ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ

ПРОЛОГ

Николай основательно застрял. Стены трещины, вверху довольно далеко отстоящие друг от друга, ниже сходились, выступая встречными карнизами. При ударе о первый из них погас фонарь и пропала связь с модулем, находящимся на орбите. После этого он уже в полной темноте падал еще секунд двадцать и в завершение влетел в одно из наиболее узких мест (и угораздило же попасть), где его и заклинило. Хорошо, что здесь ускорение свободного падения составляет лишь одну десятую земного; будь оно раза в три-четыре больше, и его жена уже была бы вдовой. Правда, и его нынешнее положение — лишь небольшая отсрочка: третий час он безуспешно пытается вырваться из цепких каменных тисков, и если прибавить к этому время, ушедшее на изучение трещины, то кислорода осталось еще на семнадцать часов с минутами. А "Орион" со Свенсоном и Тода ушел к внутренним планетам системы Канопуса и вернется за ним лишь через неделю.

Патрульный корабль "Орион" находился в свободном поиске в пятом секторе Галактики в районе альфы Киля, в пятидесяти пяти с половиной парсеках от Земли. Эта желтоватая звезда светимостью в 4700 солнц, занимающая на диаграмме Герцшпрунга — Рассела промежуточное положение между ветвями слабых сверхгигантов и ярких гигантов, имеет обширную планетную систему. Спутник крайней, восемнадцатой, сразу заинтересовал их, так как глубокое зондирование показало наличие у него обширных пустот.

Николай Соколов, специалист по биокибернетическим системам управления, являлся еще и геопланетологом. Он и предложил командиру "Ориона" Свену Свенсону идти дальше для полного ознакомления с остальными планетами Канопуса, а его пока оставить здесь. Третий член экипажа, представитель комиссии по контактам с внеземными цивилизациями Такэо Тода, сказал, что и ему было бы весьма желательно остаться, на что Николай возразил:

— Ты не планетолог — раз; оставаться вдвоем, отпуская одного Свена, нельзя — два; сидеть же здесь всем троим, скорее всего из-за пустяка, не резон — три.

Такэо молча выслушал, прикрыл свои странно широкие для японца глаза и, соглашаясь, медленно кивнул головой. В его коротко стриженных и некогда изумительно черных волосах уже заметно проступала седина.

Так Николай остался один.

Около трех часов он внимательно изучал трещину, которая раскроила поверхность планеты на шестисотметровую глубину и протянулась, почти не извиваясь, на двадцать с лишним километров. Стены, уходящие вертикально вниз, в самой середине были удивительно ровными. Осветив дно в этом месте, Николай увидел маленький прямоугольник, ярко белевший на фоне темных скальных пород.

"Люк! Неужели из тех самых?"

Он начал спуск недалеко от этого места, пожалев, что Такэо нет рядом, и наступил на "живой" камень. Дальше все полностью соответствовало законам ньютоновской механики. В общей сложности он падал около тридцати секунд и, значит, сейчас висит на глубине порядка четырехсот пятидесяти метров, а до дна осталось не более ста пятидесяти. Но для него они, похоже, были равны бесконечности. Ни вверх, ни вниз до конца не добраться.

"Ни тпру, ни ну, как говорили в старину", — усмехнулся он. "Э-э-э, Николай Петрович, рано помирать собрался", — тут же пожурил себя вслух и опять начал дергаться и извиваться всем телом, пытаясь освободить излучатель, плотно прижатый скафандром к скале. Результат опять был нулевым.

"Капитально заклинило", — подумал он и на какое-то время затих.

"А дома сейчас конец лета, — вдруг вспомнилось ему, — в прошлом году мы как раз в это время с Митькой на рыбалке были".

Да, Митьке тогда исполнилось восемь, и они впервые пошли с ним на рыбалку с ночевкой. Вечер был тихий и солнечный. Они надергали изрядное количество окуньков. Потом костер, котелок с ухой. Вечерний звонкий концерт лягушек. И уже в темноте они варили чай и, обжигаясь, пили его, сидя у догорающих малиновых углей. Изредка поднимались размять ноги и стукались о низкий каменный потолок пещеры, смеялись, потирая шишки, и долго-долго не спали, разговаривали.

Мысль о том, что все приговоренные к смерти вспоминают прожитую жизнь, вызвала горькую усмешку.

"А что тебе остается делать, Коля? Воздуха осталось на пятнадцать часов, не больше... — казалось, не он, а кто-то со стороны равнодушно и холодно произнес это. — Рано явилась, старая, — сквозь зубы процедил он. Прочь".

Но прежние приятные мысли не возвращались, в голову лезла всякая чушь, и он опять начал извиваться змеей в тщетных попытках добраться до спасительного излучателя, вырваться из каменного капкана. Умаявшись и опять ничего не добившись, он затих. Ему оставалось только ждать. Чего? Он прекрасно знал чего, и не хотел об этом думать.

Ждать. Он вспомнил, с каким нетерпением ожидал появления Митьки на свет. Тогда он еще не знал, что будет именно Митька, и каждый час, каждую минуту ждал новостей. И торопил, торопил время.

Господи, было время, когда он его торопил. И только сейчас понял, как оно безвозвратно ушло. Никакая потеря не может сравниться с потерей времени. А мы так бездумно, в суете, к нему относимся. И начинаем жалеть о нем лишь тогда, когда его не остается. Не остается совсем.

"Опять старая явилась, — злобно усмехнулся он, — прочь, коса у тебя тупая, тебе еще четырнадцать часов ее точить. Убирайся!"

И опять медленно тянется время. И он, пожалуй, впервые не торопит его. До него вдруг дошла старая, как мир, и такая непонятная истина, звучит она приблизительно так: в жизни мы все куда-то спешим, забывая о том, что мы не на дистанции, которую надо пройти как можно быстрее и рвануть финишную ленту. Он прочитал эти слова когда-то в древней печатной книге, но тогда они, лишь слегка зацепив сознание, затерялись где-то в глубинах, а сейчас память услужливо преподнесла их, и он понял всю глубину, весь смысл. Понял, как понимает, наверное, каждый, видя стремительно и неумолимо приближающуюся финишную ленту. Понял, когда через четырнадцать часов рвануть ее грудью предстоит ему.

"Ошибаешься, осталось меньше тринадцати", — подсказывают глаза. Но эти философские рассуждения вернули ему утраченное было душевное равновесие. Он с наслаждением вдыхает оставшийся кислород, и ему кажется, что он пахнет цветами, скошенной травой, летом и степью. Нестерпимо хочется, чтобы каждый удар сердца, каждый вдох, наполненный для него этим выдуманным ароматом, длился не секунду, а две... пять... десять... Нет, глупости! Оттого, что он будет вдыхать не секунду, а десять, сама секунда не станет длинней. "Ориону" не успеть. И люк, который сейчас не виден, теперь, увы, недостижим для него. Его окружает полная темнота, лишь высоко над ним узкой полосой мертво и холодно светят колючие звезды. Он медленно опускает веки, чтобы не видеть их.

Открыв глаза, Николай не сразу понимает, что с ним и где он находится. Все вокруг залито ярким светом. Из-за края трещины выглядывает мохнатый от протуберанцев Канопус, освещая корявые изломы каменной пасти, крепко держащей его в своих челюстях. Взгляд на часы все ставит на места — до красной черты осталось двести тридцать минут.

Николая крайне удивляет то, что, находясь в подобном положении, он смог спокойно уснуть на девять часов. И даже увидеть сон.

"Молодец, Николай Петрович. — Он мысленно пожимает свою мужественную руку. — Только очень сильные люди спят в ночь перед казнью. Твоя ночь прошла, и ты здорово проспал ее. Теперь для тебя пришло утро".

"К чему эта бравада? — Скользит параллельная мысль. — Твое время отмерено и уже совсем скоро ты самым вульгарным образом задохнешься".

"Нет, стоп, — обрывает он себя. — Не умирай, пока живешь, говорили древние, а они были мудрыми людьми. Не умирай, пока живешь. Не умирай..."

Но даже эта жизнелюбивая мысль течет сонно и лениво. И что-то никак не вяжется в окружающем мире. Что-то не на месте, не так. Но что именно?

И этот сон. Странный сон ему приснился. Николай глянул вниз. В ста пятидесяти метрах под ним отчетливо белел прямоугольник входа. Николай, внимательно всматриваясь в него, попытался вспомнить детали сна. Но память слепо скользила по поверхности, на которой лишь изредка всплывали смутные, непонятные образы. И от всего увиденного оставалось только ощущение довольно долгого пребывания — во сне, конечно, — за этой закрытой дверью. Он еще раз посмотрел туда и наконец сообразил, что не может с е й ч а с видеть этот люк. Ведь проспал он девять часов, а Канопус должен был подняться в зенит, то есть показаться из-за края трещины, лишь через неделю.

"Странно, очень странно. Как меня угораздило ошибиться на столько? Что-то пропустил в расчетах? Маловероятно. Надо бы проверить еще раз. — И тут же обрывает себя: — Не успеть".

Осталось три часа, и он чувствует, что дышать стало труднее. Автомат уменьшил подачу воздуха.

"Экономит, — с грустью думает он, — чего уж тут экономить... Э-э, нет, шалишь. Куда спешить? Все равно не опоздаешь".

Время течет теперь для него толчками, в такт глухим, отдающимся в ушах ударам сердца, и кажется — даже Канопус, неподвижно замерший над головой, пульсирует вместе с ним. Дышит Николай часто и с хрипом.

"Наслаждаться уже нечем". — Он хочет улыбнуться, но чувствует, что вместо этого рот кривится неприятной ухмылкой. Перед глазами вспыхивают и медленно кружатся неяркие светящиеся точки. Легкие с натугой втягивают последние жалкие остатки кислорода.

"Эх, сейчас бы вдохнуть. Один только хороший вдох", — с отчаянием думает он.

На мгновение что-то закрывает свет. Но лень поднять голову, да и нет сил это сделать.

— Эй, ты долго собираешься там висеть?

Голос Свена с трудом пробивается сквозь непрерывный звон в ушах. Николай медленно, весь сосредоточившись, поднимает голову и видит неподвижно застывшую на краю фигурку в скафандре.

"Слуховые и зрительные галлюцинации..." — мысль тяжело ворочается в вязком, как манная каша, черном месиве небытия.

— Да с тобой что-то не то. Подожди, я сейчас...

"Откуда он здесь взялся? Ведь он должен быть... И все-таки..." разрывая липкую паутину, опутавшую мозг, продирается надежда.

"Будем жить!" — беззвучно шепчут губы, и сознание гаснет.

