ПРИ СВЕТЕ СЕВЕРНОГО СИЯНИЯ

  • Итак, я стал офицером, летчиком-истребителем. У меня была любящая жена и впервые за всю жизнь собственная комната. Училище я окончил по первому разряду, и мне было предоставлено право выбора места дальнейшей службы. Можно было уехать на юг, предлагали Украину, хорошие, благоустроенные авиационные гарнизоны. Но командование училища не отпускало меня, оставляя на должности летчика-инструктора.
  • - Ну куда ты поедешь, - говорили мне в штабе училища, - Оренбург - город хороший. У тебя тут семья, квартира, жена учится... Зачем ломать жизнь?
  • Но я еще раньше решил - ехать туда, где всего труднее. К этому обязывала молодость, пример всей нашей комсомолии, которая всегда была на переднем крае строительства социализма и сейчас показывала чудеса трудового героизма, осваивая все новые и новые миллионы гектаров целинных и залежных земель, возводя доменные и мартеновские печи, перекрывая могучие реки плотинами гидростанций, прокладывая новые пути в сибирскую тайгу... Одним словом, я чувствовал себя сыном могучего комсомольского племени и не считал себя вправе искать тихих гаваней и бросать якорь у первой пристани.
  • Чувства, которые обуревали меня, не давали покоя и друзьям - Валентину Злобину, Юрию Дергунову, Коле Репину. Все мы попросились на Север.
  • - Почему на Север? - спрашивала Валя, еще не совсем поняв моих устремлений.
  • - Потому что там всегда трудно, - отвечал я.
  • Но это было легко сказать. Надо было еще и объяснить. Ведь спрашивал-то не свой брат летчик, а хрупкая молодая женщина, проведшая всю свою жизнь в благоустроенном городе, в обеспеченной семье. Я понимал ее: ехать со мной - значит бросить учебу, родных, расстаться с привычным укладом жизни. Ведь Валя никогда никуда из Оренбурга не выезжала, и ее не могло не пугать то совсем неведомое и неизвестное, что ожидало нас на Севере. Узнав, что я собираюсь ехать туда не один, она даже как-то спросила:
  • - Что же, тебе товарищи дороже, чем я?
  • Что можно было ответить на этот вопрос? Я ее расцеловал, и мы решили, что на первых порах поеду один, обо всем ей напишу, и когда она закончит медицинское училище, немедленно приедет ко мне. Это Валю даже обрадовало, она поняла, что со своей новой специальностью будет нужнее на Севере, чем в Оренбурге.
  • До прибытия к новому месту службы оставалось время, и мы с Валей отправились в Гжатск к моим старикам. Встретили нас приветливо. Невестка понравилась. Но отец как-то в беседе высказал недовольство тем, что свадьбу мы справили не в Гжатске, а в Оренбурге. Зная характер отца, не терпевшего возражений, я промолчал, а Валя сказала:
  • - Папа, не могли же все мои подруги и Юрины товарищи приехать к вам в Гжатск. Ведь у нас была комсомольская свадьба!
  • Этот довод убедил отца, и было решено повторить свадьбу в Гжатске. Деньги у меня были, и свадьба прошла так же весело, как и в Оренбурге.
  • Валя не могла долго оставаться в Гжатске: ей надо было спешить в училище на занятия. Вместе мы доехали до Москвы, я показал жене достопримечательности столицы и с грустью проводил на Казанский вокзал. Кажется, она всплакнула, да и мне было невесело. Но что поделаешь - служба! Поезд отошел от перрона, а я долго глядел вслед рубиновым огонькам последнего вагона...
  • На другой день уехал из Москвы и я. Вместе со мной в купе были Валентин Злобин и Юрий Дергунов. Всю дорогу мы играли в шахматы или, стоя у окна, любовались картинами осыпанных инеем карельских лесов. Мы пересекали край островерхих елей. Позади остался Полярный круг, и с каждым часом природа становилась все суровее, все необычнее. За окнами вагона трещал мороз, клубились туманы, стрелки часов показывали полдень, а нас окружала призрачная голубоватая ночь.
  • - Куда мы заехали? - недоуменно восклицал Дергунов.
  • - В гости к белым медведям, - отшучивался Злобин.
  • Шутить-то мы шутили, но знали: предстоят нешуточные дела. Нет-нет да и даст себя знать сомнение: справимся ли? Ночью-то никто из нас еще не летал, а тут сколько ни едем - все ночь да ночь...
  • И все же нетерпение одолевало нас. До чего же поезд тащится медленно по сравнению с самолетом!
  • Но всему приходит конец, и мы добрались до штаба. Блестящие армейские лейтенанты, мы всем бросались в глаза, на нас поглядывали: что это, мол, за птицы залетели сюда, к студеному морю?
  • Нам предложили на выбор два типа самолетов, и мы выбрали те, реактивные, на которых летали в училище. Получили направление и поехали к месту службы в дальний гарнизон. Дорогу заносило снегом, окна автобуса покрывались морозным узором. Было дьявольски холодно, и мы от уймы новых впечатлений и усталости клевали носом.
  • К месту назначения добрались далеко за полночь, но в гарнизонной гостинице нас ждали. Там уже были оренбуржцы Веня Киселев, Коля Репин, Алеша Ильин и Ваня Доронин. Они нас схватили в объятия, и сон сразу как рукой сняло. Разговорам не было конца. Говорили сразу все и обо всем. Из этого многоголосого гомона я выделил одну важную подробность: командир полка - заслуженный летчик, строгий и справедливый начальник.
  • Поселили нас в комнате, в которой стояла три койки. Первую, самую лучшую, у окна, занял Валя Злобин. На второй расположился Салигджан Байбеков - татарин из Уфы, третья койка досталась мне. Легли мы под утро и моментально уснули безмятежным сном здоровых молодых пюдей.
  • Утром, после завтрака, явились к командиру. Первое впечатление совпадало с тем, что мы уже слышали от товарищей. Подполковник напомнил о традициях подразделения и пожелал быть достойными наследниками боевой славы его ветеранов. За последние годы подразделение выдвинулось в число лучших. Его летчики летали без происшествий и завоевали немало призов и почетных грамот за успехи, достигнутые в воздухе и на земле. В кабинете командира в траурной рамке висел портрет.
  • - Сергей Негуляев, - сказал подполковник, показав на портрет.- Советский Данко! В бою ценой своей жизни выручил товарищей из беды, таранив фашистский самолет.
  • Больше ничего не надо было говорить о боевых традициях. Все было ясно.
  • Вся летная молодежь была зачислена в третью эскадрилью. Командовал нами офицер Андрей Пульхеров. Эскадрилья пока не была объявлена отличной, но находилась на хорошем счету и соревновалась с другими эскадрильями. Теперь в это соревнование предстояло вступить и нам, показать, на что мы способны.
  • Непосредственным моим начальником оказался командир звена Леонид Данилович Васильев - старший лейтенант. Он считал себя старожилом Севера. Не раз во время полетов с честью выходил из ловушек, которые то и дело подстраивает капризная, изменчивая северная природа с ее внезапными снежными зарядами, густыми туманами и непрерывным ветром, задувающим с Ледовитого океана. После первых бесед с ним мы поняли: здесь, на Севере, мало одного умения летать, надо уметь управлять самолетом в непогоду, да еще ночью.
  • Свирепствовал лютый январь. Непроглядная ночная темень придавила землю, засыпанную глубоким снегом. Но над взлетно-посадочной полосой не утихал турбинный гул. Летали те, кто был постарше. Так как у нас не было опыта полетов в ночных условиях, мы занимались теорией и нетерпеливо ожидали первых проблесков солнца, наступления весны. Жили дружной, спаянной семьей, наверное, так же живут и моряки, сплоченные суровыми условиями корабельного быта. Мы знали друг о друге все, никто ничего не таил от товарищей. Если приходило письмо, оно становилось достоянием всех. Его читали вслух, как, по рассказам фронтовиков, это бывало на войне.
  • Валя писала часто, но немногословно. Скупо сообщала о своих успехах в учении, видимо, медицина увлекала ее. Она ни на что не жаловалась, но между строк я ощущал тоску и желание поскорее встретиться со мной. То же самое было и в письмах, приходящих к товарищам от их родных и близких.
  • Мы вошли в новый, интересный мир строевой службы, радовались успехам товарищей и сообща переживали все, что делалось у нас. Опытные, старослужащие летчики летали в любое ненастье. Звенья отправлялись на перехваты воздушных целей, в зоны, ходили по дальним маршрутам, вели учебные воздушные бои, тренировались в стрельбах. Одним из лучших перехватчиков в эскадрилье был командир нашего звена. Он летал в любую погоду. Однажды, когда я нес дежурство по аэродрому, а Васильев находился в воздухе, внезапно все заволокло густым туманом. Окружавшие аэродром сопки, поросшие соснами, погрузились в непроглядную мглу. Положение создалось критическое. Посадить самолет казалось невозможным. И все же командир звена и его ведомый, пробив толщу тумана, точно вышли на посадочный курс и опустились на посадочную полосу. У всех отлегло от сердца.
  • Я бросился к командиру. Он вел себя так, будто ничего не случилось, но все же сказал:
  • - Необходимы точный штурманский расчет и доверие к приборам... И конечно, надо уметь держать в руках не только машину, но и нервы. На истребителе ты царь и бог - летчик, штурман и стрелок, един в трех лицах...
  • Своим полетом Васильев преподал нам, молодым летчикам, наглядный урок умения не теряться ни при каких обстоятельствах. К командиру звена мы стали относиться с еще большим уважением.
  • Конец зимы использовали для теоретической подготовки, еще раз повторили материальную часть. Затем сдали зачеты на право эксплуатации самолетов с условиях Севера. Особенностей действительно было много, и знать их должен был каждый. В штабе на нас завели новые летные книжки. Но пока их листы оставались чистыми.
  • Летать мы начали в конце марта, когда во всем уже чувствовалось дыхание весны и длинная полярная ночь стала уступать такому же длинному полярному дню. Вывозил меня в воздух в первые полеты на Севере командир звена. Усаживаясь в самолет, я ощутил знакомое предполетное волнение: ведь несколько месяцев не поднимался в небо. Взлетели на исходе ночи, в синеватой полумгле предрассветных сумерек. Набирая высоту, я, как всегда в полете, слился с машиной. Но когда стрелка высотомера придвинулась к заданной черте, взглянул вниз и увидел солнце. Оно прорезывалось на горизонте, окрашивая небо и землю в золотистый цвет утренней зари. Внизу проплывали сопки, покрытые розовым снегом, земля, забрызганная синеватыми каплями озер, и темно-синее холодное море, бившееся о гранитные скалы.
  • - Красота-то какая! - невольно вырвалось у меня.
  • - Не отвлекайтесь от приборов, - послышался отрезвляющий голос Васильева.
  • Он, так же как и все мы, истосковался по солнцу, но знал: в воздухе ничто не должно отвлекать внимание летчика от управления самолетом. Для него было важно то, что с солнцем мы встретились точно по расчетному времени. И он тут же сказал мне об этом:
  • - Эмоции эмоциями, а дело прежде всего.
  • Так началась настоящая летная служба в Заполярье. Командир звеня, обстоятельно проверив мое умение обращаться с машиной, допустил к самостоятельным полетам. Новый командир нашей эскадрильи майор Владимир Решетов согласился с его решением и, когда первый самостоятельный полет был совершен, сразу у самолета вместе с секретарем партийной организации капитаном Анатолием Росляковым поздравил меня с этим событием. Товарищи запечатлели на фотографии этот момент. Мне было приятно послать Вале в Оренбург снимок, на котором мы все трое, одетые в меховые комбипезоны, в летных шлемах, улыбающиеся вовсю, пожимаем друг другу руки.
  • Вскоре случилось неприятное происшествие. Я летал по приборам. Синоптики на целый день «дали» хорошую погоду-ничто не предвещало ненастья. Когда я выполнил последнее упражнение, неожиданно стало темнеть. Внизу исчезли островки и заливы. Я понял: приближаются снеговые заряды - самая неприятная вещь на Севере, не только в небе, но и на земле. Запросил аэродром: какая погода? Ответили: пока терпимо, но с каждой минутой видимость ухудшается, запасную посадочную площадку уже захлестнули снежные волны. «Ну что же, поспорим и поборемся с непогодой», - решительно подумал я и тут же увидел: топлива осталось в обрез. Главное в таком положении - сохранить ясность мысли и присутствие духа.
  • - Немедленно возвращайтесь, - приказал мне руководитель полетов. В голосе его послышались тревожные нотки.
  • Невольно вспомнился недавний случай с Васильевым и то, как он тогда нашел выход из подобного положения. Я быстро прикинул в уме самый короткий маршрут к аэродрому, учитывая все решающие данные: крепкий встречный ветер, высоту полета, время, запас топлива.
  • Пробиваясь сквозь слепящее снежное месиво, я точно исполнял приказы руководителя полетов. Я отдавал себе ясный отчет, что целость машины и собственная жизнь находятся у меня в руках и зависят от того, сколь правильно будут выполняться мною команды более опытного, чем я, авиатора - руководителя полетов. Его спокойствие передавалось мне...
  • Этот хладнокровный, волевой офицер однажды сказал:
  • - Настоящего человека характеризуют четыре качества: горячее сердце, холодный ум, сильные руки и чистая совесть...
  • Приборы показали: самолет вышел в район аэродрома. Но, не видя земли, рассчитать посадку с ходу я не смог. Пришлось, как ни напряжены были нервы, сделать еще один круг, выйти на приводную радиостанцию и снова планировать на посадку. С чувством облегчения я увидел развернувшуюся серую ленту посадочной полосы. Теперь можно было садиться.
  • Потом, на земле, пожав мне руку, руководитель полетов сказал:
  • - Удача сопутствует смелым.
  • Это была похвала, в которой так нуждаются молодые офицеры.
  • Гарнизон жил напряженной творческой жизнью здорового коллектива. Никто не тянулся к преферансу, не забивал «козла», не растрачивал времени на пустяки. Все жили, повинуясь прекрасным законам советской морали, горячо интересуясь всем, что происходило в стране.
  • Всем нам близки были первые успехи Родины в осуществлении космических, полетов. Летчики, техники и механики нашего подразделения понимали, что полеты первых искусственных спутников Земли знаменуют собой начало эры проникновения человека в космическое пространство, что остроумно сконструированные советскими учеными и инженерами летательные аппараты открывают широчайшие перспективы для осуществления целого ряда важнейших научных исследований. Юрий Дергунов хорошо знал историю завоевания воздушного пространства и, рассуждая вместе с нами о том, с какой стремительностью в наши дни начали развиваться события, связанные с прежними успехами в этом деле, приводил интересные соображения.
  • Он напомнил, что целых полтораста лет потребовалось человеку для того, чтобы после смелого подъема на примитивном воздушном шаре - это, кстати сказать, было сделано под Рязанью русским мужиком, подьячим Крякутным, - построить первый в мире самолет. Вдвое меньше - всего 75 лет прошло от этих работ, осуществленных нашим соотечественником, флотским офицером Александром Можайским на Красносельском поле под Петербургом, до момента запуска первого искусственного спутника Земли. А теперь, спустя всего несколько месяцев, ввысь пошел уже третий спутник.
  • - С такими темпами, - убежденно говорил Дергунов, - совсем недалеко и до полета человека в космос.
  • «Как все сложится в дальнейшем?» -думал я, поглядывая на высокое небо. Подумать только - наш первый спутник тысячу четыреста раз облетел вокруг Земли, а второй сделал почти на тысячу оборотов больше, пройдя путь свыше ста миллионов километров.
  • Мы внимательно вчитывались в замечательные итоги радиотехнических и оптических наблюдений за первыми двумя спутниками, обсуждали результаты сделанных с их помощью исследований плотности атмосферы, ионосферы, космических излучений, различных биологических данных. Нас волновали выводы ученых, утверждающих, что живые существа удовлетворительно переносят условия космического полета. Было понятно, что все это делалось для исследований, конечной целью которых являлось обеспечение полета человека в космос.
  • Как-то я услышал:
  • - Я спутником не пользуюсь, мне и без спутника неплохо живется.
  • Это была обывательская болтовня. Так можно было договориться и до такого - я телеграфом не пользуюсь, я радио не слушаю, в поезде не езжу, мне и без них неплохо.
  • Я понимал, что правительство не жалеет средств на все, связанное с освоением космоса, и мне казалось, что несколько тысяч, а может быть, и десятков тысяч специалистов в разных областях науки и техники самоотверженно трудятся, чтобы решить самую грандиозную задачу из всех, которые когда-либо ставило перед собой человечество.
  • Радио передавало сравнительно скупые известия о полете нового спутника. Центральные газеты в наш дальний гарнизон приходили с опозданием, так же как и письма. Но ждали мы их с нетерпением, часто наведывались на почту. И наконец пришла «Правда», почти целиком занятая описанием третьего советского искусственного спутника Земли. В газете были новые сведения об орбите спутника, о наблюдениях за его полетом, а самое главное - давались подробности устройства спутника. Это в полном смысле слова была автоматическая научная станция в космосе. Статья была написана доходчиво, популярным языком.
  • Почти вся газета оказалась исчерканной цветными карандашами, а на полях пестрели наши пометки. Вскоре инженер полка прочел лекцию о победах наших ученых в борьбе за овладение космическим пространством. На лекцию пришли почти все офицеры, многие с женами и детьми. Я наблюдал, как загорались глаза подростков, когда лектор говорил, что в скором времени люди полетят к ближайшим планетам. Их уже не интересовали самолеты - они их видели каждый день, теперь сердца мальчишек были отданы новой любви - космическим кораблям, которых толком еще никто себе не представлял.
  • Я тоже каким-то краем души чувствовал, что на смену самолету придет ракета. В зарубежной печати нет-нет да и проскальзывали сообщения, что дни человека-летчика на высокоскоростных самолетах уже сочтены; что современная техника позволяет направить самолет в любую точку земного шара, сбросить там бомбы и вернуть машину к месту старта без присутствия летчика на борту самолета. И в то же время я знал, что ракеты и межпланетные корабли строятся на базе авиационной техники, что именно авиация пробивает дорогу в космос.
  • В эти дни в библиотеке появилась новая книга - «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова, пронизанная историческим оптимизмом, верой в прогресс, в светлое коммунистическое будущее человечества. У себя в комнате мы читали ее по очереди. Книга понравилась. Она была значительней научно-фантастических повестей и романов, прочитанных в детстве. Нам полюбились красочные картины будущего, нарисованные в романе, нравились описания межзвездных путешествии, мы были согласны с писателем, что технический прогресс, достигнутый людьми спустя несколько тысяч лет, был бы немыслим без полной победы коммунизма на земле.
  • В свободное от полетов время мы уходили на горную речку ловить форель. Это очень приятное занятие. Отдыхает мозг, и ни о чем не думаешь. Полный покой...
  • А иногда, по воскресеньям, захватив с собой баян, шли на сопки, поросшие скупой травой и неяркими северными цветами. По дороге пели любимые песни, напоминающие о далеких родных краях. Чувствовали себя моряками, отпущенными на берег после дальнего плавания. Однажды во время такой прогулки наткнулись на обломки самолета, поросшие мхом и затерявшиеся среди камней. С нами был инженер, воевавший в этих краях. Он быстро определил: это обломки «мессершмитта».
  • - Чья же это работа? - поинтересовался Юрий Дергунов.
  • - Кто знает, - ответил инженер, - может, Бориса Сафонова, а может, Сережи Курзенкова...
  • Мы знали, что Сергей Георгиевич Курзенков - Герой Советского Союза - был первым командиром нашего подразделения и дружил с прославленным советским асом - североморцем Борисом Сафоновым. О Сафонове до сих пор рассказывают легенды, летчики называют его морским орлом.
  • Молодой Северный флот прославился в годы войны. Корабли его высаживали десанты на скалистое побережье, занятое врагом, конвоировали караваны судов союзников. Подводные лодки Николая Лунина, Магомета Гаджиева, Израиля Фисановича ходили в Норвежское и Северное моря, топили транспорты противника. Народ знал и Героев Советского Союза - матроса Василия Кислякова, командира отряда морской пехоты Виктора Леонова и многих других защитников советского Заполярья. И хотя со времен войны уже прошло немало лет, в каменной книге гранитных скал можно было читать о том, что здесь происходило.
  • Обломки сбитой машины с облупившимся, наполовину смытым дождями черным крестом многое нам напомнили и заставили призадуматься. Мы находились на передовом форпосте северных рубежей нашей Родины, и нам следовало быть такими же умелыми, отважными летчиками, как Борис Сафонов, Сергей Курзенков, Захар Сорокин, Алексей Хлобыстов и многие другие герои Великой Отечественной войны - наши старшие братья по оружию.
  • Вернувшись домой, я обо всем виденном и передуманном написал жене.
  • Валя вскоре окончила училище, получила диплом фельдшера-лаборанта и в начале августа приехала ко мне. А жить-то было негде. Дом, в котором мне обещали комнату, достраивался. Но безвыходных положений не бывает. Одна знакомая учительница уезжала в отпуск и на это время уступила нам свою комнату. Тут и поселились, радуясь тому, что свет не без добрых людей.
  • Первые дни Валя никак не могла привыкнуть к северной природе, к хмурому, моросящему небу, к сырости: проснется ночью, а на улице светло как днем. Станет тормошить меня - проспал, мол, полеты. А я смеюсь:
  • - Сюда петухов привезли, так они все путали - не знали, когда кукарекать...
  • Вскоре нам выделили небольшую комнату, но не в новом доме, как обещали, а в старом, деревянном. Соседями по квартире оказались Кропачевы - хорошая молодая чета.
  • Осень на Севере наступает рано. Надо было заготовить на зиму топливо. И мы с Валей по вечерам пилили дрова, потом я их колол и складывал в поленницу. Хорошо пахнут свеженаколотые дрова! Помашешь вечерок колуном, и такая охватит тебя приятная усталость - ноет спина, побаливают руки, аппетит разыграется к ужину, и спишь потом беспробудно до самого утра.
  • Все было хорошо у нас в гарнизоне. И вдруг произошло несчастье. Погиб Юрий Дергунов. Глупо погиб. Не в воздухе, а на земле. Мотоцикл с коляской, на котором он с Алешей Ильиным ехал по крутой дороге между сопок, врезался на повороте во встречный грузовик. Юра был убит, а Алеша отделался ушибами - его выбросило в мох. Так мы близко, сердцем узнали, что есть на свете не только парки и сады, но и кладбища, поросшие деревьями и кустами. Я лишился одного из своих ближайших друзей и долго горевал. Валя успокаивала меня как могла, предлагала валерьянку и снотворное, но я никогда не болел и ни разу не принимал лекарств.
  • В это тяжелое для меня время мы сблизились с семьей заместителя командира эскадрильи Бориса Федоровича Вдовина. Я и раньше бывал у них в доме, играл с их четырехлетней дочкой Ирочкой. Мать ее, Мария Савельевна, была активисткой и вовлекала нас, молодых офицеров, в кружки художественной самодеятельности. Самодеятельность у нас была широкая - чуть ли не полтораста певцов, танцоров, затейников. Я пел в хоре.
  • Когда Валя приехала, Мария Савельевна отнеслась к ней с большим участием. Помогая в житейских делах, она незаметно, с большим тактом объясняла Вале, что значит быть женой военного летчика, как надо переносить трудности, уметь ждать и никогда не отчаиваться. Я знал, что она научила Валю распознавать в воздухе самолеты нашей эскадрильи, вместе с ней часами просиживала возле аэродрома, когда проходили особенно сложные полеты, когда мы летали над морем. Гул пикирующих самолетов создавал обстановку боя, тревожил женщин.
  • Чем больше привязывалась Валя к Марии Савельевне, тем больше крепла и моя дружба с Борисом Федоровичем. Небольшого роста, подвижный, синеглазый, с выразительным худощавым лицом, он нравился мне своей влюбленностью в жизнь, простотой в обращении с подчиненными. На аэродроме, во время полетов, он становился по-командирски строг и немногословен, а дома сразу менялся, был весел, общителен и остроумен. Мы видели в нем и командира, и наставника, и доброго друга. Он был запевалой во всем, а без запевалы и песня не поется.
  • Борис Федорович писал стихи и нередко читал их на вечерах самодеятельности. Песенки и частушки, написанные им, исполнялись нашим хором. Он любил русский язык, чувствовал слово. У него была небольшая, толково подобранная библиотечка любимых поэтов. На полке рядышком стояли томики избранных произведений Пушкина, Лермонтова, Шевченко, Блока. Были и книги советских поэтов - Маяковского, Тихонова, Сельвинского, Малышко, Шенгелиа... Мы тоже пользовались этими книгами.
  • Читали мы в то время и прозу, изданную Воениздатом и «Молодой гвардией», книги любимых солдатских писателей: Георгия Березко, Ивана Стаднюка, Михаила Алексеева и других. Их произведения показывали советского воина во весь его гигантский рост, любовь народов к своему освободителю. Большой популярностью пользовалась в нашей среде библиотечка журнала «Советский воин», небольшие книжицы этой серии мы носили с собой повсюду.
  • Прошла короткая осень, и наступила зима с ее длинной полярной ночью. Мы с Валей часто любовались трепетным северным сиянием, охватывающим полнеба. Это было величественное, ни с чем не сравнимое зрелище. Я летал в мерцающем свете серебристо-голубоватых сполохов, соединяющих небо и землю, и, вернувшись домой, рассказывал Вале о том, как еще красивее выглядят они с высоты многих тысяч метров.
  • Вечерами мы с Валей читали книги. Обыкновенно, лежа на койке, я читал, а она, занятая домашними делами, слушала. Мы брали в библиотеке книги о летчиках. Нам понравилась «Земля людей» Антуана де Сент-Экзюпери - французского летчика и журналиста. Он погиб как герой, не дожив трех недель до освобождения Франции. В его книге было много поэзии, летной романтики, любви к людям. Он рассказывал о мирном труде летчиков почтовых самолетов. Мне запомнилась новелла «Ночной полет». Сильно в ней описано поведение летчика, пробивающегося ночью сквозь бурю, и переживания его молодой жены. Такое случалось и с нашими летчиками, и с нашими женами.
  • Мне нравилось, как писал Экзюпери: «Достаточно ему, пилоту, просто разжать руки - и тотчас их жизнь рассыплется горсточкой бесполезной пыли. Фабьен держит в своих руках два живых бьющихся сердца - товарища и свое...» Или: «Твоя дорога вымощена звездами».
  • К сожалению, подобных «вечеров громкого чтения» было не так уж много. Валя была занята вместе с другими женщинами общественной работой, а я учился в вечернем университете марксизма-ленинизма. Занятия эти требовали постоянного обращения к первоисточникам - трудам Маркса, Энгельса, Ленина. Над книгами я за полночь просиживал с карандашом в руках, исписывал целые тетради конспектами к семинарам.
  • Семинары проходили оживленно. Слушатели, разбирая очередную тему, обменивались мнениями, приводили массу интересных житейских примеров. В сочинениях Владимира Ильича Ленина мы находили ответы на многие вопросы современности, Я переписывал из его книги и себе в тетрадь: «Ум человеческий открыл много диковинного в природе и откроет еще больше, увеличивая тем свою власть над ней...» Эти слова заставляли меня вспоминать о спутниках Земли.
  • Третий из них все еще кружил вокруг планеты, когда весь мир снова потрясло известие - 2 января 1959 года в Советском Союзе запущена многоступенчатая космическая ракета в сторону Луны. Человек стал еще ближе к космосу. Коллективы научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро, заводов и испытательных организаций, создавшие новую ракету для межпланетных сообщений, посвятили этот запуск внеочередному XXI съезда Коммунистической партии Советского Союза. Ракета унесла в просторы Вселенной вымпел с изображением Государственного герба Советского Союза и надписью: «Союз Советских Социалистических Республик. Январь, 1959 год».
  • XXI съезд Коммунистической партии! Наметив планы дальнейшего развития народного хозяйства страны, он выдвинул перед нашим народом, вступившим в период развернутого строительства коммунистического общества, серьезные задачи во всех областях экономической, политической, идеологической жизни и международных отношений. Глубоко изучая материалы съезда, мы хорошо понимали - впереди новый важный рубеж на пути развития нашей Родины, Перед советскими людьми съезд поставил ясные и благородные цели, и для достижения их надо было хорошо потрудиться каждому. А нам, летчикам, с еще большим рвением выполнять свой долг, бдительно охранять мирное советское небо. На съезде были сказаны веские слова о задачах нашего государства в области защиты мира и обороны от угрозы нападения со стороны империалистических держав, о том, что, пока существуют агрессивные военные блоки, нужно укреплять и совершенствовать Советские Вооруженные Силы.
  • На дворе свирепствовала зима, но съезд внес в жизнь страны весеннее оживление. Он сыграл и в моей жизни огромную роль. Именно в эти дни у меня окончательно созрело решение подать заявление о приеме в кандидаты партии. Ведь все те люди, на которых я старался быть похожим, у кого учился жить и работать, были коммунистами. И когда я сказал об этом секретарю нашей партийной организации капитану Анатолию Павловичу Рослякову, он одобрительно сказал:
  • - Правильно, Юрий, партия сделает из тебя закаленного бойца.
  • В тот же день я написал заявление, испортив немало бумаги, пока нашел несколько десятков слов, отвечающих моему настроению, моим мыслям и стремлениям. Товарищи и комсомольская организация дали мне рекомендацию, и вскоре я был принят кандидатом в члены партии. Это обязывало меня работать и учиться еще усерднее, чтобы оправдать великое доверие.
  • Одно радостное событие следовало за другим. В середине апреля я отвез Валю в родильный дом ближайшего к нашему гарнизону городка, а сам вернулся домой. К Вале я всегда испытывал необыкновенную нежность и никогда не волновался так, как в эти дни. Да, наверное, все молодые отцы, ждущие первенца, переживают нечто подобное.
  • Мне хотелось, чтобы родилась девочка. В отпуске мы даже поспорили, какое купить приданое. Валя хотела мальчика и выбрала, как полагается для мальчика, голубенькое одеяльце.
  • Я переживал и часто звонил из гарнизона в родильный дом. Надоел всем ужасно - меня узнавали по голосу и подшучивали над моим нетерпением, обнадеживали, что все, мол, обойдется благополучно. А я верил и не верил и снова звонил. Даже телефонистки стали обижаться.
  • Наконец на мой звонок ответили вопросом:
  • - Ждете мальчика?
  • - Нет, девочку, - быстро ответил я.
  • - Ну так поздравляем с исполнением желания: родилась девочка, семь с половиной фунтов.
  • А что это такое - семь с половиной фунтов? Много это или мало? Мне хотелось немедленно мчаться в родильный дом, но не было машины, и я смог поехать только утром. Ни к Вале, ни к дочке, конечно, не пустили, но записку и подарки передали.
  • Валю выписали через неделю. Я приехал за ней на военном газике и всю дорогу обратно бережно держал ребенка на руках, боясь что-нибудь повредить в этом хрупком и таком дорогом для меня существе. Прямую дорогу заливало солнце, и над ней кружили белые морские птицы. Свежий апрельский ветер летел навстречу. На душе было радостно, хотелось петь. Хорошо, если бы вся жизнь нашей дочери шла такой же светлой, весенней дорогой.
  • Уже подъезжая к нашему домику, я сказал жене:
  • - Ты мучилась - твое право выбрать имя девочке...
  • - А я уже называю ее Леночкой, - ответила Валя. Елена! Красивое русское имя! Это имя и было вписано в метрику нашей дочери.
