1958 год. Комсомольско-молодежная бригада разработчиков беспилотного самолета-мишени Ла-17М столкнулась с проблемой обеспечения старта самолета-мишени с земли. Был выбран вариант стартовой установки на базе лафета 100-миллиметровой зенитной пушки КС-100. Вместо ствола на поворотное устройство лафета пушки устанавливалась люлька с короткими (всего два метра) направляющими рельсами, по которым при старте должен был скользить на своих «лапах» самолет-мишень. Для обеспечения схода самолета-мишени с пусковой установки к нему были подвешены два пусковых ускорителя с суммарной тягой в 14 тонн. Перед стартом маршевый турбореактивный двигатель самолета мишени выводился на максимальные обороты и обеспечивал тягу в 2 тонны. Отечественного и мирового опыта по осуществлению такого старта с коротких направляющих еще не было. Все было впервые в мире.

Нами был выбран угол старта в 20 градусов к земной поверхности, путем простых рассуждений и расчетов на логарифмической линейке. Наши управленцы начали делать расчеты динамики движения самолета-мишени при старте используя вычислительную технику — ЭВМ «Стрела» — в Академии наук СССР. Считали раздельно движение самолета в каждой из трех плоскостей (тангаж, курс, крен). Расчеты затягивались. Времени ждать окончания расчетов не было. Надо было запускать в производство чертежи на доработку пушки под пусковую установку. Но управленцы Д.Бронтман и В.Леонидов наотрез отказались визировать чертежи на изготовление пусковой установки и уверяли всех, что такой старт никогда не осуществить, и что это очередная авантюра команды Чеснокова. Стало ясно, расчетов старта нам не дождаться.

Пришлось идти к арбитру — начальнику КБ-3 Георгию Николаевичу Бабакину. Разложив чертежи пусковой установки на столе и усадив нас — молодых конструкторов — вокруг себя, с логарифмической линейкой в руках он проводил расчеты и одновременно очень понятно, обращаясь к каждому из нас, со слова «Голуба», рассказывал и объяснял то, чему нас не учили и о чем мы не читали в книгах. Это была лекция о кинематических связях от возмущающих моментов, возникающих при старте самолета относительно каждой из трех его осей из-за гироскопического момента работающего на полных оборотах маршевого турбореактивного двигателя. Здесь я второй раз в своей жизни увидел руководителя, который вместе с конструкторами, на их рабочем месте, с логарифмической линейкой в руках делал очень сложные расчеты и тут же принимал конкретные решения (далее расчетчики занимались оформлением расчетов). Первым, кто отличался подобной особенностью у С.А.Лавочкина, был начальник отдела прочности, профессор Военно-Воздушной академии имени Жуковского, полковник И.А.Свердлов. Вторым таким самородком и талантливым ученым у С.А.Лавочкина был Георгий Николаевич Бабакин.

Проведя с нашим участием сквозной расчет старта самолета-мишени, он показал нам, что все параметры движения на грани — «быть или не быть». Самолет после схода с направляющих просядет, но еще один метр до земли останется. Он также получит крен до 20 градусов и сделает «змейку» по курсу и тангажу также на 15-20 градусов. Но даже при таком неустойчивом движении старт пройдет. Для того чтобы в дальнейшем улучшить устойчивость движения в первые секунды после старта, когда самолет не набрал еще скорость и его рули неэффективны, надо было замерить его фактические параметры в этот момент времени при реальном старте и завершить детальные расчеты. Георгий Николаевич подписал нам чертежи пусковой установки в производство и дал «добро» на первый старт.

В 1959 году во Владимировке (г.Ахтубинск) от рева маршевого двигателя, пушечного залпа и громовых раскатов пороховых ускорителей задрожала земля. Самолет-мишень буквально в единое мгновение сдуло с пусковой установки. Сделав замысловатый «финт» и чуть не зацепив хвостом землю, наша «ласточка» «Ла-17М» ушла со старта в свой первый свободный полет. Эти шесть секунд — до сброса пороховых ускорителей были для нас вечностью. Но, когда, освободившись от них, самолет круто и очень легко пошел в набор высоты, мы все обрели уверенность, что жить ему — долго, с легкой руки Георгия Николаевича Бабакина.

Придя в ОКБ С.А.Лавочкина в 1951 году из НИИ-88 во главе большой группы специалистов по системам управления летательными аппаратами, Георгий Николаевич сплотил вокруг себя и создал целую школу молодых управленцев, из которых впоследствии выросли настоящие профессора своего дела — такие как В.П.Пантелеев, С.Д.Куликов, А.Г.Ушаков, А.С.Демехин, Ю.В.Рыбачук, Ю.Г.Алдошкин, В.Н.Байкин, Ю.И.Ипатов, В.И.Сидякин, А.Н.Давыдов, К.Г.Суханов, В.Н.Сморкалов, В.В.Нагорных и другие.

* * *

С появлением ракетно-ядерного оружия в США и СССР остро стал вопрос о создании системы контроля запусков межконтинентальных баллистических ракет для предотвращения угрозы внезапной агрессии со стороны обладающего столь мощными средствами нападения потенциального противника. Это было время разгара холодной войны между двумя господствующими в мире супердержавами.

В 1964-1965 годах появилась первая информация о разработке в США космической системы предупреждения о ракетном нападении (КСПРН) системы "Мидас". Последовала ответная реакция: двумя организациями ОКБ-52 и КБ-1, руководимыми генеральными конструкторами академиками В.Н. Челомеем и А.А. Расплетиным, срочно была начата разработка отечественной КСПРН, для которой в качестве базового был избран американский аналог. В КБ-1 это направление работ было поручено Б.В. Бункину, впоследствии, в 1967 году, сменившему умершего А.А. Расплетина на его посту. Проект предусматривал создание в космосе орбитальной группировки из 18 спутников на низких околоземных круговых орбитах.

В течение трех последующих лет были разработаны и приняты Заказчиком Министерством обороны СССР эскизный проект, техническая документация, начато изготовление космических аппаратов для летных испытаний. Разработкой и изготовлением бортовой аппаратуры обнаружения занималось ЦКБ "Геофизика" во главе с главным конструктором Д.М. Хоролом.

К 1968 году В.Н. Челомей, видимо, первый понял бесперспективность такого проекта. Кроме того, между ОКБ-52 и КБ-1 началось "перетягивание каната" и борьба за головную роль при создании системы. В борьбе за главенство по системе В.Н. Челомей сделал дипломатический ход по избавлению от ошибочного проекта, передав его, со всем строптивым "приданным", в НПО им. С.А. Лавочкина.

Как уже из предшествующих глав этой книги известно, после смерти С.А. Лавочкина и закрытия Н.С. Хрущевым основных направлений его работы авиационного и ракетострои-тельного наше предприятие испытывало определенные трудности с выбором тематики и объемами его производственной загрузки. На долю нового главного конструктора Г.Н. Бабакина прежде всего выпал поиск тем и направлений, достойных опытного и высококвалифицированного коллектива специалистов. От СП. Королева он принял "лунную" тематику, но со временем стало ясно, что научные программы не смогут "прокормить" коллектив. Необходим был более "хлебный" оборонный заказ.

Сложная тема космической системы наблюдения за стартами баллистических ракет раскрывала широкие перспективы, однако директор завода И.Н.Лукин, уже однажды «столкнувшийся» со спутниками В.Н.Челомея — в 1963 году ему была поручена доводка космических аппаратов этого конструктора, так называемых истребителей спутников, — стал отговаривать Г.Н.Бабакина, считая, что ничего, кроме провалов, от нее ожидать не стоит.

Головной организацией по системам противоспутниковой обороны, морской космической разведки и целеуказания и космической системы предупреждения было назначено КБ-1. В 1968 году А.И.Савин приступил к проработке проекта высокоорбитальной космической системы наблюдения. В.Н.Челомей постепенно отдалялся от решения проблем, и работы по космическому аппарату из ЦКБ машиностроения (такое название получило возглавляемое им ОКБ-52 после восстановления Министерства общего машиностроения) были переданы на машиностроительный завод им.С.А.Лавочкина.

Г.Н.Бабакин все же взялся за разработку этой темы, и в 1968 году поручил возглавить проект, именуемый УС-К, ведущему конструктору О.Г.Ивановскому. Ранее О.Г.Ивановский работал в ОКБ-1 С.П.Королева, был заместителем ведущего конструктора первого искусственного спутника Земли и ведущим конструктором космического корабля «Восток», на котором совершил полет Ю.А.Гагарин, но опыта разработки больших систем не имел.

Приняв производственный задел и документацию ОКБ-52 к середине 1969 года, О.Г.Ивановский основательно изучил материалы по низкоорбитальной системе и понял, что в ней что-то не то и ему эту задачу решать не следует. Его вердикт был предельно четким:

— Это дохлая лошадь!

Г.Н.Бабакин оказался в затруднительном положении — проект провальный, но тема уж очень больно перспективная, очень выигрышная, что же с ним делать? Со свойственной ему мудростью Георгий Николаевич принял решение поручить проект человеку, не только располагающему потенциальными возможностями выполнения работ такого уровня, но и способному «вложить всю душу» в поиск решения проблемы — сделать систему, прекрасно осознавая при этом, что в случае провала именно он будет «рыжим» — понесет максимум ответственности за допущенную неудачу.

Я к тому времени имел уже хороший «задел достижений»: еще при С.А.Лавочкине разработал и сдал на вооружение два комплекса — самолеты-мишени Ла-17 и Ла-17М и самолет-разведчик Ла-17Р, освоил на заводах их серийное производство, а также, в последствии, сдал на вооружение морской комплекс П-6 с крылатой ракетой. Но был для многих достаточно «неудобной фигурой» в силу своей непреклонной принципиальности в вопросах профессионализма. Резюме Г.Н.Бабакина было однозначным: передать проект УС-К ведущему конструктору Чеснокову, так как, либо он действительно сделает систему, либо на него можно будет «повесить всех собак».

Понимая сложность создавшейся ситуации, директор завода И.Н.Лукин вызвал меня и предложил взяться за лунную тематику. Ее успешная реализация, ввиду чрезвычайно пристального внимания к ней в то время со стороны мировой общественности и, в особенности, «сильных мира сего», сулила немалые почести, например, в виде присуждения Ленинской премии или звания Героя Социалистического Труда… Я поблагодарил его и сказал, что негоже мне, ведущему конструктору, всю жизнь занимающемуся военной тематикой, переходить на научную. Второй мой довод заключался в том, что после диагноза О.Г.Ивановского никто, кроме меня, не возьмется за создание космического аппарата. Мои доводы были приняты, и в середине 1969 года меня назначили ведущим конструктором темы УС-К.

Ознакомившись с проектом ОКБ-52 и материалами США по системе «Мидас», в соответствии с концепцией которой создавался проект УС-К, я признал диагноз О.Г.Ивановского близким к истине, но не согласился с тем, что тема безнадежна. Вместе с одним из ведущих специалистов НПО им.С.А.Лавочкина в этой области М.А.Розенбергом мы проанализировали баллистику низкоорбитальной системы, и пришли к выводу, что из-за эволюции низких орбит число спутников в системе должно быть не 18, а 36. При условии обеспечения перекрытий работы по времени число спутников еще более возрастет — до 50, и задача станет абсурдной.

Нам представилось, что идея умышленно «подброшена» в СССР из США и является достаточно удачной дезинформацией, и что сами американцы такую систему создавать не собираются. Видимо, своевременно разобравшись в ошибочности подобного рода концепции, они попытались «подтолкнуть» нас на этот путь, делая, прежде всего ставку на безоговорочное преклонение некоторых наших ученых и отдельных представителей «начальствующих» кругов перед всем иностранным. Думается, что это был один из элементов в программе подрыва экономики и обороноспособности СССР. Какое-то время расчет «потенциального противника» оставался верным.

