Вступление Глава „ „ „ „ „ „ „ „ „ „ „ „ „ „

..... I II III IV V VI VII VIII XI X XI XII XIII XVI XV

..... Астрономия обитателей „,, „,, „,, „,, „,, „,, „,, „,, „,, „,, „,, „,, „,, „,,

.... Луны Меркурия Венеры Марса Юпитера Сатурна Урана Нептуна Малых планет Солнца Миры освещаемые сложными и цветными солнцами О типе человеческом в других мирах и вообще о форме живых существ О законах тяжести в других мирах и в особенности о некоторых замечательных явлениях центробежной силы на планетах с быстрым вращательным движением О движении во вселенной Начало и конец миров

Стран. 1 5 23 30 36 43 52 59 64 70 77 84 92 108 119 125

Сосредоточить весь свет науки на одной великой идее всеобщей осветить ее в ея действительном виде; выяснить ея необъятную распространенность и показать, что она составляет таинственную цель, вокруг которой вращается все здание вселенной — по нашему мнению, это задача, разрешение которой представляется очень важным для нашей эпохи. Человек, решившийся затронуть подобный вопрос, становится в виду грозной цели. Выдвинуть за пределы видимаго мира область органической жизни расторгнуть завесу, скрывавшую от нас царство жизни в других мирах и позволить мысли проне­стись в ея лучезарном ореоле, над разлитою до безконечности жизнью — таковы основныя положения, входившия в состав нашего плана. Не наше дело разсуждать, в какой мере достигнута цель эта — скажем только, что она стоит не вне тех пределов, пред которыми оста­навливаются силы науки.

Главное: не следует смешивать настоящее произведение натуральной философии с стремлениями воображения. Ничего не может быть более несходственнаго между со­бою и более противоположнаго и крайне неблагоразумно было-бы присваивать себе право населять планеты и помещать на них те или другия существа в силу того, что оби­таемость миров разумными тварями доказывается философиею наук.

Раз навсегда определенно выскажемся на счет этого.

Человек, во время пребывания своего на земле почерпает на этой планете зародыши или, по меньшей мере форму своих действительных познаний, сущность своих идей, основу своих представлений, элементы могущества своего воображения, но вместе с тем он является вполне несостоятельным создать что-либо новое, стоящее вне круга его понятий. Он не в состоянии ни отрешиться от земных представлений, ни почерпнуть в неизвестном основы для своих сил. Все что ни создал-бы он, увле­каемый задором самаго отважнаго воображения, всегда будет отзываться чисто-земным происхожденьем. Но если-бы, дав волю своему ретивому скакуну, это необуздан­ное воображение ринулось в область неизмеримаго, гоняясь за новыми существами, то вскоре мы увидели-бы его погруженным в хаос и производящим одни лишь химерические уродства, далеко неоправдываемыя наукою. Эта роковая слабость духа человеческаго, усиливаясь относительно, делается чрезвычайно безплодною вследствие всеобщаго стремления природы к разнообразию. Кажется, что природа поставила себе законом — никогда не производить двух вполне тождественных существ, словно решилась она вечно держать подъятым знамя своих неисчерпаемых богатств и своего безконечнаго могущества.

Но не обязан-ли представитель или защитник известнаго дела поддерживать последнее в его чистоте и пре­дохранять его от нападок людей, находящихся в заблуждении или увлекающихся? Не на нем-ли лежит обя­занность устранять препятствия, удалять недоумения и преграждать доступ ложному свету, который мог-бы вос­препятствовать полному блеску излюбленной красоты?

„Критическому обзору теорий научных и вымышленных, древних и новейших, относительно обитателей светил небесных и предназначено достигнуть цели этой.

Воздавая справедливость плодотворным силам воображения, выставляя на вид его могущество посредством занимательнаго исзледования миров, исшедших из духа человеческаго, обзор этот вместе с тем обнаружит действительную слабость воображения сравнительно с произведениями природы. Системы, созданныя людьми в неизведанных пространствах неба, составляют чрезвычайно занимательный предмет изучения а зрелище творений, формулированных словом человеческим, обильно назиданиями и ощущениями всякаго рода. Во всех возрастах человечества, окрылен­ная мысль человеческая устремлялась в небо. Когда-же, выступая из пределов духовных стремлений, она зая­вляла притязания создавать физическия формы, то порож­дала она одни лишь причудливые признаки, причем последние представлялись или символическими образами и измененным, если не искаженным воспроизведением существующих в природе тварей, или, по мере приписываемаго себе воображением могущества, являлись они более или менее чудовищными.

Прежде историческаго обзора, содержащаго в большом количестве миров воображаемых очень мало миров действительных, мы намереваемся представить научное описание изследованных уже светил, описание на столько пространное, на сколько дозволяется это астрономическими открытиями и затем уже определим: в каком виде представляется вселенная наблюдателю, находящемуся на каждой из изучаемых сфер. Описание это будет пополнено об­щими соображениями, непосредственно касающимися условий обитаемости тел небесных, например: вопросом о типе человеческом и разнообразии форм, о некоторых поразительных действиях сил природы, о начале и конце миров и проч. Изследования эти покажут, сколько различных условий должно принять в соображение при серьезной попытке определить только возможное в области вне — земной природы — о достижении пределов вероятнаго мы уже и не говорим — войдут в состав первой части «Астрономическаго путешествия в пространствах небесных.»

Независимо от этого двоякаго характера, нам ка­жется, что соображения, не менее достойныя внимания, свя­заны для человечества с непреложнейшею из историй. В самом деле, перед нами разовьется полная история идеи множественности миров, начиная с первобытных времен, когда младенчествующее человечество под солнцем Востока взирало на мистическия формы натурализма — затем, подвигаясь вперед среди превратностей времен, среди могущества и падения народов, успехов и упадка наук, разсказ наш вступит в века, в страданиях родившие нашу цивилизацию и, наконец, достигнет на­стоящей эпохи, когда из рук гения наука приняла скипетр всемирнаго владычества.

Движения духа человеческаго столь же ясно отпечатлеваются на разследованиях этой частной идеи, как и на всеоб­щей истории народов и государств. Порою случается при этом, что некоторый идеи, которыми тщеславится наша эпоха, всплывая на поверхность океана веков, являются нам отме­ченными знамением почтенной древности, так что под нашим критическим анализом не мало проходит старых новостей, не вводя однакож нас в заблуждение на счет своих метрических свидетельств.

Итак, представив здание во всем его составе, мы положили изследовать исподоволь его части, подобно зодчему, который вслед за геометрическим планом здания, составляет чертеж скульптурных работ и украшений фа­сада, равно как и деталей внутренней отделки. Если толчек, сообщенный человеком известной идее из сферы философии, возбуждает в умах некоторое движение и вызывает вокруг его произведения различныя манифестации, то необходимо, чтобы человек этот видел общность всего, относящегося к его предмету и представлял подобнаго рода приложения в их относительном значении с основною мыслью.

Не сказать-ли последнее слово на счет формы настоящаго сочинения? Форма его не столь серьезна, как форма предшествовавшаго труда: нам казалось, что одна и та же одежда не всем под стать и что внешний вид каждаго должен соответствовать его внутреннему ха­рактеру. Дело сегодняшняго дня не столь нарядно, как вчерашнее; завтрашнее, быть может, покроется траурной фатою... Не обязаны-ли мы представлять дщерей нашего духа в их действительном виде и лучше-ли будет, если мы станем рядить их по собственному нашему желанию, не сообразуясь с их вкусом? Так как неко­торые писатели заявили, что мы имеем «иерофанта и великаго жреца», то очень мы счастливы возможностью разубедить их в этом в настоящем случае. Мы не представляем других доказательств, в которых нет однакож недостатка, в надежде, что самая форма настоящей книги покажет, как мы далеки от притязаний на первосвященническую власть.

Рядом с астрономиею математическою и астрономиею физическою, составляющими главнейшия основы науки мироведения, существует то, что можно-бы назвать умозрительною астрономиею. Проистекая из двух первых, последняя иногда возносится над ними смелостью своих взглядов и громадностью замыслов. Первыя две, по самой природе своей, ограничиваются и определяются известным порядком вычислений и наблюдений, но вторая может выходить из пределов этих и устанавливать, подобно Кеплеру и другим, эмпирические законы, подтвердившиеся впоследствии опытом. Идущий этим путем должен однакож остерегаться большой опасности, именно: не заходить слишком далеко в область произвола. Даже в предположениях своих он должен руководствоваться индуктивным методом и, не отрешаясь от духа науки, постоянно держать в руках компас, завещанный нам Бэконом — дух позитивнаго метода.

В настоящее время, когда идея множественности миров для многих — так по крайней мере, доказывается это современною литературою — представляется уже не вопросом, а фактом, добытым для науки и философии, было-бы любопытно спросить себя, какой строй понятий может и должен быть доступен обитателям других миров, какия познания возможны для них, в каком виде представляется им вселенная и наш мир и какие из усматриваемых явлений служат — как для них, так и для нас — правилом для установления обычаев и основою космографических познаний. Любопытно, занимательно и даже полезно разорвать на несколько мгновений цепи, приковывающия нас к Земле и погрузиться в бездну небес, останавливаясь последовательно на некоторых избранных пунктах и наблюдая издали нашу земную обитель, видимую в ея относительном положении. Араго говорит, что подобнаго рода набиюдения, независимо от доставляемых ими замечательных и в высшей степени интересных результатов, составляют очень полезное упражнение для любителей астрономии. Это прак­тическое применение положения древних: „Познай самого себя", и в какой-бы мере ни представлялось оно косвенным невнимательному взору, но очень может быть, что полезными последствиями своими оно обильнее, чем психологическое применение сказаннаго положения. Очень может быть также, что оно не менее духовно и достойно внимания. Сравнивать другие миры с нашим — не все-ли это равно, что изучать как последний, так и первые? Чтобы не слишком разлакомить людей, падких до вымыслов, мы тут-же заявляем. что нижеследующия соображения носят на себе чисто-астрономический характер и отнюдь не вымышлены. Необойдется тут без цифр, без обозначения градусов (°), минут (ˊ), секунд (ˊˊ) и — как знать? — без некоторых некрасивых и лишенных всякой элегантности знаков, каковы, например, или очень невзрачных формул, в роде следующей:

Но как быть! По нашему мнению, прежде всего следует быть ясным и было-бы очень неловко вводить читателя в мрак кромешный под предлогом посещения обитателей светил. Нет; не та­ково наше намерение, и если самая сущность настоящих изысканий заставляет нас прибегать к сухим уравнениям и задачам, то в вознаграждение за это мы по возможности постараемся скрыть математическую форму под скрадывающею полнотою римской тоги. Было-бы излишним присовокуплять, что название: „Путешествие" выставленное в заголовок настоящей первой части, есть только простая литературная форма, которою мы отнюдь не намерены прикры­вать измышлений небеснаго экстаза. Это описание основано един­ственно на телескопических наблюдениях и божественная Урания оказывает нам свое содействие не в качестве Музы и не просили мы у нея крыльев с тем, чтобы покинуть на нашем небе Психею кротковзорую. В настоящем сочинении наблюдения наши произво­дились скорее при помощи телеснаго, чем духовнаго ока; занима­тельность предмета заставляла нас заняться особенностями и картинами, которыми он так обилен и затем, обозрев обширное здание во всем его составе, мы с удовольствием уже перено­сили взоры на более выдающияся подробности. Многие уже стран­ствовали в небесных пространствах. Не говоря о св. Павле восхищенном на третье небо, Данте, Кирхер, Сведенборг и много других — разве не носились они в экстатическом упоении среди звездных сфер! Но мы не намерены подражать ни тем, ни другим.

Словом: „астрономия миров" не выражается-ли полная история миров этих, так как в настоящее время на астрономию можно смотреть, как на науку об основных элементах вселенной? Изла­гать астрономию Земли, значить вместе с тем излагать космографию последней, ея географию, ея механическое и физическое строение, как с точки зрения ея отношений к другим частям мироздания, так и с точки зрения ей присущих сил и ея индивидуаль­ной жизни. Пусть беседа наша, при столь сложном предмете изучения, коснется преимущественно тех пунктов, которые заслуживают быть специально выставленными на вид; не забудем также упомянуть о явлениях, главнейшим образом характеризующих взаимныя свойства каждаго из носящихся в эфире миров.

Затем — в дорогу, благосклонный читатель! Путь длинен и времени терять не следует. Мы не запасемся эликсиром Асмодея, давшим Гофману возможность чисто-на-чисто обобрать Гольберга, ав­тора „Niel Klim", ни эликсиром милорда Сетона, котораго секре­тарь не совестливие поступил в отношений Сирано де-Бержерака; не станем мы, вместе с Алигиери, призывать тень божественнаго, или тень обожаемой, умершей женщины и, подобно автору „ Экстатического путешествия", не обратимся с воззванием к одному из гениев, управляющих небесными светилами. Не прибегая ни к одной из ораторских уловок, мы воспользуемся только умствен­ными способностями, которыми природа наделила каждое мыслящее существо и, пребывая телом на Земле, позволим мысли нашей по­очередно посетить каждую из сфер нашей системы, проникнуть даже дальше и во время странствований этих наблюдать — в каких условиях находятся обитатели этих небесных миров, лун, планет и солнц.

В блестящем и пустом свете, в котором живем мы, в такой мере преданном поклонению внешности, обыкновенно преклоняются пред знатностью, выдвигают на первый план людей сильных и могущественных, а приниженных и слабых оставляют в забвении. Гнушаясь столь печальным примером, мы откроем наш спектакль одною из самых скромных, представляемых природою, сцен. Но прежде чем оставить земной шар со всем относящимся к нему, мы посетим нашего ленника и вассала, или, выражаясь с бóльшим великодушием, нашу соседку и союзницу. С давних уже пор, спутник этот, словно бдительный страж ходит вокруг палат наших, не позволяя себе ни малейшаго уклонения, ни малейшей оплошности, ни малейшаго упущения. Итак, первый визит к нему. Это страна соседняя, государство нам сопредельное; телеграмма дошла бы туда и чрез несколько минут мы получили-бы ответ, следовательно, не познакомиться с природою этого прибрежнаго острова — непростительно! Итак, станем ногою на землю светила этого (следовало-бы сказать: на Луну), и раскинем сеть наших наблюдений в ровной или гористой, спокойной или бурной стране, дарованной Богом господам Селенитам.

Мы еще и не обратились к обитателям Луны с разспросами на счет их астрономических систем и успехов наук в их стране, как повидимому уже становимся в то самое положение, в каком находился некогда Макбет, обратившийся к ведьмам с следующим нелепым вопросом: „Существуете-ли вы?“ Чтобы унять тревогу людей, сомневающихся в существовании Селенитов, мы готовы обратиться к последним с этим вопросом, причем будем крайне польщены, услышав, что единогласно они ответят нам силлогизмом Декарта: „Cogito, ergo sum“ — мы мыслим, следовательно мы существуем. Заметим по поводу Картезианской метафизики, что обитатели Луны преисправнейшим образом могут существовать и сознавать себя существующими, не будучи однакож в состоянии формулировать силлогистическое умозаключение: „Cogito, ergo sum“.

Но если-бы, не взирая на этот чрезвычайно своеобразный вопрос, удовлетворивший-бы даже самого Декарта, иным астрономам вздумалось пойти еще дадьше и наивно спросить у Селенитов, возможно-ли существовать в мире в котором нельзя открыть ни одной капли воды, ни малейшаго следа атмосферы, то мы с полнейшим самоотверженьем обратились-бы к Селенитам и с этим новым вопросом, причем наверное последние не упрекнули-бы нас в наших непомерных притязаниях и в заносчивом желаньи заключать о вселенной согласно с несовершенствами нашей природы, принимать жизнь земную за тип жизни всемирной и упорно призна­вать истинным лишь то, что попадает в тесный круг наших наблюдений.

После этого чисто-братскаго наставления, очень полезнаго людям, занимающимся изученьем природы, мы никак уже не решимся сомневаться в существованьи Селенитов, а тем паче отрицать су­ществованье это и, проникнувшись сознанием той безконечной силы, которая, при всех возможных условиях, с древнеших времен мира вызывает к жизни мириады существ, удовольствуемся мыслью: что во всех мирах живыя существа родятся сообразно с физиологическими условиями этих миров.

В видах смягчения того, что положение это могло-бы заключать в себе слишком много утвердительнаго на счет обитателей Луны мы прибавим: если нет жизни и интеллекта на видимой стороне луннаго мира, то могут они существовать в противоположном его полушарии; если лунный мир в настоящее время не озаряется светом жизни и деятельности, то озарялся им прежде, или будет озаряться впоследствии *). Миры созданы для обитания, подобно тому как почки розы созданы для того, чтобы распускаться.

Луна — это небольшая планета, получающая от Солнца, при равных поверхностях, столько-же теплоты и света, как и Земля. Диаметр ея равняется 870 лье, считая в каждом лье четыре кило­метра, следовательно объем ея в сорок девять раз меньше объема Земли. Масса ея равна ¹/₈₄ массы Земли, если принять массу по­следней за 1; плотность ея составляете ⁵/₉ плотности Земли. Луна движется по орбите, удаленной от нас почти на 60 земных радиусов, т. е. на 96,700 лье, а в апогее удаляется от Земли больше чем на 100,000 лье. Движение ея по орбите совершается в 27 дней, 7 часов 43 минуты и 11 секунд. Время это употребляется Луною для совершения движения своего по окружности небесной сферы, но как в теченьи того-же времени Земля проходит известное пространство, то чтобы занять относительно последней прежнюю точку Луне потребно около двух дней. Таким образом, ея синодическое кругообращение совершается в 29 дней, 12 часов, 14 минут и 3 секунды.