  • С появлением ребенка в доме прибавилось забот. Только молодой отец может понять, какое удовольствие купать в теплой воде своего маленького, беспомощного ребенка, пеленать его, носить на руках, нашептывать тут же придуманные колыбельные песенки. Вернувшись домой с аэродрома, я все время проводил с малышкой, помогал жене в хозяйственных делах. Ходил в магазин за продуктами, носил воду, топил печь. Прав был поэт, когда писал: «Я люблю, когда в доме есть дети и когда по ночам они плачут»,
  • Работы было по горло, но она шла на пользу душе и телу, ведь самая лучшая гимнастика - работа. На все не хватало времени, и я, что называется, не выходил из цейтнота.
  • А полеты становились все сложнее и сложнее, летали над неспокойным, по-весеннему бурным морем. Летали строем, летали по приборам «вслепую», изучали радионавигацию. Над морем проводили и учебные воздушные бои. Приходилось тренироваться с таким опытным «противником», как Борис Вдовин. Он был хваткий воздушный боец и считался неуязвимым.
  • Как-то я получил задание перехватить самолет Вдовина. Необходимо было догнать его и атаковать с хвоста. Набрал высоту, пошел в район цели. Мне удалось незаметно для Вдовина атаковать его с верхней задней полусферы. Но еще до того, как я вышел на дистанцию огня, чтобы зафиксировать поражение цели на пленку кинофотопулемета, Вдовин положил свой «миг» в крутой вираж. Я ринулся за ним. Так и виражили мы несколько минут друг за другом, и ни один из нас не смог зайти в хвост другому. Каждый упорствовал и оставался недосягаемым. Так бы, наверное, и крутили мы бешеную карусель до тех пор, пока в баках оставалось топливо, но Вдовин подал команду, я пристроился к его машине, и, мы, довольные друг другом, крыло к крылу, возвратились на аэродром.
  • - Силен ты, брат, стал, - одобрительно посмеиваясь, сказал мне Вдовин на земле, когда нервное напряжение спало. - Своих учителей кладешь на лопатки. Так действуй и впредь.
  • У него была привычка подшучивать над людьми, которые ему нравятся.
  • Моему росту как летчика и воздушного бойца способствовали систематические занятия спортом. Зимой лыжи и коньки, а летом - легкая атлетика и баскетбол. Игра в баскетбол мне нравилась своей стремительностью, живостью и тем, что в ней всегда царил дух коллективного соревнования. Броски мяча в корзину с ходу и с прыжка вырабатывали меткость глаза, точность и согласованность движений всего тела. Есть и другие, не менее интересные и полезные игры, но я, как старый энтузиаст баскетбола, пользуясь случаем, хочу сказать, что, на мой взгляд, это самая лучшая игра.
  • Став кандидатом в члены партии, я получил общественное поручение - редактирование эскадрильского боевого листка. В нем помещались заметки летчиков и техников о жизни и учебе, отмечались успехи, достигнутые в полетах, критиковались те, кто допускал ошибки. Приурочивали мы выход боевого листка и к важным политическим событиям, которыми жила страна. Одним из самых удачных, по мнению политработников, был боевой листок, выпущенный в сентябре 1959 года, когда в Советском Союзе произошли два события, словно гром прокатившиеся по всему миру: в Неву, к месту стоянки в штормовую октябрьскую ночь 1917 года легендарной «Авроры», пришел могучий корабль мира - атомоход «Ленин», а к Луне устремилась космическая ракета. Она несла вымпел с нашим Государственным гербом. Две красные пятиконечные звезды зажглись одновременно: одна - на рее атомохода, другая - на далекой межпланетной трассе. «Придет время, и наши корабли привезут с Луны на Землю образцы тамошней породы», - писали мы в боевом листке. Мы страстно верили, что человек проникнет в космос, с огромной скоростью облетит вокруг Земли, а затем придет пора волнующих стартов - к Луне, к Марсу, к Венере...
  • Вскоре наши ученые запустили третью космическую ракету. Она обогнула Луну, сфотографировала ее невидимую с Земли часть и передала фотографии на Землю. Эта новая победа всколыхнула все человечество. Снова высокая волна оваций в честь Советского Союза прокатилась по всем континентам.
  • Если я совсем недавно полагал, что еще есть время на размышления, то теперь понял: медлить больше нельзя. На следующий день, как того требует военный устав, я подал рапорт по команде с просьбой зачислить меня в группу кандидатов в космонавты. Мне казалось, что наступило время для комплектования такой группы, И я не ошибся. Меня вызвали на специальную медицинскую комиссию.
  • Комиссия оказалась придирчивой. Все было совсем не так, как при наших ежегодных летных медицинских осмотрах. К ним авиаторы привыкли и ничего «страшного» в них не видели. А тут, начиная с первого же специалиста - а им оказался врач-окулист, - я понял, насколько все серьезно. Глаза проверяли очень тщательно. Нужно было иметь «единицу» по зрению, то есть свободно и уверенно прочитывать всю таблицу букв и знаков от начала до конца, от крупных до самых мелких. Придирчиво искали скрытое косоглазие, проверяли ночное зрение, тщательно исследовали глазное дно. Пришлось не один, как обычно, а семь раз являться к окулисту, и всякий раз все начиналось сызнова: опять таблицы букв и знаков, проверка цветоощущения; взгляните правым глазом, взгляните левым, посмотрите туда, посмотрите сюда... Одним словом, доктор работал по известной поговорке: «Семь раз отмерь - один раз отрежь». Искал он, искал, но ни сучка ни задоринки в моих глазах не нашел.
  • Проводилась проверка способности работать в усложненных условиях. Предлагалось производить арифметические действия с цифрами, которые вначале нужно было найти в специальной таблице. При этом учитывались и скорость работы и правильность ответа. На первый взгляд решение задачи было простым. Но неожиданно включался репродуктор, из которого монотонный голос начинал подсказывать решение. Однако вместо помощи голос сильно мешал сосредоточиться. Внимание начинало рассеиваться, и требовалось заставить себя продолжать работу, не обращая внимания на «услужливого друга». Было трудно. Впрочем, это только цветочки - ягодки были впереди.
  • Врачей было много, и каждый строг, как прокурор. Приговоры обжалованию не подлежали - кандидаты в космонавты вылетали с комиссии со страшной силой. Браковали терапевты и невропатологи, хирурги и ларингологи. Нас обмеряли вкривь и вкось, выстукивали на всем теле «азбуку Морзе», крутили на специальных приборах, проверяя вестибулярные аппараты... Главным предметом исследований были наши сердца. По ним медики как бы прочитывали всю биографию каждого. И ничего нельзя было утаить. Сложная аппаратура находила все, даже самые минимальные изъяны в нашем здоровье.
  • Руководил комиссией опытный авиационный врач Евгений Алексеевич - человек большой эрудиции. Красивый, синеглазый, остроумный, он сразу расположил к себе всю нашу группу, и даже те, кто уже отчислялся по состояяню здоровья, уезжали с хорошим чувством к нему.
  • - На медицину не сердитесь, ребята, - провожая их, шутил он, - Продолжайте летать, но не выше стратосферы.
  • Отсев был большой. Из десяти человек оставляли одного. Но и он не был уверен, что его не спишет следующая комиссия, которую каждому сулил на прощание Евгений Алексеевич, Готовиться к такой комиссии он советовал и мне.
  • Первый этап был пройден, и у меня появилась надежда. Я вернулся в полк, и потянулись дни ожидания. Время быстро переворачивало листки календаря. Как и прежде, я по утрам уходил на аэродром, летал над сушей и морем, нес дежурства по полку, в свободное время ходил на лыжах, оставив Леночку на попечение соседей, вместе с Валей на «норвегах» стремительно пробегал несколько кругов на гарнизонном катке, по-прежнему редактировал боевой листок, нянчился с дочкой, читал трагедии Шекспира и рассказы Чехова, во второй раз перечитывал роман Виктора Гюго «Труженики моря».
  • Я ждал, ждал и ждал вторичного вызова. Трудно было, потому что ждал один. Валя пока еще ничего не знала. О своей первой поездке на медицинскую комиссию я умолчал, сказал, что это была обычная командировка по служебным делам. Меня мучила совесть: ведь мы ничего не скрывали друг от друга. Но тут было уж очень необычное дело, и пока лучше всего помалкивать. Так советовали и Евгений Алексеевич, и командир полка.
  • А дни все шли и шли. Уже стало казаться, что обо мне забыли, что я не подошел. Ведь рост у меня небольшой, на вид я щуплый, бицепсами похвастать не мог. А вместе со мной проходили комиссию парни что надо - кровь с молоком, гвардейского роста, косая сажень в плечах, самые что ни на есть здоровяки... Куда мне с ними тягаться! Старался забыть о своем рапорте, о комиссии - и не мог.
  • Валя растила дочку, была занята поручениями женсовета, мечтала со временем поступить в медицинский институт. Вечерами, когда мы встречались дома, она нет-нет да и поглядывала на меня каким-то странным, вопрошающим взглядом, словно догадывалась, что творится у меня на душе.
  • - Уж не заболел: ли ты, Юра? - допытывалась она и, как все медики, советовала намерить температуру.
  • Когда я совсем отчаялся, когда, казалось, уже не осталось никаких надежд, пришла бумага: меня снова вызывали на комиссию, Я поехал и опять не сказал Вале, куда и зачем меня вызвали.
  • Все повторилось сначала. Но требовательность врачей возросла вдвое. Все анализы оказались хорошими, ничего в моем организме не изменилось. Евгений Алексеевич был доволен.
  • - Стратосфера для вас не предел, - обнадежил он, Это были самые приятные слова, слышанные когда-либо.
  • Клинические и психологические обследования, начатые первой комиссией, продолжались. Помимо состояния здоровья врачи искали в каждом скрытую недостаточность или пониженную устойчивость организма к факторам, характерным для космического полета, оценивали полученные реакции при действии этих факторов. Обследовали с помощью всевозможных биохимических, физиологических, электрофизиологических и психологических методов и специальных функциональных проб. Нас выдерживали в барокамере при различных степенях разреженности воздуха, крутили на центрифуге, похожей на карусель. Врачи выявляли, какая у нас память, сообразительность, сколь легко переключается внимание, какова способность к быстрым, точным, собранным движениям.
  • При отборе интересовались биографией, семьей, товарищами, общественной деятельностью. Оценивали не только здоровье, но и культурные и социальные интересы, эмоциональную стабильность.
  • Для полета в космос искали горячие сердца, быстрый ум, крепкие нервы, несгибаемую волю, стойкость духа, бодрость, жизнерадостность. Хотели, чтобы будущий космонавт мог ориентироваться и не теряться в сложной обстановке полета, мгновенно откликаться на ее изменения и принимать во всех случаях только самые верные решения.
  • Все это заняло несколько недель. Вновь отсеялось немало ребят. Я остался в числе отобранных летчиков - кандидатов в космонавты. Через несколько дней всю нашу группу, в числе которой были Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский, Владимир Комаров, Павел Беляев, Алексей Леонов и другие мои новые товарищи, принял главнокомандующий Военно-Воздушными Силами Константин Андреевич Вершинин. На этой, встрече среди других заслуженных генералов нашей авиации мне радостно было увидеть одного из первых Героев Советского Союза - Николая Петровича Каманина, о котором я так много слышал еще от его бывшего фронтового однополчанина, начальника Саратовского аэроклуба Г. К. Денисенко.
  • Впервые в жизни мне, младшему офицеру, довелось беседовать с главным маршалом авиации. Он встретил нас по-отцовски, как своих сыновей. Интересовался прохождением службы, семейными делами, расспрашивал о женах и детях и в заключение сказал, что Родина надеется на нас.
  • Отныне я должен был расстаться с полком, попрощаться с товарищами и вместе с семьей отбыть к месту новой службы. Открывалась новая, самая интересная страница в моей жизни.
  • Вернулся я домой в день своего рождения. Валя знала о моем приезде и в духовке испекла именинный пирог, украсила его моими инициалами и цифрой «26». Подумать только - недавно было шестнадцать и уже двадцать шесть!
  • На пирог собрались к нам мои товарищи и подруги Вали. И хотя еще никто ничего толком не знал, все догадывались, что мы скоро покидаем гарнизон. Вале я сказал, что меня назначают на летно-испытательную работу и что мы скоро уедем в центр России. Она поделилась новостью с подругами. Так все и думали - Гагарин станет летчиком-испытателем, будет опробовать в воздухе новые машины.
  • За столом много говорилось о летчиках-испытателях. Разговор шел о борьбе нашей авиации за скорость, высоту и дальность полетов. Вспомнили, что за последнее время многие летчики-испытатели завоевали Родине новые мировые рекорды: Владимир Ильюшин на Т-431 поднялся почти на тридцатикилометровую высоту, Георгий Мосолов на Е-66 летал со скоростью чуть ли не в два с половиной раза большей скорости звука. Валентин Ковалев все выше поднимал потолок, увеличивал грузоподъемность наших пассажирских воздушных кораблей. Усердно трудились над развитием нашего Воздушного Флота и многие другие авиаторы.
  • - Теперь очередь за тобой, Юрий, - шутя сказал Анатолий Росляков - секретарь нашей партийной организации. Он почему-то был уверен, что я сделаю что-то необыкновенное.
  • Кстати сказать, весной 1962 года, накануне первого в нашей стране Дня космонавтики, учрежденного в ознаменование успехов, достигнутых нашим народом в освоении просторов Вселенной, Анатолий Росляков побывал у меня дома. Мы долго беседовали, вспоминая товарищей по полку, нашу партийную организацию, теплые проводы, которые устроили друзья при моем отъезде с Севера.
  • Я рассказал Рослякову - он уже стал тогда майором - о своих последних зарубежных поездках, о новых друзьях-космонавтах. А потом мы вместе с ним выступили по телевидению. Было очень приятно представить телезрителям коммуниста, который дал мне путевку в партию, который так много сделал для меня в начале летной жизни.
  • Тогда, на проводах, я слушал товарищей и молчал. Ведь предстояли такие рекорды, перед которыми все достигнутое бледнело. Вспомнились летчики, с которыми я был на приеме у главного маршала авиации. Каждый из них горел решимостью отдать все свои силы для подготовки к таким полетам.
  • Играл патефон. Борис Вдовин прочел свое новое стихотворение. Затем спели хором, а под конец заговорили о подвиге четырех советских солдат, занесенных штормом на барже в Тихий океан. Они проявили выдержку и отвагу, преодолели, казалось бы, самое непреодолимое. Асхат Зиганшин, Анатолий Крючковский, Филипп Поплавский и Иван Федотов были людьми советской закалки. Их замечательная поэтическая история волновала летчиков. Каждый из этой отважной четверки оказался человеком большой храбрости, физической выносливости, несгибаемой воли к победе. Казалось бы, в центре урагана, в котором очутилось их утлое суденышко, не было никаких надежд на спасение, но советские парни не растерялись и не отказались от борьбы. Несмотря на молодость, за плечами у них были годы учебы, труда, опыта. Это был маленький сплоченный коллектив, воспитанный партией и комсомолом. Они по-братски делились каждой каплей воды и каждым куском вареной кожи, нарезанной из сапог. Они еще раз доказали, сколь прочны узы войскового товарищества.
  • Подвиг отважной четверки гармонировал с моим приподнятым настроением. Мне хотелось в преодолении трудностей быть таким же, как они, не бояться разбушевавшейся стихии, смело вступать с ней в борьбу.
  • В доме приготовились к отъезду. Было жаль расставаться с товарищами, с полюбившейся суровой природой, со сполохами северного сияния. В последний раз поехали мы с Валей на берег моря, окантованного кружевом прибоя, поглядели на белых птиц, круживших над гранитными скалами, затем сходили на кладбище, долго стояли у могилы Юрия Дергунова. «Мог быть замечательным летчиком и так глупо погиб», - думал я. Мы положили ветки сосны на могилу товарища и с грустью отправились домой.
  • Вечером наша небольшая семья, провожаемая друзьями, покинула северный военный городок. Что ждало нас? На этот вопрос никто не мог ответить...

