В КОНЦЕ ПУТИ
НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
«Знание - сила» №12 1959 год
Рисунки Р. МУСИХИНОЙ
Около трех часов ночи двадцатого дня тридцать пятого месяца полета «Диана» неожиданно вошла в плотное облако антигаза. Раздался сухой дробный треск аннигиляции, который мгновенно усилился до верхней критической величины. Резкие сотрясения и вибрации оглушили и контузили Алексея. Непослушными, деревянными руками он успел лишь включить программу тридцатикратного ускорения и грохнулся ничком на амортизатор. Как взревели фотонные дюзы, он не слышал. А потом, когда антигаз остался позади, когда завизжал автомат исправления курса и вернулось сознание, он бросился к иллюминатору, ведущему в астрономический отсек, и понял, что произошло страшное и непоправимое. Погибла Вера.
Астрономический отсек взрывом пробило насквозь — все три слоя обшивки. Вдребезги разбился купол микроклимата над постелью Веры. В нагрянувшей пустоте космоса кровь его жены вскипела, чтобы тут же превратиться в лед. При тусклом свете уцелевшего электрического плафона была видна белесая пелена инея, покрывшего стены и пол. Сквозь зияющую дыру в отсек вошел холод внешней бездны. Холод абсолютного нуля.
Алексею был доступен единственный способ спасения от космического антигаза. Способ простой и древний — бегство. Он знал одно: как можно скорее вырваться из предательской чуждой стихии антиатомов! Чем быстрее, тем надежнее! Но теперь, после катастрофы, пришла ужасная в своей неисполнимости мысль: если бы он включил не тридцатикратное, а двухсоткратное ускорение, может быть все обошлось. Он гнал от себя эту нелепую и к тому же запоздалую навязчивую идею. Ведь и он и Вера погибли бы; нет человека, способного выдержать такое ускорение вне антигравитационной камеры.
Веры нет! Он еще не уяснил до конца эту чудовищную действительность. Все вокруг было освещено вчерашним, еще теплым присутствием жены. Вот стульчик, который она выкрутила повыше, чтобы исправить закапризничавшее телеуправление; вот абажур, разрисованный ее маленькими руками, — домашний и милый...
Уже трижды «Диана» попадала в сгущения антигаза. Первый раз это произошло около двух лет назад, когда их корабль еще шел в эскадрилье. Событие вызвало у Алексея и Веры больше удивления, чем страха. Неожиданный грохот и мелкая дрожь корабля казались совершенно непонятными. Двигатели в тот момент не работали, никакой вибрации они вызвать не могли. Лишь по поведению внешних гамма-счетчиков, которые буквально захлебнулись от аннигиляционных фотонов, стала ясна природа явления.
Атака антиатомов тогда окончилась благополучно. Разрушений не было ни на «Диане», ни на других кораблях эскадрильи. Об этом они узнали по радио.
Вторая и третья встречи с космическим антивеществом длились едва заметные мгновения и тоже не принесли никаких неприятностей.
И настала вот эта, четвертая встреча... Беда обрушилась на «Диану», ставшую уже одинокой. Уйдя в восточный разведочный рейс, «Диана» отделилась от эскадрильи и теперь самостоятельно возвращалась на Землю.
На столике пульта управления — ленточка гамма-самописца. Немой беспристрастный свидетель катастрофы рассказал всплесками своей кривой, что движение сквозь антигаз длилось очень долго — больше секунды. Значительной оказалась и плотность антивещества, зафиксированная амплитудой всплеска. Обстоятельства катастрофы выглядели странно, несовместимо с предсказаниями астрофизики. Столь громадные скопления антигаза считались невозможными в Галактике Млечного Пути.
Продиктовав все это в диктофон путевого журнала, Алексей поднялся, медленно надел космический костюм. Пристегнул ручной пистолет-двигатель и баллоны с дыхательной смесью. Взял из стенного шкафа небольшой электросварочный агрегат. Вошел в выходной тамбур.
Загудел насос откачки воздуха. Поползла вверх наружная дверь. Алексей включил внутреннее давление костюма и шагнул в звездную пустоту.
Прежде во время выходов в космос он испытывал чувство всепобеждающей радости. Ни он, ни Вера не знали космической близорукости, этой гипнотизирующей звездной светобоязни, на которую жаловались обычно многие астронавты. Наоборот, простор мира, усыпанного иглами звезд, торжественная монументальная неподвижность, кажущаяся незыблемой и вековечной, вселяли в душу счастье свободы и силы.
Так было.
Сегодня он не ощутил ничего подобного.
Вселенная стала чужой и враждебной. Горько вспомнились Верины слова: «купаться в звездах». Нет, не добр, не мирен космос. Там, позади, осталась прозрачная грохочущая гибель. А впереди? Вправо, влево? Где-то в этой черной и так таинственно близкой пучине притаились еще и еще полчища крохотных убийц — невидимая смертоносная взрывчатка.
Отдачей искристой струйки пистолета-двигателя Алексей подтолкнул себя к темной громаде «Дианы». Зажег фонарик.