Наши поиски дали нам один-единственный оптимальный вариант — переходить на высокоэллиптические орбиты, аналогичные спутникам связи «Молния». При этом число спутников уменьшалось до четырех при двойном контроле территории США, но не вполне ясна еще была возможность обнаружения старта со столь значительно увеличивающейся дальности — 40 тысяч километров вместо 10 тысяч километров, как было предусмотрено в предыдущем проекте — аналоге системы «Мидас».

Главный конструктор ЦКБ «Геофизика» Д.М.Хорол поддержал нашу идею и провел корректировку расчетов аппаратуры обнаружения на новую дальность. Наша совместная работа привела к хорошему результату — проект «завязался». Однако Г.Н.Бабакин, проявив осторожность, не стал подписывать техническое предложение — большой объем проведенных ранее работ и авторитет создателей низкоорбитальной системы «давили» на него. Оппозиция в НПО им.С.А.Лавочкина и команда разработчиков в КБ-1 во главе с Б.В.Бункиным активно отстаивали старый — низкоорбитальный — вариант, несмотря на всю его экономическую неосуществимость, да и научную абсурдность. Но русская земля всегда славилась своими героями. На помощь пришел заместитель Г.Н.Бабакина — И.А.Скробко. Его как раз переводили главным инженером 3-го главка министерства, и руки у него, как говорится, были развязаны. И.А.Скробко утвердил техническое предложение и подписал письмо министру общего машиностроения С.А.Афанасьеву. Уже на следующий день он сам доложил министру, добился его подписи и отправил техническое предложение заместителю председателя военно-промышленной комиссии Совета Министров СССР Л.И.Горшкову. А дальше, как говорится, началось…

Через два дня на фирму приехал министр С.А.Афанасьев. Как всегда очень обстоятельно и дотошно знакомился со всеми тонкостями проекта и глубиной разработки. Резюме было воистину министерское. Обращаясь ко мне, он сказал:

— Вот у Георгия Николаевича стоит «кремлевка», если кто будет мешать или возникнут какие-то задержки или трудности, звони мне в любое время дня и ночи.

Мне были даны министром все права, а Г.Н.Бабакину — указание помогать в разработке проекта всем коллективом.

Это был декабрь 1969 года, и С.А.Афанасьев знал уже в то время, что значит пойти против течения, и куда нас загоняли американцы и их «лобби» в СССР.

Первое техническое обсуждение проекта состоялось в кабинете у Б.В.Бункина в январе 1970 года. От НПО им.С.А.Лавочкина были в качестве докладчиков Г.Н.Бабакин и я, от ЦКБ «Геофизика» — Д.М.Хорол, от КБ-1 — Б.В.Бункин и А.И.Савин, а также представители министерств общего машиностроения и обороны.

В середине моего доклада по структуре системы я заметил, что лицо Б.В.Бункина начало неестественно краснеть, и я его про себя пожалел: вот, мол, какой человек, с температурой, а слушает наш доклад. Но произошло то, чего никто не ожидал. Вдруг Борис Васильевич вскочил, поднял кверху сжатые кулаки и закричал на меня:

— Авантюрист! Вон из моего кабинета!

Я стою — не понимаю, что происходит, и что дальше делать.

Обстановку разрядил и вернул в прежнее русло обсуждения Георгий Николаевич Бабакин. Он спокойно встал и сказал:

— Борис Васильевич, Анатолий Григорьевич докладывает не свое личное мнение, а также и мое мнение, и нашего министра. Если вы его просите из кабинета, то просите тогда и меня.

После этих слов лицо Бориса Васильевича как-то сразу приобрело свое прежнее состояние, и он предложил продолжить доклад. Мне кажется, он не очень огорчился, не выполнив поручение «оппозиции» по торпедированию совещания и проекта — ученый в нем взял верх над администратором.

В это время полным ходом шла подготовка решения ВПК СМ СССР по разработке нашего варианта системы, но о полной победе говорить еще было рано.

Для более глубокого понимания обстановки, в которой решалась проблема создания одного из самых современных видов оборонной техники, и сопутствующих ей хитросплетениях в отношениях людей, выполняющих эту задачу, приведу еще один пример прохождения мною очередного «чистилища».

Первый заместитель министра Г.А.Тюлин вызвал меня в министерство к 9.00 на доклад о положении дел по разработке системы. С 9.00 до 17.00, то есть весь рабочий день без обеда, я просидел в приемной, ожидая вызова. На неоднократные доклады референта следовал неизменный ответ:

— Пусть ждет. Как освобожусь — приму.

Я понял, что готовится внеочередное «избиение» и уличение в авантюризме и безграмотности. К 17 часам в кабинет к Г.А.Тюлину стали собираться все начальники главков и их замы, и мне стало ясно, что их вызывают по мою душу. На мои мольбы перед референтом А.П.Барыкиным, что у меня дома двое малых ребят и больная жена, что они не кормлены, и я им не успел купить продуктов, что сам тоже с утра ничего не ел, и что Г.А.Тюлин, должно быть, про меня забыл, так как собирает очередное производственное совещание и т.д. и т.п. я был им отпущен … за пять минут до начала совещания. А ровно в 17.00 поступает команда:

— Чеснокова к Тюлину!

Доклад А.П.Барыкина, что он меня отпустил, так как: «Чесноков по семейным обстоятельствам не смог больше ждать», вызвал такую бурю негодования, какой референт до того не видел никогда в жизни. А.Г.Тюлин после этого случая меня к себе больше не вызывал.

До выхода постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР о разработке высокоорбитальной системы КСПРН пришлось пройти еще одну, самую серьезную проверку на состоятельность проекта и доказать возможность его реализации. Дело было в том, что КБ-1 как головное предприятие по системе было в Минрадиопроме, а НПО им.С.А.Лавочкина как головной разработчик ракетно-космического комплекса входило в состав Минобщемаша. КБ-1 и Минрадиопром продолжали противиться предложенному нашим предприятием варианту системы, и усилий заместителя председателя Совета Министров СССР Л.И.Горшкова стабилизировать обстановку не хватало. Было назначено слушание состояния дел по разработке системы у секретаря ЦК КПСС по оборонной промышленности Д.Ф.Устинова. На Старой площади в кабинете Дмитрия Федоровича присутствовали министры С.А.Афанасьев, В.Д.Калмыков, главные конструктора Г.Н.Бабакин, Б.В.Бункин, А.И.Савин, Д.И.Хорол, из ВПК — Л.И.Горшков, из отдела ЦК КПСС Б.А. Строганов и другие. Докладывать доверили мне, доклад длился не менее двух часов. Под перекрестными вопросами я рассказывал про каждую бортовую систему космического аппарата, состояние и готовность кооперации соисполнителей, про баллистику, аппаратуру обнаружения, ракету и полигон запуска. Отстаивать наши позиции в ходе доклада и ответов на вопросы помогали Г.Н.Бабакин, Д.М.Хорол и С.А.Афанасьев. Мы сумели отбить все наскоки оппонентов, и Дмитрий Федорович, давно и хорошо знавший нашу фирму, а меня еще по моим работам при создании комплекса беспилотных самолетов-мишеней и самолетов-разведчиков, лично убедился в реальности создания в кратчайшие сроки КСПРН с космическими аппаратами на высокоэллиптических орбитах. Что касается США, то уже в 1969 году мы получили первое подтверждение о закрытии работ по системе «Мидас» и о разработке в режиме строжайшей секретности системы «Имьюз». В 1970 году на геостационарную орбиту был выведен первый спутник раннего обнаружения стартов межконтинентальных баллистических ракет «Имьюз» с дальностью обнаружения 40 тысяч километров. На мой взгляд, наша страна потеряла 4 года в разработке космической системы предупреждения о ракетном нападении, пытаясь создать систему, подобную «Мидас». Если это так, то операция ЦРУ США по «подбрасыванию» дезинформации достигла цели.

Но даже успешная защита нашего проекта у Д.Ф.Устинова, как оказалось, еще не была победой. Впереди нас ожидали серьезные трудности, в том числе, прямое противодействие.

После принятия на правительственном уровне решения о разработке космической системы предупреждения о ракетном нападении с космическими аппаратами на высокоэллиптических орбитах вышли решения ВПК СМ СССР и постановления ЦК КПСС и СМ СССР с жесткими сроками разработки средств системы. За три года надо было создать космический аппарат с аппаратурой обнаружения, техническую позицию на полигоне Плесецк для подготовки к запуску космических аппаратов и пункт управления космическими аппаратами. На этом этапе нам пришлось встретиться с немалыми трудностями, так как кооперация в космической отрасли (Минобщемаше) была не вполне готова к реализации подобного проекта. Это прежде всего касалось разработки системы управления, ориентации и стабилизации (СУОС) космического аппарата. Требовалось разработать впервые в мире не имеющий аналогов космический аппарат с трехосной ориентацией и управляемый по трем осям. При этом СУОС должна была обеспечивать стабилизацию космического аппарата по всем трем осям не хуже трех тысячных долей градуса в секунду (это угловая скорость колебаний космического аппарата по каждой оси) и обеспечить точность наведения оптической оси бортовой аппаратуры обнаружения (БАО) на район наблюдения не хуже одной десятой доли градуса, а также стабилизацию прямоугольного кадра БАО от разворота относительно наблюдаемого района на Земле. Все эти требования должны были выполняться в процессе движения космического аппарата по вытянутой высокоэллиптической орбите, когда меняется дальность наблюдения и район наблюдения вращается вместе с Землей до 160° по переменному закону за время прохождения рабочего участка в течение 6 часов в апогее орбиты.

Эта задача была проработана группой энтузиастов из НПО им.С.А.Лавочкина, Московского авиационного института и Киевского завода автоматики им. Г.И.Петровского под руководством главного конструктора Г.Н.Бабакина, заведующего кафедрой №301 МАИ Б.Н.Петрова и директора КЗА В.М.Ярмолы, рассмотрена и изложена в технических предложениях НПОЛ по созданию КСПРН с КА на ВЭО.

Но первое наше обращение в головную фирму по системе «УС-К» (ЦКБ «Алмаз») к главному конструктору П.М.Кириллову было неудачным. Он отказался взять на себя роль головного разработчика СУОС. Затем мы обратились с подобным предложением к главному конструктору по системам ориентации Арефьеву (г. Ленинград). Он также не поверил нашей затее и отказался от разработки. Пришлось идти за помощью в наше родное министерство (Минобщемаш), к начальнику 6-го приборостроительного главка Б.В.Бальмонту. У него на приеме по возникшей проблеме докладывал его однокашник по МВТУ начальник отдела по системам управления нашего НПОЛ Н.Д.Капырин вместе со мною, как руководителем темы.

В течение получасовой беседы с начальником главка мы снова получили каждый по полной увесистой порции «матюков» и кучу обвинений в авантюризме… И пришлось авторам предложений по принципу «назвался груздем — полезай в кузов» засучив рукава самим браться за разработку и реализацию своих идей.

Разработку технических заданий, анализ и моделирование динамики движения космического аппарата в НПОЛ обеспечивали А.Г.Ушаков, Ю.В.Рыбачук, Ю.Г.Алдошкин, А.Н.Давыдов, В.Н.Байкин, В.Н.Сидякин во главе с начальником отдела Н.Д.Капыриным.

От 301-ой кафедры МАИ научное обеспечение и дублирующее моделирование проводили И.С.Уколов, Э.Митрохин, В.Заведеев, Ф.А.Михайлов, Ю.А.Корпачев под непосредственным руководством академика Б.Н.Петрова.

Роль головной организации по разработке рабочей документации и изготовлению СУОС взял на себя директор КЗА В.М.Ярмола.

