"Знание — сила" 1964 г, №2, с.40-43

РИСС БАНГ ВЕДЕТ ПЕРЕДАЧУ

Высоко над морем взметнулся корпус Лаборатории Межзвездной Связи. Будто выплавленный из одного куска, зеленый и сверкающий — застывшая гигантская волна с белой пеной тентов на крыше, блестящие пузырьки — окна вдоль верхнего этажа. Там, где были окна, располагались эмиссионные камеры, и каждый, кто хоть раз побывал в них, оставлял часть самого себя: минута обходилась в год жизни, двенадцать часов означали смерть... В нижнем этаже корпуса разместилась молекулярно-регистрационная установка, заменявшая в этом мире и библиотеку и электронно-вычислительный центр.

В тот день море было спокойно, и группа сотрудников лаборатории расположилась на отдых у нижних ступеней каменной лестницы, ведущей в корпус. Напряженный рабочий день был позади, и сейчас не хотелось ни о чем думать, только смотреть на багровое солнце — диск его прочертила далекая темная тучка, а край уже касался смутной полоски, где море смыкалось с небосводом.

— Ана Чари закончил работу, — сказал один из сотрудников лаборатории, кивнув в сторону здания.

— Говорят, он сегодня вел передачу? — заметил другой, вглядываясь в темный силуэт человека, появившегося на верхней площадке лестницы.

— Нет, он только проверял физиологическую контактность нового генератора. После передачи Ана Чари уже не может без посторонней помощи сойти вниз. Возраст дает себя знать...

— Но он моложе многих из нас... — заметил третий, загорелый коренастый малыш и, размахнувшись, бросил камешек в море.

— На его счету семь планет и три разработки, и кроме того, он работал без гиперзвукового концентратора.

— Я до сих пор не представляю себе, как вообще могла происходить эмиссия в этом случае, — пожал плечами тот, кто начал разговор.

Ана Чари подошел к отдыхающим и присел на песок возле ржавой лапы старого якоря.

— Новый объект, Ана? — спросил кто-то.

— Да, новый, — коротко ответил Ана Чари. — Я и сейчас под впечатлением увиденного...

— Вы сами им займетесь?

— Нет... У меня не хватит сил...

— Значит кто-нибудь из нас?

— Нет...

— Тогда кто же?

— Рисс Банг.

— Но Рисс Банг ушел от нас.

— Он возвращается сегодня.

— В Институте истории им были довольны.

— И все-таки он возвращается к нам... Он уже близко...

... — Хорошо, что ты приехал, Рисс... У меня есть для тебя планета.

— Та самая? — спросил Рисс.

— Да.

— Как ты отыскал ее?

— Я провел в камере поиска два часа...

— Она старше нашей планеты?

— Нет, нас разделяет столетие.

— Значит, у них период ракет?

— Только первые шаги.

— И ты хочешь, чтобы я продолжил?

— Нет, начал... Я все равно не смогу довести дело до конца.

— Хорошо, я согласен. Но они очень похожи на нас?

— Совпадают имена и даты... Не все, конечно, но кое-что поражает. Такое ощущение, что наблюдаешь историю нашей планеты.

— Это облегчает задачу.

— Пойдем, Рисс.

— Ты хочешь начать сегодня же?

— Когда-нибудь нужно начать. Пусть этим днем будет сегодняшний день.

— Я согласен.

Они поднялись по внешнему эскалатору, прошли в зал, где помещалась молекулярно-регистрационная установка, и Ана Чари достал из шкатулки, спрятанной в стене, какой-то блестящий предмет.

Рисс Банг взял этот предмет у него из рук и удивленно спросил:

— Что это? Какая-то цепь? Ах, вот в чем дело... Ты закодировал принцип компенсации сил тяготения в среднем звене... Не сложно ли?

— Проще нельзя, Рисс.

— Шесть птичьих крыльев в замкнутом объеме, — так читается этот шифр?

— Да.

— Но почему не четыре?

— У них развита трехфазная система токов.