Обшивку корабля словно изглодала оспа. Мелкие и крупные щербины и щели — следы аннигиляции антигаза — покрывали всю поверхность звездолета. Местами зияли большие рваные ямы. Наиболее опасные из них Алексей принялся методически зализывать расплавленным металлом. Сверкала дуга электросварочного агрегата, пузырился невесомый металл. Взгляд отдыхал на нем от мертвой неподвижности, стоявшей кругом. Алексей двигал электродами, давя и размазывая светящиеся пузыри, и повторяя про себя фразу Веры: «думай в одну точку», «думай в одну точку», «думай в одну точку».
На работу ушло около трех часов. Искалеченная обшивка звездолета постепенно залечивалась.
Не тронул Алексей лишь самую крупную и единственную сквозную пробоину — в стене астрономического отсека. Она достигала метра в поперечнике.
Алексей протиснулся сквозь нее в отсек.
Его встретили обломки того, что совсем недавно было привычными и необходимыми вещами. Обломки парили в пустоте, бессмысленно сталкиваясь, разлетаясь, ударяясь о стены. Искусственная электромагнитная тяжесть не действовала.
Как раз под пробоиной стояла привинченная к полу кровать. Вокруг нее торчали прозрачные куски разрушенного купола. Легкое покрывало, пристегнутое к краям губчатого матраца, было цело. Алексей осторожно вытащил застрявшие осколки купола и опустился на колени перед окаменевшей, заиндевелой головой жены. Лица не было видно. Оно зарылось в подушку. Алексей прижался грудью к изголовью — замер...
Здесь, в астрономическом отсеке, Вера была полновластной хозяйкой. Астроном, связист и по совместительству повар, она называла тебя «астрококом». Еще вчера она сидела за пультом радиотелескопа и, тихонько напевая, возилась с записями излучений. Вечером у них был концерт электронной музыки, а после него — придуманный Верой танцевальный час. Теснота отсека не мешала. «Танцевать, — говорила Вера, — можно и на подоконнике»...
Алексей встал, снова окинул взглядом отсек. Увидел, что во время взрывов погибла вся астрономическая аппаратура. Разрушены системы не только тяжести, но и отопления и кондиционирования воздуха. Безнадежно испорчены телемеханические устройства, повреждена внутренняя дверь тамбура, ведущего в отсек управления. Клочьями торчат порванные провода линий связи.
Правда, многие разрушения поправимы, носят поверхностный характер — видимо, основная масса антигаза аннигилировала при прорыве обшивки. Может быть поэтому осталось целым и замерзшее тело Веры.
Алексей начал вылавливать и выбрасывать в пробоину блуждавшие по отсеку обломки. В пустоту мира полетели лоскутья пластмассы, куски металла, измятые, рваные детали аппаратуры.
...Вот в спину ткнулось нечто твердое и сравнительно большое. Обернулся и увидел заледенелый труп кошки. Это их Дездемона, Дезда, как звала Вера. Пушистая красавица! Та самая, с которой Вера хохоча, выделывала всякие акробатические фокусы. Та самая, что однажды в поисках тепла потихоньку влезла внутрь приемника радиотелескопа и с ревом вырвалась оттуда, ужаленная током высокого напряжения. Взял хрупкое ледяное тельце, раздумывая, выбросить ли его. Потом открыл ящик стола и спрятал туда.
Распахнул настежь обе двери выходного тамбура — внутреннюю, изломанную взрывами, и наружную, оказавшуюся совершенно исправной. Теперь застывшие узоры звезд смотрели в отсек из двух больших отверстий — пробоины и открытого выхода. Пробоину надо было сразу же заделать.
Выбрал в шкафу аварийного запаса стройматериалов несколько толстых металлических листов. Разметил их по форме пробоины, разрезал огнем электрической дуги. Осторожно вывел наружу и привязал к поручням на обшивке звездолета.
Снова сверкающий пенящийся металл, искры. Работать, работать, работать... Через полтора часа ремонт обшивки был завершен.
Предстояло решить, что же делать дальше.
По неписаным законам астронавтов похороны умерших астронавигаторов совершаются прямо в космосе. Зашитое в брезент тело выносится наружу, в мировое пространство. Это должно происходить в присутствии всех членов экипажа корабля и сопровождается траурным маршем.
Но Алексей не мог и думать о том, что он один выполнит трагический ритуал похорон. Он не был способен своими руками послать куда-то в пропасть, прочь от себя останки Веры. Он не мог допустить, чтобы Верино тело утонуло в космосе. Ни в коем случае! Почему? Он не знал. Он не отдавал себе отчета в этом желании, не хотел даже думать о его причинах, чтобы не уличить себя в нелепом и опасном капризе. Но решение было непреклонно. Примет останки Веры только Земля.
Между тем, надо было восстановить астрономический отсек. Отремонтировать отопление, закрыть выход, впустить тепло и воздух, исправить дверь внутреннего тамбура. Благоразумие и непререкаемые правила требовали немедленно сделать отсек пригодным для жизни. Но тогда нельзя будет сохранить нетленным тело Веры.