"Интересно, всем перед смертью снятся сны о спасении?" — первым делом подумал он, тяжело приоткрыв глаза и видя склонившееся над ним широко улыбающееся лицо Свена.

— Наконец-то. Ну и крепко же ты сидел, — доносится, как сквозь вату, его басок, — я тебя еле выгрыз оттуда.

А Николай с наслаждением вдыхает свежий чистый воздух, до отказа наполняя им легкие. И с каждым вдохом втекает в него все больше и больше уверенности в том, что это реальность.

— Откуда вы взялись? Почему так рано?

— Ничего себе "рано", — хохотнул Свен. — Слышишь, Та, он говорит, что мы рано явились. А мне показалось — в самый раз.

— Я не о том, — улыбается Николай. — Вы ведь должны были вернуться через неделю.

— А мы так и вернулись, — ровно через неделю, час в час. — Улыбка словно бродит в светлой, всклокоченной бороде Свена.

— Вы что же, хотите сказать, что я просидел в этой проклятой трещине неделю?

— По показаниям скафандра, ты был вне модуля двадцать четыре часа, тихо говорит Такэо. — Мы никак не могли понять, что ты делал в модуле шесть дней. Только один выход.

— Я застрял в трещине ровно через четыре часа после вашего старта, закрывая глаза, произнес Николай.

Улыбка затерялась в бороде Свена. Такэо повернулся и вышел. Наступило молчание. Быстро вернувшийся Такэо нарушил его, обращаясь почему-то к одному Свену:

— Он действительно покинул модуль за сто шестьдесят восемь часов до нашего возвращения и больше в нем не появлялся.

На этот раз молчание длилось гораздо дольше. Николай поднял голову и сел.

— По-моему, за тем люком, что на дне... по-моему, там действительно база. Вы видели?

— Ты хочешь сказать — штучки со временем? — Такэо, прищурившись, посмотрел на Николая.

— Да. Больше это объяснить нечем. Живых существ там, вероятно, нет, но мозг, управляющий базой, действует. Он уловил биоизлучение моего мозга, каким-то образом понял суть, скапсулировал время в окружающем меня пространстве и растянул его. Это как раз те девять часов, что я спал. Посчитайте, сколько нужно времени, чтобы Канопус, который был у горизонта, когда я начал спуск, поднялся в зенит?

— Сто шестьдесят пять часов, — подал голос Страус.

— Страус, — обрадовался Николай, как самой близкой душе, — не в службу, а в дружбу, приготовь кофе.

— Кофе готов! — Экраны светились розовым, Страус улыбался, а на выдвинувшемся столике стояли три дымящиеся чашечки крепкого черного кофе. Кают-компания тут же наполнилась его волшебным ароматом. — Я знал, что первым делом ты попросишь именно кофе, — доверительно сообщил он.

Страусом называли мозг корабля. В этой сложной биокибернетической системе почти не было электроники, но по старинке его официально величали электронным мозгом управления, сокращенно ЭМУ, а какой-то шутник окрестил его Страусом в честь австралийского тезки. Это имя прижилось на всех кораблях Солнечной системы. К нему привыкли, и каждый экипаж по-своему любил своего Страуса.

— Считаешь, нам не стоит туда соваться? — спросил Такэо, маленькими глотками попивая кофе.

— Да, — Николай поставил свою чашку на стол, — это слишком серьезная вещь. Нужна хорошо оснащенная экспедиция.

— Я согласен с Ником. — Свен крепко, с хрустом, потянулся.

— Да. Живая база — это, по-моему, впервые, — согласился Такэо. Сколько ей, Страус?

— Люку восемнадцать миллионов лет, — с готовностью сообщил тот. — Ты, Такэо, должен помнить, что подобные базы были обнаружены на спутнике тринадцатой планеты системы Денеба экспедицией Томашевича в семьдесят третьем году; на спутнике двадцать первой планеты системы Бетельгейзе экспедицией Ткаченко, в восемьдесят седьмом году, на спутнике...

— Спасибо, Страус, я все это помню. Эта база, пожалуй, из той же серии. Все они расположены на спутниках внешних планет систем гигантов и сверхгигантов. Но если мне не изменяет память, тем базам было от тридцати до пятидесяти миллионов лет. Все двери были открыты и базы мертвы.

— Память тебе не изменяет, — вставил реплику Страус.

— Это первая закрытая дверь, — продолжил свою мысль Такэо, — и нам, пожалуй, действительно надо возвращаться.

— Скорее бы домой, — Николай блаженно улыбнулся, закрывая глаза, и увидел прямо перед собой пустые глазницы и вызывающе-жуткую безгубую улыбку.

— А, старая, промахнулась, — удовлетворенно пробормотал он. — Ты, конечно, права, не стоит торопиться на встречу с тобой. И все-таки жизнь есть жизнь, и иногда очень хочется, чтобы что-то случилось поскорее. Чертовски хочется.

— Ты о чем? — удивленно посмотрел на него Свен.

— Да так, со знакомой беседую, — расхохотался Николай. — Пошли готовиться к старту.

Патрульный корабль "Орион" проходил вблизи Энифа, ипсилон Пегаса, когда в кают-компании, где в это время находился экипаж, раздался взволнованный голос Страуса:

— В центральной рубке управления необходимо присутствие командира.

— Ну что там у тебя? — спросил Свен, отставляя в сторону недопитую чашку кофе.

— В центральной рубке управления необходимо присутствие командира.

Это настораживало. На подобный официальный тон Страус переходил в очень редких случаях.

— Мы с тобой? — полувопросом обратился к командиру Такэо.

— Пошли, — пожал плечами Свен.

И экипаж полным составом, войдя в лифт, отправился "наверх".

— Что-то ты подозрительно серьезен сегодня.

— Не до шуток, командир, не каждый день встречаем чужие корабли.

— Ты уверен? — задал глупый вопрос Николай.

— Сейчас сам увидишь.

Наступило молчание. Каждый из них думал об одном: "живой" этот корабль или опять Летучий Голландец Космоса? ЛГК называли в патрульной службе мертвые корабли, тысячи и тысячи лет дрейфующие в межзвездном пространстве.

Экипажу "Ориона" дважды посчастливилось встретиться с таким. Это случилось в их третьем патрульном полете. Они находились тогда в районе южного полюса Галактики и на крейсерской скорости шли к Мире, омикрон Кита. Страус таким же официальным тоном потребовал в рубку командира и объявил, что вводит "Орион" в режим экстренного торможения. Почти перпендикулярно плоскости Галактики двигался неизвестный корабль. Когда они собрались в рубке, на экране уже красовался гигантский шар, идущий со скоростью 0, 8 световой и не отвечающий ни на какие сигналы. Развернув "Орион" по крутой дуге, Страус повел его параллельным курсом, медленно сближаясь и пытаясь наладить связь с незнакомцем. Но облетая шар на близком расстоянии, они увидели гигантскую метеоритную пробоину, а пройдя вплотную к кораблю, разглядели, что тот похож на летающее решето. Видимо, незнакомец не раз попадал в метеоритный рой и уцелеть в таком аду было практически невозможно.

Такэо отправился на разведку. Анализ края пробоины показал, что катастрофа произошла пятьдесят два миллиона лет назад. Судя по всему, это был гость другой галактики и, пройдя насквозь нашу, должен был вот-вот скрыться в черных безднах межгалактического пространства. Внутри был хаос из обломков обшивки, переборок и кусков метеоритов, пойманных кораблем, как сачком. Изучать там, к сожалению, было нечего, и они покинули ЛГК, предоставив ему возможность следовать своим вечным и никуда не ведущим курсом.

Они тогда и не подозревали, что им еще предстоит увидеть этот корабль целым и невредимым, увидеть его экипаж, узнать, откуда он.

Они вошли в рубку, когда до "вновь обнаруженного", по словам Страуса, объекта оставалось меньше тысячи километров. Страус, по просьбе Свена, включил увеличение.

То, что появилось на боковом экране, поразило их. Не признаваясь даже себе, каждый из них в душе был готов встретить гигантский космический корабль незнакомой цивилизации, этакого покорителя межзвездных трасс, а перед ними неторопливо плыл, в пустоте слабо освещенный лучами далекого Энифа, маленький шарик, диаметр которого вряд ли превышал десять метров.

— Дела-а... — задумчиво протянул Николай, выражая общее разочарование.

Шар медленно вращался в вертикальной плоскости, и они вдруг увидели вспыхнувший на его вершине рубиновый огонек, а вслед за ним из-за края показался открытый люк, под которым он и вспыхивал, освещая таинственным светом распахнутый в пустоту символ безнадежности. Верный признак того, что корабль необитаем.

— Опять ЛГК? — пробормотал Николай.

— Откуда он? — Лицо Такэо было непроницаемо.

— Судя по скорости, он принадлежит системе Энифа. Эксцентриситет орбиты почти равен нулю. Если бы он был захвачен Энифом, его орбита была бы гораздо более вытянута.

— Когда мы подойдем к нему?

— Через тридцать две минуты.

— Ты прослушиваешь планеты?

— Делаю это с момента обнаружения корабля. Эфир чист во всем мыслимом диапазоне частот.

— Готовь модуль. — И, обращаясь к Свену, Такэо спросил: — Пойдем мы с Ником?

— Давайте, — вздохнул тот, почесывая бороду, которая буквально вчера перестала казаться просто щетиной давно не бритого человека. Каждый раз, отправляясь в поиск, Свен отращивал ее и торжественно клялся более не сбривать. Ему якобы верили. Но всегда по возвращении друзья с трудом сдерживали улыбки, глядя на его растерянно-огорченную и до синевы выбритую физиономию. Но они уходили в следующий поиск, и все опять повторялось.

Такэо и Николай вышли, а Свен остался сидеть в кресле, наблюдая за неуклонно приближающимся шариком. Через полчаса он услышал спокойный голос Такэо:

— Мы пошли, командир.

И ощутил легкий стартовый толчок, а через минуту увидел и сам модуль, быстро приближающийся к незнакомцу и похожий на каплю, ярко сверкающую в лучах прожекторов "Ориона".

Как только Такэо с Николаем оказались в метре от распахнутого люка, все внутреннее пространство корабля осветилось.

— Интересно... — пробормотал Николай. — Нас ждут.

Такэо, лишь на мгновение задержавшись, нырнул в этот безнадежно распахнутый люк. Николай тут же последовал за ним.

Корабль не имел шлюзовой камеры, и они сразу оказались внутри совершенно пустой сферы с мягко светящимися белыми стенами.