*) Есть несколько поводов полагать, что некогда Луна была обитаема, но что несколько уже веков нет на ней жизни. Астрономическими наблюдениями доказано, что жизнь удалилась со светила этого. Подтверждая факт этот, теория вместе с тем устанавливает, что незначительность объема луннаго ми­ра, недостаток на нем вод и атмосферы необходимо ускорили его охлаждение, так что первоначальная теплота Луны израсходовалась путем свободнаго лучеиспускания в пространство, прежде чем температура Земли понизилась на столько, чтобы человек мог пребывать на земном шаре. Не смотря однакож на это, мы сочувствуем теории, быть может слишком смело изложенной в конце настоящей главы.

Луна представляет два отдельных полушария, свойства которых, как относительно нас, так, быть может, относительно всего мира, чрезвычайно различны: это ея видимое и невидимое полушария. Так как спутник наш всегда обращен к нам одною и тою-же стороною, то с Земли никогда не видели и никогда не увидят про­тивоположнаго полушария и сторона Луны, которую приветствовал некогда прародитель наш Адам в земном раю (если только зем­ной рай не находился на Луне, как уверяли некоторые ученые элли­нисты), — сторона эта, говорим мы, совершенно тождественна с тою, которую узрит последний человек при кончине Земли.

Прежде всего поговорим об обитателях обращеннаго к нам иолушария.

В своей „Astronomia lunaris“ Кеплер называет „Subvolves“ тех Селенитов, которые обитают в обращенной к нам части Луны, а живущих в другом полушарии он именует „Privolves“, т. е. лишенными Земли. Наименования эти заимствованы от латинскаго слова „volva“, вертящаяся; так, по Кеплеру, Селениты дол­жны называть Землю. (Если вспомним об „Апокалипсисе“ Ньютона и „Подражании“ Корнеля, то легко простим великому Кеплеру эту невинную фантазию).

Для Селенитов „Subvolves“, т. е. живущих на видимой стороне Луны, все звезды представляются движущимися с востока на запад вокруг оси, проходящий чрез центр земного шара. Движение это совершается очень медленно; время, протекающее между двумя последовательными восхождениями звезды, равняется, приблизительно, 27 дням и 8 часам, так что кажущаяся скорость движения звезд, находящихся даже в экваториальных областях, не превосходит даже скорость полярной звезды относительно нас. Какая медленность сравнительно с быстротою, с которою звезды ведут себя у нас, где двенадцати часов им достаточно для прохождения над всем полушарием!

Движение Солнца еще медленнее. В то время, как на Юпитере можно следить „простым глазом“ за движением тени, производи­мой этим светилом, на Луне все кажется неподвижным. Все совершается там с такою медленностию, что с прекрасной горы Аристилла (Aristillus), например, находящейся, как известно, на запад от „Моря дождей“, можно видеть Солнце десять минут после заката. Поднимитесь над Клавием (58° южной широты и 15° во­сточной долготы), кольцеобразною горою в 7,091 метров высо­ты и 227,129 метров в окружности, и вы увидите, как долины станут засыпать у ног ваших, а над вами, между тем, будет еще разлит солнечный свет. Для обитателей Луны дневное светило восходит один только раз в месяц, следовательно, дни их и ночи в пятнадцать раз продолжительнее наших.

Пятнадцать суток — день, и пятнадцать суток — ночь, — вот движение Солнца через-чур уж медленное, а суточныя перемены слишком продолжительныя в сравнении с нашими земными по­рядками! Но таков закон спутников: длинные дни и длинныя ночи. Но то-ли будет еще, если мы побываем на восьмом спутнике Урана, дни и ночи котораго длятся по три с половиною ме­сяца? Что будет, когда перенесемся мы на Кольца Сатурна, где втечении тридцати лет бывает один только день и одна ночь? Какое различие в условиях существования нашей планеты и миров этих! Какое разнообразие начал и органических отправлений! Как знать? Быть может, на этих таинственных Кольцах Сатурна время распадается на периоды жизни и смерти; быть может, в первый год солнечнаго восхода повсюду возникают там живыя существа и открывают эру жизненной деятельности; быть может, органическия силы ослабевают на пятнадцатом году и наступает эпоха, когда вся природа погружается в усыпление с последним лучем всевозраждающаго светила. Пятнадцать лет жизни и света, пятнадцать лет смерти и мрака! После этого, Сатурн — это первый министр веков, суровый податель драгоценнаго, но никогда не возвращающегося времени!

Итак, Луна имеет попеременно пятнадцать последовательных суток света и пятнадцать последовательных суток ночи. Полагали, что скоплением солнечных лучей, втечении столь продолжительнаго времени, на Луне должен обусловливаться палящий зной, превышающий жар самых знойных экваториальных дней на Земле. Подобное мнение высказано Джоном Гершелем в его „Outlines of Astronomy“, где он говорит, что по всем вероятиям на Луне господствует температура, превосходящая температуру кипящей воды. Но отсутствие атмосферической оболочки вокруг спутника на­шего, как кажется, препятствует такому накоплению жара. Лишен­ная воздуха, Луна не может ни образовать, ни удержать на своей поверхности доставляемый ей солнцем теплород, свободно выделяющийся путем безпрерывнаго лучеиспускания. Соображение это пере­тянуло весы на сторону холода и теперь вообще полагают, что Луна — холоднейшая из красавиц небесных пространств и что ея ледяная температура способна понизить термометр до 40° ниже нуля. Уверяли даже, что наша студеная Фебея испускает холодный жар: парадоксом этим злоупотребил сам Араго. Опыты Тширнгаузена, де-ля-Гира и Бугэ (Bouguer) клонились к отрицанию тепло­ты Луны, но с того времени итальянец Меллони доказал несомненое действие теплоты этой, направив ее, при помощи громаднаго стекла, на чрезвычайно чувствительный термо-электрический прибор и констатировав таким образом теплотворныя свойства лунных лучей. По изследованиям Пьяцци, это нечто в роде теплоты горящей свечи, теплоты, полученной в разстоянии восьми метров от светящагося предмета.

Можем быть однакож уверены, что Селениты, не взирая на свой двухмесячный календарь, пользуются соответствующею их организации теплотою и, не утверждая вместе с Гюйгенсом, будто они поставлены в условия китобоев на берегах Исландии, будем вполне убеждены, что живется Селенитам очень привольно в широтах, под которыми они родились.

Нельзя однакож не сознаться, что нам, привыкшим к великолепию нашего дивнаго небосклона, небо Селенитов кажется очень печальным. Нет там разноцветных облаков на вечернем небосклоне; нет сумеречнаго света при захождении царственнаго светила; нет теней и полусвета; нет облаков на небе и даже самаго неба нет! Нежная или оттененная дивными формами синева, раскинувшаяся над полями нашими, заменяется на Луне безотрадною и печальною безпредельностию, пустотою недосягаемой глубины и мрачными покровами, где взоры теряются в лоне вечнаго однообразия.

Но — о непостижимые дары природы! — это небо без воздуха и без покровов — самое богатое из звездных небес. Из числа всех планет Луна самое удобное место для наблюдения над светилами небесными. Солнце не враждебно там звездам и не царит оно, как у нас, в эгоистическом величии своем; это властелин благодушный, который, за невозможностию поступать иначе, позволяет соседям своим, другим царям пространства, господствовать в пределах того-же неба и не помрачает второстепенных владык. День и ночь по мрачному небу носятся там светлыя звезды, менее блестящия, чем у нас, но за то спокойныя и в большем коли­честве.

Обитатели Луны видят на своем небе громадное светило, вечно неподвижное и стоящее на одной высоте. Для них шар этот в двенадцать раз больше Солнца и отличается от последняго тем, что из числа всех светил он только один висит над головами Селенитов всегда в одном и том-же месте. Он представляет им фазы, подобныя представляемым нам Луною и проходит чрез все градации от Новой до Полной Земли. Светило, о котором мы только что упомянули, это обитаемая нами Земля.

Селениты, принадлежащие к центральному населению и живущие у средиземнаго бассейна луннаго диска, видят нашу Землю в зе­ните, вечно носящеюся среди звезднаго неба. Для одних она пред­ставляется на высоте 70°, для других — 45°, что зависит от более или менее центральнаго их положения на видимом полушарии. Для живущих у окраин этого полушария, Земля кажется лежащею на горах; несколько дальше видна только половина земной поверх­ности, а еще дальше, в противоположном полушарии, Земля на­всегда уже исчезает из вида.

Земля представляет Луне зрелище более прекрасное и полезное*), чем последняя нам и если Селениты истолковывают закон при­чинности с пристрастием, равным нашему, то с бóльшею еще степенью мнимаго права они могут считать вселенную, следовательно и Землю, созданными специально для них, Селенитов.

Земля есть громадная сфера, дающая Селенитам в тринадцать раз больше света, чем сама она получает его от полной Луны. Во время двадцати-четырех-часоваго обращения вокруг оси своей, земной шар представляет Селенитам все части своей поверхности, будучи и в этом отношении великодушнее вечно на половину спря­танной Луны. Вследствие движения этого, Селениты находятся, отно­сительно наблюдений над земным диском, в положении превосходном и даже предпочтительном пребыванию на четырех первых лунах Сатурна, с которых нельзя обнять взором всей поверхно­сти планеты. Таким образом, наблюдать Землю для Селенитов го­раздо удобнее, чем обитателям Земли наблюдать какое-бы то ни было другое из светил небесных.

Видимая с Луны, Земля представляется вообще зеленоватою, как вследствие громаднаго количества покрывающих ея поверхность вод, так и по причине лесов Новаго Света, ея полей и цвета ея атмосферы. По временам, большия серыя или желтыя пят­на испещряют ея поверхность. Прежде всего, на восточной сто­роне земнаго диска выделяется рельеф высоких Кордильеров, представляющихся в виде длинной, беловатой, иззубренной черты; в таком виде представляется нам с Земли, на запад от „Океана Бурь“, горный кряж лунных Карпатов. Против этих горных вершин, в теченьи нескольких часов разстилается огромное темное пятно, более даже темное, чем зеленое трехугольное пятно на юге: это Великий Океан. Следуют затем два серых пятна, сливающихся по виду в одно очень удлиненное: это два острова Новой Зеландии. После этого показывается прекрасный Австралийский материк, оттененный тысячами красок, с островами Новой Гвинеи, Бор­нео, Явы и Филиппинскаго архипелага. В то-же время разстилается серая Азия с ея белыми полярными пустынями и затем Африка, пересеченная млечным путем своих песков. На север от Сахары видно маленькое зеленое пятно, изрезанное по всем направлениям, со множеством разветвлений: это Средиземное море, повыше котораго хорошие глаза могут различить почти незаметную, крошечную Францию. Сфера вращается, материки исчезают, огром­ное пятно Атлантическаго океана снова вступает в свое периодическое движение. а Селениты, спокойно смотрящие во время безмолвных ночей на зеленыя и серыя пятна Земли, и не подозревают войн, которые ведут между собою далекие народы последняго светила.

Земля может служить постоянными часами для обитателей Луны и это не малая польза, которую она приносить Селенитам. Вследствие неизменнаго движения Земли, постоянныя точки, служащия для определения различных градусов долготы, составляют часы луннаго меридиана. Каждая страна земнаго шара, отли­чаясь особым видом, может таким образом служить постоян­ною точкою. При естественном разделении Земли, имелось в виду распределить видимое полушарие на две равныя части и провести четыре главные градуса долготы, отделенные один от другаго шестичасовым промежутком времени. Каждое из делетний этих, чрез двадцать четыре часа возвращается к лунному меридиану, от котораго оно начало свое движение. Если Селениты догадались воспользоваться этими естественными астрономическими часами, то для определения времени по сказанным деленьям, они следуют тем самым приемам, к которым прибегаем мы, говоря, что под пятнадцатым или тридцатым градусом восточной долготы теперь часом или двумя больше, чем под нашим градусом.

Фазы, представляемыя Землею Луне, равным образом могут служить Селенитам календарем. Очень вероятно, что составляя главнейшую основу луннаго календаря, фазы эти служат пополнением фаз, представляемых нам Луною: когда Луна бывает для нас Полною Луною, тогда мы для Селенитов Новая Земля; когда они дают нам Новую Луну, мы даем им Полную Землю. В мире не может быть взаимности более совершенной и постоянной.

Но фазы Земли существенно разнятся от лунных тем, что сила первых — мы не говорим: их величина — два раза сряду не представляются в одном и том-же виде. Феномен этот чисто-земнаго происхождения и свойства наши давно уже поняты Селенитами: можем быть в этом уверены. У них все спокойно, тожде­ственно, постоянно: у нас — во всем разнообразие. Не говоря уже о переменах в степени блеска различных частей земнаго шара, зеленые материки наши, голубыя моря, желтыя пустыни, серыя ланды, атмосфера наша — все это беспрестанно изменяется. Земля, покрытая сегодня облаками, посылает Луне белый, ровный свет; завтра — ясно-прозрачная, она позволяет падать солнечным лучам на поглощающую свет зелень полей наших, но чрез несколько времени представ­ляется уже изборожденною горами и разноцветною мозаикою. Таким образом, свет, получаемый Селенитами от Земли, свет, который мы называем пепельным и который можно распознать втечении первых дней новолуния, безпрестанно изменяется в своей силе.

Это непостоянство и безпрестанное изменение вида Земли, веро­ятно внушили Селенитам мысль о необитаемости земнаго шара. И в самом деле, на чем могут они установить предположения, клонящияся в пользу обитаемости Земли? Почва, на которой они живут, надежна, прочна; но ничего подобнаго не замечается на Земле. Могут-ли разумныя существа жить в этом постоянном атмосферическом слое, окружающем земной шар? Упади туда селенит, и он непременно утонет... Возможно-ли жить на этой зеле­ной пелене охватывающей бóльшую половину Земли, или на облаках этих, то появляющихся, то исчезающих, по сто раз в день? К тому-ж, Земля вращается с такою быстротою, так разнообразна в своем составе!.. Много-много если можно допу­стить, что обитатели ея — существа невесомыя, составляющия нечто среднее — Бог весть только каким образом — между неподвиж­ною и подвижною стихиями. Но возможно-ли допустить существование таких тварей?

Итак, если Селениты разсуждают столь-же правильно, как и мы, то давно уже убедились они в необитаемости Земли.

Такова, в нескольких чертах, родина Селенитов, обитающих на видимой стороне Луны. Посетим теперь неведомыя страны обитателей противуположнаго полушария.

Во время долгих и безмолвных ночей, безмолвных в полном значенья слова этого, так как их вечная тишина не нарушается ни единым веяньем, Селениты, обитающие на видимой сто­роне луннаго диска, подняв глаза к небу, могут издали созерцать Землю, девственное светило. Для них Земля то-же самое, что для нас Луна: светило таинственное, источник поэзии. Селениты, живущие на освещенном полушарии Луны, пользуются от Земли множеством благотворных влияний и счастливее они земных поэтов, которые, подобно статуе Барта у палэрояльскаго бассейна, по целым ночам могут созерцать Луну, не добившись от нея ни малейшаго вдохновения. Но — увы! — не при таких условиях живут несчастные обитатели противоположнаго полушария. Наша Земля не привлекает их взоров, не освещает их ночей, не опреде­ляет их календаря, не дает им разнообразных картин, представляемых их антиподам вертящимся кругом Земли.

В то время как на одной стороне Луны не бывает вполне темных ночей, так как после солнечнаго заката Земля загорается среди мрака самым ярким светом и меркнет только на разсвете следующаго дня; в то время как на одной стороне небо укра­шается этим несравненным светилом Земли, предметом безконечных наблюдений — над противоположным полушарием Луны раскинуть полог темнаго, однообразнаго неба, покрывающаго мир мрачною ночью, равною пятнадцати нашим ночам.

Те из счастливых смертных, которые покидают на нашей Земле небо Европы, отправляются под тропики и, пройдя за экватор, вступают в южное полушарие, — те из смертных, говорим мы, не могут вообразить себе ничего великолепнее зрелища, которое представляется им на южном небе, когда наша полярная звезда начинает склоняться к северу, а Южный Крест сверкнет среди небес... Столь-же, если не больше, счастливы Селе­ниты, приходящие из далекой родины своей в обращенное к нам полушарие, чтобы взглянуть на светило Земли.