Отсек остался открытым. Через распахнутый выход им продолжали владеть холод, пустота, недвижимые отблески звездного сияния.
2. ЗВОНКИ И ГОНГИ
Над пультом — двое часов. Левые — маленькие и по виду совсем обычные. Они отсчитывают зависимое время — естественное время этого маленького мирка, который называется «Дианой». Правые часы сложные и громоздкие. Встроенные в кибернетическую машину, они вычисляют и переводят в неравномерное движение стрелок независимое время — то, что должно течь на далекой Земле.
На левых часах — 18.40. Дрожащими скачками бежит секундная стрелка. Внизу цифры: 1070 день полета.
Циферблат правых часов разграфлен не на двенадцать, а на тридцать делений. Каждое из них — земные сутки. Стрелка ползет возле цифры 19. По середине циферблата окошки с числом земного года и названием месяца. Год — 2080, месяц — январь.
В начале путешествия «Дианы», когда стрелки левых часов сомкнулись вверху циферблата, а в окошечке «дни полета» стояли нули, правые часы показывали: год 1989, июнь, 20.
Алексей вспомнил тот день.
В пять утра, за шесть часов до старта, они вышли из дома. Вера была очень возбуждена, даже пожалуй, больше, чем следовало. Спрыгнув с крыльца, она побежала вперед с криком: «Лешка! Завоюем качели!» Алексей старался ее успокоить, советовал поберечь силы. Куда там! Вера растормошила, раззадорила его. Минут пятнадцать они качались, как дети, с выкриками, с шутками...
А потом? В памяти осталось солнце, счастье ожидания очень большого события и затаенная трагедия расставания.
После заключительного медосмотра астронавты шли к стартовой зоне между двумя рядами людей, которые забросали путь цветами. Вера стала тогда серьезной и тихой. — Алеша, подумай, — шепнула она, — никого из них мы никогда не увидим больше. Никогда!..
Началось невеселое прощание с друзьями и близкими, которым разрешили подойти к самой черте стартовой зоны. Мать Веры — сухонькая пожилая работница цветочной оранжереи — не сводила с дочери воспаленных заплаканных глаз. Она молчала. Все сказано раньше. Отец Алексея — семидесятилетний седой старик, — хоть был бледен и еле держался на ногах, старался казаться спокойным и бодрым Он много всего видел в жизни, но до конца остался смешливым, добродушным человеком и немного чудаком. Перед последним рукопожатием он неестественно улыбнулся, проговорив: «Передавай поклон потомкам, Алексей!» А потом заплакал, замахал руками: «Ничего, ничего, держись сынок!» Это были его последние слова.
...На пульте управления задребезжал звонок — сигнал о том, что пора выверять курс звездолета и наносить на карту новую точку пути. Алексей раздвинул створки окон наблюдения. Настроил угломерные инструменты. Принялся за тонкое и кропотливое дело измерения галактических координат «Дианы». Опять старался думать только о деле — о градусах, созвездиях, пунктах отсчета. Шла ответственейшая работа, от которой зависело главное — правильность движения корабля. В такие минуты Вера всегда выключала магнитофон или магнитопроектор. Сейчас этого не требовалось. Музыки не было. Гробовая тишина.
Один...
...Перед стартом с маленькой речью выступил начальник космодрома. Не торопясь, негромко, лаконично он говорил о том, что экспедиция осуществляется согласно программе «последовательных скачков», что задача ее «кажется простой» — исследовать примерно половину будущей трассы «Земля — бета Кассиопеи», где предполагалось наличие населенных миров, и вернуться на Землю. Для многих кораблей эскадрильи экспедиция продлится три года, для Земли 90-100 лет. Начальник, улыбаясь, добавил: «Экспедиция примечательна еще и тем, что экипаж одного из кораблей «Дианы» впервые составляет супружеская чета. Мы думаем, это неплохо, — сказал он. — Удачи вам, товарищи...»
...Негромко ударил гонг. Такие сигналы повторялись через каждые сорок-пятьдесят минут. И каждый из них означал, что далекая Земля прожила еще сутки.
...Далекая, неповторимая Земля. Эта лучезарная цель, о которой они избегали говорить в начале полета и которая все чаще грезилась им в последнее время. Ведь так мало осталось до финиша — по зависимому, ракетному времени всего месяц. Ласковая, широкая Земля — с ее голубым небом, простором света, смолистым запахом лесов, шорохом желтых листьев, покоем холодных рек... Они привыкли думать об осенней родине, ибо «Диана» должна была вернуться в сентябре или октябре.
Позавчера Вера сказала: «Вернемся, я испеку пирог с обыкновенной свежей капустой, да? Довольно концентратов! Они слишком питательны. А потом пойдем в театр с живыми, взаправдошными актерами. Хватит теней, да?»
Пирог с капустой!
...Снова звуковой сигнал. На этот раз мягкий, но настойчивый электрический аккорд. Надо готовить очередное сообщение на Землю — делать то, что всегда делала Вера.