— Ничего не понимаю. — Николай растерянно озирался по сторонам, но едва они выплыли в центр этого странного пустого корабля, как из стены, противоположной входу, им навстречу вынырнул человечек. Николай от неожиданности отшатнулся, но тут же сообразил, что это лишь прекрасно выполненное объемное изображение, и покосился на Такэо. Тот был спокоен как всегда, как будто заранее знал и был готов к этой встрече.

Человек, вынырнувший из стены, какое-то время повисел неподвижно, как бы давая гостям возможность внимательно рассмотреть себя, а затем медленно вытянул правую руку в сторону, и там на фоне звезд появилось оранжевое солнце и четыре планеты с намеченными пунктиром орбитами.

— Это вид звездного неба планетной системы Энифа тысячу — тысячу сто лет назад, — тут же сообщил Страус.

А в ушах уже звучал низкий, бархатистый голос незнакомца. Его рассказ был короток, и в конце, показывая на крайнюю четвертую планету, он несколько раз повторил "АЙСИ" — и исчез. А перед изумленными землянами с невообразимой быстротой замелькали кадры, видимо, показывающие жизнь на ней. Видеозаписывающая аппаратура скафандров работала, но, не отдавая себе отчета, они все-таки пытались разобраться в этом хаосе мелькающих цветных пятен.

Через минуту все погасло, и затем повторилось вновь, начиная с появления человека.

После третьего повтора все внутри погрузилось во тьму, и тут же раздался голос Свена:

— Красный маяк перед входом погас.

По-видимому, корабль-автомат выполнил свою задачу и теперь самым элементарным образом выключился. Когда они выбрались наружу, Такэо прикоснулся анализатором к обшивке шара.

— Корабль построен тысячу двести — тысячу триста лет назад, — без промедления выдал ответ Страус.

Они возвращались в молчании.

"Что же это может означать? — думал Такэо. — Эфир любой гуманоидной цивилизации, вышедший в космос, максимально заполнен всевозможной радиоинформацией. Здесь же корабль налицо, а эфир первозданно пуст. А может... Стоп! Возможно, цивилизация не здешняя, а на четвертой планете находится база? Но при наличии такого корабля, который явно рассчитан на гостей, есть ли необходимость в базе? Ведь всю информацию можно передать. Нет, что-то здесь не так. Слишком мало данных для того, чтобы строить предположения".

Модуль пристыковался к "Ориону". За дверью шлюзовой камеры их дожидался Свен, и они все вместе направились в центральную рубку управления.

— "Айси", — тихо сказал Свен, усаживаясь в свое кресло, — это, видимо, название планеты.

— В японском языке есть слово "Айси", пишется оно двумя иероглифами и переводится как "печальная история". — Такэо помолчал. — Я думаю, мы попытаемся разобраться в этой истории, а сейчас надо подготовить сообщение на Землю.

— Я займусь этим, — сказал Николай, вставая, — а уж вы без меня не начинайте просмотра записи.

— Не забудь сообщить, что временно берем на себя функции экспедиции. До прибытия таковой.

— И словечко же выбрал — "таковой". Не забуду, — улыбнулся Николай и вышел.

— Страус, сколько до четвертой?

— Пять часов хода, капитан.

— Слушай, а почему ты меня то командиром, то капитаном величаешь?

— "Командир" — официально, а "капитан" — по дружбе, у нас все-таки корабль.

— Ясно, — улыбнулся Свен. — А в эфире по-прежнему тишина?

— Как в гробу, — мрачно пошутил Страус.

Через полчаса Николай вошел в рубку.

— Сообщение вместе с видеозаписью отправлено нуль-каналом на Землю, торжественно отрапортовал он.

— Ну что. Страус, какую дорожку ты нам приготовил?

На центральном экране появилось изображение планет, выстроившихся почти в прямую линию с противоположной от "Ориона" стороны Энифа и плавной дугой курса, огибающей их и заканчивающейся колечком круговой орбиты у Айси.

— Да здесь сейчас великое противостояние, давайте не будем торопиться и осмотрим три безымянных планеты, а за это время спокойно познакомимся с видеозаписью. — И Свен вопросительно посмотрел на Такэо и Николая.

Оба почти синхронно кивнули, но Николай все-таки поинтересовался с шутливой строгостью:

— А ты уже уверен, что Айси — действительно имя четвертой планеты? А может...

— Не может, — веско заявил Свен. — Я так думаю. Страус, готовь новый курс — и поехали, а мы пойдем в кают-компанию, включи нам воспроизведение туда.

С экрана им в глаза смотрел тот же человек, которого они видели на корабле. Естественно, это был не землянин. Несколько более вытянутый овал лица, короткие густые темные волосы, небольшие, почти плоские и плотно прижатые к черепу уши, слишком прямой и тонкий для земного типа нос и огромные слегка приподнятые у висков миндалевидные глаза с вертикальными зрачками. Маленький тонкогубый рот. Это лицо было по-своему красиво, вот только глаза. Их взгляд был пугающее холоден и равнодушен. В нем самым неестественным образом смешивались сильная воля и какое-то сонное безразличие ко всему.

Человек заговорил. Его низкий грудной голос заполнил кают-компанию "Ориона". Лицо пропало, теперь на экране стояли, взявшись за руки, обнаженные мужчина и женщина. Их лица мало чем отличались, только у женщины были полные губы, длинные белокурые, ниспадающие на плечи волосы. Фигуры более тонкие, чем у землян, но полностью соответствовали земным эстетическим меркам мужской и женской красоты. Голос продолжал звучать мягко и завораживающе, в жутком каком-то несоответствии с бездушной мертвенностью взглядов.

Их изображения уменьшились и сместились в левый верхний угол. В центре теперь сиял Эниф, вокруг него по ниточкам эллиптических орбит неторопливо двигались четыре светящиеся точки. Изображения мужчины и женщины оказались рядом с крайней, некоторое время двигались вместе с ней, а затем, быстро увеличившись, заполнили собой весь экран и растаяли. Четвертая планета, занимая центральное положение, медленно наплывала на зрителей.

Неожиданно кадр остановился, голос умолк и Страус вежливо спросил, не желают ли исследователи ознакомиться с первой планетой системы Энифа. К его подначкам давно привыкли, а исследователями он называл их лишь в минуты крайнего раздражения.

Такэо сказал, что останется здесь, и Свен с Николаем вдвоем направились в центральную рубку. Всю дорогу их сопровождал вкрадчивый, так и сочащийся ехидством голос.

— Если исследователи (он особо акцентировал это слово) настаивают, я, конечно, могу убрать все свое внешнее оборудование, включить защитное поле и выйти на околопланетную орбиту. Но разумная ли это трата энергии? Вряд ли вы увидите там что-то интересное. Вот полюбуйтесь, — закончил он, когда Свен с Николаем вошли в рубку, и включил увеличение на правый экран. Перед ними было сплошное море огня, гигантская полурасплавленная капля материи, купающаяся в пламени желто-оранжевого солнца.

А Страус, тем временем, продолжал своим елейно-вкрадчивым голосом:

— Если исследователей интересует химический состав планеты, могу сообщить, но заранее предупреждаю: ничего интересного. — И он затараторил, выстреливая, как из пулемета, названия элементов, соединений, расплавов, перемежая их трассирующими пулями процентных соотношений и атомных весов. Свену с трудом удалось остановить этот поток.

— Мы знаем, что не любишь даром тратить энергию, а планета действительно неинтересна, — сказал он и коротко закончил: — Идем ко второй.

Страус сразу сменил гнев на милость.

— Все, что касается этой планеты, я запомнил, — уже спокойно сообщил он. — Через двести семьдесят три тысячи восемьсот пятьдесят один оборот она упадет на Эниф. Вот это будет зрелище! — неожиданно добавил он.

— Да, было интересно посмотреть, — улыбнулся Николай.

— Вряд ли вам это удастся, — задумчиво молвил Страус. — Это произойдет через триста пятьдесят семь тысяч восемьсот семьдесят пять лет сорок семь суток и тринадцать часов. Плюс минус два часа, добавил он, чуть помедлив. Возмущающие действия других планет системы учтены.

— Мрачный у тебя юмор, — засмеялся Свен. — Страус ты, вот ты кто.

Все экраны засияли розовым — Страус улыбался.

— Покажи нам это, — попросил Николай.

— Моделирую.

На правом экране засиял красноватый Эниф.

— Да, к этому времени он немного постареет и его излучение в видимой вами части спектра станет более красным, — подтвердил Страус. — Вам в реальном времени или в замедленном?

— Давай в реальном.

Справа от Энифа и очень близко от него выплыла раскаленная добела точка, она двигалась уже в короне звезды.

— Через двадцать секунд нырнет, — сообщил Страус.

Точка исчезла в огненно-красном аду. Несколько секунд ничего не происходило, но вот в том месте, где скрылся полурасплавленный сгусток материи, вспучился гигантский белый пузырь, который, лопнув, выбросил в пространство тысячекилометровые языки протуберанцев. По красноватой поверхности побежали ярко-голубые разводы. Казалось, шар разваливается на тысячи кусков, но он неожиданно вспух, мгновенно весь побелев, и стал с катастрофической быстротой увеличиваться, расцветая на черном небе невероятным слепящим цветком. Экран погас.

— Звезда с массой Энифа закончила бы свою эволюцию коллапсом, но столкновение с планетой нарушит равновесие и приведет к взрыву, который выбросит внешнюю оболочку светила далеко за его пределы, а центральную зону превратит в белого карлика. Оболочка сформируется в кольцевую планетарную туманность. Вот полюбуйтесь, как она будет выглядеть через тысячу лет после взрыва с расстояния в пять парсеков.

На экране возникло огромное, несколько расплывчатое и бледно светящееся кольцо с яркой белой точкой в середине.

— Благодарим, — серьезно сказал Николай. — А сколько нам еще добираться до второй?

— До выхода на околопланетную орбиту один час, двенадцать минут и три секунды, простите, одиннадцать минут, пятьдесят восемь секунд, пятьдесят семь, пятьдесят шесть... — Ну, ты считай, а мы пошли, — сказал Свен.

— Валяйте, — разрешил Страус, — а я пока понаблюдаю дальнейшую эволюцию образованной мной туманности и самого Энифа. Это довольно увлекательно, добавил он и замолчал.

— И где это ты нахватался подобных выражений? — спросил Свен.

— Свенсон-сан не раз выражался подобным образом, о непедагогичности чего неоднократно уведомлял его Тода-сан, — съязвил Страус. — И "уходя уходи", говорили древние, так последуйте их мудрому совету. — Экраны светились мягким розовым светом.

Улыбнувшись в ответ, Свен вышел из рубки.

— Умник, — сказал напоследок Николай.

— От умника слышу, — без промедления ответил умник.