— Так ты хочешь использовать аналогию?

— Да.

...Камера межзвездной эмиссии представляла собой небольшую комнату, с потолка которой опускался изогнутый стержень. Рисс Банг сел в кресло посередине комнаты, и его затылок лег на вогнутую площадку, которой оканчивался стержень. Ана Чари придвинул к нему легкую деревянную полочку и положил на нее цепь.

— Можешь начинать, — сказал он. — Система отрегулирована... если только планета не выйдет из гравитационного фокуса прибора.

— Хорошо, Ана. Отойди в сторону. Я хочу сосредоточиться...

Рисс Банг замер в кресле. Его левая рука медленно заскользила по подлокотнику кресла, нащупала рычаг включения аппарата, остановилась.

— Я начинаю, — сказал он и повернул рычаг.

В камере ничего не изменилось, только вниз по стержню поползли светящиеся синие пятна, но Ана Чари знал: гигантская энергия вливается теперь в мозг Рисса, мысль его сейчас остра, как лезвие меча; мир, окружавший его, — исчез. Где-то в просторах Галактики блуждает «фокус прибора» — незримый шар, отразивший волю Банга, и мозг любого мыслящего существа, попавший в этот «фокус», примет ту информацию, которую пожелает передать Банг, примет — и в этом мире появится «вещь», образ, и этот образ будет передан другим людям далекого мира, передан тем из них, кто примет его первым...

— Ана Чари, там должны быть большие помехи, на этой планете обилие льющихся вод...

— Как и на нашей..., — заметил Ана Чари.

— Мне кажется, я вижу море, — сказал вдруг Банг, — очень ясно вижу, оно совсем как наше. И ты знаешь, я чувствую, чувствую, что заряд примет ребенок. Мальчик... Я начинаю эмиссию...

Левой рукой Рисс Банг взял с полочки цепь и, держа ее перед глазами, всем корпусом откинулся назад. Теперь по стержню побежали синие искры, и где-то наверху стал постепенно нарастать гул работающих генераторов. Он вздрогнул и выронил цепь. Звон металла наполнил камеру, и Рисс Банг повернул рукоять, выключая прибор.

— Вздохнул:

— Пройдут годы, прежде чем передача проявится... Там многое еще не готово, не созрело... Хватит ли моей жизни?

— Что же, передашь планету другому, — сказал Ана Чари. — С этой планетой стоит поработать.

Рисс Банг взглянул на Ана.

— Что ты так на меня смотришь? — спросил он.

Ана Чари не ответил. Чувство щемящей тоски охватило его: лицо Банга прорезали темные и глубокие морщины. Это была цена сегодняшней передачи...

Я копался в прибрежном песке вместе с Ленькой Бондарем, коренастым белоголовым мальчишкой. Ленька был ниже меня, но крепче, шире в плечах. Признаться, он иногда пользовался своим преимуществом в физической силе. Вдруг я заметил, что рядом с рукой Леньки что-то темнеет в песке. Я протянул было руку, но Ленька заметил мое движение, и первый успел схватить это что-то, похожее на длинную змейку.

— Чур, на одного! — закричал я.

— Ну да, на одного: моя и будет! — ответил Ленька. Он прополоснул находку в воде, и она засверкала ясным металлическим блеском.

— Ну, Ленька, это же я первым заметил, — взмолился я. — Отдай, слышишь?

Ленька не ответил. Он с удивлением рассматривал находку. Это была длинная цепь. Среднее звено имело удлиненную странную форму. И тут со мной что-то произошло, я почувствовал, что не могу обойтись без этой загадочной цепочки. Я поймал ее конец, с силой дернул к себе, Ленька держал ее в руке совсем не крепко и сразу же выпустил, и тогда я далеко отшвырнул цепочку — она упала на песок — и бросился на Леньку. Я что-то такое кричал обидное, и сам плакал от обиды; прямо в воде мы схватились друг с другом. Ленька тоже озлился, и мы минут пять обменивались тумаками, пока кто-то властно не сказал:

— Ну, петухи, нельзя же так! Ишь, отчаянные какие!