На первых порах они не верят глазам своим и спрашивают у туземцев: не призрак-ли этот небесный шар, не случайное-ли это явление? Затем, поднимаются они к центру видимаго полушария, причем замечают, что и Земля поднимается вместе с ними. По наступлении ночи они с изумленьем смотрят на это второе Солнце, помещенное на небе божественным Провиденьем для освещения их путей. Тогда нет уже пределов их удивлению и они возсылают к нашему миру фимиам молитв, молитв, исполненных лиризма и более восторженных, чем все молитвы, с которыми мы обращаемся к Луне, не исключая даже баллады Альфреда Мюссэ:

Если-бы Асмодей, хромой бес, служивший Лесажу проводником и чичероне во время странствований его по миру, вспомнил о Селенитах, живущих на невидимой стороне Луны, то он не преминул-бы привести дон-Клеофаса-Леандро-Перец-Замбуло д'Алькала на Дорфельския горы, разграничивающия оба полушария, где и объяснил-бы последнему значение молитвы взирающих на Землю Селенитов. В самом деле, очень прискорбно, что упустил он из вида этот уголок панорамы.

По возвращении на родину, обитатели невидимаго полушария Луны избирают Землю предметом разсказов, разговоров, анекдотов и, быть может, самых неправдоподобных толков, точь-в-точь как случается это и с нашими туристами. И чего только не толкуют там о нашем мире! По всем вероятиям, Селениты только с похвалою могут отзываться о земном шаре, но если-бы кто-либо из числа неблагонамеренных, подобно нашим мизантропам, стал непочтительно говорить о Земле, то будем великодушны: Parce eis, Domine!

Очень может быть, что резкое различие, существующее между невидимой и видимой сторон Луны, различие вполне клонящееся в пользу жителей видимаго полушария, составляет также причину существенных национальных особенностей Селенитов. Быть может, обитатели привиллегированнаго полушария — дворяне, а их антиподы — простолюдины. По этим соображениям, странствования по Земле представлялись-бы еще более важными и, быть может, были-бы даже запрещены простому народу. Впрочем, разсуждать об этом мы не станем. Есть, однакож, одно более серьезное соображение, клонящееся в пользу допущения существенных различий между обитателями обоих полушарий, а именно: каждая из сторон Луны может различаться одна от другой своим физическим строением.

Будучи вполне уверены, что Луна никогда не повернется к нам и во веки веков не покажет того, что до сих пор она так скромно таила от нас, некоторые из писателей с пылким воображением составили множество гипотез на счет ея таинственной стороны. Дело дошло до того, что стали утверждать, будто Луна вовсе не имеет другаго полушария и — час от часу не легче — будто она пуста, как шапочка, обращенная к нам своею вогнутою сто­роною. Творцы измышлений этих упустили из вида два важные, достойные внимания пункта: во-первых, либрациями своими Луна представляет нам около 7° 53' с востока и запада и 6° 47' с севера и юга, что составляет четырнадцать сотых ея невидимаго полушария. Таким образом, в сущности нам неизвестны только сорок три сотых всей лунной сферы. Во вторых: упущено также из вида, что с Земли мы усматриваем спутников Юпитера, равным-же образом обращенных к своей планете одною и тою-же стороною, но сферических, подобно самому Юпитеру. Не подра­жая философам этим, мы выскажем, однакож, несколько мыслей на счет физическаго строения Луны.

Гюйгенс полагал, что в силу своего движения, наш спутник с первых-же минут своего существования не мог быть однороден по составу, так как тяжелыя составныя части его были заброшены центро­бежною силою в невидимое полушарие. Следовательно, последнее состоит из тел плотных и твердых, а видимое — из очень легких.

Такова теория Гюйгенса, но мы высказываемся в пользу проти­воположной теории. Делаем мы это не вследствии духа противоречия так как не будучи еще знакомы с этим ученым астрономом мы высказывали уже мнения, совершенно противоположные только что изложенным.

Итак, мы говорим, что вследствие притягательной силы Земли, тяжелыя тела могли занять место в нижнем полушарии Луны, вечно висящем над нашими головами, а тела легчайшие, газообразные и жидкия, — в другой ея стороне, обращенной к звездам.

Таким образом, Луна подобна тем пробочным игрушкам, которых основание наполнено свинцом, чтобы оне могли стоять и Луна как-бы стоит на Земле, в разстоянии 96,000 лье от последней.

По этой гипотезе, на видимой стороне Луны очень немного или даже вовсе нет воздухообразных течений, так как тела жидкия и газы находятся в другом полушарии, что и подтверждается неполными, производимыми над Луною наблюдениями.

Из этого следует, что две существенно различныя природы разделили между собою обладание лунным миром. Если на обращенной к нам стороне нет атмосферы, следовательно и вод, так как последния не могут существовать без атмосферическаго давления, то сторона эта или обитаема организмами, существенно разнящимися земных, или роковым образом она неудобна к обитанию и, следовательно, необитаема. Если-же противоположная сторона орошается водами и покрыта какою-либо атмосферою, то организация ея обита­телей может представлять большую аналогию с организациею обитателей Земли: они почерпают условия своего существования во вдыхаемом ими воздухе и в твердых или жидких принимаемых в пищу, телах, в то время как соседи их в противоположном полушарии дышат и питаются не одинаковым образом. Следовательно, каждое полушарие имеет свою собственную физиологию и физиологии эти на столько различны по их сущности, что из одного полушария нельзя безнаказанно переселиться в другое. Физическия условия обоих полушарий тоже должны разниться в основах своих. В то время, как вечно мрачное небо обращеннаго к нам полушария до скончания веков будет хранить безмятежность свою и однообразное спокойствие, метеорологическия явления другаго полушария проявляются во всем разнообразии; в то время как в первом полушарии, люди, глухие и немые вследствии условий обитаемой ими среды, изъясняются только при помощи символических знаков и ничем не нарушают вечнаго безмолвия его сурового величия, — в другом полушарии звуковыя волны устанавливают царство звуков, членораздельной речи и упоительной музыки; в то время, как по одной стороне Луны неизвестны сумеречные явления, так великолепно обставляющия восход и закат дневнаго светила; в то время, как нет там переходов от света к мраку и ночь, по мере уменьшения земной фазы, делаясь все и мрачнее и мрачнее, мгновенно разсеевается при первом луче денницы, — другое полушарие наслаждается всем великолепием утренней зари и сумерков, всем богатством явлений, разливающимся к концу дня в высших слоях атмосферы и на столько различным от нашего, на сколько состав лунной атмосферы различен по свойствам своим и отношениям от состава атмосферы земной.

Быть может, это атмосфера красная, зеленая или желтая; видоизменяя световыя, видимыя на Земле явления, она окрашивает на Луне облака зеленым или голубым цветом, позлащает небо дня и усеевает голубыми звездами небо ночи, сообщает деревьям изумрудный оттенок, покрывает их сапфировыми цветами; поля могут быть там красныя, а в серых берегах, быть может, волнуется оранжевое море, с пурпуровыми и золотистыми волнами. В такой мере могут разниться между собою два полушария Луны, которая, несмотря на относительную незначительность объ­ема своего, представляет два существенно различные мира. Но, повторяем, это не больше, как предположения, которыми воображение может тешить себя втечении нескольких мгновений, но которыя не имеют ничего общаго с духом науки. Как скоро вступаем мы в неизвестное полушарие Луны, которое, по всем вероятиям, никогда и не будет нам известно, то волею-неволею приходится поубавить своей спеси и на несколько минут оставить важную мантию для более простаго костюма.

Многия замечания, с которыми обращались к нам по обитаемости миров, заключали в себе вопрос: почему никогда не упоминаем мы о росте обитателей планетных миров? Так как в настоящих беседах наших, в разрез нашим обычным беседам, мы позволяем себе то вправо, то влево уклоняться от очень узкаго пути (более узкаго, чем вообще думают) опытной науки, то, быть может, мы могли-бы зайти и дальше и воспользоваться цветами, которых мы даже не касались. Но в этом именно и заключается ошибка: мы не можем вполне сойти с дороги нашей и хоть одною ногою должны стоять на ней. Поэтому именно мы не следуем ни примеру древних мудрецов, ни примеру новейших очень известных ученых, которые полагали, что у них имеются достаточныя основания для определения роста обитателей планет. Независимо от того, что достаточных для этого оснований у нас не оказывалось, один разительный пример отклонил нас от подобнаго намерения в то именно время, когда мы стали размышлять о предмете этом. Однажды мы получили объемистое сочинение по части умозрительной астрономии, присланное нам автором и, по его мнению, необходи­мо долженствовавшее следовать за книгою нашею „О множествен­ности обитаемых миров“. Раскрыв книгу, мы увидели следую­щую фразу: „Обитатели Солнца выше нас ростом в 426,000 раз“. Всякий раз, как только вспоминаем мы об этом, автор сказанной книги — не называем его по имени, но он легко узнает приведенную выше фразу, если только по какому-либо случаю она попадется ему на глаза — тотчас-же приходить нам на ум вместе с двумя другими, еще живущими писателями, по примеру германца Вольфа до последняго вершка определившими рост обитателей Юпитера, Сатурна и Селенитов. Это удерживаем нас от поползновений к подобнаго рода определениям. С полнейшим смирением сознаемся, что нам положительно невозможно сказать что-либо о росте обитателей планет и хотя очень это прискорбно, но мы считаем обязанностью возложить на себя долг подобнаго самоотречения. Впрочем, из настоящей книги выяснятся впоследствии некоторые пункты, стоящие в связи с этим, в настоящее время неразрешимым вопросом.

Возвращаясь к Луне, скажем, что астрономия ея обитателей — дело очень запутанное и так как для уразумения истинной системы мира, Селенитам необходима величайшая проницательность, то и позволительно думать, что они находятся под влиянием обмана чувств. Они видят себя неподвижными в средоточии вселенной; Солнце обращается для них в 29 с половиною дней, а звезды — в 27 дней с четвертью. Хотя тем из Селенитов, которые видят Землю, светило это представляется почти неподвижным в одной точке пространства, но все-же они должны заметить, что Земля совершает полный путь по небу втечении 29 дней; движение это приписуется ими или Земле, или небу. Но дойти до мысли, что обращаются они сами, что Земля составляет средоточие их движений, подобно тому как Солнце образует центр движения Земли и других планет — дойти до мысли этой, как уже сказано, Селенитам, очень не легко. Нигде видимыя движения не представляются столь сложными, как на спутниках.

Находясь в менее благоприятных условиях, чем Селениты обращенной к Земле стороны Луны, для которых переход от периода ночи к периоду дня равняется переходу от сильнаго к более слабому свету и для которых не существует полной темноты, — для обитателей невидимаго полушария Луны полная ночь длится пятнадцать суток. Из опытов Бугэ, Ламберта и из теории Ро­берта Смита следует, что среднее отношение света солнечнаго к свету лунному находится в пропорции 300,000 к 1, а среднее от­ношение между светом Солнца и светом Полной-Земли, относительно Селенитов, выразится отношением 23,000 к 1. Из этого видно, что Земля для них луна благосклонная. Но, быть может, вте­чении полугода они освещают свою неизведанную атмосферу искус­ственными солнцами; быть может, сама природа позаботилась снабдить их приличным освещением, в роде северных сияний, озаряющих блеском своим наши полярныя страны; быть может, глаза их приспособлены к жизни дневной и ночной; быть может, подобно суркам, они спят втечении мрачной полумесячной ночи. Все это только предположения; несомненно однакож, что природа не преминула приличным образом устроить обитателей Луны и если-бы кому-либо из Селенитов привелось провести у нас свой зимний период, то очень-бы он изумился этому громадному земному шару, который столь обильно снабжает нас днями и ночами и, точно взрослый ребенок, всю жизнь заставляет нас играть в прятки.

Сколько предположений, сколько идей целыми роями возникают в уме, когда подумаешь о природе Луны, столь различной от нашей природы и, вместе с тем, столь похожей на нашу — о про­должительности существования Селенитов, — об условиях их жизни, — о периодах их бодрствования и сна (если только, подобно нам, они проводят третью часть жизни во сне — об их языке в умственных и нравственных силах, — об их истории, идеях, их общественном строе! Что это за существа, чем занимаются они, думают-ли они о нас? Вопросы важные для нас, обитателей Земли, повелительницы Селенитов, что бы там они ни говорили! Но почему нет ответа на вопросы эти, почему должны мы остановиться на вопросительном знаке?

В центре планетной системы, или, выражаясь точнее — в одном из фокусов планетнаго эллипсиса сверкает царь света — Солнце. Согласно с мирным демократическим, высказанном выше принципом, мы посетим Солнце под конец, а теперь будем продолжать наше путешествие, начиная с Меркурия, меньшей и ближайшей к центру планеты. Известно, что относительно постепенности разстояний от Солнца, планеты находятся в следующем порядке: Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун. Чтобы дать наглядное понятие об отношениях величин и разстояний между различными частями солнечной системы, представим ея малый геометрический чертеж — скромный миньятюр блестящаго царства, которым управляет владыка, более чем светозарный.

Выберем место ровное, но достаточно пространное, например большой красивый луг и поместим посредине его шар, имеющий 65 сантиметров в диаметре: шар этот будет Солнце.

Опишем вокруг этого центра окружность, имеющую 40 метров в диаметре и положим на окружность просяное зерно: это — Меркурий.

На окружности в 70 метров положим горошину: это — Ве­нера.

Окружность в 100 метров, по которой будет двигаться гороши­на покрупнее, изобразит орбиту Земли.

Продолжая чертить наши круги, опишем окружность в 160 мет­ров в поперечнике и поместим на ней перечное зерно: это Марс.

На окружности в 520 метров будет двигаться апельсин — Юпитер. Но между перечным зерном и апельсином пересекаются около сотни кругов, по которым двигаются песчинки: это мир малых планет.

Сатурн изобразится биллиардным шаром, катящимся по окруж­ности 1,000 метров в диаметре.

Крупная вишневая ягода, на окружности в 1,960 диаметров (метров — Хл), представит нам Урана; Нептун изобразится грушею, в окружности в 3,000 метров. Если-бы захотели мы выразить, в таком-же масштабе, разстояние от ближайшей звезды, то пришлось-бы поста­вить шар, по меньшей мере полметра в диаметре, в разстоянии 22,646,000 метров от центра или, другими словами — в разстоянии 5,660 лье.

Сферы этой искусственной системы, шириною в 3 километра, двигались-бы следующим образом: Меркурий совершал-бы свой путь в 1 минуту и 28 секунд; Венера — в 3 минуты и 45 секунд; Земля — в 6 минут, Марс — в 11 минут и 27 секунд; телескопическия планеты — от 20 до 35 минут; Юпитер -— в 1 час и 12 минут; Сатурн — в 3 часа; Уран — в 8 часов с половиною;. Нептун — в 16 часов и 40 минут.

Вот маленькая поверхностная картина, дающая нашим друзьям, не посвященным в таинства науки, довольно точное понятие об астрономических отношениях планетной системы; да простят нам ученые это отступление! Но если-бы они оказались не на столько великодушными, то сам Кеплер, наш общий учитель, достаточна оправдает нас своим примером. И в самом деле, разве этот великий астроном не построил теоретически сферу, в которой каж­дое небесное тело изображалось шаром, находящимся в связи с астрологическим значением каждаго из этих тел? Солнце изображалось у него шаром из виннаго спирта; Меркурий — шаром из водки; Венера — шаром из меда; Марс — шаром полынной водки; Юпитер — шаром винным; Сатурн — шаром пивным.

Итак, заручившись разрешением автора Harmonice Mundi, с с чистою совестью будем продолжать наше путешествие.

Следуя естественному порядку, прежде всего остановимся на пла­нете, которая встречается первою на пути от центра системы к периферии, т. е. на Меркурие, светиле ближайшем к Солнцу и разсмотрим, в каких уранографических условиях стоит мир этот к нашей Земле.

Разсматривая разстояние, в котором планета эта находится от лучезарнаго светила, мы находим, что Солнце, видимое для нас под средним диаметром тридцати-двух минут (32', 3"), пред­ставляется обитателям Меркурия под диаметром 1° 20' 58" , т. е., поверхность светила этого кажется им почти в семь раз большею, чем нам. Получаемые им свет и теплота в семь раз сильнее получаемых Землею, при равных поверхностях.

Многие писатели, не обладающие философским взглядом на вещи, усматривали в этой теплоте и свете условия, несовместимыя с отправлениями органической жизни и полагали, что при существовании такого порядка, растительность на Меркурии была-бы сожжена, плоды засохли-бы, животныя задохлись, люди ослепли, если только последние могут существовать в такой температуре. Умозаключение это, покоющееся на ложном принципе, столь-же ложно в своих последствиях. Люди, разсуждающие таким образом, в сущности прилагают свои понятия к земным тварям, перенесенным на поверх­ность Меркурия, где последния несомненно встретили-бы среду, со­вершенно отличную от той, в которой они живут на Земле и, по всем вероятиям, безусловно для них смертоносную. Но как впол­не очевидно, что природа, устанавливая систему жизни на Меркурие, применялась не к земным условиям, а к положению Меркурия и что везде и всегда живыя твари родятся только там, где жизнь их может быть поддержана и обезпечена, то необходимо следует допустить, что обитатели Меркурия, какова-бы ни была их организация, созданы согласно с условиями обитаемой ими планеты, что нахо­дятся они там в соответствующей им среде и что вероятно не могли-бы они существовать в относительном мраке и холоде более удаленных планет.