Алексей подошел к кодирующему аппарату, набрал скупые телеграфные слова: «куб 1136 НВС плотный антигаз погибла Вера корабль цел продолжаю движение 1071 день полета 16.40 Аверин». Это — главное сообщение. Алексей знал, что оно наверняка достигнет Земли и наверняка будет расшифровано. Он подготовил и другую, гораздо более развернутую информацию, где подробно рассказал о случившемся вплоть до отказа от похорон Веры и твердом намерении доставить ее тело на Землю в открытом холодном отсеке. Ради экономии энергии дополнительное сообщение пришлось закодировать на менее мощную передачу, чем первое. Прием его на Земле и расшифровка были поэтому отнюдь не гарантированы.
Передвинул рычаг связи. Включил пусковое реле времени. В это время в носовой части «Дианы», нацеленной на Солнце, раздвинулись изрешеченные антигазом створки излучателя. Выдвинулось жерло высокочастотной электромагнитной пушки.
В назначенный момент кодированные импульсы, сжатые в тысячные доли секунды, ринулись вдаль. Корпус звездолета содрогался, испытывая отдачу мощных вспышек света, инфракрасных лучей и радиоволн. По заданным программам они объединялись в многократно повторяющиеся серии. Мощное начало каждой несло в себе основное сообщение, а сравнительно слабое продолжение — дополнительное. Группы серий повторялись через каждые две минуты в течение получаса.
Когда земные астросвязисты примут сигналы своими гигантскими электронными телескопами, многократность повторов поможет им путем последовательного статистического анализа отсеять помехи и восполнить провалы — разгадать послание человека, затерявшегося где-то в немыслимой дали Мироздания.
Эта система связи с Землей, ставшая довольно распространенной, впервые была разработана Верой, в ту пору еще студенткой Ярославского университета космоса. Тогда-то Алексей и познакомился со своей будущей женой.
Собственно, у них было два знакомства. И такие разные!
...Большой водный стадион на Волге. Ликующий шум молодости, веселья, здоровья. Алексей, только что вернувшийся из своего первого звездного полета, пришел сюда вместе с отцом. Отец — радостный, гордый, как-то смешно и трогательно важничающий, — сидел рядом с ним и критиковал работу прыгунов. Все прыжки были хороши, но отец в каждом ухитрялся находить дефект и горячо объяснял, как он должен был выглядеть в идеальном исполнении.
Алексей рассеянно слушал и улыбался. Он вдыхал аромат земли, впитывал, как бальзам, влажный и пахучий волжский ветерок, вбирал в себя многоголосый говор и ни о чем не думал. Из рупоров лилась простенькая и бодрая музыка.
Но вдруг покой нарушился. Вверх по проходу поднималась стайка девушек в купальниках, и одна из них — невысокая, темноволосая, загорелая — заглянула в лицо Алексею.
Она остановилась, еще раз посмотрела на него и порывисто спросила: «Вы Аверин, да?» Алексей, еще не привыкший, чтобы его узнавали по двум-трем газетным портретам, смутился и пролепетал: «Да, что поделаешь, это я». Он тут же мысленно обругал себя: не смог придумать что-нибудь поумнее. Получилось как будто кичливо.
А девушка ничуть не смутилась. «Лада, Галя, — закричала она своим подругам, прошедшим мимо, — скорее сюда! Здесь великий Аверин! Слышите, здесь живой Аверин!» Она восторженно, совсем по-детски вновь взглянула на Алексея: «Товарищ Аверин, вы нам чуть-чуть расскажете, да?» Прибежали подруги. «Знакомьтесь — поспешно, словно боясь потерять инициативу, продолжала темноволосая и сама первая протянула руку, — Вера»...
А второе знакомство состоялось неделю спустя на заседании Совета звездоплавания. Алексей был приглашен туда для обсуждения ряда технических новинок. Сменялись докладчики. Алексей слушал о новых магнитных двигателях, автоматах внутреннего ракетовождения, устройствах космической защиты.
И вот он увидел на кафедре Веру. Это было полной неожиданностью. Она тотчас узнала его, сидящего во втором ряду, покраснела, кивнув ему головой, но сразу взяла себя в руки и принялась спокойно излагать суть своего предложения.
Было много вопросов, в том числе и трудных, каверзных. Какой-то молодой человек со слишком громким, как показалось Алексею, голосом требовал «дополнительных обоснований». Он говорил внятно и назойливо: «Я как эсвечист сомневаюсь в интегральной тождественности последовательных посылок»...
Алексей поймал себя на явной антипатии к эсвечисту, хоть и не было к тому твердых оснований.
Вера же отвечала на возражения вразумительно, обстоятельно и, главное, дружелюбно. «Какая умница», — подумал восхищенно Алексей. И это восхищение так и осталось в нем до конца. Он проводил ее домой. Она шла утомленная, немного ушедшая в себя, иногда чуть спотыкаясь на своих высоких каблучках, и опиралась на его руку. Алексей чувствовал себя счастливым и неловким. Разговор не клеился, и он винил в этом себя. На его банальное предложение «увидеться еще» она как-то удивительно славно и интимно кивнула головой — не сверху вниз, а снизу вверх.