На берегу стоял какой-то человек, мы его раньше никогда не видели. Он был совсем седой, но еще не старый, потому что он одной рукой быстро схватил Леньку, другой — меня, схватил сильно и ловко, и мы сразу же успокоились и затихли.

— Ну, из-за чего сыр-бор разгорелся? — спросил седой. Вот из-за этой-то чепухи? — Мы все стояли над сверкающей цепочкой.

Седой отпустил меня и наклонился, чтобы поднять цепочку, а Ленька подмигнул мне, и я бросился животом на песок, прикрыв собой находку.

— Так дело у нас не пойдет,— сказал седой. — Мне ведь только посмотреть надо, слово даю — отдам...

Человек отпустил Леньку, и мы втроем стали рассматривать цепочку. Она была совсем как новая, только у перемычек каждого звена набилась темная придонная грязца. Среднее звено было похоже на лодку или на полумесяц, но на лодку больше. А посередине был кружок, точный, остро вырезанный, а в нем какие-то изогнутые спицы, числом шесть.

— Старинная вещь, — сказал седой. — Наверно, очень старинная, амулет...

Седой как-то странно посмотрел на меня, на всю жизнь запомнил я этот взгляд и вдруг надел мне на шею цепочку с лодочкой, надел, и сзади что-то тихо щелкнуло, и все... И отпустил руки, а цепочка так и осталась висеть у меня на шее. Я быстро ее снял, но все звенья были на месте, они соединились в кольцо. Удивлению моему и Ленькиному не было предела...

Мы еще долго возились с нашей находкой, все пытались найти то звено, что могло раскрыться, да так и не нашли.

Пожалуй, я и забыл бы и об этой находке, и о странном человеке на берегу, если бы не переплела мою жизнь та блестящая цепочка в удивительный, чудесный узел.

Ощупывая цепь в кармане пиджака, Платон Григорьевич спросил Шаповалова:

— У нас не найдется широкогорлой колбы? Есть? Давайте сюда...

Он налил в колбу воду и синим восковым карандашом сделал отметку на горлышке против того места, где на фоне освещенного окна темнел мениск воды.

— Вам нужен пикнометр, Платон Григорьевич? Можно взять в лаборатории.

— Колба и будет пикнометром, — коротко сказал тот. Осторожно достал из кармана цепь и звено за звеном опустил ее на дно колбы.

— Что за черт! — воскликнул Шаповалов. — Уровень на месте!

— Повторите опыт, — сказал Платон Григорьевич. Теперь ему многое было ясно. — Повторите все с самого начала.

Шаповалов вылил из колбы воду, цепь выскользнула на фаянс раковины, выскользнула совсем неслышно, и Платон Григорьевич отметил это про себя. Затем Шаповалов вновь наполнил колбу водой до отметки-черточки и поставил колбу. Платон Григорьевич опустился на колени, локти положил на стол. Синяя отметка была как раз перед глазами.

— Опускайте цепь в колбу, — сказал он Шаповалову. — Опускайте медленно, всю опускайте... Так...

Цепь лежала на дне колбы, на фоне окна она была похожа на свернувшуюся кольцами черную змейку, уровень воды остался прежним!

— А весы есть у вас? — спросил Платон Григорьевич, не поднимаясь с колен. — Хоть какие-нибудь?

— Есть аптекарские, но вряд ли хватит разновесок... Вы хотите ведь взвесить эту цепь?

— Да, взвесьте ее, прошу вас. Как можно скорее.

Шаповалов достал из шкафика аптекарские весы с черными эбонитовыми чашками. Перебросил цепь через одну из них и тут же воскликнул:

— Платон Григорьевич! Она ничего не весит! Посмотрите! Неужели что-нибудь с весами?

— Нет, дело не в весах... — Платон Григорьевич медленно поднялся на ноги... — Как мы определяем удельный вес? Вес тела равен нулю и объем его равен нулю? Нуль на нуль — неопределенность получается, не так ли?