Заметим, что если Меркурий, при равных поверхностях, получает в семь раз больше теплоты и света, чем Земля, то из это­го не следует еще, чтобы приведенныя числовыя данныя были точным выражением его света и в особенности теплоты. Атмосфера Меркурия должна оказывать сильное влияние на солнечные лучи и в больших размерах производит то, что в незначительных земная ат­мосфера производит на Земле. Для определения свойств света и теплоты планеты, необходимо знать физический состав ея атмосферы, степень поглощения последнею солнечных лучей, ея прозрачность, плотность и проч., равно как и состав почвы, внутреннюю теплоту планеты и много других условий, без которых, в этом отношении нельзя сказать ничего определеннаго. В силу таких соображений можно предположить, что обитатели Меркурия только в два или три раза получают больше теплоты и света, чем мы, и затем, как уже сказано, не представляется ни малейших препятствий, которыя могли-бы противодействовать проявлению жизни на поверхности этого мира.

Мы сказали, что диаметр Солнца, видимый с Меркурия, равняет­ся 1° 20' 58". Это средний диаметр, величина котораго изменяется от перигелия до апогелия, т. е., от дальнейшаго разстояния пла­неты от Солнца до ближайшаго, в пределах 1° 37' 43" и 1° 4' 14". Астроному, находящемуся на Меркурие, гораздо легче, чем нам, определить, по постоянным изменениям видимаго диаметра Солнца, относительныя величины радиусов-векторов, соответствующих каждодневным наблюдениям, т. е. определить разстояние пла­неты от Солнца. Быть может, ученые этого неизвестнаго мира прежде нас открыли (это очень не трудно), что их планета движется по эллиптической орбите, в одном из фокусов которой находится Солнце и таким образом познали первыя основы истинной системы мира.

Но здесь возникает вопрос, представляющийся вообще всякий раз, как скоро дело коснется обитателей планет. Есть-ли астрономы на Меркурие? Обитатели этого мира на столько-ли умны, как и мы, (сказано это не из хвастовства; впрочем, есть-ли чем и хвастаться?); могут-ли они заниматься, подобно нам, науками, искусствами и вообще всем, что относится к области интеллигенции? Все это вопросы, на которые, по нашему мнению, необходимо отвечать утвердительно.

Вопрос не в том, создан-ли Меркурий для обитания людей. Будем-ли придерживаться принципа конечных причин, отвергнем-ли мысль божественнаго плана в природе — во всяком случае нельзя не допустить, с равною степенью вероятия, обитаемости Мер­курия и Земли, разсматриваемых с точки зрения вне-земной, неза­висимо от того, чтó известно нам на счет нашей планеты. Вопрос в том, чтобы узнать, не препятствуют-ли физическия условия мира Меркурия развитию умственных способностей его обитателей. Но уче­ные, представлявшие, в физическом отношении, жителей Меркурия слепыми, в нравственном отношении считают их безумными или, по меньшей мере, скудоумными, основываясь на том соображении, что палящий зной их родины уподобил жителей Меркурия черной расе центральных частей Африки. Другие выражали предположение, что вследствии соседства с Солнцем, они должны обладать умом более проницательным и более развитыми умственными способностями; что они опытнее нас и смышленнее в искусствах и про­мышленности, так как соседство с Солнцем составляет для них источник ума и силы. Много высказывалось по этому поводу самых противоречивых предположений для того только, чтобы ни­чего не высказать; доходили даже до поползновений определить предмет обычных занятий обитателей Меркурия, пытались измерить ве­личину их век, сравнительно с величиною и степенью раздражи­мости их сетчатой перепонки. Чтобы усмотреть всю безполезность подобнаго рода изследований, не стоит даже распространяться об этом; всякия определения являются тут положительно невозмож­ными, так как для установления подобных теорий у нас нет никаких основ.

Однакож, нам известен один порядок вещей на Меркурие: это перемены дней и ночей, времен года и годов, перемены, силь­но влияющия на условия обитаемости планет. Сутки Меркурия несколько продолжительнее наших и заключают в себе 24 часа, 5 минут и 28 секунд, но год гораздо короче, а времена года гораздо скоротечнее и более несходны между собою. Наклонение оси вращения к орбите повидимому, одинаково как для Меркурия, так и для Венеры, т. е., оно равняется 75°. Наклонением этим обусловливается большое различие времен года, продолжительность которых -— только 22 дня -— ставить обитателей Меркурия в очень неблагоприятныя условия, далеко не содействует их долговечности и, вместе с тем, не благоприятствует умственным занятиям и усид­чивому научному труду. Но, быть может, организация обитателей Меркурия с лихвою восполняет недостатки эти, присущие природе их планеты. Как-бы то ни было, можем быть однакож уверены, что живут там существа разумныя, занимающияся изучением природы, науками и, подобно нам, совершающия круг своего предназначения.

Втечении 88 дней Солнце проходит все созвездия их зодиака. Равноденствия их и солнцестояния характеристичнее наших. Ночной вид звезднаго свода представляется им точно таким-же, как и нам, относительно расположения светил на небесной сфере.

Планеты не представляют обитателям Меркурия той последовательности движений, какую представляют оне нам. Быть может, им неизвестны далекия планеты, начиная с Сатурна и до пределов солнечной системы, так как зрение обитателей Меркурия, менее чувствительное, чем наше, по всем вероятиям не в состоянии воспринять столь слабый свет. Венера и Земля представляют им кое-какие признаки своих фаз, подобных представляемым нам Марсом; Венера сверкает для них лучезарным светом, в шесть раз сильнейшим того, каким она горит для нас в течение своих лучших периодов. Не смотря однакож на это, мы не разделяем мнение Гюйгенса, который смотрит на Венеру, как на светило, „разсеевающее мрак ночи на Меркурие, не пользующемся, подобно нам, помощью Луны".

Вместе с этим знаменитым астрономом мы не станем добиваться, какие из математических инструментов употребляются обитателями Меркурия при их астрономических занятиях; употребляют-ли они дерево, или картон, цинк или медь, флинт-глас или богемское стекло для устройства телескопов; не будешь также разбирать вопросов, поставленных некоторыми теоретиками относительно противоположнаго положения большаго пальца на руках обитате­лей Меркурия, растяжимости их хороидной перепонки, цвета их волос, мускульной силы их рук и, подобно некоторым Отцам Церкви, не будем заниматься изследованием последствий первородного греха на этой столь знойной планете, смиренно полагая, что оконча­тельно высказываться на счет таких материй — дело довольно трудное.

Как-бы то ни было, но если-бы астрономы Меркурия, находящиеся в центральных областях солнечной системы и планетных движений и озаряемые лучезарным сиянием дневнаго светила, осмелились вы­разить мысль, что и другия планеты могут быть обитаемы, то по всем вероятиям они очень дурно были-бы приняты некоторыми из своих земляков-философов, так как на Меркурие нет недостатка в превосходнейших поводах для доказательства, как дважды два четыре, что обитаемая нами Земля отнюдь не может быть обитаема по причине ея суровых холодов и вечной тьмы, покрывающей эту, столь удаленную от животворнаго светила планету.

После Меркурия, безпрерывно омываемаго жгучими волнами солнечнаго светила, мы встречаем Венеру, вторую планету солнечной системы.

Астрономическия условия мира этого представляют величайшее сходство с астрономическими данными Земли. Его диаметр равняется 0,98 диаметра Земли, если принять последний за 1, масса — 0,89, а плотность — 0,92; законы падения тел на Венере почти тождественны с законами тяжести на поверхности нашей Земли. В то время, как тела в первую секунду падения пробегают ни Земле 4,90 метра, на Венере оне проходят 4,45 метра.

Сказанное нами об обитателях Меркурия относительно общаго вида, в котором представляется им небесный свод, без всякаго ограничения может быть применено к жителям Венеры, так как созвездия представляют последним такия же фигуры и взаимныя отношения, какия представляют они первым. Впрочем, фигуры эти и взаимныя их отношения совершенно тождественны, как мы видели это, с усматриваемыми нами с Земли, так что подобное сходство мы можем отнести ко всем планетам нашей системы.

Не трудно доказать, что куда-бы мы ни перенеслись в пределах солнечной системы, вид неба не изменится для нас до тех пор, пока мы не выйдем из области нашего Солнца. Действительно, хрустальныя небеса древних навсегда уже разбиты и на созведия нельзя уже смотреть, как на неподвижныя и неизменныя фигуры, в виде золотых точек начертанныя на несокрушимой тверди: но для нас фигуры эти не утратили неподвижности своей и ныне мы чертим такой-же атлас небесной сферы, какой чертили Гиппарх 2,000, а Фламстид (Flamsteed) 100 лет тому назад. В самом деле, что такое созвездия? Чистейший эффект перспек­тивы. Для того, чтобы перспектива изменилась, при относительной неподвижности наблюдаемых предметов, необходимо также, чтобы положение наблюдателя переместилось на величину, которую можно-бы сравнивать с разстоянием предметов этих, видимых в перспек­тиве. Но если-бы мы перенеслись даже на последнюю известную планету нашей системы, планету, удаление которой соответствует только ¹/_10,000 доле разстояния от ближайшей звезды, то относительное положение звезды этой не изменится заметным образом. Положение других, ме­нее близких звезд, изменится еще меньше и совокупность светил, украшающих пространства небесныя, сохранить одинаковое расположение и одинаковый фигуры.

Чтобы общий вид неба изменился, нам необходимо перенестись в другую солнечную систему, да и то не останавливаясь на солнцах, соседних нашему. Так на Сириусе, например, часть неба, противоположная этой планете, относительно нас представляет такой-же вид, какой представляет она и нам. Обитатели Сириуса или близких к нему миров, подобно нам видят созвездие Орла (впрочем, для них оно не Орел) проектирующимся на Млечный путь, вместе с созвездиями Антиноя, Змееносца, Ветви, Цербера, Лисицы и проч. Только невдалеке от хвоста Орла, между ε и одною из голов Цербера, они видят маленькую звезду третьей величины, выделяющуюся на Млечном пути: звезда эта — наше Солнце. Что касается Земли, то чтобы потерять ее из вида, не надо забираться в такую даль и во время дальнейших путешествий наших мы увидим, что начиная с Юпитера, Земля становится почти незаметною.

Впрочем, есть еще один способ для того, чтобы звездная пер­спектива представилась нам в измененном виде и способ этот не сопряжен ни с перемещением, ни с выходом из нашей пла­неты: стоить только подождать несколько сот веков. Действительно, наше Солнце увлекает нас к созвездию Геркулеса с вероятною скоростью двух лье в секунду, причем звезды кажутся нам как-бы отходящими назад; так точно деревья, стоящия по сторонам дороги, по которой следует путник, представляются ему отодви­гающимися назад по мере того, как сам он подвигается вперед. Последствием подобнаго перемещения планеты нашей с ея спутницами будет то, что громадный Геркулес увеличится безмерно и в данный момент (если только дуга окружности, по кото­рой, по всем вероятиям, движется Солнце, не слишком преувели­чена) коснется зенита и надира. Таким образом, звезды переместятся в силу им свойственнаго движения и с теченьем веков относительное их положение видоизменится. Но случится это, по всем вероятиям, в то время, когда мы уже не будем измерять градусы широты и долготы свода небеснаго.

Однакож Венера заставила нас сделать преждевременное путешествие по небесным пространствам. Возвратимся к планетам и взглянем, в каком виде представляются различные миры нашей системы обитателям Венеры.

Для них Меркурий удален от Солнца только на 38°. Что касается Земли, то она кажется им гораздо лучезарнее, чем нам Венера, так как первую они могут видеть очень близко, вполне освещенную Солнцем; время-же, в которое Венера находится в ближайшем от нас разстоянии, совпадает с тем именно периодом, когда ея фазы представляют самый узкий серп. Для них тоже очень не трудно производить наблюдения над нашим спутником, а мы, между тем, не вполне еще убеждены в несуществованьи спутника Венеры, так что со времени первых наблюдений Доминика Кассини (28 августа 1686 года), не представлялось воз­можности, не взирая на прекрасные труды Ламберта, окончательным образом разрешить задачу эту. Марс, Юпитер и, вероятно, Сатурн представляются обитателям Венеры такими-же, какими представляются они нам; что-же касается далекаго Урана и недосягаемаго Нептуна, то позволительно полагать, что они никогда не видели планет этих.

С точки зрения климатологии, мир Венеры находится в менее благоприятных условиях, чем мы. Если справедливо, как утверждает Гуфеланд и большая часть физиологов, что для того, чтобы „жить долго, следует жить медленно", — то долговечие встречается на Венере еще реже, чем на Земле. Коснись вопроса этого Фонтенель, и авторитета благодушнаго столетняго старца был-бы здесь неопровержим; но собственное долговечие интересовало его в гораздо большей мере (чтó и вполне справедливо), чем долговечие обита­телей Венеры, хотя примером своим он и подтвердил несомненность приведеннаго выше положения. Ось вращения, наклоненная к плоскости орбиты под углом 75 градусов, сообщает Венере резко отличающияся между собою времена года, скоротечность и непостоян­ство которых очень мало благоприятствует отправлениям органи­ческой жизни. Автор интересных „Этюдов" из области положительных наук следующим образом определяет влияние, произво­димое осью вращения на мир Венеры: „Планета, представляющая самыя интересныя климатическия явления — это безспорно Венера, по величине своей, массе и разстоянию от Солнца почти подобная Земле. Она вращается в очень наклонном положении. Если принять Землю за точку сравнения, то летом Солнце будет стоять у нас над Сиэною, в Египте, или над Кубою, в Америке. Но наклонение Венеры к плоскости орбиты так велико, что летом Солнце достигает там более высоких широт, чем широты Бельгии или даже Голландии. Из этого следует, что оба полюса, поочередно подвергающиеся почти вертикальным лучам не закатывающагося Солнца (и притом в четырехмесячные промежутки, так как год пла­неты этой длится всего восемь месяцев), препятствуют накоплению льдов и снегов. На планете этой нет умереннаго пояса: зной­ный и холодный пояса соприкасаются друг другу и господствуют попеременно в странах, соответствующих двум умеренным поясам Земли. Отсюда постоянныя атмосферическия волнения, вполне согласныя, впрочем, с нашими наблюдениями относительно трудности различать материки Венеры сквозь покровы ея атмосферы, безпрестанно возмущаемой быстрыми изменениями высоты Солнца, продолжительностью дней и перемещениями воздуха и влаг, чтó обуславливается лучами Солнца, в два раза более. знойными на Венере, чем на нашей Земле".

Сутки на Венере короче наших на 35 минут и заключают в себе 23 часа 24 минуты и 7 секунд. Заметим здесь, что этот важный период почти одинаков на первых четырех планетах нашей системы, составляющих также и четыре меньшия планеты сол­нечной группы, за исключением кольца астероидов. Таким образом, в сутках Меркурия заключается 24 часа 5 минут и 28 се­кунд; в сутках Земли — 23 часа, 56 минут и 4 секунды; в сутках Марса — 24 часа 39 минут и 21 секунда. Сходство это тем более знаменательно, что суточные периоды на наших небольших планетах продолжительнее, чем в громадных мирах Юпитера, Сатурна и, вероятно, Урана и Нептуна, суточное обращенье которых совершается втечении десяти часов. Но это не единствен­ныя родственныя узы, связующия Землю с соседними ей планетами: мы уже видели, что Венера по величине и почти по массе равна нашей Земле кроме того, ее окружает атмосфера, по меньшей мере равная по высоте нашей атмосфере, в которой, при восходе и заходе Солнца, мы замечаем сумеречныя явления. Как на Земле, облака распространяют на Венере тень и прохладу и изливают дожди на жаждущия равнины; как на Земле, высокия горныя цепи проходят по ея материкам, а в исполинских гор таятся истоки рек; как на Земле, наконец, многоразличныя силы действуют в царствах органическом и неорганическом, вызывают жизнь в разнообразных формах и закрепляют ее согласно с условиями, присущими внутреннему строю мира этого.

Нередко взор наблюдателя устремляется на эту прекрасную вечернюю звезду и часто восторгается душа невыразимым обаяньем, присущим ясным лучам этого светила. Наш современник, Брюстер (Brewster), начертал на фронтисписе книги своей о „Множественности миров" молитву, которую мы воспроизводим в мелодии, менее характеристичной, чем ея национальный напев:

Как ни трогательны порывы эти, но с научной точки зрения — они не пользуются правом гражданства. Обитатели Земли любят Венеру, как планету соседнюю, предшествующую звездной колеснице ночей. Быть может, по этой самой причине Меркурий есть излюбленное светило обитателей Венеры, а Земля — любимая звезда обитателей Марса. Воззрения эти основаны на соображениях, чуждых индивидуальной натуре каждаго из миров и не следует им приписывать большаго значения, чем они действительно имеют его. В извинение этого небольшаго отступления, прибавим однакож, что для молитвы название планеты не имеет значения и что душа обращается с воззванием не к светилу, но к светилам вообще.

Мы видели, каковы астрономическия условия двух планет, нахо­дящихся ниже Земли, по направлению к Солнцу и в каком виде представляется вселенная обитателям миров этих. Разсмотрим теперь, в чем состоят отличительныя свойства Марса — первой планеты, которую встричаем мы покинув Землю и направляясь, по прежнему, от центра системы к ея периферии.