    ГОТОВНОСТЬ НОМЕР ОДИН

  • К месту нового назначения мы прилетели на самолете. Валя тогда плохо переносила воздушные путешествия, но она согласилась на этот полет, зная, что времени в обрез и меня уже ждут. Мы быстро устроились с жильем, и я вместе с новыми товарищами приступил к занятиям.
  • Прежде всего нас детально познакомили с тем, что ожидает человека, отправляющегося в космос. Военный врач Владимир Иванович, крупнейший специалист по авиационной медицине, обстоятельно рассказал нам о факторах, с которыми встречается живой организм при полетах в космическое пространство. Он разделил их на три класса. К первому Владимир Иванович относил факторы, зависящие от физического состояния самого космического пространства: низкое барометрическое давление - фактически глубокий вакуум; иной, чем на земле, газовый состав среды; резкое колебание температуры; различные виды ионизирующей радиации; метеоритную опасность. Во второй класс факторов профессор зачислял все зависящее от ракетного полета - шум, вибрации, сильные перегрузки, невесомость. И наконец, к третьему классу факторов относил искусственную атмосферу в космическом корабле, ограниченные размеры кабины, снижение двигательной активности человека, находящегося в этой кабине, его эмоциональное напряжение, нагрузки на нервы и психику и, наконец, неудобства, связанные с пребыванием в специальной одежде.
  • Все это было ново, интересно, и слушали мы затаив дыхание, не пропуская ни одного слова. С каждым днем Владимир Иванович и другие специалисты раскрывали перед нами, рядовыми летчиками, увлекательную картину того, что уже было проделано и достигнуто учеными, исследовавшими, как влияют условия космического полета на живой организм. Оказалось, что с 1951 года кроме лабораторных опытов в институтах проводились биологические исследования на ракетах, запускаемых ввысь, в отсеки которых помещались животные.
  • Первый такой полет, осуществленный в Советском Союзе на высоту 112 километров, увенчался успехом. Были получены данные, свидетельствующие о возможности кратковременного пребывания животных в космосе. Вслед за этим изучили возможность пребывания животных в скафандрах в герметических кабинах и спуска их с больших высот на парашютных системах. Они спускались с высоты 90 километров в течение 65 минут.
  • - А потом наши ракеты взлетели на двухсоткилометровую высоту, - сказал Владимир Иванович. - Эти полеты также принесли хорошие результаты.
  • Ракеты забрасывали животных все выше и выше. Было поставлено несколько опытов с полетом животных на высоту до 450 километров - к поясу частиц высоких энергий. Эти научные исследования помогли определить возможности пребывания живых существ в космосе.
  • Наши ученые для изучения биологических условий космического полета избрали собак. Собаки - животные спокойные, физиология их хорошо изучена, они поддаются тренировкам и подготовке. Подобные исследования велись и в США. Но американцы проводили свои опыты на мелких грызунах, мышах и на обезьянках. Они посылали обезьянок в космос под наркозом, выключающим на время кору головного мозга.
  • - Это, - пояснял нам Владимир Иванович, - противоречит учению великого русского физиолога Ивана Петровича Павлова, и мы отказались от подобных опытов.
  • Мы все помнили знаменитый полет собаки Лайки на втором искусственном спутнике Земли. В отличие от прежних исследований ее полет позволил изучить длительное воздействие ускорений при выводе спутника на орбиту и последующего состояния невесомости, продолжавшегося несколько дней. Наблюдения за организмом Лайки, осуществленные с помощью различных тончайших приборов, послужили, основой для разработки средств, обеспечивающих безопасность полета человека в космическом пространстве.
  • - Словом, ребята, -сказал один из летчиков нашей группы неистощимый весельчак и шутник Валерий Быковский выходя с лекции, - можно сказать, что собака - лучший друг космонавта!
  • Изображение Лайки я видел на почтовых марках и открытках, на коробках сигарет. Но она, право, заслужила большего. И может быть, ей когда-нибудь поставят памятник, как поставили в Колтушах под Ленинградом бронзовую скульптуру безымянной собаки - предмета исследований медицины.
  • Мы находились в идеальных условиях. Все у нас было, ничто не отвлекало от полюбившихся, интересных занятий. Мы относились с уважением к нашим врачам. Это они определяли условия, обеспечивающие жизнь и здоровье человека в кабине космического корабля, принимали деятельное участие в его создании, в разработке надежного скафандра и научной медицинской регистрирующей аппаратуры. Я часто садился на садовой скамейке под деревом, уже покрывшимся почками, и начинал рассуждать. Иногда приятно остаться наедине и разобраться в своих мыслях и впечатлениях дня. Чаще всего это было на закате солнца или вечером, когда небо перепоясывал искрящийся Млечный путь.
  • Человек побаивается перемен, но и любит их. Наша жизнь переменилась, и переменилась к лучшему. Я размышлял над тем, какой огромный размах приобрели работы по освоению космического пространства в Советском Союзе, сколько денег и труда вложено в это дело, какие большие работы ведутся учеными для того, чтобы свести до минимума риск не только для жизни, но и для здоровья космонавта.
  • Нас ознакомили с планом подготовки к космическим полетам. Это была обширная программа, включающая сведения по основным теоретическим вопросам, необходимым космонавту, а также обеспечивающая приобретение навыков, умения пользоваться оборудованием и аппаратурой космического корабля. Мы должны были изучить основы ракетной и космической техники, конструкцию корабля, астрономию, геофизику, космическую медицину. Предстояли полеты на самолетах в условиях невесомости, тренировки в макете кабины космического корабля, в специально оборудованных звукоизолированной и тепловой камерах, на центрифуге и вибростенде. Словом, работы - непочатый край. До готовности номер один к полету в космос было еще ох как далеко!
  • Начались занятия. Они проходили в совершенно отличной обстановке, чем в техникуме, в училище или в полку.
  • Здесь царила абсолютная тишина, и занимались с нами видные специалисты с громкими именами. У каждого - крупные теоретические работы, каждый внес заметный вклад в советскую науку.
  • Рабочий день наш начинался с часовой утренней зарядки. Занимались на открытом воздухе, в любую погоду, под наблюдением врачей. Были и специальные уроки по физкультуре: гимнастика, игры с мячом, прыжки в воду с трамплина и вышки, упражнения на перекладине и брусьях, на батуте, с гантелями. Много плавали и ныряли. Люди, не умеющие плавать, боящиеся воды, в космонавты не годятся. Все эти занятия вырабатывали у нас навыки свободного владения телом в пространстве, повышали способность переносить длительные физические напряжения.
  • В какой-то мере эту цель преследовали и прыжки с парашютом, производившиеся на аэродроме, возле реки.
  • Перед тем как я должен был уехать на этот аэродром, мы получили телеграмму из Оренбурга: тяжело заболел Иван Степанович - отец Вали. Посоветовавшись, мы решили, что, пока я буду проходить парашютную практику, Валя вместе с дочкой отправится к родным. Тем более что и мама ее - Варвара Семеновна тоже чувствовала недомогание. Так и сделали.
  • После первого прыжка с парашютом, совершенного еще в Саратовском аэроклубе, мне довелось прыгать только четыре раза - в Оренбургском авиационном училище и в полку. Это были обычные тренировочные прыжки, которые полагается выполнять каждому летчику. Теперь же предстояло освоить сложные прыжки по инструкторской программе. Особенное внимание уделялось затяжным прыжкам и спуску на воду.
  • Тренировал нас Николай Константинович Никитин - заслуженный мастер спорта, один из известнейших советских парашютистов, обладатель нескольких мировых рекордов, в том числе рекорда затяжного прыжка, когда он падал свыше четырнадцати с половиной тысяч метров, не раскрывая парашюта. Учиться у такого мастера было интересно. Он многому научил: как оставлять самолет, как управлять телом во время свободного падения, как определять расстояние до земли, как приземляться и приводняться...
  • За короткий срок я выполнил около сорока прыжков.
  • И все они не были похожи друг на друга. Каждый прыжок переживался по-своему, всякий раз доставляя смешанное чувство волнения и радости. Мне нравились и томление, охватывающее тело перед прыжком, и трепет, порыв и вихрь самого прыжка. Парашютные прыжки шлифуют характер, оттачивают волю. И очень хорошо, что в нашей стране сотни тысяч юношей и девушек занимаются этим смелым спортом.
  • В минуты отдыха Николай Константинович - душевный человек и прекрасный рассказчик - делился с нами эпизодами из своей богатой практики и случаями из жизни Николая Евдокимова и Константина Кайтанова - пионеров затяжных прыжков. Каждый из рассказанных эпизодов был не только занимателен, но и поучителен. Это были наглядные примеры того, как парашютисту вести себя в воздухе.
  • В серии выполняемых нами прыжков при длительной задержке раскрытия парашюта и мне и моим товарищам приходилось попадать в так называемое штопорное положение. При этом очень неприятном явлении тело вдруг начинает стремительно вращаться вокруг собственной оси, и ты будто по спирали с огромной силой ввинчиваешься в воздух, голова наливается свинцовой тяжестью, появляется резь в глазах, и всего тебя охватывает неимоверная слабость. Попав в штопор, теряешь пространственную ориентировку, тебя крутит и вертит со страшной силой, ты становишься совершенно беспомощным. Николай Константинович демонстрировал нам, как надо, пользуясь руками и ногами, словно рулями, выходить из штопора. Он рекомендовал нам положение плашмя, лицом к земле, с раскинутыми в стороны руками и ногами. Такое положение, кстати сказать, культивировал один из самых известных парашютистов-испытателей - Василий Романюк, прыгавший более трех тысяч раз. Оно в наибольшей степени страховало устойчивость тела при свободном падении. И мы не раз убеждались в этом.
  • По окончании парашютных тренировок всем нам выдали инструкторские свидетельства и значки инструкторов-парашютистов. Этим значком, признаться, я очень гордился и с удовольствием прикрепил его к кителю под крылатой эмблемой военного летчика.
  • На аэродром часто приходили весточки от Вали из Оренбурга. Вообще-то она не любит посылать письма, а тут они шли одно за другим. Я так и не догадался тогда, что письма эти сначала прикрывали тревогу, а затем и горе - умер ее отец, Иван Степанович. Но Валя не сообщала мне об этом до тех пор, пока не закончились наши прыжки. Добрый, внимательный друг, она не хотела расстраивать меня, зная, что это могло отразиться на моем душевном состоянии, а значит, и на тех сложных заданиях, которые мне нужно было выполнять в то время. Вот и выходит, что с любимой женой горе - полгоря, а радость - вдвойне.
  • С аэродрома, где проходили парашютные прыжки, я возвратился домой в тот самый день, когда в нашей стране вывели первый советский космический корабль на орбиту спутника Земли.