— Я ничего не понимаю... Я догадываюсь, что эта цепь и есть то главное, ради чего вы приехали к нам, но... почему, почему это так? Ведь вот она, цепь, я держу ее в руках и чувствую ее вес, и в то же время, она невесома...

— И она полностью лишена объема. Уровень воды в колбе остался тем же... Значит ее нет... Нет ее!

Платон Григорьевич тяжело сел на стул, взял в руки цепь.

— Что это за книга у вас? — спросил он,

— Так... Я тут иногда перевожу, в свободное время...

— Раскройте-ка словарь,— попросил он Шаповалова.

— На каком слове?

— Неважно, на любом...

Шаповалов раскрыл словарь, а Платон Григорьевич положил на открытую страницу цепь. Руки его дрожали.

— Теперь закройте, — сказал он.

Шаповалов закрыл словарь и тут случилось именно то, чего так ждал Платон Григорьевич. Книга закрылась совершенно плотно, будто внутри ничего не было. Только край цепи выглядывал из нее, будто приклеенный к срезу книги.

— Теперь откройте, — сказал он.

Цепь вновь появилась, она лежала поверх страницы в том же положении, как и раньше.

— Вот что, товарищ Шаповалов, — сказал Платон Григорьевич. — Пойдите к диспетчеру с этой книгой и отнесите ему цепь, покажите и расскажите все, что вы сейчас видели... А я пойду к себе, отдохну немного... И скажите, что можно действовать смелее, много смелее, чем до сих пор...

Рисс Банг сошел по лестнице вниз и, обогнув группу сотрудников, отдыхавших на пляже, прошел к морю. Он шел медленным, но широким шагом, и вскоре скрылся из виду.

— Что с ним? — спросил один из сотрудников. — Он на себя не похож.

— Рисс Банг закончил сегодня работу с любопытной планетой, юноша, — сказал другой и, размахнувшись, бросил плоский камень в воду. — Я видел отчет.

— А я хотел сегодня поговорить с ним, — сказал первый.

— Пойди и догони его, — сказал кто-то на берегу. — Банг никогда не откажется поговорить. Кому-кому, а ему есть что рассказать... Ну, Айя, смелее.

Юноша по имени Айя с секунду колебался.

— Ну, прогонит, так прогонит, — сказал он и побежал вдоль берега в ту сторону, где скрылся Рисс Банг.

Рисс Банг сидел на песке, прислонившись к песчаному обрыву. Он смотрел на заходящее солнце и о чем-то думал.

— Это ты, Айя? — спросил он, не поворачивая головы. — Что тебе нужно?

— Рисс, — Айя тяжело дышал. — Рисс, я ведь все узнал... Когда ты мне дашь планету?

— Еще рано, — сказал Рисс.

— Говорят, ты сегодня закончил работу с симметричной планетой?.. — сказал Айя. — Может быть, нужно продолжить наблюдения?

— С ней все окончено, — устало сказал Банг. — Все...

— И успешно?

— Да, успешно...

— Ты передал какую-нибудь техническую новинку? Я представляю иногда, что творилось бы с нами, если бы кто-нибудь со стороны стал вмешиваться в нашу историю...

— Это будет на твоей памяти...

— Я не понимаю, Банг...

— Та планета получила хороший толчок... Она обгонит нас.

— Рисс Банг, что ты говоришь? Мы ведь в группе старших планет Галактики?

— Да, обгонит... Я это понял недавно...

— И возможно обратное вмешательство?

— Безусловно. И на твоей памяти, Айя...

— Банг, ты как-то странно говоришь... Ведь тебе совсем немного лет... И ты провел в эмиссионных камерах сравнительно немного часов... Я видел твою карточку.

Рисс Банг покачал головой.

— Нет, Айя, нет... Это мой последний вечер. Я отдал этой планете нечто большее, чем знание, я отдал всего себя... А сейчас иди, Айя. Я хочу проводить наше светило... Там, на той планете его называют Солнце... Прощай!