Чем дальше в историю уходит удивительный по своей насыщенности дерзновенными проектами и выдающимися открытиями период 1960-70х годов прошлого столетия, тем острее осознаешь свою счастливую сопричастность этому незабываемому времени и радость общения со многими замечательными людьми — учеными и конструкторами, с кем довелось вместе работать над решением сложнейших проблем. К таким людям несомненно принадлежал Георгий Николаевич Бабакин.

Период нашего знакомства и тесного общения пришелся на чрезвычайно активную и плодотворную пору в изучении Луны и планет Солнечной системы в 1960-1970х годах, когда государство энергично поддерживало эти исследования, и Советский Союз занимал здесь ведущие позиции. Возглавляя отдел планетных исследований и аэрономии в Институте прикладной математики АН СССР (ныне ИПМ им. М.В. Келдыша РАН), я одновременно активно участвовал в разработке и осуществлении программы космических исследований в стране, будучи Ученым секретарем Междуведомственного научно-технического совета по космическим исследованиям (МНТС по КИ при АН СССР), на который были возложены эти ответственные задачи. Возглавлял Совет Президент Академии наук СССР академик М.В. Келдыш, он же был директором созданного им в начале 50-х годов ИПМ. В состав МНТС по КИ, входили крупные ученые и Главные конструктора, в их числе был Г.Н. Бабакин.

Он, можно сказать, стремительно «ворвался в космос», когда в 1965 г. распоряжением Правительства работы по лунно-планетным исследованиям были переданы из КБ С.П. Королева в НПО им. С.А. Лавочкина, а Г.Н. Бабакин назначен Главным конструктором. Громадный технический опыт и высокая производственная культура авиационного предприятия позволили в кратчайшие сроки успешно продолжить лунную программу Е6, и уже в 1966 г. автоматическая станция «Луна 9» осуществила мягкую посадку на Луну, передав на Землю высококачественную панораму ее поверхности и определив механические свойства лунного грунта. Следующей после «Луны 9» крупной вехой в изучении Луны стало создание и успешный запуск ее первого искусственного спутника — станции «Луна 10», с борта которой был определен характер поверхностных лунных пород путем измерения естественной радиоактивности содержащихся в них урана, тория и калия. По своему составу лунные породы оказались хорошо известными аналогами земных базальтов, в отличие от предполагавшихся гранитов. В совокупности с данными по отражательной способности (альбедо) различных областей Луны, это позволило существенно уточнить лунную геологическую карту.

Особую остроту вопросы отечественной лунной программы приобрели после того, как стал очевидным наш проигрыш США в гонке за высадку человека на Луну. Надо было что-то срочно противопоста-вить американцам, что имело важное политическое значение. И здесь на первое место вышло КБ Г.Н. Бабакина. По его предложению, активно поддержанному М.В. Келдышем и получившему одобрение руководства страны, срочно стало создаваться новое поколение лунных аппаратов для автоматического забора лунного грунта и дистанционного управления с Земли самоходной тележкой. Полеты наших автоматических станций «Луна 16, 20, 24», доставивших образцы лунных пород из морских и материковых районов Луны, многомесячная работа передвижных лабораторий «Луноход 1 и 2», внесли громадный вклад в изучение нашего естественного спутника и системы Земля-Луна. Сами же аппараты по своему техническому совершенству оказались уникальными, до сих пор не повторенными нигде в мире.

Навсегда запомнился день 24 сентября 1970 г., когда автоматическая станция «Луна-16» доставила на Землю контейнер с образцами лунных пород из Моря Изобилия. Я помню сияющие счастьем глаза Георгия Николаевича, проведшего в кабинете несколько бессонных ночей, его слегка растерянный голос, когда ему позвонил и поздравил с успехом Секретарь ЦК КПСС Д.Ф. Устинов. А сам этот бесценный груз ночью, в сопровождении милицейского эскорта, был доставлен из НПО им. С.А. Лавочкина в заранее специально оборудованную лабораторию в Институте геохимии и аналитической химии им. В.И. Вернадского, где было произведено вскрытие контейнера. Вскоре после того, как «высокое начальство» увидело, как выглядит грунт с Луны, начались его систематические научные исследования, к программе которых вскоре добавились также породы из других районов Луны.

Но, пожалуй, наиболее тесно меня сблизила с Г.Н. Бабакиным программа исследований Венеры, многолетнее успешное осуществление которой началось с исторического полета автоматической станции «Венера-4» в октябре 1967 г. Незадолго до этого Мстислав Всеволодович Келдыш поручил мне заниматься координацией этих работ по линии МНТС по КИ. Тогда же он одобрил идею, чтобы в ИПМ были начаты работы по проведению ряда экспериментальных исследований планет, для чего создал в структуре моего отдела специальную лабораторию, одновременно порекомендовав проводить эти работы в тесном контакте с НИИ тепловых процессов (бывший НИИ-1, а теперь Центр М.В. Келдыша). Эта инициатива определила на долгие годы мое плодотворное сотрудничество в этой и целом ряде других областей космических исследований с академиком В.С. Авдуевским, который, как и многие другие наши выдающиеся ученые, исключительно высоко ценил Г.Н. Бабакина.

Спускаемый аппарат станции «Венера-4» впервые в мире совершил спуск на парашюте в атмосфере этой загадочной планеты на ее ночной стороне и передал на Землю уникальные научные данные о температуре, давлении, плотности и химическом составе ее газовой среды. Они привели к открытию у Венеры чрезвычайно плотной атмосферы, состоящей почти целиком из углекислого газа, практически лишенной кислорода и воды, с температурой у поверхности около 500°С и давлением почти 100 атм. Оказалось, что ближайшая к Земле планета — это удивительный, совершенно необычный мир. Если вспомнить, что до полета «Венеры-4» сведения об атмосфере Венеры были крайне ограниченными и неопределенными (например, оценки поверхностного давления по разным моделям различались более чем в сто раз, от долей до нескольких сот атмосфер), а основной атмосферной составляющей считался азот, то важность полученных нами данных было действительно трудно переоценить. Наши последующие эксперименты на аппаратах «Венера» с более совершенными комплексами научных инструментов полностью подтвердили эти результаты, окончательно опровергнув существовавшие представления о Венере, как о двойнике Земли.

С полета «Венеры-7», который был не совсем удачным, начались посадки наших спускаемых аппаратов на дневную сторону Венеры. На необходимости решения этой сложной научно-технической задачи настаивал М.В. Келдыш, и я несколько раз обсуждал пути ее решения с Г.Н. Бабакиным. Помню, как в один из своих приездов в ОКБ осенью 1969 г., где я в те годы бывал практически ежедневно, зайдя в кабинет Георгия Николаевича, я застал его склонившимся над чертежами в окружении сотрудников. Увидев меня, он вдруг выпрямился и, взглянув на меня, произнес: «Ну, есть тебе дневная сторона!». Решение проблемы, упиравшееся в обеспечение надежности радиосвязи с Землей посадочного аппарата из района утреннего терминатора почти на краю диска планеты (у лимба) было нетрадиционным и найдено специалистами благодаря объявленному Г.Н. Бабакиным денежному вознаграждению за лучшую идею. И она была найдена — предложена дополнительная (дублирующая основную) антенна почти с горизонтальной диаграммой направленности, отстреливаемая от аппарата после его посадки — мы любовно называли ее «сковородкой». Аналогичная конструкция использовалась и в 1972 г. на «Венере-8», полностью выполнившей намеченную программу исследований.

Оригинальные конструкторские разработки и технические решения обеспечили на многие годы вперед наше безусловное лидерство в исследованиях Венеры, в том числе с использованием космических аппаратов нового поколения. Во многом это было предопределено и тем огромным вниманием, которое Г.Н. Бабакин уделял тщательной наземной отработке изделий. По инициативе В.С. Авдуевского и при всесторонней поддержке Г.Н. Бабакина нами был создан на территории ОКБ и завода специальный стенд, на котором полностью имитировались условия спуска посадочного аппарата в атмосфере Венеры. Это обеспечило, в частности, вместе с комплексом целого ряда оригинальных мероприятий, выдающееся техническое достижение — работу посадочных аппаратов на поверхности Венеры в исключительно тяжелых условиях окружающей среды. В результате удалось передать на Землю сперва черно-белые, а затем и цветные панорамы поверхности, измерить элементный состав и физические свойства поверхностных пород, освещенность и скорость ветра, а в процессе спуска аппаратов изучить свойства и состав облаков.

В исследованиях Марса упор был сделан на проведении телевизионной съемки поверхности и изучении ее топографических особенностей, на комплексном изучении атмосферы путем дистанционных (с орбиты) и прямых измерений с посадочных аппаратов. К сожалению, наша марсианская программа оказалась менее успешной, чем исследования Венеры, и Георгий Николаевич это глубоко переживал. Большим разочарованием для всех нас было то, что после успешной посадки на поверхность аппарата «Марс-3» в 1971 г. связь с ним прекратилась всего через 20 секунд, поэтому никаких измерений и съемки панорамы осуществить не удалось. Неудачей окончилась и попытка повторить этот эксперимент с аппаратом «Марс-6» в 1974 г., хотя на этот раз на Землю впервые в мире были переданы уникальные данные о параметрах атмосферы Марса, измеренные в процессе спуска. Ряд важных данных был получен также со спутников Марса «Марс 3 и 5», что в совокупности с результатами американских измерений на аппаратах «Маринер 9», а позднее на «Викингах 1 и 2», позволило значительно расширить существовавшие представления об этой планете.

Напомню, что с оперативного обмена данными измерений на «Марсе-3» и «Маринере-9» началось наше ограниченное сотрудничество с американцами в изучении планет, в рамках подписанного в 1971 г. в Москве М.В. Келдышем и Дж. Лоу. Соглашения между АН СССР и НАСА о сотрудничестве в исследованиях космического пространства, Луны и планет Солнечной системы. Как раз в один из дней проведения этой встречи, 4 августа 1971 г., когда в здании Академии наук обсуждались программа и пути сотрудничества, пришла трагическая весть о внезапной кончине Г.Н. Бабакина. Незадолго до этого, на одном из приемов, он сидел рядом с моей женой и долго с ней беседовал. Она мне потом сказала, что вид Георгия Николаевича ее крайне обеспокоил, а сам он признался ей, что, хотя недавно родившийся внук доставляет много радости, дома не удается по-настоящему отдыхать.

Он буквально сжег себя, уйдя из жизни совсем молодым, полным творческих планов и задумок, которые постоянно обсуждал с коллегами, щедро делясь идеями и мечтая воплотить их в жизнь. Удивительно, что всего лишь за шесть лет его руководства КБ НПО им. С.А. Лавочкина было создано полтора десятка первоклассных автоматических аппаратов, которыми по-настоящему может гордиться отечественная и мировая наука. Георгий Николаевич был, несомненно, талантливым ученым, но, в первую очередь, он был великолепным инженером и отличным организатором. Его инженерное чутье, громадный опыт создания сложных и уникальных автоматических систем, способность находить нетрадиционные решения и смелость в их осуществлении обеспечили успех многих проектов. Его отличали широта интересов, глубина мышления, доброе и уважительное отношение к людям. Заносчивость, высокомерие были ему просто чужды, даже когда пришли признание, внимание высокого начальства, награды и премии. Общаться с ним всегда было по настоящему интересно. Он буквально загорался, когда возникали интересные задачи, оригинальные решения. Иногда мне приходилось обсуждать с Г.Н. Бабакиным возникавшие спорные вопросы, связанные с обеспечением порой противоречивых требований к программе совместной работы научных приборов на борту космического аппарата, и он всегда помогал. Свои задумки и планы Георгий Николаевич стремился, прежде всего, обсудить с М.В. Келдышем, к которому относился с глубочайшим уважением. В свою очередь, М.В. Келдыш высоко ценил талант и энтузиазм Г.Н. Бабакина и оказывал ему всяческую поддержку. Мы постоянно ездили с Мстиславом Всеволодовичем в НПО им. С.А. Лавочкина, и там непосредственно на месте проводилось обсуждение новых проектов, принимались ответственные решения. В свою очередь, Георгий Николаевич очень часто бывал у нас в ИПМ, где в кабинете М.В. Келдыша проходили наиболее доверительные беседы. На одной из таких встреч в 1970 г. я рассказал об активно обсуждавшемся тогда американцами проекте «Гранд Тур» — уникальной возможности осуществить пролет космического аппарата вблизи всех планет-гигантов за сравнительно короткое время (около 11 лет) и с минимальными затратами энергии благодаря уникальному расположению этих планет, повторяющемуся один раз примерно в 170 лет (по этой программе США запустили в 1977 г. аппараты «Вояджер»). Когда мы вместе выходили из кабинета М.В. Келдыша, Г.Н. Бабакин взял меня под руку и спросил: «Так когда ты говоришь надо туда лететь и сколько по времени?» И когда я ответил, задумчиво произнес: «Так, значит завершение программы только в 1988 г… Конечно, интересно, но хотелось бы увидеть результаты еще при жизни…».

Георгий Николаевич Бабакин прожил короткую, но чрезвычайно емкую и яркую жизнь. Он оставил неизгладимый след в памяти тех, с кем вместе создавал уникальные космические аппараты, и его имя всегда будет среди имен космических первопроходцев. Мне посчастливилось достаточно близко знать этого замечательного человека, к которому я сохранил чувство глубочайшего уважения. Вскоре после его кончины в Издательстве «Наука» была опубликована моя книга «Физика планеты Венера», написанная совместно с А.Д. Кузьминым. Она посвящена светлой памяти Г.Н. Бабакина, благодаря которому были получены уникальные результаты, обогатившие мировую науку, и одновременно еще раз наглядно продемонстрирован выдающийся вклад нашей страны в научно-технический прогресс человечества.



МЫ МНОГОМУ

у него научились…

Авторы:

А.Л.Кемурджиан

М.И.Маленков

* При подготовке настоящей главы использованы материалы доклада А.Л. Кемурджиана и М.И. Маленкова на XXIII научных чтениях по космонавтике, состоявшихся в 1999 году в г. Королёве.

