ТОЧКА ОТСЧЕТА
В. А. СУВОРОВ
Из записок кинооператора

  • Это сейчас на космодром летают довольно свободно. А когда мы начинали съемки, там работал ограниченный круг людей. Для создания фильмов по космической тематике на студии научно-популярных фильмов была сформирована спецкиногруппа. В ее основной состав входили: режиссер Г. М. Косенко, операторы А. М. Филиппов и я. Директором группы был назначен Ю. В. Куприянов, а звукооператором сначала Б. М. Кокин, а затем Н. Л. Аипов. В качестве ассистентов нам прикрепили М. Г. Бесчетнова, Ю. И. Панкратова и Н. Л. Долгову. Потом состав нашей группы незначительно менялся. Мало менялся и состав наших ассистентов, помимо упоминавшихся ранее в последующие годы с нами работали Гена Анохин, Толя Полуэктов и Олег Тулушев.
  • Получили долгожданное «добро» на съемки. Основные камеры у нас всегда на ходу — это мои «Родина» № 88 и «Конвас-автомат» № 0627. У Саши Филиппова «Аскания-Зет». У Миши Бесчетнова «Конвас». Все эти камеры давно проверены, отлажены и готовы к работе.
  • Космодром Байконур, расположенный в казахской степи. Только что остановились винты самолета. В ушах звенит от многочасового гудения двигателей. Подкатили трап. Пассажиры вскочили со своих мест и, потягиваясь и разминая затекшие от долгого сидения ноги, потянулись к выходу.
  • — Куда?! Куда?! Сидеть на местах! Аэроплан уроните! — привычно прокричал бортмеханик, выскакивая, чтобы поставить хвостовую подпорку.
  • Пассажиры ушли. Теперь очередь за нами. Один за другим вылезают на солнышко члены нашей немногочисленной группы.
  • На аэродроме космодрома нас ждал автобус. Этот автобус — наш рабочий кабинет. Здесь есть стол, два кресла, маленький шкаф, умывальник, тумбочка и печка — наша спасительница в зимнюю стужу и бураны, она же наша мучительница, ибо смертельно дымит. Всю самую ценную аппаратуру мы ставим вперед (так на ней меньше сказывается тряска), и когда размещаем все, то оказывается, что места для нас не хватает. С трудом втискиваемся кто куда: кто-то примостился на тумбочке, кто-то на аппаратуре, уложенной на диван, три человека влезли на стол, а выше голов пышным букетом торчат наши ноги.
  • За окнами автобуса плывет степь, степь без конца и края. Вот последний подъем, и с вершины плоского невысокого холма видна убегающая за горизонт дорога, а у самого горизонта домики городка космодрома. Я как-то спросил молодого инженера-конструктора:
  • — Скажи, как выбирают место для космодромов?
  • — По максимальной совокупности неудобств,— ответил он.— Нужно найти такое место, куда, во-первых, нелегко было бы добраться любым видом транспорта, начиная с самого современного и кончая таким архаичным, как ишак или верблюд. Но этого мало. Надо, чтобы местность была бы пустынной. Чтобы не было воды и ее привозили бы в цистернах. Обязательное условие — это песок! Причем песка должно быть много, очень много. И если подует ветер, то этот песок должен висеть в воздухе, так, чтобы в трех шагах ничего не было бы видно. Желательно, чтобы он попадался в борще и котлетах. Это для того, чтобы ты помнил, что дома тебя ждет жена с вкусным обедом. Если ты нашел такое место, значит, оно подходит для строительства космодрома.
  • В этом шутливом диалоге, который мы вели с будущим космонавтом Вадимом Волковым (Владислав Волков в кругу друзей предпочитал, чтобы его звали Вадимом.— В. С.), а тогда рядовым инженером-конструктором, была доля правды и смысла. Местность у космодрома должна быть пустынной, чтобы падающие на землю ступени ракет не причинили вреда. Вот и американские космодромы находятся рядом с океаном, а французские в Сахаре.
  • — Так что будь доволен, что мы находимся не на Камчатке,— добавил Вадим.

    Мы будем жить в бараке № 2. Барак стандартный — длинное приземистое здание с одним входом посередине. Длинный, во все здание, коридор. По обе стороны коридора ряды дверей. Меблировка спартанская: стол, четыре тумбочки, четыре металлические кровати, три-четыре стула. На стене репродуктор трансляционной сети.

  • Получили от коменданта ключи, заносим свои чемоданы и едем разгружать аппаратуру в МИК — монтажно-испытательный корпус.
  • Все работы по испытаниям и стыковкам ведутся здесь. Вокруг масса пультов с разноцветными огоньками, десятки выключателей, ручек, тумблеров, кранов. Пульты стационарные, пульты передвижные, осциллографы. Много пневматики. Просторно. Пока еще просторно. В одном из боковых приделов нам выделили небольшую комнату, в нее мы и заносим аппаратуру. Светотехники ставят осветительные приборы прямо в угол МИКа. После дороги они в чистом помещении выглядят страшно. Даю команду помыть их. Наша комната забита аппаратурой до потолка. Чтобы что-либо достать или найти, придется ворочать все. Ничего, в тесноте, да не в обиде. Закрываем дверь на ключ. Пломбируем ее и сдаем под охрану. Отныне вход сюда посторонним воспрещен!
  • Такого мы еще не видели! Мы осматриваем стартовую позицию (СП). Она впечатляет, впрочем, как и все здесь. Громадный котлован со стартовым лотком. Над ним на слоновьих железобетонных ногах стартовое устройство. Оно обнесено, отгорожено от пропасти котлована металлической решеткой. Упадешь вниз — «скорую» можно не вызывать. Склоны котлована выложены массивными бетонными плитами. Под «козырьком» лоток из металлических плит, здесь будет свирепствовать раскаленная струя газов от двигателей ракеты. Еще бы, двадцать миллионов лошадиных сил! На стартовом устройстве, стиснутая ажурными фермами обслуживания, стоит технологическая ракета, на ней тренируется в отработке операций стартовый расчет. Она поднята с установщика и стоит вертикально. По краям стоят две вышки с площадками для прожекторов наверху. Они совсем такие же, как и на любом железнодорожном узле. Лезу туда один, я помоложе Гриши и Саши. Нервишки в порядке, силенка есть, и на здоровье не жалуюсь. Надо же кому-то посмотреть, что можно снять оттуда, что видно вокруг и что надо сделать, чтобы поставить туда выносные камеры. Лезу. Лестница отвесная, без перил и ограждений. Только не смотреть вниз! Вышка высокая, метров шестьдесят — семьдесят. Чуть-чуть дрожат от напряжения пальцы. Страховочного пояса, чтобы зацепиться для отдыха, нет. Лезу-то пустой, без аппаратуры. Выше и выше. Отдыхаю, прильнув к лестнице. Затем шаг, еще шаг. Вот и верхняя площадка, вползаю туда. Под ногами только редкая решетка из металлических прутьев. Ого-го! Если со старта не стоит падать в котлован, то отсюда и подавно! Вышку заметно покачивает. До поверхности «козырька» метров шестьдесят, да в котлован столько же!
  • А красотища-то! Здесь обязательно будем ставить выносные камеры. Только вот на какую из них? По солнцу, да и люк на ракете смотрит сюда, видимо, на эту. Надо уточнить, вдруг ракета по оси не в стартовом положении и люк при старте будет в другой стороне? Поставить надо «АКС-1» и «АКС-2» с пружиной и с моторным приводом. С наружными увеличенными кассетами нельзя — близко, сдует газовой струей, а бокс сюда тянуть тяжело, и так придется тащить два пудовых аккумулятора. Запаса пленки в камерах хватит, если не ставить больше сорока восьми кадров в секунду. Интересно, за сколько времени ракета пройдет по кадру? Время съемки утроить на прохождение хвоста, на тени. Тени, тени... Камеры включать поточней, без лишнего захлеста. Если время старта, положение ракеты и вышки совпадут, в кадре может появиться тень от ракеты. Профиль у ракеты интересный, тень должна быть красивой. Все уточнить, И какому богу молиться, чтобы все совпало? Да, еще обязательно моторный и пружинный привод: если кабель и перебьет, пружина сработает. Оптику 35 и 50, чтобы были варианты. И обе камеры на люк — вдруг катапультирование...
  • Спустившись вниз, я немедленно получил заслуженный нагоняй от Гриши за нарушение техники безопасности. Клятвенно заверяю, что в следующий раз... И опять несколько обходов вокруг старта и котлована. Слазили и в котлован. Можно составлять схему выносных. Расстояния между намеченными точками промерены, записано, что и на какой точке надо сделать, а сделать надо много: врыть тавровые балки вместо штативов, сварить вышки-угольники, тоже для камер,— их, не врывая в землю, можно будет ставить в любой, достаточно удаленной от старта точке. Кое-где надо будет приварить угольники и площадки. Вырыть траншею для кабеля, соединяющего эти точки.
  • В хлопотах незаметно прошло несколько дней. Мы нарочно приехали в Байконур пораньше, чтобы получше осмотреться и подготовить к работе выносные камеры и кабельную сеть к ним. Достали и распаяли недостающий кабель. Поставили на него стандартные разъемы типа ШР. Весь кабель у нас теперь во вполне транспортабельных кусках, по 100-200 метров каждый. За это время врыли тавровые балки для установки близрасположенных от носителя камер. Королевцы помогли сварить высокие переносные треноги и кое-где приварили угольники и площадки. Приварили угольники и на прожекторных вышках, протянули и закрепили кабель для камер. На лицах видны только белки глаз и зубы! Пылища! Грунт оказался неподатливым. В ход пошли ломы и кирки. Траншеи, слава богу, нужны неглубокие.
  • Наконец весь кабель уложен в траншеи и засыпан землей. Сделаны выводы ко всем съемочным точкам, установлены промежуточные реле и аккумуляторы, чтобы на дальних точках не садилось напряжение. Кабеля уложили почти три километра, так что пришлось попотеть. Все выносные камеры поставлены на свои точки. Сейчас будут делать пробные включения для проверки всей кабельной сети. У каждой камеры (они пока без пленки) стоит человек и слушает, пойдет ли она. Поднимаю руку над головой: «Внимание!» — и тут же включаю все камеры. Считаю секунды: раз, и два, и три, и четыре, и пять. Стоп, камеры! Поднятые руки показывают мне, что все в порядке, камера шла. А что там? Ага, все камеры сработали, а одна не пошла. Хватаем сумку с инструментами и тестером и бегом по линии. Промеряем напряжение в сети, подтягиваем разъемы, осматриваем крепления вводов в аккумуляторы и контакты реле. Порядок! Порядок! Порядок! Даем напряжение, не идет, проклятая. Снова по линии. Как здесь? А здесь? А тут не слабовато? Да нет, хорошо! А это куда? Правильно, все правильно! Включай! Не идет! Взмыленные, бегаем мы с Панкратовым вдоль всей цепи. Во время очередной пробежки нам попадается наш директор Юрий Владимирович, свеженький, отдохнувший, волосы еще влажные, сразу видно, что человек прямо из душа. «Ну, как дела?» — только и успел он спросить с участием в голосе. И тут я ему объяснил, что обо всем этом думаю — и о камере, и о линии, об аккумуляторах и особенно о реле. Сейчас не помню, что я говорил, но, видимо, в выражениях не стеснялся, так как вроде бы кругом никого посторонних не было. А из-за спины вдруг спокойный такой голос:
  • — Молодой человек! Зачем же так фигурально?!
  • Оборачиваюсь. Мать моя мамочка — Сергей Павлович! Он, оказывается, давно наблюдал за суматохой у нас. Хорошо еще, что я раньше обернулся, а то бы и ему попало, а я бы с треском вылетел с площадки и долго шел бы по шпалам домой...
  • Вот так первое личное свидание! Запал сразу угас. Пока я пытаюсь найти выход из создавшейся щекотливой ситуации, Королев протягивает руку помощи.
  • — Это так важно? Подумаешь, один аппарат не работает! Вон их сколько понаставили!
  • Спокойно объясняю, что так надо, что иначе не привыкли. Рассказываю, как однажды поставили около двадцати пяти камер, а нашли то, что нужно, всего на пяти кадриках одного плана. Поэтому, раз точка выбрана, камера поставлена, она должна работать. Королев хмыкнул и ушел, почему-то довольный. Видимо, чем-то я ему понравился, и в дальнейшем он относился ко мне более чем хорошо.

    Около ракеты ни души. Сейчас, когда она освобождена от ферм обслуживания, видишь, насколько ее формы стремительны, изящны и совершенны. Не торопясь, еще раз, пока есть время, проверяем установку фокуса и диафрагмы. Раздался второй звонок. До старта пять минут. Совсем как в театре. Когда же зазвонят в третий раз, это будет означать, что до старта осталась одна минута. Дальше секунды отсчитываем сами. Даже по минутной готовности включать киноаппараты еще рано. Особенно выносные. В них запас пленки поменьше, всего 30-60 метров, а скорость протяжки выше 48-100 кадров в секунду. Это значит, что в них за одну секунду проходит метр-два пленки, и если камеры включить сейчас, то к моменту старта они весь запас пленки израсходуют. Поэтому после объявления минутной готовности прочь летят папиросы и сигареты и оканчиваются все разговоры. Все внимание на ракету! Вот прекратил парить клапан. Пошел наддув. Слышны глухие хлопки — это сработали пиропатроны. Слежу за ракетой и одновременно ухитряюсь видеть секундную стрелку хронометра, надо уловить момент для включения первой группы выносных, снимающих отброс большой кабель-мачты. Здесь, кроме интуиции, ничто не поможет, разве только включение наших камер в систему автоматики ракеты, но кто же на это пойдет? Помогает реле времени, заложенное в каждом из нас.

  • — Первая! — командую я Ильичеву (подразумевается первая группа камер).
  • — Есть первая! — отвечает он.
  • С глухим стуком отваливается большая мачта.
  • — Стоп, первая!
  • — Есть, стоп!
  • А кругом тишина. Даже ракета притихла. Но это — затишье перед бурей. И в такие моменты особенно остро и много видишь. Ворона села на вершину ракеты. Сидит и ничего не знает. Что же с ней будет, когда ракета пойдет? Волнуемся? Конечно, волнуемся! Тик-так! Тик-так! И не поймешь, что тикает, часы или сердце. Как-то странно, боком, как гонимый ветром лист, ворона улетает. Пора! Все замерли, прильнув к визирам. Кажется, замерло и сердце.
  • — Камеры! — заработали моторы всех киноаппаратов. В визире камеры ракета.
  • Теперь для нас ничего не существует, кроме сероватого прямоугольника визира, в котором по центру, занимая собой весь кадр, стоит ракета. Отошла маленькая кабель-мачта. Ракета на бортовом питании. И тотчас же мелькнул красноватый отблеск. В кадре водопады пламени, нет, море огня. И все это красочное великолепие сопровождается оглушительным ревом работающих двигателей ракеты. Рев двигателей в 20 миллионов сил буквально придавливает нас к земле. В визире на огненных столбах, вырывающихся из сопел двигателей, ракета плавно поднимается вверх, все ускоряя и ускоряя свой полет. Гигантский водопад пламени оканчивается тонким полупрозрачным языком, который быстро-быстро трепещет. Рев двигателей постепенно уменьшается, теперь похоже, что кто-то рвет вблизи огромное полотнище. Ракета идет все быстрей, она прорезала легкие облака и силой газовой струи пробила в белом облаке дырку — окно, в котором видно голубое небо. Еще немного, и за яркой точкой работающих двигателей появился белый инверсионный след. Мгновение, и он оборвался, а яркая точка упрямо движется все дальше и дальше, медленно тускнея и почти сливаясь с серым полем матового стекла визира. Звук совсем исчез. Слышен только шум работающего мотора камеры. До боли напрягаю глаза, панораму веду больше по интуиции, потому что ракеты не видно, но вот в кадре опять что-то сверкнуло! Разделение! В небе появился какой-то светящийся крест. Веду панораму еще несколько секунд и выключаю камеру. Ракету еще чуть слышно — понемногу затихает шум продолжающих работать двигателей. Только сейчас сказывается напряжение, и чувствуешь, как ты устал. Съемка всей панорамы длилась всего 240 секунд, и эти 240 мгновений выжали тебя, как лимон.