Николай безнадежно махнул рукой и отправился вслед за Свеном.

Как только он вошел в кают-компанию, вездесущий Страус тут же подал голос:

— Ну что, будете смотреть дальше?

— А как твоя туманность?

— Эволюционирует потихоньку. Включаю продолжение.

Теперь экраны крупным планом показывали планету. Редкие белые скопления облаков почти не закрывали ее лица. Как и на земле, большую часть поверхности занимали океаны, среди которых небольшими группами или в одиночку были разбросаны острова. Но вот из-за горизонта планеты стал медленно выплывать материк, над которым все выше и выше поднимался гигантский шар. Вся его поверхность была разделена на множество треугольников. Когда материк с шаром оказался прямо под ними, движение прекратилось, и они смогли внимательно рассмотреть это циклопическое сооружение. Диаметр шара был не менее ста километров. Полукольцом его охватывал почти незаметный голубоватый воротник. С двух сторон из-под шара устремлялись под углом вверх тонкие дуги, по четыре с каждой стороны. Создавалось впечатление, что две огромные руки со слегка намеченными контурами пальцев держат этот шар в ладонях. Все сооружение как бы парило над ступенчато уходящими вниз платформами с неправильными, волнообразными краями, имеющими более темный голубой цвет по сравнению с самими платформами. Они походили на гигантские голубые цветы с лепестками неодинаковой длины, уложенные один на другой. Причем строго и несколько увеличено нижние повторяли очертания верхних.

— Колоссально! — прошептал Свен. — Какого же уровня должна достигнуть цивилизация, чтобы построить нечто подобное?!

— Страус, ты проверил, есть ли еще корабли?

— Нет ни одного.

— Как увязать то, что мы видим, с одним-единственным кораблем-автоматом? Ведь если не считать его, планетная система Энифа девственно-пуста, а цивилизация такого уровня не только давно должна была освоить ее, но и выйти в Дальний Космос.

Такэо молча подбрасывал на ладони маленький окатыш яшмы. Он всегда брал с собой в полет кусочек Земли, какой-нибудь камешек, найденный незадолго до старта. И имел обыкновение крутить его в руках, когда о чем-то задумывался. Он вертел этот камешек, перебрасывал его из руки в руку и думал о том, что его предложение о базе рассыпалось в прах. "Чего и следовало ожидать". Цивилизация на Айси, а теперь уже никто не сомневался, что это действительно название планеты, очень высокого уровня, — и тут же с грустью добавил: была. Но что может уничтожить цивилизацию, настолько обогнавшую Землю? А в том, что планета уже необитаема, он тоже не сомневался.

Действие на экране тем временем развивалось своим чередом. Теперь они смотрели на шар как бы снизу, и на первый взгляд казалось, что это гигантское сооружение действительно висит в воздухе. Только внимательно присмотревшись, можно было различить четыре тонкие, почти прозрачные колонны, держащие его. Трудно даже представить себе прочность материала, из которого они изготовлены. А перед ними уже раскинулся город — Город, вероятно, с большой буквы, единственный, как сообщил Страус, на всю планету. Это был поистине мегаполис, он располагался у основания шара, ступенчатыми лепестками расходясь в стороны.

Экран погас, и Страус доложил, что "Орион" подходит ко второй планете системы Энифа и до выхода на орбиту осталось пятнадцать минут. Все трое молча направились в центральную рубку управления.

— Ты прав, Ник, — наконец нарушил молчание Свен. — Цивилизация, способная построить нечто подобное, давно должна была освоить по крайней мере собственную планетную систему, а мы находимся здесь уже несколько часов, и до сих пор не встретили ни одного искусственного спутника, не считая того корабля. Ведь должны же остаться еще какие-то следы!

— Положим, тот корабль сам по себе является загадкой, — задумчиво сказал Такэо. — И не последней, — добавил он, чуть помолчав.

Они вошли в рубку. "Орион" проходил над освещенной Энифом стороной планеты.

— Даю увеличение, — прозвучал голос Страуса.

Под ними расстилалась безжизненная раскаленная пустыня, вся изрезанная трещинами, в которых вязко булькала расплавленная магма. Редкие, разогретые до малинового свечения и оплавленные скалы окрашивали однообразие мертвого пейзажа.

— Атмосфера отсутствует, — опять подал голос Страус. — Ось собственного вращения планеты почти перпендикулярна плоскости орбиты. Один оборот вокруг собственной оси она совершает за сто двадцать одни земные сутки. То, что творится под солнцем, вы видите, а на теневой стороне восемнадцать градусов Кельвина. Для вас ничего интересного, для меня — тоже, — закончил он.

— Так чего ради ты нас сюда вытащил? — Голос Николая не предвещал ничего хорошего, но все, в том числе и Страус, понимали шутливость подобной строгости.

— Порядок прежде всего!

Николай обреченно махнул рукой.

— Ну что ж, запомни все необходимое — и вперед, — подвел итог Свен, — а мы пойдем досматривать запись.

Город представлял собой весьма впечатляющее зрелище. Расположенный на восьми уровнях, он, по-видимому, на каждом из них повторял один из климатических поясов планеты. Первой им показали самую верхнюю ступень. Стена, казавшаяся с большой высоты отвесной, на самом деле опускалась под семидесятиградусным углом. Прямо от ее основания вдаль уходила равнина, покрытая высокой, колышимой ветром травой. Из-за горизонта, который являлся на самом деле краем следующего уровня, поднимался Эниф. Они как бы медленно плыли над утренней айсианской степью, по зеленому фону которой были беспорядочно, словно осколки неба, разбросаны ярко-голубые пятна озер.

На втором этаже этого странного Города степь была уже иной. Холмистая и по всей поверхности украшенная негустыми рощами и одиноко растущими деревьями, не очень высокими, но имеющими широкую, разветвленную и почти плоскую сверху крону.

Третий уровень оказался бескрайним морем лесов. На горизонте поднимались горы. Но на четвертом уровне продолжалось царство леса, только деревья в нем теперь были иными. Камера окунула их в самую чащу, но, вопреки ожиданиям, там было довольно просторно. Стройные, гладкие, светло-серые стволы на высоте пятнадцати-двадцати метров расходились тремя мощными ветками, каждая из которых в дальнейшем также делилась на три. Круглые, метровые, ярко-зеленые листья величаво раскачивались на крепких, толщиной в палец, черешках. Земля под деревьями была устлана толстым, плотно слежавшимся ковром опавшей листвы, сквозь который с явным трудом пробивались редкие, бледные и слабые стрелочки травы. Густая крона деревьев оставляла ей слишком мало света. В лесу царил вечный полумрак. Печальное желтовато-коричневое однообразие скрашивали шары самых фантастических расцветок, от густо-черного — через весь спектр цветов — до целомудренно-белого. Они сидели там и сям, группами и в одиночку. Самые большие из них имели размер футбольного мяча и, как правило, были темны, но вокруг них, россыпью ярких разноцветных горошин, теснились стайки мелочи.

Изображение пропало, и Страус заявил, что "Орион" на подходе к третьей планете.

— Почему ты все время выключаешь изображение? — уже не на шутку возмутился Николай. — Мог бы выйти на орбиту и крутиться на здоровье, а нам дать досмотреть.

Страус вполне резонно возразил, что окончательное решение об осмотре и изучении планеты принимают люди, а в его обязанности входит своевременно информировать их о необходимости принятия этого решения, чем он, собственно, в настоящий момент и занимается.

Эти регулярные, как восход солнца, шутливые перебранки между Ником и его подопечным всегда вызывали у Свена улыбку.

— Ну, положим, в настоящий момент ты занимаешься словоблудием, вставил он.

— Словоблудие не словоблудие, а планета эта для вас будет гораздо интереснее предыдущих, и посему — поспешите в рубку, досмотреть еще успеете.

Третья планета системы Энифа была укутана покрывалом облаков.

— Большая часть поверхности покрыта водой, — сообщил Страус. — Имеется три материка, расположенных цепочкой вдоль экватора. Природа здесь только-только вошла во вкус Эксперимента. Вот полюбуйтесь.

На центральном экране рубки появилось сплошное зеленое море.

— Мы сейчас проходим над средним материком, под нами тропические джунгли — и жизнь там, я вам доложу... Советую ознакомиться ближе, официально закончил Страус.

Материк медленно уплывал из поля зрения, уступая место океану с рассыпанными по нему маленькими прибрежными островами.

— Боюсь, здесь нам придется немного задержаться, — сказал Свен. — Мы должны хоть в общих чертах ознакомиться с планетой. Подготовь кибер, обратился он к Страусу.

— Давно готов, ждем только вашего ценного указания, — как всегда, съязвил тот.

Через десять минут после выхода "Ориона" на орбиту от него отделилась маленькая блестящая капля и, все ускоряя движение, по касательной стала падать на планету. Они наблюдали за ней, пока та не скрылась в облаках. Тотчас засветился правый экран, но на нем был виден лишь проносящийся мимо молочно-белый туман.

— Толщина облачного покрова пять километров, — доложил кибер, — я сейчас из него выберусь.

Сплошная пелена поредела, и сквозь легкую дымку уже хорошо просматривалась бескрайняя голубая гладь океана.

— Нахожусь на высоте шести тысяч метров над уровнем моря, иду вдоль экватора. Детальный состав атмосферы пошел вторым каналом в память "Ориона", вам могу сообщить, что здешний воздух не пригоден для дыхания. Слишком высок процент содержания углекислого газа и практически полное отсутствие кислорода.

Над горизонтом, как далекое облако, возникла тонкая полоска берега. Через пять минут первый материк уже занимал половину экрана. Движение замедлилось.

— Картографирование проведу при возвращении. Разрешите снижаться?

— Валяй, — разрешил Свен и хмыкнул, увидев порозовевшие экраны.

Материк как бы упал на них, мгновенно заполнив весь экран, и остановился. Кибер висел теперь на высоте ста метров. Под ним расстилались непроходимые темно-зеленые заросли, очень мало напоминающие лес в земном смысле слова. Здешние растения почти все не имели стволов. Одни, прямо из гигантских пятиметровых луковиц, наполовину утонувших в гнилой болотистой почве, поднимали вверх длинные кожистые листья. Плотные и широкие, как тротуар, зачем-то поставленный вертикально. Другие имели несомненное сходство со свернувшимся ежом. Только создатель его, видимо, был не совсем здоров, сотворив его размером с небольшой домик и к тому же выкрасив в ядовито-зеленый цвет. И это кошмарное создание щетинилось во все стороны громадным количеством толстых острых игл. Были растения, напоминающие невероятно огромную земную капусту, только из середины этого рыхлого кочана поднимался вверх на высоту трехэтажного дома толстый, коричневато-зеленый стебель, вершину которого украшал огромных размеров трехлепестковый кроваво-красный цветок. Все это многообразие гигантских форм было переплетено бесконечно длинными зелено-пятнистыми змеями вьющихся растений.