Состав кооперации по разработке СУОС был доложен на заседании ВПК СМ СССР и одобрен. Но неожиданно для всех восстал против такого решения министр Судпрома Б.А.Бутома. На коллегии Судпрома, где директор КЗА В.М.Ярмола докладывал о возможности разработки и изготовления СУОС у него на предприятии, он был министром буквально «размазан» по стенкам зала коллегии. Все это происходило в присутствии министра Минобщемаша С.А.Афанасьева и заместителя председателя ВПК СМ СССР Л.И.Горшкова. Сказались ведомственность и нежелание работать на другое, то есть космическое, министерство. И только через три месяца удалось, при вмешательстве секретаря ЦК КПСС Д.Ф.Устинова, снять этот ведомственный барьер. Мы потом долго вспоминали, как на той злополучной коллегии Судпрома, которую за глаза называли (в честь министра Бутомы) «бутомомешалкой», у В.М.Ярмолы на трибуне, где он горячо жестикулировал обеими руками, лопнули швы на спине и по рукавам пиджака. И все же после всех перипетий была сформирована очень дружная команда разработчиков СУОС из энтузиастов в НПО им.С.А.Лавочкина, 301-ой кафедры МАИ и КЗА под непосредственным руководством Г.Н.Бабакина, Б.Н.Петрова и В.М.Ярмолы.

Это было начало 70-х — годов холодной войны, и разработчики системы «УС-К» понимали необходимость и важность создания такой системы. Наибольшая нагрузка по разработке и изготовлению СУОС выпала на КЗА, где разработкой руководили главный конструктор В.Г.Попов, начальник СКБ И.Е.Глазунов, ведущие специалисты Ю.А.Корпачев, Ю.А.Киселев, Р.Хисамутдинов и другие.

Когда уговаривали всем миром министра Судпрома Б.А.Бутому разрешить разработку и изготовление СУОС на КЗА, министру Минобщемаша С.А.Афанасьеву, в качестве компромисса, пришлось взять на себя обязательства по серийному изготовлению СУОС на предприятиях возглавляемой им отрасли. Было определено предприятие директора В.И.Зайцева «Сибирские приборы и системы» в г. Омске.

Для обеспечения точного прицеливания оптической оси объектива БАО на контролируемый район наблюдения и отслеживания его с высокой точностью, при разработке СУОС были выбраны в качестве базовых ориентиров в космическом пространстве Земля и Солнце.

Своей продольной осью космический аппарат должен был ориентироваться на центр Земли с помощью земных оптических приборов, а второй поперечной осью — ориентироваться на Солнце, с помощью солнечных оптических приборов. Эти оптические приборы должны были не только ориентировать оси космического аппарата по Земле и Солнцу, но и обеспечивать развороты космического аппарата по всем трем осям в процессе отслеживания наблюдаемого района на рабочем участке орбиты. Такие высокоточные оптические приборы были разработаны в ЦКБ «Геофизика» под руководством главного конструктора В.И.Курушина и его главных специалистов Б.В.Медведева, В.С.Кузьмина, М.Г.Пирогова, В.А.Арефьева и других.

В ЦНИИ «Комета» и НПО им.С.А.Лавочкина были разработаны бортовая вычислительная машина (БЦВМ) и программа управления для космического аппарата. Руководство разработкой в ЦНИИ «Комета» осуществляли главный конструктор В.Г.Хлибко, ведущие специалисты Ц.Г.Литовченко, Ю.П.Яковенко, С.М.Фрадков, Н.М.Финогенов, Г.В.Давыдов и другие. У нас на предприятии разработку технических заданий и программ управления обеспечивали С.Д.Куликов, М.А.Розенберг, В.И.Лощенков, А.Е.Назаров, В.С.Дрейцер и другие.

Чтобы обеспечить непрерывное наблюдение за данным районом размещения межконтинентальных баллистических ракет на территории США, было выбрано орбитальное построение системы космических аппаратов на высокоэллиптической орбите с высотой орбиты в апогее 40 тысяч километров, наклонением 63 градуса к экватору Земли и периодом обращения космического аппарата вокруг Земли 12 часов. При таком построении космический аппарат каждые сутки делает два витка вокруг Земли. Четыре космических аппарата в орбитальной группировке, работая по шесть часов на каждом витке, обеспечивали двукратный контроль наблюдаемого района.

В качестве наблюдаемого района был задан тот ракетоопасный район (РОР) на территории США, где на девяти ракетных базах разместились 1500 МБР с ядерными зарядами. Эта системная задача баллистического построения для непрерывного контроля РОР была предложена и блестяще решена группой баллистиков в НПО им.С.А.Лавочкина во главе с полковником в отставке, участником Великой Отечественной войны, кандидатом технических наук М.А.Розенбергом и его учениками В.И.Лощенковым, А.Е.Назаровым, В.С.Дрейцером и другими. Все элементы при создании будущей системы разрабатывались впервые в мире, но об этом разработчики как-то даже не задумывались.

Бортовая аппаратура обнаружения (БАО) стартов МБР на дальности 40 тысяч километров и охлаждаемые фотоприемные устройства (ФПУ) в инфракрасном диапазоне были разработаны в ЦКБ «Геофизика» и НИИПФ главными конструкторами Д.М.Хоролом, В.Г.Буткевичем и ведущими специалистами Г.Н.Куковниковым, М.М.Карпухиным, И.П.Алексеевым, В.Синицыным и другими.

Установка на космический аппарат БАО теплопеленгационного типа с ФПУ в ИК-диапазоне потребовала от специалистов НПО им.С.А.Лавочкина разработки специальной системы охлаждения приемников ИК-излучения до низких температур с многолетним ресурсом работы в космосе.

Существующие разработки холодильников были громоздкими и требовали большого расхода хладоагента. Здесь проявился талант И.И.Штейнгарта, специалиста нашего предприятия, который предложил радиационную систему захолаживания БАО с использованием космического холода и тепловых криогенных труб. Система охлаждения фотоприемного устройства БАО оказалась на редкость удачной, не имела компрессоров и других атрибутов классических холодильников и не расходовала рабочее тело для охлаждения. Это была простая пассивная система, у которой пластина с теневой стороны космического аппарата охлаждалась космическим холодом, и этот холод подводился с помощью тепловой трубы к фотоприемнику БАО.

Аналогично была решена задача охлаждения электронной аппаратуры внутри приборного контейнера космического аппарата. Решена все тем же И.И.Штейнгартом совместно с такими же, как он, энтузиастами — И.А.Зеленовым, А.М.Рябовым, В.И.Зуевым и другими. Для охлаждения приборного контейнера космического аппарата они применили находящийся в нем воздух, а часть стенки приборного контейнера, которая в это время находилась с теневой стороны космического аппарата, служила радиатором охлаждения этого воздуха. Со стороны Солнца приборный отсек защищался экраном, который был закреплен на вращающейся вокруг продольной оси приборного контейнера ферме системы ориентации солнечных батарей космического аппарата на Солнце. Космический аппарат получился очень компактный и рациональный.

Чтобы максимально облегчить конструкцию космического аппарата, главным металлургом НПО им.С.А.Лавочкина А.Петраковым было предложено всю конструкцию космического аппарата изготовить из магниевого сплава, что на 30% легче, чем из алюминия. К тому времени у нас на предприятии была освоена технология сварки магниевых сплавов. Это технология изготовления конструкций космических аппаратов была также применена впервые в мире, и не имеет аналогов по сей день.

Для запусков космических аппаратов были выбраны полигон Плесецк и ракета-носитель «Молния» (типа 7-ки) с разгонным блоком «МЛ» в качестве четвертой ступени ракеты-носителя.

Одно перечисление проблем, которые необходимо было решить, думаю, дает представление об объеме и сложности работ. Но в очень короткие сроки — 1970-1972 года — они были решены.

Когда в 1971 году был собран первый космический аппарат и установлен в сборочном цехе НПО им.С.А.Лавочкина с развернутыми, как в полете, антеннами и солнечными батареями, Георгий Николаевич Бабакин подошел ко мне, пожал руку и сказал:

— Аппарат получился. Поздравляю!

В ответ я возразил:

— Без Вас, Георгий Николаевич, ни Вы, ни мы никогда бы этого космического аппарата не увидели.

К сожалению, эта похвала Главного конструктора была почти последней — 3 августа 1971 года Георгия Николаевича Бабакина не стало. Приутихшие было, противники системы с космическими аппаратами на высокоэллиптической орбите активизировались. Пошла новая волна наката и контрпроектов. Но об этом сейчас не станем вспоминать.

А всего за эти три года были разработаны и изготовлены комплектующие системы (десять комплектов), два летных и восемь стендовых космических аппаратов, проведены всесторонние стендовые испытания бортовых систем как раздельно, так и в составе стендовых аппаратов.

19 сентября 1972 года с космодрома Плесецк ракетой-носителем «Молния» был выведен на орбиту первый космический аппарат отечественной КСПРН, и уже через год, 2 октября 1973 года, осуществлен второй запуск космического аппарата, ставшего первым в системе «УС-К», контролирующей ракетоопасные районы США. Без малого тридцать лет система работает и несет боевое дежурство в космосе, оставаясь единственной и непревзойденной в мире системой с применением на высокоэллиптических орбитах космических аппаратов, управляемых по трем осям.

В процессе отработки надежности и увеличения сроков активного существования космических аппаратов в космосе пришлось тремя последовательными этапами совершенствовать их бортовые системы, особенно в части защиты от вредоносного воздействия разрядов электростатического электричества и токовых околоземных полей.

За тридцать прошедших лет многое изменилось. Кроме ракетоопасных районов на территории США появились атомные подводные лодки (ПЛДБР), с помощью которых МБР вплотную подступили к «подбрюшью» России. Подлетное время МБР сократилось с 25 минут, как это для РОР США, до 12-7 минут для РОР Северной Атлантики и Норвежского моря.

Потребовались новая концепция СПРН, новые разработки и технические решения. Но созданная в начале 70-х годов КСПРН по контролю за РОР США — система «УС-К» остается базовой, так как подлетное время для этого ракетоопасного района с территории США остается неизменным, а реализованные на 30 лет вперед технические решения в этой системе остаются и по сегодняшний день уникальными и единственными в мире.



ШТРИХИ

к портрету

Русский интеллигент советского времени.

Ю.Марков (Ю.М.Зарецкий)

О Георгии Николаевиче Бабакине мне довелось писать немало и в книгах, и в очерках. Но сейчас в связи с его юбилеем-90 опять потормошил свою память.

И всплыли вновь такие истории…

Айда на танцы!

Когда пытаешься рассказать о человеке, вспоминается, конечно же, первая встреча…

Балхашский полигон. Несусветная жара. Тяжело идет «400-ка». Работаем днем и ночью. И вдруг выпал на воскресенье выходной.

Небольшой группой в районе обеда приезжаем с площадки 7 — техническая позиция — на берег «моря», купаемся у домика Лавочкина. (Хозяин ушел год назад в мир иной). Во второй половине дня также небольшая группа прибывает с дальней площадки 35 — стартовая позиция, бросается в воду.

Виталий Сударев, инженер КБ-2, где начальником — зам. главного конструктора Бабакин, на правах нынешнего обитателя домика накрывает стол. Виталий прикомандирован к службе анализа, что располагалась на площадке 40 — так назывался сам город, будущий Приозерск, и курирует системы управления.

На столе — спирт, разведенный и неразведенный, сары-шаганская водка «Арак», красный портвейн, немудрящая закуска, основу которой составляет в разных видах изумительный балхашский судак — все, что привезли две группы с собой, плюс местные запасы.

Одеваемся, идем к столу. По дороге Валентин Сумцов, тоже инженер КБ-2, подводит меня к худощавому мужчине выше среднего роста:

— Георгий Николаевич, это — Зарецкий.

Жмем руки, с любопытством взираем друг на друга.

Бабакин говорит: «Ну как же, наслышан, наслышан»…

«400-ка» была моей первой темой, очень нравилась, и работал я на ней с душой.

А почему с любопытством? Дело в том, что Бабакин, познакомившись со мной заочно, просил Вдовина направить меня, только что окончившего институт по новой, редкой тогда специальности «Системы управления ракет», к нему, в КБ-2, но главный кадровик послал меня… в отдел испытаний: «Там нынче запарка!».