  • На следующее утро все газеты опубликовали сообщение ТАСС, в котором приводились потрясающие воображение данные о массе - более четырех с половиной тонн - и оборудовании этого космического корабля. На его борту находилась герметическая кабина с грузом, равным массе человека, и со всем необходимым для будущего полета человека в космос, а также различная аппаратура с источниками питания. Победно шел космический корабль над планетой, появлялся над Парижем, Лондоном, Сан-Франциско, Мельбурном, Оттавой и другими городами многих стран, возвещая о новом этапе борьбы советских ученых за проникновение в космос. Произошло прекрасное явление, еще более расширившее человеческую власть над природой. Мы увидели, что наша планета не так уж велика, если летательный аппарат, созданный руками человека, облетает ее за какие-нибудь полтора часа.
  • - На таком корабле, наверное, полетим и мы, - говорили наши ребята.
  • Было ясно, что космический корабль уже построен, что идет отработка и проверка систем, обеспечивающих его безопасный полет, возвращение на Землю и необходимые жизненные условия для человека в полете. Надо было спешить с учебой, а то, чего доброго, корабль окончательно оснастят и проверят, а мы не будем готовы к тому, чтобы подняться на нем в космические просторы. И каждый иэ нас еще усерднее приналег на занятия и тренировки.
  • Еще во время прохождения предварительных медицинских комиссий и теперь, приступив к занятиям и тренировкам, все входящие в группу кандидатов в космонавты приглядывались друг к другу, все больше сближались, становились крепко сколоченной дружной семьей. Мы знали друг о друге все. У каждого была своя интересная судьба. Я близко сошелся с Алексеем Леоновым, может быть, потому, что он был моим одногодком и выпускником авиационного училища того же 1957 года, что и я. Только приобщались мы к летному делу в разных местах; я - в Оренбурге, а он - на Украине, в Чугуеве, в училище, где учился трижды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб, до ухода на фронт бывший там летчиком-инструктором.
  • Семья, в которой вырос Леонов, - вдвое многодетнее, чем наша, гагаринская. Он, как и я, родился в деревне - в далекой Сибири, неподалеку от Кемерово. Отец Алексея - Архип Алексеевич, бывший шахтер, с въевшейся в его узловатые руки угольной пылью, был организатором Советской власти в сибирском селе Листвянка, воевал против Колчака, а потом всю жизнь трудился, воспитывая вместе с женой Евдокией Минаевной свою семью. После войны Леоновы переехали из Сибири к Балтийскому морю, в Калининград; там Алексей окончил среднюю школу, оттуда пошел в летчики. Служил сначала на Украине, а затем в авиачастях Группы советских войск в Германии. Он чудесно рисовал - кисти и краски всегда были его страстью. Забегая вперед, следует сказать, что после моего полета в космос и суточного космического рейса Германа Титова на «Востоке-2» Алексей Леонов по нашим рассказам обо всем увиденном на орбите написал маслом большую картину, изобразив на полотне и повисшие над космическим кораблем звезды, и нежный ореол, окружающий Землю, и таинственную глубину черного-пречерного пространства Вселенной. Это была его первая космическая картина. Репродукцию с нее тогда, осенью 1961 года, не называя пока что имени автора, - с моим кратким отзывом о ее достоверности напечатала «Правда».
  • Мы, Гагарины, быстро сдружились с Леоновыми домами. Вале пришлась по душе жена Алексея - Светлана, молодая, серьезная женщина. Часто проводили свободное время вместе - ходили в кино, ездили в театры, бродили по лесочкам, прилегающим к нашему Звездному городку. Незадолго до моего полета у нас родилась младшая дочь - Галя, Леоновы в это время ожидали появления своего первенца. Ребенок родился вскоре после рейса «Востока» - это была девочка. В честь победы, одержанной нашим народом в космосе, Леоновы назвали ее Викторией. Наша Галинка и Вика Леонова, как и мы, их родители, крепко сдружились.
  • Тогда, приступив к занятиям и тренировкам, я не знал, что моя космическая стезя тесно переплетется со стезей Германа Титова, назначенного впоследствии дублером командира первого советского космического корабля. Герман, как и Алексей Леонов, - сибиряк, сын учителя Степана Павловича Титова из алтайского села Полковниково. Он на год моложе меня, но летчиком, окончив Сталинградское авиационное училище, стал в том же 1957 году, что и я. В группу космонавтов приехал из Ленинградского военного округа, где нес службу в истребительном полку. Там он и женился на обаятельной, черноглазой девушке из Донбасса - Тамаре.
  • В нашем дружном коллективе Герман обращал на себя внимание живостью, начитанностью, знанием литературы и искусства. Многих из нас удивило его довольно-таки редкое имя. Как-то еще во время медицинских исследований он упомянул о сестре Земфире.
  • - Откуда такие имена: Герман, Земфира?
  • - Из произведений Пушкина, - чуточку смутившись, ответил Титов, - отец обожает Пушкина.
  • И он неожиданно прочитал наизусть несколько глав из «Евгения Онегина». Певучие пушкинские строки потом, когда в сурдокамере «отсиживал свой срок» Титов, не раз звучали в ее утомительной тишине. Декламировал Пушкина он вдохновенно, с любовью.
  • Одной из отличительных черт Титова, пришедшейся по душе всем, является его умение просто, доходчиво, с большой глубиной обобщать и рассказывать обо всем узнанном, изученном. Много раз доводилось мне слушать его доклады и выступления на учебных семинарах и во время зачетов. И всегда они звучали по-новому, об уже знакомых вещах он рассказывал так, словно говорил впервые. Речь его всегда конкретна, полна примеров, метких, ярких сравнений.
  • Быстро сдружились между собою тогда еще холостяки Андриян Николаев и Валерий Быковский. Этих, казалось бы, разных по характеру людей - лед и пламень, - немногословного, сосредоточенного, как бы ушедшего в себя чуваша Николаева и живчика-балагура москвича Быковского, сблизило необычайное упорство в достижении цели, Они всегда были вместе - и на учебных занятиях, и в спортивном городке, а на игре в хоккей или ручной мяч старались попасть в одну команду. И часы отдыха обычно проводили вдвоем, относясь друг к другу с необычайной внимательностью. Крепкая, настоящая мужская дружба!
  • В Андрияне Николаеве подкупала самозабвенная любовь к матери Анне Алексеевне, жившей в чувашском селе Шоршелы, что в переводе на русский язык значит Светлые Ключи. Валерий Быковский как-то ездил вместе с Андрияном Николаевым на его родину и вернулся оттуда прямо-таки очарованный простой колхозницей, которая одна, без мужа вырастила четверых детей. Он поделился с нами рассказом Анны Алексеевны о том, как Андриян, закончив сельскую школу-семилетку, по настоянию матери отправлялся на учебу в техникум. Время было трудное, послевоенное, в доме Николаевых - хоть шаром покати. Анна Алексеевна могла дать сыну на дорогу только несколько картофелин, испеченных на углях. Она положила их в котомку с запасной сменой бельишка и теплыми носками, связанными из овечьей шерсти.
  • - Мама, зачем отдаешь последнее, - запротестовал подросток, - ведь ты остаешься одна, с малыми детьми!..
  • Мать проводила сына на окраину села к церкви, переоборудованной под школу, и долго стояла на бугре, глядя вслед удаляющейся фигурке Андрияна, обутого в стоптанные башмаки, одетого в домотканый костюм. Он часто оборачивался, махал матери рукой, пока не скрылся за поворотом дороги. Было уже поздно, когда Анна Алексеевна вернулась в продуваемую осенним ветром избу. Керосина не было, спать ложились рано, и когда она принялась разбирать постель, то под подушкой обнаружила все четыре картофелины, которые были приготовлены Андрияну на дорогу...
  • Как-то в субботний день Алексей Леонов вместе с Валерием Быковским отправился к его родителям, жившим в Москве, на Ново-Басманной улице. Родители Валерия - Федор Федотович и Клавдия Ивановна - встретили их радушно.
  • - А где же Андриян? - спросили они.
  • - Не волнуйтесь, Андриян будет через пять минут, - ответил Валерий.
  • По всему было видно, что Андриян Николаев - свой человек в доме Быковских, что там беспокоятся о нем, словно о родном сыне. Вскоре появился и Николаев. Он, как всегда, был застенчив и немногословен. Ни Клавдия Ивановна, ни Федор Федотович в то время еще и не догадывались, что их сын и его друзья готовятся к таким необычным делам, как полеты в космос. Они, как, впрочем, и все, с кем приходилось встречаться в ту пору, считали нас обычными рядовыми летчиками, вырвавшимися развлечься в Москву.
  • Сидя за чашкой чая, Алексея Леонов наблюдал, с какой душевностью хлопочет Клавдия Ивановна. Она поставила на стол вазочку с клубничным вареньем, проговорив тут же: «Твое любимое, Андриян,..», принесла корзинку с только что испеченными коржиками. А Федор Федотович по случаю приезда сына, да еще с друзьями, достал графинчик с коньяком.
  • - Нет-нет, мы не будем, - запротестовал Валерий.
  • Но космонавты, как говорится, вовсе не ангелы и все-таки выпили по рюмке за здоровье родителей Быковского. В их маленькой квартирке на пятом этаже частенько собирались товарищи Федора Федотовича, как и он, ветераны гражданской войны, почетные железнодорожники, коммунисты. Валерий с малых лет впитывал в себя партийный дух этой дружбы. Квартирка Быковских, расположенная едва ли не под крышей большого серого дома, была тем гнездом, из которого родители заботливо выпустили в небесный простор молодого «ястребка».
  • Пра образовании группы космонавтов сразу же была создана и ее партийная организация. Многие из нас были членами или, как я, кандидатами в члены партии. Секретарем нашей партийной организации был избран Павел Романович Попович - человек веселый, жизнерадостный, полный неистощимого оптимизма. Мне как старшине группы и Алексею Леонову - редактору стенной газеты «Нептун» приходилось часто выслушивать его дружеские советы. Он любил здоровый юмор и частенько заставлял Леонова рисовать дружеские шаржи и даже требовал, чтобы под ними были стихотворные подписи.
  • Павел Попович, как говорится, - «щирый украинец». Отец его, Роман Порфирьевич, работал кочегаром на сахарном заводе, а мать, Федосья Касьяновна, - колхозница. Детство Павла прошло среди вишневых садов, красочно воспетых Тарасом Шевченко. Ему, как и мне, пришлось увидеть минувшую войну собственными глазами. Он нередко делился с нами воспоминаниями о событиях, навсегда оставивших глубокий след в душе. Запомнился рассказ о том, как Павел, подростком, взобравшись на погреб, поросший лебедой, заслонившись ладошкой от солнца, проглядывавшего сквозь черные дымы, наблюдал воздушный бой: в небе, словно птицы, кружили самолеты, и нельзя было понять, где свои, где чужие. С замирающим сердцем Павел следил, как загоревшийся штурмовик, подминая желтоголовые подсолнухи, врезался в здание школы, как к нему побежали люди, а впереди всех его отец - Роман Порфирьевич. Павел тоже кинулся туда и видел, как мужчины вытаскивают из машины убитого летчика, как горящий самолет взорвался и брызнувшее пламя обожгло и ослепило отца.
  • Летчика похоронили тайно от гитлеровцев и полицаев. Мальчик тогда понял многое. Ведь, спасая пилота, отец его проявил немалое мужество, лежал в хате на печи с завязанными глазами, и никто тогда не мог сказать, будет он видеть или ослепнет на всю жизнь.
  • - Вот прогонят наши фашистов, ты к тому времени подрастешь и поступишь в летную школу. Летчик - самая красивая профессия на земле, - говорил сыну Роман Порфирьевич, всем своим обликом похожий на легендарного Тараса Бульбу.
  • Тогда одиннадцатилетний Павел пообещал сам себе - всю жизнь посвятить небу. У него, обладающего хорошим музыкальным слухом, с малых лет самой любимой была народная украинская песня:

    Дивлюсь я на небо
  • Та й думку гадаю,
  • Чому я не сокiл,
  • Чему не лiтаю...

    • В очень многом первоначальный жизненный путь Павла Поповича был схож с моим. Оба родились в крестьянских семьях, оба получили закалку в рядах рабочего класса. Павел, как и я, окончил индустриальный техникум, учился в аэроклубе, потом работал на металлургическом гиганте в Магнитогорске.

  • Были среди нас два товарища, к которым с первых дней комплектования группы космонавтов все мы относились с особым уважением, - Владимир Михайлович Комаров и Павел Иванович Беляев. Это были авиационные командиры, летчики с высшим военным образованием. И годами значительно постарше многих из нас: Владимир Комаров, закончивший Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского, родился в Москве в 1927 году, а Павел Беляев, выпускник командного факультета Краснознаменной Военно-воздушной академии, - в деревушке под Вологдой в 1925 гощу. У каждого из них был большой летный и жизненный опыт. И еще не зная, кому из нас доведется полететь в космос первым, вторым или третьим, все понимали - Владимиру Комарову и Павлу Беляеву будут наверняка поручены наиболее трудные и сложные задания. Так и получилось.
  • ...Занятия продолжались. Подошло время тренировок на центрифуге. Это сравнительно несложный аппарат, предназначенный для подготовки организма к перенесению больших перегрузок. Схематически его можно представить в виде коромысла, насаженного на ось. На одном конце коромысла устроена кабина для человека, на другом размещается уравновешивающий груз. Чем быстрее вращается коромысло вокруг оси, тем большую перегрузку испытывает организм тренирующихся.
  • Я довольно часто тренировался на центрифуге, с каждым разом ощущая все более возрастающую тяжесть собственного тела. Нечто подобное уже приходилось испытывать во время полетов, когда самолет резко выходит из крутого пикирования. Тогда на меня наваливалась неимоверная тяжесть, она словно вдавливала в сиденье кабины, нельзя было пошевелить пальцем, будто туманом застилало глаза. Это и есть действие перегрузки, когда вес человека возрастает в несколько раз.
  • Нам сказали, что с таким явлением, но гораздо более сильным и более растянутым по времени, мы встретимся при старте космического корабля и его спуске с орбиты.
  • Мы продолжали тренироваться на центрифуге. В отличие от летчика, сидящего в кабине самолета, мы занимали лежачее положение, и перегрузка, таким образом, распределялась по всему телу более равномерно. Давило сильно. Глаза не закрывались, затруднялось дыхание, перекашивались мышцы лица, увеличивалось число сердечных сокращений, росло кровяное давление, кровь становилась тяжелой, как ртуть.
  • Во время тренировок на центрифуге я, как и другие, постепенно привыкал ко все большим и большим ускорениям, выдерживал длительные многократные перегрузки. К центрифуге подключена очень точная и сложная электрофизиологическая аппаратура, предназначенная для регистрации физического состояния и функциональной деятельности всего организма человека. Мы проверялись на внимание, сообразительность, должны были производить заданные рабочие движения. На бешеной скорости следовало называть и запоминать внезапно появляющиеся на световом табло цифры от единицы до десяти. Возрастая по значению, они уменьшались в размерах. На предельной скорости мне удавалось безошибочно видеть и называть «семерку» или «восьмерку».
  • Мы, кандидаты в космонавты, не только занимались теорией и проходили тренировку, но и вели большую общественную работу. У нас, как и повсюду, выпускались боевые листки. Поначалу они выходили под созвучными нашему настроению названиями; «Луна», «Марс», «Венера». А потом надолго утвердилось постоянное название - «Нептун». В нем помещались заметки и дружеские шаржи, которые талантливо и остроумно рисовал Алексей Леонов. Он был и бессменным редактором «Нептуна». Однажды обо мне написали заметку как об отличнике по изучению теории, а затем и о том, что я - отличник по тренажу. И хотя это было написано от руки, всего в одном экземпляре, прочитать который могла лишь небольшая группа людей, мне было приятно такое товарищеское поощрение.
  • Надо отметить, что и учились, и тренировались все с увлечением, понимая, что потерянного времени никогда не вернуть.
  • В нашей группе по-прежнему царил дух товарищеской взаимопомощи. Если что-нибудь не ладилось у одного, все спешили помочь ему и советом и делом. Соревнуясь между собой, мы видели друг в друге единомышленников, стремящихся к одной дели. Мы знали, что в первый полет выберут одного из нас. Но так же хорошо знали я то, что и другим найдется работа, что другие сделают больше первого, продлят и разовьют то, что начнет первый.
  • Кто-то сделает один виток вокруг Земли, кто-то несколько витков, кто-то полетит еще дальше, и все они будут первыми.
  • Я хотел отправиться в космический полет членом партии. Это уже стало традицией советских людей: накануне решающих событии в своей жизни приходить к ленинской партии, вступать в ее ряды. Так делали строители первых пятилеток, так поступали герои Великой Отечественной войны. Так поступают и теперь.
  • Мой стаж пребывания в кандидатах партии истек. Однополчане с Севера прислали свои рекомендации. Бывший комэск Владимир Михайлович Решетов писал; «На протяжении всей службы Ю. А. Гагарин являлся передовым офицером части... Политически развит хорошо... Принимал активное участие в общественных и спортивных мероприятиях... Взятые на себя социалистические обязательства выполнял добросовестно...» В рекомендации секретари партийной организации Анатолия Павловича Рослякова говорилось: «Знаю Ю. А. Гагарина как исполнительного, дисциплинированного офицера... Летает грамотно и уверенно... Являлся членом комсомольского бюро части... Партийные поручения выполнял своевременно и добросовестно...» А в третьей рекомендации, данной коммунистом Анатолием Федоровичем Ильяшенко, было написано: «Гагарин Ю. А. идеологически выдержан, морально устойчив, в быту опрятен. Являясь слушателем вечернего университета марксизма-ленинизма, всегда активно выступал на семинарских занятиях. ...Активно участвовал в работе партийных собраний, хорошо выполнял партийные поручения, был редактором боевого листка».
  • Я перечитал эти рекомендации, и они взволновали меня. Старшие товарищи, коммунисты, верили в меня, добрым словом отзывались о моей скромной работе и, казалось бы, ничем не примечательной жизни. Я не знаю, что бы я сделал с собой, если бы когда-нибудь плохим поступком заставил их раскаяться в том, что они написали, ручаясь своим партийным словом за меня. О, какое это великое дело - доверие товарищей, знающих о тебе все: и чем ты живешь, и что думаешь, к чему стремишься и на что способен! Сколько раз дружба советских людей проверялась кровью! Да и я сам, если бы это потребовалось, отдал бы жизнь и за Решетова, и за Рослякова, и за Ильяшенко, за всех своих однополчан.
  • Долго думал я над тем, что следует написать в своем заявлении. Самые теплые и возвышенные чувства переполняли меня, и, если бы все их излить на бумагу, получилось бы много страниц. Затем вспомнились рассказы фронтовиков о том, что в таких случаях солдаты перед боем писали выразительно, но кратко. И на листке из ученической тетради написал: «Прошу партийную организацию принять меня в члены КПСС... Хочу быть активным членом КПСС, активно участвовать в жизни страны...» В этих словах я сказал все, что думал.
  • В солнечный день 16 июня 1960 года меня пригласили на партийное собрание. Как положено в таких случаях, я рассказал свою биографию. Она оказалась короткой и улеглась в несколько фраз. Ничего особенного, все, как у миллионов молодых советских людей. Кто-то из коммунистов спросил:
  • - Как относитесь к службе?
  • - Служба Родине - главное в моей жизни, - ответил я.
  • - Партии и Советскому правительству предан. Быть в рядах партии Ленина достоин! - говорили выступавшие коммунисты.
  • Затем проголосовали. Все подняли руки «за». И хотя благодарить на партийных собраниях не полагается, я не мог удержаться и сказал:
  • - Спасибо! Большое спасибо! Я оправдаю доверие. Готов выполнить любое задание партии и правительства.
  • Я находился в сильном возбуждении, какого еще никогда не испытывал, чувствовал необыкновенный прилив сил и готов был выполнить немедленно то, что сказал.
  • Через месяц меня вызвали в партком. Вместе со мной туда пришла группа офицеров. Все волновались не меньше меня. Наконец дверь открылась:
  • - Товарищ Гагарин, зайдите...
  • Секретарь парткома стоя протянул мне красную книжечку партийного билета и, пожимая руку, сказал:
  • - Всегда и во всем поступайте так, как учил нас великий Ленин.
  • Каждый человек берет за образец жизнь другого, живущего в его сердце человека. Таким образцом для советских людей является Владимир Ильич Ленин.
  • - Буду достойным звания коммуниста, - ответил я дрогнувшим голосом.
  • Вернувшись домой, я показал Вале и ее маме, Варваре Семеновне, гостившей у нас, партийный билет и только теперь посмотрел на номер - 08909627. Отныне я стал членом Коммунистической партии - частицей многомиллионного могучего авангарда советского народа.
  • Женщины поздравили меня, и Варвара Семеновна, впервые назвав меня по имени и отчеству, сказала:
  • - Большую ответственность взял ты на себя, Юрий Алексеевич, Коммунист - такой человек: сядет на него пылинка, и всем видно.
  • Прием в партию был величайшим событием в жизни. И в тот же вечер я написал об этом отцу в Гжатск. Он давно хотел, чтобы я стал коммунистом. И мечта старика сбылась.
  • В эти счастливые для меня дни у нас произошло долгожданное знакомство с учеными и конструкторами - создателями ракетной техники и космических кораблей. Среди них был и выдающийся строитель космической техники академик Сергей Павлович Королев, с творческой жизнью и устремлениями которого отныне тесным образом переплелись и моя судьба и жизнь моих товарищей по космосу. Мы увидели широкоплечего, веселого, остроумного человека. Он сразу расположил к себе и обращался с нами как с равными, как со своими ближайшими помощниками. Все окружающие уважительно называли академика С. П. Королева Главным конструктором. Так буду называть его здесь, в этих записках, и я. Главный конструктор начал знакомство с вопросов, обращенных к нам, его интересовало наше самочувствие на каждом этапе тренировок.
  • - Тяжело! Но надо пройти сквозь все это, иначе не выдержишь там, - сказал он и показал рукой на небо.
  • Когда один из товарищей пожаловался, что невыносимо жарко в термокамере, он объяснил, что во время полета температура в кабине корабля будет колебаться от 15 до 22 градусов Цельсия, но космонавту надо быть ко всему готовым, так как во время входа корабля в плотные слои атмосферы его наружная оболочка разогреется, возможно, до нескольких тысяч градусов. Каждый из нас внутренне ахнул: человек в оболочке, разогретой до такой огромной температуры! Это и тревожило и восхищало одновременно.
  • Главный конструктор не спеша подвел нас к своем детищу - космическому кораблю, совершенному сооружению современной техники, воплотившему в себе многие достижения науки.
  • - Посмотрите, - сказал он, - внешняя поверхность корабля и кабины пилота покрыта надежной тепловой защитой. Она-то и предохранит их от сгорания во время спуска.
  • Как зачарованные, разглядывали мы никогда еще не виданный летательный аппарат. Главный конструктор объяснил, что корабль-спутник монтируется на мощную многоступенчатую ракету-носитель и после выхода на орбиту отделится от ее последней ступени. Он сказал нам то, чего мы еще не знали, - программа первого полета человека рассчитана на один виток вокруг Земли.
  • - Впрочем, корабль-спутник может совершать и более длительные полеты, - добавил он.
  • Нам дали возможность как следует осмотреть корабль снаружи. Все обратили внимание, что кабина пилота вовсе не слепая, как мы предполагали, а глядит на нас внимательными глазами иллюминаторов. Их было несколько.
  • - Стекла в этих иллюминаторах, - пояснили нам, - тоже жаропрочные. Через них будут вестись наблюдения во время полета.
  • По одному мы входили в пилотскую кабину корабля. Она была куда просторнее кабины летчика на самолете. Находясь в кресле, космонавт мог осуществлять все операции по наблюдению и связи с Землей, контролировать полет и при необходимости самостоятельно управлять кораблем. Чего только не было в этой необычной кабине! И все совсем не так, как на самолете.
  • Слева размещался пульт пилота. На нем находились рукоятки и переключатели, управляющие работой радиотелефонной системы, регулирующие температуру в кабине, а также включающие ручное управление и тормозной двигатель. Справа размещались радиоприемник, контейнеры для пищи и ручка управления ориентацией корабля. Прямо перед креслом космонавта - приборная доска с несколькими стрелочными индикаторами и сигнальными табло, электрочасы, а также «Глобус», вращение которого совпадало с движением корабля по орбите. Ниже приборной доски была установлена телевизионная камера для наблюдения за космонавтом с Земли. А еще ниже находился иллюминатор с оптическим ориенгатором «Взор».
  • Каждый впервые по нескольку минут провел на кресле - рабочем месте космонавта. Оно было установлено под таким углом, что на участках выведения корабля на орбиту и спуска с нее перегрузки действовали в направлении грудь - спина космонавта, то есть в наиболее благоприятном для него направлении. Кресло представляло собой небольшое, но сложное сооружение, В него были вмонтированы привязная и парашютные системы, катапультные и пиротехнические устройства и все необходимое для вынужденного приземления - аварийный запас пищи, воды и снаряжения, радиосредства для связи и пеленгации. На кресле находились также система вентиляции скафандра и парашютный кислородный прибор. Оно было оборудовано надежной автоматикой.
  • В общей сложности в различных системах и приборах корабля работало около 250 электронных ламп, более 6000 разных транзисторов, свыше полусотни электродвигателей, более 1500 электрических реле, переключателей и штепсельных разъемов. Все это оборудование соединялось электрическими проводами общей длиной примерно 15 километров. Думается, цифры эти весьма красноречиво говорят сами за себя!
  • То, что мы увидели, было легко, прочно, портативно. Все поблескивало стерильной чистотой. Никто еще не прикасался к этим приборам, и, больше того, никто не видел, кроме тех, кто их задумал и сделал. Каждый молча покидал кабину и молча отходил в сторону, уступая место товарищу.
  • Переживая и обдумывая про себя все, что увидели и узнали сейчас, мы вдруг поняли, что в этот корабль вложены большие средства и силы всего народа, что для него надо было создать и металл, какого еще не знали наши мартены, и необыкновенное стекло, и пластмассы, и сверхпрочные ткани, и стойкие лаки, и разумные приборы. Вся металлургия и химия со всеми своими достижениями работали на это чудо из чудес.
  • ...Тренировки и занятия продолжались своим чередом. Пришло время вибростенда - аппарата, имитирующего содрогание корабля при работающих ракетных двигателях. Устроишься в этом аппарате, и тебя всего трясет час, а то и больше, как в лихорадке. Все тело вибрирует, словно натянутая струна. Но ничего, привыкли...
  • Привыкли и к термокамере, где при очень высокой температуре находились продолжительное время. Но мне такое было не в новинку. Я и раньше парился - русский человек не может жить без хорошей бани с березовым веником и парной. К высоким температурам я приспособился еще в то время, когда, будучи ремесленником, работал у вагранок с расплавленным металлом. Десятки тысяч рабочих трудятся на доменных и мартеновских печах, у конверторов, на прокатных станах.
  • Сидишь один в термокамере, не с кем перекинуться словом, и вспоминаешь, сколько раз наши люди при адских температурах меняли колосники в топках или ремонтировали футеровку в сталеплавильных печах. Им, пожалуй, было потруднее, чем нам: они ведь работали при температуре и повыше. Одним словом, все закаляется на огне, закалялись и мы.
  • Домой приходил усталый, ног под собой не чуял. По-нянчусь с дочкой, присяду и начинаю клевать носом. Валя беспокоится, все допытывается: что, мол, с тобой? И вынудила-таки сказать:
  • - Собираюсь в космос... Готовь чемодан с бельишком...
  • Валя восприняла это как шутку, но вопросов больше не задавала. Как все жены офицеров, она старалась не вмешиваться в мои служебные дела. Валя знала: то, что можно сказать, я не стану таить от нее. Ну, а о том, чего говорить нельзя, лучше и не расспрашивать. Я был доволен: и все сказал, и ничего не сказал.
  • Леночка теперь весь день проводила в яслях, и Валя могла пойти на работу по своей специальности фельдшера-лаборанта. Она не могла сидеть без дела и работала, как всегда, увлеченно. Иногда вместе с товарищами мы заходили к ней в поликлинику, и мне было приятно смотреть, как ловко она орудует шприцами, микроскопом и специальными таблицами. Тут, конечно, не обходилось без того, чтобы шутливо не попросить: сделайте, мол, нам, Валентина Ивановна, анализ без очереди, да такой, чтобы врачи не подкопались. А она нарочно выберет шприц побольше да иглу потолще и скажет:
  • - Ну-ка, давайте сюда ваши лапищи, сейчас узнаем, что там у вас в крови - может, одна водичка?..
  • Заняты мы были по горло. Газеты обычно приходилось читать дома, вечерами. Каждый день они сообщали о новых трудовых подвигах советских людей. Выразительным проявлением повседневной заботы нашей партии и правительства о развитии советской космонавтики был второй советский космический корабль, вышедший 19 августа 1960 года на орбиту спутника Земли. В его кабине, оборудованной всем необходимым для полета человека - то есть кого-то из нашей группы будущих космонавтов, - находились собаки Стрелка и Белка. Сделав восемнадцать витков вокруг земного шара, космический корабль вернулся на Землю, отклонившись от расчетной точки приземления всего на каких-нибудь десять километров. Впервые в истории живые существа, много раз облетев планету, благополучно возвратились из космоса.
  • Это выдающееся событие показало полную надежность корабля, который мы изучали и осваивали. Весь мир говорил о Стрелке и Белке. А нам эти две простые дворняжки были особенно дороги. На борту корабля-спутника работала та самая телевизионная установка, которую нам уже показывали. С ее помощью ученые наблюдали с Земли за поведением, самочувствием и настроением разведчиц космоса.
