вернёмся в библиотеку?


У книги, которую я достал, в трёх местах вырваны страницы, но на это я обратил внимание позже. Поэтому пришлось восполнять из другой книги, где страницы были целы, но не было рисунков. Самое неприятное, что перевод разный. Вставки выделены коричневым цветом. — Хл.

Если Вы не видите дореволюционных „ятей", установите шрифт Palatino Linotype или читайте на современном


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Муза неба.


Мнѣ было 17 лѣтъ. Ее звали Уранiя. Можетъ-быть, читатель думаетъ, что это была молодая дѣвушка съ золотыми волосами и голубыми глазками, похожая на весеннiй сонъ, невинная, но все-таки любопытная дочь Евы? О, нѣтъ, она, какъ и всегда, была просто одной изъ девяти музъ, именно та, подъ покровительствомъ которой находилась астрономiя, — наука о небесныхъ тѣлахъ, — та, небесный взоръ которой управлялъ хороводомъ звѣздъ и оживлялъ ихъ. Въ ней воплощалась ангельская мысль, которая паритъ надъ всѣми тяготами земной жизни. У нея не было тѣла, действующаго на чувственность, у нея не было сердца, тревожное бiенiе котораго чувствуется издалека, не было тѣлесной теплоты; но все-таки она жила въ своемъ особомъ идеальномъ, высшемъ, всегда чистомъ мiрѣ, и все-таки въ ней, благодаря ея имени и ея фигурѣ, было нечто человѣческое, и это человѣческое было достаточно сильно для того, чтобы произвести на душу юноши живое и глубокое впечатлѣнiе, чтобы вызвать въ этой душѣ неопредѣленное и неопредѣлимое чувство восхищенiя и даже почти любви.

Юноша, рука котораго еще не коснулась божественнаго плода на райскомъ деревѣ, губы котораго еще сохранили свою дѣвственную неприкосновенность, сердце котораго еще не говорило, чувства котораго еще только что просыпаются отъ какого-то необъяснимаго, непонятаго стремленiя — такой юноша, при чрезмѣрно напряженной умственной работѣ, которая неразрывно связана съ современнымъ воспитанiемъ, въ часы одиночества предчувствуетъ то, что онъ встрѣтитъ въ жизни, чему онъ долженъ будетъ пожертвовать всѣми своими силами, и онъ спѣшитъ воплотить въ разныхъ образахъ то очаровательное, но неуловимое существо, которое наполняетъ собою мiръ его грезъ. Онъ неудержимо стремится къ этому таинственному существу, онъ хочетъ къ нему приблизиться; но онъ не рѣшается на смѣлый шагъ, и даже если бъ ему на помощь явилась какая-нибудь болѣе рѣшительная сила, то и тогда онъ, въ пылу самоотверженнаго обожанiя, вѣроятно, все-таки продолжалъ бы колебаться.

Все, что говоритъ намъ объ этихъ смутныхъ притягательныхъ силахъ, способно насъ очаровать, захватить и соблазнить. Гравюра, изображающая овалъ чистаго лица, картина, хотя бъ и старой школы, статуя, особенно статуя, — все это въ нашемъ сердце затрагиваетъ новыя струны. Кровь течетъ въ жилахъ быстрее или, наоборотъ, пульсъ останавливается. Мысль молнiей прорезаетъ нашъ мозгъ подъ краснеющимъ лбомъ и властно овладеваетъ нашимъ разумомъ. Это начало желанiй, прологъ жизни, заря прекраснаго лѣтняго дня, которая возвѣщаетъ намъ восходъ солнца.

Что касается меня, то моя первая любовь, моя юношеская страсть была хоть и не поглощена, но все-таки вызвана... старинными часами. Это странно, но это такъ. Мое послѣобѣденное время, отъ двухъ до четырехъ часовъ, я проводилъ за довольно неинтересными вычисленiями. Мнѣ приходилось днемъ проверять сдѣланныя за предыдущую ночь наблюденiя надъ звѣздами и планетами. Эти вычисленiя настолько же просты, насколько они скучны. При помощи таблицъ ихъ дѣлаютъ совершенно механически, такъ что за работой свободно можно думать о чемъ угодно постороннемъ.

Въ то время директоромъ Парижской обсорваторiи был знаменитый Леверье. Совершенно не будучи художникомъ по натурѣ, онъ завелъ себѣ для своего рабочаго кабинета роскошные столовые часы изъ золоченой бронзы. Часы эти вышли изъ-подъ рѣзца Прадье въ концѣ первой Имперiи. Цоколь часовъ состоялъ изъ барельефа, изображавшаго рожденiе Астрономiи среди равнинъ Египта. Надъ циферблатомъ на сфинксахъ покоился массивный небесный шаръ, окруженный поясомъ зодiака. Боковыя стѣнки часовъ украшали изображенiя египетскихъ боговъ. Но главную прелесть этого произведенiя искусства составляла восхитительная маленькая статуэтка Уранiи, благородная, даже, можно сказать, величественная.

Изъ мiра грезъ меня вывелъ приходъ директора.

Муза неба стояла прямо. Въ правой рукѣ у нея былъ циркуль, которымъ она измѣряла градусы небеснаго шара, а въ опущенной лѣвой рукѣ она держала небольшую астрономическую трубу. Закутанная въ богатыя складки, ея фигура носила печать духовнаго благородства и настоящаго величiя. Я никогда не видѣлъ такого прекраснаго лица, какое было у нея. Освѣщенное спереди, это чистое лицо было серьезно и строго. Если свѣтъ падалъ косыми лучами, то оно дѣлалось задумчивымъ, но когда это волшебное лицо освѣщалось съ боку или сверху, то оно оживлялось таинственной улыбкой; его взглядъ дѣлался почти ласкающимъ, и это радостное оживленiе внезапно переходило въ выраженiе счастья, при видѣ котораго въ душѣ невольно начинала звучать какая-то пѣвучая, поэтичная мелодiя. Эта измѣнчивость выраженiя удивительно оживляла фигуру. Какъ муза или какъ богиня, она была красива, прелестна, восхитительна.

Каждый разъ, когда мнѣ приходилось бывать у Леверье, на меня самое сильное впечатлѣнiе производила далеко не его мiровая извѣстность. Я не помнилъ логарифмы и даже забывалъ о безсмертномъ открытiи планеты Нептуна, чтобы только насладиться обаянiемъ произведенiя Прадье. Эти дивныя формы, облитыя античными складками одежды, эти выразительныя черты лица приковывали мои взоры и поглощали всѣ мои мысли. И часто, когда мы въ четыре часа покидали обсерваторiю, чтобы вернуться въ Парижъ, я заглядывалъ въ полуотворенную дверь кабинета въ надеждѣ, что тамъ нѣтъ директора. Понедѣльникъ и среда были для меня самые удобные дни, потому что въ первый изъ нихъ происходили засѣданiя членовъ института, на которыхъ Леверье рѣдко отсутствовалъ, а на второй засѣдали наблюдатели долготы, которыхъ онъ терпѣть не могъ и которымъ онъ выражалъ свое презрѣнiе тѣмъ, что на врѣмя ихъ засѣданiй уходилъ изъ обсерваторiи. Въ такiе дни я становился передъ моей милой Уранiей, наслаждался ею, сколько хотѣлъ, восторгался красотой ея формъ и уходилъ болѣе удовлетворенным, но, пожалуй, не болѣе счастливымъ. Она меня восхищала, но при этомъ оставляла въ моей душѣ чувство, похожее на сожалѣнiе.

Въ одинъ прекрасный вечеръ, это было именно въ тотъ вечеръ, когда я замѣтилъ, что выраженiе ея лица мѣняется отъ освѣщенiя, я нашелъ дверь широко отворенной. На каминѣ стояла лампа, освѣщавшая музу. Косые лучи свѣта обливали мягкимъ сiянiемъ ея лобъ, щеки, губы и шею. Выраженiе лица было удивительное. Я подошелъ къ ней, остановился и замеръ въ изумленiи. Потомъ мнѣ пришла мысль переставить лампу въ другое мѣсто, чтобы направить свѣтъ на плечи, руки и волосы. Казалось, что статуя живетъ, мыслитъ, просыпается и улыбается. Меня охватило какое-то необъяснимое, странное чувство: я былъ весь во власти этого дивнаго изваянiя. Изъ поклонниковъ я сдѣлался влюбленнымъ. Въ то время я былъ бы очень удивленъ, если бы мнѣ сказали, что та любовь не настоящая, и что такой платонизмъ возможенъ только въ детскихъ мечтахъ. Изъ мiра грезъ меня вырвалъ приходъ директора, я боялся, что мое присутствiе въ кабинетѣ его


Тутъ вошелъ директоръ; онъ не такъ сильно удивился моему присутствiю, какъ я могъ бы ожидать (черезъ кабинетъ проходили иногда, направляясь въ залы для наблюденiй).

— Вы опоздаете наблюдать Юпитера, сказалъ онъ мнѣ, въ ту минуту, какъ я ставилъ лампу на каминъ; и добавилъ мнѣ вслѣдъ, когда я былъ уже въ дверяхъ: — Ужъ не поэтъ ли вы?

Слова эти были сказаны тономъ глубокаго презрѣнiя, причемъ онъ протянулъ послѣднiй слогъ, такъ что вышло почти «поатъ».