…Приятное интеллигентное лицо, очень живые приветливые глаза. Располагающий облик. Мгновенный контакт — никакого барьера. Но замечаю при этом квадратный, довольно мощный подбородок, который говорит о том, что за мягкой внешностью скрывается сильная воля, что этот человек умеет ставить цели и добиваться их.

За столом, как это у нас обычно бывает, зашла речь о работе. Как раз появилось замечание по системе управления. Я, как можно деликатнее, высказал предположение, что перепутаны действия реле Р2 и Р3 в автопилоте. Сидящий рядом с Бабакиным Владимир Пантелеев резко и грубовато оборвал меня:

— И чего это — кому не лень — лезут в нашу систему?! В головку почему-то не лезут! (Он имел в виду бортовую РЛС самонаведения ракеты, считавшуюся весьма сложной. На полигоне ее вел А.Дятлов.)

Дятлов, кивая на меня, беззлобно заметил:

— Он и в головку свой нос сует.

Бабакин мягко осадил «Пана»:

— Голуба, не лезь в бутылку! Он же — комплексник, ему положено.

Все дружно продолжают обсуждать дела. Невооруженным глазом видно: между Бабакиным и остальными не чувствуется никакой дистанции, хотя он — крупный начальник. Свой среди своих! Я позавидовал ребятам: ведь между мной и шефом — зам. главного по испытаниям Д.Д.Полуяновым существовала тогда дистанция большого размера. (Конечно с годами она постепенно размылась)

Бабакин практически не пьет: чуть-чуть пригубил «Арак».

(Я не знал в то время, что у него больное сердце, что по этой причине после шести месяцев службы рядовым в армии его комиссуют и не возьмут на фронт.)

Увидев, что все напились и насытились, он предложил:

— Идем на танцы!

В парке города по выходным проходили танцы, пользующиеся огромной популярностью. (Ту же картину наблюдал четырьмя годами позднее на Байконуре.)

Большинство собеседников во главе с Бабакиным и Сударевым стали собираться на танцы. Я же наоборот начал раздеваться, готовясь к купанию. Ко мне присоединились Сумцов и Дятлов.

Бабакин обратился ко мне:

— А ты чего? Айда с нами на танцы!

— Георгий Николаевич, хочется охладиться. Да и на столе все осталось!

Бабакину тогда было 47 лет, я был в два раза моложе.

Публика двинулась на танцы. Оставшиеся чередовали купание с застольем. Танцоры вернулись поздно ночью. Жутко голодные подсели ненадолго к столу и вскоре отправились спать. А рано утром все разъехались по площадкам.

До прикрытия «400-ки» и потом, во времена правления Челомея, виделся с Бабакиным очень редко. (Но зато на «космосе» все шесть лет общались практически каждый день: или визуально или по телефону.)

Когда пришла весть о назначении Георгия Николаевича главным конструктором, вспыхнула мысль: «А справится ли он?» В голове сидело представление, что в наше время Главными могут быть только «держиморды», кому присущи, как писал Галлай, «напористая резкость и подчеркнутая властность обращения с окружающими».

Но тут же я эту мысль прогнал: «Наша фирма не растеряла за четыре года, от високосного до високосного 1960-1964, при Пашинине и Челомее (Эйдисе), традиций Лавочкина, а значит — справится!

Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР, доктор технических наук, первый инструктор первых космонавтов М.Л.Галлай продолжал: «… И в то время существовали выдающиеся руководители, отличавшиеся спокойной, вежливой, подчеркнуто уважительной манерой обращения с людьми. Достаточно вспомнить таких главных конструкторов, как Алексей Михайлович Исаев, Семен Алексеевич Лавочкин, Георгий Николаевич Бабакин».

Мы, лавочкинцы, можем гордиться: из трех в списке — два наших!

Да и Исаев был нашим любимым смежником — его двигатели не подвели нас ни разу.

… Теперь, спустя 43 года, очень жалею, что не пошел тогда с Бабакиным на танцы.

О том, что у Г.Н.Бабакина феноменальная память, знали многие. Приходилось писать об этом и мне. И приводить примеры. Теперь же хочу поведать о том, как эта память «подвела».

Байконур. Просторная пультовая монтажно-испытательного корпуса (МИКа) на 31-ой площадке. На космическом аппарате проводится активный сеанс, то есть работают все системы, «включается» двигатель и т.п. Пультов много, за каждым три человека: оператор — офицер войсковой части, контролер — офицер военного управления и представитель промышленности (своего Главного); таким образом, осуществляется принцип тройного контроля.

За центральным пультом — лейтенант Эдуард Пилипенко, капитан Алексей Шумилин (будущий генерал-лейтенант, начальник космодрома Байконур в 1992-1997 г.г.) и я — руководитель электрических испытаний. Ведет сеанс — отдает команды и принимает доклады — Шумилин. В случае возникновения нештатной ситуации указания обязан давать представитель Главного, так как аппарат, считается, проходит этап летно-конструкторских испытаний.

Георгий Николаевич ходит по пультовой, у нас за спинами. Изредка подходит к пультам и внимательно обозревает транспаранты.

Сеанс идет нормально, без замечаний.

Вдруг Бабакин подходит ко мне и чуть виновато и смущенно шепчет на ухо:

— Юра, запамятовал: что за команда «16»?

И подставляет ухо. Я шепчу в него:

— Открытие заслонки СТР*.

— Да-да, вспомнил! — И отходит к центру пультовой.

Спустя несколько минут, улучив момент, Шумилин тихо спрашивает:

— Зачем подходил Бабакин?

Я тоже тихонько отвечаю:

— Забыл, что означает «16-я».

Мы смотрим друг на друга и улыбаемся одними глазами: мол, на хрена Главному — руководителю столь высокого ранга — нужно знать про какую-то обычную команду?

Но таков был наш Георгий Николаевич Бабакин.

* СТР — система терморегулирования

Поздняя осень 69-го. Воскресенье. Хотя «американе», как говаривал Бабакин, уже слетали на Луну и привезли много лунных камней, мы не снижаем темпы: по-прежнему работаем круглосуточно и в выходные дни, чтобы тоже привезти (автоматом) образцы лунного грунта.

Захожу к Главному как технический руководитель испытаний изделий Е8 и Е8-5 в КИСе: доложить о ходе работ и попросить помощи в решении ряда вопросов. Говорю Бабакину:

— Вызовите, пожалуйста, Кремнева: вопросы по его части.

Он отвечает:

— Зачем вызывать? Сами зайдем к нему.

Заходим к заместителю главного конструктора Р.С.Кремневу — его кабинет рядом, через коридор, напротив приемной. Обсуждаем дела, быстро договариваемся о действиях.

Потом подходим к окну, стоим, смотрим на памятник Лавочкину, видим, как рабочие везут по двору обтекатель, прикрытый тканью. Разговор заходит о жизни.

В самом начале года бывший секретарь парткома предприятия Кремнев въехал в квартиру улучшенной планировки, а в апреле я — в оставленную им двухкомнатную квартиру на пятом этаже «хрущевки». Решающую роль в получении мною квартиры сыграл Бабакин, чем осчастливил мою семью.

Георгий Николаевич спрашивает:

— Ну как, мужики, обустроились?

Дружно отвечаем: да, все в порядке, уже обжили.

Бабакин говорит:

— И я скоро переезжаю. На Большую Бронную. Дом — блатной (слово «элитный» тогда не употребляли). Соседями будут: Юрий Никулин, космонавты Елисеев и Волков, Удалов — замминистра…

(Да, Георгий Николаевич жильем не был избалован: 41 год жил в коммуналке, 8 лет — в двухкомнатной квартире на Ленинградском проспекте).

— Самое интересное, — продолжал Бабакин, — хотя дом блатной, оформляют строго, согласно букве закона. Сколько бумажек надо представить! А дополнительная площадь, оказывается, мне положена не как Главному — плевать они хотели на должности, а как д.т.н. Вот как! В прошлом году Келдыш дал мне дэтээна. А теперь выстрелило! Надо же: я — доктор тех еще наук!..

В декабре 1969-го Г.Н.Бабакин с семьей переехал в четырехкомнатную квартиру, у него впервые появился домашний кабинет. Но прожил там недолго — всего полтора года.

Сын его, Николай, квартиру в годы перестройки разменял: нужно было обеспечить жильем взрослых детей.

Мне почему-то жаль ту квартиру: со временем в ней, думаю, мог появиться музей Г.Н.Бабакина. Впрочем, я, наверное, фантазирую.

«Луна-9», совершившая 3 февраля 1966 года впервые в мире мягкую посадку на Луну и передавшая первую панораму лунной поверхности, стала триумфом Г.Н.Бабакина.

Но не одними розами устлан путь главного конструктора. И до нового триумфа на долю Бабакина и его сподвижников выпало немало шипов.

Да и на «Луне-9» их хватало. На космодроме потекли амортизационные мешки, их срочно меняли. Много нервов потрепал пневмоклапан подачи сжатого газа к соплам ориентации: срабатывал неустойчиво. Пришлось даже дорабатывать снаружи электросхему и устанавливать «грушу» — релейный блочок: времени на вскрытие гермоотсека уже не оставалось. А когда наша лунная станция передала панораму, все газеты, журналы и ТВ-каналы мира растиражировали ее и заплатили не нам, а … английской обсерватории Джодрэл Бэнк, которая отхватила многомиллионный куш. Потому что мы очень долго обрабатывали, улучшали снимки, согласовывали их публикацию. Отсудить хотя бы часть денег мы не могли: наша страна шла своим путем, и поэтому не являлась членом Международного арбитражного суда.

Прошел февраль, и снова пуск — 1 марта стартовал аппарат Е-6С №204, который должен был стать «Луной-10», первым в мире ИСЛ, а стал… «Космосом-111»: вышел из строя гироприбор системы управления И-100. Анализ показал, что гироприбор барахлил уже в процессе испытаний на полигоне, но дефект оказался незамеченным из-за небрежности исполнителей: они не удосужились внимательно осмотреть всю фотопленку телеметрической записи сеанса, а ограничились просмотром отдельных кусков. Представитель фирмы Пилюгина, отвечающий за гироприбор, был уволен, наказание понесли многие, в том числе Бабакин: ему был объявлен выговор.

А 16 марта на космодроме мы уже приступили к подготовке аппарата Е-6С №206. (Сам блок ИСЛ пришел позднее). Вот он стал «Луной-10», но прежде столько бед свалилось на нас…

Сначала при прохождении сигнала из аппарата в ИСЛ возникло повышенное — на грани КЗ (короткого замыкания) — потребление тока. Бились несколько суток, не выходя из МИКа, пока Бабакин не разрубил «гордиев узел»: он принял решение разорвать цепи — времени на вскрытие гермоотсеков опять не было.

Офицеры Байконура — этот золотой фонд ракетно-космического комплекса страны — очень зауважали «технаря» Бабакина: и за «грушу», и за «рубку» узла, и за очень толковый доклад на Госкомиссии о причинах гибели предыдущей машины.

Но Бабакин не переставал их удивлять.

Только выехали на старт, оказалось: огромный кабель стартовой установки показал низкое сопротивление изоляции. Аналогичный кабель демонтировали с «гагаринского» старта и привезли на 31-ю площадку. Вместе с солдатами и рабочими Бабакин сгружал кабель с кузова «ЗИЛа», потом с добрым десятком людей нес на плече, как Ленин бревно на коммунистическом субботнике, затем с электриками прозванивал и «мегерил» его, вращая ручку мегомметра. Офицеры, стоя рядом, с удивлением взирали на Бабакина: представить Королева в таком виде они не могли.

А затем случилось такое…

Офицеры-бортовики доложили о завершении сборки электросхемы испытаний. Капитан А.Шумилин, находящийся в пультовой подземного бункера, дал команду на включение борта. Выдали команду. На пультах…полнейшая абракадабра.

— Выключить борт! Выключить пульты! — заорал обескураженный Шумилин.

В пультовую влетел Бабакин:

— Что произошло?