...Гонг счета земных суток вывел Алексея из оцепенения и вернул в действительность.
3. ЧЕЛОВЕК — ЭТО ЦЕЛЬ
Он лежит на спине. Перед ним матовая ворсистая поверхность стены. Розоватый свет индикаторов пульта управления ложится отблесками на витки катушки электромагнитной тяжести.
Если опустить взгляд, видны узорные секции теллуровой батареи. А еще ниже глаза натыкаются на черный круг. Этот круг — иллюминатор астрономического отсека.
Хочется встать и подойти к иллюминатору. За ним — могильная темнота. Но если смотреть долго, то появляется еле различимый силуэт... Все чаще наступали моменты, когда Алексея неодолимо влекло еще и еще раз заглянуть в иллюминатор астрономического отсека. Ни о чем другом не хотелось думать. Мысли застыли, они остановились на том дне, когда произошла встреча с антигазом.
Изменилось даже представление о времени. Раньше они с Верой считали дни с момента поворота, когда «Диана» дошла до вершины своего прыжка в разведывательном рейсе и повернулась лицом к Земле. Теперь началом времени стала катастрофа.
На пятый день этого нового календаря в голову пришла настойчивая мысль: крепче привязать Верино тело. Было страшно, что покрывало и его застежки не выдержат толчков при включении двигателей. Алексей проделал эту мучительную операцию.
В астрономический отсек он прошел, как и в день катастрофы, через космос, ибо прямой тамбурный проход так и остался неисправленным.
Он вернулся в свой отсек потерянным и разбитым. Не мог забыть ощущения холодной стеклянной твердости тела жены, которого ему пришлось касаться руками.
...В движении стрелок часов сменялись бесцветные, однообразные сутки. Подчиняясь напоминающим звуковым сигналам, Алексей продолжал машинально выполнять очередные обязанности.
В промежутках между работой и бессистемным, случайным сном подолгу стоял у окна в астрономический отсек. До боли сдавливал пальцами виски. Отходя от окна, включал на полную мощность динамиков какую-нибудь музыку и как пьяный ничком лежал на широком гамаке амортизатора.
Боль в затылке и позвоночнике началась после одного из таких приступов.
Это была очень сильная боль — внезапная, будто удар ножом. Она длилась несколько секунд, а потом утихла.
Примерно два часа спустя боль начала возвращаться. Второй приступ был не столь болезнен, как первый, но след оставил более тяжелый. После этого приступы стали повторяться.
Алексей, как и всякий астронавигатор, был немного врачом. Во всяком случае, основы общей и космической медицины он знал. Но симптомы недуга выглядели необычно и ни на что не похоже. Не сумев поставить себе диагноз, он перепробовал наугад несколько средств из бортовой аптеки — против нервного истощения, против лучевого поражения, даже против желудочных нарушений.
Облегчения не приходило. Но самое страшное, что это его не удручало.
Апатия плотнее и плотнее обволакивала сознание. Был случай, когда, передвигая рычаг энергоснабжения, он разбил на пульте глазок индикатора. Однако ему и в голову не пришло заменить глазок. К чему? Ведь это ничего не изменит. В душу вползала покорность.
Не хотелось есть, не хотелось и заставлять себя есть. Часто охватывала сонливость.
В тягучем бессилии прошло двое или трое суток. На двенадцатый после катастрофы день резь в спине усилилась. Алексей прилег на амортизатор и вскоре впал в забытье.
Сон был неспокойным. Опять приснилась Вера. Сосредоточенная и серьезная, она сидела за аппаратом для чтения микрофильмов. Вдруг она посмотрела в упор на Алексея, Страх застыл в ее глазах, которые вдруг начали мертветь, делаться пустыми и расплывчатыми. Сверху поползли языки липкой мглы. Алексей почувствовал, что проваливается куда-то, что ему надо сейчас же, немедленно проснуться. Усилиями воли он выбрался из цепких объятий сонного дурмана.
Проснулся с неописуемой резью в позвоночнике. Всего его крутило и крючило. Это был новый, неведомый приступ, куда более тяжелый, чем прежние. Он бушевал полчаса, оставив в верхней части спины острую пульсирующую боль.
Настал критический момент.
Гибель жены, физическая мука, невыразимая безысходность космического одиночества смешались воедино, превратились в общее нестерпимое страдание. Алексей отчетливо ощутил, как близок он к полному отчаянию. Мотая головой, стряхивая с себя безумие, он издал визгливый вопль: «Не потерять себя! Не потерять себя! А-а-а...»
Снова и снова метался в металлической скорлупке корабля исступленный крик человека.
Искусственное возбуждение укреплялось. Исстрадавшийся организм входил в новое состояние. Отупение и отчаяние уступали место какому-то подобию спокойствия. Возвращавшаяся воля рождала решимость.
Алексей быстрыми шагами мерял тесное пространство. Два шага к пульту, два шага к амортизатору. Еще раз, еще раз. Шаги твердели.
Вслух, громко начал говорить сам с собой: «Не смей терять себя, не смей терять цель. Человек — это цель»...
