Однажды ночью, часовъ такъ около двѣнадцати, mademoiselle Clairette, баронъ Зюнде и я ѣхали на тройкѣ. Куда и откуда мы ѣхали — положительно не могу ска­зать; дѣло, кажется, происходило на Крестовскомъ островѣ Во всякомъ случаѣ утверждать берусь лишь тотъ фактъ, что мы возвращались съ какого то обѣда, спѣшили на какой то ужинъ, и что кругомъ было много снѣга, сверкавшаго подъ лучами улыбавшейся и даже, какъ будто, показывавшей намъ языкъ луны.

Тройка лошадей неслась, а тройка людей несла въ это время всякiй вздорь, особенно, конечно, отли­чался на этомъ поприщѣ Зюнде. Онъ поставилъ, между прочимъ, нашей веселой собесѣдницѣ такой затруднительный вопросъ: если бы онъ, Зюнде, сорвалъ съ одной изъ нашихъ лошадей яблоко (лошади были сѣрыя въ яблокахъ) и предложилъ бы ей, Clai­rette, отдать это яблоко въ знакъ своего серьезнаго влеченiя одному изъ присутствуюшихъ мужчинъ, то кому бы она отдала предпочтенiе — барону Зюнде, мнѣ или... кучеру.

При такомъ вопросѣ Ciairette смутилась; впрочемъ смущалъ ее не столько пикантный вопросъ, сколько недостаточно твердое знанiе русскаго языка.

И вотъ, пока она недоумѣвающимъ взглядомъ по­сматривала на насъ, стараясь придать своему весе­лому, раскраснѣвшемуся отъ мороза личику сосредо­точенное выраженiе, произошло нѣчто совершенно изумительное.

На небѣ показалась светящаяся точка.

— „Tiens! une étoile filante!“ произнесла Ciairette, поднявъ носикъ кверху.

— „Надо пожелать чего нибудь, пока она еще не скрылась“, замѣтилъ я.

— „Désirer quelque chose?“

— „Oui, cherie! desire... moi“, съ чарующей улыбкой посовѣтовалъ баронъ Зюнде.

Между тѣмъ, свѣтящаяся точка къ нашему боль­шому изумленiю не исчезала, а наоборотъ станови­лась все больше и больше и, теряя постепенно свой блескъ, превращалась въ темную массу, летѣвшую по направленно къ намъ съ необычайной быстротой.

— „Sapristi! qu'est-ce donc?“ съ изумленiемъ про­шептала Clairette.

Мы промолчали, сами не отдавая себѣ отчета въ происходящемъ. А темная масса все росла и росла, придвигалась къ намъ все ближе и ближе и, наконецъ со свистомъ грохнулась въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дороги въ снѣгъ и зашипѣла. Ямщикъ только что замѣтившiй таинственный предметъ сразу осадилъ лошадей и испуганно прошепталъ: „съ нами крест­ная сила!“

Мы переглянулись и, движимые всѣ трое одной и той же мыслью, выскочили изъ саней.

— „Allons voir“, прошептала Clairette.

Мы молча кивнули головой въ знакъ согласiя и храбро зашагали по снѣгу.

— „Смотри, укуситъ еще чего добраго!“ предупре­дительно замѣтилъ Зюнде, когда мы подошли почти вплотную къ темной массѣ, лежавшей чернымъ пятномъ на сверкающей бѣлизнѣ снѣга и встрѣчавшей насъ непрiязненнымъ шипѣньемъ.

— „Фу! какой скверный запахъ! не то сѣрой воняетъ, не то порохомъ“, отозвался я.

Было слишкомъ темно, чтобъ разглядѣть таин­ственную массу. Нужно было „свѣту! побольше свѣту“, какъ говорилъ покойникъ Гете. Зюнде крикнулъ ям­щику достать свѣчу изъ фонаря тройки.

Ямщикъ, испуганно слѣдившiй за нашими движенiями и крайне недовѣрчиво относившiйся къ пред­мету нашего любопытства началъ отнѣкиваться, осно­вываясь на томъ, что „нельзя молъ оставлять лоша­дей безъ присмотра“.