Я могъ бы возразить ему, указавъ на примеры Кеплера, Галилея, Аламбера, Гершелей и другихъ знаменитыхъ ученыхъ, которые были въ одно и то же время и поэтами, и астрономами; я могъ бы напомнить ему перваго директора обсерваторiи, Жана-Доминика Кассини, воспѣвшаго Уранiю въ стихахъ — латинскихъ, итальянскихъ и французскихъ; но ученики обсерваторiи не имѣли привычки возражать что бы то ни было директору-сенатору. Сенаторы были въ то время очень важными особами, а директоръ обсерваторiи былъ несмѣняемымъ. Да и къ тому же, нашъ великiй геометръ отнесся бы къ самой чудной поэмѣ Данта, Арiоста или Гюго съ такимъ же точно глубокимъ презрѣнiемъ, съ какимъ прекрасная нью-фаундлендская собака смотритъ на рюмку вина, которую ей подносятъ. Впрочемъ, въ этомъ случаѣ виноватъ.

Прелестная фигура Уранiи, какъ она меня преслѣдовала съ ея дивными выраженiями физiономiи! Улыбка ея была такъ плѣнительна! Бронзовые глаза ея иногда смотрѣли какъ живые. Казалось, она сейчасъ заговоритъ! И вотъ въ ту же ночь, едва успѣлъ я заснуть, какъ снова увидѣлъ передъ собою чудную богиню; на этотъ разъ она заговорила со мной.

О, она въ самомъ дѣлѣ живая! И какiя прелестныя уста! я готовъ былъ цѣловать ихъ послѣ каждаго произнесеннаго слова... — Улетимъ вмѣстѣ, говорила она, — унесемся въ высь, — дальше отъ земли; ты увидишь ничтожество мiра земного, познаешь безпредѣльную вселенную во всемъ ея величiи! Вотъ — смотри и наблюдай!

II.

Тогда я увидѣлъ землю, низвергающуюся въ глубокiя бездны безконечности; куполъ обсерваторiи, Парижъ, сверкающiй огнями — все это летѣло внизъ съ страшной быстротой; а я, казалось, стоялъ неподвижно и испытывалъ то же ощущенiе, какое замѣчаешь на воздушномъ шарѣ, когда онъ подымается на воздухъ, а земля какъ будто опускается внизъ. Долго, долго подымался я, словно движимый волшебной силой, направляясь къ недостягаемому зениту. Уранiя была рядомъ со мною, но только немного выше; она кротко смотрѣла на меня и показывала всѣ царства земныя. Занялся день. Я узналъ Францiю, Рейнъ, Германiю, Австрiю, Италiю, Средиземное море, Испанiю, Атлантическiй океанъ, Ла-Маншъ, Англiю. Но вся эта географiя лилипутовъ быстро принимала самыя крохотные размѣры. Вскорѣ земной шаръ сталъ величиною съ луну, какой мы видимъ ее въ послѣдней четверти, затѣмъ превратился въ маленькую полную луну.

— Вотъ, сказала мнѣ Уранiя, — этотъ пресловутый земной шаръ, гдѣ бушуетъ столько страстей и въ тѣсномъ кругѣ котораго заключена мысль столькихъ миллiоновъ существъ, чьи взоры никогда не проникаютъ дальше земныхъ предѣловъ. Смотри, какъ уменьшается его кажущаяся величина по мѣрѣ расширенiя нашего горизонта. Мы не различаемъ уже Европы отъ Азiи. Вотъ Канада и Сѣверная Америка. Какъ все это мелко и ничтожно!

Проносясь возлѣ Луны, я замѣтилъ гористые ландшафты нашего спутника, сiяющiя вершины, глубокiя, сумрачныя долины, и мнѣ захотѣлось остановиться немного, чтобы ближе изучить этотъ сосѣднiй съ нами мiръ; но Уранiя, не удостоивъ его даже взглядомъ, продолжала увлекать меня въ быстромъ полетѣ в звѣздныя области.

Мы подымались все выше и выше. Земля, постепенно уменьшаясь по мѣрѣ того, какъ мы отдалялись, превратилась наконецъ въ простую звѣзду, блестѣвшую, благодаря солнечному освѣщенiю, въ нѣдрахъ чернаго, безпредѣльнаго пространства. Мы уже повернули къ Солнцу, сiявшему въ пространствѣ, не освѣщая его, — и увидѣли одновременно съ нимъ другiя звѣзды и планеты, уже не исчезавшiя передъ свѣтомъ солнца, которое не озаряло невидимаго эфира. Божественная муза указала мнѣ на Меркурiя, по сосѣдству отъ Солнца, на Венеру, блестѣвшую съ противоположной стороны, на Землю, равную съ Венерой по виду и блеску, на Марса, на которомъ я различилъ средиземныя моря и каналы, на Юпитера съ его четырьмя громадными спутниками, на Сатурна, Урана...

— Всѣ эти мiры, сказала она, — держатся въ пустотѣ, благодаря притяженiю Солнца, и вращаются вокругъ него съ стремительной скоростью. Это гармоническiй хоръ, тяготѣющiй вокругъ центра. Земля ничто иначе, какъ пловучiй островъ, деревенька въ этомъ великомъ солнечномъ царствѣ, а само это царство солнца не болѣе, какъ область въ безконечномъ звѣздномъ пространствѣ.

Мы все подымались. Солнце съ его системой быстро удалялось отъ насъ; уже Земля обратилась въ маленькую точку. Даже Юпитеръ — этотъ исполинскiй мiръ, казался крохотнымъ, подобно Венерѣ и Марсу, чуть-чуть побольше Земли.

Мы пронеслись мимо Сатурна, опоясаннаго гигантскими кольцами; его одного было бы достаточно, чтобы доказать безконечное, непостижимое разнообразiе, царящее во вселенной; Сатурнъ самъ по себѣ образуетъ цѣлую систему съ его кольцами, состоящими изъ маленькихъ тѣлъ, вращающихся вокругъ него съ неимовѣрной быстротой, и съ его восемью спутниками, сопровождающими его какъ небесная свита.

По мѣрѣ того, какъ мы возносились въ высь, наше солнце уменьшалось въ размерѣ. Вскорѣ оно перешло въ разрядъ звѣздъ, потомъ утратило свое величiе, все свое превосходство передъ звѣзднымъ мiромъ и стало не болѣе какъ звѣздой, немного развѣ поярче другихъ. Я сталъ всматриваться въ безпредѣльное усѣянное звѣздами пространство, среди котораго мы продолжали нестись, и старался узнать различныя созвѣздiя; но они заметно стали измѣнять свою форму, потому что измѣнялась перспектива вслѣдствiе нашего подъема: млечный путь разсыпался подъ нами цѣлымъ катарактомъ расплавленныхъ солнцъ, низвергающихся въ бездну, — звѣзды, къ которымъ мы приближались, метали фантастическiе золотые и серебряные лучи, ослѣпляя насъ сiянiемъ на подобiе молнiи.

Мнѣ казалось, что наше солнце, постепенно превратившееся въ маленькую звѣздочку, примкнуло къ созвѣздiю Центавра, между тѣмъ какое-то новое сiянiе, блѣдное, голубоватое, довольно странное, лилось изъ той области, куда увлекала меня Уранiя. Это сiянiе не имѣло въ себѣ ничего земного и не напоминало мнѣ ни одну изъ картинъ природы, которыми я любовался на землѣ — это не походило ни на измѣнчивыя тѣни сумерекъ послѣ грозы, ни на прозрачную мглу утренней зари, ни на тихое, спокойное сiянiе луны, отражающееся въ зеркалѣ моря. Впрочемъ, этотъ послѣднiй эфектъ, пожалуй, болѣе всего приближался къ представившемуся намъ зрѣлищу, но этотъ странный свѣтъ становился все болѣе голубымъ, настоящаго голубого цвѣта, и не вслѣдствiе отраженiя небесной лазури или отъ контраста, подобнаго тому, какой производитъ электрическiй свѣтъ въ сравненiи съ газовымъ, нѣтъ, онъ былъ голубой самъ по себѣ, какъ будто само солнце было голубое!

Каково же было мое изумленiе, когда я убѣдился, что мы въ самомъ дѣлѣ приближаемся къ солнцу, положительно голубому: блестящiй дискъ, какъ будто вырѣзанный изъ нашихъ ясныхъ земныхъ небесъ, лучезарно выделялся на совершенно черномъ фонѣ, сплошь усѣянномъ звѣздами! Это сапфировое солнце составляло центръ цѣлой системы планетъ, озаренныхъ его свѣтомъ. Теперь мы должны были пролетѣть совсѣмъ близко отъ одной изъ этихъ планетъ. Голубое солнце замѣтно росло; но странное дѣло, свѣтъ, которымъ оно освѣщало эту планету, усложнялся съ одной стороны какимъ-то зеленоватымъ отблескомъ. Я снова взглянулъ на небеса и увидалъ другое солнце — чуднаго изумрудно-зеленаго цвѣта. Я не вѣрилъ глазамъ своимъ.

— Теперь мы проносимся черезъ солнечную систему звѣзды Гаммы въ созвѣздiи Андромеды, но ты пока видишь только часть этой системы; въ действительности она состоитъ изъ трехъ солнцъ: голубого, зеленаго и желто-оранжеваго. Голубое, самое маленькое, солнце вращается вокругъ зеленаго, а зеленое солнце, вмѣстѣ съ голубымъ, вертится вокругъ большого оранжеваго солнца, которое ты сейчасъ увидишь.

Другiя планеты казались совершенно покрытыми водой н населенными водными обитателями.