Разгар лета 1963 года. В июле в наш институт, ВНИИ-100 (теперешний Всероссийский НИИ ТРАНСМАШ), приехал представитель ОКБ-1 Владимир Петрович Зайцев. Обе наши организации находились в одном министерстве, и министр оборонной промышленности С.А.Зверев посоветовал нашу организацию С.П.Королеву, сделавшему уже к тому времени неудачную попытку найти смежника для разработки транспортного средства, предназначенного для передвижения по поверхности Луны.

Хочется обратить внимание, что это было в 1963 году! Сергей Павлович заглядывал на много лет вперед!

В.П.Зайцев от имени С.П.Королева сделал нам предложение разработать луноход.

Можно себе представить, какой шок мы испытали! Нам, имеющим дело с тяжелыми, в несколько десятков тонн, гусеничными машинами военного назначения, с мощностями в несколько сот лошадиных сил и скоростями в десятки километров в час, предлагают создать машину чуть ли не в тысячу раз меньшую, да еще и для неизвестно каких условий работы!

Но одновременно мы почувствовали и гордость. По тем временам участвовать в создании космической техники — это означало войти в сонм научно-технической элиты. Да и кроме того, как мы подозреваем, у директора института была мысль, что на этой работе удастся приумножить нашу техническую и материальную базу (так оно в дальнейшем и произошло).

Директор института Василий Степанович Старовойтов, дал согласие и поручил А.Л.Кемурджиану, тогдашнему начальнику отдела новых принципов движения, заняться этой работой. (Заметим в скобках, что впоследствии он был назначен Главным конструктором, а затем и заместителем директора института, и в этом качестве пребывал до конца своей активной трудовой деятельности, т.е. почти 25 лет).

В сентябре 1963 года пришло официальное поручение от руководства Главка, затем — приказы Министра, решения ВПК и т.д.

Итак, мы ринулись в эту фантастическую, незнакомую и заманчивую область инженерной деятельности. Сегодня можно удивляться как мы осмелились на это. Вероятно, виной всему была наша молодость. У А.Л.Кемурджиана, самого «старого» (42 года) было лишь 12 лет инженерного стажа, а у большинства исполнителей гораздо меньше. Средний возраст нашего отдела составлял тогда около 27 лет.

Прежде всего, нам надо было разобраться со спецификой, особенностями условий работы лунохода, его задачами, требованиями, вытекающими из установки его в космической станции и связанными с этим проблемами по его созданию и эксплуатации на Луне.

К этому добавлялись, конечно, и организационные проблемы.

По-настоящему мы развернули работы в сентябре 1963 года. А в мае 1964 года к нам приехал Сергей Павлович познакомиться с тем, как идут дела. Подозреваем, что он хотел посмотреть, что мы за организация и можно ли на нас положиться. С ним приехали Михаил Клавдиевич Тихонравов, Сергей Сергеевич Крюков, Анатолий Петрович Абрамов и, естественно Владимир Петрович Зайцев, который вел проект лунохода и который курировал нас.

К этому времени у нас был сформирован первоначальный коллектив для выполнения этой работы, изучена ее специфика, определены научно-технические проблемы, проведены некоторые экспериментальные работы и, соответственно, изготовлены некоторые стенды, макеты и аппаратура и сделаны конструкторские проработки лунохода.

В частности, был уже создан круговой грунтовый канал для испытания ходовой части, придуман и изготовлен прототип прибора для оценки несущей способности грунта Луны, были сделаны проектные разработки лунохода с различными вариантами способов передвижения. Перебрав различные способы (винтовые, шагающие, кувыркающиеся, перекатывающиеся и другие экзотические движители), мы остановились на двух способах — гусеничном и колесном. С.П.Королеву были представлены два проектных варианта. Реакция С.П. на это была такова:

— Вы специалисты — вы и выбирайте.

С проблемой выбора способа передвижения была связана проблема получения достоверной информации о грунте Луны. Напомню, что это был 1964 год. Еще не было ни одной мягкой посадки на поверхность Луны, а представления о ней были весьма противоречивы. И, кроме того, нам нужны были не общие представления, а характеристики, зная которые мы могли бы не только выбрать схему ходовой части, соответствующую лунному грунту, но и получить конкретные данные для тягового расчета, определения необходимой мощности и обеспечения надежности продвижения.

Надо сказать, что все работы, начиная с октября 1964 года, мы проводили по договору с ОКБ-1, и Сергей Павлович дал нам (особенно после посещения института) большую свободу действий. В том же году мы привезли из Армении вагон вулканического грунта (вулканический песок, пемза, шлак, туф) для создания испытательного полигона с различными участками, имитирующими лунную поверхность.

Нам было позволено приобрести станки, автомобильную технику, приборы, измерительную аппаратуру, чертежное оборудование и даже мебель.

Что же касается выбора модели лунного грунта, то необходимо сказать следующее: ни в МНТС по космическим исследованиям, ни в ОКБ-1 не решились выдать нам рабочую модель лунного грунта. В последние годы приходилось несколько раз встречать в журналистских статьях утверждения, что Сергей Павлович на каком-то совещании сказал:

— Грунт на Луне твердый.

Очень жаль, что мы этого не знали тогда. (Возможно, этого не знали и те, кто в ОКБ-1 должны были выдать нам модель лунного грунта). Но когда это было (если это было)? И к чему это относилось? Возможно, что это было при обсуждении задач, связанных с посадкой космического аппарата? Но если это так, то этого все равно недостаточно для задачи передвижения по поверхности. Кто персонально при этом присутствовал? Есть ли такой человек? Очень хотелось бы с ним познакомиться.

Во всяком случае, после безуспешных попыток получить официальную модель лунного грунта, нами при поддержке ОКБ-1 и МНТС по КИ было организовано в марте 1964 года в Харькове совещание с участием Владимира Шаронова (Ленинградский университет), Николая Барабашова (Харьковский университет), Всеволода Троицкого (Горьковский университет), Владимира Зайцева (ОКБ-1) и Юрия Ефремова (МНТС по КИ). На этом совещании была выработана рабочая гипотеза модели лунного грунта для проектирования системы передвижения лунохода. Мы предусмотрели утверждение этой модели в Академии наук СССР, но так и не дождались этого.

Однако именно эту модель мы использовали для работы и, как показало будущее, не ошиблись.

Еще одна проблема, о которой мы докладывали Сергею Павловичу, — проблема работоспособности тяжелонагруженных пар трения в вакууме. Сергей Павлович отнесся с большим пониманием и через некоторое время, уже в Москве, предложил нам на одном из отработочных пусков космического аппарата, предназначенного для выхода космонавта в открытый космос поставить нашу экспериментальную установку. Однако по методическим соображениям мы не воспользовались этой возможностью. Впоследствии, уже работая с Георгием Николаевичем Бабакиным, который также внимательно относился к нашим идеям и к нашим потребностям, мы установили экспериментальный редуктор «Р-1» на космических аппаратах «Луна-11» и «Луна-12», который работал в открытом космосе, и получили подтверждение его работоспособности и сведения о его КПД.

Работы стремительно развивались. Мы набирались опыта, от ликбеза перешли к творчеству. Через год, в мае 1965 года Сергей Павлович принял и одобрил выпущенный нами отчет «Разработка шасси самоходного автоматического аппарата для исследования Луны по теме «Шар» (эскизный проект)». К этому времени мы уже изготовили и испытали два ходовых макетных лунохода.

К середине 1965 года мы были готовы перейти к конкретной конструкторско-экспериментальной работе. Но тут выяснилось, что Сергей Павлович решил передать работу по созданию лунохода коллективу ОКБ им. Лавочкина. И именно в Георгии Николаевиче Бабакине он увидел человека, которому можно доверить и техническое, и научное и организационное руководство этим.

В ноябре 1965 года был заключен первый договор с ОКБ им. Лавочкина. И вот, на базе сделанных нами до этого разработок работа с ОКБ началась и развернулась со всей полнотой, необходимой для реализации этого грандиозного замысла. Тут решающую роль сыграл опыт самолето— и ракетостроения, который был у ОКБ, и личные качества и высокий профессионализм Главного конструктора Георгия Николаевича Бабакина и его талантливых коллег. Мы многому у них учились. И одно из главного, чему мы учились — это методический подход к обеспечению надежности, тщательная, скрупулезная отработка конструкции, опытная ее проверка.

Чувство нового, нестандартность мышления, способность генерировать свои идеи и внимательно вникать в чужие и все это помноженное на организованность, напористость, деловитость в сочетании с высочайшим профессионализмом и интуицией — таким мы увидели Георгия Николаевича. Инженерное чутье позволяло ему на равных обсуждать наши чисто «транспортные» инженерные решения, понимать наши проблемы. Так, он хорошо понял как важно нам было иметь достоверную информацию о грунте Луны, поэтому принял наше предложение о разработке и посылке на Луну прибора для измерения несущей способности лунного грунта. Прибор был разработан нами с участием профессора И.И.Черкасова (в части методики) и изготовлен на заводе им. Лавочкина. Прибор, названный «ГРУНТОМЕР», был установлен на космическом аппарате «Луна-13» в 1966 году и успешно сработал. Конечно, результаты измерений далеко выходили за пределы интересов только разработчиков лунохода.

Передав головную роль в создании лунохода в ОКБ им. Лавочкина, С.П.Королев не забывал нас и следил за ходом дел. Последняя встреча с ним состоялась 30 декабря 1965 года, во время которой мы доложили о некоторых наших трудностях. Разобравшись в положении дел и решив, что ситуация требует его вмешательства, он назначил «сразу после Нового года» встречу с Бабакиным, Старовойтовым и Кемурджианом. Правда, после этого он сказал:

— Хотя, сразу не получится. Мне предстоит медицинское обследование.

И с грустинкой добавил:

— А, впрочем, не хочется говорить об этом перед Новым годом…

И это было — все. Больше мы его не видели.

«Космическое зерно», посеянное Сергеем Павловичем Королевым, дало всходы в нашем дальнейшем интереснейшем партнерстве с Георгием Николаевичем Бабакиным. Именно совместные работы «бабакинского периода» по проблеме создания «исследовательских инструментов» для изучения Луны и участие в пресловутой «лунной гонке» принесли нашим коллективам первые ощутимые — резонируемые мировым научным сообществом — успехи на новой для нас стезе космических первопроходцев. Они же стали залогом для последующего — на многие десятилетия — партнерства НПО им.С.А.Лавочкина и ВНИИТРАНСМАША. В его рамках в 1971 и 1973 годах на Марс были доставлены самоходные приборы ПРОП-М. По-существу, это были первые марсоходы. В 1982 и 1984 годах на поверхность Венеры были десантированы приборы ПРОП-В для измерения физико-механических свойств поверхностного слоя грунта. Автоматическим подвижным аппаратом с «прыгающим» движителем для исследования поверхности спутника Марса Фобоса был оснащен один из космических аппаратов — «Фобос-2» — в составе межпланетной экспедиции 1988 года, а на космическом аппарате «Марс-96» была установлена трехосная стабилизированная платформа для размещения научной аппаратуры.

Несомненно, самая главная заслуга того времени, людей, принявших на себя бремя ответственности за реализацию первых проникновений человечества в Космос — проникновений, определивших новое развитие земной цивилизации, таких как Сергей Павлович Королев, Георгий Николаевич Бабакин, в создании уникальных творческих коллективов, способных, начав с «белого листа» осуществить стремительный прорыв в будущее, заложить фундаментальные основы того, что, в применении к обсуждаемой нами теме, именуется ныне практическим космоплаванием, будь то обеспечение ставшей уже привычной возможности использования околоземного пространства с помощью спутников или спутниковых систем или исследовательских полетов к другим планетам и иным небесным телам.

Наилучшим выражением памяти об этих людях со стороны значительно поредевших ныне — и отнюдь не только по причине «завершения жизненного цикла» — рядов приверженцев отечественной космонавтики, переживающей в связи с переходом в нашей стране к рыночной экономике свои далеко не лучшие времена, было бы решение проблемы возрождения интереса у своих соотечественников, прежде всего, у людей, определяющих дальнейшую судьбу России, к сохранению ее принадлежности к все более и более пополняющемуся «клубу космических держав» в противовес сегодняшнему нашему постепенному «сползанию на задворки истории», проблемы формирования и подготовки молодых кадров, способных принять эстафету космических первопроходцев из рук соратников и учеников Сергея Павловича Королева, Георгия Николаевича Бабакина, других маститых мэтров из «великой когорты пионеров Космоса».



ОТЕЦ — КОМАНДИР

луноходного экипажа

Автор:

В.Г.Довгань

3 августа 1971 года… Паланга… Пляж Клайпедского залива… Я в отпуске… Но мои мысли там, в Симферополе, вернее, в Симферополе-28. А это поселок Школьное, расположенный в восемнадцати километрах от областного центра Крыма по направлению к Евпатории, — военный городок, тогда еще закрытый, обнесенный колючей проволокой и надежно охраняемый солдатами. Именно здесь находится Симферопольский Центр космической связи, с которого осуществлялись контроль и управление всеми отечественными космическими аппаратами для исследования Луны. На его территории развернут пункт управления луноходом (ПУЛ) и лунодром. Сегодня мои коллеги — члены экипажа из расчета, где командиром Николай Еременко, готовятся ко второму сеансу связи десятого лунного дня с передвижной лабораторией на Луне — луноходом, доставленным «Луной-17» в Море Дождей 17 ноября 1970 года.

Согласно принятому решению Главной оперативной группой управления (ГОГУ) расчет экипажа Игоря Федорова после окончания девятого лунного дня отправили в отпуск. Приказано отдыхать и восстанавливаться, чтобы затем с одиннадцатого лунного дня продолжить работу и предоставить такую же возможность для отдыха другим.