  • Нам показали телевизионную пленку, где было хорошо видно, как в момент старта собаки испуганно смотрели в днище кабины, настороженно прислушиваясь к непривычному шуму. В первые секунды полета они было заметались, но по мере ускорения движения корабля их прижимала все возрастающая сила тяжести. Стрелка, упираясь лапами, пыталась сопротивляться навалившейся на нее силе. Затем животные замерли. Корабль уже мчался по своей орбите. После больших перегрузок наступило состояние невесомости, и животные повисли в кабине. Головы и лапы их были опущены. Собаки казались мертвыми. Но затем постепенно они оживились. Белка разозлилась и стала лаять. Вскоре они привыкли к невесомости и стали есть из автоматической кормушки.
  • Все это было интересно, давало материал для серьезных размышлений и разговоров. И если раньше все это мы представляли умозрительно, то теперь увидели, как оно было в действительности. Говорят, опыт - учитель учителей. Все, перенесенное Стрелкой и Белкой - существами живыми, но немыслящими, - конечно, могли перенести и люди, здоровые, тренированные и целеустремленные.
  • Всех нас интересовали ощущения состояния невесомости. Мы приучали себя к этому состоянию. Делалось это во время полетов на скоростных реактивных самолетах. В полете на них при определенных положениях возникала невесомость, длившаяся порой несколько десятков секунд. Это явление, хотя и было кратковременным, показывало возможность ведения радиосвязи, чтения, визуальной ориентировки в пространстве, а также приема воды и пищи. Проходя эти испытания, мы убеждались, что работоспособность не нарушится и при длительном состоянии невесомости. Выслушивая наши заключения, руководитель тренировок говорил:
  • - Предполагать можно все, что угодно. Надо все доказать на практике, подтвердить опытом. А такой опыт можно произвести только в космическом пространстве.
  • На различных тренировках организм и нервная система подвергались резким переходам от стремительного вращения на центрифугах к длительному пребыванию в специально оборудованной звукоизолированной, так называемой сурдокамере. Эта «одиночка» определяла нервно-психическую устойчивость космонавта, ибо иногда приходилось сутками находиться в изолированном пространстве ограниченного объема. Отрезан от всего мира. Ни звука, ни шороха. Никакого движения. Ничего. Никто с тобой не говорит. Время от времени, по определенному расписанию, ты должен производить радиопередачу. Но связь эта - односторонняя. Передаешь радиограмму - и не знаешь, принята она или нет. Никто тебе не отвечает ни слова. И что бы с тобой ни случилось, никто не придет на помощь. Ты один. Совершенно один и во всем можешь полагаться только на самого себя.
  • Трудновато было порой в этой «одиночке». Тем более что, входя в нее, не знали, сколько времени придется пробыть наедине с самим собой, со своими мыслями. Несколько часов? День и ночь? Несколько суток? Но знали, что это надо: в космическом пространстве может по какой-то непредвиденной причине оборваться всякая связь с людьми, и ты останешься один. Нервная система, вся психики космонавта должны быть подготовленными ко всяким случайностям и неожиданностям.
  • Оставаясь в полном одиночестве, человек обычно думает о прошлом, ворошит свою жизнь. А я думал о будущем, о том, что мне предстоит в полете, если мне его доверят. С детства я был наделен воображением и, сидя в этой отделенной от всего на свете камере, представлял себе, что нахожусь в летящем космическом корабле. Я закрывал глаза и в полной темноте видел, как подо мной проносятся материки и океаны, как сменяется день и ночь и где-то далеко внизу светится золотая россыпь огней ночных городов. И хотя я никогда не был за границей, в своем воображении пролетал над Лондоном, Римом, Парижем, над родным Гжатском... Все это помогало переносить тяготы одиночества.
  • Я думал о том, что поэты, может быть, раньше ученых пытались разгадать тайны Вселенной.
  • В 160 году нашей эры был написан первый фантастический рассказ о путешествии людей на Луну. Его автором был греческий софист и сатирик Лукиан Самосатский. Он назвал свою необыкновенную книгу «Истинные истории», но с самого начала предостерег читателя следующим вступлением: «Я пишу о том, чего я никогда не видел, не испытал и не узнал от другого, о том, чего нет и не могло быть на свете, и потому мои читатели ни в коем случае не должны верить мне». Эти «истории», которым через четырнадцать столетий суждено было оказать большое влияние на литературу, являются «несостоявшимися приключениями» Одиссея, которые, однако, могли бы быть вписаны в гомеровскую «Одиссею», если бы во времена Гомера люди хорошо знали астрономию. В книге описывается, как ужасная буря якобы подхватила корабль Одиссея и высоко подняла его над взбушевавшимся морем. Ветер нес его с ужасающей быстротой, и путешественники в течение семи дней и ночей не знали, что ожидает их. На восьмой день корабль достиг Луны.
  • Вспоминались высказывания авторитетных людей. Кинорежиссер Александр Довженко на втором Всесоюзном съезде советских писателей говорил: «Я верю в победу братства народов, верю в коммунизм, но, если при первом полете на Марс любимый мой брат или сын погибнет где-то в мировом пространстве, я никому не скажу, что преодолеваю трудности его потери».
  • Это было сказано до рождения первого искусственного спутника Земли.
  • Иногда я целиком отдавался тишине, какую даже трудно себе представить, а я ведь всегда любил тишину труда, тишину мышления и раздумий. И когда выходил из камеры, занимая которую не знал, когда можно будет из нее выйти, обследователи удивлялись моему хладнокровию и спокойствию, устойчивости психики и крепости нервов.
  • Не все одинаково спокойно переносили тренировки и в «одиночке» и в тепловой камере, на центрифуге и на вибростенде. Это дало возможность отобрать товарищей, лучше других выдерживавших трудные испытания. Нас, кандидатов на первый полет, становилось все меньше и меньше. Среди них наши руководители называли Германа Титова, Андрияна Николаева, Павла Поповича, Валерия Быковского, Владимира Комарова и меня. А в конце концов надо было отобрать кого-то одного. Испытания, которые мы проходили, были куда сложнее конкурсных экзаменов в МГУ, где, как я слышал, на одно место претендуют десятки молодых людей.
  • За непрерывными занятиями и тренировками мы не заметили, как минула осень и наступили зимние дни. В Москве в это время проходило Совещание представителей коммунистических и рабочих партий. В нем принимали участие делегации восьмидесяти одной партии. В опубликованном Заявлении этого Совещания говорилось: главная отличительная черта нашего времени состоит в том, что мировая социалистическая система превращается в решающий фактор развития человеческого общества. Сплочение социалистических государств в единый лагерь, его крепнущее единство и растущая мощь обеспечивают в рамках всей системы полную победу социализма. Это был документ огромной силы. Он говорил, что коммунисты видят свою историческую миссию не только в том, чтобы упразднить эксплуатацию и нищету в мировом масштабе и навсегда исключить возможность любой войны из жизни человеческого общества, но уже в современную эпоху избавить человечество от пожара новой мировой войны.
  • Читая этот исторический документ, я убеждался, что личная жизнь моя имеет смысл постольку, поскольку она направлена на служение народу. Для нас, будущих космонавтов, было важно, что в Заявлении говорилось: «Советская наука открыла целую эпоху в развитии мировой цивилизации, положила начало освоению космоса, ярко демонстрируя экономическую и техническую мощь социалистического лагеря». Читая эти проникновенные слова, мы почувствовали свою ответственность не только перед Родиной, но и перед всем социалистическим лагерем, перед коммунистами всех стран. Предстоящий полет человека в космос преследовал сугубо мирные цели. В этом убеждал нас и сам космический корабль, не имеющий никаких военных приспособлений, и характер всей нашей подготовки к полету. Успешное осуществление такого полета стало бы триумфом мирной политики нашего народа, победой всех миролюбивых людей Земли.
  • Стремление нашего народа к миру, к созиданию подтверждалось делом. Один за другим вступали в строй новые промышленные гиганты. На Магнитогорском металлургическом комбинате закончилось сооружение мощного прокатного стапа «2500»; началась загрузка крупнейшей в мире Криворожской домны; завершилось строительство первой коксовой батареи на «Казахстанской Магнитке» - металлургическом заводе в Темир-Тау; на Балхашском горнометаллургическом комбинате дала плавку первая в мире циклонная печь. В эти дни я получил несколько писем от своих товарищей - военных летчиков, в том числе и от Бориса Федоровича Вдовина. Они писали, что, согласно Закону о новом значительном сокращении наших Вооруженных Сил, уволились в запас, делились своими впечатлениями о работе на новом для них поприще - на заводах, фабриках, в сельском хозяйстве. Вдовииы поселились в Калуге - там, где творил К. Э. Циолковский, занимались педагогическим трудом. Они писали о своей Иринке, что она подросла и вспоминает меня. А мы с Валей ответили, что и наша Леночка уже ходит пешком под стол и ждет братика или сестричку.
  • 1 декабря 1960 года в космос отправился наш третий космический корабль. На борту его находились собаки Пчелка и Мушка, а также другие мелкие животные, насекомые и растения. Программа исследований, предшествующих полету человека, выполнялась по строгому плану. Полет этот дал новые ценные для нас сведения. Но не все обошлось благополучно. В связи со снижением по нерасчетной траектории корабль-спутник прекратил свое существование. Кое-кто из специалистов опасался, что сообщение об этом произведет на нас неблагоприятное впечатление. Но мы понимали, что это была не закономерность, а случайность, что жизнь гораздо сложнее, чем предполагаешь. Было жаль спутник, в который вложены большие средства. Но в таком грандиозном деле неизбежны издержки.
  • Занятия наши продолжались в ускоренном темпе. Мы все больше и чаще тренировались в макете кабины космического корабля, обживали ее, как обживают новый дом, привыкали к каждой кнопке и тумблеру, отрабатывали все необходимые в полете движения, доводили их до автоматизма. Руки сами знали, что надо делать в любом случае.
  • Отрабатывалось умение обращаться с системами ручного управления космическим кораблем, ориентации, приземления, а также терморегулирования, кондиционирования воздуха, регулирования давления. Мы работали с аппаратурой контроля и управления кораблем. Ученые продумали каждое наше движение. Много времени уделялось тренировкам по связи космонавта с Землей по разным каналам и различными способами. Мы должны были логически мыслить и наименьшим количеством совершенно точных слов и цифр записывать свои наблюдения в бортовой журнал. Мы умели воображать и представляли себя в настоящем корабле, облетающем Землю. Это придавало смысл занятиям.
  • Для отработки различных вариантов полетного задания инженеры соорудили отличный стенд-тренажер, оснастили его остроумными электронно-моделирующими устройствами. Займешь кресло в кабине, а перед тобой стрелки приборов и то вспыхивающие, то гаснущие разноцветные табло воспроизводят различные изменения обстановки, какая может сложиться в полете. Тут же и радиопереговоры, записываемые на магнитофонную ленту, и наблюдения в иллюминаторы, через оптический ориентатор, и ориентировка по «Глобусу» - умному прибору, показывающему местонахождение космического корабля над Землей, и ведение бортжурнала... Успевай только поворачиваться!
  • В макете кабины имитировался не только нормальный полет - так, как он должен был протекать по всем расчетам, - но и различные аварийные варианты. Словом, все делалось на земле по-полетному. Да еще в защитном скафандре, в гермошлеме и гермоперчатках, обеспечивающих сохранение жизни и работоспособности космонавта в случае разгерметизации кабины. И пищу и воду тоже принимали в этом одеянии.
  • - После такой тренировки, - говорили мне товарищи как старшине группы, - устаешь больше, чем на центрифуге со всеми ее прелестями.
  • - Ничего, - успокаивал их я, - все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.
  • Горьковатый осадок, вызванный гибелью Пчелки и Мушки, совершенно улетучился, как только мы узнали об удачном запуске тяжелого искусственного спутника Земли массой около шести с половиной тонн, а затем через неделю и о старте с подобного спутника космической ракеты, выведшей автоматическую межпланетную станцию на траекторию к планете Венера, Успешный запуск этой станции, несущей вымпел с изображением Государственного герба СССР, проложил трассу к планетам Солнечной системы.
  • В то время все у меня было хорошо. Только волновался за Валю. Со дня на день она должна была родить. На этот раз я ждал сына, а жена- дочку. Как там она? Все ли с ней в порядке? Я был очень занят и не мог оставаться с ней.
  • Седьмого марта она родила дочку.
  • А девятого марта товарищи говорят мне:
  • - Ну, Юра, тебе еще один подарок ко дню твоего рождения...
  • Спрашиваю:
  • - Какой подарок?
  • - Запустили четвертый корабль-спутник... Четвертый космический корабль-спутник в тот же день вернулся на Землю со своими пассажирами - собакой Чернушкой и другими живыми обитателями, калибром поменьше, а также манекеном, помещенным в кресле пилота. Основной целью этого запуска являлась проверка надежности конструкции космического корабля и всех установленных на нем систем, обеспечивающих необходимые условия для полета человека. По всему было видно, что такой полет совсем близок.
  • Но не только в нашей стране шла подготовка к полету человека в космос. Готовились к этому и в Соединенных Штатах Америки. Зарубежная печать сообщала об удачных и неудачных запусках американских спутников Земли и космических ракет. В журнале «Лайф» мы видели фотографии обезьяны шимпанзе, которая запускалась с мыса Канаверал на ракете в космос и благополучно вернулась обратно. Американские телеграфные агентства сообщали о том, что уже отобрано семеро кандидатов для полета в космос в узкой, колоколообразной капсуле, размещенной в носовой части ракеты «Редстоун». Ракета должна была подняться на высоту 115 миль. Весь полет рассчитывался на четверть часа.
  • Вскоре директор проекта «Меркурий» сообщил: из семи американских астронавтов отобраны трое - Джон Хершел Гленн - 39 лет, подполковник морской пехоты, уроженец города Кембридж в штате Огайо; Вирджил Айвен Гриссом - 34 лет, капитан военно-воздушных сил, родившийся в городе Митчелл, штат Индиана, и Алан Бартлет Шепард - 37 лет, капитан 3 ранга, уроженец города Ист-Дерри, штат Нью-Хэмшпир. Все трое, как сообщало агентство Юнайтед Пресс Интернейшнл, были отобраны на основании «многих медицинских и технических данных». Эти кандидаты на полет являлись кадровыми военными, работавшими в области научных исследований. Они проходили специальное обучение уже в течение двадцати двух месяцев.
  • Гленн и Гриссом во время второй мировой войны служили в авиации, а затем воевали в Корее; Шепард проходил службу на эсминце в Тихом океане. Американская печать публиковала их портреты и биографии, сообщала о том, что любимое времяпрепровождение Гленна -- гребля на лодке. Гриссом увлекается рыболовством, а Шепард любит катание на беговых коньках и на водных лыжах.
  • Полет по баллистической траектории на ракете, планирующийся в США, по сути дела, не мог явиться космическим полетом. Советские ученые и конструкторы с самого начала работ, в которых теперь активное участие принимала и наша группа кандидатов в космонавты, направляли свои усилия по другому пути, создавая тяжелые искусственные спутники Земли и космические корабли крупных размеров. В этом заключалась принципиальная линия развития космических полетов в СССР. Главный конструктор говорил нам, что только таким путем можно будет решить задачу полета человека в космическое пространство.
  • Нас, конечно, не могли не интересовать смелые американские парни, готовящиеся к полету на ракете «Редстоун». Мы были уверены, что рано или поздно кому-то из нас придется встретиться с кем-то из них и поговорить обо всем виденном и пережитом. Мы знали, что космический полет может сблизить наши страны, и, конечно, были уверены, что первым полетит в космос советский человек. Для этого были все основания.
  • - Восток ближе к солнцу, чем запад, - шутили мои друзья, просматривая американские газеты и журналы.
  • В это время попалась мне книга американского летчика Фрэнка Эвереста «Человек, который летал быстрее всех». Имя автора было знакомо, и я с интересом прочел то, что написал этот волевой человек, ценой невероятных усилий добившийся того, чего хотел. Все шло хорошо до тринадцатой главы, названной «Покорение космоса». Как только я прочел эту главу, меня охватило чувство неприязни. Эверест писал:
  • «Я твердо убежден в том, что тот, кто первым покорит космос, будет господствовать над Землей. Не обязательно судьбы людей будет решать сильная и большая страна. Даже небольшая и сравнительно слабая страна с помощью космического корабля, вооруженного управляемыми снарядами с атомными зарядами, может добиться мирового господства. Эта страна, имея в своих руках космический корабль и ядерное оружие, может совершить нападение на противника из космоса, не подвергаясь в то же время ответному удару. Победа ей будет обеспечена».
  • Нет, не для порабощения других стран и народов стремятся советские люди в космос! Титанические усилия нашего правительства, всего советского парода направлены не на подготовку войны, а на сохранение мира.
  • Завоевание космоса советским народом связано с бурным прогрессом отечественной науки и техники. Я думал о том, что полеты на космических кораблях помогут науке ответить на многие вопросы о возникновении звезд и планет, их месте во Вселенной. Другой не менее важной проблемой, которую поможет разрешить проникновение человека в космос, равно как и полеты на ближайшие планеты, является происхождение жизни.
  • По теории вероятности, существует множество планет, подобных нашей Земле, где есть биологическая жизнь. Еще Джордано Бруно, великий мыслитель прошлого, высказал идею о множественности заселенных живыми существами миров. Эту смелую мысль развивал и пропагандировал гениальный русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов. На многих планетах мыслящие существа, наверное, имеют гораздо более длительную историю, чем люди, и, может быть, находятся на более высоком уровне развития.
  • В воздухе чувствовалось дыхание весны. И у нас в семье царило весеннее настроение: родилась вторая дочка, и мы дали ей весеннее имя - Галочка. А я ходил по комнате, держа ее на руках, и напевал!