И, дѣйствительно, въ слѣдующее мгновенiе появилось третье солнце, испускавшее яркое оранжевое сiянiе, которое своимъ контрастомъ съ голубымъ и зеленымъ свѣтомъ другихъ двухъ солнцъ вызывало чрезвычайно оригинальные свѣтовые эффекты. Я хорошо зналъ эту своеобразную звѣздную систему, потому что я не разъ наблюдалъ ее въ телескопъ, но ранѣе я не имѣлъ никакого понятiя о томъ, какъ она красива въ дѣйствительности. Какое сiянiе, какiе ослѣпительные потоки свѣта! Какъ ярки, живы краски въ этомъ странномъ источникѣ голубого свѣта, въ этомъ зеленомъ освѣщенiи второго солнца и въ блѣдныхъ красновато-золотыхъ лучахъ третьяго.

Какъ я уже сказалъ, мы приблизились къ мiру, принадлежащему къ системѣ сапфировыхъ солнцъ. Ландшафты, вода, растенiя, скалы, словомъ, все здесь было голубое, съ зеленоватымъ оттѣнкомъ со стороны, освѣщенной вторымъ солнцемъ и съ едва уловимымъ розоватымъ налетомъ подъ лучами третьяго солнца, поднимавшагося надъ далекимъ горизонтомъ. Чѣмъ дальше мы проникали въ атмосферу этого мiра, тѣмъ яснѣе въ воздухѣ звучала дивная, волшебная музыка, какъ сонъ, какъ благоуханiе. Никогда въ жизни я не слыхалъ ничего подобнаго. Мягкая, звучная мелодiя тихо неслась издалека. Казалось, что гдѣ-то поютъ арфы и скрипки, подъ аккомпаниментъ органа. Это была дивная музыка, которая восхищала съ перваго мгновенiя, которая безъ всякихъ поясненiй была доступна понимание всякаго, которая сразу наполняла душу чувствомъ невыразимаго блаженства. Мнѣ казалось, что я могу слушать эту мелодiю вѣчно. Я не рѣшался нарушить молчанiе и заговорить съ Уранiей, я боялся пропустить и не услышать хотя бы только одинъ звукъ. Уранiя замѣтила это. Рукою она указала на одно озеро, гдѣ надъ голубой водой кружился рой какихъ-то крылатыхъ существъ.

Надъ голубой водой кружился рой какихъ-то крылатыхъ существъ.

В ихъ фигурахъ не было ничего похожего на человѣка или вообще на обитателя земли. Это были существа, очевидно, созданныя для того, чтобы порхать по воздуху. Казалось, что они сплошь сотканы изъ свѣта. Издали я принялъ ихъ за маленькихъ стрекозъ: у нихъ были такiе же длинныя, стройныя тѣла, большiя крылья, они отличались той же легкой подвижностью, суетливостью и грацiей. Но когда я разглядѣлъ ихъ ближе, я увидѣлъ, что ростомъ они не меньше человѣка, а ихъ осмысленные взгляды красноречиво говорили о том, что это не насѣкомыя. Ихъ головы сильно напоминали головы стрекозъ, но у нiхъ не было ногъ. Поразившая мой слухъ дивная музыка оказалась просто шелестомъ, который они при полетѣ производили своими крыльями. Ихъ было очень много, по первому взгляду — нѣсколько тысячъ.

На горныхъ вершинахъ я замѣтiлъ растенiя, которыя нельзя было назвать ни деревьями ни цвѣтами. У нихъ были необыкновенно высокiе тонкiе стебли, а на этихъ стебляхъ, развѣтвлявшихся, какъ сучья, и похожихъ на протянутыя руки, красовались тюльпанообразныя чашечки. Эти растенiя были оживлены. По крайней мѣрѣ, они, какъ наши мимозы и еще сильнѣе, чѣмъ дезмодiи *), выражали свои внутреннiя ощущенiя при помощи своихъ подвижныхъ листьевъ. Группы этихъ растенiй образовывали настоящiе растительные города. У обитателей этого мiра не было другихъ жилищъ, кромѣ растенiй:, и среди этихъ благоухающихъ мимозъ они отдыхали въ то время, когда они не рѣзвились на воздухѣ.

*) Дезмодiя — кустарниковое растенiе, часто встречающееся въ Индiи. Оно замечательно тѣмъ, что солнечный свѣтъ заставляетъ его листья двигаться: одни листья качаются вверхъ и внизъ. а другiе описываютъ кончикомъ круги. Примѣч. переводч.

— Этотъ мiръ кажется тебѣ фантастичнымъ, — сказала Уранiя, — и ты, вѣроятно, спрашиваешь себя, каковы у этихъ существъ мысли, обычаи, науки, есть ли у нихъ искусство, литература и исторiя? Пришлось бы затратить слишкомъ много времени на то, чтобъ ответить на всѣ вопросы, которые ты можешь задать. Скажу тебѣ только, что ихъ глаза лучше, чѣмъ лучшiе ваши телескопы, что ихъ нервы при прохожденiи кометы начинаютъ вибрировать и при посредствѣ электричества дѣлаютъ такiя открытiя, какiя вы на землѣ не сдѣлаете никогда. Тѣ придатки, которые ты видишь у нихъ надъ крыльями, замѣняютъ имъ руки, и они несравненно искуснѣе вашихъ рукъ. Вмѣсто книгопечатанiя у нихъ заведена непосредственная фотографiя событiй и звуковая запись словъ. Впрочемъ, они занимаются только научными изслѣдованiями, т -е. изученiемъ природы. Тѣ три страсти, которыя поглощаютъ большую часть человеческой жизни: погоня за счастьемъ, политическое честолюбiе и любовь, имъ неизвѣстны, потому что у нихъ нѣтъ никакихъ политическихъ подраздѣлений и никакихъ властей, кроме одного правительственнаго совѣта; и, наконецъ, потому, что они всѣ — двуполые.

— Двуполые?! — повторилъ я, и решился задать вопросъ. — А развѣ это лучше?

— Не лучше, но это иначе, чѣмъ всюду. Это предупреждаетъ многiя столкновенiя. — Надо, — продолжала она, — совсѣмъ избавиться отъ земныхъ впечатлѣнiй и мыслей, чтобы получить возможность понимать безконечное разнообразiе, отличающее формы, въ которыя вылилась жизнь вселенной. У васъ, на землѣ, съ теченiемъ времени мѣнялись виды животныхъ и растенiй, начиная съ первыхъ геологическихъ эпохъ и до появленiя человѣка, да и теперь животное и растительное царство земли состоитъ изъ самыхъ разнообразныхъ представителей: отъ человѣка до коралла, отъ птицы до рыбы, отъ слона до бабочки. Такъ же, но только въ несравненно болѣе широкихъ размѣрахъ, силы природы въ безчисленныхъ небесныхъ областяхъ постепенно положили начало безконечно разнообразнымъ животнымъ и растительнымъ организмамъ и другимъ тѣламъ. Форма существъ на каждомъ небесномъ тѣлѣ обусловлена элементами, свойственными этому тѣлу, т.-е. массой, теплотой, свѣтомъ, электричествомъ, плотностью, тяжестью и т. д. Формы, органы, чувства — ихъ у васъ всего пять, да и тѣ довольно неудовлетворительны, — все это зависитъ отъ условiй жизни на каждомъ отдѣльномъ небесномъ тѣлѣ. Жизнь складывается по земному на земле, по марсовому — на Марсе, по сатурновому — на Сатурнѣ, по нептунному — на Нептунѣ, т.-е. въ полномъ соотвѣтствiи съ условiями того мѣста, гдѣ ей приходится складываться, или, выражаясь еще яснѣе, еще лучше, жизнь всюду вызывается и развивается въ строгомъ согласiи съ органическимъ состоянiемъ, руководимымъ высшимъ закономъ, которому повинуется вся природа, именно — закономъ совершенствованiя, прогресса!

Пока Уранiя говорила это, я глазами слѣдилъ за полетомъ воздушныхъ существъ къ цвѣточному городу, и я остолбенѣлъ отъ изумленiя при видѣ того, какъ растенiя двигались, выпрямлялись и наклонялись, чтобы принять своихъ жильцовъ. Зеленое солнце скрылось за горизонтомъ, и на небо взошло оранжевое свѣтило. Весь ландшафтъ былъ залитъ совершенно сказочными тонами, а надъ этой картиной висѣла полуоранжевая, полузеленая луна. Мелодiя, которая до сихъ поръ наполняла воздухъ, теперь умолкла, и среди наступившей глубокой тишины я услышалъ пѣсню, которую пѣлъ такой чистый голосъ, какого нельзя сравнить ни съ однимъ человѣческимъ голосомъ.

— Какая дивная система! — воскликнулъ я. — Какъ хорошъ этотъ мiръ, озаренный лучами такихъ свѣтилъ! Вѣдь это, строго говоря, двойныя, тройныя, многократныя звѣзды?


Растенiя двигались, выпрямлялись и наклонялись, чтобы
принять своихъ жильцовъ

— Это не звѣзды, а сверкающiя солнца, — отвѣтила мнѣ богиня. — Съ земли вы видите ихъ, какъ они, легко связанныя узами взаимнаго притяженiя, по два покоятся на небесномъ лонѣ, всегда прекрасныя, всегда сiяющiя, всегда чистыя.