    30 декабря 1960 года. Байконур. Сидим на аэродроме. Настроение собачье — завтра Новый год, а мы застряли. Пока собрали аппаратуру, пока сдали материал для отправки в проявку, в Москву ушел последний самолет. Мы видели, как он взлетел. Осталась еще машина Сергея Павловича — «Ил-14», но никто не знает, куда и когда он летит и сколько с ним человек. Все оставшиеся разъехались по гостиницам. Мои ребята порывались тоже, но я их притормозил и, конечно, проинструктировал, чтобы, когда приедет Королев, сделали вид понесчастней. «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их — наша задача»,— напутствовал я их цитатой из Мичурина,

  • Приехал Главный. Увидел наши несчастные фигуры (сработало!) и сразу к нам.
  • — Ну что, орелики? Застряли?
  • — Сергей Павлович! Теперь только второго января придут самолеты, а нам седьмого обратно!!
  • — Ну-ка, мигом к пилоту, узнай, как загрузка. Да скажи ему, сколько у тебя груза!
  • Бегу к пилоту, потом к Королеву.
  • — Пилот сказал, можно!
  • — Давай! Быстро в машину!
  • А ребята уже насторожились, следят за моей беготней. Машу им рукой. Глазом не успел моргнуть, как все было в самолете.
  • Летим. Когда немного отдышались, накрыли стол. Ребята повеселели, как же, хоть недельку побудем дома, а потом с новыми силами можно опять работать. Все поели и, успокоившись, легли спать, а я пристроился с книгой. Из своего салона вышел Сергей Павлович.
  • — Что читаешь, Володя?
  • Я тогда перечитывал «Королей и капусту» О`Генри. Он взял и перелистал книгу. Потом спросил:
  • — Как прошли съемки?
  • — Вроде бы порядок. Все, что надо, сняли. Прилетим, срочно проявляю. Как только Гриша подрежет, сразу же покажем.
  • — Ладно.
  • — Сергей Павлович! А как дальнейшая работа?
  • — Ну, о Венере ты знаешь, потом собаки и манекен, а там не за горами и человек.
  • — Скоро?
  • — Не терпится? Посмотрим...
  • — Сергей Павлович, а как люди? Машина серьезная, страшновато ведь лететь на ней.
  • — Это так кажется, что страшно, потренируй немного тебя, и ты полетишь. А вообще на корабле «Восток» могут летать все физически нормальные люди. Мы строим корабль не в расчете на суперменов, каждый может слетать на нем. Вот пройдет немного времени, всех взять не смогу, а одного из вас обязательно.
  • Потом он немного помолчал и добавил:
  • — Хорошие у тебя ребята!
  • Он легонько хлопнул меня по колену и ушел работать.

    Март 1961 года, Байконур. Мы познакомились с «Иваном Ивановичем». В просторной чистой комнате три человека в белых халатах вскрыли большой опломбированный ящик и, взяв «Ивана Ивановича» за руки и ноги, бережно усадили его в кресло космонавта. Одет он был необычно: ярко-оранжевый костюм, белый гермошлем, перчатки, высокие шнурованные ботинки — все это придавало ему суперкосмический вид. «Иван Иванович» — это манекен. Его голова, поверхность туловища, рук и ног — все было покрыто синтетическим материалом, обладающим крепостью, эластичностью и сопротивляемостью, близкой к параметрам человеческой кожи. Руки, ноги и шея двигаются в шарнирных сочленениях с определенным усилием. «Иван Иванович» — это последние проверки перед полетом человека в космос. «Иван Иванович», одетый в полный костюм космонавта и посаженный в катапультирующееся кресло, оставлял несколько неприятное впечатление неподвижностью своих стеклянных глаз и застывшим лицом. Всем этим хозяйством — капсулой, креслом и скафандром — занимались люди, к которым мы все относились с явной симпатией. Во всяком случае, времени они своей работе уделяли очень много и работали здорово и красиво.

  • К нашей же работе они относились с редкостным пониманием и шли нам навстречу при малейшей возможности. «Иван Иванович» во время приземления будет катапультирован и приземлится самостоятельно.

    9 марта 1961 года. Байконур. В небо взлетает космический корабль. В кабине корабля собака Чернушка. В кресле космонавта «Иван Иванович». Проверяется надежность всех систем, в том числе и надежность возвращения корабля на Землю. На месте приземления все в порядке. Чернушка тоже в порядке. Неприятное впечатление производит манекен, неподвижно лежащий на снегу. Через гермошлем видны стеклянные глаза куклы. Через некоторое время, между прочим, поползли обывательские слухи, что разбился космонавт.

  • Космодромный анекдот-быль: во время очередной работы мы никак не могли снять манекен, очень уж во время бесчисленных экспериментов была побита у него голова. Даем на соответствующее предприятие телеграмму:
  • «Согласно договоренности срочно вышлите голову, стоят съемки».
  • Ответ:
  • «Хозяин голову не дает — говорит, самому нужна, а запасной нет».
  • В конечном счете голову для манекена, конечно, нашли и прислали.

    25 марта 1961 года. Байконур. Очередной носитель уносит вверх корабль с собакой Звездочкой. Второй раз в полете и «Иван Иванович». Только теперь у него под гермошлемом кусок поролона. На нем надпись: «Манекен». И никакого неприятного впечатления. Кукла и есть кукла.

  • ...И все-таки это случилось для нас неожиданно. Всего несколько дней тому назад запустили в орбитальные полеты, а потом встретили на земле корабли-спутники с «Иваном Ивановичем» и собаками, а сейчас вовсю работаем с очередным «шариком» — космическим кораблем «Восток», подготавливаемым к запуску с человеком на борту. Сколько людей приехало на «концерт» (Так в нашем обихода назывались пуски ракет-носителей-— В. С.)! Академики и министры, крупнейшие ученые, они съехались ввиду исключительной важности предстоящей работы.
  • Очень трогает отношение Сергея Павловича Королева — у него работы по горло, спит урывками, а для нас время находит. Со своей стороны мы стараемся его особенно не беспокоить и все решить с замами и ведущими, но иногда без его вмешательства не обойтись. Теперь мы особенно остро ощущаем, что за нашими спинами миллионы зрителей, которые сразу же, в день сообщения ТАСС, зададут тысячи вопросов и захотят увидеть, как это было.
  • Сегодня Королев рассказал нам о порядке предстоящей работы, особенностях ее и на что надо обратить внимание в первую очередь.
  • — По поводу возникающих трудностей и препятствий разрешаю обращаться ко мне в любое время суток.
  • «С такой поддержкой горы свернем»,— подумал я. Мы прекрасно понимали, что для такой серьезной работы нас маловато, и не захотели рисковать. Поэтому, чувствуя приближение больших событий, загодя договорились с Михаилом Васильевичем Тихоновым, директором студии, об усилении нашей группы. Со своей стороны Михаил Васильевич обещал через Министерство культуры СССР договориться о дружеском альянсе с ЦСДФ — Центральной студией документальных фильмов. Такой момент настал. Пора вызывать подкрепление. Мы составили телеграмму и отнесли на визу Королеву.
  • — А сами не справитесь? — спросил он.
  • — Не имеем права рисковать...— ответил Косенко. ...Теперь мы не одни. В дело вступили наши товарищи: от нашей студии режиссер Д. Боголепов, операторы и мои друзья — Володя Афанасьев, Коля Шумов, Игорь Касаткин, Мах Рафиков и другие. От ЦСДФ — режиссер И. Копалин с группой хроникеров. За нами по-прежнему оставались съемки ключевых эпизодов на предприятии, космодроме и на месте приземления.

    Маленький голубой аэродромный домик. Поникшая полосатая «колбаса» на высокой мачте. Безветрие. Ровная линейка самолетов. Над четкой линией горизонта возникают в синеве весеннего неба самолет за самолетом. Сделав положенный разворот, они один за другим садятся на посадочную полосу, постепенно замедляют свой бег, медленно разворачиваются и, подрулив к аэродромному домику, высаживают людей. Люди все прибывают и прибывают. Вот на трапе показалась совсем небольшая группка молодых, веселых и крепких ребят в летной офицерской форме. Эти ребята — люди новой профессии, космонавты. Кто-то из них будет первым. Вот они разговаривают с Главным конструктором — Сергеем Павловичем Королевым и теоретиком космонавтики — Мстиславом Всеволодовичем Келдышем. Снимая беседу, меняем кассету за кассетой. Сняли даже больше, чем нужно.

  • С приближением окончания испытаний корабля все чаще и чаще конфликтуем с ведущим конструктором Олегом Ивановским. Его понять можно: время на каждую операцию расписано по минутам, у него график, а мы в этот график вламываемся. В результате ворчание — конфликт налицо. Естественно, визит к Королеву. Он вызывает запаренного и затюканного Олега. Королев ровен и всего-то говорит, что мы делаем одно общее дело, пора вам, мол, найти общий язык, и все. Ивановский смотрит на него умоляющими глазами, заикается о сроках. Эс Пе говорит великое слово НАДО. В результате мы работаем. Проходит время, и опять Олег смотрит умоляющими глазами на Королева. Сергей Павлович сначала делает вид, что не замечает этих умоляющих глаз, потом как бы невзначай поворачивается к нам спиной и уходит куда-нибудь. Все, как в кино. И опять, конечно, работу делаем. В жизни Олег — человек хороший (мы и сейчас с ним в прекрасных отношениях). В спокойной обстановке мы никогда не ругаемся, даже намека на недоразумения нет.
  • Усталые, поздно вечером мы приходили в гостиницу. Пили чай, обсуждали план работ на следующий день и, коснувшись головой подушки, мгновенно засыпали. Проснувшись, быстро вскакивали и бежали в МИК.. Событие следовало за событием. Только отснимем в МИКе очередной эпизод, как надо уже снимать у биологов. Отснимем там, бежим к медикам. И опять перестановка света, теперь к кресельщикам — снимать устройство скафандра, в котором полетит космонавт. Отсняты скафандр, биологические объекты и НАЗ — носимый аварийный запас. Он нужен для того, чтобы обеспечить на несколько дней космонавта всем необходимым после приземления.
  • Космонавты, какие они? Очень обыкновенные, такие же, как и все, только тренированные. Все молодые, здоровые, подтянутые и даже красивые. У всех глаза веселые. Может, у них здоровье и лучше, чем у других, но я не сказал бы, что они богатыри. Все среднего роста. Пока их шесть.
  • Здесь мы уже снимали. Это комната одевания. Здесь готовили в полет манекены, а сегодня впервые сюда придут космонавты. Комната просторная, на окнах, прикрытых от солнца кремовыми шторами, блики солнечных узоров. Вдоль стен и у окон столы. На столах комплекты одежды космонавтов и сумки НАЗ. На тренировку пришли Гагарин и Титов. Юра первым исполняет ритуал переодевания и остается в одних носках. Стесняться нечего, здесь все свои. На всякий случай он все же поворачивается к нам спиной и быстро надевает белые трусы и такую же майку. Сложен Юра хорошо, тренированное тело без жиринки, смуглое, крепкое. Кресельщики дают ему синий комбинезон, сшитый на манер детского — брюки и курточка составляют одно целое и застегиваются на длинную «молнию». Этот костюм надевается быстро. Юра встает, делает разминку — проверяет, не жмет ли, не тянет ли — и опять садится на стул для продолжения процедуры. Во время одевания Юра и Герман шутят, но к делу относятся серьезно и предельно внимательны.

    В дверях показались ярко-оранжевые фигурки Гагарина и Титова. Чуть ссутулившись, они идут к стоящему на подставке, состыкованному с блоком последней ступени кораблю-спутнику «Восток». Всюду наши осветительные приборы. Они расставлены так, что освещают и подход космонавтов к кораблю, и сам собранный корабль. Маленький лифт-подъемник поднял Гагарина наверх. Сейчас будет генеральная репетиция посадки космонавтов в корабль. Гагарин взялся за верхний обрез люка и легко скользнул внутрь. Когда Гагарин выполнил намеченную программу и вылез из корабля, настал черед Титова.

  • Я уже давно стоял у входного люка-лаза корабля-спутника и успел снять подъем в лифте и посадку Гагарина в корабль, хотя кому-то и показалось, что я нарушаю установленный порядок. Но зато теперь есть кадры подъема Гагарина и Титова, Королева и Келдыша в лифте, Гагарина и Титова в кабине спутника. А Сергея Павловича и Мстислава Всеволодовича я снял, когда они наблюдали за космонавтами, сидящими в кабине спутника.

    11 апреля 1961 года. Байконур. Утро. Длинная комната с большими окнами, завешенными белыми шторами. Она стала маленькой и тесной, потому что сегодня здесь много народу. Буквой «Т» расставлены столы, покрытые голубым сукном. На столах бумага и карандаши. Мы ставим свет, синхронную камеру, магнитофоны и «Конвас» с «Родиной». Микрофоны — один на стол госкомиссии, другой перед космонавтами. Сегодня торжественный день, сегодня официально назовутся имена тех, кто будет космонавтом-один и его дублером. Перед началом заседания ловим в коридоре Сергея Павловича Королева.