Тогда я самъ вернулся къ экипажу, вынулъ свечу и, защищая пламя рукою, пошелъ обратно на мѣсто происшѣствiя.

Пламя извивалось, замирало, стеаринъ капалъ мнѣ на руки и на шубу, но, тѣмъ не менѣе, намъ коекакъ удалось разсмотрѣть то, что насъ интересовало. Кстати и луна благосклонно приняла участiе въ нашихъ занятiяхъ, озаривъ насъ своимъ бѣлесоватымъ свѣтомъ.

Предъ нами лежала большая черная глыба съ не­правильной поверхностью и съ болѣе или менѣе пра­вильными очертаниями овала: издавая сильный сѣр­ный запахъ, она все еще продолжала шипѣть, хотя и слабѣе, чѣмъ въ первый моментъ своего паденiя. Кругомъ нея снѣгъ стаялъ и небольшими ручейками грязноватой воды орошалъ наши галоши.

Зюнде, оказавшийся смѣлѣе насъ всѣхъ, решился ткнуть концемъ палки грязную массу: масса оказа­лась совершенно твердой и притомъ положительно неодушевленной.

— „Беремъ этотъ машинъ домой avec nous“:, рас­храбрилась Clairette, любившая иногда блеснуть сво­ими крайне неудовлетворительными свѣдѣнiями по рус­скому языку.

— „Tu es folle, ma chére!“ возмутился я: „куда же мы положимъ такую громаду? да и вѣситъ то она, навѣрно изрядно“.

Черный предметъ былъ дѣйствительно порядочныхъ размѣровъ, около сажени въ длину и аршина два въ ширину.

Пришлось отказаться отъ проекта везти на буксирѣ нашу находку. Тогда я предложилъ моимъ спутникамъ спокойно продолжать нашу partie de plaisir, а завтра приѣхать на это мѣсто со всѣми не­обходимыми принадлежностями, какъ-то: топоры, ломы, веревки, и т. п.

Предложенiе мое было принято, и мы, къ величайшей радости ямщика, водрузились обратно въ тройку и поехали... не помню куда.

На слѣдующiй день, въ три часа дня, Glairette, Зюнде, я и старый князь Уржумскiй, котораго мы застали у Clairette, заѣхавъ за ней — прибыли къ мѣсту происшествiя въ сопровожденiи двухъ рабочихъ.

Paбoчie начали было уже обвязывать черную массу веревками, какъ вдругъ барону Зюнде пришла по истинѣ генiальная мысль.

— Позвольте!“ вскричалъ онъ: „не лучше ли сначала изслѣдовать, что это за штука, прежде чѣмъ обременять себя такой тяжелой ношей?

— „Изслѣдовать? какъ изслѣдовать?“

„Да очень просто: раздробить эту глыбу при помощи ломовъ и посмотрѣть нѣтъ ли въ ней чего нибудь интереснаго“

„Разъ, что она упала съ неба, значитъ это не что иное какъ аэролитъ“, важно и притомъ весьма ре­зонно изрекъ князь Уржумскiй.

„Совершенно вѣрно! и какъ это намъ раньше въ голову не пришло! закричалъ Зюнде: ура! виватъ! Уржумскiй, ты — генiй!“ и, обращаясь къ рабочимъ, добавилъ: „ломай эту штуку, братцы“.

„Братцы“ пустили въ ходъ ломы; осколки каме­нистой массы посыпались градомъ. Оказалось, что верхнiй черный слой былъ очень тонокъ — не болѣе милиметра, — изломъ сѣроватаго цвѣта и зернистый.

Лица присутствуюшихъ изобразили разочарованiе.

— Самый обыкновенный аэролитъ! недовольнымъ тономъ замѣтилъ Уржумскiй.

- „За то какой большой!“ утѣшилъ я,

Работа шла успѣшно: аэролитъ оказался каменистый и не слишкомъ твердый.

Вдругъ одинъ изъ ломовъ, вонзенный сильной ру­кой рабочаго, застрялъ, издавъ предварительно звукъ удара металла о металлъ.

Всѣ насторожили уши.