Шумилин доложил. Лицо Бабакина побледнело. Мы понимали: случилось непоправимое — схема испытаний была собрана неправильно, и образовались необъяснимые завязки, могущие вывести из строя всю аппаратуру. Так и оказалось: солдат умудрился состыковать бортовой 50-клеммный разъем «вилка с вилкой» (или, как говорят, «папу с папой»), а офицеры-контролеры не углядели. Потом мы с Шумилиным, поднявшись к самому верху стартовой установки, пытались состыковать эти части разъемов, и нам не удалось это сделать.

Что предстояло выполнить после такого ЧП? Конечно, снять ракету с аппаратом со старта, доставить на «техничку», демонтировать всю аппаратуру и отправить ее на заводы-изготовители. Но тогда… как же первый в мире ИСЛ? Как подарок XXIII съезду КПСС? Да и «американе» наступали на пятки.

Не сносить нам головы! И пускать нельзя, и не пускать нельзя… Вот такая сложилась ситуация.

Что делает Бабакин? Он запирает нас троих со схемами в глухой комнате бункера, похожей на каземат, и ставит задачу: определить, могли ли где-то образоваться КЗ, и, вообще, можно пускать или нет? Трое — это Ирина Федичева, представитель «электрического» КБ, А.Шумилин и я — руководитель электрических испытаний.

Предварительно мы попросили операторов и контролеров дать нам список транспарантов, которые загорелись в момент злополучного включения. И вот высокий профессионализм специалистов: они точно вспомнили картину того мгновения.

Как Шерлоки Холмсы разматываем по схемам одну цепочку за другой. Вообще, эта работа на многие сутки для мощного компьютера, если иметь, конечно, готовую программу. А нам Бабакин дал несколько часов. Мы не заметили, как они пролетели.

Наконец, вошел Бабакин: «Ну, как?» Мы единодушно, больше полагаясь на интуицию, ответили:

— Похоже, пускать можно. Конечно, если нормально пройдут включения, которые мы наметили, а за ними — генеральные испытания.

Бабакин попросил показать ему по схемам основные цепи завязок.

— Ну что — вперед?!

Принесли бортжурнал. В графе «Замечания» Шумилин подробно описал происшествие. Мы с Ириной также подробно его «отписали», а затем подписали заключение: «Допустить к дальнейшим испытаниям». Бабакин, прежде чем утвердить его, спросил Шумилина:

— Алексей, а ты что же не подписался под главным выводом?

— Не положено, Георгий Николаевич! Военные пишут замечания, а промышленники отписывают.

— Ну, а можешь в порядке исключения, поставить свою подпись под выводом?

— Могу, Георгий Николаевич, если Вы так хотите. — И Шумилин размашисто расписался.

Бабакин, подписывая разрешение на дальнейшие работы, сказал с черным юмором:

— Если что, сядем все вместе в тюрьму. Одно утешает: компания уж больно хорошая.

Конечно, пока с окололунной орбиты не полились позывные «Интернационала», мы чувствовали себя очень неуютно на этом свете.

Спустя четыре месяца на окололунной орбите заработал американский спутник.

Почти все книги «Такой-то в воспоминаниях современников», которые довелось мне прочитать, отдавали приторной слащавостью: герой в них — «святее Папы Римского», едва ли не второй Иисус Христос. Ни одной отрицательной черты, ни одного поступка, за который пришлось бы краснеть.

Но это же был живой человек! И поэтому многому не веришь.

Чтобы не делать из Бабакина икону — помните заповедь: «Не сотвори себе кумира!» — приведу два примера, когда люди, тесно работавшие с ним, считали некоторые его поступки неблаговидными и не простили ему их до конца своей жизни.

Вершина творчества Бабакина, до сих пор не повторенная никем — это доставка автоматом образцов лунного грунта на Землю. Сложнейшую систему управления, обеспечивающую весь полет по маршруту Земля — Луна — Земля, сделал главный конструктор Николай Петрович Никитин со своим небольшим, скромным и малоизвестным коллективом. Сделал в удивительно сжатые сроки, когда другие, маститые, руководители не брались за этот проект, считая его авантюрой.

Первый блин оказался комом. 14 июня 1969 года стартовала первая машина за лунным грунтом Е8-5 №402 и тут же погибла: при сбросе среднего переходника разгонного блока «Д», согласно программе полета, система управления вдруг… лишилась электропитания. Причину установили быстро: питание подавалось через тот же переходник, а когда он сполз… Это была грубейшая схемная ошибка, которую не смогла выявить методика испытаний.

Помню приехавшего с коллегии МОМа вконец расстроенного О.Г.Ивановского.

— Защиты нет! — повторял он нервно.

Оказалось, Никитина сняли, его фирму превратили в филиал Пилюгина, строгие выговоры вынесли Бабакину, его замам Ивановскому и Пантелееву. В общем, министр «топал ногами».

Почему же Королеву разрешили 11 раз (!) пускать к Луне изделие Е6 для осуществления мягкой посадки на Луну, и так и не получилось этой посадки, а тут после первого пуска сложной машины нового поколения такой разнос?

Дело в том, что в июле 1969 года на Луне собирались высадиться американцы и привезти лунные камни. Руководство нашей страны надеялось: а вдруг удастся с первого пуска автоматом привезти образцы лунного грунта и, таким образом, опередить их, смазать «капмиру» его успех.

И вот надежды — надежды на «авось» — рухнули.

Ивановский был обескуражен тем, что Бабакин на коллегии никого не защитил. Я высказал предположение, что, наверное, в той обстановке — не мог. Ивановский воскликнул:

— Вот Королев всегда брал на себя! Когда после аварии его спрашивали: «Кто там у тебя за двигатель отвечает?», он говорил: «Я!» — «А кто у тебя за систему управления отвечает?» — «Я!».

— Олег Генрихович, ему легко было — академику, дважды Герою… Что дозволено Юпитеру, не позволено быку.

— Королев так поступал, когда еще не был тем Королевым. Потому и стал им!

Николай Петрович Никитин от потрясения ослеп, все время болел, долго не мог найти работу. А его система управления за дальнейшие 14 пусков ни разу не подвела! Когда в сентябре 1970 года «Луна-16» привезла лунный грунт, Никитину присудили Ленинскую премию в числе шести отмеченных участников эксперимента (кроме Никитина, премию получили министр С.А.Афанасьев, начальник главка Ю.Н.Труфанов, директор завода А.П.Милованов, В.П.Пантелеев и представитель ГЕОХИ АН СССР), но радости ему она уже не доставила.

В августе 1971 года хоронили Г.Н.Бабакина. Приехал в Химки, к ДК «Родина», и Никитин. Мы с ним были хорошо знакомы, и тепло относились друг к другу. Он попросил провести его к гробу Бабакина. Держа его под руку, подвел его к месту, где лежал Главный. Он долго молча стоял. Потом мы вышли из зала и стояли у окна, в торце коридора. И вдруг он выдохнул с затаенной болью:

— Эх, если бы Георгий Николаевич хотя бы немного тогда поддержал меня…

Подъехал министр. Он подошел к Никитину:

— Прости, Николай. Чем могу тебе помочь?

— Да уж чем теперь поможете, — вздохнул Николай Петрович и низко опустил голову.

А вот другой пример.

Бабакин за «Луну-16» получил Героя Социалистического Труда. А научно-техническую баллистическую задачу решил Юлий Давыдович Волохов. Обеспечить доставку образцов лунного грунта, как того требовали «верхи», казалось невозможно: требовалась значительная — неподъемная! — масса космического аппарата. И вот Волохов в своей научной работе «Специальный метод прицеливания в заданную точку на поверхности Земли» (ноябрь 1967 г.) доказал, что при выполнении трех приемлемых, тривиальных условий можно вернуться с Луны на Землю, в заданный район, без коррекции траектории возвращения. Отпала необходимость в сложных бортовых системах, в больших запасах топлива для двигателя.

Машина вошла в нужный вес!

А когда пришло время «делить пышки», что делалось в обстановке секретности, Волохова представили к ордену Трудового Красного Знамени. Узнав об этом еще до отправки документов, он пришел к первому заму Бабакина С.С.Крюкову (Бабакин находился на отдыхе в Сочи) и стал объяснять тому, что он не претендует на Героя, ордена и медали — их может получить за свой доблестный труд отличившийся гражданин. Но вот Ленинская премия в данном случае дается за достижение в науке, а научную задачу решил именно он, и это всем известно.

Крюков ответил, что ничем помочь ему не может. Взбешенный Волохов бросил заявление об уходе, выскочил из кабинета и перестал ходить на работу.

Когда Бабакин вернулся из отпуска, он взял бутылку водки и пришел домой к Волохову. Жена — сотрудница нашего КБ — Виктория Ивановна Шкирина поставила закуску на стол и ушла из дома. Беседа шла долго. Волохов вышел на работу (он отсутствовал месяц). Но до конца жизни уже не выглядел орлом.

Узнав историю с Волоховым, я как-то, оставшись тет-а-тет с Бабакиным, спросил его:

— Георгий Николаевич, а почему так несправедливо поступили с Волоховым?

Бабакин переменился в лице, глаза полыхнули болью.

— Я ничего сделать не мог. Когда обсуждали кандидатуры на премии и награды в МОМе и ЦК, в случае с Волоховым шли сверху вниз. Господа остановились на Трудовом. А он тоже хорош! Не понимает, в какой стране и в какое время живет…

После того разговора помню свои ощущения: мне тоже словно подрезали крылья.

Странности в тот день начались еще по дороге на работу. Моя постоянная задача заключалась в том, чтобы обогнать Вдовина до его вхождения в проходную.

Главный кадровик завода открывал дверь в нее ровно в 8.25. Кто появлялся после него, считался опоздавшим, его фамилию записывали и передавали в отдел кадров…

По своей городской природе я — «сова», и мне мучительно трудно вставать рано. Когда я обгонял Вдовина, то на ходу восклицал:

— Здравствуйте, Иван Федорович!

Тот чуть скашивал глаза, в которых читалась легкая усмешка, и едва заметно кивал головой.

В то утро он меня поразил:

— Да не беги так шибко! Если сегодня тебя запишут, я спишу.

Иду по аллее, пытаясь разгадать его странное поведение, как ощущаю вокруг себя необычную атмосферу: даже малознакомые сотрудники останавливаются и дружелюбно говорят: «Поздравляем! Поздравляем!». Ничего не понимаю: с чем это меня поздравляют?

Разгадка наступила быстро, как только я вошел в свою рабочую комнату подразделения 28. Ветеран фирмы — бывший бортмеханик, инженер по технике безопасности нашего отдела испытаний — Г.А.Дроботько с пафосом произнес:

— Поздравляю! Поздравляю!

— Григорий Алексеевич! С чем это меня все поздравляют?

— А почему ты не был вчера на вечере фирмы?

(Вообще-то, вечера нашего коллектива мне нравились и обычно, если не был в командировке, на них присутствовал).

— Какой вечер?! Жена на восьмом месяце…

— Ну вот, тогда я тебе расскажу. Настроение у коллектива приподнятое после «Луны-9» и «— 10-ой». А тут на вечере объявляют, что за первую мягкую посадку на Луну и первый лунный спутник Бабакину только что присуждена Ленинская премия. Сам понимаешь, гром оваций! Георгий Николаевич вышел на сцену и выступил с краткой речью. Конечно, он, как принято в таких случаях, подчеркнул, что это, мол, не моя личная премия, а премия всего коллектива. Потом сказал: кроме этих успехов, не менее важно то, что произошло космическое становление нашего коллектива. А затем объявил: решающую роль в наших победах, которые признал весь мир, сыграли замечательные специалисты ОКБ и завода… И назвал пять-шесть фамилий. Все я не запомнил. А вот твою запомнил хорошо!

…С того дня прошло без малого 40 лет. За эти годы получил я немало благодарностей «с занесением в личное дело», другие неслабые поощрения. Но сейчас думаю, что те слова Георгия Николаевича Бабакина остались для меня высшим признанием.