  • — Каков будет порядок выступлений? — спрашивает Косенко.
  • Королев рассказывает о порядке ведения собрания, о выступающих. Мы делаем пометки, чтобы знать, кто за кем идет и к чему готовиться.
  • — Сколько будет выступающих и каков регламент?
  • — Выступающих будет много,— говорит Королев,— время выступлений ограничивать не будем. Это история!
  • — Сергей Павлович! — взмолился я.— У нас одна синхронная камера на крупные планы. В ней триста метров пленки — это шестьсот секунд. При безрегламентных выступлениях наверняка не хватит!
  • — А что же делать?
  • — Перезарядка займет две-три минуты...
  • — Ладно, дай мне тогда знать.
  • В комнату непрерывно входят люди: ученые, инженеры, двигателисты, врачи, тренеры космонавтов и их наставники, спортивный комиссар. Здесь цвет науки. Входят члены государственной комиссии. В президиуме академики Королев, Келдыш и председатель госкомиссии. Встает председатель. Включаю синхронную камеру. Бесшумно идет мотор, замелькали цифры на счетчике метража отснятой пленки. Идет доклад за докладом. Неумолимо тает запас пленки в кассете. Три слова, и метра пленки как не бывало. Еще три слова, и еще метра нет. Слово предоставляется Сергею Павловичу. Он неторопливо поднимается и начинает говорить о том, что ракета-носитель и корабль «Восток» полностью подготовлены к работе и теперь необходимо назначить командира корабля и его дублера. Я отрываюсь от визира и смотрю на него. Внешне Королев спокоен, уверен и нетороплив. Но что за внешним спокойствием? Ведь настал день, к которому он шел всю свою жизнь.
  • Пленка в кассете подходит к концу. Делаю отчаянные знаки Сергею Павловичу, а он увлекся — слушает очередного докладчика. Наконец заметил мои немые сигналы, встал, постучал карандашом по кувшину с водой, все смолкли...
  • — Товарищи, внимание! Сейчас Володя Суворов перезаряжаться будет!
  • И грохнул хохот. Смеялись все. Смеялся Келдыш, смеялся Королев, хохотали космонавты и весь зал. Пока они смеялись, мы с Юрой Панкратовым (Юра бледный, пот на лбу) успели снять кассету с экспонированной пленкой и в четыре руки протягиваем, заряжаем чистую пленку. Я оттягиваю ролики, Юра ведет пленку между ними. Щелк! Ролики становятся на место. Щелк — закрыта дверца камеры. Вот теперь и я смеюсь вместе со всеми. Может быть, можно было посмеяться и еще, но я даю знак — готовы! — и заседание продолжается. И вот названо имя: Юрий Гагарин. Его дублер — Герман Титов. Из-за стола поднимается крепыш с тремя маленькими звездочками на погонах. Как же он молод! Волнуется. Это видно, потому что он сегодня говорит медленней, чем обычно, тщательно подбирая слова. А рядом с ним, плечом к плечу сидят его товарищи по новой и трудной профессии космонавта. Глядя на них, можно было с уверенностью сказать; да, на этих ребят можно положиться.

    11 апреля 1961 года. Байконур. Вечер. Мы приготовились снимать в домике космонавтов, но возникли препятствия. Медики боятся, что мы собьем космонавтам режим предполетного отдыха, перегреем воздух своими светильниками и в комнате будет душно. Кроме того, у медиков там стоит своя аппаратура. Домик маленький, и там тесно. Время идет, космонавты не сняты. Конечно, мы разозлились. Втроем — Носенко, Филиппов и я — идем к Сергею Павловичу. Его домик рядом с домиком космонавтов. Он точно такой же. В окнах темно. Мы знаем, что он дома, что он много работал и ему еще предстоит быть ночью на старте. Наверняка он отдыхает. По-человечески жалко будить его. Потоптавшись у крыльца, подходим к окну и тихо стучим. В окно выглядывает Сергей Павлович и исчезает. Подходим к двери, она открывается. Королев, склонив голову набок, смотрит на нас... Мы не кляузники, но выхода нет, нам не дают работать, поэтому сразу переходим в наступление и жалуемся на «эгоизм» медиков, ведь так важно снять ребят. Сергей Павлович берет телефонную трубку. Минутный разговор, и все улажено.

  • Быстро вносим в домик ранее отобранный минимум осветительной аппаратуры. Установка света занимает считанные минуты. Сколько раз я уговаривал Филиппова взять «Конвас». Нет, привык к «Аскании» — не оторвешь. Слов нет, хороший аппарат, но для событийных съемок нужна камера полегче. Особенно тяжело ему работать сейчас, в комнате очень тесно. Ну да нас двое. Гриша Косенко стоит в коридоре. С ним все оговорено, да и поместиться здесь ему негде. Юра и Герман помогают внести Сашину аппаратуру.
  • — Свет!
  • Свет мгновенно включается. Юра и Гера садятся за прерванную нашим приходом шахматную партию. Начинаем снимать. На счетчик метража не смотрю, успеть бы снять побольше. По звуку {щелчок, а затем резкое ускорение хода камеры) слышу, пленка кончилась.
  • — Пленку!
  • Отдаю снятую кассету, тут же рука чувствует, мне дают новую. Три движения, прокрутка, все в порядке, и опять съемка. Все время меняю оптику, Из приемника тихо звучит музыка. Гагарин и Титов спокойно, не обращая внимания на суету вокруг них, играют. Снимаю через Титова Гагарина. Фокус двадцать два, пятьдесят, семьдесят пять.
  • Крупно руки. Руки делают ход. Обратная точка. Поправляем свет. А если снять со стула? Чуть ближе, чуть дальше... А если снизу? Приборы лезут в кадр. Николай почувствовал, убирает их. Опять поправляю свет. И Саша вовсю трудится рядом. Юра и Гера окончили партию. Теперь Юра пересел в кресло, слушает музыку. Переставляем свет, поправляю светильник. Свет хорошо лег на лицо Юры. И опять работают камеры, а Гагарин ведет себя так, будто он один. Где он сейчас мыслями? Снимаем все, что можно: приемник, книги, окно. Хорошо бы снять силуэт космонавта в окне. Гриша командует в комнате, я выскакиваю и снимаю с улицы освещенное окно с космонавтом. Возвращаюсь в домик. Николай Петрович Каманин смотрит на часы — мы прихватили лишку сверх выделенного нам времени. Пришел Сергей Павлович, он больше так и не уснул. Делаем несколько планов космонавтов с Королевым. Пора заканчивать съемки. Пока собирали и выносили аппаратуру, Королев, Титов и Гагарин вышли на улицу подышать перед сном. Дворик. Безнадежно темно. Очень тихо. Все машины идут в объезд, чтобы не нарушать покой космонавтов. На фоне более светлого неба чуть видны силуэты тополей. Естественно, экспонометр ничего не покажет, даже не вынимаю его. Ставлю новую кассету, этот ролик надо будет «тянуть» в проявке. Иду за Королевым и космонавтами. Они вышли на шоссе. Все-таки снял их на фоне почти погасшего неба. Снял три удаляющихся силуэта. Они шли и беседовали, и не снять их было просто нельзя.

    Ночь с 11 на 12 апреля 1961 года. Байконур. Космонавты, вернувшись с вечерней прогулки, сразу легли спать, а у нас опять съемки. Стараясь не шуметь, сняли вахту медиков, сидящих у своих пультов. Они будут сидеть до утра. Снимаем их у аппаратуры. Общие, средние, крупные планы. Их лица, их руки, показания приборов. Шепотом говорю Ионову:

  • — Подсвети тополя, чтобы они действительно были серебристыми!
  • Все спокойно; приборы показывают, что космонавты спят. Пульс, дыхание нормальные. Состояние, как у здоровых младенцев.

    12 апреля 1961 года. Байконур. Утро.— Пора! — сказал врач, трогая Гагарина за плечо. Космонавты быстро встали.