Включен радиоприемник «Спидола». Московское время приближается к 15 часам. В это время должно транслироваться записанное на радиостанции «Маяк» мое выступление. 15.00… Знакомые позывные… Убавляю громкость. Диктор начинает с последних известий. И, вдруг, я слушаю, но ничего не понимаю. Идет сообщение о скоропостижной смерти члена-корреспондента Академии наук СССР, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии Георгия Николаевича Бабакина. А затем — некролог, подписанный руководителями государства и партии, видными учеными и конструкторами. И пришло опустошение… Хорошо, что рядом со мной были мои двоюродные братья. Они смотрят на меня, ничего не понимая, что со мной происходит. Потом они скажут, что очень испугались за меня, стали задавать мне какие-то вопросы, но я их не воспринимал. Пошли искупаться. Здесь мелководье, поэтому пока дошли до достаточной глубины (а вода прохладная), я несколько пришел в себя.

В 15.30 «Маяк» повторил свое скорбное сообщение. Так впервые было открыто для «простого» народа великое имя Г.Н. Бабакина. Секретность была снята, как всегда, посмертно. И я стал рассказывать своим родственникам о Георгии Николаевиче, кто он для меня и для тех, кому посчастливилось с ним работать, слушать его, учиться у него или просто соприкоснуться.

Вечером позвонил в Симферополь, уточнил обстановку и дальнейшие мои действия.

На следующий день группа управления и экипаж «Лунохода-1» отправили телефонограмму в бабакинское КБ: «Глубоко скорбим в связи с преждевременной утратой сердечного и доброго человека, настоящего коммуниста, ученого, так много сделавшего для развития науки и техники… «Луноход-1» останется на Луне вечным памятником нашему горячо любимому и уважаемому Георгию Николаевичу Бабакину».

Члены экипажа вот уже на протяжении десятилетий, встречаясь ежегодно 17 ноября, в день начала работы «Лунохода-1», всегда произносят тост в память о своем Главном конструкторе.

13 ноября 2004 года Георгию Николаевичу исполнилось бы 90 лет. И мы придем к нему на Новодевичье кладбище и поклонимся ему за все то, что он дал каждому из нас.

Время неумолимо… Более 36 лет прошло как в апреле 1968 года к начальнику Центра Командно-измерительного комплекса (КИК) генерал-майору Спице И.И. прибыл Г.Н. Бабакин с предложением по формированию специалистами КИКа группы операторов для дистанционного управления необычной машиной. Предложение было принято, и в мае на командно-измерительные пункты была отправлена телефонограмма, в которой предлагалось направить в Москву офицеров, желающих посвятить себя испытательной работе по исследованию космоса.

Из многочисленных добровольцев «путевку в космос» (а мы предполагали, что это очередной набор в космонавты) получили 32 офицера, которые были направлены на медицинское обследование в Институт медико-биологических проблем (ИМБП). Выдержали испытание 14 человек.

В конце июня в Москве, на Гоголевском бульваре д.6, в кабинете заместителя начальника Центра КИК по научной работе генерал-майора П.А. Агаджакова состоялось совещание, на котором эти офицеры были представлены Главному конструктору Г.Н.Бабакину. Этой первой встрече с будущими членами экипажа лунохода Г.Н. Бабакин придавал особое значение. Он понимал: от этих людей, сидящих напротив и толком еще не знающих, чем придется им заниматься в течение нескольких лет, во многом зависит успех общего дела.

И особо запомнились слова, с которыми он обратился к нам: «Хочу предупредить: техника, с которой вам предстоит работать, не то, что новая — новейшая. Она создается на ваших глазах, и вы станете активными участниками этого процесса. Как летчики-испытатели в авиационных КБ… Но там есть опыт, преемственность, традиции, а мы всё начинаем с нуля, впервые… Будет трудно. И нам, и вам. И ответственность у нас будет одинаковая. Как говорится, «синяки и шишки» общие… Но вы станете первопроходцами, а такое счастье в жизни выпадает не каждому. Чем скорее вы начнете входить в курс дела, тем будет лучше для вас. Вы должны знать всю машину. Мало будет толку, если вы изучите только кнопки — на какую нажимать, когда ехать вперед, а на какую, когда ехать назад. За каждой кнопкой вы должны видеть всю схему, логику всей работы».

Командование приняло решение о создании двух групп, одна из которых в составе семи человек (Ю.Ф. Васильев, К.К. Давидовский, А.Е. Кожевников, Н.Я. Козлитин, Л.Я. Мосензов, В.Г. Самаль и И.Л. Федоров) была направлена в г. Химки на НПО им. С.А. Лавочкина, где полным ходом шли испытания бортовых систем лунохода, а другая (В.Г. Довгань, Н.М. Еременко, Н.Н. Иванов, А.И. Калиниченко, Г.Г. Латыпов, В.М. Сапранов и В.И. Чубукин — изъявивших желание стать водителями лунохода) — в Ленинградский ВНИИТРАНСМАШ, возглавляемый Главным конструктором А.Л. Кемурджианом, и специалистами которого уже было создано шасси лунохода. Через месяц в Химках продолжилась их совместная учеба. Преподавателями были разработчики и создатели всех систем лунохода.

В кратчайший срок летом 1968 г. на Симферопольском Центре космической связи был построен пункт управления луноходом и лунодром. «Генплан спецсооружения» (в масштабе 1:200) был утвержден Главным конструктором Г.Н.Бабакиным 12 июля 1968 года, а уже в начале сентября по программе наземных испытаний и тренировок там продолжилась подготовка к беспрецедентному уникальному научному эксперименту. И на всем протяжении этой подготовки мы всегда чувствовали не только контроль Главного конструктора за неукоснительным выполнением утвержденной программы, но и оказание в необходимых случаях соответствующей помощи. Вспоминается, как в начальный период тренировок мы столкнулись с такой организационной неувязкой. Перед началом работы мы проходили обязательный медицинский контроль, после чего на нас надевали специальные «лифчики» с датчиками контроля пульса, дыхания, давления и др. Так как мы были офицерами, то приходили на ПУЛ в военной форме. Поэтому приходилось сначала раздеться, а затем… опять облачаться в военную форму, соблюдая все уставные требования. Это создавало неудобства для медицинского персонала и дискомфорт для операторов, которые кабелем подсоединялись к специальному разъему на пульте управления своего рабочего места. Медики предложили переодевать нас в легкие хлопчатобумажные костюмы. Комплект состоял из майки, рубашки и брюк. Такие комплекты можно было закупить в местном магазине «Военторга». Но оказалось, что такая статья в смете расходов в в/ч 32103 (КИК) не предусмотрена. И в оплате было отказано. А всего-то за 14 комплектов надо было уплатить двести пять рублей восемьдесят копеек! Тогда мы решили закупить их самостоятельно. Узнав об этом, Георгий Николаевич принял решение оформить договор между Машиностроительным заводом им. С.А. Лавочкина и в/ч 32103, что сразу сняло все проблемы, в том числе и командировочные расходы.

Таков он, Георгий Николаевич, ставший нам «отцом-командиром», хотя у нас были должностные военные «отцы-командиры».

Его чуткость и мягкость, непривычные для нас, военных, в общении между собой, всегда поражала. Надо отдать должное Г.Н. Бабакину, что всегда при встречах он интересовался нашим бытом и настроением. Как-то он высказал мысль и о том, чтобы создать при его ОКБ группу военных испытателей (как было при С.А. Лавочкине), и перевести нас к нему с сохранением в кадрах Вооруженных Сил. Зная о том, что большинство из нас не имеют квартир в Москве, а времени к месту работы и обратно уходит более 4 часов в день, он предполагал обеспечить нас квартирами во вновь строящемся доме в Химках. К сожалению, этому теперь не суждено было сбыться…

Но вернемся к «Луноходу-1». После неудачного старта 19 февраля 1969 года наши тренировки возобновились лишь в октябре того же года. Однако, подобные этому «технические» перерывы для членов экипажа не проходили без следа. По рекомендации Георгия Николаевича мы принимали непосредственное участие в составах групп управления и анализа по объектам, предназначенным для доставки лунного грунта, в том числе по «Луне-15» и «Луне-16», а также «Венеры— 5 и 6».

До запуска «Луны-17» с «Луноходом-1» на борту оставалось менее двух месяцев.

Точно в расчетное время 10 ноября 1970 года в 18 часов 56 минут «Луна-17» стартовала с околоземной орбиты и взяла курс на Селену. 17 ноября в 6 часов 46 минут 50 секунд станция совершила мягкую посадку в районе Моря Дождей.

По Центру объявили 30 минутную готовность. У своих пультов заняли места военные специалисты командной радиолинии, телеметристы, телевизионщики, селенологи и другие специалисты ПУЛа.

В комнате группы управления — Председатель Государственной комиссии Г.А.Тюлин, Г.Н.Бабакин, его заместитель В.П.Пантелев, руководитель ГОГУ А.А.Большой, его заместитель А.П.Романов, начальник Центра космической связи Н.И.Бугаев, руководитель группы управления А.К.Чвиков, технический руководитель Ф.И. Бабич, его заместители Р.М.Мэнн и В.И.Коровкина, руководитель оперативной научной группы от АН СССР Б.В.Непоклонов, врачи-специалисты ИМБП Ю.А.Петров и И.В. Хользунова.

Расчет экипажа в составе Н.М.Еременко (командир), Г.Г.Латыпова (водитель), Н.Н.Козлитина (оператор ОНА), К.К. Давидовского (штурман) и Л.Я. Мосензова (бортинженер), а также В.М. Сапранов, В.Г. Самаль, А.Е. Кожевников и В.И. Чубукин заняли свои рабочие места.

Не было только двух членов экипажа. Это — командира И.Л. Федорова и меня, так как на время перелета «Луны-17» нас включили в так называемую «московскую группу» для информирования высшего командования о деталях проводимого научного эксперимента. Мы должны были прибыть к первому сеансу связи с «Луноходом-1». Так получилось, что Георгий Николаевич не знал об этом, а, узнав, потребовал немедленно направить нас в Симферополь. Однако аэропорт «Внуково» из-за непогоды закрыли, и нам пришлось добираться поездом. Об успешном прилунении долгожданного «Лунохода-1» мы узнали в Джанкое вместе с П.С.Сологубом — заместителем главного конструктора шасси лунохода А.Л. Кемурджиана (сам он в это время находился в больнице), с которым ехали в одном купе. На симферопольском вокзале в киоске «Союзпечать», приобретая свежую прессу, я увидел значки с надписью «СССР» на изображении пятиконечного вымпела и закупил их пару десятков. С разрешения Георгия Николаевича эти значки прикрепили на воротники костюмов членов экипажа. С этим уникальным талисманом мы проработали, начиная со второго сеанса первого лунного дня, ставшего навсегда историческим.

А о первом сеансе с луноходом так вспоминал Николай Еременко.

«Когда «Луна-17» благополучно прилунилась, после аплодисментов и поздравлений, к нам подошел Бабакин и спросил:

— Братцы, вы готовы?

— Так точно, — сдерживая волнение, отрапортовал я.

— Тогда по коням.

Мы заступили на первую в истории космонавтики такую необычную вахту. Георгий Николаевич пододвинул стул и сел рядом с бортинженером… Полученные с помощью телевизионных камер панорамы приблизили к нам далекую, загадочную поверхность Луны. Она простиралась впереди и сзади лунохода, спокойная, относительно ровная, очень похожая на один из участков лунодрома, десятки раз переезженный нами. Георгий Николаевич был сосредоточен и молчалив. Штурманская группа, возглавляемая Б. Непоклоновым, предложила вариант схода — вперед. Я посмотрел на Бабакина, будто спрашивая его разрешения, а потом скомандовал: «Первая — вперед!».

Послушный воле человека, луноход медленно, осторожно, словно на ощупь, двинулся вниз по трапам…

— Луноход коснулся поверхности Земли! — разнесся по громкоговорящей связи левитановский голос бортинженера Л. Мосензова. Он тоже волновался, конечно же, поверхности Луны.

— Выдать первую серию по программе! — звучит голос командира экипажа.

Доклады о прохождении команд следуют одна за другой:

— Есть вращение привода солнечной батареи!

— Батарея полностью открыта, встала на замок!

— Температура в отсеке лунохода 18 градусов.

— Температура колес — минимальная минус 5, максимальная плюс 60.

— Токи колес — в норме.

— Есть ход штампа… Есть усилия на штампе… Есть вращение… Ход штампа вверх… Штамп в исходном положении.

— По результатам пенетрирования — движение не ограничено.

— Первая, вперед.

«Луноход-1» начал свое шествие по лунной поверхности. Удалившись от посадочной ступени «Луны-17» на 20 метров, он сделал разворот. Включены телефотометры. Через некоторое время в группу управления принесли принятую лунную панораму. На ней — первая колея и следы, оставленные на грунте колесами шасси «Лунохода-1» и изогнутая линия горизонта. Левее центра снимка сверху виден прибор — определитель лунной вертикали. Справа видна посадочная ступень, от которой идет колея. Лучи Солнца, которое в это время находилось слева и сзади лунохода, падают на поверхность под довольно большим углом. Поэтому тени короткие и многие пологие формы рельефа слабо различимы.

Это было подтверждение нового успеха отечественной космонавтики — передвижение первого дистанционно управляемого с Земли инопланетного транспорта. Георгий Николаевич попросил В.Заседского (руководителя группы МКТВ и ФТ) сделать уменьшенные панорамы и подарить их всем членам ГОГУ и группы управления.

После сеанса в конференц-зале было назначено совещание оперативно-технического руководства (ОТР), в котором приняли участие члены Государственной комиссии, ГОГУ, конструкторы, руководители различных служб Центра, селенологи, члены экипажа лунохода. В дальнейшем это стало традицией.