Мир Марса, в главнейших чертах своих, подобен нашему миру, как относительно планетных свойств своих, так и в отношении внешняго вида. Будь его диаметр в два раза больше диаметра Земли, что сообщило-бы Марсу объем в два раза больший против объема Земли и постороннему наблюдателю было-бы очень трудно различить светила эти. Не безполезно было-бы знать воздухоплава­телям, исполненным в наше время такого усердия, в каком затруднительном положении очутились бы они, если-бы, удалив­шись от Земли не больше как на какой-нибудь десяток мильонов лье и направляясь к Марсу в момент его соединения, они захотели-бы распознать свою родину. Но как вопрос этот вполне чужд нашему предмету, то и говорить об нем мы не станем. — И так, мы сказали, что из числа всех светил, составляющих нашу солнечную группу, Марс представляет наибольшую степень аналогии с Землею во всем, касающемся биологических условий миров этих.

Когда, вследствие своего годичнаго обращения, Марс находится на той-же стороне Солнца, на которой находится и Земля, тогда он может приблизиться к нам только на четырнадцать мильонов лье. Наблюдая Марс около полуночи в хороший телескоп и к тому-же в столь незначительном отдалении, мы замечаем на поверхности этой планеты географическия очертания, представляющая разительное сходство с видом Земли. У полюсов Марса мы различаем ослепительные снега; по мере приближения к экватору ясно обозначаются материки и моря, если только небо планеты не заволакивается облаками. Первые пред­ставляются красными, подобно охрянистым пескам наших пустынь, чтó сообщает Марсу красный, характеризующий его цвет. Некоторые теоретики и в особенности Ламберт, красный оттенок этот приписывают растительности; по их словам, растения на Марсе не зелены, как на Земле, но красны. Заключение это быть может и правильно, так как не подлежит сомнению, что органи­ческая химия Марса различна от химии земной. Чтобы убе­диться в факте этом, необходимо однакож констатировать, не изменяется-ли на Марсе сила краснаго оттенка зимою, в пределах эпох опадания и выростания листьев, если только листья опадают там. Действительно, как на Марсе, так и на Земле, вре­мена года почти одинаковы, чтó доказывается и наклонением его орбиты к плоскости вращения.

Величина наклонения орбиты определилась наблюдением вращательнаго движения Марса; впрочем, это не один только теоретический вывод, так как из дальнейших наблюдений и последовательных изменений этой планеты выяснилось, что ход вещей на поверхности Марса совершается именно таким образом, каким он должен совершаться при подобном астрономическом положении планеты.

Наклонение это, составляющее ныне для Земли 23°27', рав­няется на Марсе 28°42'. Разница не значительна и только служит к некоторому уменьшению на планете двух умеренных поясов и к увеличению на счет последних двух полярных поясов. Но как наклонением орбит обусловливается вообще, в каждом из миров, различие времен года, климатов и суток, согласно с широтами, то поэтому мы видим, что Марс, с этой важной точки зрения, находится почти в одинаковом с Землею положении.

Наш мир представляет два полушария, на которыя Солнце поочередно изливает свои блага. От весенняго равноденствия до равноденствия осенняго, наше северное полушарие находится в привиллегированном положении, а втечении другой части года — полу­шарие южное. Но эти последовательныя измененiя, находящияся в столь тесной связи со всеми явлениями земной жизни, усматриваются обитателями других миров только в одном, наименее ощутимом для нас явлении — в таянии полярных снегов или в накоплении их в холодных странах, под последними градусами широты.

То-же самое бывает и на Марсе. Если, не взирая на близость от нас планеты этой, орбита которой удалена от Земли не более как на двадцать мильонов лье, мы не можем констатировать изменений в ея растительности, обусловливаемых переменою времен года, то по меньшей мере можем проследить правильный ход общаго явления увеличения или уменьшения снежных полян, сверкающих у полюсов Марса. Весною и летом, снега в северном полушарии Марса начинают таять до 60 градуса северной широты, подобно тому, как тают они у нас до 70°, а зимою и осенью они возвращаются, как и у нас, в страны, покинутая ими в теплое время года.

В южном полушарии совершается подобное-же явление втечении противоположных времен года. Не лишним будет при­совокупить, что слово снег, очень понятное, когда дело идет о нашем мире, не должно быть понимаемо в значении замерзшей воды, одинаковаго химическаго состава с нашею водою, но в значении вещества, котораго физическия свойства, повидимому, сходны с свойствами нашего снега.

Солнечный год этой планеты заключает в себе 687 дней земных. Выраженный в днях планеты Марса, он состоит из 668⅔. Вследствие наклонения эклиптики, весна и лето севернаго полушария заключают в себе круглым числом 372 дня, а осень и зима-только 296 дней. В южном полушарии летнее время года заключает в себе 269, а зимнее — 372 дня. Такая неравномерность времен года не препятствует однакож обоим полушариям пользоваться одинаковою среднею температурою.

Плотность Марса почти одинакова с плотностью Земли и рав­няется 0,95, если принять плотность нашей планеты за 1. Выра­женная в удельном весе, она равна 5,20, в то время, как у нас она составляет 5,48; это плотность перекиси железа. Сила тяжести на поверхности Марса составляете только ⁴⁴/₁₀₀ силы тяжести на Земле. Марс совершает свое годичное кругообращение втечении одного года, десяти месяцев и одиннадцати дней, а суточ­ное — в 24 часа, 39 минут и 21 секунду.

Марс не имеет спутника, что очень смущает иных приверженцев закона конечных причин, воображающих, будто у див­ной Силы, зародившей миры в пространствах эфирных, такия-же идеи и понятия, как и у нас, несчастных человечков, по выражению покойнаго Жобара. В то время как земной шар сопровождается одним верным слугою своим, более удаленный Юпитер — четырьмя, а Сатурн — восемью, злосчастный Марс печально покинут в одиночестве, так что таинственный закон ко­нечных причин, уразумение котораго доставило-бы нам столько от­рады и самоуслаждения, остается столь-же неразгаданным со времени астрономических открытий, как и в эпоху известнаго выражения Альфонса X*). Не станем, однакож, возбуждать здесь запутанных прений, в которых, незаметно для многих из нас, кро­ются высочайшие и непостижимые теологические вопросы и надеюсь, читатели найдут разумным, если мы не затронем предмета этого в настоящем, не-дидактическом сочинении.

*) Известно, что Альфонс X, король Кастильский, отличный астроном и автор Альфонсовых таблиц, созвав ученых для разрешения некоторых спорных вопросов Птолемеевой системы, увлекся одним неосторожным выражением, которое, будучи превратно истолковано, сделалось одною из причин, вследствие которых Альфонс лишился короны. При виде перепутанных сфер, входивших в состав древней системы неба, король вскричал, „что если-бы Бог, создавая вселенную, посоветовался с ним, королем, он дал-бы ему благие советы относительно более простаго и более разумнаго устройства мира".

По правде сказать, некоторые из обитателей Земли не всегда благосклонно смотрели на обитателей Марса. Если верить Фонтенелю, то о них и думать не следует, а по гадательным умозрениям знаменитаго философа Канта, они нисколько не умнее нас, (Однакож)!.. Наконец, если поверим теории Фурье, то Марс ока­жется миром низшаго разряда. Туссенель в своей прекрасной книге „О душе животных" говорит, что невозможно исчислить, каким множеством отвратительных, ядовитых, гадких и гнусных типов Земля обязана Марсу, в числе которых, — изящно добавляет автор, — нельзя не упомянуть о жабе, эмблеме попрошайки, выставляющей на показ свои язвы и у которой за спиною висит целый ворох грязных и оборванных детенышей. Неужели та­кого рода милыя вещи приходились по вкусу известному любезнику, богу войны? Разсуждать об этом мы не беремся. О. Афанасий Кирхер в своем Itinerariun extaticum celeste, по обычаю астрологов своего времени, не очень благосклонно взирал на Марса и не допуская, в силу религиозных убеждений, существовавия людей в мире этом, приписывал последнему одни лишь гибельныя влияния. Впрочем, он нисколько не удивляется этому и благодушно намекает, что „Создавший пресмыкающихся, гадов, пауков, ядовитыя растения, снотворныя травы, мышьяк и другие яды, очень легко мог поместить среди неба роковыя светила, оказывающие гибельное влияние на нечестивых людей". Нисколько не удивляясь этому, он полагает, что исполнители карательных велений судьбы, существа безплотныя, управляют течением Марса. Путник, находящийся близь планеты этой может видеть, как они носятся, вооруженные пламенными мечами и страшными прутьями, на огромных, с свирепыми глазами конях, извергающих ноздрями пламя. Благодушный патер вполне погружен в свои фантазии! Поскорее уйдем от него и возвратимся к нашему предмету.

Если об обитателях Марса можно сказать что-либо рациональное и наиболее правдоподобное, то разве только то, что они должны представлять больше сходства с нами, чем с обитателями других миров нашей системы. Если органическия свойства, и, быть может, духовныя способности наши находятся в гармонии с обитаемым нами миром; если организация живых существ состоит во внутреннем соотношении с природою, от которой зависят су­щества эти, то следующее соображение представляется уже вполне законным: сходные между собою по астрономическому положению, занимаемому ими в солнечной группе нашей, миры эти подобны друг другу, как относительно внутренних условий их обитаемо­сти, так и самых обитателей.

Земля наша представляет наблюдателям, находящимся на окраинах Марса, ту-же последовательность фаз, какую представляет нам Венера; вообще, последнее светило является им в том-же виде, как и нам. Вследствие положения, занимаемаго Землею и Марсом на их относительных орбитах, нам гораздо легче наблю­дать, географическия очертания планеты этой в эпоху ея наибольшаго приближения, чем астрономам Марса наблюдать поверхность Земли, потому что именно в это время Земля показываете самый узкий серп свой и находясь в нижнем соединении своем, представляет фазу, подобную фазе Луны, несколько дней пред новолунием, или после новолуния. Для обитателей Марса Земля есть вечерняя и утрен­няя звезда, отстоящая от Солнца на 48°; Венера кажется им та­кою, какою мы видим Меркурия, а что касается последняго, то он постоянно скрыт в ослепительном блеске дневнаго светила. Марс получает от Солнца в два раза меньше света и теплоты, чем земной шар, однакож нам известно, что от этого обитателям Марса не холодно. Кассини первый открыл его атмосферу, затем Маральди занялся продолжительными изследованиями про­зрачности и физических свойств этой атмосферы, изследованиями, которыя завершились впоследствии учеными изысканиями Беера и Медлера, имена которых навсегда связаны с именем Мер­курия.

Итак, астрономическое положение Марса на орбите, по которой он движется, климат и явления, усматриваемыя в его общей физике, его удельный вес, суточное обращение и зависящия от последняго явления, наконец его атмосфера — все это составляет совокупность характеристических признаков, общих как миру Меркурия, так и нашему и, как кажется, ставящих оба светила эти на одну ступень необъятнаго амфитеатра планетной жизни.

Наконец мы достигли до перваго из громадных миров, вращающихся в далеких пространствах нашей системы, до главнейшаго из тел небесных, входящих в состав нашей планетной группы, до того из них, которое, как кажется, находится в самом благоприятном положении относительно общих условий обитае­мости. Это Юпитер, по справедливости возведенный древнею мифологиею на первую ступень олимпийской иерархии; Юпитер, некогда царь богов и людей, в настоящее время лишенный номинального владычества своего, но все-же оставшийся принцем при дворе Солнца и притом „богатейшим из дома Аполлонова", как назвал его астролог-геомант Катерины Медичи, наблюдавший очертания Юпи­тера с высоты небольшой башни Хлебнаго Рынка (Halle au blé).

Действительно, Юпитер начал пользоваться прекрасною, со­ставленною ему репутациею с той минуты, как он так безцеремонно сверг с престола отца своего, Сатурна, вследствие чего последний много потерял в уважении света и одному Богу известно, каких только пакостей не позволяли, да и теперь еще не позволяют себе разсказывать на счет Сатурна! Заключая по величине Юпитера, сравнительно с нашею маленькою Землею, мы находим, что планета это совершенно приличная и вполне достойная милостей природы. Так как он больше Земли в тысячу четыреста раз, то даже люди, смотрящие на наш мир, как на нечто чрезвычайно большое, не в состоянии отрицать громаднаго превосходства Юпитера. Затем, принимая во внимание периоды, которыми измеряется жизнь его обитателей, мы увидим, что год Юпитера почти в двенадцать раз продолжительнее нашего года и что втечении того времени, когда мы насчитываем столетие, обитатели Юпитера насчи­тывают только восемь лет. Таким образом, если живут они столько юпитеровых годов, сколько живем мы наших земных, то жизнь столетних старцев Юпитера длится около 1.200 наших лет. Это все равно, как если-бы мы сказали, например, что кто-либо из стариков наших видеть Карла Великаго во время своего детства, или участвовал в Крестовых походах.

Однакож два эти элемента — величина планеты и период ея годичнаго кругообращения, сопоставление которых с аналогическими элементами нашей планеты было-бы очень полезно для уразумения особенностей, которыми светила отличаются одни от других, не составляют еще капитальной важности при применении их к биологии планет и особенно по отношению к Юпитеру: если, с одной сто­роны, ими определяется бóльшая степень силы и медленности общих органических отправлений, то с другой — здесь является элемент, безпрестанно нарушающий эти отправления и вызывающий частыя повторения жизненных процессов. Мы говорим здесь о непродолжительности дней и ночей на Юпитере.

В самом деле, суточное кругообращение Юпитера совершается менее чем в десять часов, т. е. в 9 часов, 55 минут и 45 секунд, вследствие чего планета эта пользуется только пятью часами действительнаго дня. В течение периода этого должны совер­шиться все ежедневныя отправления жизни. Если заключать на основании того, чтó делается у нас на Земле, где органы утомляются и вместе с тем истощают человека тем скорее, чем чаще вызы­ваются они к деятельности, то мы придем к заключению, что жизнь на Юпитере еще скоротечнее, чем у нас; но разумно истол­ковывая указания природы, разсуждая на основании ея действительнаго могущества и согласно со способами, какими действует она повсюду, мы просто должны допустить, что между многоразличными условиями обитаемости, свойственными планете этой, существует известнаго рода солидарность и что жизнь, как на Юпитере, так и у нас находится во внутренней связи с миром, в, котором она возникает.

По поводу скоротечности дней и ночей на Юпитере, Литров, отец нынешняго ученаго директора венской обсерватории, в книге своей: — Wunder des Himmels, задавался вопросом: каким образом лакомки Юпитера устраивают свои гастрономические обеды в течение короткаго пятичасоваго промежутка времени? Он скорбел также на счет живущих на Юпитере дам, по причине столь коротких ночей на этой планете и еще более коротких балов, но взамен того очень радовался, что астрономы Юпитера в полдень могут наблюдать простым глазом прекраснейшия из звезд, так как сила солнечнаго света на Юпитере в двадцать семь раз слабее силы солнечных лучей на нашей Земле.

Здесь нам можно выставит на виде мнимую трудность, кото­рую с нашей стороны мы представим на усмотрение г. Карлу Литрову. Если на Юпитере сила света в 27 раз слабее, чем у нас, то глаза обитателей этой планеты должны быть устроены сообразно с силою света, так что в их полдень, например, они пользуются таким-же светом, каким пользуемся мы в наш полдень. В противном случае, не только обитатели Юпитера, но в гораздо большей мере обитатели Сатурна, Урана, Нептуна и проч., жили-бы еще в более слабом свете и даже в потемках, в которых глаза наши не могли-бы распознавать предметов внешняго мира, чего, повидимому, допустить нельзя. Если-же чувствительность глаз, о которых идет речь, усиливается по мере разстояния от Солнца, то свет последняго имеет для них только относительную силу, или другими словами — в полдень они не лучше нашего видят звезды.

Но венский астроном отвечает: „Или глаза у обитателей Юпи­тера такие-же, как и у нас, или чувствительность их усиливается по мере уменьшения для нас светозарности солнечных лучей. Пер­вое предположение, решительно и с полным правом отвергаемое вами, должно выяснить, что они лучше нас видят звезды, так как глаза их не столько ослепляются светом Солнца, в 27 раз лучезарнее, чем для нас".

Второе предположение не изменяет сущ­ности вопроса; вспомните, что чувствительность глаз независима от относительной видимости предметов и если зрение обитателей Юпитера живее воспринимает свет Солнца, то в равной-же мере оно чувствительно и к звездному свету. Но вы согласны с нами, что звезды представляют для Юпитера такую-же абсолютную силу света, как и для нас, следовательно, для обитателей Юпитера оне должны быть в 27 раз лучезарнее, чем для нас".

Экватор Юпитера почти совпадает с плоскостью его орбиты, так как наклонение эклиптики не больше 3° 5'. На окраинах светила этого царствует вечное равноденствие; от начала до конца года дни равны между собою и притом — на всем Юпитере; кли­маты постоянны под всеми широтами; перемены времен года едва чувствительны; вечная весна царит в мире этом. Вот картина биологических данных, сообщающих Юпитеру условия обитаемо­сти, высшия тех, которыя свойственны нашему миру.