Заросли кишели самыми невероятными представителями фауны и хищной флоры. Вот прямо у них перед глазами существо, напоминающее восьминогого комара с двумя парами одинаковых по длине крыльев, оказывается в пасти небольшого круглоголового дракончика. Тот, в предвкушении приятного обеда, усаживается на торчащий почти горизонтально и уже побуревший обломок увядшего стебля, но только успевает свернуть свои длинные кожаные крылья и перехватить добычу короткими, уродливыми, торчащими прямо у зубастой пасти лапками, как ближайший цветок резко падает вниз, накрывая размечтавшегося об обеде хищника. Лепестки охлопываются, и стебель медленно выпрямляется, поднимая на прежнюю высоту закрытый дергающийся бутон.

И так везде. Кто-то непрерывно за кем-то охотится и сам в свою очередь неожиданно становится жертвой. Бесконечные маленькие трагедии необузданного дикого мира.

Буйные зеленые заросли медленно проплывают на экране.

Впереди расстилается мрачная черная топь. Над ней висят вечные свинцово-серые облака испарений. Кажется, что они даже ощущают затхлый, сырой воздух. Из неподвижной, маслянистой воды довольно далеко друг от друга торчат короткие толстые стебли, увенчанные голубовато-белыми, напоминающими кувшинку, цветами. Только размеры здешних кувшинок во много раз превышают земные.

А болото уже под ними. Они как бы плывут в десяти метрах над его поверхностью.

Неожиданно впереди, прямо из прогнившей воды, выплывает ярко светящийся желтый шар. От него вниз тянется тоненький, как ниточка, стебелек. Кибер медленно приближается к этому фонарику, но когда до него остается не более пяти метров...

— Это приманка! Чувствую мощный поток жесткого излучения, живое существо вряд ли его выдержит. Вот хищник нападает.

Резкий бросок вверх — и все видят, как сзади жирная болотная жижа вдруг приходит в движение и из нее взвивается вверх длинное черное глянцево-блестящее тело с гигантской ложкой-пастью на конце. Ложка-пасть описывает десятиметровую дугу и, подняв веер брызг, шлепается обратно в болото. Шар-приманка тускнеет и быстро исчезает в воде. И все вокруг опять тихо и спокойно, и лишь расходящиеся по воде ленивые круги волн напоминают о неудавшемся нападении.

Снова медленное снижение.

— Пролети поближе к цветку, — попросил Такэо.

Когда до цветка оставалось не более восьми метров, прямо им в лицо метнулась разинутая голубая пасть. Все инстинктивно отшатнулись, но экраны уже были темными. Даже реакции автомата не хватило на то, чтобы успеть увернуться.

— Оно меня проглотило, — бодро доложил кибер, — сейчас пытается переварить. Я понял, как оно работает: стебель только кажется толстым, на самом деле он свернут в спираль и в нужный момент растение выстреливает цветком навстречу жертве. Оно сняло меня на высоте шести метров, но это для них не предел. Анализирую состав сока. Глупое, оно не понимает, что я несъедобен. Да, простите, вы же ничего не видите, перевожу ваш экран на инфракрасное зрение.

Экран порозовел. Кибер плавал в прозрачном, густом, тяжело булькающем сиропе. Закрывшиеся лепестки нависали сверху плотным, не пропускающим ни лучика света, сводом; внизу, на дне чаши, жадно шевелились метровые ворсинки, с нетерпением ожидая разложения добычи.

— Хватит, — первым не выдержал Николай, — заканчивай анализы и побыстрее выбирайся оттуда.

— У меня все готово, — последовал спокойный ответ, — ждал, пока вы налюбуетесь.

Он включил излучатель, и сразу плотный, казавшийся монолитным свод дрогнул и обмяк. Один из лепестков тяжело откинулся назад, открывая выход.

Сверху цветок выглядел теперь не очень привлекательно. Лепестки сморщились и потемнели, но все, кроме одного, были по-прежнему крепко сжаты. А этот один безжизненно повис, и в образовавшееся отверстие вытекал и тяжелыми каплями падал в грязь густой розовый сок.

— С местной флорой и фауной мы теперь в общих чертах знакомы, — подвел итог Свен, — сюда нужна большая и серьезная экспедиция космобиологов. Проводи картографирование и возвращайся на борт.

Они молча направились в кают-компанию заканчивать просмотр. А перед глазами все еще стоял поверженный хищник, полуживотное-полурастение, жуткий результат эволюции чужого мира.

Как только они вошли в кают-компанию, раздался взволнованный голос Страуса:

— Есть кое-что интересное на втором материке. Вы вернетесь в рубку или дать изображение сюда?

— Посмотрим здесь, — сказал Свен.

— Нам надоело сновать челноком между рубкой и кают-компанией, — добавил Николай.

Страус промолчал.

На экране появилась бескрайняя желтая пустыня с чернеющими на горизонте развалинами. Вскоре люди убедились, что это действительно полузасыпанные песком руины, и только в самой середине сохранился целым трехметровый купол, сделанный из какого-то голубоватого и, судя по состоянию остальных развалин, невероятно прочного материала. Кибер медленно проплывал над почерневшими и, казалось, обугленными безжалостным солнцем остатками строений. Но вот прямо под ними оказался купол, и все увидели, что на его вершине изображена система Энифа, а третья и четвертая планеты соединены стрелочками.

— Вот тебе и первые следы освоения ближнего космоса, — пробормотал Свен, — только состояние этих следов уж больно плачевное. И, словно в подтверждение, Страус сообщил:

— Развалинам более семидесяти миллионов лет.

Николай присвистнул. Такая огромная разница между возрастом корабля, встретившего их, и развалинами ужасала. Трудно было представить возможности цивилизации, возраст которой исчисляется десятками миллионов лет.

— Может, оставим просмотр на завтра? — высказал общее мнение Николай. По-моему, на сегодня впечатлений больше чем достаточно.

Не успели они проснуться, как Страус доложил, что он уже три часа кружится вокруг четвертой планеты, и добавил ворчливым тоном, что они могли бы и пошевеливаться.

— Есть что-нибудь новенькое? — спросил Николай.

— Планета молчит, — с грустью ответил Страус. — Судя по всему, на ней нет ни единой живой души. Я имею в виду — разумной живой души, — поправился он. — А всяких неразумных живых тварей здесь хоть отбавляй.

— Время у нас есть, — сказал Такэо, — поэтому я предлагаю не торопиться. Сначала досмотрим то, что нам показывали на корабле, а потом решим — как и в какой последовательности будем знакомиться с обстановкой на сегодня. Нам ведь...

— Ваш кофе готов, — перебил его Страус.

— Что за невозможная манера перебивать говорящего! — возмутился Николай.

Страус промолчал, а Такэо продолжил как ни в чем не бывало:

— ... необходимо знать, что изменилось там за последние несколько сотен лет, а для этого мы должны увидеть все, что нам собирались показать исчезнувшие обитатели планеты. А пока мы пьем кофе — Страус-сан, надеюсь, расскажет нам что-нибудь интересное, он ведь наверняка приберег кое-что на десерт.

Экраны центральной рубки управления наверняка засияли розовым.

— Кофе я сварил сегодня покрепче, — сообщил Страус, — именно такой, какой любит Тода-сан. И вообще, денек вам сегодня, по-моему, предстоит тяжелый. Идите пить кофе, пока не остыл.

Как только они собрались в маленьком корабельном камбузе, Страус начал излагать нынешнее положение дел на планете, точнее — свой взгляд на него.

— В древней песне поется, — издалека начал он, — "нам сверху видно все, ты так и знай", мне же сверху видно несомненно много, однако далеко не все.

— Короче, — попросил Николай.

— Что за невозможная манера перебивать говорящего, — произнес Страус голосом Николая и продолжил уже своим, но все в том же духе: — Я, например, не вижу, да и, вероятно, не могу увидеть, куда делось население Города, но то, что в настоящее время там нет ни одного живого существа, которое могло бы претендовать на звание разумного, а сама планета находится в весьма удручающем состоянии, — я разглядел хорошо. И судя по всему, она не имеет хозяев уже довольно давно. И самое замечательное: несмотря на полную дикость планеты в целом, одно место на ней по-прежнему находится в идеальном порядке. Это место — Город, который вы видели. Я чувствую, что вы взмокли от нетерпения. Хорошо, уговорили, постараюсь быть кратким. В отличие от вас, я все уже просмотрел до конца, еще когда вы транслировали это с корабля. Вокруг Города на сотни километров простиралась сельскохозяйственная зона, тщательно распланированная и заботливо обрабатываемая. Дальше шла производственная зона. Обслуживание их было полностью автоматизировано. Показывали, правда, довольно кратко, но я нигде в этих местах не увидел ни одного живого существа. Только машины, которые обрабатывали все это хозяйство, снабжали Город всем необходимым и, кроме того, сами себя контролировали, воссоздавали и совершенствовали.

— А сейчас? — вырвалось у Николая.

— А сейчас все пространство вокруг Города заросло дичайшим лесом. От зданий промышленной зоны остались одни развалины. Мертвые руины, там и сям поднимающиеся над девственным лесом и оплетенные дикими ползучими растениями. Печальная картина, доложу я вам. Кроме того, я заметил десяток зон повышенной гравитации. Не думаю, что это осталось от бывших хозяев планеты. В этих местах деревья, везде довольно высокие, буквально стелются по земле, а руины выглядят особенно плачевно. Создается впечатление, что их довольно долго прессовали. Но вы это и сами увидите. Зато Город ничуть не изменился. Те же уровни, те же климатические зоны на каждом из них, кругом чистота и порядок. Но в отличие от того, что вы видели, это чистота и порядок мертвого города. Впрочем, кофе вы уже выпили, можете прийти ко мне в рубку и полюбоваться сами, мы как раз пролетаем над Городом.

— Нет. Мы пойдем твоим путем, — сказал Свен, — сначала досмотрим все до конца, а потом будем знакомиться с планетой.

Во всем, что Такэо видел на экране, он пытался найти зерно, хоть какой-то намек на решение вставшей перед ними загадки. А Свену было просто грустно. Грустно видеть на экране жизнь и одновременно сознавать, что ее уже нет. Что больше не кружат над Городом полупрозрачные разноцветные шары, в которых хорошо видны силуэты его обитателей. Что никто больше не прогуливается по степи, не любуется восходами и закатами Энифа, не живет, не дышит, не любит.