Говорить, не переставая! Заполнить собственным голосом эту сводящую с ума тишину... Человек — это цель, ты заболел, но ты обязан выдержать остаток пути. Надо работать. Без конца работать. Восстановить жизненный ритм и режим... Сейчас ты будешь есть»...
Он обращался к себе тоном приказания. Его «я» разделилось на две части — приказывающую и выполняющую.
Открыл кухонную нишу. Включил плиту. Дрожащими руками приготовил чашку бульона, разломал на кусочки хлебец. Давясь, преодолевая тошноту, съел все это.
«Сейчас ты проверишь магнитный тормоз. Его пора включать».
В тесноте узкого кольцеобразного коридорчика машинного отделения трудно было повернуться. Снова заболела спина. Алексей чуть не потерял сознание и присел на корточки. Стиснув зубы, он довел до конца регулировку тормозной автоматики.
Выбрался наверх, в отсек. Отказал себе в передышке и сразу сел за выверку курса. Точно установив координаты «Дианы», включил тормоза.
Боль чуть ослабла.
Алексей снова начал говорить — громко, быстро, не слишком вдаваясь в смысл слов.
Мысли, которые он высказывал вслух, сводились к тому, что близок Малый космос — Солнечная система, что «Диана» начала снижать всю сказочную субсветовую скорость, что Солнце светит уже, как звезда первой величины.
«Надо менять календарь, — продолжал Алексей. — До финиша около десяти дней. Будешь считать с конца — десятый, девятый, восьмой... Все время будешь работать»...
Чтобы плотнее занять время, Алексей выдумал дополнительные дела: профилактический ремонт двигателей, двойной контроль курса.
Подготовил аппаратуру для двусторонней связи с Землей. Включил радиопеленг и приемник. Пока динамики молчали, но не сегодня-завтра до «Дианы» мог уже дойти голос приближающейся родины.
В последнем кодированном сообщении на Землю Алексей особенно точно обрисовал картину движения звездолета. Если на Земле не забыли о «Диане», если там принято последнее сообщение, то скоро, очень скоро земными радиопеленгаторами будет засечен его пеленговый сигнал. А затем к звездолету будет послана первая направленная передача.
Тогда можно будет говорить с кем-то, с каким-то потомком, с гражданином родины, прожившей после него целое столетие. А пока надо было продолжать разговаривать с самим собой.
4. ТЬМА
Нет, далеко не все свои мысли Алексей выговаривал вслух. Память о Вере была молчаливой и затаенной, так же как неутихающая боль кверху спины. Ничего не прошло. Изменилось лишь отношение к себе.
Алексей все время помнил, что астрономический отсек открыт, что перед входом в Солнечную систему его необходимо закрыть. Иначе в отсек попадет пыль, а при влете в земную атмосферу — горячий воздух.
Закрывать отсек придется снаружи и для этого необходимо снова выбраться в космос. Сделать это надо незамедлительно. В последующие дни будет много дел, связанных с посадкой. Кроме того, Алексей знал, что он очень возбужден и хотел воспользоваться этим преимуществом, которое могло оказаться временным. Он чувствовал, как в глубине организма, где-то под броней наигранной бодрости, копится развитие его непонятной болезни
Казалось бы, выход в космос не выглядел чрезмерно трудной задачей. Алексей это делал много раз. Тревога его была вызвана не логически осознанной опасностью, а скорее обострением подсознательного инстинкта самосохранения, темным предчувствием чего-то недоброго, ждущего его за бортом звездолета.
Он тщательно подготовился к выходу. Выключил торможение, ибо с корабля, резко замедляющего полет, выход в космос невозможен. Зажег прожекторы наружного освещения «Дианы».
Облачение в космический костюм оказалось болезненным как никогда. Особенно трудно было продевать руки в плотно облегающие рукава. «Что ж, — громко сказал Алексей, — костюм предназначен для здоровых людей».
Зарядил свежий патрон в пистолет-двигатель. Обмотал вокруг пояса «вожжи» — пару длинных пластмассовых шнуров, предназначенных для привязывания человека к звездолету. За время экспедиции Алексей ни разу не пользовался вожжами. И он, и Вера целиком полагались на пистолеты-двигатели.
В тамбуре Алексей сначала немного успокоился. Там привычно гудел насос откачки воздуха. Потом с шипением ворвалась в скафандр дыхательная смесь. Но вот машинный шум утонул в образовавшемся вакууме. Отодвинулась выходная заслонка. За ней во всей своей грозной наготе встала черная сверкающая бездна.
И тогда начало сбываться то, чего он инстинктивно страшился. Иглы звезд сразу обожгли глаза. Казалось, к роговице прилипли раскаленные искры, жгучие и ядовитые песчинки. Навернулись слезы. Невесомые, они не стекали вниз, а от моргания обволакивали ресницы и веки. Светящаяся Вселенная будто сжалась в кулак, потеряла расстояния, глубину, ширину.
Алексей зажмурился, но тут же заставил себя вновь взглянуть на небо. Свет мира лишился дискретности, сделался сплошным, неразборчивым, мутным.