Изъ внутри глыбы послышался пискъ.

„Вы слышали? тамъ кто-то визжитъ! что за чертъ!“ произнесъ Зюнде.

Paбoчie перекрестились и отказались продолжать работу. Пришлось пообещать имъ крупный „на-чаекъ“. Какъ извѣстно, такое обѣщанiе магически дѣйствуетъ на русскаго человека. Работа опять закипѣла.

Кончилось дѣло тѣмъ, что каменистая масса была разломана, и нашимъ глазамъ представился большой металлическiй цилиндръ, герметически закупоренный со всѣхъ сторонъ; въ верхней части его оказалась дыра — слѣдъ лома — черезъ которую слышалось какое-то ворчанiе.

Всѣхъ присутствующихъ охватила какая-то робость; переминались съ ноги-на-ногу, молчали и растерянно смотрѣли другъ на друга.

— Il у а qulequ'un dans cette machne“, произнесла Clairette.

Ея голосъ подбодрилъ насъ: мы приблизились къ цилиндру и начали его постукивать. Внутри что-то закопошилось и начало издавать жалобно-молящiе звуки.

Наконецъ, Зюнде рѣшился принять энергичныя мѣры для изслѣдованiя тайны: онъ взялъ изъ рукъ рабочаго топоръ и осторожно вырѣзалъ дно цилиндра. Жалобныя звуки приняли веселый характеръ. Поло­жительно, цилиндръ заключалъ въ себѣ живое суще­ство, которое необходимо было выпустить на сво­боду. Прибѣгли опять къ топору; металлическая оболочка была разрезана, и... и... и нашимъ взглядамъ представился человѣкъ, или почти что человѣкъ.

Представьте себѣ десяти-лѣтняго мальчика, ростомъ съ здоровеннаго мужчину во цвѣтѣ лѣтъ съ руками длинными до колѣнъ, ртомъ на мѣстѣ носа и носомъ на мѣстѣ рта. Одѣтъ этотъ странный субъектъ былъ въ какую-то холщевую рубашку съ небольшимъ вырѣзомъ на груди. Цвѣтъ его кожи былъ зеленовато-бронзовый, въ родѣ того, какъ Поссартъ гримируется въ роли Мефистофеля.

— „Miséricorde qu'il est laid!“ воскликнула Clairette.

„Д-да!“ промычалъ Зюнде: „ты-бы и поцѣловать его не могла! У него носъ чертъ знаетъ гдѣ“.

Paбoчie, между тѣмъ, побросавъ инструменты, пу­стились бѣгомъ бѣжать, до того страшное впечатлѣнiе произвелъ на нихъ нашъ внезапный гость.

Наступило мучительное молчанiе.

Странное существо приподнялось на рукахъ, изу­мленно обвело взглядомъ всѣхъ присутствующихъ, потомъ встало на ноги, бросило безпокойный взглядъ на свой туалетъ и направилось прямо къ Clairette, которая, при его приближенiи, завизжала отъ страха и спряталась за мою спину.

„Существо“ засмѣялось смѣхомъ похожимъ на хрюканье поросенка и отчетливо произнесло:

— „Good morning!“

— „Un anglais!“ вскричала Clairette, внезапно взыгравшись духомъ, и храбро протянула руку незнакомцу.

Они обмѣнялись shake hands'омъ. Тогда и мы, трое мужчинъ, послѣдовали примѣру нашей дамы. „Существо“ говорило по-английски и между нами тотчасъ-же завязался на этомъ языкѣ разговоръ.

— „Гдѣ я?“

— „На островахъ“.

— „Островахъ? какихъ островахъ?“

— „Петербургскихъ“.

— „А что такое Петербургъ?“

— „Столица Россiи“.

— „А что такое Россiя?“

— „Mais c'est un idiot!“ неудержалась Clairette, слыша наивные вопросы „существа“.

— Получивъ объясненiе, что такое Россiя и Европа, „существо“ произнесло:

— „Это все Англiя“.