18 ноября 1970 года все газеты Советского Союза и мировая печать опубликовали сообщение ТАСС, в котором в частности говорилось: «Передвижение по Луне самоходного аппарата осуществляется с помощью восьмиколесного шасси… Управление движением «Лунохода-1» производится из Центра дальней космической связи с использованием телевизионной информации о положении аппарата и характере рельефа окружающей лунной поверхности…». А где же люди? Поэтому на очередном заседании ОТР обсуждался и этот текст сообщения ТАСС, вносились различные предложения и коррективы. Наивные люди! Как нам потом сказали журналисты — спецкорры центральных газет, решался вопрос, как уйти от того, что дистанционное управление луноходом осуществляется военными. Вот в чем была «опасность»! И Георгий Николаевич убедил Г.А. Тюлина о внесении необходимой корректировки. Но мне кажется, скорее всего, он и не убеждал его, так как они были большими учеными, единомышленниками и, как нам казалось, большими друзьями. Но, тем не менее, уже в сообщении ТАСС от 19 ноября говорилось, что в процессе работы решалась «отработка метода управления самоходным автоматическим аппаратом… Система телевизионного наблюдения и радиотелеметрии позволили операторам, осуществляющим управление луноходом из Центра дальней космической связи, уверенно вести самоходный аппарат по маршруту, контролировать прохождение препятствий и следить за состоянием бортовых систем». Отмашка была дана. Так, благодаря Г.Н. Бабакину, корреспондент газеты «Правда» Вадим Смирнов в своем репортаже мог сообщить, что «20 ноября незадолго до сеанса связи руководитель группы управления (им был майор Алексей Кузьмич Чвиков — Ред.) познакомил нас (журналистов — Ред.) с экипажем лунохода. Это молодые, подтянутые ребята в синих элегантных костюмах спортивного покроя со значками на отворотах рубашек: рубиновые пятиугольники с рельефными буквами «СССР».

Принадлежность к Вооруженным Силам почти на два десятилетия обрекла членов экипажа на безызвестность. Журналисты называли нас то по должности в экипаже, то иногда — по имени-отчеству, то иногда — сотрудниками мифического НИИ.

22 ноября готовился последний в первом лунном дне сеанс связи с луноходом. Утром участники эксперимента собрались в ПУЛе. Здесь Г.А.Тюлин, Г.Н.Бабакин, группа управления и экипаж лунохода. Разрабатывается тактика обеспечения вывода лунохода на заранее выбранную площадку для его ночевки. Для экипажа это был последний сеанс с движением. Определяется смена в составе расчета экипажа с командиром Н. Еременко. В предыдущих сеансах водителем в его расчете был Г.Латыпов, а в расчете И.Федорова — я. Но есть еще и резерв — это В.И.Чубукин, который прошел весь курс подготовки на водителя лунохода. Все понимают и, конечно, прежде всего, сам Василий о желании оставить «свой след» на Луне. Накануне члены экипажа обсуждали сложившуюся ситуацию и решили обратиться к Георгию Николаевичу с просьбой допустить В.Чубукина к вождению лунохода. Георгий Николаевич, понимая чувства человека, который так долго готовился вместе со всеми, принимает решение о включении его в состав экипажа водителем. Рядом с В.Чубукиным расположился Г.Латыпов, а я занял рабочее место В.Чубукина — вести бортовой журнал. В нем появилась запись: «Сеанс №108» (1-первый лунный день, 08 — восьмой сеанс). Так начался последний предночной «разговор» с луноходом. Одна за другой проходят команды. «Земля» запрашивает, «борт» — отвечает.

— Приготовиться к движению! — отдает распоряжение командир.

— Принято! — несколько взволнованным голосом отвечает водитель и докладывает ему свою оценку обстановки на лунной поверхности перед луноходом. — Решение: поворот налево — 20!

— Разрешаю!

И Василий Иванович передвигает штурвал влево, на пульте зажигается транспарант «Налево». Затем нажимает кнопку «20», загорается транспарант «20». После этого — нажатие кнопки на штурвале. Радиокоманда пошла на борт лунохода.

— Есть движение! — докладывает бортинженер.

Через 4,1 секунды появляется маркер: команда прошла и через некоторое время картинка на телеэкране изменилась. Георгий Николаевич внимательно всматривается в изображение на мониторе.

— Что это там слева? Камень? Ходим аккуратно, чтоб обойти препятствие…

Водитель и командир оценивают обстановку.

— Четыре метра вперед, — говорит командир.

— Вас понял! Четыре.

— Первая, вперед!

В.Чубукин передвинул штурвал на одно деление, засветился транспарант «Вперед 1», нажал на кнопку, и команда настигла борт лунохода через 1,3 секунды. Получив информацию о прохождении сигнала, водитель, мысленно отсчитав положенное количество секунд, выдал команду «Стоп».

— Пройдено 3 метра 40 сантиметров, — уточняет штурман К.Давидовский.

Еще маневры: повороты, остановки, движение…

— Крен — плюс два, дифферент — ноль, — это доклад бортинженера Л. Мосензова.

— Ровнее ровного местечко выбрали, — комментирует Георгий Николаевич. — Хорошо!

Место для ночлега выбрано удачно. Завершающим этапом операции первого трудового лунного дня стал тщательно рассчитанный и длившийся около двух часов маневр разворота «Лунохода-1» на восток. Серией строго дозированных движений и поворотов лунная лаборатория была ориентирована с таким расчетом, чтобы во второй лунный день встретить Солнце. На последнем этапе луноход прошел 17,5 метра. Вот он, «след Васи Чубукина». А за время лунного дня лунобиль преодолел расстояние в 197 метров. Главный конструктор и Председатель Государственной комиссии поблагодарили его участников за четкую работу.

Все понимают значимость этого события. У меня возникла мысль сфотографироваться экипажу вместе с главными организаторами и руководителями этого уникального космического эксперимента. К кому обратиться с этим предложением, учитывая обстановку секретности? И я обратился к Георгию Николаевичу. Он принял это предложение и, конечно, согласовал его с Г.А.Тюлиным. Мы зашли в одну из комнат ПУЛа, где размещалась правительственная связь. Подготовились к съемке. Фотоаппарат я принес заранее, навел объектив, установил на резкость и попросил дежурного связиста-солдата нажать на спуск, а сам присоединился к экипажу. Так появилась уникальная фотография, которая была размножена в 18-ти экземплярах и вручена каждому с дорогими нам автографами. В открытой печати она появилась только через 23 года.

На заключительном совещании ОТР лунного дня Г.Н. Бабакин рассказал о первых минутах того момента, когда станция прилунилась и луноход тронулся вниз по трапам на лунный грунт. Он отметил, что машина оказалась великолепно подготовлена к такой работе. Это благодаря не только наземным испытаниям, но и проверкам во время полетов искусственных спутников Луны некоторых элементов конструкции лунохода.

— Машину по Луне водим хорошо… Но волнения, как всегда, конечно, были. Хотя и привычные уже операции выполнялись, но сердце иногда щемило. Правда, мы действуем очень осторожно. Это вполне естественно, ведь когда-то и трамвай и автомобиль были первыми. Теперь появилась первая лунная машина. Управлять ею трудно, я имею в виду водителей лунохода, мастерство которых еще далеко до совершенства. Но первые шаги сделаны, а навыки даются практикой. Уверен, что наши водители станут настоящими лунными «ассами-шоферами».

На этом совещании присутствовал и летчик-космонавт СССР В.Ф. Быковский, который, начиная с третьего сеанса (когда проводилось дистанционное управление движением лунохода), занимал место рядом с водителем. Валерий Федорович очень внимательно следил, как мы оцениваем обстановку, какие принимаем решения. Правда, мы могли только догадываться о цели его такой заинтересованности, но об этом его не спрашивали. А космонавт №5 дал высокую оценку нашей операторской деятельности.

С соответствующего разрешения мы сфотографировались с ним на лунодроме у нашей технологической машины. Это для нас тоже незабываемая встреча.

Кстати, на второй лунный день к нам прибыл другой летчик-космонавт СССР — Виктор Васильевич Горбатко, который также с большим вниманием следил за нашей работой.

Закончился первый лунный день… И опять же с разрешения Г.Н. Бабакина в Симферополе, в ресторане «Селена» участники работы с «Луной-17» и «Луноходом-1» позволили себе отметить это уникальное событие. Что и задокументировано сохранившимся в моем архиве «Счетом» на сумму 190 рублей 47 копеек. Присутствовало 28 человек, в том числе и Георгий Николаевич.

Второй лунный день начался 9 декабря в 00 ч. 00 мин. и продолжался 7 минут. 10 декабря в 16 часов по московскому времени, как сообщил из Центра космической связи корреспондент ТАСС, начался очередной сеанс радиоуправления автоматическим аппаратом «Луноход-1». В сеансе, продолжавшемся девять часов, впервые после лунной ночи осуществлялось движение лунохода. Под управлением экипажа луноход совершал маневры, обходя естественные лунные препятствия.

На пути движения лунохода встретился кратер с диаметром 16 метров и глубиной около 2 метров. Аппарат спустился в кратер, затем поднялся вверх по его склону и вышел на ровную поверхность. Во время прохождения кратера крен лунохода достигал 27 градусов, а дифферент — 17 градусов.

Так было в печати. А водитель Г.Латыпов вспоминает:

«Я рассчитывал пройти участок длиной около 5 метров. Впереди показался кратер диаметром примерно 16 метров. Условия освещенности и работы телекамер были таковы, что определить глубину кратера было очень трудно. Решили продолжать движение в прежнем темпе, не меняя направления. Посмотрел на телеэкран, все нормально. Включил первую скорость. И вдруг по приборам вижу, что луноход начал сильно крениться вперед и вбок. Крен достиг 27 градусов, а дифферент — 15 градусов. Дал команду «Стоп». Посоветовавшись, решили дать задний ход, но не получилось — слишком большой крен и дифферент.

Тогда было принято самое разумное решение: развернуть луноход. Выдал команды «Налево» и «Поворот 20°». В зале тихо-тихо. Ну вот, немного развернулся он. Теперь — надо сообщить движение назад. Выдаю команду, а такое чувство, будто сам сижу в луноходе. И вот он, не спеша, выбирается из кратера и преспокойно продолжает движение.

В подобном положении на Луне мы оказались впервые, грунт оказался рыхлым и луноход, сползая по крутому склону кратера, все же вышел из него.

Скажу честно, я был уверен в луноходе, знал — машина способна преодолевать подобные препятствия, но все же, конечно, немного поволновался. Кстати, глубина кратера была не очень большая — около 2 метров. Но склоны оказались довольно крутые, а грунт очень рыхлый и слабосвязанный.

И, когда я предложил вариант выхода из кратера, мое предложение, поддержанное экипажем, долгое время (как мне показалось), обсуждалось в группе управления».

Георгий Николаевич на послесеансном ОТР сказал:

— Наши водители молодцы, опыт у них есть, ведь луноход прошел и по Земле и по Луне под их опекой не одну сотню метров. Они прекрасно знают машину. Можно сказать, что луноход работает на той скорости, которая была достигнута здесь, на лунодроме, во время наземных испытаний. А как проявил себя экипаж в условиях, когда луноход спустился по крутому склону в кратер? В этой сложной ситуации, как всегда, все были спокойны и деловиты. На Луне много неизвестного, и возможны в будущем положения и потруднее. Экипаж вел себя хладнокровно. Кстати, они первые предложили свой вариант выхода из кратера. После этого были опрошены различные специалисты, суммированы имеющиеся мнения и выбран оптимальный вариант. Оказалось, что это тот вариант, который предложил экипаж. Это, бесспорно, говорит о его зрелости.

Мнение нашего Главного конструктора всегда для нас было важным.

Так, после окончания третьего лунного дня, когда завершилась запланированная программа работы «Лунохода-1» на поверхности Луны, состоялось заключительное заседание ОТР.

Отвечая на вопрос корреспондента газеты «Правда», как он — Главный конструктор — оценивает работу экипажа и других наземных служб, принимающих участие в управлении луноходом, Георгий Николаевич отметил:

— В КИК входит много различных служб. Среди них основная, ведущая роль принадлежит экипажу лунохода, или, как мы их называем «сидячим космонавтам».

И далее продолжил:

— Мы учили луноход «ходить» по Луне. Экипаж должен хорошо ориентироваться и приводить его в точно заданное место. Параллельно с этим проводится большой объем научных исследований. Кроме того, мы изучаем эксплуатационно-технические характеристики лунохода, его телевизионных и других систем. Поэтому в зависимости от поставленных задач луноход может пройти большее или меньшее расстояние во время сеанса связи.

С работой экипаж справляется прекрасно. Но далось это ему не так просто. Они прошли большой курс теоретической учебы, включающий изучение конструкции и работы всех систем подвижной лаборатории, многодневные тренировки на лунодроме, первые часы управления аппаратом на Луне. В результате экипаж получил хороший опыт, навыки. Конечно, вождение лунохода требует большого напряжения, и поэтому в ходе сеанса состав экипажа менялся, как правило, через каждые два часа работы. Вероятно, сказывается и чувство большой ответственности — ведь от действий водителя во многом зависит, будет ли дальше машина прокладывать лунную колею, или, войдя в кратер, опрокинется на слишком крутом склоне или прекратит существование. Следует учесть, что мы, конструкторы, иногда просили испытать луноход на предельных режимах, опасных для конструкции. Это необходимо, чтобы лучше знать его характеристики.

В течение третьего лунного дня луноход двигался к посадочной ступени «Луны-17». Штурманская группа экипажа блестяще выполнила задачу. Это был крупный и принципиально важный успех лунных навигаторов. Ведь, в конце концов, от того, насколько точно смогут штурманы выводить луноходы в заданные районы, интересующие ученых, зависит успех многих будущих экспедиций.

Пожалуй, это было одно из последних выступлений Георгия Николаевича Бабакина на ОТР в Симферопольском Центре космической связи.

Десятый лунный день проходил уже без нашего Главного конструктора. В лаконичном сообщении ТАСС говорилось, что в период со 2 по 16 августа продолжалось успешное выполнение программы научно-технических исследований и экспериментов «Луноходом-1». Эта программа предусматривала детальное изучение работоспособности всех систем и агрегатов самоходного аппарата в различных режимах его работы в условиях многомесячного пребывания на Луне.