„Носясь въ безпредѣльномъ пространствѣ они поддерживаютъ другъ друга на разстоянiи, безъ прикосновенiя, какъ будто бы невидимый, но высшiй принципъ установилъ между ними скорѣе нравственную, чѣмъ матерiальную связь. По гармонично проложеннымъ кривымъ они въ такт кружатся одно вокругъ другого, рожденныя небесными парами на звѣздныхъ поляхъ безконечности, въ пору весны творенія:

„Въ то время, какъ простыя звѣзды, какъ ваша земля, напримѣръ, сіяютъ въ пространствѣ въ одиночествѣ, спокойно и недвижимо, двойныя и другія миогократныя звѣзды какъ бы одухотворяютъ своими движеніями, своей окраской и своей жизнью тихія области вѣчной пустоты. Эти звѣздные часы для васъ, обозначаютъ вѣка и лѣтоисчисленіе неизвѣстныхъ вамъ міровъ.

„Однако, — добавила она, — будемъ продолжать наше путешествіе. Пока мы удалились отъ земли всего только на нѣсколько трилліоновъ миль*).

*) Трилліон равенъ билліону милліоновъ, т.-е. цифрѣ 1. 000. 000. 000. 000. 000. 000. Миля приблизительно равна четыремъ верстамъ.

Переводчикъ

— На нѣсколько трилліоновъ?

— Да. Если бы сюда могли доноситься съ земли какіе-нибудь звуки, напримѣръ грохотъ изверженій вулкановъ, канонады, громъ или гулъ народныхъ массъ въ дни революцій или, наконецъ, несущіяся къ нѣбу церковныя пѣснопѣнія, то разстояніе это настолько велико, что эти звуки, проносясь по воздуху съ обычной скоростью звуковыхъ волнъ, дошли бы до насъ не раньше, чѣмъ чрезъ пятнадцать милліоновъ лѣтъ. Мы только теперь могли бы слышать то, что происходило на землѣ 15. 000. 000 лѣтъ тому назадъ,

И, несмотря на это, мы, сравнительно съ безпредѣльностью вселенной, находимся все еще недалеко отъ твоей родины.

Тамъ, внизу, въ видѣ маленькой звѣздочки, ты еще можешь видѣть свое солнце. Мы пока еще не покинули тотъ уголокъ вселенной, къ которому принадлежитъ ваша солнечная система.

Вся вселенная состоитъ изъ нѣсколькихъ милліоновъ солнцъ, находящихся на разстояніи трилліоновъ миль одно отъ другого.

Размѣры вселенной настолько огромны, что молнія, движущаяся со скоростью трехъ сотъ тысячъ километровъ*) въ секунду, могла бы пронестись черезъ нее лишь въ пятнадцать тысячъ лѣтъ.

И всюду, всюду разбросаны солнца, куда бы мы ни обратили нашъ взоръ. Всюду мы встрѣчаемъ источники свѣта, тепла и жизни, источники, разнообразные до безконечности, солнца различной яркости и величины, солнца различнаго возраста, солнца, держащіяся въ вѣчной пустотѣ, въ свѣтовомъ эѳирѣ, силою взаимнаго притяженія всѣхъ и силою движенія каждаго въ отдѣльности.

*) 1 километръ приблизит. равн. 1 верстѣ. Переводч.

Каждая звѣзда, каждое гигантское солнце, вращается вокругъ своего центра, какъ огненный шаръ, и несется къ своей цѣли. Ваше солнце движется и влечетъ васъ къ созвѣздію Геркулеса, къ тому созвѣздію, систему котораго мы только-что миновали, идетъ къ югу Плеядъ, Сиріусъ спѣшитъ къ созвѣздію Голубя, Поллуксъ несется къ Млечному пути, и всѣ эти милліоны, даже милліарды солнцъ мчатся по безконечности со скоростями, доходящими до двухъ, трехъ и даже четырехъ сотъ метровъ*) въ секунду.

Движеніе, которое поддерживаетъ во вселенной равновѣсіе, является сущностью, основой ея организаціи, ея силы, ея жизни.

*) 1 метръ = 22½ вершка.

III.

Трехцвѣтная солнечная система уже давно скрылась подъ нами. Мы пролетали мимо многихъ небесныхъ тѣлъ, которыя совсѣмъ не походили на нашъ родной земной шаръ. Одни казались совершенно покрытыми водой и населенными обитателями воды, или даже одними водяными растеніями. На другихъ, напротивъ, не было замѣтно никакого слѣда воды: это были звѣзды, которыя, какъ звѣзда Альфа въ созвѣздіи Геркулеса, совершенно лишены водорода. Третьи, наконецъ, казались сплошь сотканными изъ огия. У нѣкоторыхъ звѣздъ мы останавливались.

Какое неописуемое разнообразіе!

На одной изъ нихъ скалы, растенія, ландшафты ночью излучаютъ обратно тотъ свѣтъ, который они за день восприняли и накопили въ себѣ. Возможно, что фосфоръ является одной изъ важныхъ составныхъ частей въ химическомъ соединеніи этихъ тѣлъ. Уранія обратила мое вниманіе на то, что обитатели этого міра совсѣмъ не похожи на обитателей земли. Они обладаютъ замѣчательной органической особенностью: они ощущаютъ все, что происходитъ внутри ихъ организма, все его жизненныя отправленія. Мы, жители земли, и можемъ ощущать, напримѣръ, какъ въ нашемъ тѣлѣ поглощаются питательныя вещества, какъ возобновляются кости, ткани, кровь. Все это у насъ совершается незамѣтно. Мы знаемъ о существованіи безчисленныхъ болѣзней, но моменты ихъ возникновенія отъ насъ скрыты. Эти существа, напротивъ, ясно чувствуютъ, когда въ ихъ организм вступаетъ какое-либо болѣзнотворное начало, какъ мы, напримѣръ, чувствуемъ горе или радость. Отъ каждой мельчайшей частицы, входящей въ составъ организма, у нихъ идетъ особый нервъ, сообщающій мозгу всѣ впечатлѣнія, которыя испытываетъ эта частица. Если бы человѣкъ былъ снабженъ такой нервной системой, передающей мельчайшія жизненныя отправленія организма, то онъ могъ бы слѣдить за тѣмъ, какъ пища разлагается желудочнымъ сокомъ, переваривается, всасывается, вступаетъ въ кровь, ткани и т. д. Все это онъ могъ бы ясно ощущать. И тогда человѣкъ, почувствовавъ, что гдѣ-нибудь въ его организмѣ появилось постороннее болѣзнетворное тѣльце, могъ бы во-время принять нужныя мѣры и подавить болѣзнь до ея возникновенія. Но мы пока еще очень далеки отъ такого совершеннаго строенія тѣла.

На другой звѣздѣ, мимо которой мы тоже пролетали ночью, т.-е. со стороны, не освѣщенной солнцемъ, глаза обитателей устроены такимъ образомъ, что они сіяють въ темнотѣ, что они свѣтятъ, какъ будто ихъ зрачки испускаютъ какіе-то фосфоресцирующіе лучи. Ночью толпа этихъ странныхъ существъ представляетъ собою чрезвычайно фантастическое зрѣлище, потому что, въ зависимости отъ ихъ настроенія и волнующихъ ихъ страстей, постоянно мѣняется какъ окраска, такъ и сила свѣченія ихъ глазъ. Кромѣ того, ихъ глаза обладаютъ могучей силой: они испускаютъ магнетическіе и электрическіе лучи различнаго напряженія, и въ извѣстныхъ случаяхъ, когда вся сила воли такого существа направляется къ одной цѣли, его взглядъ можетъ свалить съ ногъ жертву, убить ее.

Немного далѣе моя небесная спутница обратила мое вниманіе иа одну звѣзду, обитатели которой обладаютъ чрезвычайно цѣнной способностью: дѣло въ томъ, что тамъ душа можетъ свободно переходить изъ одного тѣла въ другое, не нуждаясь для этого въ такомъ непріятномъ и всегда грустномъ явленіи, какъ смерть.

Возьмемъ примѣръ.

Ученый, посвятившій всю свою жизнь работамъ на пользу человѣчества, чувствуетъ приближеніе конца жизни, въ то время какъ его великій трудъ еще не оконченъ. Онъ свободно можетъ помѣняться тѣлами съ юношей и начать новую, еще болѣе плодотворную жизнь. Для такого переселенія душъ достаточно согласія юноши и магнетическаго вліянія опытнаго врача. Иногда случается, что два существа, связанныя сильными узами любви, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ совмѣстной жизни, обмѣниваются душами: душа мужа переходитъ въ тѣло жены, а душа жепы переселяется въ тѣло мужа. Тогда для каждаго изъ нихъ открывается возможность еще болѣе тѣснаго духовнаго общенія, чѣмъ прежде. Тамъ можно встрѣтить ученыхъ или историковъ, которые хотятъ прожить два столѣтія вмѣсто одного. Для этого они искусственно погружаютъ себя въ своего рода зимнюю спячку, которая прерываетъ ихъ жизнь на полгода, а иногда и на еще болѣе долгій срокъ. Нѣкоторые изъ нихъ такимъ, путемъ ухитряются прожить даже въ три раза дольше положенныхъ имъ ста лѣтъ.