  • — Привет! — сказали они нам.— Вы уже здесь?
  • — А вы думали!
  • Гагарин и Титов сделали зарядку, умылись и оделись. Потом легкий завтрак, и в МИК.— Началась предполетная подготовка. Медицинский осмотр проходят оба космонавта. Все а порядке. На их тело накладывают датчики и начинают их одевать. То я, то Саша требуем пленку, кассету меняем за кассетой, пленка убывает на глазах. Это ничего, у меня наготове для съемок на старте есть еще «Конвас» и полностью заряженная «Родина», поэтому снимаем, снимаем и снимаем. Ассистенты тут же разряжают снятые кассеты и упаковывают пленку в коробки. Они обматывают их изоляционной лентой, готовя к срочной отправке на проявку в Москву. На этикетках коробок появилась надпись: «Гагарин. Одевание. 12 апреля 1961 года».
  • Где только можно, мы стараемся поставить свет заранее, правда, пришлось взять много лишних по сравнению с обычными съемками концов кабеля, и теперь это здорово выручает. Еще вчера сразу после вывоза ракеты на старт поставили свет и в домике, и у домика, в комнате медосмотра и здесь, в комнате одевания. Только чуть подправляем его при смене точек. Саша снимает почти с одной точки, только меняя объективы, я опять кручусь вокруг Гагарина и Титова. Юра одевается спокойно, помогает одевающим его людям. Их четверо: двое следят за правильностью одевания, а двое одевают. Лезу на стул, потом выше — на тумбочку, снимаю верхнюю точку и опять вниз. Кончилась пленка.
  • — Кассету! — протягиваю руку назад. Ассистенты внимательно следят за нами, они всегда наготове, и, когда что-нибудь нужно, это немедленно исполняется. В случае необходимости они могут снимать и самостоятельно, мы их не ограничиваем. Работа ладится. Как-то нутром чувствуешь, когда материал будет хорошим. Одевание Юры идет к концу. Ему надевают высокие шнурованные ботинки. Похожие ботинки в тридцатые годы носили щеголи. Затем надевают белый гермошлем. На нем четкая надпись красным: СССР. Перчатки только примеряют, он наденет их позже. Подключен переносной блок вентиляции, он сейчас продувает, вентилирует скафандр, чтобы космонавт не вспотел. Юра готов. Ему вручают удостоверение личности и на случай приземления в малонаселенной местности пистолет и охотничий нож (медведи удостоверений не читают). В комнату одевания быстро вошел Королев. Он только что со старта.
  • — Как настроение? — спросил он Гагарина.
  • — Отличное! — ответил Юра.
  • Можно ехать на старт. Косенко и Панкратов увозят нашу запасную аппаратуру, а мы первыми влезаем в автобус космонавтов.
  • Автобус плавно и неторопливо едет к старту. Гагарин и Титов спокойно переговариваются между собой. В кадре крупно Юра. Крупно Герман. Панорама с Юры на Германа. Бегущая дорога. Водитель автобуса. Степь через окна автобуса, солнечная степь, проплывающая мимо нас. Поездка коротка, а я снял уже две кассеты. В автобусе все хотели быть поближе к космонавтам. Приходится уговаривать людей подвинуться, отойти назад, потом влево, потом вправо. Показался старт. Сейчас нас должен видеть Миша Бесчетнов, он сидит на самой верхней площадке ферм обслуживания. Ему поручено снять оттуда подъезд автобуса к ракете, выход из него космонавтов, рапорт госкомиссии и все, что можно, при посадке космонавта в корабль. Мы все это будем снимать внизу, в самой гуще событий, а я еще и у люка — посадку Гагарина в корабль. Автобус проезжает КП. Дежурный по КП снимает с доски прихода-ухода жетоны Гагарина и Титова и вешает их на «вход». Это значит, что они на старте. Наши жетоны тоже перевешены. Мы их повесим на «выход», когда будем покидать старт. А сейчас автобус подъезжает ближе и ближе к старту. У подножия заправленной ракеты космонавтов ждет государственная комиссия. Автобус останавливается. Юра и Герман встают и начинают прощаться. Нелегко поцеловаться в скафандрах. Они «чокаются» шлемами. Мы выскакиваем из автобуса первыми. От автобуса до госкомиссии шагов двадцать. В открывшейся передней двери автобуса вижу ярко-оранжевый костюм Гагарина. Неуклюжей кажется фигура космонавта в нем. Он чем-то напоминает медвежонка, вставшего на задние лапы. Юра идет к председателю госкомиссии, я, снимая его, пячусь перед ним. Только бы нога не застряла между рельсами. За собой ничего не вижу, глаз-то на спине нет. Допятился! Чьи-то руки мягко останавливают меня. Не прекращая съемки, отхожу немного вбок, все время снимая. Гагарин отдает рапорт. Снимаю Юру покрупней. Теперь прощание. Как же не поцеловаться по русскому обычаю, трижды, перед дальней дорогой? Но как это сделать человеку, упакованному в космический гермошлем? Провожающие склоняют свои головы до отказа на плечо, только так и удается попрощаться.
  • Гагарин прощается с председателем госкомиссии, затем с Королевым.
  • Пора. Подлетаю к Сергею Павловичу:
  • — Сергей Павлович! Мне пора наверх!
  • — Иди! Позже не успеешь,-сказал Королев.
  • Хватаю камеру, ручные аккумуляторные подсветки для съемки внутри «шарика» и к лифту.
  • — Королев разрешил! — как пароль, говорю я дежурному у лифта.
  • Пока поднимался наверх, снял через проплывающие мимо фермы стартовую площадку. С верхней площадки ферм обслуживания видны все окрестности. Вон стоит автобус с Титовым. Он сейчас остался один, без Юры. У подножия ракеты среди людей с красными повязками хорошо виден Юра в своем ярком костюме. Лифт, поднявший меня к вершине ракеты, уже внизу. Он ждет космонавта. Олег Ивановский берет Гагарина под руку и ведет его к двери лифта. Снимаю их проход, а затем подъем лифта с космонавтом. Быстро меняю точку, чтобы успеть снять выход из лифта и посадку в корабль. Монтажники помогают мне. Здесь глубокая тень, и они подсветят лица.
  • — Свет! — нервничая, кричу я. Монтажники включают ручники.
  • Лифт наверху. Открывается дверь — Юрий Гагарин на верхней площадке ферм обслуживания, перед кабиной корабля. Лицо его спокойно. Увидев меня, он на мгновение приостановился, чуть-чуть покачал головой, как бы говоря: опять кино. Все это четко вижу в визир: он помахал мне рукой и пошел к люку. Мои руки заняты, камера работает, не могу оторваться от визира, чтобы попрощаться... Гагарин, ухватившись руками за верхний обрез люка кабины, на мгновение задержался, а затем ловко скользнул в кресло. Гагарин в кабине. Выключаю камеру и смотрю на счетчик метража. Снято пятнадцать метров пленки, значит, с момента остановки лифта до посадки Гагарина в кресло прошло около тридцати секунд. Юра, усевшись в кресло, неторопливо осматривается и, включив переговорное устройство, начинает проверку связи. Зажавшись в угол площадки, снимаю еще метров пять. Настало время закрывать люк. Все по очереди прощаются с Юрой. Положив свой аппарат на пол площадки, протискиваюсь к Юре и я. Кричу ему:
  • — До встречи! В Москве я тебя обязательно встречу! На свой манер я тоже ободрял его, хотя это вряд ли ему нужно было.
  • Пока закрывали люк, я снял еще несколько планов. Пора спускаться вниз. Напоследок смотрю на стоящие рядом, рукой подать, прожекторные вышки: как там мои выносные, стоят? Стоят, миленькие, смотрят на нас стеклянными глазами оптики.
  • Давно прошла часовая готовность, прошла и тридцатиминутная. Сейчас счет идет каждой минуте. Соединяем последний разъем кабеля, уложенного через дорогу от выносных камер к нашей съемочной точке старта. Аккуратно укладываем его в шов дороги, опоясывающей котлован старта, и прикрываем деревянным щитом, чтобы уходящие к бункеру машины не повредили его. Теперь скорей через КП на нашу стартовую съемочную точку.
  • Фермы обслуживания отведены. На весеннем солнышке поблескивает металлом люк корабля, там, за ним, Юра Гагарин. Он остался один. Один ли? Все мы душой там, с ним рядом. У пульта выносных, ни на минуту не отвлекаясь, дежурит Ильичев. Аккумуляторы к пульту подключены, об этом свидетельствует красный сигнал контрольной лампочки на пульте. Еще раз осматриваю свое хозяйство. Две камеры на вышке. Ниже, на перилах ограждения стартовой площадки, еще две. Две стоят на невысоком здании козырька: одна будет снимать опорно-силовой пояс, другая — общий план. Одна камера поблескивает оптикой рядом с перископами. Камер, установленных в котловане, от нас не видно, их четыре: первая снимает общий план двигателей, вторая — двигатели крупно, третья задрана на специальном угольнике вверх, она будет снимать старт ракеты снизу вверх, четвертая камера смотрит на выход из стартового лотка, здесь пройдет струя раскаленных газов.
  • Погода сегодня как по заказу. По степной дороге, направляясь к нам, пылит чей-то «газик». Это дежурные по старту проверяют, как выполняется строгая команда: в радиусе нескольких километров опасная зона, здесь никого не должно быть. «Газик» подъезжает к нам. Что за люди? Марш в укрытие! Мы с Сашей курим. Косенко греется на солныщке, сидя на кофрах от аппаратуры и подбрасывая вверх камешки. Ильичев у пульта управления выносными камерами. Бесчетнов грызет травинку. Объясняем: работает киногруппа. Дежурный кричит: никаких киногрупп! Здесь я отвечаю за все! Марш в укрытие! Гриша начинает краснеть — это у него признак гнева. Миша Бесчетнов перестал жевать травинку.
  • Это, конечно, пижонство с моей стороны, но иначе не могу, не люблю, когда на меня кричат. Тем более что у меня в кармане письменное разрешение работать именно здесь (как чувствовали, запаслись им на всякий случай). Достаю блокнот и спокойно пишу: «Расписка. На съемочной точке нахожусь добровольно. В случае моей смерти никого не винить. Уйти с точки отказался сам, несмотря на предупреждение. 12 апреля 1961 года. Суворов».
  • Отдаю расписку дежурному. Он ее не берет. Все-таки без эстрадного номера я не смог. Все мы люди, все человеки. Ругаться в такой день не дело. Показываю разрешение. Дежурный (другим голосом):
  • — А что же вы сразу-то?..
  • — А что же ты сразу-то напустился-то? Сразу крик!.. — Ну ладно, все в порядке, ребята. Ни пуха ни пера!
  • — Стой! Не так!
  • — А как?
  • — Ни фокуса, ни экспозиции!
  • — Ни фокуса, ни экспозиции вам!
  • — Вот теперь иди к черту!
  • И «газик» умчался дальше.
  • От ракеты доносятся приглушенные расстоянием звуки: потрескивание, шипение газов, какие-то хлопки. Ракета живет своей собственной жизнью, подчиненной логике и железной последовательности проходящих команд. В ее нервах — проводах, клапанах, приборах и трубопроводах идет невидимая глазу работа. И на верхушке ракеты, над всем этим сложным хозяйством в относительно небольшом шарике корабля-спутника «Восток» — человек.
  • Косенко обо всем договорился, и ребята давно разлетелись с поисковыми партиями, Я сразу после работы лечу в Куйбышев, там будет послеполетное медицинское обследование и доклад космонавта государственной комиссии. Затем в Москву, проверить готовность к встрече Гагарина.
  • Все идет хорошо. Гагарин сказал: «Поехали!» Городок космодрома стал многолюдным. В комнату связи, где сейчас находится государственная комиссия, непрерывно поступают сообщения о ходе полета. В коридоре, на крылечке, у здания толпой стоят освободившиеся от работ. Никто не идет домой. Все жадно слушают передаваемые по цепочке сообщения и тут же их обсуждают. Сообщения ТАСС еще не было, но вскоре все радиостанции Советского Союза прервут свои передачи и по земному шару разнесется сенсационная новость. Ради такой минуты стоит жить! Качаем на руках неосторожно показавшегося председателя госкомиссии. Где-то под потолком летает Сергей Павлович. Не пощадили и седины Келдыша — пришлось и ему подчиниться этой участи.
  • ...Как же можно обойтись без приключений? Со съемками в бункере нам явно не везло. Во что бы то ни стало нам надо было снять Сергея Павловича Королева на связи с кораблем-спутником перед и во время старта, а Л. А. Воскресенского — за перископом.
  • Съемки во время стартовых работ категорически исключались: свет наших, даже самых маленьких и слабых осветительных приборов напрочь забивал слабые сигналы транспарантов и многочисленных сигнальных лампочек на пультах управления. Пришлось пойти на инсценировку работы пускового расчета в бункере. С большим трудом Гриша Косенко и мы с Сашей Филипповым уговорили Королева и Воскресенского сняться сразу же после старта ракеты с Гагариным. В этом ничего криминального не было, так как мы ничего не собирались выдумывать, а хотели восстановить и снять синхронно те команды и вопросы, которые были во время старта. Документальная же запись переговоров (она у нас уже есть) потом ляжет на изображение стартующей ракеты, людей за пультами управления, у перископа...
  • Старт «Востока» прошел блестяще, работы у всех и, естественно, у Главного и его заместителя было навалом, а тут еще мы со своими съемками. С нашей стороны в ход пошло все: и тонкие, далеко рассчитанные ходы, и грубая лесть, и ссылка на интересы миллионов зрителей (что-то должно же было подействовать). В результате нашей дипломатии (а ей иногда могут позавидовать и профессионалы) с трудом, но уговорили С. П. Королева и Л. А. Воскресенского приехать. Снимаем сначала Сергея Павловича. Он с микрофоном. Косенко дает стандартные команды:
  • -— Внимание! Синхронная съемка! Тишина! — И тихо мне: — Камера!
  • — Есть камера!
  • Вперед выскакивает Юра Панкратов с хлопушкой:
  • — Бункер! Дубль один! — И, трахнув (иначе это не назовешь) ею перед лицом Сергея Павловича, быстро отскакивает назад. Все идет так, как и полагается, и, довольно быстро сняв крупный и средний планы Сергея Павловича, мы его освободили.
  • Наши ребята работают быстро, но особенно быстро тогда, когда чувствуют, что на сегодня все. Тут они прямо львы. Вынесены из бункера свет и кабель, синхронная камера, штативы и магнитофоны. Юра Панкратов поднимается по лестнице, прижав к груди сдвоенную трехсотметровую кассету синхронной камеры со снятой пленкой. Перешагивая порог бункера, он споткнулся и растянулся плашмя перед самым входом. О ужас! Кассета вырвалась из его рук н, звякнув, приоткрылась. Все замерли, застыли, превратились в соляные столбы. Все, кроме Юры. Он, выронив кассету, в каком-то невероятном броске (тоже мне Третьяк) накрыл кассету животом, лежит и жалобно на нас смотрит. Гриша Косенко, то ли побелевший, то ли почерневший, ничего не говорит. Не может.
  • — Ты что? — с трудом выдавил я.
  • — Крышку подсасывает, если плотно закрыть...— лепечет растерявшийся Юра.
  • Мелкую резьбу крышки кассеты действительно подсасывает, если ее плотно завинтить, но сейчас не до того. Я пытаюсь закрыть кассету, придавленную Юриным животом.
  • — Глаза б мои на тебя не смотрели,— ворчу я.
  • Кассета закрыта. Юре сейчас, наверное, утопиться легче, чем смотреть нам в глаза. Он и не оправдывается. Глаза виноватые. Жалко его. И себя жалко, хуже нет — переснимать. Злость проходит. Все смотрят в землю. Молча думаем.
  • — Надо сегодня же самолетом в проявку. Вообще-то мотает плотно, а на конце крупные планы пультов, черт с ними, лишь бы основной сохранился,— говорю я.
  • Гриша кряхтит.
  • — Я больше не пойду к Королеву! — говорит он.— Совести не хватит.
  • — Ну ладно, ладно... давайте отправлять. Потом увидим, что делать. И чтобы позвонили, как и что, и чтоб материал срочно был, желательно посмотреть его на экране.
  • Дамоклов меч пересъемки повис над группой. Развив бешеную деятельность, через полтора часа отправляем материал в Москву с попутным самолетом. Сами готовимся к отъезду. Все стали какие-то тихие, пришибленные. Пропали смех и шутки. Косенко ходит мрачный. Все молчат.
  • В самолете генерала Каманина мы летим в город на Волге, куда после приземления корабля «Восток» прилетит для короткого доклада и отдыха майор Юрий Алексеевич Гагарин. Сидя в мягком кресле, я перезаряжаю кассеты своего «Конвас-автомата». Радист самолета настроился на Москву. В эфире сильные помехи. Ревут моторы самолета.
  • Сложна натура человеческая... Ведь только что снимал самое важное — на космодроме, а все же сразу захотелось быть и на месте приземления, где сейчас работают мои товарищи, и в Москве...
  • Вот и Куйбышев. Короткая стремительная поездка по городу, и мы на месте. Крутой берег Волги. Синее-синее апрельское небо. По дорожке, проложенной у небольшого загородного дома на самом берегу реки, идет молодой усталый, но такой счастливый человек.
  • Ждем звонка из Москвы. А там сейчас сантиметр за сантиметром ползет в проявочной машине злополучный ролик пленки с эпизодом в бункере. И дело не в том, что мы чего-то боимся, просто жаль выстраданного эпизода, жаль затраченного времени... Лаборатория, конечно, сделает все, что можно. Сейчас, наверное, уже смотрят позитив на экране, а может,— это делается очень редко — смотрят на экране и негатив. Может быть, придется делать на трюк-машине выпечатку кадров.
  • Телефонограмма из Москвы. Бежим получать. Бежим все. Читаю: «Засветки по самому краю. ОТК пропускает все, кроме пяти последних крупных планов с пультами. Желаем удачи. Ни фокуса, ни экспозиции».
  • ...Сейчас перерыв в докладе Гагарина для госкомиссии. В просторном холле дачи, где будет жить Гагарин до отлета в Москву, идет первая пресс-конференция. Корреспонденты задают бесчисленные вопросы. А спрашивать сегодня есть о чем. Заполняются страницы блокнотов. Фотокорреспонденты в поисках точек то громоздятся на столы и стулья, то ползают где-то внизу и снимают. Сверкают молнии блицев.
  • Оставив Гагарина в надежных руках Володи Афанасьева, Игоря Касаткина и Маха Рафикова, я улетел в Москву. Наскоро побрившись, но даже не переодевшись, я явился по начальству. Михаил Васильевич Тихонов сразу меня принял. Мой доклад ему занял всего несколько минут, после чего он сказал, совсем как Гагарин:
  • — Поехали!
  • — Куда?
  • — Поехали, поехали...
  • Мы едем по Москве. Хотя Гагарин еще и не прилетел, Москва праздничная, бурлит, никак не утихнет водоворот страстей, поднятый космическим полетом. Слышны и первые космические песни и частушки.
  • Из студии начали уходить машины с людьми. Мои коллеги разъезжаются по своим съемочным точкам, расположенным по всей трассе — от Внуковского аэродрома до самого Кремля. Одни поедут во Внуково, другие заберутся на балконы и крыши высоких домов, расположенных по всей трассе, третьи займут места на тротуарах Ленинского проспекта. И так везде до самого Кремля — на улице Горького, на здании Исторического музея, на Красной площади, в Кремле. Все точки расписаны, все операторы на своих местах, и все ждут...
  • Сегодня в Москву прилетает Гагарин! У нас будет много работы. Занимаем свои места в открытых операторских «ЗИЛах»: я и Асланбек Каиров. На наших машинах пропуска с надписью: «Проезд всюду, кроме Красной площади». В Кремль у меня другой пропуск. За нашим белым «ЗИЛом» идет черный. С него будут снимать операторы, прилетевшие в Москву с Гагариным. Свежевато утром в открытой машине, жмемся друг к другу. Сегодня съемочные группы будут работать не только в Москве, но и в других городах, на крупных стройках, в колхозах и в крупнейших городах мира.
  • Над Москвой показался «Ил-18». Его сопровождает несколько истребителей. Совсем недавно в такой машине летал и Гагарин. А теперь товарищи-летчики оказывают ему высшую степень почета. Их машины идут рядом, как привязанные. Посадка. «Ил» подруливает к зданию аэровокзала. Высокие вышки, специально поставленные для работников кино, телевидения и прессы, буквально забиты людьми, так же как и аэропорт и прилегающие к нему районы. По красной ковровой дорожке, ведущей от самого трапа приземлившегося самолета к правительственной трибуне, уверенно идет Юрий Гагарин. Вот он покосился на развязавшийся на ботинке шнурок, взглянул на правительственную трибуну и еще четче, с невозмутимым видом заработал руками в такт встречному маршу. Его рука взлетает к козырьку фуражки.
  • — Правительственное задание выполнено!
  • Из ворот аэродрома выезжает украшенная цветами машина, за ней вторая, третья... Правительственные машины сопровождает почетный эскорт мотоциклистов. Проехал и наш черный «ЗИЛ» с Афанасьевым, Касаткиным, Рафиковым и другими операторами. За правительственными машинами едет дипкорпус. Трепещут разноцветные флажки всех стран мира. Мы с Каировым снимаем этот выезд от самых ворот аэродрома. Пора трогаться, а нас отсекли. Не пускают. Сзади за дипломатами во всю ширь шоссе еще одна цепь мотоциклистов. Догоняем ее, пытаемся пробиться вперед — не пускают. Заезжаем с другой стороны — бесполезно. К дороге сошлись люди. Они дружно приветствуют головную машину с Гагариным. Маленькие ребятишки из детского садика машут красными флажками. Этот день они запомнят навсегда, как мы в свое время запомнили приезд Чкалова. Народ встречает своего героя. Вдали показались белые дома Москвы. Широкий Ленинский проспект забит народом. Для торжественного поезда оставлена лишь одна сторона. Балконы усеяны людьми. Люди на крышах. Вездесущие мальчишки облепили фонарные столбы, влезли на крыши стоящих автобусов, троллейбусов и трамваев. А здесь привилегия мальчишек лазить по верхотуре явно нарушена — на крыше газетного киоска сидят девочки. Глупо плестись в хвосте за спинами мотоциклистов, хотя, конечно, наши товарищи снимут все, но наше задание никто не отменял, и потом, недаром у нас белый «ЗИЛ». Впереди перекресток. Кричим:
  • — Дядя Коля! Давай!
  • И дядя Коля Боровиков — наш водитель, как говорится, показал класс. Параллельными улицами по забитой транспортом и пешеходами Москве мы, обогнав торжественный поезд, выехали на Калужскую площадь. И опять на нашем пути стена, стена людей. Как нам пробиться через эту громаду, через этот спаянный людской монолит? Непрерывно сигналя, наша машина ползет через толпу. Машины с членами правительства уже видны, они неумолимо приближаются. Люди расступились. Казалось бы, все. Но нет! Наша машина тянет за собой толстенный канат. Он зацепился за что-то под нашей машиной. Вот в такие-то моменты и рождаются инфаркты. Асланбек Каиров что-то кричит на своем родном осетинском языке. Дядя Коля, мокрый как мышь, тихо подает машину назад, потом вперед. Вырвались! Благодаря Боровикову наша машина плавно вписывается с левой стороны кортежа, как будто бы так и было задумано. Дальше наша забота, мы опять снимаем. Краем глаза вижу другой наш «ЗИЛ», там не до нас, они так и не поняли, где мы были, что мы делали, они работают. Притерлись вплотную к машине с Гагариным. Юра сработал и на нас, повернулся, улыбается, машет нам руками. Чуть приотстали — в окне машины Климент Ефремович! Ворошилов тоже машет нам рукой. А из другой машины жест далеко не дружеский, видимо, видели наш «прорыв», погрозили пальцем.
  • К Боровицким воротам мы подъехали первыми и остановились у них, пропуская мимо себя машину за машиной. Когда торжественная процессия скрылась, мы развернулись и поспешили на очередную точку к гостинице «Москва».
  • Давно объявлено об окончании демонстрации, а люди не расходятся. Наш «ЗИЛ» застрял в людском водовороте. Он со всех сторон зажат людьми и не может сдвинуться с места. Мне надо в Кремль, Каирову в лабораторию — отвезти в проявку снятую пленку. Умоляем милиционеров-мотоциклистов вызволить нас. Едем за ними тротуарами улицы Горького. Люди нехотя расступаются, шутят, поют. Скандируют: «Га-га-рин! Га-га-рин!» Народ готов идти через Красную площадь всю ночь.
  • Мы поворачиваем назад и опять тротуарами выбираемся к улице Герцена. Переулками кое-как добираемся наконец до Боровицких ворот. Я немного опоздал. Прощаюсь с Каировым и Боровиковым, отпускаю машину и иду в Кремль. Только что отгремели фанфары, встретившие Гагарина в Кремле. Мои товарищи работают. Большой Георгиевский зал Кремля. Юрия Гагарина награждают Золотой Звездой Героя. Иду посмотреть: а как же здесь все происходит? Здесь руководители Коммунистической партии и Советского правительства, знатные люди и гости столицы, приглашенные на прием, здесь же дипломатический корпус. В соседнем зале вижу знакомые лица, будто и не улетал из Байконура: летчики, ученые, конструкторы, двигателисты, будущие космонавты. В одном из залов обосновались старые большевики; здорово они поют, и песни хорошие: «Взвейтесь кострами...», «Наш паровоз...»
  • В студию на просмотр материала приехал Гагарин. Тяжеловато ему под бременем славы. Куда ни приедет, только и смотри, чтоб не помяли. После просмотра идут дебаты: вставлять или не вставлять эпизод со шнурком? По-моему, здесь никакой проблемы нет, вставлять, ведь было же. Вот и Гагарин сказал:
  • — Конечно, оставить! Пусть будет уроком мне и другим.
  • На экране можно увидеть все, даже то, чего и не очень хочется. Вот и я увидел, что уже не юноша, а на голове проглядывается лысина — загорелая такая, размером с розетку из-под варенья. Это Миша Бесчетнов снял с самого верха ракеты. В кадре автобус, из него выходит Гагарин и направляется рапортовать госкомиссии, а я пячусь перед ним, снимая на ходу...
  • Беспрестанно звонит телефон. Не подходим. Все похудели и осунулись. Наконец рабочая копия готова. Срочно переводим все на одну пленку и везем показывать начальству. Замечаний мало. Делаем исправления, скоро премьера. Как примут фильм? В титрах мой псевдоним В. Потапов, так что я един в двух лицах.
  • Звонили от Сергея Павловича: пора выезжать по новому фильму. Собственно говоря, мы и не прекращали съемок.