В заключение хочу отметить, что полет «Луны-17» ознаменовал собой начало качественного нового этапа в исследовании Луны — изучения ее с помощью передвижных космических средств — луноходов и явилось существенным вкладом в дело дальнейшего развития мировой космонавтики.



ОН «ЖЕГ СВЕЧУ

с двух сторон»

Милованов

Пересечению судеб Георгия Николаевича Бабакина и ОКБ С.А.Лавочкина способствовали события, достаточно подробно описанные в предыдущих главах этой книги. Какими конкретными критериями руководствовались при определении состава переводимой к нам группы и почему выбор пал, в том числе, на Бабакина судить не берусь, но, зная основополагающие принципы подбора кадров для выполнения задач особой государственной важности в СССР, могу с уверенностью говорить, что на наше предприятие для создания первой отечественной зенитной управляемой ракеты (ЗУР) для системы ПВО г. Москвы были направлены лучшие, из имеющихся на то время в стране, специалисты-практики по системам автоматического управления летательными аппаратами. Георгий Николаевич возглавил переведенную группу, и то, что такое решение было абсолютно правильным, убедительно подтвердили результаты всей последующей деятельности предприятия в области ракетостроения и, затем, беспилотной космонавтики.

Иной подход С.А.Лавочкина к решаемой проблеме, нежели чем в НИИ-88, где уже в течение нескольких лет до этого без заметных успехов также велись работы по созданию отечественной ЗУР, помог проявиться яркому таланту Бабакина, пришедшему из того же самого коллектива и с тех же самых задач. То, что НИИ-88 не могло достичь положительных результатов, с позиций сегодняшнего дня достаточно очевидно: опыт большинства специалистов этого института базировался на опыте немецких коллег при разработке баллистических ракет «Шметерлинг» и «Вассерфаль», и, конечно же, в первую очередь — «ФАУ-2». На самом же деле конструкция и управление ЗУР требовали принципиально других построений, так как подчинялись законам аэродинамики.

К моменту подключения группы Г.Н.Бабакина к работам по ракете, получившей заводской индекс «205», наступила стадия завершения ее автономных испытаний, которые прошли без существенных замечаний, и переход к пускам в так называемом «контуре управления» («земля» — ракета — цель).

В ОКБ Лавочкина был прекрасный подбор специалистов в соответствии с ранее решаемыми задачами в области самолетостроения: аэродинамики, прочнисты, конструкторы агрегатов корпуса самолета, двигателисты, гидравлики, электрики, вооруженцы, но специалистов по системам автоматического управления летательными аппаратами до бабакинцев не было. Они и стали главным действующим лицом на подошедшем этапе испытаний, так как практически сразу же пошли отказы, и причины их не были связаны с конструкцией ракеты, а были заложены именно в системе управления, которую разработало КБ-1 — головная организация по системе «Беркут» (руководители П.Н.Куксенко и С.Л.Берия). После трудных поисков правильных решений, в чем немаловажную роль сыграли бабакинцы во главе со своим руководителем, и многочисленных доработок системы управления, проводимых КБ-1 и его смежными организациями, комплексные испытания были успешно завершены, и система ПВО «Беркут» под наименованием С-25 была принята на вооружение.

Создание отечественных средств ПВО, базирующихся на применении зенитных управляемых ракет, предполагало дальнейшее развитие и, в конечном итоге, построение принципиально новой системы защиты территории страны от воздушного нападения потенциального противника. В качестве основополагающего варианта для такого построения С-25 оказалась дорогостоящей и очень сложной системой. Было просто немыслимо все крупные города СССР окружить частоколом ЗУР, как это было сделано в московской системе ПВО.

Лавочкин предложил более совершенную с лучшими тактико-техническими характеристиками систему, которая получила название «Даль». Двухступенчатая ракета имела заводской индекс «400» и на конечном участке полета, в отличие от ракеты «205», управлялась автономно головкой самонаведения, захватившей цель.

Головной организацией по системе «Даль», в отличие от системы С-25 («Беркут»), было утверждено ОКБ С.А.Лавочкина.

Возглавляя отдел систем управления в структуре ОКБ, Г.Н.Бабакин сумел продемонстрировать свое понимание значимости головной организации в вопросах курирования смежников — поставщиков создаваемой ими комплектующей аппаратуры, особенно такой сложной и наукоемкой как относящаяся к специфике его отдела. Его суть заключалась в необходимости уметь не только «держать руку на пульсе, но хорошо разбираться и воспринимать первопричины и нюансы этих пульсаций». Он убедительно отстоял свою точку зрения на необходимость создания на предприятии специального стенда для отработки системы самонаведения, несмотря на то, что такую отработку в обязательном порядке должен был провести ее разработчик.

Было построено здание, смонтирован стенд с тремя степенями свободы, то есть возможностью вращения ГСН (головки самонаведения) по трем осям, и, на некотором расстоянии от него, имитатор цели. Функционально стенд предоставлял возможность автономной проверки работоспособности системы самонаведения в достаточно широком спектре различных рабочих ситуаций.

Боюсь погрешить против истины, но, по-моему, «четырехсотка» была первой советской ракетой, имевшей систему самонаведения (середина пятидесятых годов!!!) В связи со своей значительной в этой области новизной работы, хотя и в тесном контакте с разработчиками, шли трудно. Со стороны ОКБ Лавочкина ими непосредственно руководил Георгий Николаевич. Наконец, отработка системы самонаведения была завершена.

Параллельно с нею шли автономные летные испытания самой ЗУР, которые полностью подтвердили реализацию требований к ее конструкции.

Но технические идеи, заложенные в систему «Даль», значительно опережали возможности нашей промышленности — в основном электронной.

Это выявилось сразу же при переходе к управляемым пускам (к пускам в контуре управления).

В отличие от «автономных» пусков ни один из этих пусков не был удачным. До работы ГСН дело не доходило, проверить ее в реальной работе по захвату цели не удалось. В общей сложности было проведено более семидесяти пусков.

В октябре 1962 года, уже после смерти С.А.Лавочкина, постановлением правительства работы по системе «Даль» были прекращены.

В период подчиненности нашего предприятия, как филиала, генеральному конструктору В.Н.Челомею, весьма выразительно обозначаемому нашими сотрудниками как «смутное время», начальником ОКБ был назначен А.И.Эйдис, но фактическим, отнюдь не формальным руководителем был Г.Н.Бабакин. Такое, достаточно «прохладное», наше отношение к этим страницам своей истории — как в отношении ОКБ, так и завода — объясняется тем, что лавочкицы — опытнейшие самолетостроители и создатели уникальной ракетной техники были вынуждены прервать свой созидательный процесс и заниматься «доведением до ума» чужих идей, чужих разработок, зачастую не самых удачных.

Конструкторский коллектив ОКБ с помощью завода за два года довел — «научил летать» целый ряд «крылатых ракет», над которыми ОКБ-52 Челомея билось перед этим несколько лет. Был доведена до эксплуатационного состояния и ракета с подводным стартом и головкой самонаведения — «Аметист». В этом большая заслуга Г.Н.Бабакина.

После восстановления в 1965 году единства ОКБ и завода Георгий Николаевич Бабакин был назначен Главным конструктором ОКБ.

С переходом на космическую тематику талант его развернулся в полную силу.

При проработке документации ОКБ С.П.Королева на космический аппарат для исследования Луны были обнаружены ошибки в логике управления посадкой, исправлены, и первый же пуск принес ошеломляющий успех: мягкую посадку на Луну и получение панорамы ее поверхности. Это была «Луна-9» и тринадцатый пуск по документации ОКБ Королева.

Последующие за ним четыре пуска прошли без каких-либо замечаний.

Одна из причин этих и последующих успехов в том, что Георгий Николаевич неуклонно проводил в жизнь принцип: все, что можно предварительно отработать на Земле, должно быть отработано, причем в условиях максимально приближенных к реальным.

Академики А.П.Виноградов и Р.З.Сагдеев настаивали на получении большого объема научной информации, что на космических аппаратах при использовании в качестве носителя королевской «семерки» обеспечить было нельзя. Появление «Протона» и использование разгонного блока «Д» дали возможность Георгию Николаевичу при поддержке президента АН СССР М.В.Келдыша предложить создание совершенно новых космических аппаратов для исследования Луны, Марса и Венеры.

В это время в США шли полным ходом работы по созданию системы «Сатурн-Аполлон», а в ОКБ Королева под руководством В.П.Мишина — ракеты Н-1 и адаптируемых с ней пилотируемых космических аппаратов. Основной задачей этих разработок была высадка человека на поверхность Луны и доставка на Землю образцов лунного грунта.

Так как работы по Н-1 значительно отставали от работ по «Сатурну», то для поддержания престижа СССР было необходимо каким-то образом опередить США. Наше предприятие включилось в соревнование по доставке на Землю лунного грунта и углубленному исследованию Луны. Завод им. Лавочкина против NASA... Силы явно не равные.

Под руководством Георгия Николаевича Бабакина были созданы АКС (автоматические космические станции) «Е-8» и «Е-8-5», и после нескольких неудачных пусков 24 сентября 1970 года «Луна-16» доставила грунт Луны на Землю.

17 ноября 1970 года на Луну был высажен «Луноход-1». Это был огромный успех участвовавших в проекте многочисленных коллективов, ОКБ, завода и главного конструктора Г.Н.Бабакина.

Такого объема совершенно новых задач успешно решенных в столь короткий отрезок времени предприятие не знало никогда.

Это был «Золотой век» коллектива, которым он в значительной степени был обязан Главному конструктору Г.Н.Бабакину. Осуществление практически всех задач, упомянутых выше, проходило не без трудностей и трений с рядом смежных организаций, да и внутри предприятия между — ОКБ и производством.

Мне, как главному инженеру, а позднее руководителю предприятия, случалось неоднократно и достаточно остро спорить с Георгием Николаевичем, но всегда находить приемлемые решения без взаимных обид и недомолвок.

Личность Г.Н.Бабакина для меня до сих пор остается загадкой.

Безусловно, это был талантливый самородок. Систематического образования он не получил: окончил в 23 года экстерном десятилетку, потом, в возрасте 42 лет заочный электромеханический институт связи и в тоже время прекрасно разбирался в вопросах конструкции и управления летательными аппаратами. Он умел схватывать на лету, впитывать и переосмысливать ту информацию и материалы, которыми делились с ним окружающие его специалисты и такие корифеи науки и техники, как Келдыш, Пилюгин, Рязанский, Кузнецов, Исаев и другие.

Он был непревзойденным мастером в установлении дружеских связей, налаживании «коммуникаций». Ему ничего не стоило позвонить Афанасьеву, Келдышу или секретарю ЦК КПСС Устинову, как он говорил «посоветоваться». Первый заместитель министра Г.А.Тюлин был его другом.

Он никогда не выпячивал роль своей организации по сравнению с другими, но никогда и не подставлял их под удар в случае неудачи и никогда не забывал при награждениях.

Принцип свободного обсуждения и высказываний своих мнений, который был принят при Лавочкине, сохранился. Каждый мог высказать свое мнение, как бы абсурдно оно на первый взгляд не казалось. Он сам непрерывно «генерировал» новые идеи и предложения, поощряя к этому свое окружение.

Не могу не вспомнить при этом его личную скромность и отсутствие какого-либо зазнайства.

Характер у него, по моему мнению, был легкий с некоторым авантюрным уклоном. Он сумел собрать вокруг себя большую группу единомышленников и выдвинуть своими заместителями и ведущими конструкторами талантливых специалистов: Перминова В.Г., Чеснокова А.Г., Родина А.Л., Горошкова И.Н, Романова В.В, Морозова Н.А.. Он не боялся конкуренции и пригласил своим первым заместителем такого опытного и талантливого конструктора, как бывшего заместителя С.П.Королева С.С.Крюкова. Его хватало на все. Создавалось впечатление, что он «жег свечу с двух сторон».

Доживи он до девяноста лет, он был бы таким же, как и в пятьдесят.

С ВАМИ ГОВОРИТ рядовой необученный… Автор: А.М.Баклунов

Мне немного времени удалось работать с Георгием Николаевичем как с Главным конструктором, но даже этот короткий период позволил мне увидеть Бабакина как человека уважающего чужое мнение, способного брать на себя ответственность за все, что относится к результатам работы по теме, создавать коллектив единомышленников и поддерживать в этом коллективе атмосферу творчества, общности цели и стремление сделать работу на одном дыхании, точно в срок и, конечно, качественно. Многих поражало особенно последнее, как в огромном ворохе дел Главного конструктора он умел вычленять главное, определяющее качество темы и уделять этому внимание, доходя до реле, микросхемы, вида сварки и требуя обоснованных объяснений принятым решениям.

Когда меня только назначили Главным инженером, нас собрал тогда Милованов Алексей Пантелеймонович — Генеральный директор — с одним вопросом: «Вы мои два первых заместителя — Главный конструктор и Главный инженер — сказал он — Главный конструктор лучше знает потребности тематики и ход по ней работ в целом, Главный инженер обязан лучше знать ход работ в нашей организации и экономические и временные особенности хода работ по теме. Давайте решим, кто должен оставаться за меня на время моего отсутствия по причинам командировок, отпуска и т.п. Георгий Николаевич был для меня таким авторитетом, что этот вопрос мне показался неуместным, тем более что мне было 33 года, и я был только назначен. Однако Г.Н.Бабакин, обращаясь ко мне сказал: «Анатолий, я бы просил Вас взять эту обязанность на себя, я обязуюсь выполнить все Ваши решения». И тут же стал решать с Миловановым А.П. текущие дела, считая этот вопрос решенным.

