-16	11 (2	01 23	51 02)
45¹	7.XII	Ю. Сернан Р. Эванс (p. 1933) X. Шмитт (р. 1935) Все США	А-17	12 (3	09 03	51 00)
1973 год
46³	25.V	Ч. Конрад Дж. Кервин (р. 1932) П. Вейц (р. 1932) Все США	А	28	00	58
47³	28.VII	А. Бин Дж. Лусма (р. 1936) О. Гэрриот (р. 1930) Все США	А	59	11	08
48	27.IХ	В. Г. Лазарев (р. 1928) О. Г. Макаров (р. 1933) Все СССР	С-12	1	23	16
49³	16.XI	Дж. Карр (р. 1932) У. Поуг (р. 1930) Э. Гибсон (р. 1936) Все США	А	84	01	16
50	18.XII	П. И. Климук (р. 1942) В. В. Лебедев (р. 1942) Все СССР	С-13	7	22	56

№	Дата запуска	Космонавты	КК	Продолжительность полета
№	Дата запуска	Космонавты	КК	сут.	ч	мин
1974 год
51¹	3.VII	П. Р. Попович Ю. П. Артюхин (р. 1930) Все СССР	С-14	15	17	30
52	26.VIII	Г. В. Сарафанов (р. 1942) Л. С. Демин (р. 1926) Все СССР	С-15	2	00	12
53	2.XII	А. В. Филипченко Н. Н. Рукавишников Все СССР	С-16	5	22	24
1975 год
54²	11.I	А. А. Губарев (р. 1931) Г. М. Гречко (р. 1931) Все СССР	С-17	29	13	20
55³	5.IV	В. Г. Лазарев О. Г. Макаров Все СССР	С			22
56²	24.V	П. И. Климук В. И. Севастьянов Все СССР	С-18	62	23	20
57⁴	15.VII	А. А Леонов В. Н. Кубасов Все СССР	С-19	5	22	31
58⁴	15.VII	Т. Стаффорд В. Бранд (р. 1931) Д. Слейтон (р. 1924) Все США	А	9	01	28
1976 год
59⁵	6.VII	Б. В. Волынов В. М. Жолобов (р. 1937) Все СССР	С-21	49	06	23
60	15.IX	В. Ф. Быковский В. В. Аксенов (р. 1935) Все СССР	С-22	7	21	52
61	14.X	В. Д. Зудов (р. 1942) В. И. Рождественский (р. 1939) Все СССР	С-23	2	00	07
1977 год
62⁵	7.II	В.В.Горбатко Ю. Н. Глазков (р. 1939) Все СССР	С-24	17	17	26
63	9.Х	В. В. Коваленок (р. 1942) В. В. Рюмин (р. 1939) Все СССР	С-25	2	00	45
64⁶	10.ХII	Ю. В. Романенко (р. 1944) Г. М. Гречко Все СССР	С-26 (С-27)	96	10	00

№	Дата запуска	Космонавты	КК	Продолжительность полета
№	Дата запуска	Космонавты	КК	сут.	ч	мин
1978 год
65²	10.I	В. А. Джанибеков (р. 1942) О. Г. Макаров Все СССР	С-27 (С-26)	5	22	59
66²	2.III	А. А. Губарев СССР В. Ремек (р. 1948) ЧССР	С-28	7	22	16
67¹	15.VI	В. В. Коваленок А. С. Иванченков (р. 1940) Все СССР	С-29 (С-31)	139	14	48
68²	27.VI	П. И. Климук СССР М. Гермашевский (р. 1941) ПНР	С-30	7	22	03
69²	26.VIII	В. Ф. Быковский СССР 3. Йен (р. 1937) ГДР	С-31 (С-29)	7	20	49
1979 год
70¹	25.II	В. А. Ляхов (р. 1941) В. В. Рюмин Все СССР	С-32 (С-34)	175	00	36
71	10.IV	Н. Н. Рукавишников СССР Г. Иванов (р. 1940) НРБ	С-33	1	23	01
1980 год
72¹	9.IV	Л. И. Попов (р. 1945) В. В. Рюмин Все СССР	С-35 (С-37)	184	20	12
73²	26.V	В. Н. Кубасов СССР Б. Фаркаш (р. 1949) ВНР	С-36 (С-35)	7	20	46
74²	5.VI	Ю. В. Малышев (р. 1941) В. В. Аксенов Все СССР	СТ-2	3	22	19
75²	23.VII	В. В. Горбатко СССР Фам Туан (р. 1947) ДРВ	С-37 (С-36)	7	20	42
76²	18.IX	Ю. В. Романенко СССР А. Тамайо Мендес (р. 1942) Куба	С-38	7	20	43
773	27.XI	Л. Д. Кизим (р. 1941) О. Г. Макаров Г. М. Стрекалов (р. 1940) Все СССР	СТ-3	12	19	08