Впрочем, на два обстоятельства обратили внимание все. Ни на одном лице, множество которых промелькнуло перед ними, они не увидели улыбки. Ни одного смеющегося айсианина. Строгие, серьезные лица и холодный, ничего не выражающий взгляд. Не меньше удивило их и то, что они нигде не увидели детей и стариков, казалось — все айсиане одного возраста.

— Пойдемте обедать, — предложил Свен, когда просмотр закончился.

— Страус сказал, что на планете вполне пригодный для дыхания воздух. Николай внимательно посмотрел на Свена и Такэо. — Никаких вредных излучений и в пределах Города ни одного микроорганизма. Город стерилен, чего не скажешь об окружающих его зарослях. Предлагаю после обеда отправиться вниз.

— А я думаю, что лететь должен я один, — тихо возразил Такэо, — уж слишком там безопасно, чтобы рисковать сразу всем экипажем.

— Так уж и рисковать. Повторяю: Город абсолютно стерилен.

— Вот именно поэтому я и считаю, что лететь надо одному.

— Я согласен с Такэо, не надо торопить события, как говорили наши мудрые предки: спешка нужна при ловле блох. Хотя я до сих пор не пойму, как они вообще умудрялись поймать этих шустрых насекомых. Я думаю, Такэо за сутки определится и тогда мы присоединимся к нему.

— Готовить посадочную капсулу? — спросил Страус.

— Давай, если обед готов.

— Обед на столе, капсула будет готова через двадцать минут. — Страус был как никогда серьезен.

Посадочная капсула с Такэо на борту, сделав один сужающийся по спирали виток вокруг планеты, совершила посадку в первом, самом верхнем уровне Города.

Такэо очень не нравилась эта абсолютная безопасность. Хоть бы какой-то намек на причину исчезновения жителей планеты. Ничего. Все тихо, мирно, спокойно. Это и вызывало опасения. В истории освоения Галактики так и осталась загадкой гибель экипажа "Альтаира". Среди восемнадцати планет Канопуса, альфы Киля, ими была обнаружена планета земного типа. Горы, леса, озера, чистый воздух, прекрасная ключевая вода и абсолютное отсутствие фауны. Было получено только одно сообщение, в котором на все лады воспевались достоинства планеты, и экспедиция замолчала. Через две недели к Канопусу был послан спасательный корабль. Спасать было некого: обнаружили три трупа. Причины смерти установить не удалось. Бортовой журнал корабля заканчивался словами: "Не снимайте скафандры..." И все. Самые тщательные анализы не дали никаких результатов. Полное отсутствие каких-либо вредных газов, примесей, излучений и микроорганизмов. Абсолютная, как и здесь, стерильность. Только все животные, привезенные на планету, через пять часов вдруг становились вялыми и спустя несколько минут умирали. У них безо всяких видимых причин останавливалось сердце. На планете оставили кибера и покинули ее.

Потому-то и не нравилась здешняя стерильность Такэо. Но, понимая, что через сутки Николай настоит на высадке, Такэо решил пойти ва-банк. Показавшись друзьям в скафандре высокой защиты — что Николай встретил ироничным "хм", имея в виду, что дважды в одну точку метеорит не падает, он улыбнулся им и, выйдя из посадочной капсулы, снял шлем. Ведь теперь Свен с Николаем могли наблюдать прекрасную круговую панораму благодаря дюжине "глаз" на скафандре, но не видели его самого.

Худощавый, невысокий Такэо одиноко стоял среди колышущегося изумрудно-зеленого моря травы, доходящей ему почти до пояса. Легкий ветерок, пахнущий степью, лишь слегка шевелил его коротко стриженные, удивительно мягкие волосы. Глаза задумчиво глядели вдаль, туда, где над мнимым горизонтом поднимались далекие голубые горы пятого уровня. За его спиной круто уходила вверх стометровая наклонная стена, за которой, по всей видимости, находились жилые помещения исчезнувших айсиан. Вечерело. И Эниф, опускаясь, очень близко подошел к гигантскому, закрывающему полнеба, шару.

"Странно", — Такэо повертел головой и убедился, что никакой тени шар не отбрасывает, хотя свою собственную, вытянувшуюся на несколько метров, тень он видел прекрасно.

— Очень странно, — повторил он вслух и медленно пошел вправо, желая попасть в то место, где Эниф, по его расчетам, должен был скрыться за шаром.

— Что у тебя там странно? — совсем рядом раздался голос Свена. Такэо промолчал.

Едва слепящий оранжевый диск коснулся шара, как с другой стороны его брызнул яркий луч. И, двигаясь дальше, Такэо убедился, что Эниф, заходя за это гигантское сооружение, тут же выходит из-за него, поэтому и нет тени.

— Уже не странно, а просто удивительно, — ответил Такэо. — Вокруг шара свернуто пространство, а я-то ломал себе голову, как они могли жить, закрывая для себя полнеба. А Земля до сих пор молчит?

— Минут пять назад запросила, нужна ли нам помощь, я сказал, что пока справляемся, а с расшифровкой их сообщения дело продвигается туго.

— Да, пока справляемся сами, — задумчиво повторил Такэо. — Ну я пойду, попробую попасть в Город.

— Счастливо.

Как только Такэо на метр приблизился к стене, часть ее исчезла, открывая вход.

— Меня гостеприимно приглашают посетить Город.

— Будь осторожен, — напутствовал Свен.

— Не думаю, чтобы меня ждали там неприятности, да и потом — ты ведь знаешь, что я в таких случаях всегда предельно осторожен.

Свен молча и напряженно сопел над ухом.

Справа и слева от входа клубился светящийся туман. Дальше он, постепенно угасая, превращался в непроницаемо-черную тьму. Три шага вперед и сопение над ухом внезапно оборвалось. Наступила глухая, вязкая тишина. Такэо обернулся: там, где он только что вошел, теперь колыхалась пелена этого молочно-белого, странно светящегося тумана.

Пробормотав нечто нечленораздельное, он вернулся. Светящаяся дымка заколыхалась, отступая, и скрытая за ней часть гладкой вертикальной поверхности как бы растворилась, открывая выход на равнину.

По ушам ударил громоподобный бас Свена:

— ... случилось. Та?

Такэо даже поморщился от столь мощного звукового контраста. Свен глубоко вдохнул и произнес уже на полтона тише:

— Почему ты исчез? Все экраны погасли.

— Все в порядке, Свен, когда я вошел, дверь закрылась и связь оборвалась, но как только я вернулся, меня сразу выпустили. Не волнуйтесь, я исчезну на полчаса, не больше, поскучайте немного без меня. Договорились?

— Может, чуть подождешь и пойдем вместе? — спросил Николай.

— Не стоит, да и Свену будет одному слишком скучно. А мне скучать не приходится. Все в порядке, ребята, я пошел.

И, не дожидаясь ответа, он отступил от входа, опять обрывая связь с кораблем. Теперь он заметил, что, когда дверь затягивалась, а она именно затягивалась, темнее не становилось.

Такэо немного постоял в задумчивости и, мысленно подбросив монету — в какую сторону идти, повернул направо.

Странный туман, на мгновение сгустившись со всех сторон, отступил и исчез вовсе. А он, слегка обалдевший, остался стоять в самой середине широкой, длинной галереи. Именно в середине. И никакого намека на самосветящуюся дымку или непроницаемо-черную мглу.

"И где теперь выход? Ладно, придет время — и выйдем".

В полусотне метров впереди и сзади галерея кончалась тупиками, а справа... Справа, буквально в нескольких шагах от него, колыхалась трава, дул легкий ветерок, пахло степью и в трехстах метрах уверенно стоял на трех опорах шар посадочной капсулы "Ориона". Такэо даже попытался позвать Свена, но сообразил, что по-прежнему экранирован, а перед ним на удивление прозрачная стена.

Он приблизился к ней и увидел, что идеальная прозрачность помутнела, задергиваясь молочно-белой пеленой.

— Ну вот, — пробормотал он, — ты спрашивал — где выход, а он где угодно. Вероятно так же, как и вход, иначе — чем объяснить, что я сразу в него попал.

Такэо отступил назад, и опять ничего не мешало любоваться открытой степью.

Перед ним было нечто похожее на защитный экран, но с весьма сложными свойствами. И какой бездной энергии должны были обладать айсиане, если могли позволить себе пользоваться такими гигантскими по площади экранами.

— И ведь они действуют до сих пор! — ужаснулся он, медленно идя по этой странной прогулочной галерее. Слева, вдоль нее, тянулась глухая стена. Он решил пока не приближаться к ней, а пройтись по галерее до конца.

— Не может там быть просто тупик, — сказал он сам себе и оказался прав.

В стене, едва он к ней приблизился, тут же образовалась дверь. Пройдя ее, Такэо обернулся, наблюдая, как она затягивается, а когда глянул направо, был ошеломлен до предела. За стеной уже и не пахло степью, там он увидел залитый вечерним светом Энифа золотой песок пляжа, на который лениво накатывались, рассыпаясь брызгами пены, огромные сине-зеленые волны. Он с трудом верил в то, что находится уже на восьмом, самом нижнем уровне Города.

— Что ж, теперь надо попробовать выйти здесь, — решил он, поворачивая прямо к пляжу. И, быстро миновав бело-светящуюся пелену тумана, уже шел по нему, давя тяжелыми башмаками скафандра причудливые золотистые раковины.

— Послушай, Та, как ты там оказался? — тотчас услышал он удивленный голос Свена. — Ты ведь сейчас в ста шестидесяти километрах от места посадки, на самом нижнем уровне Города. У них что там, сверхскоростные лифты?

— Я догадался, где нахожусь, — улыбнулся Такэо, — но ты мыслишь на моем уровне, а это примитив. Просто они делали с пространством все, что хотели. Я оказался здесь, пройдя всего один шаг — дверь в стене.

— Дальше в лес — больше дров, — высказался Николай. — Но если они такие всемогущие, почему же они вымерли?

— А кто тебе сказал, что они вымерли? Их нет — это так. Где они вопрос. Но "вымерли" — это слишком. Кстати, вы обратили внимание, что Эниф все еще довольно высоко над горизонтом? А ведь я опустился на восемьсот метров вниз. Еще один фокус с пространством. Эниф, вероятно, заходит для всех уровней одновременно. Но для меня пока достаточно, я возвращаюсь, не скучайте.

Уверенно войдя в Город и уже не оглядываясь, он сразу повернул налево, быстро прошел галерею с пляжем, отметив про себя, что, как и в первый раз, оказался в ее середине и, миновав туманную дверь, вышел на галерею верхнего уровня, а оттуда прямиком в степь.