    Галя, Галинка,

  • Милая картинка...

    Но с маленькой мне понянчиться не пришлось - надо было ехать на космодром. Там готовился к последнему контрольному запуску наш космический корабль с подопытными животными и манекеном на пилотском кресле. Космодром - это обширное хозяйство, расположенное в стороне от проезжих дорог. Обслуживает его квалифицированный персонал инженеров и техников. Здесь монтируются и подготавливаются к запуску мощные ракеты с космическими кораблями. Отсюда они устремляются в небо.

  • Нам показали дворняжку светлой рыжеватой масти с темными пятнами. Я взял ее на руки. Весила она не больше шести килограммов. Я погладил ее. Собака доверчиво лизнула руку. Она была очень похожа на нашу домашнюю собачонку в родном селе, с которой я частенько играл в детстве.
  • - Как ее зовут?
  • Оказалось, что у нее еще нет имени - пока она значилась под каким-то испытательным номером. Посылать в космос пассажира без имени, без паспорта? Где это видано! И тут нам предложили придумать ей имя. Перебрали добрый десяток популярных собачьих, кличек. Но все они как-то не подходили к этой удивительно милой рыжеватенькой собачонке. Тут меня позвали, я опустил ее на землю и сказал:
  • - Ну, счастливого пути, Звездочка.
  • И все присутствующие согласились: быть ей Звездочкой. Так потом о собачке и написали в газетах.
  • С каким-то смешанным чувством благоговения и восторга смотрел я на гигантское сооружение, подобно башне возвышающееся на космодроме. Вокруг него хлопотали люди, выглядевшие совсем маленькими. С интересом я наблюдал за последними приготовлениями на ракете-носителе и на космическом корабле к старту. На лифте подняли Звездочку и ее спутников, поместили их в герметически закрывающуюся кабину. Проверка, проверка и еще раз проверка всех систем. Наступает положенное время. Вот-вот будет дана команда на запуск.
  • В эти минуты я невольно представил себе, что это не Звездочку снаряжают в полет, а меня, что я уж нахожусь там, в кабине вздыбленного к небу космического корабля.
  • Пуск! Короткое, как выстрел, слово. В пламени, выбивающемся из сопел, в грохоте все сильнее и громче рокочущих двигателей высокий и тяжелый корпус многоступенчатой ракеты как бы нехотя приподнимается над стартовой площадкой. Ракета, словно живое, разумное существо. В каком-то раздумье, чуть подрагивая, на секунду-другую как бы зависает у земли и вдруг стремительно, оставляя за собой бунтующий вихрь огня, исчезает из поля зрения, словно росчерк, оставляя в небе свой яркий след. Все произошло так, как я и предполагал.
  • - Вот так и тебя будем провожать, Юрий! - сказали мне товарищи.
  • Целый день я ходил под впечатлением увиденного. Корабль уже успел облететь вокруг планеты и вернуться в заданный район. Уже специалисты - биологи и медики - хлопотали над Звездочкой, великолепно перенесшей полет. А я все раздумывал над тем, что произошло на моих глазах и скоро, теперь уже совсем скоро должно было произойти со мной. В моих ушах все еще отзывался услышанный на старте грохот, перед глазами все еще вздымались высокие волны пламени, в котором взлетала в небо ракета. Но это не пугало меня, а восхищало. И вспомнились мне слова высокого усатого бригадира Люберецкого завода, когда он нам, ремесленникам, попятившимся от жара расплавленного чугуна, весело сказал:
  • - Огонь силен, вода сильнее огня, земля сильнее воды, но человек - сильнее всего!
  • Дома Валя спросила, почему я в таком восторженном состоянии и где это я вообще все время пропадаю.
  • - Лечу в космос... Готовь чемодан с бельишком, - попытался снова отшутиться я.
  • - Уже приготовила, - ответила Валя, и я понял: она все уже знает.
  • Мы уложили в кроватки наших девочек, поужинали, и тут у нас начался серьезный разговор. Я сказал, что первый полет человека в космос не за горами и что в этот полет, возможно, пошлют меня.
  • - Почему именно тебя? - спросила Валя.
  • Я, как мог, объяснил ей, почему выбор может пасть на меня. По Валиному вдруг посерьезневшему лицу, по ее взгляду, по тому, как дрогнули ее губы и изменился голос, я видел, что она и гордится этим, и побаивается, и не хочет меня волновать. Всю ночь, не смыкая глаз, проговорили мы, вспоминая прошлое и строя планы на будущее. Мы видели перед собой своих дочерей уже взрослыми, вышедшими замуж, нянчили внуков, и вся жизнь проходила перед нами без войн и раздоров, такой, какой мы ее представляем при коммунизме.
  • И когда мы наговорились досыта и я спросил у Вали, как она смотрит на предстоящие мне испытания, она ответила, как и должна была ответить:
  • - Если ты уверен в себе, решайся! Все будет хорошо...

    СРЕДА, 12 АПРЕЛЯ

  • Приближалось время старта. Вот-вот нас должны были отправить на космодром Байконур, расположенный восточнее Аральского моря в широкой, как океан, казахской степи. И все же я томился нетерпением, никогда, кажется, ожидание не было так тягостно. Я знал, что корабль, на котором предстояло лететь, получил название «Восток». Видимо, нарекли его так потому, что на востоке восходит солнце и дневной свет теснит ночную тьму, двигаясь с востока.
  • Перед нашим отъездом состоялось напутственное партийное собрание. Все предполагали, что в первый полет назначат меня. Выступали те, кто уезжал на космодром, и те, кто оставался.
  • - Мы завидуем вам хорошей, дружеской завистью... Желаем счастливого полета... Вернувшись из космоса, не зазнавайтесь, не дерите нос кверху, будьте всегда скромными, такими, как сейчас,- говорили товарищи, выступавшие на собрании.
  • Дали мне слово. Я сказал:
  • - Я рад и горжусь, что попал в число первых космонавтов. Заверяю товарищей коммунистов в том, что не пожалею ни сил, ни труда, не посчитаюсь ни с чем, чтобы достойно выполнить задание партии и правительства. На выполнение предстоящего полета в космос пойду с чистой душой и большим желанием выполнить это задание, как положено коммунисту... Я присоединяюсь к многочисленным коллективам ученых и рабочих, создавших космический корабль и посвятивших его XXII съезду КПСС.
  • Собрание было немногословным и немножечко напоминало митинг. Все были взволнованы. Видимо, во время войны так же сердечно и задушевно коммунисты провожали своих товарищей на фронт.
  • На космодром летело несколько космонавтов. Все могло случиться. Достаточно было соринке попасть в глаз первого кандидата для полета в космос, или температуре у него повыситься на полградуса, или пульсу увеличиться на десяток ударов - и его надо было заменить другим подготовленным человеком. Уезжающие товарищи были так же готовы к полету, как я. Старт должен был состояться точно в назначенный день и час, минута, в минуту. Вместе с нами на космодром ехали несколько специалистов и врач.
  • Незадолго до намеченного дня полета вместе с Германом Титовым мы побывали в Москве. И всю дорогу на космодром я вспоминал волнение, охватившее меня, когда я стоял возле Мавзолея. У советских людей стало внутренней потребностью перед решающим шагом в жизни идти на Красную площадь, к Кремлю, к Ленину, Светлыми июньскими ночами тут проходят, взявшись за руки, юноши и девушки, получившие аттестаты зрелости. В грозовом сорок первом году, отправляясь на фронт, мимо Мавзолея проходили полки московского ополчения. Откуда бы ни приезжали советские люди в Москву, обязательно побывают на Красной площади. То же делают и наши зарубежные друзья.
  • Мы медленно шагали вдоль кремлевских стен по набережной реки. Под бой курантов Спасской башни пересекли Красную площадь. С рукой, поднятой к козырьку, я остановился у Мавзолея, посмотрел, как сменяется караул, и, умиротворенный полетом голубей и шелестом развевающегося на ветру Государственного флага над Кремлевским дворцом, вместе с Германом Титовым побрел по городу, равного которому нет в мире. Вокруг шумел охваченный предчувствием весны людской поток. Тысячи людей шли навстречу и обгоняли нас. Никому не было до нас дела, и никто не знал, что готовится грандиозное событие, подобного которому еще не знала история. «Как обрадуется наш народ, когда задуманное свершится!» - думал я.
  • В ту же ночь мы улетели на космодром. С нами летел Евгений Анатольевич Карпов - наш командир, врач и наставник, человек необыкновенного обаяния и такта, двадцать лет пекущийся о здоровье летчиков. Он работал с нами с первого дня, и для него, как он говорил, не оставалось неразрезанных книг. Он знал о каждом больше, чем знали о себе мы сами. Было приятно, что с нами на космодром летит и Николай Петрович Каманин - один из первых Героев Советского Союза, воспитатель многих известных летчиков.
  • За окнами самолета клубились вспененные облака, в их просветах проглядывала по-весеннему оголившаяся земля, кое-где покрытая еще талым снегом. Я глядел вниз и думал о родителях, о Вале, о Леночке и Галинке. Представил себе, что стану делать после полета, и тут же решил: буду учиться. Рядом сидел Герман Титов, великолепный летчик, коммунист, принятый в кандидаты партии нашей организацией, человек с чистой, почти детской жизнерадостностью. Он тоже смотрел на проплывающую внизу землю и тоже думал, и, наверное, о том же самом, о чем размышлял и я. Порой наши взгляды встречались, и мы улыбались, понимая друг друга без слов. Опасения тех, кто полагал, будто нас нельзя предупреждать о полете, чтобы мы не нервничали, не оправдались. И я и мой товарищ, который в любом случае был готов занять место в кабине «Востока», чувствовали себя превосходно.
  • Герман Титов сидел ко мне в профиль, и я невольно любовался правильными чертами красивого задумчивого лица, его высоким лбом, над которым слегка вились мягкие каштановые волосы. Он был тренирован так же, как и я, и, наверное, способен на большее. Может быть, его не послали в первый полет, приберегая для второго, более сложного.
  • На космодроме нас ждали. Там мы встретили многих знакомых специалистов и Главного конструктора. Прибыл на космодром и Теоретик космонавтики - так мы между собой называли видного советского ученого, президента Академии наук СССР М. В. Келдыша, под руководством которого составлялись сложнейшие расчеты космических рейсов.
  • В то время, к сожалению, я не вел дневника, где бы отмечалось главное, основное за каждый прожитый день, да еще в такое время, как перед первым в мире полетом человека в космос. Уже потом, через несколько лет после рейса «Востока», я уанал, что кое-что в те дни, следуя давней привычке, записывал в свою объемистую тетрадь наш добрый наставник Николай Петрович Каманин. И, пользуясь его любезным согласием, я привожу несколько страничек из его дневника, ибо они передают и ту атмосферу, которая царила тогда на космодроме, и мое душевное состояние, зафиксированное как бы со стороны. Генерал Н. П. Каманин писал:
  • «...Какой длинный, насыщенный событиями день! «С добрым утром» мы сказали друг другу в Москве, а пожелали «спокойной ночи» в ставшем уже обжитым домике космодрома. В соседней комнате спят Гагарин и Титов. Все дневные хлопоты остались позади, и теперь можно полчасика уделить дневнику. Ничего не поделаешь, привычка: дневник веду с тех пор, как сел в кабину самолета. Писал в тридцатых годах, когда летал в суровых условиях Заполярья и Дальнего Востока, выкраивал пятиминутки для записей в годы войны, а сейчас, когда мы готовимся к величайшему событию - полету советского человека в космос, не писать - невозможно.
  • Утро. С чего оно началось? Проснулся как по заказу - ровно в пять и сразу вспомнил, что остались позади многочисленные совещания, доклады, поездки на предприятия. Огромная работа многих коллективов ученых, конструкторов и рабочих принесла свои результаты; правительственная комиссия дала «добро» на полет человека в космос.
  • Машина мчится по улицам Москвы. Ночью выпал снег, за городом настоящая зима. На аэродроме все готово к отлету. В самолет погружены необходимые вещи, никто не опоздал. На космодром летит группа космонавтов, инженеры, врачи, кинооператоры. Все взволнованы, настроение приподнятое.
  • Точно в назначенное время взлетели. Ветер - попутный, и без промежуточной посадки прилетели в пункт назначения. Солнцем проводила нас Москва, солнцем встретил космодром. Тепло и от душевной товарищеской встречи на аэродроме. Веселой шуткой встретил нас академик Сергей Павлович Королев. Нашел что сказать почти каждому из прибывших. Он рассказал, как идет работа по отлаживанию отдельных систем корабля. Тут же был назван ориентировочный срок готовности к пуску.
  • - Как видите, в вашем распоряжении еще есть время. Чем думаете заняться?
  • - Тренировками.
  • - Правильно. Полезно, чтобы космонавты основательно повторили порядок ручного спуска, не забыли связь, тренировки в скафандре.
  • Во второй половине дня мы сумели организовать занятия, завершили их игрой в волейбол. Играли с увлечением все - Гагарин, Титов, Николаев, Попович, Быковский и другие. Они еще не знают, кому лететь...

    6 апреля

  • Основным событием дня было техническое совещание. На него явились конструкторы двигателей, систем связи, оборудования, управления... Каждый представлял большие коллективы ученых, конструкторов, инженеров, техников, рабочих. Наглядно видно, что полет в космос - это концентрированное выражение современных успехов нашей науки, техники, всей советской экономики.
  • Первым обсудили доклад по системе регенерации воздуха в кабине корабля «Восток». Состоялся серьезный разговор, слышались предложения, критические замечания. Каковы результаты испытаний скафандра, кресла космонавта, парашютной системы, всей автоматики приземления корабля? На эти вопросы ответил другой докладчик. Он оперировал последними данными, полученными после пусков космических кораблей с манекенами.
  • Итог совещания: окончательно разработано задание космонавту на одновитковый полет. Подписать этот документ выпала честь и мне. Первое задание летчику-космонавту на первый полет в космос! За долгие годы работы авиационным командиром довелось подписать не одну сотню полетных заданий. И все же не приходилось испытывать такого волнения, как сегодня.
  • В наш домик вернулся вместе с космонавтами около одиннадцати часов вечера. Вместе ужинали, много говорили о том, как идут тренировки. Пристально приглядываюсь к каждому, особенно к Гагарину и Титову, стараюсь подмечать любую мелочь в их поведении. Ребята давно уснули, а я в раздумье сижу за дневником, еще и еще раз воскрешаю в памяти все то, что было характерным в подготовке космонавтов. Кого рекомендовать в первый полет: Гагарина или Титова? И тот и другой - отличные кандидаты, оба прекрасно подготовлены. И тренеры, и инструкторы, и врачи высказываются так, словно посылать в полет надо не одного, а двух космонавтов. В ходе тренировок и испытаний они сумели обрести необходимые знания, навыки. И если чаша весов на первый полет клонилась в пользу Юрия Гагарина, то при этом имелось в виду, что вслед за первым, одновитковым полетом предстояло совершить суточный на шестнадцать-семнадцать витков. Многим специалистам казалось, что суточный полет будет не менее сложным и для его выполнения хорошим кандидатом окажется Герман Титов.

    7 апреля

  • С утра занимался с космонавтами. Отшлифовывали действия при ручном спуске. Молодцы, действуют отлично.
  • Один из космонавтов будто невзначай обронил фразу:
  • - Трата времени... Ведь автоматика сработает как часы.
  • Это насторожило. Попросил высказаться по этому поводу Юрия Гагарина. Тот ответил незамедлительно:
  • - Автоматика не подведет. Но если я уверен, что в крайнем случае смогу совершить посадку сам, с помощыо ручного управления, то веры в благополучный исход полота у меня прибудет вдесятеро. А лететь надо только с безграничной верой в успех.
  • Имел телефонный разговор с Москвой, доложил о ходе подготовки к полету, о предполагаемом сроке пуска. Мне сообщили, что, по сведениям печати, американцы планируют баллистический прыжок человека в космос на 28 апреля. Торопятся! Вряд ли нужна в этом деле торопливость, а тем более сенсация.
  • Вечером - кино. Ребята с большим вниманием посмотрели короткометражный фильм о полетах космических кораблей с манекенами и животными. Съемки удались, особенно натурные. Поражает четкость работы стартовой команды, пунктов управления полетом.

    8 апреля

  • Состоялось заседание Государственной комиссии по пуску космического корабля «Восток» с человеком на борту. В работе участвовали конструкторы, академики, видные специалисты-ракетчики. Рассмотрели и утвердили задание на космический полет. Заслушали доклады о готовности средств поиска космонавта и корабля после приземления. Затем решали: кто полетит? Мне были даны полномочия от имени командования Военно-Воздушных Сил назвать кандидатом Гагарина Юрия Алексеевича, а его дублером - Титова Германа Степановича. Комиссия единогласно согласилась с этим мнением и постановила провести еще одно официальное заседание и в торжественной обстановке утвердить решение о кандидате на полет и его дублере.
  • Заседание кончилось, и мы шумной группой, возбужденные, появились в помещении, где шли тренировки космонавтов в кабине корабля. Гагарин и Титов «обживали» корабль, С ними вели радиопереговоры, проверяли исправность оборудования. Все работало нормально.

    9 апреля

  • Сегодня -день воскресный, но работы продолжаются в на пусковой площадке, и на пункте управления. Занимались и мы с космонавтами по намеченной программе.
  • В конце дня я решил не томить космонавтов и объявить им решение комиссии. По этому поводу, кстати сказать, было немало разногласий. Одни говорили, что решение о том, кто летит, надо объявлять на старте; другие считали - надо сделать это заранее, чтобы космонавт успел привыкнуть к мысли о полете. Во всяком случае, я пригласил к себе Юрия Гагарина и Германа Титова, побеседовал о ходе подготовки и сказал как можно более ровным голосом:
  • - Комиссия решила: летит Гагарин. Запасным готовить Титова.
  • Не скрою, Гагарин сразу расцвел своей улыбкой. По лицу Титова пробежала тень досады, но это только на какое-то короткое мгновение. Герман с улыбкой крепко пожал руку Юрию, а тот не преминул подбодрить товарища:
  • - Скоро, Герман, и твой старт.

    далее

    назад