Вспоминаю, как трудно решался вопрос сроков и веса аппаратуры Брацлавца П.В. из Ленинграда. Наши конструктора настаивали на изготовлении рамы внешних приборов из магниевого сплава, а они делать изделия из магния не умели, и соглашались выдержать сроки только в том случае, если мы сделаем им раму. Эта рама определяла точности основной аппаратуры и требовалась им для сборочных и приемо-сдаточных работ. Приехала целая делегация во главе с Брацлавцем П.В. уговаривать Георгия Николаевича сделать раму. Долгие разговоры в кабинете Главного конструктора кончились решением: «Договаривайтесь с заводом». И вся делегация пришла ко мне в кабинет. В половине второго ночи они меня уговорили подписать решение об изготовлении нами рамы для них. А утром на Совете главных конструкторов Бабакин Г.Н., действительно как хозяин положения, заявил: «Все решения приняты, но если в срок Вы не сделаете прибор, мы на раму поставим ящик с тюратамским песком и запустим спутник без Вас». В том, что мы сделаем раму в срок и соблюдая точности, он не сомневался.

Бывая с ним на коллегии министерства, я физически ощущал, как ему было трудно, когда срывались сроки по темам «доставка лунного грунта» и «луноход» из-за несвоевременных поставок смежниками, а он, сдерживая себя, не кивая на товарищей, прикрывал их собой, докладывал как мы собираемся наверстывать уходящие сроки. Конечно министр С.А.Афанасьев знал действительное состояние дел, но он и ценил то, что головная организация берет ответственность на себя и за счет своих циклов берется обеспечить сроки. А уж спрашивать за обещания и контролировать и проверять их министр умел. Кто работал в то время помнит хотя бы ежедневные письменные доклады о ходе работ и обстановку вокруг них.

С самыми большими руководителями Георгий Николаевич умел быть естественным, быть самим собой. Как-то я зашел к нему с необходимостью ускорения дел, где моих сил не хватало, да и он вряд ли решил бы его. Выслушав меня, он сказал: «А давай позвоним дяде Диме». И не дожидаясь моего ответа по «кремлевке» набрал номер.

— Дмитрий Федорович! Здравствуйте. Говорит рядовой необученный Бабакин. Хочу посоветоваться…

И далее пошел разговор, который вылился в просьбу о помощи, и было получено согласие помочь.

После посадки лунохода я взял отпуск и поехал в Сочи в санаторий «Заполярье», а Бабакин был тоже в санатории «объединенное Сочи» в это время. В это же время там — в Сочи — был и Устинов Д.Ф. Он часто встречался с Георгием Николаевичем, беседовал о его планах, обсуждал перспективы, пригласил в Сочинский театр. Георгий Николаевич был очень коммуникабельным человеком, интересным и умелым собеседником. Как-то, обсуждая с ним перспективы космической тематики, он сказал:

— А у нас уже есть союзник — Михаил Сергеевич Рязанский. Я с ним обсуждал эти вопросы на даче на Николиной горе. Я специально снимал дачу рядом.

Став главным конструктором, Георгий Николаевич, в моем представлении, был лучшим представителем этой плеяды людей беззаветно преданных своему делу, веры в его нужность науке и человечеству. Находясь на самом переднем крае исследований, он умел заглянуть вперед, за этот край, и увлечь тем, что он там увидел, людей от которых зависело осуществление планов будь то секретарь ЦК, министр, смежник или коллектив предприятия.



ПО ОБРАЗУ и подобию

Автор:

В.С.Дубчак

Две жизни. Две жизни знает человек. Одну телесную во времени, в пространстве. На то отвел ему Бог век, Соратников, друзей и красоту в убранстве. Другую жизнь хранит он сам, Духовную внутри себя, что памятью зовется, И не подвластную векам, — В любое время родником пробьется.

Мне оказана большая честь: позвонили и сообщили, что готовится к 90-летнему юбилею рождения Георгия Николаевича Бабакина мемуарная книга воспоминаний тех, кто работал с ним. Предложили дать материал.

Да… Я с 1954 года постоянно имел удовольствие воочию видеть его «в деле», работать «под его началом». Тем не менее — почему я? Ведь очень многие знали его больше и лучше меня, интереснее бы изложили. Хотя конечно. Когда было кому рассказывать, то тогда это было «под запретом». А теперь в живых почти никого не осталось. Может поэтому его великие дела не нашли достойного и полного освещения. Грешно не пытаться как-то исправить это положение, чтобы память о нем и его соратниках (команде) не померкла. Если не претендовать на полноту и литературность изложения, то мне, конечно, есть что вспомнить за период совместной работы с 1954 года.

Почему так пишу от собственного имени? А потому, что я ученик и подражатель стиля жизни Георгия Николаевича, а он, я знаю, сказал бы так же. Кто его знал, согласится со мной, что его кредо было — работать с полной отдачей, до последних сил, не щадя себя.

А также «ничто человеческое не было ему чуждо».

Он мог работать за себя и «за того парня», а многие успешно пользовались его безотказностью и добротой. Поглощенный целиком и полностью работой, он мог, тем не менее, позволить себе иногда (даже на ответственных испытаниях и в центре управления полетом — ЦУПе) вместе со всеми, на равных, «отмечать» наш общий успех и т.п.

Мне всегда везло на хороших людей. Ведь человек счастлив, когда рядом понимающие тебя люди, единомышленники, наставники, у которых есть чему научиться. Человек счастлив, когда видит, что его дело нужное и его оценивают по достоинству, а не только в «условных единицах» и сам он «довольствуется малым». Человек сам счастлив, когда его сердце бьется в унисон с другими, и он не помнит зла. Поэтому, если бы вы спросили меня, счастлив ли я, то, не задумываясь, ответил бы: «Безусловно».

Но — все по порядку…

Впервые я услышал фамилию Бабакин, когда после окончания МВТУ им.Баумана в числе молодых специалистов был распределен сюда «к Лавочкину», на завод №301, где и выполнил дипломную работу на актуальную для предприятия тему. Тогда с тематикой было очень неплохо — выбирай, что тебе по душе. Широкопрофильная подготовка МВТУ позволила делать дипломы на уровне рабочих проектов, которые после защиты реализовывались и затем принимались в эксплуатацию, но об этом дальше.

Я и В.П.Пантелеев попали к Н.Д.Капырину, а А.С.Демехин — к Г.Н.Бабакину. Я из числа распределенных назвал лишь фамилии известных широкому кругу специалистов, людей, внесших определенную лепту в славу предприятия далеко за его пределами. Здесь и плодотворный труд по темам «Даль», «Буря», Ла-250, Ла 375, Ла-17М. Ла-17Р, последующая космическая эпопея и другие…

Ах, какое было время! И как оно летело сутками. Мы, молодые, сразу попали «на передний край» науки и техники. Чудо, о котором потом слагались легенды, совершалось на наших глазах. Мы были среди таких людей, которые «делали» из нас инженеров, которые каждый день, доверяя нам, давали нутром почувствовать, зачем и чему мы учились, вообще для какой цели живем и трудимся.

Нам крупно повезло. Будучи сами выпускниками МВТУ Лавочкин С.А. и Капырин Н.Д., с подачи Бабакина Г.Н., поручили талантливому кадровику предприятия Вдовину И.Ф. отобрать выпускников своей «альма-матер» из набора первых кибернетиков, в числе которых оказались мы. Именно тогда у нас в стране вдруг «хватились», что кибернетика не «продажная девка империализма», а будущий фундамент прогресса. При кафедре «Системы автоматического управления» быстренько организовали конкурс медалистов. Мы освоили максимально возможно по отечественным и зарубежным источникам секреты этого ремесла, вплоть до конструкторской реализации (а МВТУ умеет «выжимать масло» из своих воспитанников). Когда же «окунулись» на предприятии в огромное море интересных проблем и увидели непаханую целину, то с радостью почувствовали, как плотно будет заполнено наше рабочее и нерабочее время. Здесь не зазорно было дальше учиться у начальников, а начальникам — у нас.

Вначале подразделения Бабакина и Капырина сотрудничали в общем деле разработки систем управления всех типов летательных аппаратов Лавочкина самолетной и ракетной схем.

Бабакинцы, так называемые «баллистики», занимались задачами движения центра масс, то есть управляемым маневрированием на траектории. Капыринцы, так называемые «автопилотчики», занимались всеми видами работ по разработке, изготовлению, монтажу, отработкам и испытаниям в полном объеме, вплоть до сдачи в эксплуатацию. В теоретическом же плане проектировались динамические контуры стабилизации летательных аппаратов около центра масс и их угловой ориентации. Тот богатый багаж знаний, который мы приобрели в МВТУ, позволял нам обоснованно вырабатывать такие оптимальные решения, которые покоряли любых самых капризных смежников на стадиях проектирования, технических заданий, изготовления и контроля. Позволял даже во многих работах самостоятельно изготовлять аппаратуру (автопилоты на «Даль», комплекс для «Бури», автопилоты для Ла-17М, Ла-17Р, системы ориентации на семейство объектов дальнего космоса и т.д.) Не было случая, например, чтобы фирма Пилюгина (НИИАП) не приняла хотя бы одно наше требование. Мы после фирмы С.П.Королева быстро отучили их «держать» монополию секретов, а считаться с нашей фирмой, как с головной, согласовывать с нами любую проектную, техническую, эксплуатационную документацию, строить весь технологический цикл по нашей традиционной схеме. Затем их представители включались в состав наших бригад, как исполнители, — в КИСе, на полигоне, в ЦУПе.

Постепенно, с пользой для дела произошло объединение всех «управленцев» в КБ-4, которое возглавил единый талант в лице Г.Н.Бабакина. К этому мозговому центру потянулась армия добровольцев любых специальностей. Совместная работа, особенно на летных испытаниях, позволила осознать, что без глубокого анализа, без количественных математических оценок, без освоения тонкого управленческого аппарата, особенно в автоматических режимах, невозможно считать себя по современному технически грамотным специалистом любой системы.

Вспоминается крылатая фраза Г.Н.Бабакина:

— Если есть двигатель и система управления, то можно заставить летать даже такое полено, как ракета.

И это так. Двигатель вселяет «жизнеспособность», создавая возможность переходить из состояния статики, покоя к состоянию динамики, движения, маневра. Система управления как искусственный интеллект единого организма способна выполнять все функции согласованного действия всех систем и поэтому она взаимодействует как с внутренними, так и внешними факторами и агрегатами.

Фраза Бабакина прозвучала как призыв к штурму передовых достижений и высот науки и техники, вдохнуть в них реальную жизнь. Начался процесс обучения всех желающих переквалификации, для чего по инициативе Бабакина было создано учебное заведение («университет Бабакина», как его любовно называл народ). Оно ускорено выпускало дипломированных инженеров самой дефицитной специальности с соответствующим сертификатом. В нем преподаватели тоже были добровольцы, а некоторые даже вчерашние студенты с годичным опытом работы.

Очень быстро выросла гвардия Бабакина, навсегда полюбившая этого открытого жизнерадостного увлеченного умельца. С ним можно было спорить. И, если ты оказывался правым, то он радовался вместе с тобой.

Сказано в Писании, что Бог создал человека «по своему образу и подобию», наделил его интеллектом, преследуя цель иметь на Земле своего помощника, сподвижника в деле творчества. Это особенно чувствовалось, работая «у Бабакина». Мысль продолжала пульсировать даже во сне. Пусть идея зародилась в подсознании, пусть на клеточном уровне. Но зато утром нет для тебя большего праздника, чем когда ты увидишь эти удивленные восторженные глаза, за которыми — разум, способный сразу понять и оценить важность момента.

— Лидия Ивановна, 20 минут ко мне никого не пускать!

Ему двадцать минут хватало вполне, чтобы сразу ухватить главное и далее развивать мысль (а фантазией он обладал удивительной, но она всегда была «приземленной», базировалась на прикладной стороне).

— Голуба, — его любимое обращение, — ну и как же ты дошел до жизни такой?

Твоя идея гением этого человека материализуется, и перестаешь понимать — так чья же это затея, твоя или его? А радость сопричастности не покидает, так как уже знаешь его почерк, стиль. Завтра это пойдет в дело и будет жить, потому что он сделает все, чтобы «идея овладела массами».

Я это рассказал, не приводя конкретного случая. Это — система. А примеров тому много. Просто новое, перспективное было его естественной потребностью, как воздух, как пища. У него на это были соответствующие интуиция, чутье («искра Божья», как часто он сам говорил о талантливых людях). Как же прост и непрост, но доступен был этот человек!

Особой известностью пользовались его отношения с замом начальника КБ-4 Юлием Давыдовичем Волоховым, когда Бабакин стал уже главным конструктором. Волохова постоянно одолевали новые идеи, он был главным идеологом и практиком реализации самых смелых и дерзких задумок, лично им «обсосанных, облизанных» многодневными расчетами «врукопашную», когда никаких ЭВМ и в помине не было или потом он все равно считал контрольный вариант для ЭВМ. Постоянно склоненный над столом с ручкой, бумагой и логарифмической линейкой — вот его «живой» портрет. Он был вхож к «Голубе» (так Бабакина называли промеж себя) запросто в любое время, как самый желанный посетитель. А тот сразу откладывал дела, заранее предвкушая удовольствие от того, как сейчас он «приложит» самого Юлия.

Нужно сказать, что у Георгия Николаевича был особый нюх на возможные и даже неочевидные нештатные ситуации. Это в нем было, как у осторожного и ответственного за поступки человека. Волохов (этот «голый теоретик», как шутя, по дружески его величал практичный Бабакин) получал очередную «выволочку» и уходил довольный, что поиск продолжается. Он ведь за этим и шел к «Голубе».

Юлий Давыдович был удивительный человек. Он любил работать сам. Сначала он должен был убедить сам себя, не щадя сил. А когда была «готовность №1», он устраивал в кабинете коллективные разборки, где каждый мог говорить все и в любой форме. Обычно все нападали, а Волохов защищался. Можно было даже просто молчать и слушать. Но состояние было такое, что вот она школа. А породил эту школу еще Бабакин, так как здесь ковались кадры самой «высокой пробы». Получаемого запала хватало на все последующие годы, когда этих светлых голов уже не стало. Думается мне, что и на том свете они с удовольствием продолжают «цапаться», так как иначе не могут.