— „Какъ Англiя?“ ? изумился Зюнде, говорившiй отъ лица всехъ насъ: „и какимъ образомъ вы знаете, что существуетъ Англiя, когда вамъ незнакома Россiя и даже Европа. Да, наконецъ, откуда вы сами взялись?“

— „Я родомъ изъ города Swinstown королевства Kikimorland“.

— „Что такое? да вы не изъ сумасшедшаго-ли дома?“

„Существо“ обидѣлось при такомъ вопросе и пред­ложило барону боксъ. Мы поторопились успокоить его и разговоръ продолжался.

— „Мы, вѣроятно, съ разныхъ планетъ? это какая планета?“

— „Земля“

— „Ну такъ и есть, такъ и есть! All right! а моя планета — какъ вы, земные обитатели, называете ее Марсъ“.

„Обитатель планеты Марсъ!“ изумленно повторили мы хоромъ: „да какъ вы сюда попали?“

„Очень просто, не помню сколько времени тому назадъ — я потерялъ сознанiе о времени — я заболѣлъ, и болѣзнь моя кончилась тѣмъ, что я впалъ въ летаргическiй сонъ. У насъ на Марсѣ, существуютъ особенные люди, которыхъ называютъ докторами. Когда человѣкъ заболѣваетъ, то къ нему пригла­шается такой докторъ. То же было и со мной: ко мнѣ призвали доктора, онъ осмотрѣлъ меня и рѣшилъ, что я умеръ... у васъ на землѣ, надѣюсь, нѣт докторовъ?

— „О, и сколько еще!“

— „И они у васъ тоже хоронятъ заживо? „Сколько угодно!“

— „Это не хорошо! Ну, такъ вотъ: когда докторъ сказалъ, что я умеръ, меня положили въ гробъ — вотъ этотъ металлическiй цилиндръ, изъ котораго вы меня вынули — и похоронили. Такъ я пролежалъ два дня приблизительно; на третiй день я почувствовалъ, что куда-то лечу вмѣстѣ съ моей могилой... Вотъ и все. Затѣмъ я очутился на Землѣ, у васъ“.

— „Понялъ, понялъ все!“ вскричалъ Зюйде: „вѣ­роятно, васъ похоронили въ такомъ кускѣ почвы, ко­торому предстояло, отдѣлившись отъ вашей планеты, стать аэролитомъ и прилетѣть такимъ образомъ на Землю“.

— „Yes, yes!“ обрадовался „марсовецъ“ и, ставъ вдругъ снова серьезнымъ, отвѣсилъ намъ поклонъ и торжественно провозгласилъ.

— „My name is Criks“.

Тогда мы, въ свою очередь, поспѣшили ему отре­комендоваться, а покончивъ съ оффицiальнымъ представленiемъ, полюбопытствовали узнать откуда господинъ Криксъ набрался свѣдѣнiй по англiйскому языку.

— „О, это цѣлая исторiя!“ отвѣтилъ онъ: „англiйскiй языкъ у насъ считается интернацiональнымъ. Узнали же мы, обитатели Марса, его такимъ обра­зомъ. Много, много лѣтъ тому назадъ къ намъ на планету свалился съ неба странный предметъ — воз­душный шаръ, какъ мы потомъ узнали: въ нижней части этого предмета находилась большая корзина, а въ этой корзинѣ лежалъ въ безсознательномъ состоянiи — „почти человѣкъ“. Вы понимаете, что для насъ, обитателей; Марса, вы, обитатели Земли кажетесь только „почти“ людьми. Привели мы этого человѣка въ чувство, и, вообразите, какъ только онъ очнулся, то вытащилъ изъ своей корзины длинную жердь съ прикрѣпленнымъ на ней четыреугольнымъ кускомъ красной матерiи, воткнулъ эту жердь въ почву и важно заявилъ: „Эта страна объявляется англiйской колонiей. Hip, nip, hurrah!“ Затѣмъ онъ поселился у насъ и обучилъ насъ английскому языку, боксу, крокету, а также пить виски и ѣсть кровавое мясо. Политической роли у насъ онъ не игралъ, хотя и страстно добивался оной: мы не рѣшались довѣ­рить наши государственные интересы человѣку, у котораго носъ былъ на мѣсто рта, а ротъ на мѣстѣ носа“

— „То есть, какъ это — ротъ на мѣстѣ?“, изу­мился Уржумскiй.