Эксперимент на орбите вокруг Луны В.М.Ярош

В конце 70-х годов в материаловедческом отделе на созданных ваку­умных установках в испытательных модулях нами проводились интенсив­ные испытания по отбору перспективных твёрдых смазочных покрытий, композиционных самосмазывающихся материалов и смазок для узлов трения механизмов космических аппаратов. В условиях вакуума определялись слу­жебные характеристики: начальный и установившийся коэффициенты тре­ния, интенсивность изнашивания и ресурс. На основании положительных ре­зультатов испытаний антифрикционные материалы рекомендовались к при­менению в узлах трения.

Однако крайние важно знать эти характеристики материалов, полу­чаемые при их эксплуатации в механизмах летательных аппаратов в услови­ях космического пространства, что позволит определить корректность на­земных испытаний в вакуумных установках.

Я доложил своему непосредственному начальнику Богораду Науму Ев­геньевичу о необходимости проведения сравнительных экспериментов в ла­бораторных и космических условиях, какое должно быть конструктивное решение испытательного модуля (прибора имитатора трения) и каким обра­зом необходимо получать с испытуемых трущихся пар информацию. Богорад Н.Е. выслушал меня, и поднимая телефонную трубку сказал: "Надо погово­рить с Бабакиным". "Как, — изумился я, — так сразу?".

"Ещё не было случая, чтобы Георгий Николаевич кому-либо отказал в приё­ме", — ответил он.

В назначенное время мы были в приёмной, где его секретарь Лидия Ивановна сказала, что Георгий Николаевич нас ждёт. Мы вошли в кабинет, и волнение охватило меня. Я, молодой специалист, со своими проблемами тре­ния на приёме у Главного конструктора.

Георгий Николаевич поднялся нам навстречу из-за своего рабочего стола, подошёл, поздоровался с каждым за руку и пригласил сесть за боль­шой стол.

Наум Евгеньевич, вдруг сказал: "Володь, рассказывай".

Я начал говорить срывающимся от волнения голосом, то о чём докла­дывал Н.Е. Богораду. Георгий Николаевич, поняв моё состояние, задал пару наводящих вопросов и, одобрительно кивая головой, быстро меня успокоил. Наум Евгеньевич комментировал отдельные моменты моего сообщения.

Наше предложение Георгий Николаевич сразу одобрил и предложил провести не один эксперимент, а два. Изготовить первый прибор имитатор трения и в нём испытать широко применяемое в узлах трение твёрдое сма­зочное покрытие. Этот испытательный прибор можно поставить на борт из­делия ЛС машины 220. Изготовить второй имитатор трения, в котором испы­тать новые антифрикционные материалы для перспективных летательных аппаратов. Этот прибор поставить на следующую машину изделия ЛС. Кроме того, он посоветовал привлечь к разработке прибора и проведению экспе­римента ведущих учёных, занимающихся вопросами трения.

Когда мы вышли из кабинета Главного конструктора, я сказал Науму Евгеньевичу: "Пришли с предложением, а вышли с программой".

Богорад заметил, что ему не раз приходилось решать производствен­ные вопросы с Главным конструктором, и он всегда поражался его широте мышления. Георгий Николаевич своей увлечённостью, энтузиазмом заряжал и сплачивал конструкторов, нас, испытателей и производственников. С ним работать легко и интересно.

В короткие сроки была разработана конструкция и изготовлена партия имитаторов трения, которая успешно прошла производственные и вакуумные лабораторные испытания.

29 мая 1974 года космический аппарат "Луна-22", на борту которого стоял прибор имитатор трения, был запущен на орбиту вокруг нашего есте­ственного спутника Луны, но уже без Георгия Николаевича. На протяжении 15-ти месяцев имитатор трения передавал по телеметрии на Землю информа­цию о работоспособности твёрдого смазочного покрытия в дальнем космиче­ском пространстве. Трудно переоценить полученные результаты, в частно­сти, для нашего предприятия и, в целом, для научного понимания процесса трения в космосе.

Второму эксперименту не суждено было осуществиться.

В сентябре 1997 года на Первом Всемирном конгрессе по трибологии в Лондоне мне довелось сделать доклад по результатам испытания твёрдого смазочного покрытия в космическом пространстве. По признанию Президен­та конгресса это был один из лучших, проведённых до сих пор, эксперимен­тов по исследованию процесса трения в космосе.

Осуществлённый при горячей поддержке Георгия Николаевича Бабакина этот уникальный по длительности эксперимент на орбите вокруг Луны оказался единственным и неповторимым в мире.

Анализируя результаты испытаний образцов пар трения, полученных на наземных лабораторных установках и с помощью прибора ИТ на орбите вокруг Луны, можно сделать вывод об их удовлетворительной корреляции.

Это свидетельствует о том, что созданный в «бабакинскую эпоху» комплекс наземного оборудования, включающий вакуумные установки, измерительную аппаратуру, средства и приемы подготовки к испытаниям, а также методические разработки, позволяет проводить корректные наземные испытания отдельных механических узлов трения космического аппарата и агрегатов в целом, и с достаточной надежностью прогнозировать функциональные характеристики и работоспособность этих узлов в условиях эксплуатации космического пространства.

К.И.Вдовин

Вместе с Георгием Николаевичем Бабакиным в ОКБ С.А.Лавочкина в начале 50-годов была переведена большая группа опытных инженеров, которых, на мой взгляд, можно отнести к первой десятке лучших на то время специалистов страны по бортовым системам беспилотных аппаратов.

Г.Н.Бабакин возглавил отдел, созданный под новые задачи на базе небольшой лаборатории самолётного оборудования (ЛСО). В структуре отдела образовался ряд специализированных лабораторий, ранее также не присущих нашему предприятию. Лабораторию систем управления и стабилизации летательных аппаратов воз­главил Капырин Н.Д.; телеметрических измерений — Петров В.А.; лабораторию датчиков — Кобызев Н.П., группу теории полета и управления — Райх …

Сам Георгий Николаевич занимался исключительно научно-техническими проблемами. Его заместителю Вайнеру Ефиму Абрамовичу были поручены вопросы хозяйственной, социальной и общественной жизни маленького коллектива. На работу и с работы они постоянно ездили вместе на личном автомобиле Георгия Николаевича — «Москвиче-407», за что народ «окрестил» Бабакина персональным шофёром своего заместителя. Георгий Николаевич относился ко всем сотрудникам одинаково, независимо от возраста и уровня занимаемой должности, если охарактеризовать это отношение коротко — по-отечески. Будучи на­чальником отдела, далее главным конструктором, он оставался доступным и пред­сказуемым руководителем. Чиновничье чванство и высокомерие ему было чуждо. Главное для него была работа, и ей он отдавался беспредельно, творчески, с интере­сом. Дерзость его мысли поражала и окрыляла всех, кто трудился с ним вместе.

Периодом становления Г.Н.Бабакина как Главного конструктора лавочкинцев можно, пожалуй, все же считать период так называемого «смутного времени» — времени подчиненности нашего предприятия, директивно разобщенного на конструкторское бюро и завод, В.Н.Челомею, как филиалы его ОКБ-52. О негативном отношении наших сотрудников к этому эпизоду жизни коллектива уже достаточно хорошо рассказано авторами этой книги, но хочется особо подчеркнуть, что оно значительно проясняется при ближайшем знакомстве с творческим стилем, с уровнем и качеством челомеевских разработок. Такое гнетущее впечатление они производили не только на нас. Достаточно напомнить несколько высказываний людей, весьма пекущихся о мощи и жизнеспособности нашего государства. Так М.В.Келдыш, во время формирования кооперации для работ по «Бурану» произнес:

— Челомей не даст Вам работать. Если во главе поставить Челомея — с ним никто не захочет рабо­тать, у него нет союзников.

С.П.Королев не менее категоричен:

— С Челомеем я дел иметь не буду, потому что с ним не успеешь оглянутся, как он тебе «наложит в карман».

Д.Ф.Устинов «не уважал и не верил Челомею, считая его авантюристом», а И.В.Сталин однажды произнес:

— Мы Вам, товарищ Челомей, оказали большое доверие, поручив руководить работой в столь важной для нас области техники (ракета на базе ФАУ-1). Вы доверие не оправдали. По-моему Вы — авантюрист в технике, и мы не можем Вам больше доверять! Вам нельзя быть руководителем!

Тем не менее, при Н.С.Хрущеве опала была снята, и в сферу интересов быстро набирающего силу В.Н.Челомея попал высокопрофессиональный коллектив лавочкинцев, незадолго до этого лишившийся своего руководителя. Именно тогда и стал признанным лидером лавочкинцев Г.Н.Бабакин, сумевший по «сырым» разработкам не только с честью завершить выполнение очень важных для страны оборонных заказов, но сохранить и совершенствовать уникальную «конструкторскую школу С.А.Лавочкина». Более того, настолько упрочить ее позиции в глазах людей, принимающих судьбоносные решения, что не возникло никаких сомнений в правомерности передачи в НПО им.С.А.Лавочкина престижных в то время тематик создания автоматических космических аппаратов для исследования Луны и планет Солнечной системы и военных спутников для системы СПРН.

Начался новый этап в жизни фирмы — космический. И ранее «неформальный лидер» Георгий Николаевич Бабакин, получив официальный статус Главного конструктора, со свойственной ему увлеченностью и ответственностью стал осваивать «курс молодого бойца». Его партнерами и, зачастую, одновременно оппонентами в решении научно-технических проблем, связанных с полетами к другим небесным телам, являлись руководители смежных по кооперации предприятий и организаций, уже успевшие в большинстве «сказать свое слово по продвижению человечества в Космос» и, поэтому, нередко считающие свое мнение более весомым. Остальные же, менее маститые, также не прочь были задействовать периодически мощь какого-либо «третейского судьи», например, — С.П.Королева…Но и эта наука не стала для него непреодолимым бастионом.

Достаточно вспомнить напряженнейший этап создания «лунников» третьего поколения. Заводские испытания шли с задержкой, в основном по вине смежников. Тем не менее, в Министерстве прорабатывался вопрос о замене именно Главного конструктора головной фирмы — то есть НПО им.С.А.Лавочкина. Об этом догадывался коллектив, знал сам Георгий Николаевич. Но никогда эти знания не проявлялись внешне, не проявились в отношениях с людьми, с которыми он вместе выполнял столь важную государственную задачу — ведь в то время во всю «раскручивалась» лунная гонка, и личные амбиции он должен был направить в русло выполняемой задачи, проблемы личного характера отодвинуть на второй план. Нам оставалось только удивляться стойкости и выдержке Георгия Николаевича и посильно, со всей ответственностью выполнять возложенные на нас задачи. Итог известен — именно автоматические космические аппараты Г.Н.Бабакина сумели поддержать сильно пошатнувшийся авторитет СССР как лидирующей в освоении космического пространства державы, доставив на Землю образцы лунного грунта и комплексно исследовав лунные породы при контактном перемещении по ее поверхности.

Эта победа за счет мужественно скрытого колоссального внутреннего напряжения не могла не сказаться на его здоровье. К сожалению, это удел многих людей до конца отдающих себя «делу, которому служат».

Георгия Николаевича смело можно поставить в ряд великих деятелей науки и техники прошедшего столетия, таких как Курчатов, Королёв, Лавочкин, Янгель и другие не менее известные в мире «люди-генераторы» прогрессирующего развития нашего государства. Их жизнь была коротка, стремительна и не превышала шести десятков лет по причине высочай­шей загруженности, беспредельной ответственности и самоотдаче в работе.