    7 июля 1961 года. Москва. Московский Дом кино на улице Воровского. Сегодня здесь премьера нашего фильма «Первый рейс к звездам». На улице перед входом толпа.

  • — Лишнего билетика нет?
  • С трудом продираемся к входу.
  • На премьеру приехали космонавты и С. П. Королев со своими конструкторами, инженерами, монтажниками. Много и смежников. В зале кинематографисты из всех студий Москвы. Зрители особенные, их не очень-то удивишь, но и они притихли. Конечно, мы волнуемся, это для нас как экзамен.
  • На экране крупно верхняя часть ракеты с кораблем-спутником «Восток». Люк спутника закрыт. Там, за ним, Гагарин. Спутник смотрит своим люком прямо в зрительный зал. Заработали двигатели, корабль задрожал, с него посыпался иней. На корпусе ракеты блики от работающих двигателей. Медленно, словно просыпаясь от спячки, ракета вздрогнула и пошла вверх... Гром аплодисментов перекрывает все! Значит, не зря старались. Спасибо вам, ребята! Тебе, Коля Ильичев, и тебе, Гена Анохин, и тебе, Миша Бесчетнов, тебе, Юра Панкратов, и тебе, Коля Аипов! Вот и сработали наши выносные!
  • Поднесенные мне красные гвоздики я отдал матери и жене.

    «ПОЕХАЛИ!»
    Из стенограммы полета

  • 12 апреля 1961 года. Космодром Байконур. Юрий Гагарин занял место в кресле космического корабля «Восток». Позади минуты прощания, закрыт люк, отделивший первого космонавта планеты от тех, кто остается на Земле. Теперь его с ними связывает только радио. «Заря» — позывной Земли. С Гагариным будут говорить Главный конструктор С. П. Королев, Н. П. Каманин, П. Р. Попович. Оставалось два часа, когда Гагарин произнесет свое знаменитое «Поехали!».
    7 час. 12 мин.ГАГАРИН. Как слышите меня?
    «ЗАРЯ». Слышу хорошо. Приступайте к проверке скафандра. Как поняли меня?
    ГАГАРИН. Вас понял — приступать к проверке скафандра. Через три минуты. Сейчас занят.
    «ЗАРЯ». Вас понял.
    ГАГАРИН. Проверку скафандра закончил.
    «ЗАРЯ». Вас понял. Проверьте УКВ связь.
    ГАГАРИН. Как меня слышите? (Передано на фоне музыки.)
    «ЗАРЯ». Слышу вас отлично. Как меня слышите?
    ГАГАРИН. Вас не понял. Выключите, пожалуйста, музыку, если можно.
    7 час. 28 мин.«ЗАРЯ». Вас понял, сейчас. Слышу вас отлично. Как чувствуете себя, Юрий Алексеевич?
    ГАГАРИН. Чувствую себя превосходно. Проверка телефонов и динамиков прошла нормально, перехожу на телефон.
    «ЗАРЯ». Понял вас. Дела у нас идут нормально, машина готовится нормально, все хорошо.
    ГАГАРИН. Понял. Я так и знал. Проверку связи закончил. Как поняли? Исходное положение тумблеров на пульте управления заданное.
    7 час. 34 мин.«ЗАРЯ». Понял вас отлично. Данные ваши все принял, подтверждаю. Готовность к старту принял. У нас все идет нормально. Шесть минуток будет, так сказать, всяких дел... Юра, как дела?
    ГАГАРИН. Как учили (смех).
    «ЗАРЯ». Ну добро, добро, давай. Ты понял, кто с тобой говорит?
    ГАГАРИН. Вас понял. У меня тоже все идет хорошо, самочувствие хорошее.
    7 час. 54 мин.«ЗАРЯ». Юра, тебе привет коллективный от всех ребят. Сейчас был у них. Как понял?
    ГАГАРИН. Понял вас. Большое спасибо. Передайте им самый горячий от меня.
    «ЗАРЯ». Добро. Подготовка изделия идет нормально. Все отлично, Юра.
    ГАГАРИН. Понял. Подготовка изделия нормально. У меня тоже. Самочувствие и настроение нормальное. К старту готов.
    «ЗАРЯ». Юрий Алексеевич, как слышите меня?
    ГАГАРИН. Слышу вас хорошо, знаю, с кем разговариваю.
    «ЗАРЯ». Юрий Алексеевич, я хочу вам напомнить, что я не буду давать слово «секунды», а просто давать цифры...
    ГАГАРИН. Понял, так я и думал.
    «ЗАРЯ». Хорошо.
    ГАГАРИН. Прошу «Двадцатого» на связь.
    «ЗАРЯ». «Двадцатый» на связи.
    ГАГАРИН. Прошу при надежной связи на активном участке сообщить время.
    «ЗАРЯ». Понял вас, понял, ваша просьба будет выполнена, Юрий Алексеевич.
    8 час. 00 мин.«ЗАРЯ». Объявлена готовность часовая. Продолжайте осмотр оборудования. Как поняли?
    ГАГАРИН. Вас понял. Объявлена часовая готовность. Все нормально, самочувствие хорошее, настроение бодрое, к старту готов.
    «ЗАРЯ». Проверяю связь. Как слышите?
    ГАГАРИН. Вас слышу хорошо. Как меня?
    «ЗАРЯ». Вас слышу отлично.
    8 час. 10 мин.«ЗАРЯ». Объявлена пятидесятиминутная готовность.
    ГАГАРИН. Вас понял: объявлена пятидесятиминутная готовность. У меня все хорошо. Самочувствие хорошее, настроение бодрое.
    8 час. 13 мин.«ЗАРЯ». Ну, очень хорошо. Только что справлялись из Москвы о вашем самочувствии. Мы туда передали, что все нормально.
    ГАГАРИН. Понял вас.
    8 час. 14 мин.«ЗАРЯ». Юра, ну, не скучаешь там?
    ГАГАРИН. Если есть музыка, можно немножко пустить.
    «ЗАРЯ». Одну минутку...
    8 час. 17 мин.«ЗАРЯ». Ну как, музыку дали вам?
    ГАГАРИН. Пока не дали.
    «ЗАРЯ». Понятно, это же музыканты: пока туда, пока сюда, не так-то быстро дело делается, как сказка сказывается, Юрий Алексеевич.
    ГАГАРИН. Дали про любовь.
    «ЗАРЯ». Дали музыку про любовь? Это толково, Юрий Алексеевич.
    8 час. 20 мин.«ЗАРЯ». Ребята все довольны очень тем, что у тебя все хорошо и все нормально. Понял?
    ГАГАРИН. Понял, сердечный привет им.
    «ЗАРЯ». Герметичность проверена — все в норме, в полном порядке. Как поняли?
    ГАГАРИН. Вас понял, герметичность в порядке. Слышу и наблюдаю: герметичность проверили.
    «ЗАРЯ». Смотрели сейчас вас по телевидению — все нормально, вид ваш порадовал нас — бодрый. Как слышите меня?
    ГАГАРИН. Вас слышу хорошо. Самочувствие хорошее, настроение бодрое, к старту готов.
    «ЗАРЯ». Юра, ну сейчас не скучно?
    ГАГАРИН. Хорошо, про любовь там поют.
    «ЗАРЯ». Ну как дела, Юра? У нас все нормально, идет подготовка. Здесь хорошо идет, без всяких запинок, без всего. Ребята сейчас едут на «Зарю».
    ГАГАРИН. Вас понял. У меня тоже все хорошо. Спокоен, самочувствие хорошее. Привет ребятам. Все время чувствую их хорошую дружескую поддержку. Они вместе со мной.
    8 час. 32 мин.«ЗАРЯ». Юра, тебе тоже тут все желают хорошего, все подходят и говорят, чтобы передать тебе счастливого пути. Все понял? Всего хорошего. Все желают тебе только добра.
    ГАГАРИН. Понял. Большое спасибо, сердечное спасибо.
    «ЗАРЯ». Вашим здоровьем и самочувствием интересовались товарищи из Москвы. Передали, что вы себя хорошо чувствуете и, значит, готовы к дальнейшим делам.
    ГАГАРИН. Доложили правильно. Самочувствие хорошее, настроение бодрое, к дальнейшей работе готов.
    «ЗАРЯ». Займите исходное положение для регистрации физиологических функций.
    ГАГАРИН. Исходное положение для регистрации физиологических функций занял.
    «ЗАРЯ». Ну вот, все нормально: все идет по графику, на машине все идет хорошо.
    8 час. 41 мин.ГАГАРИН. Как, по данным медицины,— сердце бьется?
    «ЗАРЯ». Вас слышу отлично. Пульс у вас шестьдесят четыре, дыхание двадцать четыре. Все идет нормально.
    ГАГАРИН. Понял. Значит, сердце бьется.
    8 час. 55 мин.«ЗАРЯ». Пятнадцатиминутная готовность.
    ГАГАРИН. Вас понял: пятнадцатиминутная готовность.
    «ЗАРЯ». Объявлена десятиминутная готовность. Как у вас гермошлем, закрыт? Закройте гермошлем, доложите.
    ГАГАРИН. Вас понял: объявлена десятиминутная готовность. Гермошлем закрыт. Все нормально, самочувствие хорошее, к старту готов.
    «ЗАРЯ». Готовность пять минут.
    ГАГАРИН. Вас понял: объявлена пятиминутная готовность.
    «ЗАРЯ». Все идет нормально. Займите исходное положение для регистрации физиологических функций.
    ГАГАРИН. Вас понял. Все идет нормально, занять исходное положение для регистрации физиологических функций. Положение занял.
    9 час. 02 мин.«ЗАРЯ». Минутная готовность. Как вы слышите?
    ГАГАРИН. Вас понял: минутная готовность. Занял исходное положение.
    «ЗАРЯ». Понял вас.
    ГАГАРИН. Понял вас. Настроение бодрое, самочувствие хорошее, к старту готов.
    «ЗАРЯ». Отлично.
    9 час. 07 мин.«ЗАРЯ». ПОДЪЕМ!
    ГАГАРИН. ПОЕХАЛИ!
    Стрелки часов показывали 9 часов 7 минут по московскому времени. Начался исторический рейс к звездам.
    9 час. 08 мин.«ЗАРЯ». Прошло семьдесят секунд после взлета.
    ГАГАРИН. Понял вас: семьдесят. Самочувствие отличное. Продолжаю полет. Растут перегрузки. Все хорошо.
    «ЗАРЯ». Как себя чувствуете?
    ГАГАРИН. Самочувствие хорошее, как у вас?
    «ЗАРЯ». Все нормально.
    Прошел сброс головного обтекателя. И вот «Восток» на орбите.
    ГАГАРИН. Наблюдаю облака над Землей, мелкие, кучевые и тени от них. Красиво. Красота-то какая! Как слышите?
    «ЗАРЯ». Слышим вас отлично. Продолжайте полет.
    ГАГАРИН. Полет продолжается хорошо. Медленное вращение, все переносится хорошо, самочувствие отличное. В иллюминаторе наблюдаю Землю: все больше закрывается облаками.
    «ЗАРЯ». Все идет нормально. Вас поняли, слышим отлично.
    ГАГАРИН. Слышу вас отлично. Самочувствие отличное. Полет продолжается хорошо. Наблюдаю Землю, видимость хорошая: различать, видеть можно все. Некоторое пространство покрыто кучевой облачностью. Полет продолжается, все нормально.
    «ЗАРЯ». Вас поняли, молодец! Связь отлично держите, продолжайте в том же духе.
    ГАГАРИН. Все работает отлично, идем дальше.
    9 час. 17 мин.«ЗАРЯ». Как самочувствие?
    ГАГАРИН. Самочувствие отличное. Машина работает нормально. В иллюминаторе наблюдаю Землю. Все нормально. Привет. Как поняли меня?
    «ЗАРЯ». Вас поняли.
    ГАГАРИН. Понял. Знаю, с кем связь имею. Привет.
    «ЗАРЯ». Поняли вас.
    ГАГАРИН. Полет проходит успешно. Чувство невесомости нормальное. Самочувствие хорошее. Все приборы, вся система работают хорошо. Что можете мне сообщить?
    9 час. 48 мин.ГАГАРИН. Как слышите? Передаю очередное отчетное сообщение: девять часов сорок восемь минут, полет проходит успешно (следуют конкретные данные о работе корабля). Самочувствие хорошее, настроение бодрое.
    «ЗАРЯ». Вас поняли.
    ГАГАРИН. Включилась солнечная ориентация.
    «ЗАРЯ». Полет проходит нормально, орбита расчетная.
    ГАГАРИН. Вас понял: полет проходит нормально. Нахожусь в тени Земли.
    «ЗАРЯ» Вас поняли!
    9 час. 57 мин.ГАГАРИН. Настроение бодрое, продолжаю полет, нахожусь над Америкой.
    «ЗАРЯ». Вас поняли.
    ГАГАРИН. Внимание. Вижу горизонт Земли. Такой красивый ореол! Сначала радуга от самой поверхности Земли, и вниз такая радуга переходит. Очень красиво. Все шло через правый иллюминатор. Вижу звезды через «взор», как проходят звезды. Очень красивое зрелище. Продолжается полет в тени Земли. В правый иллюминатор сейчас наблюдаю звезду. Она так проходит слева направо по иллюминатору. Ушла звездочка. Уходит, уходит...
    ГАГАРИН. Внимание, внимание. Вышел из тени Земли. Через «взор» видно, как появилось Солнце. Работает солнечная система ориентации.
    ГАГАРИН. Вот сейчас во «взоре» наблюдаю Землю. Наблюдаю Землю. Пролетаю над морем. Сейчас я примерно двигаюсь правым боком. Несколько облачностью закрыто.
    ГАГАРИН. Полет проходит успешно. Самочувствие отличное. Все системы работают хорошо. Продолжаю полет...
     В 10 часов 55 минут «Восток», облетев земной шар, благополучно опустился в заданном районе на поле колхоза «Ленинский путь», юго-западнее города Энгельса, неподалеку от деревни Смеловка.

    СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
    Из писем Ю. А. Гагарину


    (Письма подготовили С. М. Егупов, И. В. Кузнецов.)

    День 12 апреля, будничный когда-то, празднуется теперь в мире ежегодно, начиная с 1968 года согласно решению 61-й Генеральной конференции Международной авиационной федерации (ФАИ), как Международный день авиации и космонавтики. А имя Гагарина стало его символом.

  • Попытаемся представить тот всеобщий восторг, который охватил всю планету после полета человека в космос. И пусть помогут нам в этом письма, пришедшие в Москву, Гагарину со всего света, бесценные свидетельства человеческой искренности.
  • По-разному обращались в письмах к адресату — «товарищ», «сэр», «синьор», «господин», «уважаемый Юрий Алексеевич»...
  • В строчках тех писем сердечная благодарность первому социалистическому государству, давшему возможность воплотить в жизнь давнюю мечту людей о полете в космос, восхищение нашей страной, гражданским мужеством космонавта, отважившегося сделать первый шаг к покорению Вселенной.

    Мы, старые большевики, с радостью и гордостью за нашу великую Родину, за нашу ленинскую партию, за наше Советское правительство узнали о первом в мире полете в космос советского космонавта, прославленного в веках всем человечеством, коммуниста Юрия Гагарина.

  • Шлем наше горячее поздравление Центральному Комитету КПСС, Советскому правительству, с величайшим достижением науки, техники, социалистического строя нашей страны.
  • Гордостью, счастьем и восхищением наполняет наши сердца замечательный подвиг коммуниста Ю. А. Гагарина, проложившего путь в космос.
  • В. Карпинский, член КПСС с 1898 года; В. Радус-Зенькович, член КПСС с 1898 года; Ф. Воеводин, член КПСС с 1899 года; Е. Стасова, член КПСС с 1898 года; С. Гопнер, член КПСС с 1903 года; М. Бублеев, член КПСС с 1906 года; И. Михеев, член КПСС с 1912 года; Д. Саликов, член КПСС с 1906 года; П. Заславский, член КПСС с 1905 года; И. Панкратов, член КПСС с 1906 года; И. Тихменев, член КПСС с 1907 года; Н. Землякова, член КПСС с 1905 года; М. Родионов, член КПСС с 1917 года; И. Терехин, член КПСС с 1912 года; В. Бублеева, член КПСС с 1915 года; Е. Штернберг, член КПСС с 1905 года; Н. Чейшвили, член КПСС с 1905 года; С. Калинин, член КПСС с 1910 года; Г. Андреев, член КПСС с 1905 года; М. Лотова, член КПСС с 1912 года.

    С большим волнением и гордостью мы, ученые Объединенного института ядерных исследований, узнали о беспримерном, первом в мире полете человека в космос. Мы бесконечно счастливы, что этим человеком является гражданин Советского Союза Гагарин Юрий Алексеевич. Просим передать наши искренние поздравления первому космонавту и пожелать ему здоровья и новых больших успехов.

  • Блохинцев, Боголюбов, Векслер, Джелепов, Флеров, Франк.

    Всю свою жизнь я посвятил авиации. Хорошо помню, как начинали мы создавать отечественные самолеты, как потом наши славные соколы завоевывали первенство в воздухе. Могучие крылья выросли у Родины за советские годы!

  • И вот теперь новый, такой блистательный подвиг! Гражданин СССР — летчик майор Гагарин стал первым в мире космонавтом. Дерзновенная мечта превратилась в действительность. Эта весть гордостью наполняет сердце каждого советского человека. Какой большой путь должна была пройти наша страна, какую могучую промышленность она должна была создать, чтобы сегодня стал реальностью полет человека в космическое пространство!
  • Честь и слава советским ученым, конструкторам, рабочим, создавшим могучую ракету, при помощи которой выведен на орбиту первый в мире корабль-спутник «Восток» с человеком на борту! Честь и слава великой ленинской партии, под руководством которой наша Отчизна завоевывает все новые победы на фронтах науки и труда!

    А. Н. Туполев, генеральный конструктор по авиационной технике, лауреат Ленинской премии.

    Советский человек в космосе! Мы давно ждали этого момента. И вот он наступил. Это историческое событие явилось результатом той огромной заботы Коммунистической партии, Советского правительства, которой окружены у нас люди науки и техники. Все это делается для блага, прогресса человечества.

  • На корабле-спутнике наш товарищ, летчик майор Юрий Алексеевич Гагарин.
  • Безусловно, он человек беспримерной храбрости, готовый приложить все усилия, чтобы выполнить задание партии, задание Родины. Это подлинный герой. Мне, летчику, награжденному Золотой Звездой Героя Советского Союза № 1, хочется от всей души, от всего сердца приветствовать пилота-космонавта.
  • Майор Ю. А. Гагарин продолжает славные исторические традиции советских пилотов, отличившихся в довоенные годы, в период Отечественной войны и теперь, в мирные дни. Это очень радостно, очень волнующе!

    А. В. Ляпидевский, генерал-майор авиации, Герой Советского Союза.

    Хочу выразить свое глубокое уважение подлинному герою майору Гагарину и тем ученым, благодаря достижениям которых оказалось возможным совершить этот выдающийся полет. Пусть этот успех в овладении космическим пространством будет способствовать более глубокому значению мира во всей Вселенной, что можно было ясно прочесть в глазах космонавта после его возвращения.

    Джордж Лини, США, Калифорния.

    В честь Вашего подвига коллектив назвал Вашим именем строящееся на нашем заводе океанское сухогрузное судно водоизмещением 22 тыс. тонн, и просим Вас посетить завод в день спуска турбохода «Юрий Гагарин». Взяли повышенные обязательства построить и сдать судно в эксплуатацию досрочно.

    Работники Херсонского судостроительного завода.

    Горжусь нашей партией, нашей наукой! Слава вам, наши дети, несущие вперед знамя мира! Слава тебе в веках, майор Гагарин!

    Участник трех революций и штурма Зимнего дворца Гончаров.

    Дорогой Гагарин!

  • Коллектив редакции газеты «Балканско знаме» города Габрова сердечно поздравляет Вас с подвигом, который совершили. Вы первый космонавт в мире. Мы все гордимся Вашим успехом, потому что уверены, что он служит делу мира, счастью людей. Только Ваша страна могла достичь такого изумительного успеха.

    Болгария.

    Поздравляю Вас по случаю беспримерного подвига. Восхищаюсь и поздравляю советских ученых и техников. А за обещание, что это достижение будет служить только миру, интересам всего человечества, пусть Вам будут признательны все женщины.

    Лили Вишнер-Ульхер, ФРГ, Нюрнберг.

    Ю. Гагарину!

  • Хочу отрекомендоваться Вам: я -индонезиец, меня зовут Гассан. Мне 61 год, и я старший преподаватель на курсах английского языка в Тазикмалайе.
  • Я всегда с удовольствием читаю и слышу о Вас и Ваших друзьях-космонавтах, прославившихся на весь мир и прославивших свою страну. Все мы желаем Вам и Вашим соотечественникам всего наилучшего и неизменной удачи.
  • У меня три внука, и они все время спрашивают у меня о Вас. Ваши имена, вся Ваша страна у всех сейчас на устах. А русский язык становится весьма популярным во всем мире. Неудивительно, ибо на этом языке говорил космос, на нем говорят люди Вашей замечательной страны.
  • Приходится сожалеть, что я не знаю этого языка и не могу учить ему юных индонезийцев.

    Искренне Ваш Гассан.

    Товарищу Юрию Алексеевичу Гагарину!

  • Я вынужден был проехать 300 километров и направиться в соседнюю страну — Францию, чтобы получить возможность отправить тебе это письмо с поздравлениями... Я выражаю самые лучшие пожелания и надежду на то, что полет первого в мире космонавта займет достойное место среди научных достижений, которых добились вы, коммунисты, в деле завоевания космоса...
  • Испанский народ, томящийся под игом тирана Франко, от всего сердца приветствует все великие свершения вашей страны, воплотившей в себе все чаяния трудящихся и играющей авангардную роль в развитии всего человечества. И эти достижения, которые вызывают чувства радости и гордости у людей Советского Союза, в равной степени радуют нас, наполняют глубокой верой в светлое будущее, несмотря на угнетение и нищету, которые претерпевает испанский народ.
  • Я уверен, товарищ Юрий, что если бы все испанские рабочие имели такую возможность, которой воспользовался я, уехав из Испании, то ты получил бы 10000000 таких писем, так как и ремесленники, и студенты, и простые, и квалифицированные рабочие — все, кто живет на мизерное жалованье, направили бы тебе свои поздравления, исходящие от всего сердца.
  • Мы с большим удовлетворением еще больше будем крепить наши ряды в надежде на завтрашний день!
  • Да здравствует Коммунистическая партия!
  • Да здравствует СССР!

    М. П. С.

  • Испания, Лерида.

    Дорогой товарищ!

  • Я приветствую твой подвиг и посылаю тебе мои поздравления. Ты осуществил мечту миллионов людей, ты доказал силу и мощь социализма перед капитализмом. Ты был первым посланцем Земли на такой высоте. 12 апреля я встретил товарищей по партии. Я их поздравил, и они меня поздравили, ибо победа советского коммуниста также и наша победа, французских коммунистов. Я поздравляю также ученых и рабочих и всех тех, кто способствовал этой большой победе.
  • Дорогой товарищ, прими от французского коммуниста братские объятия за твой подвиг и твое мужество. Да здравствует Коммунистическая партия.
  • Да здравствует первый космонавт.

    Л. Ламьель, Париж.

    Преклоняюсь перед Вашим мужеством, возвеличившим Родину.

    Коломниченко, участница Великой Октябрьской социалистической революции, г. Севастополь.

    Дорогой Юрий Алексеевич!

  • Много Вы получаете писем с поздравлениями за свой полет вокруг «шарика», но, я уверен, что у Вас нет ни одного письма, написанного человеком, у которого нет рук. Именно таким человеком являюсь я. У меня нет обеих кистей рук. К тому же у меня нет и обеих ног, но зато я имею 14 ран на теле и сильное желание жить.
  • Свою инвалидность я получил, защищая Родину от фашизма. В 1942 году, зимой, на полях Волгоградской области 17 декабря я в последний раз пошел в бой на своих ногах, держа винтовку в руках. И вот сейчас я инвалид, но это письмо пишу сам, без чьей-либо помощи, пишу Вам, открывшему новую эру, эпоху полетов в космос.
  • Спасибо Вам, прославившему нашу Родину навечно! Такое не забывается — это история и наша слава!
  • Спасибо Вашим родителям, воспитавшим такого героя. Спасибо Вашей жене, поддержавшей Вас в столь трудном деле.
  • Коротко о себе. После войны был депутатом райсовета в Перми, работал старшим счетоводом в собесе. Своим трудом приносил пользу Родине. В 1957 году мне присвоили звание персонального пенсионера РСФСР, имею хорошую квартиру с газом, горячей водой, отоплением и телефоном. Все есть у меня. Все! Ведь живу я в Стране Советов.

    Антон Иванович Пустозеров.