— На первый раз достаточно, — сказал он себе и направился к капсуле, где его уже дожидался горячий обед. А проголодался он почему-то не на шутку.

Пообедав, Такэо решил немного отдохнуть, и неожиданно для себя задремал. Вероятно, сказалось нервное напряжение последнего часа, но сон не принес отдыха. Он был короток и беспокоен. Ему приснилось множество айсиан, медленно проходящих перед ним и как бы в знак прощания поднимающих правые руки. Их лица ничего не выражали, глаза были холодны и безучастны. Они проходили перед ним и исчезали в оранжевом мареве. Он знал, что они уходят в никуда.

Проснувшись, он еще долго не мог избавиться от чувства холодной и непоколебимой уверенности в правильно выбранном пути, исходившей от айсиан. Он понимал, что видел во сне последний шаг их цивилизации, но чем обусловлен этот шаг и что значит "в никуда"? Он не знал, хотя был уверен в том, что во сне это было ему совершенно ясно.

Эта нереальная реальность снов, когда, проснувшись, вспоминаешь только жалкие кусочки такого красочного и цельного, но, увы, неповторимого... Когда чувствуешь, что что-то самое главное находится рядом, здесь, но никак не дается, ускользает, да так навсегда и теряется в хлопотах наступившего дня.

Задумавшись, он еще долго лежал, не открывая глаз, и на "Орионе" думали, что он спит. Неожиданно он вскочил и мельком глянул на время прошло два с половиной часа.

— Ты чего? — удивленно спросил Николай.

— Ничего, ничего, — улыбнулся Такэо. — Просто решил, что уже залежался.

И он стал влезать в скафандр.

— Может, все-таки подлететь к тебе?

— Не спеши, — опять улыбнулся он, — завтра вы присоединитесь ко мне, а пока я уж как-нибудь сам. — И, закрыв защитное стекло шлема, он направился к выходу.

— Не скучайте без меня, я на этот раз пропаду на час-полтора. Попробую немного углубиться в Город.

Это он говорил, уже выйдя из капсулы и сняв шлем.

Как и в первый раз, Город гостеприимно впустил его и, закрыв вход, оборвал связь с кораблем. Теперь он повернул налево и оказался на галерее второго уровня. Он уже начал привыкать к этим перемещениям в пространстве и, решив сейчас не покидать пределов Города, он подошел к глухой дальней стене галереи. Тут же часть стены растаяла, и Такэо, не задумываясь, вошел. Он оказался в довольно большом, мягко светящемся квадратном помещении, стены которого едва заметно пульсировали.

Подойдя к противоположной стене и заглянув в образовавшийся проход, он увидел длинную галерею, увешанную, как ему показалось, картинами.

— Это интересно, — пробормотал он, — заглянем сюда попозже.

И он подошел к правой стене. Перед ним, прямо от двери, тянулась вдаль та же галерея. Почувствовав неладное, он вернулся туда, откуда только что пришел, и почти не удивился, увидев то же самое. Теперь он был почти уверен, что и четвертая стена выведет его туда же. Так оно и оказалось. "Хороши шуточки..." — подумал Такэо.

— Ну раз уж вы так настаиваете... — сказал он вслух и перешагнул порог.

Эта была действительно картинная галерея. Только картины в ней были несколько необычны. Справа и слева от него, чуть-чуть не касаясь пола, висели в воздухе прекрасные объемные изображения мужчины и женщины. Как только он поравнялся с ними, мужчина справа, а женщина слева плавно повели руками, как бы приглашая продолжить осмотр, и Такэо почувствовал, как его наполняет спокойная уверенность, что здесь с ним ничего плохого не случится, и как только он увидит то, что ему хотят показать, он благополучно выберется из Города. Только одно продолжало его волновать — не затянулся бы осмотр. Ведь если он задержится и вовремя не выйдет на связь, друзья будут беспокоиться и, чего доброго, раньше времени опустятся на планету.

Но вскоре он забыл обо всем, настолько интересны были живые картины, мимо которых он проходил. Смысл первой из них он понял сразу и совершенно однозначно. На ней всю левую часть занимало изображение айсианина. Он стоял в спокойной, расслабленной позе, скрестив руки на груди, весь исполненный величавой независимости. В правом верхнем углу неподвижно застыла планетная система Энифа. Правый нижний угол был пуст.

Как только Такэо подошел к картине, она ожила. Черты айсианина обрели объемность, и ему на мгновение даже показалось, что напротив стоит реальное живое существо — настолько великолепно было качество изображения. Планеты справа двинулись в свой бесконечный путь вокруг Энифа. Едва Айси завершила первый оборот, в нижнем углу появилась единичка. То есть прошел один айсианский год. А планеты все быстрей и быстрей вращались вокруг центрального светила, и Такэо уже не успевал следить за изменением значков в правом нижнем углу картины. Система счисления у них, как и у землян, была десятичной.

Число внизу картины обзавелось пятым знаком. Точки планет уже давно слились в четыре концентрических эллипса.

Число стало шестизначным, а айсианин все так же спокойно стоял, скрестив руки на груди, и равнодушно смотрел прямо в глаза Такэо. По его спине пробежал холод: в числе появился седьмой знак — счет пошел на миллионы лет. И Такэо был почему-то уверен, что показывали не обобщенно всю цивилизацию айсиан в образе одного ее представителя, а одну живую и жившую такую бездну лет особь. Один айсианский год равен почти десяти земным, вспомнил он. В это время бег планет внезапно замедлился, и они так же неторопливо, как и вначале, двинулись по кругу. А на табло в правом углу неподвижно застыло семизначное число. Это означало, что прошло несколько десятков миллионов земных лет. Для человека это была почти вечность. А четвертая планета завершала очередной и, как понял Такэо, последний для разумной жизни оборот.

Как только она приблизилась к невидимой, но роковой черте, айсианин ожил, поднял руку в знакомом Такэо по сну прощальном жесте и шагнул в сторону. На его месте оказалась женщина. Она повторила движение мужчины и тоже сделала шаг. Опять мужчина...

И перед ошеломленным Такэо потянулся до боли знакомый нескончаемый строй айсиан, поднимавших правые руки в прощальном жесте. Они направлялись к Энифу и исчезали в слепящем пламени гигантской звезды.

"Что это, — думал Такэо, — аллегория или..."

Но в этот момент шар Энифа резко приблизился, Такэо даже показалось, что по лицу лизнули десятки плазменных языков и он погрузился в пылающие недра гиганта.

И он увидел. Увидел то, чего не ожидал никак. Внутри звезды была черная дыра. В нее и шагнул последний уходящий айсианин.

Опять перед глазами мелькнули пылающие недра Энифа и опять в кружении четырех планет засияла яркая звезда, но левая часть картины была пуста.

Дальше картины были не менее захватывающие, но в большинстве своем совершенно непонятные. Такэо и не старался их понять, все, что он видел, записывалось, и разбираться, что к чему, сейчас не входило в его задачу. Главным для него было увидеть как можно больше, а смотреть было чрезвычайно интересно, и едва замирала очередная картина, он переходил к следующей.

Во всем этом живом многообразии обязательно присутствовали две общие черточки, сразу бросающиеся в глаза. У всех в левом нижнем углу стояли числа, увеличивающиеся по мере продвижения его в глубь галереи и, вероятно, обозначающие годы происходящих на картинах событий. И второе: какая бы цифра ни стояла в левом нижнем углу, двух-, четырех— или семизначная, все живущие на картинах ( а иного слова он не смог подобрать) айсиане были неизменно молоды и у всех был одинаково отсутствующий взгляд. Такэо понял — все, что он до сих пор видел, происходило на протяжении жизни одного поколения айсиан. Но это только добавляло лишний вопрос к стоящей перед ним загадке. Что было до них? Как жили и кто они, те, кому на смену пришло это последнее поколение?

Такэо не увидел этого. Галерея кончилась. И только теперь, когда все было осмотрено, он неожиданно ощутил слабость в ногах и острое, до судорог в животе, чувство голода и, глянув на время, он пришел в ужас: с момента его входа в Город прошло больше двенадцати часов.

"Господи, да они же там с ума сходят, — подумал он, торопливо подходя к стене в конце галереи. Он буквально прыгнул в ее не успевшее образоваться отверстие выхода и с облегчением увидел, что находится на первом уровне прямо против одиноко стоящей посадочной капсулы — Значит, все еще сидят наверху. Ну и достанется же мне сейчас от Свена..."

Успокаивало одно — отсутствие вины. Ведь не осмотрев галерею, он просто не смог бы выйти из Города. Но это слабое оправдание не срабатывало, ведь он мог бы и поторопиться. На душе было неспокойно.

Вопреки ожидаемому разносу, выйдя, он услышал горячий спор Николая со Свеном о достоинствах различных способов заварки кофе. Свен знал их множество и, как правило, время от времени менял, а Николай с упрямством фанатика отстаивал кофе по-турецки, предпочитая его всем остальным. Они так увлеклись, что не сразу заметили его появление на связи. Такэо это настолько удивило, что он глупо спросил:

— Который час, ребята?

— У тебя, что, часов нет? — вопросом на вопрос ответил Свен. — Тебя не было ровно час, вот и посчитай, если лень на свои глянуть.

Он был явно раздражен упрямством Николая, не желающего даже вдуматься в его доводы, но тут же виновато пробормотал:

— Прости, что нового?

— Расскажу потом, я почему-то чертовски устал.

— Странно, — усмехнулся Николай, — вроде крепкий парень, а за какой-то час чертовски устал.

— Да. И к тому же голоден, — добавил Такэо и неторопливо побрел к капсуле.

— Ну и здоров мужик! — восхищенно сказал Николай проснувшемуся Такэо. После часовой прогулки проспать десять часов — это, знаешь... Из тебя что там, веревки вили?

— Нет, Ник, просто "гулял" я не час, как вы думаете, а двенадцать с лишним. Не веришь — посмотри на мои часы. Я их не переводил — и это не шутка. — И он протянул к экрану руку с часами.

— Ты до сих пор против нашего спуска? — спросил появившийся на экране Свен.

Опасаться повторения истории с "Альтаиром" больше не было смысла, тянуть время дальше — тоже.

"Если что и случится, то что-то новенькое", — решил Такэо, а вслух сказал:

— Нет, я вас жду.

Через двадцать минут вторая посадочная капсула корабля приземлилась рядом. Свен с Николаем вышли, основательно упакованные в скафандры, и с удивлением уставились на открытое, улыбающееся лицо Такэо.

— Да, я с самого начала снял шлем. Уж очень захотелось подышать свежим воздухом.

— Нехороший ты человек, Та, — проникновенно сказал Николай.