Подобное случалось с ним только раз — во время предыдущего выхода в космос, — но в гораздо меньшей степени. И это была, видимо, неведомая ему прежде космическая близорукость.
Повернулся к корпусу корабля. Прищурился. Постарался хоть в грубых очертаниях увидеть эту титановую махину, которой он сейчас касался руками, привязывая вожжи к одному из поручней. Ведь «Диана» ярко освещена наружными прожекторами. Он помнит, как включал их. Ничего нет. Ничего не видно. Одни расплывчатые разноцветные пятна.
Близорукость ли это? Только ли она? Его охватил ужас. Несколько минут он беспомощно качался в пустоте, притянув к животу колени и запрокинув голову. Когда приступ отошел, перед глазами не было уже никаких огней. Свет погас. Кругом стояла кромешная тьма.
Слепой!..
Он тряс головой, вертел глазами, смыкал и размыкал веки...
«Слепой», — он повторил это слово вслух.
Скафандр не резонировал. Ощущение было такое, как если бы уши и нос кто-то заткнул ватой.
«Слепой», — еще раз повторил Алексей. И тут же заорал в глухую полость скафандра: «Никакого отчаяния! Не смей! Очень хорошо, что ты привязан на вожжах»...
На ощупь разыскал витающие петлей вожжи, притянулся к кораблю. Потрогал невидимыми руками его неровную невидимую твердь. Снова заговорил:
«Это же чудесно, что ты успел привязаться и висишь на вожжах. Каково было бы тебе без них, а?!...»
Он ухватился за эту возможность разжечь собственный оптимизм. Да и верно, без вожжей, не видя «Диану», он потерял бы ее. Почти наверняка.
«Очень удачно, что ты не заблудился в космосе. Тебе сказочно повезло. И как это ты догадался обмотаться вожжами? Отличное предзнаменование!»
Он не жалел слов. Так говорить легко и полезно. Удобнее гнать страшную мысль о том, что слепому будет просто невозможно выверять курс корабля, вести его на посадку.
«Долой дальние цели, — кричал себе Алексей. — Даешь ближние!»
Может быть, малая часть этого очередного возбуждения и не была искусственной. Разрешилось томительное ожидание. И от этого стало легче.
«Ты набрал полный комплект несчастий. Это тоже рекорд. Ты просто счастливчик»...
Алексея неприятно передернуло от этого случайно вырвавшегося слова. Слишком разошелся. Как мерзко, когда Вера...
«Ну ладно, работай»...
Перехватывая руками поручни, он медленно полез к люку астрономического отсека.
5. ДЕРЖИСЬ, СЫНОК!
Надо обязательно нащупать третью кнопку слева... Третью кнопку слева... А-а-а... Больно спину... В темноте ничего не видно. Нет, не в темноте, а в слепоте...
«Я должен найти третью кнопку слева. Слева»...
Алексей поднялся было перед пультом на колени, но боль опять сковала его. Он обмяк, повалился на бок и заскрежетал зубами. Очень больно...
Снова слышится в отсеке слабый голос: «Нажать кнопку»...
Он пытается выполнить приказ, данный самому себе.
Боль в спине так крепко держит его, что он не может уже говорить. Он даже забыл, зачем надо нажать кнопку, знает лишь, что это нужно сделать обязательно...
Он забыл почти все. Забыл, как задвигал массивные створки люка астрономического отсека, как ощупывал пневматические присосы герметичности. Забыл, как в изнеможении перехватывал поручни, переползая по наружной обшивке звездолета в свой люк.
Прошлое и будущее еле теплились в подсознании. Реальны лишь ближайшие цели: закрыть тот люк, проверить, доползти до своего люка, наполнить воздухом тамбур, снять костюм... Все делалось в бреду бессвязного разговора, в борьбе с припадком, который стал непрерывным, непроходящим.
Эта кнопка — включение торможения. Оно было выключено во время выхода в космос. Алексей вспомнил о том, что надо включить торможение, тут же дал себе приказ и потерял связь между причиной и следствием.
«Нажать третью кнопку слева!»..
Если бы не эта кнопка, он вероятно совсем потерял бы сознание. Было бы легче, обморок послужил бы отдыхом... Сейчас он лишь наполовину бессознателен.
Космический костюм снят не до конца. Правая нога сжата тесным сапогом. По полу отсека растянулась вывернутая наизнанку ринолиновая шкура с прозрачным шаром скафандра. В руках и ногах запутались вожжи. Это мешает двигаться.
Но он не чувствует помех.
Надо дотянуться до кнопки!..
Невнятное бормотание, которое то становится громче, то затихает, смешивается со слабым потрескиванием включенных громкоговорителей. Он вновь поднимается на колени, шарит руками по доске пульта. Шепчет: «Мне нужна третья слева кнопка»...
И вдруг откуда-то издалека, нарастая и крепчая, в отсек врывается новый звук. Человеческий голос! Чистый, молодой, взволнованный женский голос:
«...корабль «Диана». Вызывается космический корабль «Диана». Говорит третья лунная станция астросвязи. Вы слышите меня, Алексей Николаевич Аверин? Отвечайте на своей частоте...»