    ДЕТСТВО СЫНА
    А. Т. ГАГАРИНА

  • Дети наши — Валентин, Зоя, Юра, Борис — родились в деревне. Сами мы с мужем моим Алексеем Ивановичем знали только крестьянский труд, и все-таки, думается, правильнее считать нашу семью рабоче-крестьянской. Потому что жили в ней традиции и крестьянские и рабочие, что пошли от семьи моего отца Тимофея Матвеевича Матвеева — рабочего Путиловского завода. Сам он родом был из смоленского села Шахматово, но с малолетства ушел в Петербург, работал на заводах. Женился на девушке из своей деревни — Анне Егоровне.
  • Муж мой — Алексей Иванович Гагарин — был родом из соседнего села Клушина, рос он восьмым ребенком в крестьянской бедняцкой семье. Начинали мы, как сейчас говорят, «с нуля»: домик, где жил Алеша со своей матерью Анастасией Степановной, был старенький, живности в хозяйстве не было. Но муж успокоил меня:
  • — Руки у нас с тобой, Нюра, работящие, голова на плечах есть, да и любим друг друга. Остальное — наживем. Не унывай!
  • Да, нелегко, но радостно работалось нам с Алешей. Усталости не замечали. Да и проходила она скоро. А хозяйство росло. Поженились — был только земельный надел да дом, а к 1933 году, ко времени создания колхоза, были у нас уже корова, лошадь, несколько поросят и овец, гуси да куры. В колхоз пришли не с пустыми руками. Решили работать сообща, жить по-новому.
  • Наш первый дом строили мы, когда уже стали колхозниками. Раньше бы про такую стройку сказали, что строили всем миром, теперь говорили по-новому: строим всем колхозом.
  • Дом вышел хорошим, ладным. Все предусмотрел в нем Алеша: была застекленная терраска, под полом в сенях погреб. Первой в избе была кухня, тут и готовили, и ели. Русскую печь Алексей Иванович сложил так, что она во все комнаты выходила, зал, спальню своими теплыми боками обогревала. По зимам ставил еще временную маленькую печурку.
  • Как-то Юра, уже большим, спросил:
  • — Мама! Чем у нас в доме так здорово пахло? Никогда больше такого запаха не встречал. Ты что-нибудь клала в избе?
  • Я посмеялась:
  • — Ничего не клала. Чистой смолой он пахнул. Новый был.
  • ...Валя появился на свет 30 июля 1925 года. Не меньше радости принесло рождение Зои.
  • Уезжали в поле, ребят забирали с собой. Были они привычные к этому. Побольше стали — за взрослыми тянулись, работали — то за водой сбегают, то сами навес к обеду соорудят,
  • В начале марта 1934 года отвез меня Алексей Иванович в родильный дом в Гжатск, а там пошутили:
  • — Ну, раз к женскому дню ждем, значит, будет девочка.
  • Но прошел день Восьмого марта, наступила ночь. Я-то ждала сыночка, даже имя ему заранее определили — Юрочка. Вот он и родился.
  • Через два года с небольшим, в июне тридцать шестого, родился и последний наш мальчик — Борис. Вот и вся наша семья.
  • ...Однажды во время моего выступления перед родителями в школе пришла записка: «Расскажите подробнее, как строился ваш день, какое время вы уделяли воспитанию детей?» Прочитала, даже растерялась. Какое время уделяла? Не было такого отведенного часа. Что ж, думаю, выходит, мы детей и не воспитывали вовсе? Подумала-подумала и ответила: «По-моему, надо жить и работать так, чтобы дети гордились родителями. Это и будет главное воспитание. Выходит, все время ребятишек мы воспитываем».
  • ...Вспоминаю нашу молодую жизнь. Мы с Алексеем Ивановичем заняты были так, что летом ни единой свободной минутки не было. А дети выросли хорошими, работящими да добрыми, отзывчивыми да внимательными.
  • Что же, само это, что ли, пришло? Думаю, что многое зависит от родителей. Вовсе не нужно следом за ребенком ходить и все ему подсказывать, поправлять да направлять. Так никакого времени у родителей не хватит. Ребенку такой опекун тоже быстро надоест. Другое дело, если ты сам ребенку своей жизнью, своими делами пример показываешь.
  • Алексей Иванович все своими руками сделал: буфет, стол, диванчик, качку, детскую кроватку. Дом сам строил, печь сам клал. Валенки подшить или ботиночки починить — тоже его работа была. Сколько ремонта дом требует, чтобы всегда был в порядке!
  • Думается, что и ребята наши, видя, что родители старательно работают, тоже тянулись за нами дружно. Каждый из них свою работу знал.
  • Валентин подрос — за ним было угнать скотину в стадо, а потом вместе с отцом плотничал, починкой дома занимался. Зоя маленьких нянчила, помогала по хозяйству. Даже большая субботняя стирка нам с ней была не в тягость. Младшие пасли гусей, огород пололи и поливали, в доме прибирали.
  • Зоя тоже постепенно в хозяйство входила. Вначале немудрящее только могла приготовить, потом сама хлеб ставила, караваи выпекала, а это — каждая хозяйка знает — нелегкое дело. Так же и со стиркой, уборкой. Поначалу она как следует Юру пеленать не могла, но времени немного прошло, стала Зоя такой умелой нянечкой, что я с легкой душой на нее малышей оставляла. Переоденет, накормит, спать уложит.
  • Юра и Борис ее слушались, выполняли, что она скажет. Младшие очень любили свою сестру. Мне кажется, они чувствовали — на девочке лежит большая забота — и потому старались ей помочь.
  • Как легко, приятно было возвращаться домой по вечерам! Придешь с Алексеем Ивановичем в избу, а дом убран, печка протоплена, обед сварен, ребятишки нас ждут: сидят за столом довольные, гордые, что все к нашему приходу успели.
  • Как складываются традиции? Из слов и дел. Надо, чтобы слово с делом не расходилось, чтобы оно вперед дела не убегало.
  • Мы были зачинателями колхозов, коллективного хозяйства, коллективной жизни.
  • Целым событием было, когда в колхоз пришел первый колесный трактор. Он остановился в самом центре Клушина, на скрещении двух деревенских улиц. Его окружили люди, все пришли как на праздник.
  • Скоро в село провели радио. Вначале в каждом доме были наушники. Послушать этот нехитрый прибор становились в очередь. Было любопытно, что в стране нашей, в мире происходит!
  • Наушники донесли до нас новости о челюскинцах, тревогу за их судьбу. Мы следили с замиранием сердца за борьбой героического экипажа, а потом с облегчением обсуждали, как спасали людей. Тогда впервые были произнесены слова: Герой Советского Союза.
  • На смену наушникам пришли репродукторы, похожие на картонные тарелки, а нам тогда казалось, что они украшают дом. Через них мы узнавали о героическом труде Стаханова, Кривоноса, Паши Ангелиной, Марии Демченко, о четверке папанинцев, о мужестве героев-летчиков Чкалова, Белякова, Байдукова, экипажа Михаила Громова, о смелых летчицах Гризодубовой, Осипенко, Расковой.
  • Для нас эти имена стали родными и близкими. Их подвиги обсуждались с ребятами особенно подробно.
  • Ребятишки есть ребятишки. Послушают-послушают да и скажут:
  • — Я буду, как Чкалов! А я буду, как Стаханов! Алексей Иванович неизменно вмешивался:
  • — Ишь, Чкалов! До Валерия Павловича расти да расти! Стаханов... Работать надо на совесть.
  • В сороковом году, когда приезжала к нам погостить сестра моя Ольга с мужем и дочкой Лидой, в доме оказалось трое малышей: Юре было шесть, Лиде — пять, а Бориске — четыре года.
  • Придешь с работы, сразу — на скотный двор, тебя уж Зорька дожидается. Тут же малышовая команда с кружками в руках. Юра определенный порядок устанавливает, командует. Говорить он сразу стал чисто, хорошо, слова звонко раздавались:
  • — Сегодня первой — Лидочке, она помогала корову загонять, не побоялась.
  • Или:
  • — Бориска! Вперед! Он с Зоей избу мыл.
  • Сам последним подходит: старший, командир. Я через плечо гляну, до чего ж они хорошие ребятишки: волосы выгорели до белизны, у Лиды косички в стороны торчат, глаза у всех синеют, светятся.
  • Прямо в подставленные кружки дою, молоко туго звенит, стараюсь точно в кружку попасть.
  • Сейчас припоминаю: ну что такого особенного было в этом занятии? Значит, было, если не надоедало, если каждый вечер опять они меня ждали, подставляли кружки, выслушивали Юрины похвалы да его командирские оценки. Радость была.
  • ...Может, кто-нибудь скажет: приукрашиваю. Конечно, память старается отодвинуть неприятное, особенно, если это касается твоих детей.
  • Прихожу как-то вечером, а, кроме коровы, на скотном дворе никого нет. Подоила, в избу зашла, смотрю, стоят все трое в углу, носом в стенку уткнулись, лиц не видно, а руки-ноги все в свежих синяках да царапинах.
  • За столом сидят, ждут меня ужинать Алексей Иванович, Ольга с Николаем да старшие ребятишки, разговор ведут какой-то тихий, скучный.
  • — Что такое? — спрашиваю.— Что случилось?
  • — Пусть твои молочные телята расскажут.
  • — Рассказывайте! — подошла я к ним. Молчат. Тогда Алексей Иванович строгим голосом поясняет:
  • — Всю поленницу дров раскатали. Мы с тобой да с Валей складывали, складывали, чтобы аккуратно, ровненько да красиво было, а эти -раскатали.
  • — Зачем же так? — укорила я ребят. Юра не выдержал молчания, сказал:
  • — Дрова, как мотоцикл, трещали. Я не поддержала:
  • — Мотоцикл... Вредить-то зачем? Одни делают, другие портят. Нехорошо. Кто же теперь дрова соберет да сложит?
  • — Кто порушил, тот и сложит,-определил Алексей Иванович и черту подвел: — Наказание получили? Получили. В углу настоялись? Настоялись. Ужин испортили? Испортили. Ладно, выходите. Играть-то надо с умом.
  • Дня три помогал Валентин младшим складывать поленницу, делал это «по секрету», мы вроде бы и не замечали. В эти дни парное молоко им не полагалось. Не приводил Юра свою команду до тех пор, пока порядок не восстановили.
  • Чуть исправились — новое приключение. Недалеко от нашего дома стояла ветряная мельница. Одно время работал на ней колхозным мельником Алексей Иванович. Ребята любили прибегать и смотреть, как зерно заправляют, как тяжелые жернова ходят, как тонкой дымчатой струйкой мука течет.
  • Как-то услышал Алексей Иванович, что ребятишки очень близко от мельницы возятся. А они, оказывается, захотели на крыльях покататься. Тележку подкатили, примеряются — не достают. Соображают, чего еще подставить. Ну, Алексей Иванович и подставил... Сразу раз и навсегда поняли.
  • Так что были и шалости, и баловство, все было. Но все-таки ребятишки у нас росли хорошими. Больше радости приносили, чем огорчений.
  • Очень мы любили своих детей. Все нам с Алешей в их занятиях было интересно. Учеба, дела, разговоры. Да и им с нами было хорошо.
  • Соберутся они в большой комнате у стола под висячей керосиновой лампой, просят:
  • — Мама! Книжку почитай.
  • Я все новые книжки в избе-читальне брала. В Гжатске, когда туда по делам ездила, тоже старалась книжки, купить. Потом Зоя стала ребятам читать. Однажды в магазине увидела я «Приключения Тома Сойера». Привезла. За чтением собиралась вся семья. Алексей Иванович просил Зою все дальше и дальше читать. Чтение закончим, а я про свое детство вспоминаю. Потом разговор на нынешний день перейдет.
  • Сейчас иные матери и отцы на отсутствие времени жалуются, а расспрашивать станешь — поймешь, что они все свободное время у телевизора проводят. А чем ребята заняты, какие у них интересы, с кем дружат — не знают. Да еще скажут: школа воспитывать обязана. Школа-то обязана, но кто и когда с нас, родителей, эту ответственность снял?
  • Мне всегда хотелось, чтобы ребятам праздники запоминались, чтобы дни эти выделялись из ряда других. Всегда хотелось их порадовать.
  • Постепенно вводили мы ребятишек во взрослую жизнь. Но дети есть дети, им и поиграть надо. Мы это чувствовали, Алексей Иванович, несмотря на то что мужских дел всегда было по дому много, не забывал о ребячьих забавах.
  • Лыжи он мастерил сам. С ними, случалось, дольше возился, чем с необходимой по хозяйству вещью.
  • Целый набор санок был у нас на дворе. Большие — хозяйственные, чтобы дрова из лесу возить, поменьше — ребятам с гор кататься.
  • К весне готовились загодя. Скворечники делали все мужчины нашей семьи. Всем дело находилось. Потом выставят их в ряд — любуются своей работой.
  • К школьным вечерам старшие готовились как к серьезному занятию. Стихи учили, песни. Скоро Юра стал участвовать в утренниках, хоть школьником еще и не был. Память на стихи у него была цепкая. Раз-два почитаешь ему — он уже запомнил.
  • Юра вообще очень тянулся к книгам. Он даже стал ходить вместе с Зоей в класс. В деревенской школе правила помягче, да и учительница Анастасия Степановна Царькова нашу семью хорошо знала, потому и разрешала Юре находиться в классе. Даже иногда его вызывала, просила стихотворение прочесть.
  • Читал: «Я хочу, как Водопьянов, быть страны своей пилотом...»
  • А сколько потом радости было: он настоящий ученик.
  • В 1940 году Юру послали с группой клушинских школьников на смотр художественной самодеятельности в Гжатск. Уехали они на два дня. Сколько впечатлений У него было от этой поездки-праздника! И дорога на лошадях до города, и ночевка в Доме учителя, и большой торжественный концерт в Доме пионеров. Сопровождала Юру его главная наставница — Зоя. Больше всего поразили его автомобили — «полуторки» и «эмки», которые он увидел впервые.
  • Петр Алексеевич Филиппов, директор школы, который возил ребят на смотр, сказал, что Юра стихотворение читал очень хорошо, не смущался.
  • Семья наша была дружная. Каждый думал сначала о ближних, потом уж о себе. Мне кажется, что не нужно бояться ласковости. У иных бывает, что и люди неплохие, добрые, но вот манера обращения друг к другу грубоватая. А ведь грубоватость может и в грубость перерасти, и в невыдержанность. Я старалась всегда приласкать ребятишек.
  • Так мы и жили. Ждали окончания 1940/41 учебного года. Готовились к вечеру в честь первого выпуска школы. Зоя радовала: в свидетельстве об окончании семилетки стояли сплошные «отлично». Получила она его в субботу, 21 июня 1941 года. Строили планы, куда она пойдет учиться дальше.
  • ...Тот воскресный день июня сорок первого ворвался в нашу жизнь, как в жизнь всех советских семей, неожиданно.
  • Алексей Иванович по колхозным делам был с утра в сельсовете, оттуда пришел почерневшим: война!
  • Уже в первые дни отправились на фронт наши деревенские парни. Первыми ушли комбайнеры, трактористы, шоферы. Вскоре каждая семья стала семьей фронтовика. Ушел добровольцем на фронт мой младший брат Николай, были мобилизованы муж младшей сестры Ольги, муж старшей — Марии, братья Алексея Ивановича. Сам Алексей Иванович не мог вступить в ряды Красной Армии: еще с младенчества одна нога у него была короче другой. В мирной жизни это не особенно замечалось — Алексей Иванович мастерил себе сам специальную обувь, так что хромота не бросалась в глаза. Но ощущать он ее всегда ощущал: на здоровую ногу падала двойная нагрузка, и Алеша к концу дня уставал сильно. Замечала это только я по особенной тяжести походки, но жаловаться было не в его характере.
  • То обстоятельство, что не может он стать красноармейцем, очень на Алексея Ивановича подействовало. Всю жизнь он жил и работал, как все. А тут вдруг исключение. Он стал мрачным, угрюмым. В первые дни войны заболел тифом.