Черезъ нѣсколько мгновеній, когда мы пролетали по другой системѣ, мы встрѣтили особый видъ живыхъ существъ, которыя совсѣмъ не были похожи на насъ, но которыя по своей организаціи явно стояли выше насъ. Передъ нами была планета, освѣщенная яркимъ водороднымъ солнцемъ. У обитателей этой планеты выраженіе мыслей совсѣмъ не связано съ словами. Какъ часто у насъ, земныхъ жителей, случается, что мы хотимъ высказать или написать ясную и глубокую мысль, которая только что мелькнула у насъ въ головѣ, но едва мы успѣваемъ произнести или записать нѣсколько первыхъ словъ, какъ оказывается, что мысль уже утратила свою связность, улетучилась, стала неясной и приняла иную форму? У обитателей этой планеты есть особое шестое чувство, которое можно было назвать чувствомъ авто-телеграфіи. При посредствѣ этого чувства мысль въ самый моментъ ея вознікновенія отражается на особомъ органѣ, расположенномъ на мѣстѣ нашего лба, и тамъ ее прямо можно читать. Такія молчаливыя бесѣды часто бываютъ интереснѣе, остроумнѣе и точнѣе всякихъ разговоровъ; во всякомъ случаѣ онѣ вполнѣ откровенны.

Въ своей дѣтской наивности мы склонны думать, что человѣческая организація на землѣ не оставляетъ желать ничего лучшаго. Однако развѣ каждому изъ насъ не приходилось жаловаться на то, что онъ противъ своего желанія былъ вынужденъ выслушать непріятныя слова, глупую рѣчь, пустую проповѣдь, плохую музыку, сплетни, клевету и т. д.? Прописи могутъ, сколько имъ угодно, утверждать, будто мы отъ злословія можемъ „закрывать свои уши"; это, къ сожалѣнію неправда. Уши нельзя закрывать такъ, какъ закрываютъ глаза. Здѣсь въ нашемъ организмѣ чувствуется пробѣлъ. И я былъ очень удивленъ, когда мнѣ довелось увидѣть планету, гдѣ природа сумѣла устранить этотъ недостатокъ. Въ то мгновеніе, когда мы остановились тамъ, Уранія обратила мое вниманіе на уши, которыя закрывались, какъ глазныя вѣки, и такимъ образомъ совершенно преграждали звуку доступъ въ ушную раковину.

- Здѣсь, - сказала она, - гораздо рѣже приходится сдерживать свой гнѣвъ, чѣмъ на землѣ, но рознь между политическими партиями здѣсь проявляется гораздо рѣзче, потому что противники ничего не хотятъ слушать, и это имъ дѣйствительно удается, несмотря на старанія самыхъ болтливыхъ адвокатовъ и на лучшія легкія народныхъ ораторовъ.

Еще на одной планетѣ, гдѣ значительную роль играетъ фосфоръ, гдѣ атмосфера постоянно насыщена электричествомъ и гдѣ всегда настолько жарко, что ея обитателямъ нѣтъ надобности заботиться объ одеждѣ, проявленія нѣкоторыхъ страстей даютъ себя знать освѣщеніемъ части тѣла. Тамъ въ большихъ размѣрахъ происходитъ то же самое, что мы наблюдаемъ у себя на землѣ, гдѣ въ теплый лѣтній вечеръ въ поляхъ и лѣсахъ маленькіе свѣтлячки тихо сгораютъ въ своихъ любовныхъ огонькахъ. Странное зрѣлищѣ представляютъ собою свѣтящіяся пары этихъ существъ вечеромъ въ городахъ. Окраска свѣтовыхъ лучей различна, въ зависимости отъ пола, а сила свѣта мѣняется, сообразно возрасту и темпераменту. Мужчины испускаютъ яркій свѣтъ, въ то время какъ женщины сіяютъ голубымъ, иногда блѣдньшъ и мало замѣтнымъ огонькомъ. Развѣ только наши земные свѣтлячки могли бы составить себѣ приблизительное понятіе о томъ, какое впечатлѣніе должны производить другъ на друга эти странныя существа. Когда мы проносились мимо этой планеты, я не вѣрилъ своимъ глазамъ. Но я былъ еще болѣе пораженъ, когда мы приблизились къ спутнику этого удивительнаго міра,

Спутникомъ его была одинокая луна, освѣщенная какимъ-то сумрачнымъ солнцемъ. Передъ нашими взорами разстилалась мрачная долина. На деревьяхъ, кое-гдѣ возвышавшихся по обѣимъ сторонамъ этой долины, висѣли человѣческія тѣла, окутанныя саванами. Они сами привязали себя къ сучьямъ за волосы и спали среди глубокой тишины. Но то, что я сначала принялъ за саваны, оказалось своего рода бѣлымъ войлокомъ, образовавшимся изъ ихъ длинныхъ, спутанныхъ и выцвѣтшихъ волосъ. Пока я удивлялся, Уранія объяснила мнѣ, что это обычный здѣсь способъ самопогребенія, а затѣмъ - воскресенія. Да, на этой планетѣ человѣческія существа обладаютъ органической способностыо насѣкомыхъ замирать въ видѣ куколки, чтобы потомъ превратиться въ крылатую бабочку. Тамъ живетъ нѣчто въ родѣ двойной человѣческой породы, и представители первой стадіи развитія, существа болѣе грубыя и матеріальныя, стремятся умереть, чтобы воскреснуть въ блестящемъ, преображенномъ видѣ. Каждый годъ на этой планетѣ равняется двумъ стамъ земнымъ годамъ. Двѣ трети года тамъ живуть въ неразвитомъ состояніи, одну треть (зиму) - въ состояніи куколки, а на слѣдующую весну висящія существа чувствуютъ, какъ жизнь просыпается въ ихъ преобразившемся тѣлѣ: они начинаютъ двигаться, приходятъ въ себя, оставляютъ свои волосы на деревьяхъ, выходятъ изъ прежнихъ оболочекъ дивными крылатыми существами и взлетаютъ въ воздушныя сферы, чтобы прожить тамъ новый годъ Феникса, т.-е. два столѣтія нашей быстро текущей земной жизни.

Мы пронеслись такъ чрезъ множество звѣздныхъ системъ, и мнѣ казалось, что цѣлой вѣчности было бы недостаточно, чтобы вдоволь налюбоваться этими чудесами творенія, невѣдомыми на землѣ. Но моя спутница едва давала мнѣ время оглядѣться, какъ передо мной появлялись все новыя солнца и планеты. Въ нашемъ быстромъ полетѣ мы едва не столкнулись съ прозрачными кометами, которыя, какъ дуновенія вѣтерка, скитались отъ одной системы къ другой. Не разъ меня влекли къ себѣ смѣющіеся пейзажи на дивныхъ планетахъ, обитатели которыхъ могли бы дать богатѣйшую пищу для наблюденій и изслѣдованій. Тѣ жалкія пять чувствъ, которыя составляютъ все достояніе человѣка, положительио ничто въ сравненіи съ богатствомъ существъ, одаренныхъ 15, 18 и даже 25 чувствами, которыхъ мы встрѣчали на нѣкоторыхъ планетахъ. Но небесная муза увлекала меня все выше, все дальше, пока мы, наконецъ, не домчались туда, гдѣ, по моему мнѣнію, уж начинались окраины вселенной.

Солнца встрѣчались все рѣже, да и тѣ, которыя еще попадались, были блѣдны и тусклы. Фонъ между звѣздами сталъ чернѣе, и скоро мы очутилиеь въ настоящей пустынѣ, потому что тѣ милліарды звѣздъ, которые составляютъ видимую съ земли вселенную, остались далеко позади, и все свелось къ полоскѣ млечнаго пути, одиноко бѣлѣвшаго среди безконечной пустоты.

- Наконецъ-то мы добрались до границъ творенія! - воскликнулъ я.

- Гляди сюда! - отвѣтила Уранія и указала на зенитъ.

IV.

Что такое? Неужели это возможно? Новая вселенная опускалась къ намъ! Милліоны и еще милліоны солнцъ царили надъ ними на нашихъ глазахъ, по мѣрѣ того. какъ мы поднимались, растворялись въ чудовищное звѣздное облако. Я сдѣлалъ лопытку проникнуть взоромъ во всѣ глубины разстилавшагося вокругъ меня безпредѣльнаго пространства, и всюду я видѣлъ то же мерцаніе, по всѣмъ направленіямъ сіяли разсѣянныя группы небесныхъ свѣтилъ.

Новая вселенная, въ которую мы проникли, состояла изъ солнцъ, окрашенныхъ въ розовые, рубиновые и гранитовые тона; многiя изъ нихъ своей окраской положительно напоминали кровь. В то время, когда мы летѣли чрезъ этотъ дивный миръ, мнѣ казалось, будто вокругъ насъ все время сверкаютъ зарницы. Съ быстротой молніи мы неслись отъ солнца къ солнцу, но мы непрерывно соприкасались съ электрическими излученiями, напоминавшими сѣверное сіяніе. Какъ дивно непривычны были наши остановки на этихъ планетахъ, такь странно освѣщенныхъ красными солнцами! Затѣмъ мы въ одномъ уголкѣ этой вселенной замѣтили одну группу свѣтилъ второй величины, состоявшую изъ множества розовыхъ и голубыхь звѣздъ. Вдругъ чудовищная комета, ядро которой было похоже на гигантскую пасть, упала на насъ и окутала насъ густой пеленой. Я испуганно прижался къ моей богинѣ, которую на одно мгновоніе свѣтящійся туманъ скрылъ отъ моего взора. Однако скоро мы снова очутились среди темной пустоты, потому что вторая вселенная, какъ и первая, исчезла изъ области моего зрѣнія.

- То, что ты называешь твореніемъ, сказала Уранія, -состоитъ изъ безконечнаго количества рѣзко отличающихся одно отъ другого, раздѣленныхъ полосами темной пустоты, отдѣльныхъ міровыхъ пространствъ.