Быть может нам возразят, что перемены времен года, раз­нообразя нашу жизнь, составляют для нас источник удовольствий; что красота весны оценивается только чрез контраст ея с печальною зимою; что без непостоянства времен года — порою не­сколько неприятнаго — наш мир покрылся-бы пеленою безотраднаго однообразия; что различие климатов составляет для нас причину уси­ленной деятельности и что, наконец, если-бы пессимистам захотелось изменить существующий на Земле порядок, то они очень затруднялись бы, какому видоизменению подвергнуть ее с целью ея усовершенствования. На это мы ответим, что Юпитер, при безпрерывном обновлении на нем процессов жизни, может являться в бóльшем, чем Земля, разнообразии, в силу своих вечно юных красот; что если тени на нем не столь резки, за то оне более гар­моничны и что, наконец, неисчерпаемое плодородие природы, дока­зательства котораго мы встречаем на каждом шагу, могло вызвать на Юпитере неизвестные нашему крошечному миру чудеса, тем более разнообразныя, что климаты на светиле этом, как кажется, изменяются от экватора до полюсов, следуя неизменным законам.

Но и на это вероятно возразят и, притом, с бóльшею степенью кажущейся справедливости, что основныя начала жизни находятся в тесной связи с переменами времен года и что без зимних морозов, например, хлебные злаки росли-бы в стебель и не давали-бы обильных колосьев, главнейшим образом составляющих пищу нашу; что то-же самое было-бы и в отношении других хлебных растений; но где нет зимы, там нет хлебных растений, нет хлеба и, быть может, нет даже людей. Не смей­тесь, читатель: это было сказано или, покрайней мере, было на­печатано*). Предполагать, будто в других мирах природа под­чиняется частным, нашему миру присущим законам и что там, где не существует начал жизни, свойственных Земле, не существует вместе с тем никаких проявлений жизни — это значило-бы не понимать тех громадных сил, при помощи которых по всюду проявляется деятельность природы.

*) К сведению г. Бабинэ: „Мы должны быть благодарны Провидению за пре­красное устройство Земли. Юпитер, не имеющий полярных льдов, не производит хлебных растений, следовательно не может питать людей", Entretiens populaires de l'Association polytechnique. 1863.

Из небесной механики нам известно, что наклонение эклип­тики колеблется вокруг средняго положения и что никогда оно не достигало и никогда не достигнет нуля; с другой стороны, из физиологии известно, что земная жизнь заключена в известных пределах, вне которых проявляться она не может. Но утверждать, что подобный-же строй жизни существует в мирах, существенно раз­нящихся от Земли нашей своими астрономическими условиями, это значило-бы упорствовать в самом тщетном заблуждении. Это все равно как утверждать, будто Земля есть общемировой тип, что только она одна обитаема и что в пространстве могут существо­вать только подобные ей миры. Изменим в нашем частном примере только наклонение эклиптики — и вместе с этим изменятся времена года, также как условия жизни и самая жизнь. Но как из всех астрономических положений, перпендикулярность оси вращения представляется, повидимому, самою выгодною, то из этого вывели заключение, будто планеты, находящияся в таком положении, занимают, относительно условий обитаемости, первейшее место сравнительно с другими планетами и что чрезвычайно распорядитель­ная природа приличным образом позаботилась о питании и содержании своих милых чад.

Для обитателей Юпитера Солнце представляется в пять раз меньшим, чем нам; они видят его в форме круглаго диска, имеющаго в диаметре 5' 45"; как уже сказано, свет Солнца на Юпитере в 27 раз слабее, чем у нас. Гюйгенс предложил следующий способ для представленья себе силы солнечнаго света на Юпитере: „Надо взять" — говорит он — известной длины трубку, закрыть ее с одной стороны маленькою пластинкою, посредине которой имеется круглое отверстие; ширина отверстия должна относиться к длине трубки, как 1 к 570. Повернув затем трубку к Солнцу, на другом конце ея примем, на кусок белой бумаги, вошедшие в отверстие солнечные лучи, стараясь, чтобы в трубку не проникал свет. Лучи эти представят в образуемом ими кружке вид Солнца, свет котораго будет таков, каким имеют его обитатели Юпитера во время ясной погоды. Приняв бумагу и приставив глаз к тому-же месту, мы увидим Солнце в таком объеме и в таком блеске, в каких представляется оно обитателям Юпитера. Свет этот не так слаб, как вообще полагают; мне помнится, например, что при одном солнечном затмении, втечении котораго не оставалось и двадцатой части солнечнаго диска, не покрытой Луною, едва можно было заметить, чтобы Солнце сделалось темнее против обыкновеннаго".

Видимое с Юпитера, Солнце следует по звездной сфере от за­пада на восток и совершает движение свое среди зодиакальных созвездий втечении 4,332 дней с небольшим, или 11 лет, 10 месяцев и 17 дней. Зодиак Юпитера имеет в ширину только 6° 10'.

Звезды направляются с востока на запад и совершают полный оборот меньше чем за десять часов, так что промежуток между восхождением и захождением одной и той-же звезды никогда не превышаете пяти часов.

Небо Юпитера почти всегда мрачно, в особенности у экватора; быстрыя атмосферическия течения безпрестанно волнуются в его обширных экваториальных областях и гряды облаков тянутся над тропиками. Кассини и другие астрономы заметили, что на Юпитере из облаков падал „быстро таявший" снег; у полюсов, сильно сжатых вследствие вращательнаго движения планеты, находятся, повидимому, большия скопления замерзшей воды, точно так, как у полюсов Земли.

Очень может быть, что на Юпитере неизвестны ни Меркурий, ни Венера, так как обе последния планеты вечно находятся среди солнечнаго сияния и слишком удалены для того, чтобы описывать на небе несколько заметную дугу. Наблюдателю, находящемуся на Юпитере, Земля кажется крошечною, незаметною или едва заметною для невооруженнаго глаза звездою, появляющеюся за несколько минут до утренней зари и скрывающеюся после сумерков. Она удалена от Солнца только на двенадцать градусов. Но Марса видеть легче, так как он отстоит от Солнца почти на семнадцать гра­дусов. Таким образом, Марс и Земля — это единственныя из нижних планет, известных астрономам Юпитера*). Сатурн — планета верхняя и движение его перемежается периодами втечение которых Сатурн бывает неподвижен. То-же самое можно сказать об Уране и Нептуне.

*) Для Юпитера, угол образуемый Землею и Солнцем, почти равен 12°, потому что для разстояний средних, . Таким-же образом:

Наибольшее удаление. „„ „„

Марса = Венеры = Меркурия =

17° 2' 8° 0' 4° 16'

Четыре спутника Юпитера совершают свои кругообращения, сравнительно с кругообращениями нашей Луны, в очень непродолжительныя времена. Если примем за единицу радиус экватора Юпитера, то средния разстояния спутников от центра планеты и периоды их звездных кругообращений выразятся следующим обрязом:

*) Более тщательное изследование движений этих привело нас к открытию двух очень простых законов:

Первый закон. Средняя скорость движения перваго спутника, сложенная со среднею скоростию движения третьяго, равна утроенной скорости движения вто­раго спутника.

Второй закон. Средняя долгота перваго, без утроенной долготы втораго, сложенная с удвоенного долготою третьяго спутника, всегда равна 180°.

Из последняго закона следует, что первые три спутника Юпитера нико­гда не бывают невидимы одновременно.

Плоскость орбиты перваго спутника, как кажется, совпадает с плоскостию орбиты Юпитера, так что обитатели последняго могут каждый день наблюдать одну Луну, бóльшую нашей, находящу­юся от них в разстоянии 108,000 лье и подвергающуюся правильным затмениям чрез промежутки времени, равные 1 и ¾ на­шего дня или трем дням Юпитера, по стилю земному. Быстрота движений этих составляет для мореплавателя точный способ для определения долготы мест, в которых он находится. Лунныя и солнечныя затмения с каждым днем приводят нас к более легким способам усовершенствований в деле мореплавания. Впрочем, ничего нет более обыкновеннаго для обитателей Юпитера, как затмения; заключая по видимому нами, можно положительно сказать, что не проходит недели, втечении которой не произошло-бы пяти или шести затмений в той, или другой части этой планеты и если не имеется там Делоне и Ганзена, душою и телом преданных Теории Лун то Вычислители времен (Calculalateurs de la connaissance des temps) не слишком довольны тем, что приходится им определять четыре лунных изменения. С этой точки зрения, их участь не лучше нашей, тем более, что на Юпи­тере день длится всего пять часов*).

*)Такая продолжительность дня, замечает наш коллега, Измаил-Эффенди-Мустафа (в настоящее время Измаил-бэй), египетский астроном, — дает нам возможность определить, относительно, сколько минут служащие по администрации посвящают на Юпитере служебным занятиям.

Заметим по поводу быстроты движения юпитеровых лун, что ближайшая из них совершает свое кругообращение втечении сорока двух часов, или четырех дней Юпитера, переходя таким образом каждый день от одной четверти к другой и от полнолуния к последней четверти. Но ни эта Луна, ни следующия за нею никогда не бывают видимы в их полнолунии, так как при каждом обороте они покрываются тенью планеты, само собою разумеется — в эпоху полнолуния. Переходы эти совершаются так бы­стро, что их можно наблюдать невооруженным глазом. Так как у Юпитера четыре спутника, то обитатели этой планеты насчитывают четыре различных месяца: первый заключает в себе че­тыре, второй — восемь, третий — семнадцать, а четвертый — сорок два юпитеровых дня. Надо полагать, что очень нелегко разбирать древнюю хронологию народов Юпитера и если дело усложняет­ся еще легендами, то лета первых патриархов Юпитера должны достигать сказочных размеров.

В то время как диаметр Юпитера равняется 35,731 лье, диаметр перваго из спутников его заключает в себе 982. втораго — 882, третьяго — 1,440, а четвертаго - 1,232 лье. Видимый с первой Луны, диск Юпитера занимает на небе пространство, в тысячу раз бóльшее занимаемаго нашею Луною на нашем небе. Свой­ства почвы не одинаковы на спутниках: третий из них отливает желтым светом, а три остальные — синеватым.

Ни в одном из миров системы нашей защитники принципа конечных причин не пользуются большею свободою, как в мире Сатурна. Если тамошние философы обладают тщеславием, равным нашему, то по всем вероятиям они не могут возвыситься до идеи об универсальности законов природы и в этом отношении больше нас похожи они на того афинскаго сумасброда, который полагал, что все корабли, входившие в Пирей, построены собственно для него.

Мы не сомневаемся, что на Сатурне есть существа разумныя, первоначально вовлеченныя в заблуждение свидетельством чувств и полагавшия поэтому, что они находятся в центре вселенной; но освободившись мало по малу от этих обманчивых иллюзий, они при­шли к убеждению, что их мир есть планета, обращающаяся вокруг оси своей втечении 10 часов и 16 минут (по земному сти­лю) и совершающая полный оборот вокруг Солнца в 25,421 день (по стилю Сатурна). Надлежащим образом разсматривая предмет тот и освещая наши умозаключения светом, доставляемым нам историею наук, мы ставим себе вопрос: Кольца Сатурна, принесшия последнему столько чести, не послужили-ли они скорее ко вреду, чем к пользе космографических познаний обитателей этой планеты? Если у нас хороша память, то сдается нам, что 322 года тому назад Коперник с трудом уничтожил воображаемые круги, которые порепутал Птоломей в видах поддержания своей системы мира; от этих эпициклов осталось теперь только воспоминание о былых заблуждениях. Если Копернику и его преемникам так трудно было уничтожить эти чисто-воображаемые круги, то неужели астрономы Сатурна без труда могли или могут изолировать действительные круги их звезднаго неба и смотреть на Кольца, как только на приложение, составляющее достояние их мира и не имеющее никакого отношения к остальной вселенной? Без сомнения, найдутся там, точно так как и у нас, астрологи, наполняющие эти Кольца всевозможными мирами, без малейшаго труда объясняющие небесныя движения и очень может быть, что Альфонсы X Сатурна не имели-бы одинаковаго права с земными Альфонсами X удивляться запутанности системы неба.

Необходимо знать, что обитатели Сатурна видят над собою блестящую полосу, более или менее широкую, смотря по местности, и пересекающую небо с востока на запад, по направленно суточнаго кругообращения планеты. Если-бы полоса эта была неподвижна, если-бы движенье звезд казалось совершающимся вне ея, то астро­номы вскоре убедились-бы, что такое движенье вполне не­зависимо от полосы этой; но как на беду, последняя движется с востока на запад со скоростью, почти равною видимой скоро­сти неба. Для обитателей экваториальных стран, Солнце всегда представляется под этою полосою, наклоненным то на север, то на юг, а огромную дугу Колец они видят только в нижних ея частях и никоим образом не могут определить ея продольных размеров. Для обитателей умеренных поясов, от экватора до 66-й параллели, по мере приближения к полюсам, Кольца представляются склоняющимися к горизонту. Наибольшую угловую величину Кольца получают около 45 градуса, где они образуют дугу в 3° 19' и затем опускаются и исчезают под 66° 36', так, что жители полярных стран, до 23° 24', не подозревают даже существования Колец.

В каждом данном месте поверхности планеты, положение Колец постоянно соответствует одним и тем-же точкам горизонта и одному и тому-же поясу звезд. Среди тянущихся в про­странстве полос этих происходить дивная игра света, смотря по тому, позлащает-ли их восходящее Солнце своими лучами, катится-ли оно над ними, обдает-ли их при закате пурпуровыми волнами, носятся-ли вокруг них серебристые светильники ночи. Очаровательный вид! Но замечательнее всего то, что каждую ночь тень Сатурна проходит вдоль кольцеобразных и светлых полос, носящихся над горизонтом. Непосредственно после солнечнаго заката, тень эта покрывает восточную часть Колец, причем первою появляется их западная часть. По мере наступления ночи, западная сторона Колец уменьшается, а восточная начинает белеть на востоке. В полночь, круглая или овальная тень (смотря по временам), разделяет Кольца на две равныя части. Западная часть скрывается, а восточная увеличи­вается до утренней зари. Картина (Картин в книге нет, вероятно, имеется ввиду французское издание. — Хл.), приложенная в начале настоя­щей книги, снята у 10° экватора, в полночь, во время летняго солнцестояния и тень, о которой мы только-что упомянули, ясно обозначается среди системы Колец.

Когда вспомнишь, сколько трудов стоило нам придумать круги движений небесных, с целью объяснения видимых явлений, — и невольно подумаешь, что обитатели Сатурна, найдя эти круги вполне готовыми, долго должны были довольствоваться ими и не выделяли их из общей системы мироваго устройства. Мы не утверждаем однакож, что они вечно должны довольствоваться кругами этими, так как склонны мы думать, что если обитатели Сатурна не выше нас, то, по меньшей мере, равны нам по умственным способностями. К тому-ж, они владеют на праве собственности миром довольно внушительных размеров: известно, что от Сатурна до перваго из Колец 8,300 лье; что последния имеют в ширину 27,200 лье; что отправившись с их внешней окраины на поверхность перваго спутника, придет­ся проделать 12,500 лье, а для достижения восьмой луны не­обходимо еще пройти 910,000 лье. Этот небольшой мир, имеющий в окружности 5,800,000 лье, далеко превосходит нашу древнюю вселенную, измерявшуюся падением Гезиодовой наковальни и подобную по величине размерам Иеговы, приводимым в книге Рафиэль*).

*) Сказав, что наковальня летела-бы с неба до Земли втечении девяти дней и столько-же с поверхности Земли до преисподней, Гезиод полагал, что посредством этого определится диаметр вселенной. (Заметим здесь, что пробегая в секунду 70,000 лье, луч света употребляет пятнадцать тысяч лет для прохождения туманности, к которой мы относимся — Млечнаго пути!) Ангел Рафиэль, в книге носящей его имя, дает Иегове — олицетворению безконечно-великаго — следующие размеры: ростом Он — 2,360,000 лье. Он возседит на престоле в 1,800,000 лье; от левой зеницы Его до правой — 30,000 лье. (Каждая из этих лье, говорит Рабби-Акива, заключает в себе 100,000 локтей, а каждый локоть — четыре с половиною длины руки).

Восемь лун с быстро изменяющимися фазами представляют на небе Сатурна зрелище, подобное тому, какое представляют луны на небе Юпитера; но в первом случае зрелище более блестяще и богато. Первая луна втечении пяти часов переходит от очень слабаго приращения к полной четверти и движение фаз этих должно быть столь-же явственно, как ход часовой стрелки по циферблату. Солнечныя и лунныя затмения в системе Сатурна не столь часты, как в системе Юпитера, вследствие наклонения экватора Сатурна к орбите Солнца (27°); из этого следует, что обитатели Сатурна, преимущественно пред обитателями Юпи­тера, часто видят на своем небе несколько полных лун. У них восемь родов месяцев и замечание, сделанное нами по поводу запу­танности хронологии в истории первобытных народов Юпитера, вдвойне может быть применимо к истории древних народов Сатурна.