— „Ну, да! такъ, какъ у васъ! строенiе вашего лица несогласно съ принципами нашей анатомiи“, пояснилъ г-нъ Криксъ: ,,Однако мнѣ холодно“.

Мы сейчасъ же укутали нашего новаго знакомаго въ плэдъ, усадили въ тройку и повезли въ городъ. На пути мы рѣшили, что г. Криксъ поселится у меня, такъ какъ никто изъ остальныхъ участниковъ нашей поѣздки не могъ этого сдѣлать: Уржумскiй — по семейнымъ обстоятельствамъ, а Зюнде — по служебнымъ. Впрочемъ, мнѣ пришлось немного побороться съ Clairette изъ-за моего квартиранта. Коварная жен­щина хотѣла его приютить у себя, мотивируя свое желанiе тѣмъ, что ей надоѣла ,,земная любовь“.

Въ концѣ концовъ г-нъ Криксъ былъ доставленъ ко мнѣ на квартиру, гдѣ я ему и отвелъ особую комнату. Онъ моментально завалился спать, утомленный, вѣроятно, своимъ оригинальнымъ путешествiемъ и, заявивъ мнѣ предварительно, что у нихъ на Mapcѣ сутки продолжаются тридцать семь съ половиной часовъ и что, молъ, сихъ ради причинъ, онъ менѣе двѣнадцати часовъ никогда не спить.

Въ виду такого заявленiя я оставилъ его въ покоѣ и даже собственноручно изгналъ семнадцать репортеровъ и прочихъ ученыхъ, явившихся ко мнѣ за подтвержденiемъ потрясшаго городъ извѣстiя о пребыванiи у меня на дому обитателя планеты Марсъ.

Подъ вечеръ и я отдался въ объятiя Морфея, лелѣя сладкiя мечты о томъ, какъ я буду экзибировать моего жильца и какъ, тѣмъ самымъ, прославлю самого себя...

Увы и ахъ! мечтамъ моимъ не суждено было сбыться!

Когда я проснулся на слѣдующее утро и вошелъ на цыпочкахъ, боясь встревожить драгоцѣнный сонъ, въ комнату г. Крикса, я усмотрѣлъ — пустоту, или, вѣрнѣе, въ замѣнъ „марсовца“ я узрѣлъ исписанный и пришпиленный къ подушкѣ клочекъ бумаги. Мо­жете себѣ представить, съ какимъ лихорадочнымъ нетерпѣнiемъ я набросился на эту записку.

— „Жалкая земная тварь!“ значилось въ оной на чистѣйшемъ английскомъ языкѣ: ,,мнѣ съ перваго же дня ваша планета показалась на столько ничтожной, что я поспѣшилъ уѣхать во свояси. Какой путь я избралъ — не скажу, дабы вы, дураки (такъ таки и было написано дураки — fools) не повадились шататься къ намъ. Но, дабы вознаградить тебя за представлен­ное мне на эту ночь гостеприимство, я обѣщаю тебѣ ежемѣсячно писать письма съ описанiемъ нашего житья-бытья. Какимъ образомъ эти письма будутъ тебѣ доставляться — этого я тебѣ тоже не скажу, иначе еще, пожалуй, ты вздумаешь мнѣ отвѣчать, а глупостей твоихъ читать я ненамѣренъ. Итакъ, про­щай. Жди отъ меня на дняхъ письма. Ущипни за меня единственную земную женщину, съ которой я успѣлъ познакомиться. Сморкаюсь въ твой платокъ (такъ принято у насъ на Марсѣ заканчивать письма).

Твой Криксъ“.

Прочтя это выразительное посланiе, я снова взыг­рался духомъ: у меня будетъ корреспондентъ на Марсе! ого-го-го!! До этого еще ни одна, даже аме­риканская газета, не доходила.

Если Криксъ не надуетъ, обещаю, господа, пе­чатать переводы его писемъ въ нашемъ журналѣ.

В. Барятинскiй.