- Безконечнаго количества? - переспросилъ я.

Уранія улыбнулась и сказала:

- Ты вспомнилъ математику. Согласно этой наукѣ, конечно, никакое число, какъ бы велико оно ни было, въ дѣйствительности не можетъ быть безконечнымъ, потому что его всегда можно увеличить путемъ слаганія или же умножить въ два, три, сто и много больше разъ. Но подумай о томъ, что то, что ты видишь, представляетъ собою лишь ворота, чрезъ которыя будущее стремится навстрѣчу прошедшему. Вѣчность бесконечна, а подобно ей безконечно и число міровъ. Кромѣ того, надо помнить, что звѣзды, солнца, міры не составляютъ никакого числа. Опи просто безчисленны. Взгляни кругомъ себя! Веюду, какъ бы далеко ни проникалъ твой взоръ, ты видишь новые острова свѣтилъ среди небеснаго моря, всюду открываются новыя мировыя пространства.

- Мнѣ кажется, Уранія, что мы очень долго и сь очень большой скоростыо поднимаемся въ безпредѣльное небо!

Мы можемъ подниматься всегда, - сказала Уранія, - и все-таки мы никогда не достигнемъ опредѣленной границы. Мы можемъ нестись направо или налѣво, впередъ или назадъ, вверхъ или внизъ, - словомъ, по какому угодно направленію, и нигдѣ мы не натолкнемся на опредѣленную границу. Конца нѣть и не будетъ нигдѣ, никогда.

„Знаешь ли ты, гдѣ мы сейчасъ находимся? Знаешь ли ты, какой путь мы прошли съ тобою? Мы находимся... въ преддверіи безконечности, то-есть тамъ, гдѣ мы находились и будучи на землѣ. Мы ни на одинъ шагъ не подвинулись впередъ!

Мою душу охватило страшное волне;ніе. Послѣднія слова Ураніи ледяной струей проникли до самаго мозга моихъ костей.

- Никогда не будетъ конца! - воскликнулъ я въ отчаяніи. - Никогда! Никогда!

И я ни о чемъ другомъ не могъ ни думать ни говорить. Однако, несмотря на это, я не могъ оторвать глазъ отъ развертывавшейся передо мной роскошной картины, и сознаніе моего ничтожества невольно заслонилось чувствомъ восторженнаго удивленія.

- Астрономiя! - воскликнулъ я. - Да! Она охватываетъ собою все это! Понять все это, жить въ безконечности! О, Уранія, что значатъ всѣ человѣческія мысли въ сравненіи съ точной наукой?! Ничто! Тѣни! Призраки!

Уранія задумчиво поглядѣла на меня и сказала:

- Скоро ты опять проснешься на землѣ, и ты, конечно, опять будешь восторгаться наукой своихъ учителей. Но никогда не забывай, что астрономія вашихъ школъ и обсорваторій, математическая астрономія, прекрасная наука, созданная Ньютономъ, Лапласомъ, Леверье и многими другими, далеко не есть дѣйствительно точная міровая наука. Не къ ней стремлюсь я со временъ Гикарха и Птоломея. Взгляни на эти милліоны солнцъ, похожихъ на то солнце, которое оживляетъ своими лучами вашу землю. И эти солнца тоже служатъ источниками жизни, движенія и свѣта. И я говорю тебѣ: будущая наука должна быть посвящена изученію всеобщей и вѣчной жизни. До сихъ поръ никто еще не проникалъ въ храмъ этой науки. Цифры должны быть только средствомъ, а не цѣлью. Онѣ могутъ дать понятіе не о всемъ міровомъ зданіи, а лишь о методахъ, о вспомогательныхъ лѣсахъ, которые обслуживаютъ это зданіе. Скоро ты взглянешь въ лицо утренней зарѣ новаго дня. Математическая астрономія уступитъ свое мѣсто астрономіи физической, дѣйствительному, практическому изученію природы...

„Да, - продолжала она, - тѣ астрономы, которые вычисляютъ кажущіяся движенія небесныхъ тѣлъ при ихъ ежедневномъ проходѣ черезъ меридіанъ; астрономы, предсказывающіе моменты наступленія затменій, появленія періодическихъ кометъ и другія явленія небеснаго свода; астрономы, которые такъ тщательно и точно вычисляютъ положеніе звѣздъ и планетъ подъ разными градусами небеснаго пространства; астрономы, открывающіе кометы, планеты, ихъ спутниковъ и прочія небесныя тѣла; астрономы, которые изслѣдуютъ и опредѣляютъ измѣненія въ движеніи земного шара, вызванныя силой притяженія луны и планетъ; астрономы, проводящіе цѣлыя ночи за изученіемъ основныхъ элементовъ міровой системы, вообще: всѣ наблюдатели и вычислители только подготовляютъ почву для новой, настоящей астрономіи, прочищаютъ для нея путь. Правда, они выполняютъ невѣроятно трудную работу, онн тратятъ поразительно богатые запасы силъ и создаютъ миого великаго, много такого, что краснорѣчиво говоритъ о высшихъ способностяхъ человѣческаго духа. Но тѣмъ не менѣе всѣ эти наблюдатели и математики составляютъ рать, которой принадлежитъ только прошлое. Отнынѣ сердце ученыхъ будетъ биться для другой, еще болѣе благородной цѣли. Всѣ великіе умы прошлаго при изученіи неба въ дѣйствительности не могли оторваться отъ земли. Но конечная цѣль астрономіи заключается не въ томъ, чтобъ опредѣлять кажущееся положеніе блестящихъ точекъ, чтобы взвѣшивать носящіяся въ пространствѣ каменныя глыбы или предсказывать наступленіе затменій, лунныхъ фазъ, морскихъ приливовъ и отливовъ. Все это прекрасно, но этого недостаточио.

"Если бы человѣкъ жилъ не на землѣ, то земной шаръ, вѣроятно, ни въ комъ не возбуждалъ бы особаго интереса. И то же самое можно сказать про всѣ планеты, вращающіяся вокругь милліардовъ солнцъ въ безднахъ безпредѣльности. Цѣль всего творенія составляетъ жизнь. Если бы не было жизни и мышленія, то все это было бы мелко и ничтожно. Твореніе - это поэма, въ которой каждая буква соотоитъ изъ солнца.

„Ты избранъ для того, чтобы принять живое участіе въ полномъ преобразованіи науки. Матерія скоро уступитъ свое мѣсто духу.

- Всеобщая жизнь! - воскликнулъ, я. - Да развѣ планеты нашей солнечной системы населены?.. Развѣ населены тѣ милліарды міровъ, которыми наполнена безконечность?.. Развѣ населяющія ихъ существа похожи на насъ, земныхъ людей?.. Узнаемъ ли мы ихъ когда-нибудь?..

Уранія мнѣ отвѣтила:

То время, котороо ты прожилъ ыа землѣ, и даже время въ продолженіе котораго на землѣ живетъ цѣлый человѣческій родъ, въ сравненiи съ вѣчностью лишь краткій мигъ.

Я не понялъ этого отвѣта.

- Нѣтъ основанія полагать, - продолжала Уранія, - что всѣ міры населены теперь. Наша эпоха нисколько не важнѣе, чѣмъ тѣ, которыя были до нея, и тѣ, которыя послѣдуютъ за ней.

Періодъ существованія земли много дольше, быть-можетъ, въ десять разъ, чѣмъ періодъ жизии человѣчества иа ней. И среди приблизительно десяти міровъ, взятыхъ наудачу изъ безконечности, мы едва ли найдемъ одинъ, населенный разумными, развитыми существами. Одни были такими въ прошломъ, другіе дойдутъ до этого въ будущемъ. Одни переживаютъ подготовительную стадію, а другіе уже прошли чрезъ всѣ стадіи своего развитія. Здѣсь мы находимъ колыбели, тамъ - могилы. И, кромѣ того, всюду видно безконечное разнообразіе въ проявленіи силъ природы, потому что жизнь на землѣ никоимъ образомъ нельзя считать образцомъ жизни за предѣлами земли. Возможно, что на другихъ планетахъ жизнь складывается въ формы, нисколько непохожія на то, что вы знаете у сѣбя на землѣ. Обитатели другихъ міровъ отличаются отъ васъ и фигурой и чувствами. Вообще они совсѣмъ другіе.

Астрономы проникнутъ въ тайники жизненной организаціи на этихъ планетахъ.

Придетъ пора, и придетъ скоро, потому что тебѣ суждено дожить до нея, когда это изученіе условій жизни въ разныхъ областяхъ мірового пространства будетъ главнымъ предметомъ изученія астрономіи и ея главной притягательной силой. Вмѣсто того, чтобы просто заниматься опредѣленіемъ разстоянія отъ земли, движенія и массы ближайшихъ планетъ, астрономы скоро узнаютъ ихъ физическое строеніе, ихъ географическій характеръ, царящія на нихъ климатическія и метеорологическія условія. Астрономы проникнутъ въ тайники жизненной организаціи на этихъ иланетахъ, будутъ вести споры относительно ихъ обитателей. Они узнаютъ, что Марсъ и Венера уже теперь населены разумными, мыслящимн существами, и что Юпитерь, напротивъ, находится еще въ первой подготовительной стадіи органическаго развитія, что Сатурнъ поставленъ въ условія, рѣзко отличающіяся отъ тѣхъ, при которыхъ начала развиваться жизнь на землѣ, но что въ то ж время Сатурнъ, никогда не бывъ въ положеніи земного шара, будетъ населенъ существами, и имѣющими ничего общаго съ обитателями земли. Новые методы изслѣдованія привѣдутъ къ знакомству съ физическимъ и химическимъ строеніемъ небесныхъ тѣлъ, къ распознанію окружающихъ ихъ атмосфѣръ. Болѣе совершенные инструменты позволятъ даже собрать непосредственныя, неоспоримыя доказательства сущѣствованія на планетахъ человѣчскаго населенія, и тогда обитатели земли серьезно займутся мыслью объ установленіи междупланетныхъ сношеній. Вотъ тотъ научный переворотъ, которымъ будетъ отмѣченъ конецъ XIX в., и разработкой котораго займется XX вѣкъ.