Обитатели Сатурна по многим причинам даже не подозревают существования нашей Земли и первая из причин этих, избавляющая нас от необходимости приводить остальныя, состоит в том, что они никогда не видят нас. Наш маленький мир, всегда залитый солнечным сиянием, удален от Солнца не больше как на 6°. От Сатурна до Земли насчитывается, по ближайшему разстоянию, 326 миллионов, а по дальнейшему — 400 миллионов лье. Если что-либо и может быть лестно для репутации, которою мы пользуемся у обитателей Сатурна, то разве только, то что терпе­ливые астрономы, вооруженные отличными телескопами, порою различают нас в виде маленькой крошечной черной точки, проходящей по диску Солнца; к сожалению, столь сладостное предположение очень шатко, так как эта маленькая точка всегда представляется астрономам Сатурна явлением случайным, исчезающим среди других солнечных пятен, вообще гораздо больших, чем Земля. Но если-бы какой-либо дерзновенный философ, основы­ваясь на периодическом появлении маленькаго пятна — появлении очень редком и констатировать которое чрезвычайно трудно — вздумал утверждать, будто маленькое пятнышко это есть мир, планета, обитаемая земля... Ах, Боже мой! Последствия подобной дерзости слишком велики для того, чтобы мы решились описывать дурной прием, который великие и сильные Сатурна не преминули-бы оказать такой мысли.

На Сатурне известны только Марс и Юпитер; но Марс пред­ставляется там до того малым, что с трудом можно разглядеть его. Вот уклонения всех планет, уклонения, вычисленныя по обсерватории Сатурна, или другими словами — самыя большия разстояния, на которыя планеты могут удаляться от Солнца, на восток или на запад:

Диаметр

Мир Сатурна получает от Солнца во сто раз меньше света и теплоты, чем наш мир, при равных поверхностях, и читателю уже известно, какое значение имеют теплота эта и свет для обитателей Сатурна. Экватор Сатурна наклонен к плоскости его орбиты под углом 26°48', а экватор Земли — под 23° 27', вследствие чего времена года на первом из светил этих несколько характеристичнее, чем на втором. Впрочем, времена года Сатурна и Марса представляют большое сход­ство с временами года на нашей Земле; только вместо того, чтобы длиться 4 месяца, длятся они 7 лет и 4 месяца. В то время, как земные полюсы ежегодно лишены Солнца втечении шести месяцев, на Сатурне один день и одна ночь, равные пятнадцати нашим годам, попеременно господствуют в полярных странах. Снежный пояс, видимый с Земли в холодных областях этих, есть неизбежное следствие подобных перемен. Действительно, год Сатурна равен 29 нашим годам и 181 дню, так-что вместе с удовольствием — обитать в столь обильном феноменами мире, жители Сатурна имеют еще в виду счастливую и продолжительную жизнь.

Хотя наблюдать очертания и величину Сатурновых Колец гораздо для нас легче, чем для обитателей полярных стран Сатурна, во всяком случае сведения наши в этом отношении не на столько прочны, чтобы можно было установить на них какия-либо биологическия соображения. Если Кольца эти — быть может плотныя и окруженныя атмосферою — составляют местопребывание существ разумных и любознательных, то во всей солнеч­ной системе нет страны более живописной, обитаемой мыслящими тварями. Над обитателями внутренней стороны перваго Кольца, близ планеты, вечно носится громадный шар, попеременно то светлый, то мрачный, в то время как на западе и на востоке две горныя цепи высятся в небо над сферою Сатурна. Обитатели Колец не только видят планету, безпрестанно открывающую свои страны вследствие суточнаго обращения своего и вечно повисшую на горизонте, подоб­но вертящемуся жернову, затерявшемуся среди этой новой системы светил, — но и наслаждаются еще игрою света среди этих громадных концентрических кругов; ночи и дни их длятся по пятнад­цати лет — ночи совсем новаго рода, так как могут оне освещаться преломлением солнечных лучей, проницающих разнообраз­ныя триумфальныя арки Колец и освещающих восемь серебристых, носящихся по небу шаров. Не смотря на сотни лье, отделяющия одно от другаго Кольца эти, не смотря, быть может, на восемь тысяч лье разстояния их от планеты (пространство достаточное для того, чтобы наша Земля могла свободно вращаться в нем), — все-таки поз­волительно подумать при этом об успехах воздухоплавания и вместе с этою мыслью, местопребывание на Сатурне тотчас-же представляется нам самым дивным из местопребываний. Оно даже черезчур соблазнительно и, поистине, причиняет нам такое множество скорбей, что мы даже не считаем себя обязанны­ми распространяться на счет его дивных картин.

Мир, обитаемый уранийцами, очень маленький мир: он всего в 82 раза больше земнаго шара, а от продолжительности его годов просто можно придти в отчаяние. Действительно, каждый из нихъ продолжительнее 84 наших годов, взятых вместе: времена года его чрезвычайно различны и наделяют обитателей Урана двадцатилетними, чрезвычайно суровыми зимами. Да и то-ли еще? Уран обращается вокруг своей оси не так, как прочия планеты, с запада на восток, но с востока на запад, чтó представляется довольно странным, не взирая даже на остроумно-простую теорию одного любителя-астронома, упорно наблюдающаго в зеркале течение светил небесных*).

*) Шарль Эммануель.

От Урана до Солнца насчитывается от 785 до 750 миллионов лье, каждая лье в четыре километра, чтó равняется 19 раз взятому разстоянию от Земли до дневнаго светила. Вследствие столь приличнаго удаления, Уран получает, при равных поверхностях, в 360 раз меньше света и теплоты, чем мы. Читателям, следившим за предъидущими соображениями нашими относительно обитае­мости планет, известно, что никто из философов не затруднился-бы согласить холодный климат этих далеких стран с физическим строением их обитателей; им известно также, что было-бы большою ошибкою принимать среднюю температуру Земли за нуль термометрической скáлы миров и что при всякаго рода астрономических соображениях наш мир может служить только точкою отправления, но никак не абсолютною точкою сравнения. Так как ничто не дает нам права думать, чтобы обитатели Урана (по отношению к самим себе) жили в среде более холодной, чем наша земная среда (по отношению к нам); как, с другой стороны, все заставляет нас допускать, все указывает нам, что деятельность природы всегда совершается в необходимом соотношении с суще­ствующими условиями и сообразно с преобладающими силами, что тесная и всемирная солидарность связует между собою все существа, то и в праве мы утверждать, что людям, родившимся на Уране очень недурно в их отечестве и попади они на Землю, хоть-бы в Сибирь, и непременно они задохнутся.

Недавно „Presse Scientifique" заявила, что в числе причин, наиболее способных поднять среднюю внешнюю температуру какой-либо планеты, на центральную теплоту следует обратить особое внимание, так как она играет важную роль в общей экономии планеты. Роль эта действительно существует и мы первые заявили об этом; во всяком случае, она не столь значительна, как кажет­ся на первый взгляд. Со времени прекрасных изследований Фурье земной теплоты, мы несомненно знаем, что действие внутренней тепло­ты земнаго шара на температуру внешней его оболочки в настоящее время представляется неощутимым. Несколько миллионов столетий тому назад, такое действие обладало некоторою силою, увеличивающеюся по мере того как мы восходим к плутоническому происхождению планеты; но со времени далеких эпох этих, действие внутренней теплоты чрезвычайно уменьшилось и притом очень уже давно, чтó и может быть доказано многими фактами из области астрономии и физики. Но место для этого не здесь и мы удовольству­емся только заявлением, что скорость движения Земли находится в тесной связи со среднею температурою планеты; но как со времени Гиппарха, т. е. втечении двух тысяч лет, движение Земли не ускорилось на сотую долю секунды, следовательно средняя температура Земли не понизилась на ¹/₁₇₀ часть градуса.

Всеми термологическими опытами доказывается, что в вопросе о температуре на поверхности планет, первое место принадлежит действию солнечной теплоты, но что действие это видоизменяется в очень широких пределах, согласно с прозрачностью атмосферы, с теплотворными свойствами почвы, со свойствами среды и ея восприимчивостью к теплоте, с магнитическими и гигрометрическими условиями и проч. и вообще сообразно с тысячами причин внеземных, о которых мы не можем иметь ни малейшаго понятия.

Мы сказали, что от Солнца до Урана 732 миллиона лье. Солнце, этот лучезарный владыка дня, видимый в таком отдалении, представляется очень скромным властелином и „потоки света, которым он озаряет своих ничтожных хулителей", не залили-бы нас своим лучезарным блеском, хотя от нас очень недалеко до его престола! Мы свыклись с царственным светилом и, живем себе в его ослепительном сиянии, не подозревая даже этого. Хоть у обитателей Урана спросите.

Если астрономам Урана известно о нашем существовании (в чем мы сильно однакож сомневаемся), то обитаемый нами мир они обозначают названиями, соответствующими положению, которое Земля занимает, проходя по Солнцу. Чтоб усмотреть эту маленькую точку, необходимы очень сильные телескопы! Все, что можно только предста­вить себе самаго отраднаго для репутации, которою пользуемся мы у уранийских ученых, это предположение, что после самых тщательных наблюдений, прохождение Земли по Солнцу было замечено астрономами Урана, обозначившими ее очень меткими названиями: Маленькаго Пятна, Соринки, Черной Точки, Пылинки и другими менее лестными наименованиями, приводить которыя было-бы беспо­лезно. Какая разница между этими неграциозными названиями и гром­кими титулами, которыми мы наделяли Урана в эпоху его открытия, начиная с небесных названий Нептуна, Цибелы и Астреи и кончая Georgius Sidus, именем слишком уж земным для небесных владений. Если на Уране замечены правильные периоды появления и изчезания Земли, совершающиеся 84 раза втечении уранийскаго года, то очень может быть, что ее возвели в звание спутника Солнца, вследствие чего кто-либо из туземных Лескарбо, подобно нашему другу д'Оржеру, присвоил Земле мифологическое имя Вулкана или Циклопа. Несомненно, что для уранийских ученых Земля не может быть ничем иным, как миром сожженным и это еще лучшая, могущая постигнуть ее участь. Но если-бы какой-либо дерзкий безумец предположил на Земле существование живых существ, людей мыслящих, которых мозг может быть вместилищем благородных духовных способностей, то все-же он никак не мог-бы отрешиться от преобладающей мысли, что все земныя головы — головы прогоревшия.

Трактуя о видимости Земли на какой-либо из далеких планет, мы упомянули об очень естественной ошибке, в которую впали многие из писателей. Когда поэт, мыслитель, философ мысленно созерцают звездное небо; когда покидают они наше дремлющее полушарие и возносятся, среди безмолвных и мрачных ночей, к блестящим в пространстве мирам,— то впечатление, действию котораго они безсознательно подчиняются, есть впечатление мрака и безмолвия. Достигнув цели своего воздушнаго путешествия и оглянувшись назад, они мысленно стараются воспроизвести образ покинутой ими Земли; но как первое впечатление остается в своей силе, то путешест­венники и изображают наш мир погруженным во мрак кромешный. В этом местном колорите никогда не бывает недостатка. Прочтите „Экстатическое путешествие" о. Кирхера, просмотрите сочинения как его предшественников, так и последовавших за ним писателей, и вы убедитесь, что эти фиктивные путешественники погрешали против главнейших требований ораторскаго искусства и разрушали иллюзию на первых-же страницах своих произведений.

Однакож, при первом взгляде можно заметить, что по мере удаления нашего от Земля, последняя все более и более кажется приближающеюся к Солнцу и ни в каком случае не может она погрузиться во мрак пространства, разве стали-бы мы направ­ляться к Солнцу, что было-бы довольно трудно, особенно ночью. Таким образом, видимая с Сатурна, Земля наша кажется маленьким, крошечным пятнышком на Солнце.

Свита из восьми спутников сопровождает Урана в его годичном кругообращении, спутников, увлекаемых вокруг планеты отступательным движением с востока на запад. Первая из его лун, удаленная от планетнаго светила на 51,000 лье, совер­шает свое месячное кругообращение в два с половиною дня; последняя луна, отстоящая от Урана больше чем на 723,000 лье, употребляем для полнаго оборота своего не менее трех месяцев с половиною. „Бог создал девять светил для освещения мира Урана"; первое из них служит днем, остальныя — ночью. Поборники принципа конечных причин очень счастливы маленькими услугами, которыя эти восемь светил оказывают Урану, лишенному, по их мнению, благодеяний нашего прекраснаго Солнца.

Вид звезднаго свода одинаков как для обитателей Урана, так и для нас; звезды представляют одни и те-же фигуры; общее расположение неба тождественно. В главе „Астрономия обитателей Венеры" мы показали, что для того, чтобы заметить перемену в расположении светил в пространстве, необходимо перенестись в другую солнечную систему. На какой-бы планете нашей системы мы ни находились, вид неба будет для нас всегда один и тот-же.

Некоторые писатели, желая переместить ад на небо (странный контраст, но есть-ли возможность поступить иначе?), выразили мнение, будто Сатурн — место ссылки вселенной; другие-же, принимая кометы за тип негостеприимнейших из обителей, считают их светилами отвержения; впрочем, все теории эти пройдут пред глазами нашими в обзоре воображаемых миров. Странно, однакож: один только Уран не подвергается клевете, Уран, более Сатурна заслуживающий столь печальное наименование и более всех комет оправдывающий соображения подобнаго рода. Чтобы не остаться однакож при столь прискорбной мысли, постараемся возвыситься до уразумения законов природы, ея плодотворных сил, ея безконечнаго могущества и скажем, что не смотря на кажущееся несовершенство мира Урана и условий его обитаемости, быть может поверхность его украшается населением, превосходящим нас в физическом и умственном отношениях.

Светило, которое вы не видите вот там, в этом созвездии — это Нептун, бог морей, своим трезубцем полагающий в настоящее время пределы нашему планетному архипелагу.

Светило, которое вы не видите... Да и в самом деле, чей смертный взор может заметить, в разстоянии одного мильярда и ста пятидесяти мильонов лье, крошечное светило, едва-ли во сто раз бóльшее земнаго шара? В эпоху своего наибольшаго удаления, Нептун отделен от нас пространством в один мильярд и 196 мильонов лье; в эпоху ближайшаго разстояния, он может приблизиться к нашей планете на один мильярд и 100 мильонов лье. Даже этот minimum — дистанция почтенных размеров.

Хотя и трудно видеть недосягаемое и крошечное божество это, но все же мы не станем повторять мнения людей, сомневающихся и даже теперь отвергающих существование Нептуна. Иные осмеливаются даже утверждать, будто его родитель совсем нета личность которую считали до сих пор отцем Нептуна. Во всем этом кроются (для посвященных, конечно) личные вопросы, которые не должны смущать человека безпристрастнаго. Какими-бы предлогами и ухищрениями ни старались затемнить факт, но факт останется фактом. Вот, например, г. Сироден, как всем известно, драматический писатель и кондитор; он изобрел, говорят, отличнейшия лепешки и как-бы ни возставали против артиста этого, но никто не уверит г. Сиродена, чтобы изобретенныя им лепешки не были верхом совершенства.

Во всяком случае, благодарные обитатели Сатурна сторицею воздают нам за наши сомнения: они не только не подозревают существования нашего мира, но им математически невозможно, даже при помощи отличнейших инструментов, заметить атом Земли на их скромном Солнце.

Соображения, которыя привели мы относительно того, что Земля невидима для наблюдателя, находящегося на Сатурне или Уране, a fortiori могут быть отнесены и к Нептуну и нам приходится предположить, что наш мир вполне неизвестен на последней планете. Тоже самое должно сказать о планетах, находящихся вне Нептуна, о Гиперионе и о других, равно как и о миллионах миллионов звезд, усеевающих безпредельность небесных пространств. Земное человечество может погаснуть до последняго из представителей своих, Земля может корчиться в судорогах и коченеть в смертельной стуже, а между тем события эти, как ни важны они собственно для нас, не будут даже замечены на звездах тверди небесной.

На сколько можно заключить с поверхности Земли, обитателям Нептуна известны только три внутренния планеты: Юпитер, Сатурн и Уран, да и то с трудом могут они видеть Юпитера. Сатурн и Уран служат для них то вечерними, то утренними звездами, точно так, как Меркурий и Венера для нас. Что-же касается планет внешних, то нептунийцы имеют пред нами то преимущество, что могут они наблюдать пространства, недоступныя еще ни для взоров наших, ни для наших методов наблюдения.

Солнце кажется в 1,300 раз меньшим на Нептуне, чем на Земле; диаметр его с трудом определяется там; свет его тоже в 1,300 раз слабее на Нептуне, чем на поверхности Земли, так что для нас он равнялся-бы лунному свету. Один критик, возражая философам, старавшимся доказать, на основании законов физики, будто солнечный свет существовал за четыре дня до сотворения Солнца, говорит, что библейский разсказ можно допустить в том лишь случае, если допустим вместе с тем, что словом: Fiat lux создано не больше света, чем видно его во время темной ночи. Толкование сказаннаго критика очень применимо к миру Нептуна, столь мало освещенному в сравнении с нашим миром, освещенным так сильно!

Но как зрение этих неведомых существ несравненно чувствительнее нашего зрения, то из этого следует, что не находясь в вечном мраке, как можно-бы предположить на первых порах, обитатели Нептуна, по всем вероятиям созерцают картины более разнообразныя и богатыя, чем мы. Звездное небо не помрачается для них от восхода до заката Солнца; великолепное светило дня (выражение, имеющее лишь относительное значение), позволяет им следовать за собою в каждое из жилищ, составляющих царство зодиака; игра света то в утренних и вечерних облаках, то в незримых для нас явлениях электричества и планетнаго магнитизма, то в естественных красотах, разлитых над далекими странами этими, одним словом — все явления, подлежащия чувству зрения, должны доставлять обитателям Нептуна впечатления относительно более живыя и сильныя.