И.Л. Федоров

В одном из сеансов связи в конце четвертого лунного дня луноход подготавливали к лунной ночи. Выбрали место для стоянки. Перешли к заключительным операциям — дозированными поворотами развернуть луноход так, чтобы получить максимальный ток заряда от солнечной батареи при выходе Солнца на следующий лунный день. Водитель выдает команду на поворот, получаем ответную квитанцию о прохождении команды на борт, а бортинженер докладывает…, что движения колес нет. Это подтверждается на ВКУ — поворота нет. Проверяем все системы. Ситуация почти критическая ВКУ — поворота нет. Проверяем все системы. Ситуация почти критическая — большая вероятность потери космического аппарата. Специалисты докладывают о нормальной работе своих систем, но блок автоматики шасси не исполняет ни одну команду.

Анализируем все варианты, а мне вспоминается, что подобное было на комплексных испытаниях лунохода в цеху. Тогда по настоянию Г.Н. Бабакина экипаж лунохода был включен в состав проверочных бригад, и мы участвовали в этой работе.

Как-то ночью (работа проводилась в три смены круглосуточно, и в каждую смену включали по два-три человека из экипажа) возникла подобная ситуация: блок автоматики шасси оказался заблокирован ложным сигналом, и испытания невозможно было продолжить. Только сняв питание с сеансной шины, удалось этот ложный сигнал убрать.

Поэтому я предложил прервать сеанс связи, а затем, минут через пять, вновь включить борт лунохода. Предложение было принято. «Луноход-1» продолжил свою работу.

К.К. Давидовский

Оценка нашего скромного вклада в космический эксперимент, которую дал Главный конструктор, скрывать не буду, была приятна. Но нужно быть справедливым: своей работой во многом мы обязаны в первую очередь ему. И это сказано не ради красного словца. Георгий Николаевич, как никто, умел создать правильную рабочую обстановку. Здесь и разработка методики нашего обучения, и своевременное подключение нас к испытаниям лунохода на всех этапах, и непосредственное участие в создании ПУЛа и лунодрома, и приобретение навыков дистанционного управления луноходом, определение функций каждого члена экипажа. А подключение нас по его инициативе к управлению нам. Мы не чувствовали себя людьми «со стороны». Георгий Николаевич, а вслед за ним, конечно, и его помощники способствовали тому, чтобы мы в короткое время стали полноправными членами их коллектива. Во всем мы ощущали его непременную доброжелательность.

Когда первый раз мы въехали в кратер, случайно, неожиданно для всех, мы немножко растерялись… Поиск нужного решения затянулся. Скрывать не буду, мы ощущали, как говорится, своими затылками дыхание особо нетерпеливых, которых в нашу комнату набилось порядочно. Это нас тяготило, и думать стало совсем трудно…

Я не против советов вообще. Грамотный, поданный вовремя совет, конечно же, облегчает жизнь. Но тут особый случай. Почти каждый считал себя вправе давать совет, находя его лучшим. Один говорит: «Давай вперед», другой: «Сначала развернись», а третий… Слушаешь их, голова кругом идет, сосредоточиться невозможно, да и замечания этим людям не сделаешь. Советы-то их от души. Искренние.

И тогда Георгий Николаевич, который все время молчал и только слушал, вдруг сказал:

— Прошу всех выйти из помещения. Да-да, — подтвердил свое решение, заметив, что кое-кто не тронулся даже с места, посчитав, видимо, что его это не касается. — Всех без исключения… Я тоже уйду. Экипаж подготовлен хорошо, и не доверять ему, у нас нет оснований. Он справится сам, а произойдет это часом позже или раньше, не принципиально. Прошу!

И вышел.

Обидно, что наше сотрудничество продолжалось недолго

В. Г. Самаль

Георгий Николаевич Бабакин отличался исключительной человечностью и человеколюбием. Он полностью отдавал себя работе по созданию межпланетных и лунных станций. Он умел заразить и воодушевить коллектив не только своей фирмы, но и смежников. Кроме того, что он прекрасно владел теорией, он был величайшим практиком, талантливым конструктором космической отрасли.

Всем членам экипажа, естественно, наиболее близка совместная работа с Бабакиным по управлению самоходным лунным аппаратом «Луноход-1» — выпестованным детищем Георгия Николаевича и его сподвижников. Мне, как штурману лунохода, особенно было приятно работать с Главным конструктором, и я так подчеркнуто выделяю наше взаимодействие и взаимопонимание с ним на этапах подготовки и, тем более, управления луноходом, потому что именно в эти психологически наиболее напряженные и ответственные периоды нашей совместной работы он считал нас равными, уважительно к нам относился, как и мы к нему. Обидно, что наше сотрудничество продолжалось недолго.

Думается, что если бы был жив Георгий Николаевич Бабакин в наше время, то были бы у нас теперь не только лунные, но и марсианские научные базы, обслуживаемые нашими прекрасными самоходными аппаратами. И было бы грешно и непозволительно замалчивать наши уже свершенные достижения и успехи по освоению космического пространства и изучению планет Солнечной системы с помощью автоматических межпланетных станций и десантируемых многофункциональных исследовательских зондов, как это стыдливо делается практически все последнее десятилетие.

М. Л. Лев

«Луна-9» (31.01.66-04.02.66). Радиальная скорость объекта медленно снижалась. Есть касание! На осциллографах двух комплектов приемной аппаратуры Я-382 станции появился устойчивый радиосигнал. Впервые в мире осуществлена мягкая посадка и передача на Землю панорамы лунной поверхности.

На расширенном заседании ГОГУ, подведя итог свершившегося, поздравив всех присутствующих, Георгий Николаевич Бабакин сказал:

— Этот успешный запуск мы посвящаем светлой памяти СПК. (Сергея Павловича Королева — ред.)

Все встали и минутой молчания почтили его память.

Вечером в местной столовой был дан импровизированный торжественный ужин для счастливых покорителей космоса.

1966 год явился самым интенсивным по числу успешно реализованных программ.

Летом 1966 года Г.Н.Бабакин обратился к моему руководству с просьбой подготовить перечень замечаний по работе

аппаратуры станции и доложить о них на предстоящем совещании. Мне пришлось впервые выступать в НПО им.С.А.Лавочкина, в кабинете Главного конструктора, перед ним, Председателем Госкомиссии, руководителями промышленности, руководителем ГОГУ. Цель — повышение аппаратурной надежности станции к очередному запуску — была достигнута.

Там же, в 1968 году, я представлял Георгию Николаевичу только что отобранных членов экипажа лунохода. В начале беседы, обращаясь к ним, он спросил:

— Чем вас привлекает Космика?

Именно так сказал он — Космика.

Последовали ответы на поставленные вопросы. Г.Н.Бабакин рассказал о предстоящем эксперименте, наметил задачи, пожелал творческих успехов. Подчеркнул необходимость разработки технического задания на лунодром для его быстрейшего строительства.

Совместно разработанное техническое задание прошло согласование с Центральным проектным институтом. Вскоре был построен лунодром, и экипаж приступил к тренировкам.

Все участвовавшие в управлении объектами — гражданские лица и военные, представители смежных предприятий и научных организаций — относились к Георгию Николаевичу подчеркнуто уважительно. Каждый из них и сам по себе был настоящим профессионалом, бесконечно влюбленным в свою профессию, являлся специалистом с большой буквы. Но Георгий Николаевич Бабакин по-доброму относился к людям, и они отвечали ему взаимностью.

Благодаря его творческому гению отечественные исследователи космоса достигли величайших результатов в деле освоения дальнего космического пространства.

Н.Я. Козлитин

Мне хотелось бы выделить две, как мне кажется, наиболее ярко выраженные черты характера Г.Н. Бабакина. Первая — его высокочеловеческое, я бы сказал отеческое, отношение к подчиненным. Это я отношу, прежде всего, к членам экипажа. Когда мы впервые появились на его фирме, Георгий Николаевич принял нас, подробнейшим образом обрисовал наши задачи, этапы нашей подготовки и сам провел нас по цехам, познакомил с конструкторами-разработчиками, показал, на какой стадии готовности находится луноход. При этом добавил, что ежедневно на утренней летучке он заслушивает доклады о проделанной работе, о выполнении графика, и поэтому с завтрашнего дня он приглашает всех нас на эти летучки. Мы должны быть в курсе всех «луноходных» дел, изучить все системы лунохода и участвовать в его испытаниях. После этого он пригласил нас на обед в столовую, которая размещалась на втором этаже в малом зале. Вот так состоялось наше знакомство и с главным конструктором и с фирмой, где нам пришлось с тех пор работать. Внимание к нам со стороны Георгия Николаевича заставляло нас как можно лучше подготовиться к управлению луноходом, и мы ловили каждое слово О.Г.Ивановского на его лекциях и конструкторов-разработчиков при общении с ними на их рабочих местах.

Вторая черта Георгия Николаевича — высокая ответственность за дело. Мне вспоминается такой случай. В сентябре 1970 года осуществлялся полет на Луну за грунтом. Посадка прошла успешно, бур сработал тоже нормально, и грунт был загружен в спускаемый аппарат возвратной ракеты. Старт с Луны был назначен на 21 сентября. Но была одна проблема: в районе посадки «Луны-16» температура была низкая, около минус ста пятидесяти градусов по Цельсию — как на работоспособности аппаратуры отразятся условия лунной ночи, волновало всех и, прежде всего, Георгия Николаевича. На заседании ОТР было принято решение: периодически, с интервалом в один час на несколько минут включать передатчик и по телеметрии оценивать динамику изменения температуры в приборном отсеке. Для выполнения этой задачи оставили в группе управления М.А. Льва и меня, а в группе анализа А.Ю. Дихтярука.

— А остальным всем идти отдыхать, в том числе и Вам, Георгий Николаевич, — сказал руководитель Главной оперативной группы управления А.А. Большой. — Пойдемте, Георгий Николаевич, ребята сами справятся.

Все ушли, а мы через некоторое время приступили к выдаче команд. А. Дихтярук принимал и обрабатывал телеметрию в другой комнате. Обычно после обработки информации он приходил к нам в группу управления и сообщал результаты. Около трех часов ночи мы провели очередной сеанс, прошло достаточно времени, а его нет и нет. Тогда я пошел к нему в комнату группы анализа. Открываю дверь, Алексей стоит посередине комнаты, и я с порога спрашиваю:

— Как у нас дела?

— А вот смотрите, — слышу голос слева от меня.

Тут я увидел, что за столом с графиком температур сидит Георгий Николаевич. И он продолжает:

— Видите, до выдачи команд температура была ниже нуля, а после выдачи — приняла положительное значение, значит, правильное мы приняли решение.

Чувствуется, что он так и не смог уснуть, пришел, убедился, что все нормально и через некоторое время покинул нас. А утром, когда все пришли на сеанс старта с Луны, ребята спрашивали меня:

— Как ты добился того, что сам Главный докладывает тебе о состоянии объекта?

Вот таким был Георгий Николаевич в отношении и к людям и к работе.

Он принял творческий факел как эстафету…

Кекин В.В.

Рассказывая о созидательной деятельности таких людей, как Георгий Николаевич Бабакин, очевидно следует напомнить, что одним из важнейших этапов процесса создания ракетно-космической техники являются ее так называемые натурные или летно-конструкторские испытания. То есть работа в условиях полигона или космодрома — местах в достаточной степени изолированных, удаленных от, по крайней мере крупных, населенных пунктов с тем, чтобы испытания не привели к катастрофам и неоправданным жертвам среди местного населения. В середине прошлого столетия, в годы, именуемые началом космической эры, такие полигоны как Сары-Шаган, Владимировка, космодромы Байконур, Плесецк уже достаточно хорошо были оборудованы для обеспечения своей основной задачи — проведения ракетных пусков, но отнюдь не для комфортного проживания самих испытателей. Например, при отработке зенитно-ракетного комплекса «Даль» на одной из площадок Сары-Шагана, распложенного в казахстанской пустыне Бет-пак Дала, жили в палатках, бараках. Вода на пусковой площадке — привозная. По воскресеньям в кузовах грузовиков возили купаться на озеро Балхаш. Но после трехчасового возврата по пыльной степи на площадку удовольствие от купания пропадало. С точки зрения питания — в озере было много рыбы, а в степи много сайгаков, так что с мясом и рыбой у нас было все в порядке.