Въ восхищеніи слушалъ я слова небесной музы. Эти слова выставляли назначеніе астрономіи въ совершенно новомъ свѣтѣ и наполняли меня еще бóльшей жаждой любознательности. Передъ моими глазами развертывалась картина безчисленныхъ, несущихся въ безконечности міровъ, и я понялъ, что наука должна поставить себѣ цѣлью знакомить насъ со всѣми этими далекими областями вселенной, вводить насъ въ новые, дивные міры. Между тѣмъ прекрасная богиня продолжала:

- На долю астрономіи выпадетъ еще болѣе высокая миссія. Послѣ того, какъ она вамъ объяснитъ и докажетъ, что земля представляетъ собою лишь ничтожный клочокъ въ необъятномъ небесномъ отечествѣ , и что человѣкъ - гражданинъ этого отечества, она пойдетъ дальше. Открывъ планъ, по которому построена физическая вселенная, она покажетъ, что и весь духовный міръ основанъ на томъ же планѣ, что оба міра: и физическій и духовный, въ сущности составляютъ одинъ общій міръ, и что духъ властвуетъ надъ матеріей. Но то, что она сдѣлаетъ въ отношеніи пространства, она сдѣлаетъ и въ отношеніи времени. Послѣ того, какъ вы постигнете безконечность пространства во всемъ ея великомъ значенiи, когда вы познаете, что одни и тѣ же законы царятъ всюду, и что, благодаря имъ, вселенная едина, для васъ настанетъ пора узнать, что вѣка прошлаго и будущаго неразрывно связаны съ настоящимъ, и что мыслящія единицы, путемъ безпрестанно совершающихся и совершенствующихся преобразованій будутъ жить вѣчно. Вы узнаете, что въ міровомъ пространствѣ есть умы, стоящіе неизмѣримо выше величайшихъ умовъ среди обитателей земли, что во вселенной все движется къ высшему совершенству. Для васъ тогда станетъ ясно, что матеріальный міръ существуеть лишь для виду, и что сущность жизни заключается въ невѣдомой, невидимой и неосязаемой силѣ.

„Такимъ образомъ астрономія сдѣлается прежде всего и главнымъ образомъ руководящимъ началомъ философіи. Тѣ люди, которые будутъ выводить заключенія, не принимая во вниманіе данныя, добытыя астрономіей, будутъ проходить мимо истины. Но тѣ, которые будутъ послушны ея указаніямъ, которыя пойдутъ за ея свѣточемъ, -тѣ постепенно поднимутся до рѣшенія величайшихъ задачъ.

„Астрономическая философія сдѣлаетея религіей всѣхъ высшихъ умовъ,

„И тебѣ, - добавила она, - суждено дожить до этого двойного преобразованія науки. Прежде чѣмъ ты покинешь земную жизнь, та астрономическая наука, которой ты справедливо восхищаешься, будетъ совершенно обновлена какъ гю формѣ, такъ и по духу.

„Но это еще не все. Полное обновленіе древней науки принесло бы человѣчеству немного пользы, если бы тѣ возвышенныя знанія, которыя развиваютъ умъ и озаряютъ своимъ сіяніемъ душу, которыя поднимаютъ разумное существо надъ менѣе одаренными умами, если бъ эти знанія остались достояніемъ лишь узкаго кружка соціалистовъ-астрономовъ. Нѣтъ, и здѣсь произойдетъ перемѣна. Надо итти впередъ. Надо взять въ руки факелъ, усилить его пламя и нести его на площади, на оживленныя улицы, въ народныя собранія. Каждый имѣетъ право получить свою частицу свѣта. Каждый жаждетъ свѣта, особенно обездоленные, обойденные счастьемъ; они мыслятъ больше, они любознательнѣе въ то время, какъ пресыщѣнные часто не подозрѣваютъ своего невѣжества и чуть ли не гордятся имъ. Да, свѣтъ астрономіи должѣнъ пролиться надъ всемъ міромъ, онъ долженъ проникнуть до низшихъ слоевъ народныхъ массь, онъ долженъ озарить собой людскую совѣсть, оживить сердца. И именно въ этомъ будетъ заключаться лучшая её миссія; именно въ этомъ будетъ состоять ея главное благотворное вліяніе.

V.

Такъ говорила моя небесная спутница. Ея лицо было прекрасно, какъ день, ея глаза горѣли яркимъ блескомъ, ея голосъ былъ похожъ на божественную музыку. Я видѣлъ, какъ вокругъ насъ въ безпредѣльномъ пространствѣ носились міры, и я чувствовалъ, что природой управляетъ безконечная гармонія.

- Теперь мы возвратимся на землю, - сказала мнѣ Уранія и указала рукой въ томъ направленіи, въ которомъ скрылась наша


- Теперь мы возвратимся на землю, - сказала мнѣ Уранія и указала рукой въ томъ направленіи, въ которомъ скрылась наша солнечная система.

солнечная система. - Но прежде еще разъ внимательно оглядись вокругъ. Ты уже понялъ, что пространство безконечно; скоро ты поймешь, что и у времени нѣтъ предѣла.

Мы неслись мимо разныхъ созвѣздій по направленію къ нашей солнечной системѣ. И, дѣйствительно, скоро снова показалось наше солнце въ вид небольшой звѣздочки. Уранія обратилась ко мнѣ со словами: - На одно мгновенье я дамъ тебѣ возможность владѣть особымъ зрѣніемъ, если и не божественнымъ, то, по крайней мѣрѣ, ангельскимъ. Твоя душа будетъ чувствовать колебанія эѳира, составляющихъ сущность всякой жизни, и твоя душа узнаетъ, какъ исторія всякаго міра во вѣки вѣковъ руководится Богомъ. Видѣть - значитъ знать. Гляди!

Такъ же, какъ сильный микроскопъ показываетъ намъ муравья, величиною со слона; какъ при этомъ нашъ взоръ проникаетъ въ безконечно малыя частицы и для насъ дѣлается видимымъ то, что за секунду назадъ еще было невидимымъ, такъ, по повелѣнию небесной музы, мое зрѣніе вдругъ пріобрѣло неописуемую остроту и чуткость. Рядомъ съ нашимъ солнцемъ я различилъ въ пространствѣ землю, которую только что передъ этимъ не замѣчалъ.

Я узналъ нашъ земной шаръ, и чѣмъ дольше я на него глядѣлъ, тѣмъ болѣе увеличивался его размѣръ. Онъ казался величиною съ нашу луну, но продолжалъ расти въ моихь глазахъ. Скоро мнѣ удалось различить на землѣ общія географическія очертанія: снѣговое пятно сѣвернаго полюса, Европу и Азію, Атлантическій океанъ, моря Сѣверное и Средиземное. Чѣмъ больше я напрягалъ свое вниманiе, тѣмъ больше я видѣлъ. Подробности съ каждымъ мгновеніемъ выступали яснѣе. какъ будто я мѣнялъ слабыя микро-телескопическія стѣкла на болѣе сильныя. Я узналъ очертанія Франціи, но моя прекрасная родина казалась мнѣ окрашенной въ зеленый цвѣтъ, отъ Рейна до океана, и отъ Ламаншскаго канала до Средиземнаго моря, какъ будто она была покрыта сплошнымъ лѣсомъ. Однако мнѣ удавалось улавливать все больше и больше мельчайшихъ подробностей, такъ какъ уже легко можно было различить горные хребты Альпъ и Пиреней, рѣки Рейнъ, Рону, Луару.

- Обрати на эту картину все твое вниманіе, - сказала моя спутница.

При этихъ словахъ она приложила кончики своихъ тонкихъ пальчиковъ къ моему лбу, будто желая замагнетизировать мой мозгъ и сообщить моимъ чувствамъ способность еще болѣе тонкаго и остраго восприниманія.

Предо мной выступили еще новыя подробности картины, и я увидѣлъ Галлію во времена Юлія Цезаря. Это была эпоха освободительной войны, вызванной патріотизмомъ Версингеторія. Я глядѣлъ сверху на эти картины, какъ мы въ телескопъ разглядываемъ лунные ландшафты, или какъ воздухоплаватель смотритъ на землю изъ корзины воздушнаго шара. Однако я ясно видѣлъ Галлію, Арвернію съ крѣпостью Герговіей, горы Пюи-де Дома, потухшіе вулканы, озера и мысленно я легко представлялъ себѣ арену, на которой разыгрывались галльскія событія, тѣмъ болѣе, что частица этой арены развертывалась предо мной.