Голос пропадает, но через несколько секунд опять возникает.
«...Аверин, отвечайте»...
Алексей полулежит на полу. Он снова упал, не дотянувшись до заветной кнопки. Но мускулы на лице сжимаются, открываются неподвижные, невидящие глаза. Собранные крупицы силы расчищают дорогу мысли и вниманию...
«...Алексей Николаевич Аверин, нас тревожит ваше молчание. Вы должны слышать нас. Отвечайте на частоте седьмого канала»...
Чтобы ответить, надо включить микрофон и передатчик. Чтобы включить микрофон и передатчик, надо подняться к пульту и нащупать радиощиток. Размещение его тумблеров он знает на память. Надо только подняться. Подняться! И для включения торможения и для ответа Земле... О, опять вызов. Совсем громко и отчетливо...
«...третья лунная станция астросвязи. Вызывается Алексей Николаевич Аверин, корабль «Диана». Отвечайте на частоте седьмого канала»... Нет, он сейчас не может подняться... Молчание... И опять:
«...Слушайте нас, Алексей Николаевич Аверин. Слушайте нас. Несмотря на отсутствие ответа «Дианы», Комиссия Совета звездоплаваний решила передать вам некоторые сообщения. Не исключено, что вы слышите нас, но не можете ответить...»
«Да, да» — шепчет Алексей.
«Слушайте нас. Первое. Совет передает вам благодарность за ценнейшую информацию о пройденном вами пути. Почти вся она принята и расшифрована, как и большинство сообщений с других кораблей вашей эскадрильи. Второе. «Диана» запеленгована и находится под непрерывным наблюдением. Ваши пеленговые сигналы принимаются хорошо. Третье. Курс корабля удовлетворителен, но Комиссию тревожит равномерность движения «Дианы». Необходимо немедленно включить трехкратное торможение. Повторяю. Первое»...
Алексей и сам понимает, что тормоз сейчас — самое главное. Иначе «Диана» пронзит Малый космос, пролетит через него насквозь. Но...
«Четвертое. Комиссия одобряет ваше решение воздержаться от похорон Веры Александровны Авериной. Совершенно правильно, что она покоится в космическом холоде. Но перед входом в Малый космос её необходимо изолировать. Есть некоторая надежда на то, что по прибытии на Землю ее организм будет восстановлен. Иногда это возможно. Повторяю. Четвертое. Комиссия одобряет»...
Что она говорит! О! Он снова силится подняться, отрывает от пола спину и... со стоном падает навзничь... Он настолько взволнован, что пропускает мимо ушей следующее сообщение. В нем говорится что-то о возможной неисправности тормозного устройства, о катапультировании вперед, ради торможения, щитов метеоритной защиты, о включении на полную мощность сигнального излучателя... Чепуха! Тормоза исправны. Вот только дотянуться до кнопки...
«Слушайте, Алексей Николаевич Аверин. Шестое. Комиссия Совета предполагает, что вы больны мезонной болезнью. Она возникает после близкого соприкосновения с поверхностями, испытавшими частичную аннигиляцию. Инкубационный период — шесть суток. Симптомы: припадки сильной рези в позвоночнике, тошнота и рвота, временная потеря зрения. Болезнь излечима. Лечение будет проведено на Земле. Повторяю»...
Алексей решил копить силы. Расслабиться, дать себе отдых и потом рывком броситься к пульту...
«Восьмое. Ввиду вашей вероятной болезни Комиссия решила принять «Диану» подвижным финишем. Для приема «Дианы» отправляется базовый звездолет «Амур». Он сблизится с «Дианой» и опустит ее на Центральный лунный космодром. Вашего участия в этой операции не потребуется. Но «Диана» должна снизить скорость не менее, чем в десять раз. Вам надо немедленно включить трехкратное торможение. Повторяю»...
Алексей выжидал. Ему стало немного лучше, но рывок к пульту должен быть совсем верным.
А голос Земли — звонкий, четкий, с каким-то удивительно тонким и радостным акцентом, с ясным дыханием будущего, которое стало настоящим, продолжал:
«Алексей Николаевич! Слушайте нас. Ваш отец жив. Он, как и мать вашей жены Мария Петровна Головина, прошел процедуру многолетнего сна, которая была разработана вскоре после вашего отлета. Ваш отец и мать вашей жены разбужены месяц тому назад. Оба они здоровы. Но из соображений гуманности им не сообщено о Вере Александровне Авериной. Слушайте записанный вчера голос вашего отца».»
Маленькая пауза.
«Здравствуй, сынок, здравствуй, невестка. — Отец поперхнулся, кашлянул. — Ты прости, я по старинке, Веронька. Я вот живой, не знаю уж, что сказать... Видите, как вышло... Разве ж я думал тогда, что дождусь вас... Так вот, летите скорей, очень мы с Марией Петровной вас ждем... Все у нас хорошо. Держись, сынок»...
Алексей собрал всего себя и в неудержимом рывке, который со стороны показался бы немощным и вялым, бросился к пульту.