— Может быть, Ник, может быть.

— Так что у тебя вчера случилось с часами?

— Понимаешь, Свен, не с часами, со мной. Когда я вчера вошел в Город, то был уверен, что не задержусь там больше часа, но попал в ловушку. Все четыре двери, в том числе и та, через которую я вошел, вели в одно и то же место. Пока я осматривал их живые картины, а вам еще предстоит их увидеть, я забыл о времени, а вспомнив о нем, понял, что прогулял уж слишком долго, прошло больше двенадцати часов. И тем не менее, вышел я из Города ровно через час. Вам это о чем-нибудь говорит?

— Ты думаешь, что Город все еще обитаем?

— Исключено. Я уверен, что там не осталось ни единой живой души, но он сам живет и продолжает добросовестно работать на своих бывших хозяев. Он пускает нас туда, куда пустили бы они, и показывает только то, что было разрешено ими. Просмотрев такое огромное количество картин, я увидел только последнее поколение айсиан. Правда, очень долгоживущее, но последнее. И везде полное отсутствие эмоций. — Он помолчал, задумчиво перекладывая из руки в руку круглый зеленоватый камешек. — У меня создалось впечатление, что они жили по инерции, не испытывая никакого интереса к жизни. А что было до них? Как жили? Кто жил? Почему они, в конце концов, сделались такими? Не исключено, что на эти вопросы мы так и не получим ответов. Если они это не показали в своем историческом экскурсе — боюсь, так и не покажут. А меня сейчас почему-то очень интересуют предыдущие поколения.

— Ты настолько заинтриговал меня, что я прямо сейчас побегу в этот загадочный Город, — сказал Николай, снимая скафандр.

— Не иронизируй, пожалуйста. И потом, не знаю, как вы, но я еще не завтракал. А после вчерашнего предпочитаю перед подобной экскурсией плотно поесть.

Вняв совету Такэо, все основательно позавтракали и в своих рабочих костюмах разведчиков РКР-3, легких, но оснащенных не менее серьезно, нежели скафандры, направились в Город.

— Кстати, — Такэо повернулся к идущему сзади Свену, — я вовсе не уверен, что нас будут водить вместе.

— Ты думаешь, каждого могут отправить своим маршрутом?

— Повторяю: не уверен, но думаю, что это вполне возможно.

Такэо оказался прав. Они втроем стояли в том же (за что, впрочем, он поручиться не мог) квадратном, мягко светящемся и слегка пульсирующем помещении. Николай первым подошел к стене. В образовавшийся проход все увидели круглую комнату с одним-единственным креслом посредине.

— Пошли, — махнул рукой Николай и шагнул вперед.

Проход затянулся.

— Попробуем мы? — Свен вопросительно посмотрел на Такэо, и они вместе подошли к той же стене. Проход открылся снова.

— Ты прав, — голос Свена был тих и равнодушен, — но где же теперь Николай?

— Я думаю, там, где оказался бы любой из нас, войдя первым. Ты лучше мне вот что скажи, капитан: окажемся мы в этом коридоре вдвоем, если войдем вместе, или нас тоже разведут?

— Ну, если этот гигантский зал можно назвать коридором...

И они с удивлением посмотрели друг на друга. Стоя у одной двери и глядя в нее, они видели каждый свое.

— Та-а-ак... — многозначительно протянул Такэо.

— Попробуем войти, взявшись за руки?

— Давай, но, думаю, не поможет.

И они, крепко держась за руки, шагнули вперед. Шагнули каждый в свое. Едва оказавшись за порогом, оба ощутили, что рука, крепко сжимавшая руку друга, пуста.

Такэо сразу хотел вернуться, но, оглянувшись, убедился, что стены сзади нет. Вдаль уходил длинный узкий коридор, исчезающий за поворотом.

А Николай предавался воспоминаниям. Едва оказавшись в этой круглой комнате с одиноко стоящим креслом, он, как позже Такэо, сразу решил вернуться назад, но был вынужден с досадой констатировать, что оказался самым примитивным образом запертым. Двери попросту нигде не появилось. Окончательно убедившись, что выйти ему не удастся, он сел в кресло, с такой категоричной любезностью предложенное ему, и утонул в воспоминаниях. Они были яркими и, на первый взгляд, совершенно хаотичными. Всплывали в сознании одно за другим без всякого соблюдения хронологии. Его память буквально выворачивалась наизнанку. Из нее выскребали все, даже то, что, казалось, было прочно и навсегда забыто.

Он вспоминал давние и незначительные события, вроде горького и безутешного рева над случайно разбитой любимой чашкой с красивым зайчиком в цветных штанишках. Как горько он тогда ревел. И папа, провозившись часа два, очень аккуратно склеил ее из кусочков. Сколько было радости вновь увидеть своего зайчика целым!

Были недавние и серьезные, вроде его единственной и такой неожиданной измены жене. Как это произошло, он не понимал до сих пор. И что она ему принесла? Горе? Радость? Сплошные сомнения... Он как бы раздвоился, и до сих пор у него при воспоминании об этом от стыда рдели щеки и одновременно сладостно сжимало сердце. И сейчас, вспоминая все до мельчайших подробностей, он опять горел от наслаждения и мучился от невыносимого стыда. Время как-то сгладило все это, а теперь сомнения вновь захлестнули его.

Воспоминания сменялись одно другим, то быстро, то медленно наплывали друг на друга, не смешиваясь при этом. Но была в их смене какая-то непонятная Николаю закономерность, и, пытаясь разобраться во всем, найти связующее звено, он совершенно обессилел. И все кончилось. Николай медленно поднялся, как вчера Такэо, ощутил жуткий голод, и перед ним открылся выход.

Почти одновременно с Николаем из Города вышли Такэо и Свен. Их вид лучше всяких слов говорил о том, что они тоже отнюдь не отдохнули за прошедшее время... Желания делиться впечатлениями ни у кого не возникло, и они молча направились к посадочным капсулам, рядом с которыми заботливый Страус, управляющий с орбиты роем киберов, уже воздвиг прекрасно оборудованную временную базу. На этот раз расхождения с корабельными часами не было, прошла половина земных суток.

— В следующий раз попробуем каждый назначить свое время возвращения, буркнул за вечерним чаем Свен.

— Так нас быстро приучат каждые двенадцать часов заваливаться спать на десять, — попытался улыбнуться Такэо. — Я например, уже сбился, который сейчас час по земному времени. И сколько я вообще прожил за эти дни.

И они разбрелись по своим каютам.

Проснувшись и зайдя в кают-компанию, Такэо застал там Николая, в одиночестве потягивающего, как он понял по ворчанию Страуса, крепчайший черный кофе.

— Ну разве можно такой крепкий, — вел свою песню Страус, — сердце ты свое не бережешь, Николай.

— Что тебе до моего сердца? — поднял голову Николай.

— Не груби Страусу, — мягко сказал Такэо, — он не виноват, что ты встал сегодня не с той ноги. Что у тебя случилось?

— Прости, — сказал Николай обиженно замолчавшему Страусу и, обращаясь к Такэо, продолжил: — Ничего, собственно, не случилось, Та. Просто разбередил вчера душу воспоминаниями, никак успокоиться не могу. Но давай оставим это, здесь никто, кроме меня, не разберется.

— А ты все-таки попробуй рассказать, что вчера с тобой произошло, сказал Свен, как всегда, несмотря на свои габариты, незаметно появившийся в кают-компании.

— Меня самым вульгарным образом заперли в той круглой комнате и заставили вспоминать. Воспоминания были очень яркими, я как бы все переживал заново.

— Вот и довоспоминался, — неожиданно вставил Страус.

— Оставь, не до шуток, — строго сказал Свен.

— А я и не шучу. Насколько я понимаю, не всегда и не все вам полезно вспоминать, тем более так реально, как говорит Николай.

— Спасибо, может ты и прав, — улыбнулся тот, — но главное сейчас не в этом. Я понял, что, несмотря на полнейший хаос в хронологии, все поступки, которые мне вспоминались, так или иначе вели к изменениям в моем характере, мировоззрении, к формированию моего сегодняшнего Я.

— Да, да, — задумчиво произнес Такэо, — мне тоже показалось, что Город изучает нас. Но зачем?

— Изучает, и весьма всесторонне, — Свен задумчиво почесал свою короткую и, несмотря на это, уже всклокоченную бороду. — Николай, насколько я понял, демонстрировал ему становление психики человека, с моей помощью он разобрался в анатомии и физиологии, а ты?

— А я преподал историю развития человеческого общества. Никогда бы не подумал, что так прекрасно ее знаю. А насколько она кровава! Века, тысячелетия — кровь, кровь, кровь... Я шел по коридору, длинному-длинному коридору, и по обе стороны от себя наблюдал развитие человека, сначала от полуживотного до человека разумного, от дикаря к человеку, овладевшему техникой, и т. д. и т. д., вплоть до современности. Я говорю "наблюдал" это именно так, я видел все, что вспоминал, но, в отличие от Ника, вспоминал строго последовательно.

Такэо замолчал. Свен задумчиво пощипывал бородку, Николай допивал почти остывший кофе. Молчание затянулось.

— Меня не оставляет впечатление, что мы здесь не одни. Иначе кто станет всем этим интересоваться? — Николай поставил на стол пустую чашку.

— Абсурд, — категорично заявил Свен. — Мы знаем, когда исчезла цивилизация на Айси. Город пуст.

— Но мы не знаем, куда и почему они ушли, — тихо возразил Такэо, возможно, они вернутся, и тогда Город действует по программе сбора информации, составленной для него временно ушедшими хозяевами.

— Хорошо — "временно"! Как минимум, тысяча лет!

— Ты забываешь, сколько они жили. По сравнению с десятками миллионов, это сущий пустяк. И все-таки я готов с тобой согласиться. Если все население Земли вдруг одновременно исчезнет, я никогда не смогу поверить, что оно вернется. Но зачем тогда это изучение? Кому предназначены результаты? Нам надо идти в Город. Пусть он изучает нас, а мы узнаем, какие вопросы интересуют его. Может, это хоть что-нибудь прояснит.

— Да, нам пора идти, — Свен встал.

— А поесть? — удивился Страус.

— Потом, — сказал Свен, — мы вернемся через час, не больше.

— Знаю я ваш "час", — возмутился Страус. Ты так говоришь, как будто ты хозяин в Городе и сам выбираешь время возвращения. Вернетесь через час, а голодными проходите все двенадцать. И вообще, что это такое? Я обязан заботиться о вашем здоровье, а вы...

— Хорошо, хорошо, — остановил Такэо заботливого Страуса.

— Ну вот и славно, — успокоился тот.