На полигонные испытания от предприятия командировались группы специалистов, так называемые бригады, обеспечивающие их подготовку и проведение, способные оперативно принимать решения по корректирующим доработкам, отладочным и ремонтным работам вводимой в строй техники, изменению идеологии программ и технологии проводимых проверок. Командировки были многомесячные, тяжелые, но люди работали с энтузиазмом. И главным стимулом для них, пожалуй, были все же не деньги, хотя по тем временам достаточно большие — 500 рублей на 30 дней (в ценах 1961 года), а собственный неподдельный интерес к выполняемой работе.

Руководители, особенно Г.Н.Бабакин, достаточно много внимания уделявший этапу летно-конструкторских испытаний «Дали», а затем и доведению «до ума» челомеевских разработок, жили в условиях, не так уж сильно отличающихся от условий быта своих сотрудников. Следует заметить, что в те годы у С.А.Лавочкина пошаливало сердце, но он был вынужден летать в Сары-Шаган. В последний его приезд провели демонстрационные испытания «четырехсотки» — ракеты зенитно-ракетного комплекса «Даль». Испытания прошли успешно — цель была сбита. Но и… Этот успешный пуск был очень волнительным и эмоциональным для Лавочкина. Натруженное сердце генерального конструктора не справилось с переполнявшими его эмоциями. Это случилось на полигоне, в ночь на 9 июня 1960 года. На шестидесятом году оборвалась его яркая, но, к сожалению, короткая жизнь.

Его жизнь — творческий факел, который как эстафету принял Георгий Николаевич Бабакин. Судите сами — за шесть лет: «мягкая» посадка на Луну и на Марс, первый искусственный спутник Луны, доставка на Землю образцов лунного грунта, луноход, проложивший на поверхности естественного спутника Земли свои первые «земные» борозды. Реализована фантастически сложная задача — выстрел ракетой с Луны в сторону Земли, «в копеечку», да так, чтобы «шарик» (спускаемый аппарат) угодил «в десятку» — в заданный район территории нашей страны. Что было, то было! А.П.Сурин, в то время — первый секретарь Химкинского ГК КПСС, по этому поводу изволил пошутить:

— Американцы добывали лунный грунт вручную, а мы — автоматически.

Когда возвращенный с Луны «шарик», обожженный плазмой при прохождении плотных слоев атмосферы, но сохранивший столь ценную капсулу с лунным грунтом, доставили под надежной охраной и на бронетранспортере на завод (в то время НПО им.С.А.Лавочкина именовалось машиностроительным заводом — Ред), в цехе состоялся митинг. На импровизированной трибуне присутствовало все заводское начальство и высокие гости: президент Академии наук СССР М.В.Келдыш, отраслевой министр С.А.Афанасьев и другие.

Во время митинга в кабинете Г.Н.Бабакина зазвонила «кремлевка» (телефон специальной связи АТС-2). Абонент, не представившись, попросил к телефону главного конструктора, министра или президента Академии наук. Никого не оказалось — все на митинге. У курьера М.А.Титовой истощилось терпение отвечать на вопросы «Где начальство?». Далее последовал диалог:

— Кто звонит?

На том конце провода отвечают:

— Звонит Брежнев.

— Какой Брежнев?

— А что, у вас есть еще свой Брежнев?

— Да, у нас есть Брежнев. Заместитель министра.

Этим разговор и закончился.

Только когда Г.Н.Бабакин, С.А. Афанасьев, М.В.Келдыш и все их сопровождающие направились после митинга в бабакинский кабинет, расположенный в главном корпусе ОКБ, на лестничном пролете их встретила взволнованная Титова, возбужденно восклицая:

— Георгий Николаевич! Я сейчас разговаривала с самим Брежневым!

Видимо, все же дошло…

В ушедшем столетии вообще всплески интереса со стороны руководства страны к тематике нашего предприятия были вещью если не совсем обыденной, то все же довольно частой: Сталин — послевоенные самолеты «Ла», Берия — С-25, Хрущев — «Буря», Хрущев, Брежнев — «лунная гонка», Горбачев — «Вега».

Интерес возникал, но главенствующую роль все же играла «конъюнктура момента», и он достаточно быстро угасал … до следующего всплеска.

Пожалуй, лишь один из немногих из этой категории обладающих реальной государственной властью людей всегда, занимая любой государственный или высшего уровня партийный пост, целиком и полностью осознавал мощь и новаторскую сущность, величайшие потенциальные возможности коллектива лавочкинцев, ставших с переходом на космическую тематику бабакинцами. Это — Дмитрий Федорович Устинов. Понимание не исключало и жесткий контроль и необходимую поддержку голов ной фирме, объединяющей в реализации амбициозных проектов десятки, сотни предприятий и организаций, разбросанных практически по всей территории нашей в ту пору огромной страны, а затем и за ее пределами. И все это вместе было чрезвычайно важно для взявшего на себя столь ответственное бремя — роль лидера одного из направлений отечественной космонавтики — Георгия Николаевича Бабакина.

Карачевский В.Н.

Решение еще одной важнейшей для человечества проблемы стало возможным благодаря «космическим роботам», созданным под руководством Георгия Николаевича Бабакина. Речь идет об изучении влияния «жизнедеятельности» Солнца на процессы, происходящие на Земле, причем не только природные, но и определяемые техническим развитием земной цивилизации, так называемые техногенные процессы. То, что значение этого влияния весьма велико, понятно каждому, каждый из нас ежедневно и ежечасно в той или иной степени испытывает его на себе. Более того, с увеличением багажа наших знаний о закономерностях земного существования, с внедрением в повседневную жизнь все большего количества технологий, связанных с использованием электроники и космического пространства, оценка его роли все более и более возрастает.

Но механизм природного взаимодействия, так называемый механизм солнечно-земных связей, несмотря на долгую историю его изучения, так до конца и не познан. Ученые пока еще не могут воссоздать его модель, которая позволила бы, фиксируя те или иные процессы, происходящие на Солнце, гарантированно спрогнозировать ответную реакцию Земли. Использование для этих целей только наблюдений и исследований с земной поверхности становилось явно недостаточным. Революционный шаг в этом направлении могла бы дать информация, получаемая из припланетной области, с регистрирующей аппаратуры, «вынесенной» с поверхности на специально сформированные околоземные орбиты.

С началом космической эры решение такой задачи стало вполне реальным. Но ее надо было выделить из общего, весьма объемистого, «портфеля заказов» со стороны ученых самых различных специализаций и приобщить ее к статусу первоочередных.

Этими то вопросами и занимался наш Главный конструктор параллельно с разработкой специализированного автоматического космического аппарата — настоящей научно-исследовательской лаборатории — получившего впоследствии наименование «Прогноз». Также было совершенно очевидно, что предлагаемая исследовательская работа должна носить системный характер, то есть, в ней должна участвовать серия спутников, в какие-то моменты сменяющих друг друга, в какие-то — задействованных одновременно.

Возможность решения такой интереснейшей научной задачи не могла не привлечь внимания зарубежных ученых. В «бабакинский период» первыми воспользовались ею ученые Франции, Швеции, Чехословакии.

В результате многочисленных согласований, обсуждений, уточнений, утверждений, в которых самое непосредственное участие принимал Георгий Николаевич, с отечественными министерствами и ведомствами, в том числе, с Академией наук, ВПК при СМ СССР, Минобщемашем, Минвузом, Минздравом, Главгидрометеослужбой и т.д. и нашими, достаточно редкими для космонавтики того времени, зарубежными партнерами была сформирована общая программа «Комплексных исследований солнечной активности и ее влияния на околоземную среду с помощью высокоапогейных спутников Земли «Прогноз»». Далее с отечественными и зарубежными учеными осуществлялась проработка конкретных программ исследований в области солнечно-земной физики и состав комплексов научной аппаратуры под эти программы.

За период проведения работ по теме «Прогноз» под личным руководством Бабакина решены сложные технические проблемы, связанные с обеспечением:

● существования спутников на эллиптических орбитах с апогеем 200-250 тыс.км;

● постоянной ориентацией спутников на Солнце;

● непрерывной записи научной информации на запоминающие устройства;
а также с разработками систем:

● энергопитания;

● обеспечения тепловых режимов;

● антенно-фидерных устройств;

и созданием унифицированной конструкции спутника, позволяющей производить установку комплекса научной аппаратуры в разных вариантах.

Первый аппарат «Прогноз-1» «заступил на вахту» 14 апреля 1972 года. Всего на околоземные орбиты с 1972 по 1996 год были выведены 12 космических аппаратов этого типа, в том числе два «Прогноза-М2» проекта «Интербол», которые явились логическим продолжением системы, созданной под руководством Г.Н.Бабакина.

Космические аппараты «Интербол 1 и 2» были выведены на орбиты соответственно 3 августа 1995 года и 29 августа 1996 года.

Космический аппарат «Интербол-1» в течение 5 лет и 2 месяцев, а космический аппарат «Интебол-2» в течение 2 лет и 4 месяцев проводили успешное выполнение программы научных исследований солнечно-земной физики, получение информации для службы контроля, прогноза и обеспечения радиационной безопасности, реализации совместных программ по международному сотрудничеству.

Бабакинский импульс,
сформировавший «Орбиту»

Извольская М.И.

В предшествующих главах неоднократно упоминалось о том, что Георгий Николаевич Бабакин, придя в ОКБ Лавочкина, достаточно много внимания уделял повышению образовательного уровня желающих в области систем автоматического управления, вплоть до переквалификации их на эту специальность. То шла речь об инженерно-техническом составе. Но в структуре Машиностроительного завода, насчитывающего в те годы значительно более десятка тысяч сотрудников и являющегося градообразующим предприятием подмосковных Химок, значительную долю составляла рабочая молодежь. Космонавтика в «бабакинский период» была бурно развивающимся, престижным направлением человеческой деятельности, и отдел кадров не ведал проблем с отбором лучших из пытающихся устроится к нам на работу.

Еще, по крайней мере, две характерные черты того времени. Одна из них — молодежь стремилась получить образование и не ограничивалась средним или средним специальным, а рассчитывала на высшее. Причем лавочкинцы, естественно, на созвучное с профилем специализации родного предприятия. Вторая — руководителями большинства производственных подразделений (цехов, вспомогательных служб и отделов) были люди, занимавшие эти должности благодаря своим великолепным организаторским способностям, большому производственному опыту, что называется, «выросшие на своих рабочих местах», но не получившие соответствующей вузовской подготовки. Кстати, и сам Георгий Николаевич окончил заочный институт только через шесть лет после перехода к Лавочкину.

Глубокое понимание Георгием Николаевичем важности формирования, воспитания и профессионального роста собственных кадров, ощущение им нюансов разумного сочетания при этом практической и теоретической подготовки, более того, обязательности привнесения новейших научных идей в программы обучения требуемых предприятию специалистов сделали вполне разумным и логичным найденный компромисс интересов: глобальных — предприятия и личных — его сотрудников. Этим компромиссом стало создание при Машиностроительном заводе им.С.А.Лавочкина территориального филиала Московского авиационного института им.С.Орджоникидзе. Сокращенная программа обучения позволила многим «выдвиженцам» стать дипломированными инженерами. Учащейся рабочей молодежи жизнь облегчалась тем, что большая часть занятий проходила в специально оборудованных аудиториях на территории предприятия, исключение составляли лишь лабораторные работы. Занятия проводили преподаватели основного МАИ. Специализированные курсы, относящиеся к космическому машиностроению, совместно — преподаватели основного МАИ и ведущие специалисты нашего предприятия. Позже филиал был переименован в территориальный факультет «Орбита», при нем были организованы филиалы кафедр «Проектирование космических аппаратов» и «Технология космического машиностроения». С момента образования и многие последующие годы филиал, а затем факультет, возглавлял Матвей Ефимович Каценеленбоген, кадровый лавочкинец, много сил и энергии отдавший формированию и развитию факультета.

назад