Сила солнечнаго света на планетах находится в связи с теплотою, получаемою последними от центральнаго светила; но как начала, обусловливающая теплоту известной планеты, более многочисленны и подчинены более сложному действию сил, чем начала, которыми определяется свет планет, то и остаемся мы поэтому на счет их в тем большем неведении. Не доказывая вместе с благодушным Уэвелем (Whewel), что Нептун есть пустыня вечных льдов и обитель смерти и что ни одно животное не могло-бы жить в мире этом, по причине господствующей на нем жестокой стужи; не утверждая, что нет там ни одного из физиологических условий, допускающих возможность существования малейшей травки, мы говорим, что нептунийцы живут очень привольно at home, что они не окоченели от холода и не ослепли и если-бы какой-либо Микромегас предложил им переселиться из их родины в нашу, при даровом помещении и содержании в роскошнейшем из дворцов наших, то все-же на Нептуне не оказалось-бы недостатка в Уэвелях, утверждающих, что невозможно жить в этой раскаленной печи и что если-бы даже наша Земля существовала, то никто немог-бы обитать на ней. Одним словом они на-отрез отвергли-бы предложение сказаннаго Микромегаса.

Нептун в 21 раз тяжелее Земли. Но как объемом он превосходит Землю в 105 раз, из этого следует, что плотность его составляет только пятую часть средней плотности нашей сферы и равняется плотности буковаго дерева. Таким образом, Нептун может плавать на воде, подобно легкому шару. Это один из аргументов, выставляемых противниками учения множественности миров. В ослеплении своем они не допускают, что повсюду живые организмы созданы согласно с физическими условиями среды, в которой они должны обитать.

Если-бы, до открытия Нептуна, у защитников принципа конечных причин спросили их мнение, то они не преминули-бы наделить эту планету покрайней мере восемью спутниками. И никто не стал бы оспаривать право их в этом отношении. Юпитеру необходимы четыре луны для освещения его ночей; он и имеет их. Сатурн, более удаленный от Солнца, имеет право на большее число спутников, поэтому он получил их восемь. Тоже самое и Уран. Итак, если за Ураном существует еще какая-либо планета, то она непременно обладает равным-же числом лун. Чрезвычайно разумный вывод, против котораго мы и не возражаем; прискорбно только, что у Нептуна оказывается всего один мизерный спутник, а много-много, если два. Спутник этот удален от планеты на 100,000 лье и совершает свое кругообращение втечении 5 дней и 21 часа.

Так как Нептун удален от Солнца на среднее разстояние одного мильярда и 150 слишком лье, вследствие чего орбита его равняется 7 мильярдам лье, — то несомненно, что владения Солнца не могут простираться дальше этих пределов. Впрочем, кометы — как например комета 1680 года — удаляющияся от Солнца на 32 мильярда лье, доказывают противное. Между Нептуном и ближайшею звездою лежит пространство в 7,500 раз, бóльшее расстояния между Нептуном и Солнцем. Как видно, это довольно обширный цветник, который природа обильно усеяла цветами. Но для нас, слепо-рожденных, цветник этот скрыт во мраке пространства, куда не могут донести нас наши слабыя крылья. Итак, остановимся на Нептуне, последней станции нашего пути и скажем на счет его наше последнее слово.

Далекий мир этот совершает свое годичное кругообращение вокруг Солнца впродолжении 164 лет и 226 земных дней. В то время, как от начала христианской эры мы считаем 1,875 лет, обитатели Нептуна насчитывают не больше одиннадцати лет с четвертью. Хронология почтенная, в сравнении с которою наша хронология — чисто детская игрушка! Если средним числом нептунийцы живут столько своих годов, сколько живем мы наших земных, то тамошние старики существовали раньше той эпохи, когда поэты Египта и Греции измыслили бога Нептуна и наделили его господством над океанами.

Сколько царств рухнуло с того времени на Земле нашей, сколько мифологий сменились одна другою, сколько людей исзчезло, а между тем на Нептуне ход времени едва был заметен! Прекрасный предмет для размышлений тем из людей, которые считают себя достигшими обладания абсолютным! Sic transit gloria mundi.

Для философа, умеющаго наблюдать, анализировать и учиться, немного есть столь плодотворных предметов изучения, как изучение неба и если-бы умозрительныя доктрины, попеременно злоупотреблявшия безпокойною мыслью человеческою, не созидались в силу одних вздорных требований принципов, стоящих вне великих истин природы, история утопий представлялась-бы менее нелепою, а человечество оплакивало-бы меньше ошибок и уничтожало меньше заблуждений на скрижалях летописей своих. Природа, незыблемая и всеобъемлющая, по выражению Галилея, всегда будет самою надежною наставницею духа человеческаго и доколе мы не отступимся от нея, до тех пор не будем мы заблуждаться и не подвергнемся опасности рухнуть в бездну. Будем вопрошать ее, эту всегда нелицеприятную природу, будем повиноваться ея указаниям. Она выясняет нам относительность всего сущаго и взаимныя отношения живых существ, отношения, на которых зиждутся умозаключения наши; она классифицирует наши определения по весу и мере (in pondere et mensura) и дает нам сравнительную скáлу всех количеств и всех величин. Поставим ее судьею как при изучении физическаго строения вселенной, так и при изучении внутренних процессов, относящихся к области духа.

Мы еще не упоминали о малых телескопических мирах, носящихся между Марсом и Юпитером, и если отправимся мы за этою мятежною звездною демократиею, по какому-то чуду избегнувшею прожорливаго аппетита Юпитера, то не потому собственно, чтобы желали мы, по обычаю царедворцев, воспевать, как говорится, „славу тиранов неба" . Мы не занимаемся здесь политикою и читателям, достаточно ознакомившимся с нашими принципами, известна как полнейшая наша в этом отношении невинность, так и желание наше всегда предлагать им достойные их предметы, вследствие чего мы и избрали сюжеты, в роде Юпитера, Солнца и проч. Но побеседуем несколько и о крошечных планетах, благо представился к тому случай.

Вот все оне пред нами. Восемьдесят планет — не так-ли на­звать их? Со времени открытия Паллады, которая имела неосторож­ность явиться после того, как Церера всем уже крайне надоела, им отказывают в этом титуле... Но мы на столько велико­душны, что поклонимся им тем ниже, чем меньше заявляют оне претензий. Итак, пред нами восемьдесят планет, перепу­тавшихся своими орбитами, подобно кольцам цепи и к тому-же так плотно, что будь эти кольца материальныя, то за одно из них можно было-бы приподнять все остальныя. Не ду­майте однакож, что эти планеты затисканы в слишком тесное про­странство и что им не хватает места для движения. Нет, подобнаго примера еще не бывало в природе: во владении их нахо­дится пояс шириною во сто миллионов лье, следовательно, оне не подвергаются опасности столкнуться в пространстве и нисколько не стеснены в своих движениях. Очень может быть также, что не взирая на неизбежные законы всемирнаго тяготения, мы никогда не увидим, чтобы парочка планет этих дружелюбно подошла друг к другу в пространствах небесных и, случись такое чудо, зажила-бы с той поры, подобно составным частям двойной звезды.

Что громадные миры, царящие в пространствах планетной си­стемы, составляют пребывание жизни и интеллекта — это факт, ко­торый без малейшаго ограничения допустят наши читатели, тем более, что дело это у нас давно уже решенное; но чтобы лиллипутский архипелаг астероидов мог быть допущен на пир всемирной жизни, в этом, быть может, иные еще и усомнятся. Когда втихомолку мы задаемся этим вопросом, то кажется нам, как будто и мы невполне убеждены в существовали такой породы карликов. Мы ясно представляем себе роскошную раститель­ность астероидов, вероятно очень слабую, но чрезвычайно разнообразную по формам и цветам; допускаем даже существование там тварей, имеющих некоторое сходство с нашими животными, но что касается людей...

Все зависит от происхождения астероидов и от сил, кото­рыми возбуждены проявляющаяся на них формы жизни. Втечении долгаго времени полагали, да и теперь еще многие полагают, что асте­роиды — это обломки мира, на котором царила некогда жизнь, но который погиб вследствие какого-то громаднаго переворота, причем обломки его разлетались в пространстве. Хотя и совершилось это далеко от нас и притом в эпоху, когда на Земле не открывался еще ни один человеческий глаз, но все-же это трагическое событие не ли­шено для нас интереса, особенно если вспомним, что и нам, быть может, предстоит подобная-же участь. Не станем, однакож, ду­мать об этом. Ольберс, открыв Палладу, столь неожиданным образом усложнившую прежнюю систему, вообразил себе, будто Паллада и Церера могут быть обломками одной и той-же планеты*). Точка пересечения двух орбит, по законам механики должна быть местом, где совершилась катастрофа. Так как плоскости орбит пересекаются по линии, которая с одной сто­роны примыкает к северной стороне Девы, а с другой — к Киту, то при существовании других, подобных-же обломков, можно было надеяться, что когда-либо ночью они пройдут там. Действительно, в этих узлах первоначально была замечена Юнона, а затем Ве­ста и другие астероиды и обитательницы пространств ежегодно посещали место, где роковая катастрофа навеки разлучила их. Итак, предположение, повидимому, потвердилось. В таком случае (нередко, однакож, жизнь возникает из смерти), светильник жизни мог погаснуть на разбитом светиле в ту минуту, когда рука смерти коснулась его и эта громада планетных обломков, лишен­ная царства жизни, одиноко носится теперь среди пустынь простран­ства. Но позднейшия открытия, увеличив число астероидов, распутав их орбиты и расширив занимаемые ими пояса, ослабили авторитет предъидущей гипотезы и дали повод к допущению другой единицы происхождения астероидов, если только единица эта существует.

*) Известно, что теоретическое предположение о существовании планеты между Марсом и Юпитером, возникло еще до Тиция (Titius) и принадлежит Кеплеру. Полюбуемся мимоходом, с какою безцеремонностью Кеплер обходился с планетами: „Intra martem et Jovem interposui planetam", говорить он. (Myst. cosm) . соат.). „Я поместил планету между Марсом и Юпитером".

Единица эта, клонящаяся в пользу обитаемости малых миров, есть космогоническая единица Лапласа. Если допустим, что планеты образовались вследствие сгущения паровых колец, постепенно покидаемых солнечным экватором, то для объяснения одно существования всех астероидов между Марсом и Юпитером. до­статочно предположить, что в их первичном кольце находилось одновременно несколько центров притяжения. Это вероятнейшая из всех гипотез. В таком случае следует допустить, что жизненныя начала, проявляясь различным образом и согласно с преобла­дающими на планетах силами, должны были вызвать к бытию органическия царства, соответственно с органическими условиями этих миров. Но как везде, так и здесь в особенности, воздерживаемся от личных соображений на счет природы, условий существования, величины и образа жизни этих неведомых существ.

Преположим однакож, что там, как и у нас, есть крошечныя мыслящия существа: без этого невиннаго предположения глава, которую вы читаете, не имела-бы никакого значения и пла­неты интересовали-бы нас только в смысле оценки многотрудных бдений нашего добрейшаго г. Гольдшмидта.

Если сутки на астероидах заключают в себе 24 часа, что, повидимому, подтверждается изследованиями только-что упомянутаго знаменитаго наблюдателя, то в этом только и состоит общая точка соприкосновения между астероидами и нашею Землею, точка, которую мы не упустим однакож из вида. Но это почти единственная связь, соединяющая нас с мирами этими, так как в силу всех других характеристических условий, астероиды являются миром, совершенно отличным от нашего.

Среднее разстояние их от Солнца равняется 2,645, если примем разстояние Земли от Солнца за 1, а годичное кругообращение = 1,571 дню, или четырем годам с третью. Но как разстояния их, так и самое кругообращение изменяются в очень широких пределах. Так планета Флора, наименее удаленная, может приблизиться к нам только на 30 миллионов лье, а самая дальняя, Максимилиана, отстоит от нас на 190 миллионов лье. Год первой планеты заключает в себе 1,198 дней, или три года с третью, а послед­ней — 2,343 дня, или болие 6 лет, следовательно годичные их периоды изменяются от единичнаго содержания почти до двойнаго. Некоторыя из планет обладают почти равными годами: так, например, относительные годы Пандоры, Паллады и Летиции заключают в себе 1,683^дн.., 2; 1,683^дн.., 9; 1,684^дн.., 8.^дн.. Свет и теплота, получаемые ими от Солнца, изменяются еще в большей мере, уменьшаясь в обратном отношении квадратов разстояний.

Времена года — элемент, представляющий столь важное биологическое значение — вообще не таковы на малых планетах, как на больших. Наши времена года зависят от наклонения оси вращения Земли к эклиптике. Земной шар поочередно представляет Солнцу оба полушария свои: от весны до осени-северное полушарие, а от осени до весны — южное. В то время, как мы наслаждаемся летнею теплотою, наши антиподы зябнут, и наоборот; времена года беспрерывно вращаются вокруг земнаго шара и таким образом пополняют друг друга. Это первый порядок времен года. Известно, что во время своего годичнаго движения вокруг Солнца, Земля не описывает правильный круг. Различия в температуре, обусловливаемыя наибольшим приближением Земли к Солнцу во время перигелия и наибольшим удалением ея во время афелия (иначе — ея эксцентричностью], производят второй порядок времен года, нечувствительный для нас вследствие силы перваго порядка.

Но не то происходит на малых планетах: на большей части из них, первый порядок времен года не чувствителен, вследствие преобладания втораго, Их орбиты гораздо эксцентричнее, чем орбиты больших планет. Самая слабая эксцентричность — 0,040 для Гармонии и 0,046 для Конкордии — в три раза больше эксцентрич­ности Земли; а наибольшая равна 0,338 для Полимнии и 0,320 для Азии, но это уже эксцентричность кометная. Из этого следует, что на планетах, которыя подобно Полимнии, Азии и даже Эвридике, в своих перигелиях находятся в два раза ближайшем разстоянии от Солнца, чем в афелиях, — зима и лето определяются изменением разстояний, а не наклонением оси вращения, разве наклонение это черезчур уж велико. Вместо того, чтобы пополнять друг друга, времена года одинаковы во всех точках малых планет и притом в одне и те-же эпохи. Теплота и свет, получаемые ими от центральнаго светила, изменяются в отношении 4 к 1; видимый диаметр Солнца равняется от 8' до 4', в то время как для Земли крайние члены пропорции разнятся только на ¹/₃₀ своих величин. Итак, как климат, так и времена года астероидов существенно разнятся от наших и, кроме того, подвергаются постоянным изменениям, обусловливаемым наклонением оси вращения планет.

Третий порядок времен года, недавно указанный нам нашим запальчивым товарищем, г. де-Фонвиелем, зависит от наклонения планетных орбит к солнечному экватору. Небольшия планеты, ка­ковы Ниобея, Евфросиния и в особенности Паллада, представляют большое наклонение. Известно, что различныя части солнечнаго диска не в одинаковой мере обладают световою и теплотворною силами и что полюсы Солнца холоднее и темнее, чем его экваториальныя облас­ти. Из этого следует, что сумма теплоты, получаемой астероидом, должна находиться в обратном отношении к его гелиоцентрической широте.

Явление это, незаметное на земном шаре, плоскость котораго наклонена к плоскости солнечнаго экватора только под углом 6°, должно замечаться на вышеупомянутых планетах, а в особенности на Палладе, которой наклонение равно 30°. В связи с эксцентрич­ностью (вообще очень большою для сильно-наклоненных орбит), явлением этим устанавливается на малых планетах порядок времен года, очень отличный от таковаго на земном шаре.

В сравнении с нашим миром, миры эти очень малы. Очень жаль, что не были они открыты в эпоху препирательств Лейбница и Бернульи на счет безконечно-малых величин, а то эти знаме­нитые бойцы могли-бы послать им свои „Pipericoles" . Дей­ствительно, диаметр бóльшей из планет, Весты, равен 105 лье, а ея радиус имеет около пятидесяти лье. Вот очень скромный островок среди необъятнаго архипелага, едва-ли соблазнили-бы наше самолюбие. Впрочем, как знать? Нередко гордость находится в обратном отношении к достоинствам. Быть может обладатели этого островка считают себя первыми после Бога, превознесенными среди живых тварей; быть может, подобно тому, как делается это у нас, они проводят жизнь в стараниях присоединить к своим владениям несколько вершков земли или оттягать песчинку. Но в сравнении с подругами своими, Веста — это гигант; есть планеты которыя можно-бы почти захватить рукою и покатить по полям нашим, подобию тому, как пускаем мы по рельсам огромные поезды наших железных дорог. Гестию, например, диаметр которой не более трех лье, можно-бы перевезти на нескольких товарных поездах. Поверхность этих крошечных планет меньше поверхно­сти иных из департаментов Франции и хороший ходок мог-бы обойти вокруг них втечении одного дня. Как мы велики и могуще­ственны в сравнении с этими пигмеями! Несомненно, что сравнение клонится в нашу пользу, а потому останемся здесь, где мы царим во всем блеске нашего всемогущества. Главное... не будем про­стирать взоров наших дальше этого лиллипутскаго архипелага, так как он может упасть — увы! — на громадную и благородную планету Юпитера, царственно носящуюся в небесных пространствах, причем и мы рухнем тогда в бездну нашего ничтожества.