Ведь это Волохов «зажег факел» доставки лунного грунта. Он стойко выдержал все насмешки, «протащил» идею через «Голубу» и продолжал «держать удары» пока лунный грунт не был доставлен. А когда возвратную ракету «засекли» на высоте двух км в точке, которую с «аптекарской» точностью указал Волохов, он успокоился.

Когда ругались, вспоминали Волохова из-за его настырного неуступчивого характера. Когда же раздавали награды, о нем «забывали». Многие тогда «погрели руки» поскольку он никогда не держал в тайне любые результаты.

На примере Волохова проверена поговорка «… наказание невиновных, награждение непричастных…» В этом нельзя не упрекнуть Бабакина. Но что делать, если Георгий Николаевич был безотказен, а около него постоянно вились торгующие совестью вымогатели.

Кто не застал С.А.Лавочкина, а знал Г.Н.Бабакина, работал с ним, тот мог получить полное представление, тот поймет, почему именно в НПО им.С.А.Лавочкина организован НИЦ им.Г.Н.Бабакина.

Одинаковый почерк, одинаковое отношение к делу, сотрудникам, новшеству, оппонентам.

Особенная всеобщая приподнятость чувствовалась при любых обсуждениях. Здесь творчество совершалось «на глазах». Каждый независимо от ранга, возраста, стажа мог свободно собеседовать хоть в кабинете, хоть за «длинным» столом в проектном отделе, хоть в коридоре…

Высказанная мысль, если она даже гипотетическая, случайная, но вызвавшая интерес и даже требующая ломки устоев и принятых решений, коллективно ревизовалась и могла пойти в работу. Такой стиль поощрял инициативу. При этом — какой высокий уровень квалификации, какой высокий уровень культуры отношений!

Даже никто не смел тебе «тыкать» в унизительной форме, хотя ты и слишком молод. Здесь правый всегда был правым и поэтому окрылен, неправый соглашался, так как соблюдены все правила этики и терпения. После таких совещаний специалисты, продолжая сотрудничать для выработки согласованного решения, взаимно и уважительно доучивали друг друга. В результате рождалась дружба на многие годы, рождались оригинальные решения и часто на уровне изобретений, диссертаций. А еще и потому, что каждая следующая работа вновь была нова и по-революционному оригинальна.

Даже ближайшие коллеги Георгия Николаевича поражались, как его на все хватало.

Помните, в лунной эпопее каждые несколько месяцев — новый объект и с совершенно новыми задачами и «начинкой». Даже, если нужно — обновленный состав исполнителей и организаций. Даже вопреки установившемуся производству, что не могло не раздражать некоторых начальников, так как рушило привычный опыт неизменности и доводки уже спроектированного, произведенного и облетанного.

Судите сами. Пролет вблизи Луны, затем спутник Луны, затем фотографирование обратной невидимой стороны Луны, затем мягкая посадка на поверхность, затем «Луноходы 1 и 2», доставка лунного грунта на Землю и так далее. Это не могло не поражать всех и вся. Он как бы торопился успеть сделать при жизни как можно больше, зная, что все остается людям.

А если учесть еще, что параллельно с этим различные модификации околоземных автоматических спутников самого различного назначения, в том числе и оборонного, полеты к Венере, Марсу. И здесь с той же настойчивостью — значительная смена задач и реализаций.

Георгий Николаевич как никто умел ладить и привлекать к делу самые различные характеры, ранги, чины, организации, ведомства, институты, предприятия и т.п.

Он также был необыкновенно интернационален. Находил «общий язык» со специалистами других республик и стран зарубежья. Не стеснялся сам познавать все новинки и с обоснованным инженерным риском давать им дорогу для быстрейшего внедрения.

При такой работе и таком лидере невозможно было не учиться постоянно и не повышать свой научно-технический уровень.

«Я занимаюсь всем, а ты свое дело должен знать лучше меня» — вот его мораль по отношению к подчиненному. И вдруг я понял, почему он так внимательно слушает до конца и не перебивает, а заготавливает вопросы, на которые в конце ждет обоснованного, грамотно аргументированного ответа.

Не могу не вспомнить такую «деталь».

Когда я, заочно получив еще дополнительно два высших образования со специализацией современной электроники и вычислительной техники, а затем, подготовив кандидатскую диссертацию в 1970 году, пришел к нему подписывать сопроводительные письма для рассылки на отзывы и защиту как соискатель в Ученом совете МВТУ, я услышал такую знакомую фразу:

— Голуба, ну и как же ты дошел до жизни такой?

Когда я ответил, что незадолго до этого сломал ногу и лежал дома в гипсе, а голова и руки целы, то есть свободного времени навалом — просто воспользовался огромным своим отчетным материалом, публикациями, авторскими свидетельствами и т.п., а сейчас аккуратно разработал инженерно-теоретическую базу, то услышал слова, произнесенные совершенно серьезно:

— Везет же людям.

Жизнь — она, как слоеный пирог: то светлая полоса, то темная. Особенно, когда ежедневно имеешь дело с неизведанным, когда теория вероятности, теория надежности беспощадно напоминают о себе.

Припоминаются некоторые случаи, где Бабакин «по ходу пьесы» проявил себя со своеобразной человеческой стороны.

Один из них связан с испытаниями в летно-испытательном институте (ЛИИ, г.Жуковский) первого экземпляра сверхзвукового пилотируемого самолета Ла-250. Самолет на взлете потерпел непоправимую аварию. Опытнейший летчик-испытатель Кочетков остался живой. Полет готовился ассами своего дела под руководством Барановского М.Л., и предполетных замечаний не было.

Запись регистратора показала, что рули управления двигались не на стабилизацию, а наоборот — дестабилизировали, раскачивали самолет. Конечно, вина ложилась на пилота, так как управление было ручное, хотя он уверял, что его действия были верными.

В этой конфликтной и непростой ситуации необходимо было привлечь объективность частотно-математического аппарата, чтобы установить истинную причину ради важнейших двух целей: определить виновника — техника или опытнейший летчик испытатель, и обеспечить успешный вылет следующего экземпляра машины, так как «снаряд не имеет права дважды попадать в ту же воронку».

Конечно, это было поручено «бауманцам», владеющим тонким исследовательским аппаратом — математическими методами анализа кибернетической системы «человек — система управления». Путем проведения специальных экспериментов для получения передаточных функций всех элементов в трактах управления была точно локализована причина — гидропривода на рабочих частотах управления давали огромные сдвиги по фазе, создавая недопустимое запаздывание в работе исполнительных органов по времени. Это значило, что использованные и применяемые раньше привода не годились для совершенно новых динамических условий скоростной машины, и, конечно, такими трактами человек управлять не мог.

Эти результаты вызвали бурю дискуссий. Спорили те, кто понимал и те, кто не понимал в силу отсталых представлений о динамических процессах управления. Тем не менее, полезная сторона состояла в том, что: во-первых, была восстановлена справедливость и «сломлены» амбиции для пользы дела и, во-вторых, еще раз было подтверждено житейское правило — «Практика, пусть даже горькая, обогащает теорию, а теория дает практике новую методологию проектирования и отработочных испытаний».

Дальнейшая работа перепроектировки гидроприводов проходила при самом активном участии «управленцев». Но наряду с этим стало ясно, что для динамической наземной отработки всех режимов программы полета требуется экстренная пионерская работа — создание специального стенда как тренажера пилотов (для готовности их к неизвестным сюрпризам) и комплексного контроля всех трактов управления. Эта установка и метода получили самую высокую оценку всех летчиков-испытателей ЛИИ из различных предприятий Министерства авиационной промышленности.

У меня, молодого и тогда еще кудрявого, вызвали восторг два обстоятельства. Во-первых, в соавторстве мною получено первое авторское свидетельство. Во-вторых, похвалы таких уважаемых авторитетов как Н.Д.Капырин, Г.Н.Бабакин и других знатоков. Они были бессребреники и приучили нас, что главное удовлетворение приносит успешное движение вперед к истине.

Тогда Георгий Николаевич сказал:

— При такой работе бывает виноватым только тот, кто повторяет неизбежные ошибки отработки новинок, оправдывая свою отсталость, неспособность угнаться за временем.

Сам он не стеснялся спрашивать и постоянно повышать свой комплект знаний. К чему и приучал нашего брата.

Другой случай связан с неудачами начального этапа реализации гениальных по задумке тем «Буря» и «Даль». Г.Н.Бабакин, Н.Д.Капырин и их команда чувствовали, что дело не столько в отказах, а в том, что более современные задачи и техника их исполнения требуют и более современных средств и методов проектирования и наземной отработки, особенно в части динамики, резко повышающих надежность в успехе. Стали уходить в прошлое «дедовские» приемы бросковых дорогостоящих пусков, рисковых полетов на предельных режимах и прочее. При больших затратах это стало непозволительной роскошью и очень накладно.

Тогда в научном и инженерном мире много говорилось о корректности макетирования. Не помню, кто тогда в нашей среде первый заговорил цитатами.

«Ни одно человеческое исследование не может называться истинной наукой, если оно не прошло через математические доказательства» — эти слова принадлежат великому мастеру и ученому древности с энциклопедическими знаниями Леонардо да Винчи.

«Единство природы обнаруживается в поразительной аналогичности дифференциальных уравнений, относящихся к разным областям явлений. Теми же самыми уравнениями можно решать вопросы из разных областей деятельности людей…» — в то время, в отличие от нынешнего, весьма популярный В.И.Ленин.

Именно в этот период были взяты в основу такие гениальные и по сегодняшним понятиям очевидные мысли, а в научном мире стала появляться литература по математическому моделированию. Продувки аэродинамических моделей в ЦАГИ уже давно дали возможность использовать уравнения при описании летательного аппарата. А вот математические модели контуров управления стали только зарождаться.

С великой радостью сообщаю, что первые электронные аналоговые модели-самоделки появились по инициативе Г.Н.Бабакина у нас на фирме. Для этого Борис Николаевич Яшин разработал и изготовил специальные решающие усилители постоянного тока (УПТ). Под руководством гвардии «бабакинцев» Николай Иванович Лупин по нашим схемам собирал на базе УПТ электронные комплексы аналоговых вычислительных моделей (АВМ), имитирующие любые режимы полета.

Такие модели позволили резко сократить сроки проектирования, заменяя трудоемкие расчеты. В ускоренном режиме находились настройки и параметры, обеспечивающие оптимальные динамические процессы, исключался огромный объем отработочных и натурных летных испытаний. Такие моделирующие комплексы были включены в состав наземки. Каждое изделие тем «Бури», «Дали» и последующих отрабатывались на этих динамических стендах. Я тогда заочно окончил Московский энергетический институт, факультет усовершенствования инженеров, и моей выпускной работой плюс дипломный проект МВТУ была разработка специальной поворотной платформы с корректирующей приставкой, позволяющей без погрешностей отслеживать выходные сигналы с АВМ. Изготовление и дальнейшая эксплуатация таких следящих платформ позволили организовать комплексную динамическую проверку всех блоков в реальных трактах управления отправляемых на полигон летных изделий. Эта технология полунатурного моделирования предусматривала испытания в составе следующего реального контура: «АВМ с параметрами летательного аппарата, коэффициентами и режимами «полета» — поворотная платформа с установленными чувствительными гироблоками — полный состав бортовой аппаратуры трактов управления — привода исполнительных органов — далее снова на входы АВМ». При проверках «натуральным» было все кроме летательного аппарата, который «набирался» на АВМ. Все процессы наблюдались и оценивались на экране осциллографа.

Такая метода без больших затрат средств и времени позволяла приобрести уверенность в успехе, который и не замедлил сказаться, окупая все наши усилия.

Однако, несмотря на наши достижения «власть имущие» путем прекращения финансирования «позакрывали» столь перспективные темы на радость нашим потенциальным противникам, и дали возможность «догнать» нас через много лет.

Нужно было видеть Г.Н.Бабакина. Это явно отняло у него несколько лет жизни. Тем не менее, никто из его «команды» тогда не ушел, стойко перенося удары по фирме, по нашему любимому лидеру.

Открытая душа, Бабакин, делился нашими наработками с учеными и инженерами различных организаций, которые подхватили эстафету, используя в своих разработках, кандидатских и, затем, докторских диссертациях.

Об этой прекрасной и грустной полосе у меня на память сохранилось очередное авторское свидетельство, где в соавторах ярко светятся фамилии людей, которых, увы, уже нет в живых.

Еще один эпизод связан с разработкой автономного разгонного блока. Г.Н.Бабакин считал сам и нас к этому приучил, что руководитель должен находиться там, где наиболее ответственно. В остальном — уметь организовать все так, чтобы работа шла и в его отсутствие. А собственные знания и квалификация начальника должны позволять ему уверенно подстраховать подчиненного на случай, если тот не справляется. Таланту же — помогать проявить себя и поддерживать в его росте. «Самая большая радость, если ученик превзошел своего учителя», — под этим бабакинским девизом мы и жили.

Я на себе убедился, что только такая философия сближает людей, спаивает ряды коллектива. Таким людям не нужно повторять, приказывать или упрашивать трудиться ненормировано.

Чувства эти потом согревали в воспоминаниях на всю оставшуюся жизнь. Как же радостно бьется сердце, когда сейчас позвонишь «своим» и тебя сразу узнают по голосу! А когда я привел своих студентов на преддипломную практику, — очень лестно, что тебя встречают, как родного.

Так вот, было в свое время задумано создать автономную ступень довыведения (изд.824Ф) на базе неавтономного разгонного блока «Д». Для этого привлекалась харьковская фирма на базе приборостроительного завода «Коммунар» (главный конструктор Л.Л.Балашов). Георгий Николаевич понимал, что фирма по квалификации слабая, и поэтому мы бригадой выехали туда надолго. Опасаясь за сроки, так как это было связано с выведением космического аппарата для полета на Марс, он сам приезжал туда дважды. Только он умел словом, делом поднять боевой дух для почти круглосуточной работы — работы, не считаясь со временем, неустроенностью на «чужой территории». По его командам был также доставлен и развернут знаменитый динамический стенд на базе АВМ. В итоге аппаратура была изготовлена вовремя, отработана «до звона». Далее мы «сопровождали» ее всю дорогу: установка на объект, отработка на всех этапах вплоть до пуска.