- Мы находимся такъ далеко отъ земли, - сказала Уранія, - что свѣтовымъ волнамъ для того, чтобы долетѣть сюда, необходимо время, прошедшее со временъ Юлія Цезаря. Здѣсь мы теперь воспринимаемъ свѣтовые лучи, которые отражались землей въ то врѣмя. Не слѣдуетъ забывать, что свѣтовыя волны въ міровомъ эѳирѳ распространяются со скоростью трехъ сотъ тысячъ километровъ въ секунду. Это огромная быстрота, но это все-таки нѳ мгновенно. Астрономы на землѳ, которые наблюдаютъ планеты, находящіяся на томъ разстояніи отъ земли, на которомъ находимся мы, видятъ эти планеты не въ томъ видѳ, въ которомъ он находятся въ данное время, а видятъ ихъ такими, какими онѳ были тогда, когда отъ нихъ исходили свѳтовые лучи, донесшіеся теперь до зѳмли. т.-е. восемнадцать вѳковъ тому назадъ.

Ни съ земли ни съ какой-либо другой точки во вселенной нельзя видѳть небесныя тѳла такими, каковы они въ дѳйствительности; они всегда видны лишь такими, каковы они были въ болѳе или менѳе отдаленномъ прошломъ. И чѳмъ дальше находится наблюдатель отъ планеты, тѳмъ въ болѳе далекомъ прошломъ онъ ее видитъ.

Вы при помощи своихъ телескоповъ тщательно наблюдаете звѳзды, которыя въ дѳйствительности уж давно не существуютъ. Не существуютъ даже многія и изъ тѳхъ звѳздъ, которыя вы наблюдаете простымъ глазомъ. Многія туманныя пятна, составъ которыхъ вы опредѳлили своими спектроскопами, уже сдѳлались солнцами. Многія изъ извѳстныхъ вамъ красныхъ звѳздъ теперь погасли и умерли: если бы вы къ нимъ приблизились, вы ихъ не увидѳли бы.

Свѳтъ, рожденный всѳми солнцами, наполняющими безпредѳльность, а также свѳтъ, отраженный въ пространство планетами, освѳщаемыми этими солнцами, этотъ свѳтъ несетъ въ безконечное небесное пространство фотографіи всѳхъ вѳковъ, всѳхъ дней, всѳхъ мгновеній. Глядя на звѳзду, вы видите, какъ она выглядѳла въ тотъ мигъ, когда отъ нея исходилъ воспринятый вами свѳтовой лучъ, точно такъ же, какъ ваше ухо воспринимаетъ звонъ колокола послѳ того, какъ этотъ звукъ родился, и черезъ тѳмъ большій промежутокъ времени, чѳмъ дальше слушающій находится отъ колокола.

Отсюда ясно, что исторія всѳхъ міровъ въ настоящее время носится въ пространствѳ, никогда не исчезая совершенно, и что все давно миновавшія событія неразрушимо живутъ и теперь въ лонѳ безконечиости.

Вселенная будетъ жить вѳчно. Земля умретъ въ свое время и превратится въ холодную могилу. Но въ безконечномъ простраиствѳ будутъ существовать другія солнца и другія земли, будутъ цвѳсти другія весны и свѳтиться другія улыбки, и всегда будетъ бить ключомъ жизнь въ безграничной и безконечной вселенной.

Послѳ небольшой паузы Уранія сказала:

- Я хотѳла тебѳ показать, что время вѳчно. Ты почувствовалъ безконечность пространства и постигъ величіе вселенной. Теперь твое небесное путешествіе окончено. Мы снова приближаемся къ землѳ и ты вернешься къ себѳ на родину. -



Я узналъ нашъ земной шаръ...

Что касается тебя, - добавила она, - то знай, что наука - единственный источникъ развитія и единственный путь къ совершенствованію; что знаніе человѳческаго сердца ведетъ къ добротѳ и снисходительности; никогда не будь ни бѳденъ ни богатъ, остерегайся какъ честолюбія, такъ и низкопоклонства; будь независимъ; независимость - самое рѳдкое благо и первое условіе счастья.

Уранія говорила мягко и ласково. Но возбужденіе, вызванное всѳми этими необычайными событіями, настолько потрясло мой мозгъ, что меня вдругъ охватила сильная дрожь. Холодная струя пробѳжала по всему моему тѳлу и я сразу проснулся. О! Мое дивное небесное путешествіе кончилось!

Я искалъ Уранію и не находилъ ея. Лунный свѳтъ, лившійся въ мое окно, какъ разъ озарилъ край занавѳски и мнѳ показалось, что тамъ неясно вырисовывается фигура моей небесной спутницы; но, увы, это былъ только лунный свѳтъ...



Когда я на слѳдующій день пришелъ въ обсерваторію, первой моей мыслью было подъ какимъ-нибудь предлогомъ поспѳшить въ кабинетъ директора, чтобы вновь увидѳть дорогую мнѳ музу, которая подарила меня такимъ дивнымъ сномъ.

Часы исчезли! - Вмѳсто нихъ на каминѳ красовался бѳлый мраморный бюстъ знаменитаго астронома.

Я бросилея на поиски. Подъ разными предлогами я побывалъ во всѳхъ комнатахъ директорскаго помѳщенія, но часовъ нигдѳ не оказалось.

Цѳлыми днями, недѳлями я искалъ свою музу, но все было напрасно. Я не только не нашелъ ее, но даже не узналъ, что съ ней сталось.

У меня былъ одинъ другъ, съ которымъ я привыкъ быть откровеннымъ. Онъ былъ одного возраста со мною, хотя его немного старила пробивавшаяся бородка. Онъ былъ тоже большой идеалистъ и, пожалуй, еще большій мечтатель, чѳмъ я. Къ тому же изъ всѳхъ работавшихъ въ то время въ обсерваторіи онъ былъ единственный человѳкъ, съ которымъ я близко сошелся. Съ нимъ я дѳлилъ и радость и горе. У насъ были тѳ же мысли, тѳ ж чувства, тотъ же вкусъ. Онъ отлично понималъ мое юношеское увлеченіе статуей и то, что я въ своей фантазіи оживилъ ее; онъ сочувствовалъ моему горю, когда я потерялъ свою милую Уранію какъ разъ въ тотъ моментъ, когда она захватила всѳ мои чувства. Онъ не разъ восхищался свѳтовыми эффектами на ея божественномъ лицѳ, мои чрезмѳрные восторги вызывали у него снисходительную улыбку старшаго брата. Иногда онъ слегка насмѳхался надъ моимъ поклоненіемъ статуеи называлъ меня „Камилломъ Пигмаліономъ" *). Но все-таки я скоро понялъ, что и онъ ее любитъ.

*) Есть сказаніе о томъ, будто въ гдубокой древности Пигмаліонъ, король острова Кипра, влюбился въ вырѳзанную имъ изъ слоновой кости статую дѳвушку, и что, по сго мольбамъ, боги оживили эту статую, послѳ чего онъ женился на ней.

Переводч.

Этотъ другъ, котораго, къ крайнему сожалѳнію, чрезь нѳсколько лѳтъ, въ полномъ расцвѳтѳ юношескихъ силъ, у меня отняла смерть, этотъ милый Георгъ Сперо, умный и благородный, въ то время занималъ должность личнаго секретаря директора. Свое глубоко и искреннее расположеніе ко мнѳ онъ доказалъ мнѳ при этомъ случаѳ совершенно неожиданнымъ и деликатнымъ знакомъ вниманія.

Дѳло въ томъ, что я, возвратясь какъ-то къ себѳ домой, къ моему безграничному удивленію, увидѳлъ дорогі мнѳ, зиаменитые часы прямо предо мною, на моемъ каминѳ.

Да, это была моя Уранія! Но какъ она сюда попала? Откуда? Какимъ образомъ?



Я проснулся... и сталъ искать Уранію... Мнѳ показалось, что у окна неясно вырисовывается фигура моей небесной спутницы, но, увы, это былъ только лунный свѳтъ.

Оказалось, что знаменитый астрономъ, открывшій планету Нептунъ, послалъ часы въ починку къ одному изъ лучшихъ парижскихъ часовщиковъ. Тотъ какъ разъ въ это время получилъ изъ Китая очень интересные, старинные астрономическіе часы, предложилъ ихъ нашему директору взамѳнъ Ураніи, и сдѳлка состоялась. Георгъ Сперо, которому были поручены пореговоры по этому поводу, купилъ у часовщика часы со статуей Ураніи, чтобы подарить ихъ мнѳ въ благодарность за данные ему мною уроки математики.

Съ какимъ восторгомъ я вновь увидѳлъ свою Уранію! Какъ я былъ счастливъ тѳмъ, что могъ опять любоваться ею! Съ тѳхъ поръ я никогда не разставался со статуей небесной музы. Въ часы, когда я производилъ свои наблюденія, она стояла предо мной и напоминала мнѳ рѳчь богини. Мнѳ казалось тогда, что она снова говоритъ о будущемъ назначеніи астрономіи и направляетъ мои юношескія научныя стремленія къ указанной ею цѳли. Съ тѳхъ поръ я испытывалъ болѳе страстные порывы, которые овладѳвали моими чувствами, безпокоили, захватывали меня всецѳло; но я никогда не забуду тѳхъ возвышенныхъ, идеальныхъ ощущеній, которыя во мнѳ вызвала муза звѳздъ. Я не забуду ни своего небеснаго путешествія, въ которомъ она меня сопровождала, ни тѳхъ неожиданныхъ горизонтовъ, которые тогда открылись для меня, ни тѳхъ истинъ, которыя она мнѳ повѳдала о безконечности вселенной. Наконецъ я буду вѳчно помнить то счастье, которое она мнѳ дала, поставивъ моей жизненной задачей спокойное изученіе природы и размышленіе надъ наукой.