К сожалению, вся эта успешная работа была загублена, так как чужой носитель оба наших объекта — профессиональное наименование космических аппаратов, появившееся в пору, когда все эти работы осуществлялись под грифом «секретно» — «бросил за бугор». Как обычно там, «на верхах», не разбираясь заодно «выкатили бочку» и на нашего Бабакина. Опять минус несколько лет жизни!

Однако сейчас я с удовлетворением увидел, что подобная система управления успешно реализуется по теме «Фрегат», где ядро бригады исполнителей этой системы образуют также кое-кто из харьковских энтузиастов.

Точно также в свое время строилась работа по изготовлению автопилотов для Ла-17М, Ла-17Р совместно с саратовской фирмой на базе приборостроительного завода (главный конструктор Митяшин), а изделия шли в Тбилиси.

Подобные ситуации учили грамотному сотрудничеству со смежниками, уважая их мнение, вклад, помогать словом и делом. И это тоже школа Бабакина.

В то время представление: «человек от Бабакина», «человек из фирмы Лавочкина» — действовали как пароль, открывая любые двери и секреты.

Достаточно интересной мне представляется еще одна ситуация, предлагаемая мною вниманию читателя. После передачи нашей организации части космической тематики (непилотируемых автоматических аппаратов) вдруг в одном из первых пусков произошла авария. На промежуточной отделившейся ступени выведения не сработала силовая электроавтоматика, программно-временное устройство не запустилось и последующая программа не пошла.

По традиционному распределению обязанностей причину объяснили электрики-комплексники. Она оказалась непростая и не очевидно выявляемая при наземных отработках. Была затем проведена соответствующая доработка «чужой» схемы, позволившая в условиях цеха имитировать контроль такого «разделения». Как не специалист не берусь расписывать подробности. Скажу только, что это было архиважно, так как в Министерстве окончательно решалась судьба нашей тематики и самого Бабакина как главного конструктора, которого на эту должность рекомендовал С.П.Королев, зная его до этого.

Все бы ничего. Но для меня события развивались нештатно. Неожиданно узнаю, что Бабакин вынес выговор всем, кто имел хоть какое-то отношение к участку выведения.

Я пришел к нему с заявлением об увольнении. Он нисколько не удивился, но сказал мудрые слова:

— Голуба, не обижайся. Я теперь не могу отменять распоряжений, не солидно. А эту бумагу я покажу чиновникам, чтобы они отстали, так как они требуют мер, а твою фамилию там наш куратор знает. Тебе же скажу — на ошибках учатся, но лучше на чужих.

Так он приучал работать «по своему образу и подобию» — думать за себя и «за того парня».

Этот человек удивительно мог «владеть глаголом»! Я как-то успокоился, так как осознал главное: как я дальше буду жить без него, где еще найду такого близкого по духу человека? С тех пор я и в жизненных ситуациях, как «системщик», привык смотреть на все происходящее не только глубже, но и шире, так как «система управления контактирует со всеми».

Следующая ситуация связана с несколько неожиданным для нас согласием Г.Н.Бабакина на существенную, но достаточно «скороспелую», модернизацию системы управления. Когда в состав бортовой аппаратуры наших космических аппаратов впервые ввели управляющую вычислительную машину (БЦВМ), в полете начались неприятности. Они были вызваны неустойчивой работой новинки, так как она выполнялась на элементной базе отечественного молодого производства. Конечно, применение БЦВМ создавало массу привлекательных сторон:

— большой выигрыш в весе, так как массивные программники заменила память БЦВМ;

— логические и коммутационные блоки заменила ее алгоритмика;

— удобная и оперативная диалоговая связь с бортом по эфиру;

— организация автоматизированного контроля и анализа как с наземки, так и самоконтроль борта;

— построение схем мажоритирования, повышающее логическую надежность,

и многое, многое другое.

Однако, исполнительная организация Пилюгина (НИИАП) не приняла предложение применить БЦВМ разработки специализированной фирмы по вычислительной технике, а упрямо отстаивала БЦВМ собственной разработки. Отстаивала, несмотря на то, что для нее это изделие было тоже вновинку, и фирма не имела нужных сведений по надежности работы примененной элементной базы первого поколения. Конечно, «хозяин — барин», тем более что это — академик Пилюгин Н.А., способный «задавить» Бабакина.

Такое резкое изменение в структуре бортовой системы управления, да еще и под давлением гонки — «сильственно» принято решение начать эксплуатацию до окончания всех типовых испытаний... Итог — в полете БЦВМ, управляющая разворотами космического аппарата путем выдачи определенного количества импульсов на гироплатформу, «сбивалась» то на большую, то на меньшую их сумму. Это обстоятельство, приведшее к большой погрешности в баллистике уже на начальном этапе полета — выведении, поставило под сомнение возможность выполнения всей задачи. В создавшихся условиях особенно опасно было запускать двигатель для коррекции траектории движения.

Явление сбоя в работе БЦВМ обозвали «пересып-недосып». По такому случаю, Георгий Николаевич метался между Москвой и Центром дальней космической связи, летая чуть ли не дважды в сутки. Он неизменно брал меня с собой, и я, к великому сожалению, мог видеть страдания человека, который переживал все происходящее, как личное горе. Экспериментами на действующем стенде у Пилюгина удалось выявить какую-то гипотетическую систематику в «пересыпе-недосыпе» такой капризной «особы» как БЦВМ и избежать подобного сбоя в последующих работах.

Я так думаю, что эта эпопея отняла у Георгия Николаевича еще несколько лет жизни.

Можно было бы воспоминание случаев, эпизодов, ситуаций, в той или иной мере дающих представление о личности Г.Н.Бабакина, продолжить и далее. Но даже приведенного здесь, мне кажется, достаточно, чтобы понять, что он не щадил себя, был приверженцем задач глобального масштаба, поразительной новизны, которые сам ставил и сам организовывал их выполнение, находясь в самых «горячих точках». Сам — не потому, что не доверял исполнителям, а потому, что в нем всегда был живой интерес к делу и желание «держать руку на пульсе».

Он был патриотом предприятия, патриотом страны и очень любил считать себя рядовым бойцом в строю друзей и единомышленников.

Хочется рассказать о высокой степени культуры Георгия Николаевича.

Я не знаю таких фактов, чтобы он в грубой форме говорил с человеком, даже с хамом.

Когда Бернарда Шоу спросили: «Кто такой джентльмен?»

Он ответил: «Это человек, пообщавшись с которым, сам становишься джентльменом». Кажется, лучше не скажешь.

Он мог подойти, если видел, что человек чем-то огорчен, взять его за плечи и молвить:

— Не бери дурное в голову.

Он, например, мог в ЦУПе во время ночного сеанса связи подойти к засыпающей от усталости женщине, шутя взять за талию и молвить:

— Иди спать, а то морщины появятся.

Такие моменты удивительно бодрили людей. У него была цепкая зрительная память. Ему было достаточно один раз увидеть молодого человека на многолюдном совещании, а завтра, встретив его на территории, первым поздороваться. О доброте его мог бы рассказать каждый, кто соприкасался с ним.

Но хочется сказать и о другом. Я был неоднократным свидетелем, как ему могли говорить обидные слова, пытаться незаслуженно унизить при подчиненных. Не хочу упоминать фамилии, так как некоторые из обидчиков и сейчас существуют.

Я как-то после очередного такого «посещения» министром нашего совещания спросил Георгия Николаевича, почему он позволяет этим людям так вести себя по отношению к себе.

— Разрешите мне отстоять Вашу честь. Меня несколько раз подмывало встать и демонстративно уйти.

Он мне спокойно объяснил:

— Я — выше обид. Я боюсь, что от моих амбиций может пострадать наше общее дело. Бог им судья о степени воспитания. Я же вижу по глазам, что люди на моей стороне, но их приучили молчать.

Не знаю. Может, он где-то был прав. Когда я слышу: «Ударили тебя по щеке, подставь другую», то не согласен, так как нынче дадут и по второй. А третьей-то нету!

Он был очень деликатен с сотрудницами, никогда не забывая, что они женщины.

Где-то сказано, что культура общества определяется тем, как в нем относятся к женщине. И мужчины ведут себя в той мере, как это позволяет им женщина.

Я был свидетелем, как в чисто мужской компании в его присутствии рассказали сальный анекдот. Нужно было видеть его гнев — словами не передать. Он это воспринял, как свое личное оскорбление и стыдил рассказчика. А если на его совещании присутствовала хоть одна женщина, каждый следил за своей речью, соблюдая такт даже в самой критической ситуации.

Для него слово «матобеспечение» значило только одно — математическое обеспечение.

Георгий Николаевич был глубоко лиричным, мечтательным человеком, хотя и по южному темпераментным. Как-то в Центре дальней космической связи, что на море в Евпатории, мне после очередного ответственного сеанса управления (осуществлялась коррекция перелетной траектории) довелось побродить по берегу моря с ним наедине. Прочел ему тогда свое стихотворение, только написанное, еще сырое. Он послушал, призадумался и внес коррективы. Вот оно в соавторстве с ним:

Сегодня в гости я, стихия,

Пришел…Свидания порой.

Лишь ты причина, что стихи я

Принес в слиянии с тобой.

Прямее путь мой стал и уже

За этот год, что без тебя,

Но чувства стали чище, глубже,

Как глубина вдали твоя.

Как мне знакомы все волненья,

Что на поверхности твоей:

То взлеты ввысь, а то паденья -

Удел морей, удел людей!

Твой свет мне радует глаза…

Но почему, как ком, — тревога?..

Соленая, как ты, слеза

Стоит. А в ней — дорога,

Дорога та, что позади,

И та, что в жизни дальше будет.

Шуми, стихия, и зови,

Когда меня обидят люди.

Портрет Георгия Николаевича Бабакина был бы неполным, если бы я не рассказал самое главное, самое заветное, ради чего и решился написать эти воспоминания.

Он обладал удивительной, необъяснимой способностью знать о каждом из своих сотрудников все — не только о его деловых и профессиональных качествах, но и о том, чем и как он живет вне работы, особенно — что человека тревожит и мучает. Что касается меня, то он как-то вызвал и сам сказал, что выделяет моей семье квартиру из своего фонда, хотя я не говорил, что последнее время мы вынуждены жить впятером в комнате коммунальной квартиры, а по очереди на жилье «обходят», уговаривая «уступить» другому. То ли он интересовался, то ли ему сказали. Тем не менее, и эти вопросы тоже были в его поле зрения.

Но все же не это главное. А то, что его человечность проявилась в высшей мере, когда у нас случилось страшное горе — более 30 лет тому назад у нас заболел первый сын. Никак не хотелось верить, что заболел неизлечимо, и он обречен. Выпало испытание хуже казни. Не приведи Господи даже врагу пережить те страдания, которые выпали на нашу долю. Что может быть хуже, чем видеть мучения своего ребенка, осознавая что нечем ему помочь, и в итоге пережить его.

Не знаю, что бы с нами было, если бы не плечо этого человека. Георгий Николаевич вместе с нами боролся за жизнь нашего сынишки. Организовал исключительные условия в Морозовской больнице, консультации лучших врачей. По его просьбе из-за рубежа доставлялись самые лучшие и дорогостоящие препараты.

Сами понимаете, что это не просто слова утешения, соболезнования — это поступки. Действия, которые вселяли надежду на возможность чуда. Но чуда не произошло, а Георгий Николаевич после смерти ребенка продолжал нас поддерживать и согревать теплым словом, особенно мою супругу. В нашей семье его имя свято.

Прошло много лет. И давно уже нет этого человека — Человека с большой буквы. А память хранит все, и все — только неповторимо хорошее…

* * *

Он часто говаривал:

— Любое дело без достойной смены — обречено и бесперспективно.

Каждый год отбирались молодые специалисты. Он сам следил, чтобы дело было интересным для любого возраста, чтобы оно было запрашиваемым и рентабельным, чтобы специалисты не уходили, потому что потерять можно мгновенно, а на подготовку уходят десятилетия, чтобы старая гвардия не стремилась уходить на заслуженный отдых, а если уходили, то чтобы были довольны остатком жизни, чтобы…, чтобы…, чтобы…

Жажда пополнения и обновления знаний, жажда труда, жажда жизни, жажда обучения любознательной молодежи заложены в нас, как «профессиональное заболевание» бабакинцев. Я знаю многих, кто продолжает трудиться, в том числе и преподавать. Сам «грешу» этим. Преподавал теорию автоматического регулирования, различные приборные дела летательных аппаратов и т.п.

Даже «дошел до жизни такой», что в составе нас, старичков, в 1998 году получил патент (не авторское свидетельство — патент!) на изобретение «Система стабилизации космического аппарата». Вот он еще бабакинский «порох в пороховницах»! Сейчас преподаю высшую математику для экономистов, так как молодежь тянется туда по известным причинам. В нашей экономике как раз очень недостает методов оптимального саморегулирования, что достаточно наработано в области нашей техники. Я этот момент сам осознал, когда для самообразования недавно окончил экономический, получив диплом менеджера.

«Раньше были времена, а теперь моменты», — поговаривал Георгий Николаевич слова из песенки Утесова.

Так вот, мое увлечение экономикой — это момент. Хочется надеяться, что опять наступят времена. Для этой цели по инициативе руководства МГТУ им.Баумана задумано создать в г. Химки филиал, чтобы в местном регионе из выпускников средних учеб ных заведений готовить специалистов будущего, которое обязательно придет после окончания слишком затянувшейся перестройки.

Его давно нет, но мысли, дела его живы. После его смерти именно бабакинский конструкторский задел, выпестованные С.А.Лавочкиным и, впоследствии, Г.Н.Бабакиным высококвалифицированные специалисты продлевали славу нашего предприятия еще многие и многие годы…

далее