  • Пролежал Алексей Иванович в больнице около двух месяцев, вернулся похудевшим до измождения.
  • После первоначальной растерянности пришла особенная собранность. Нам, колхозникам, а точнее, колхозницам, нужно было кормить армию. Враг захватил Прибалтику, Украину, Белоруссию.
  • В то время я работала свинаркой. С фермы ушли на фронт все мужчины. Мы, женщины, работу поделили между собой. Свиноферма у нас в колхозе была знатная, а молодняка в том сорок первом было много. Нужно было сохранить поголовье, выполнить задание по поставкам мяса. Выполнили.
  • Наступил сентябрь. Старшие мои отучились. Теперь об учебе Зои и речи не шло. Она работала в колхозе. Валентин остался на селе, не пошел в школу, не уехал в Москву на завод, как задумывали. В колхозе каждая пара рабочих рук была на вес золота. Военная пора, забравшая мужчин, требовала работы от подростков.
  • Но все-таки один школьнику нас был. Хоть тогда учиться ребята начинали с восьми лет, а Юре только шел восьмой, он, мечтавший о школе уже давно, 1 сентября 1941 года отправился в первый класс. Даже в тот военный сентябрь мы постарались все-таки отметить такой день. Я с утра пораньше побежала на ферму, а к восьми была уже дома. Провожали Юру братья, Зоя и я. Он шел гордый, в наглаженной матроске, с Зоиным портфелем, в котором лежал аккуратно обернутый в газету его первый учебник — букварь.
  • Война не давала о себе забыть ни на минуту. Дни и ночи шли через деревню беженцы. Люди рассказывали, как фашисты уничтожают наши города, села, как бросают бомбы на мирных граждан. С запада в сторону Москвы пролетали немецкие бомбардировщики.
  • «От Советского Информбюро...» Вести были страшные. Фашисты двигались к Ленинграду, а потом в сводках замелькали и совсем близкие названия: Ельня, Смоленск.
  • В село пришли первые «похоронки»...
  • Слово «мобилизация» вошло в наш деревенский быт. Мы тоже считали себя мобилизованными, потому что работали для фронта.
  • Однажды мы услышали нарастающий шум мотора. Казалось, что самолет идет прямо на нашу ферму. Все свинарки выскочили во двор. Это был наш, советский самолет, ясно было, что с ним что-то случилось. Летел он так низко, что казалось, вот-вот врежется в землю. Но он все тянул в сторону от построек, а потом упал недалеко от нашей избы. А тут в небе показался еще один краснозвездный самолет, он сделал круг, другой и приземлился на сухом, твердом пригорке. Пришла домой — младших нет, сразу догадалась: побежали к самолету.
  • Чуть спустя прибежал Юра. Глаза горят от возбуждения, хочет поскорее мне все рассказать, сбивается. Но я все-таки поняла. Первому летчику удалось выпрыгнуть из кабины над самой землей. Он даже не поранился. Ругался на гитлеровцев, кулаком им грозил. Подбежал летчик с другого самолета. Они расстегнули плоские кожаные сумки, а там карты. Юра пересказывал каждую мелочь: «Летчик спросил: «Как ваша деревня называется?» Летчик сказал: «Ну, гады, ну, фашисты,— заплатите!» Потом удивился: «Вы почему с портфелями?» И сказал: «Молодцы! Надо учиться!» Летчик расстегнул кожаную куртку, а на гимнастерке у него — орден. Летчики — герои. Они сражались в Испании. А орден называется «Красного Знамени». А еще он мне дал подержать кожаную сумку. Она планшеткой зовется. Мама! Вырасту — тоже буду летчиком!»
  • — Будешь, будешь! — говорила я ему, а тем временем поставила в кошелку крынку молока и положила хлеб.
  • — Отнеси им, сынок! Да пригласи в дом.
  • Но летчики не покинули машины. Дотемна не возвращались и ребятишки. Только поздно ночью пришли они домой. Юра все повторял фамилию, которую назвал ему первый летчик.
  • В ту сентябрьскую ночь летчики остались у боевых машин. Утром мы услышали рев взлетевшего с пригорка самолета, увидели, как на болоте горит первый истребитель. На втором летчики улетели воевать дальше.
  • ...После космического полета Юрий получил письмо из города Горького. Бывший военный летчик Ларцев писал, что он хорошо помнит тяжелый воздушный бой в сентябре 1941 года, вынужденную посадку у смоленского села, помнит и группу ребятишек, которые рассматривали боевую машину, а потом принесли поесть. И еще он писал: ему кажется, что он припоминает мальчишку, который все повторял: «Я буду летчиком, дядя!» Мог ли он, пилот военных лет, предположить, что на деревенском лугу в тяжелом сорок первом повстречался с будущим первым космонавтом Земли.
  • ...Фронт приближался. Однажды, как по тревоге, в школу собрали молодежь, военный из Гжатска сказал, что фашисты забрасывают на нашу землю десантников. Их надо выявлять. Предложил создать из молодежи, комсомольцев оперативные группы по пять-шесть человек, которые должны патрулировать по селу и ближайшим окрестностям.
  • На эти ночные дежурства из нашей семьи ходили Зоя и Валентин. В первый вечер навострились пойти с ними и младшие. Но Алексей Иванович прикрикнул:
  • — Нешуточное дело!
  • Юра пытался возразить:
  • — А Зоя?
  • — Зоя комсомольское поручение выполняет! Зоя большая.
  • Пока ходили они дозором, я все прислушивалась: не будет ли где стрельбы, судьбу молила, чтобы все обошлось. В школе с 1 октябри прекратились занятия. Погас последний огонек мирной жизни.
  • ...Недавно принесли мне номер «Правды» от 7 апреля 1943 года. Развернула я пожелтевшие листы. Во всю первую страницу: «Сообщение Чрезвычайной Государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР».
  • «О злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в гг. Вязьме, Гжатске и Сычевке Смоленской области и в гор. Ржеве Калининской области.
  • Поставив своей целью уничтожить Советское государство, лишить советских людей крова и национальной культуры и превратить их в немецких рабов, германское военное командование приказало своим воинским частям беспощадно расправляться не только с военнопленными, но и с мирным населением сел и городов Советского Союза».
  • В газете только перечисления, но прочтите их!
  • «23 февраля 1943 г. немецко-фашистские изверги согнали в дом № 57 по Набережной улице больных тифом жителей Сычевки, якобы для оказания медицинской помощи, заперли их там и дом подожгли».
  • «Фашистские власти заподозрили жителей деревни Корбутовки в связи с партизанами и сожгли деревню дотла. Колхознице Барановой, протестовавшей против такого разорения, немцы разрезали живот, изрезали лицо ножом, а детям ее выломали руки и проломили черепа».
  • «При отступлении немцев из деревни Драчево Гжатского района в марте 1943 г. помощник начальника немецкой полевой жандармерии лейтенант Бос согнал в дом колхозницы Чистяковой жителей из деревень Драчево, Злобино, Астахово, Мишино, закрыл двери и поджег дом, в котором сгорели все. Среди них были старики, женщины, дети: Платонов М. П., 63 лет, Платонова П. Л., 59 лет, Платонов Василий, 35 лет, и его дети Вячеслав, 5 лет, Александр, 3 лет...» Много имен в этом списке.
  • «В доме обнаружена замученная немецкими солдатами семья Садова: отец и мать расстреляны, дочь Рая, 12 лет, заколота штыком, сын Валентин, 15 лет, убит выстрелом в правый глаз, дочь Зина, 18 лет, изнасилована и задушена, дочь Катя, 5 месяцев, застрелена в висок».
  • «2 марта 1943 г. угнали в Германию двух дочерей гражданина гор. Вязьмы Виноградова — Веру, 20 лет, и Надежду, 16 лет. В ответ на просьбу Виноградова пощадить его дочерей и не угонять их фашисты сожгли его дом».
  • «В Сычевском районе из 248 деревень немецкие оккупанты сожгли дотла 137 деревень».
  • Сейчас читать-то страшно, а каково нам было пережить это?
  • ...Память вернула те дни, когда фашисты пришли на нашу землю, вошли в наше село. Пушки грохотали где-то совсем рядом. Мы с Алексеем Ивановичем собрали всех ребятишек в одной комнате — опасались, как бы не выскочили, не угодили под шальную пулю, осколок.
  • Наступил вечер. А наутро в село вошли солдаты в серо-зеленых шинелях. Они врывались в дома, везде шарили, кричали:
  • — Где партизаны?
  • Партизан не находили, а вот вещи уносили, хватали кур, гусей, еду. Через три-четыре часа в доме не осталось ничего.
  • В один из первых дней оккупации вбежал в дом Юра.
  • — Пожар! Школа горит!
  • Алексей Иванович схватил ведра, вилы, только выбежал из дома, как в центре села послышались автоматные очереди. Стало ясно: гитлеровцы подожгли школу, теперь не подпускают жителей тушить огонь.
  • Алексей Иванович вернулся в избу, сел на лавку, в тишине звякнула дужка ведра.
  • Ночью в избе слышались детские всхлипывания. Что сказать? Как успокоить?
  • Мы старались узнать, как обстоят дела на фронте, уловить малейший луч надежды. Газеты не доходили, радио молчало. Вот в сторону Германии пролетели эскадрильи наших самолетов — значит, есть силы у нашей армии! Вот повезли от Гжатска на запад раненых и обмороженных фашистов — значит, идут бои.
  • Живший в нашем доме немец по имени Пауль стал спешно собираться.
  • На другой день советский самолет разбросал листовки с вестью о разгроме фашистов под Москвой.
  • Но мы оставались «под немцем» долгих полтора года: с 12 октября 1941 года по 6 марта 1943 года. Каждый из этих дней оставил тяжелую отметину на сердце.
  • Едва наступило лето сорок второго, прибывшие на постой гитлеровцы повыгоняли население из домов.
  • Алексей Иванович вырыл на огороде землянку. Она была глубокая, крыша в три наката.
  • Уже после освобождения узнала я, Юра да Борис поделились, что они вместе с другими ребятами старались вредить гитлеровцам: разбрасывали по дорогам старые гвозди, битые бутылки, в выхлопные трубы машин заталкивали камни, куски глины.
  • В Клушине стояла эсэсовская часть. Наш дом занял фашист Альберт. Он заряжал аккумуляторы для автомашин. На досуге любил развлекаться. То на глазах у голодных ребят скармливал собаке консервы, то начинал стрелять по кошкам, то принимался рубить деревья в саду.
  • Детей наших он ненавидел. Однажды Юра ворвался в землянку с воплем:
  • — Альберт Бориску повесил!
  • Я кинулась наверх. На дереве, подвешенный за детский шарфик, висел мой младшенький. А рядом, уперев руки в бока, закатывался от смеха фашист. Ему было интересно наблюдать за судорогами ребенка. Я подлетела к яблоне, сдернула с дерева удавку, подхватила Бореньку на руки. Ну, думаю, если Альберт проклятый воспрепятствует, лопатой зарублю! Пусть потом будет, что будет. Не знаю, какое у меня лицо было, только Альберт глянул на меня, повернулся, в дом зашагал — сделал вид, что его кто-то окликнул. А я мигом в землянку. Раздели мы с Юрой Бореньку, уложили на нары, стали растирать: смотрим — порозовел, глаза приоткрыл. Когда он в себя пришел, я увидела, что с Юрой творится неладное. Стоит, кулачки сжал, глаза прищурил. Я испугалась, поняла — отомстить задумал. Подошла, на коленки к себе сына посадила, по голове глажу, успокаиваю:
  • — Он же нарочно делает, чтобы над тобой тоже поиздеваться, чтобы за пустяк убить. Нет, Юра, мы ему такую радость не доставим!
  • Думала, убедила сыночка. Прошло несколько дней, слышу, Альберт с мотоциклом своим возится, завести не может. Вышла из землянки, наблюдаю издалека. А уж когда он из выхлопной трубы мусор какой-то выковырял, сразу же поняла. Альберт ругнулся, к нам зашагал. Я к нему навстречу вышла, он мне на ломаном русском и говорит:
  • — Передай твой щенок, чтобы мне на глаза не попадаться.
  • На большее не решился. Фронт тогда уже дрогнул, артиллерийская канонада не умолкала. Всем было ясно: немцам здесь долго не продержаться.
  • Несколько дней Юра не ночевал дома — устроила я его У соседей, подальше от ненавистного Альберта. Когда Юра вернулся домой, я все наказывала ему:
  • — Не подходи ты к немцам. Держись подальше! Да и за братом следи.
  • Припоминаю: в конце лета это было, пошла я со старшими детьми на соседний луг накосить травы. Вдруг послышался гул самолетов. Глядим — наши летят. Складно так, враз разворачиваются и пикируют на село. Прикинули: метят в немецкий склад. Фашисты ответный огонь открыли, подбили один бомбардировщик, огонь на нем вспыхнул, он летит низко, над крышами. Весь в огне, как большой костер, а сам стреляет и стреляет, развернулся и опять вдоль улицы летит. Там фашистской техники, войск полно было. Валентин вскочил, руками размахивает, кричит:
  • — Так их! Бей гадов!
  • А я думаю: как там Юра с Бориской, небось, из землянки выскочили, бой наблюдают?
  • Раздался страшный взрыв — самолет врезался в самую гущу немецкой техники на деревенской площади. Мы побежали к селу. Ребята встретили нас у крайних изб, перебивая друг друга, захлебываясь, о бое рассказали. Как я и предполагала, они с первыми взрывами на улицу выбрались, залегли на огороде. Я их ругать стала, говорю, что убить их могло, ранить, а они мне в ответ:
  • — Так это же наши самолеты были. Они своих убить не могут...
  • Я старалась спрятать младших, непокорных и непослушных. А беда пришла с другой стороны. 18 февраля 1943 года поутру раздался стук прикладом в дверь нашей землянки. Я открыла. Гитлеровец, остановившись на пороге, обвел вокруг взглядом. Глаза его задержались на Валентине:
  • — Одевайся! Выходи!
  • Я пыталась протестовать, но он замахнулся на меня автоматом. Так согнали на площадь молодых парней, построили, окружили и повели. Угоняли в неизвестность, в неволю.
  • Через пять дней снова стук в дверь. Фашист внимательно всех оглядел, в Зоину сторону пальцем ткнул:
  • — Девошка! На плошат! Одевайся.
  • Я на колени хотела перед фашистом броситься, дочка ко мне кинулась, не дает!
  • — Мамочка! Не надо! Мамочка! Не поможет! Мамочка! Не унижайся!
  • К мальчишкам, отцу обернулась:
  • — Берегите маму! Маму берегите! — Глаза у нее сухие, не плачет, только дрожит вся.— Прощайте!
  • Шла я за колонной наших девушек до околицы. А там на нас, матерей, фашисты автоматы направили, не пустили дальше. Стояла я, глядела вслед удалявшейся колонне.
  • Не помню, как домой добрела. Сына забрали — было тяжело, а дочку увели--стало вовсе нестерпимо. Какие только мысли в голове не бились! Пятнадцатилетняя девочка да в неволе, на тяжелейшей работе, в полной власти фашистов, у которых человеческих понятий-то нету совсем...
  • До освобождения оставалось всего несколько дней, нарастал гул боев. Через деревню потянулись отступавшие части гитлеровцев. Теперь это были уже не те нахальные мерзавцы, которые полтора года назад входили в село. Укутанные в обрывки одеял, тряпье, в грязных повязках, с обмороженными лицами. Но мы-то знали, что они еще на многие мерзости способны.
  • Я видела, что Алексей Иванович теперь старается почаще быть на улице, у дороги. Он наблюдал за всеми передвижениями фашистов. Под вечер обычно засыпал недолгим сном, а потом, как на дежурство, опять выходил. Как-то вернулся с тремя советскими автоматчиками — встретил их Алексей Иванович на мясоедовской дороге, Ребятишки лежали тихо на нарах, но я почувствовала: проснулись, наблюдают.
  • Разведчики стали расспрашивать о расположении немецких батарей, огневых точках, о сосредоточении фашистов. Алексей Иванович точно да толково все рассказал. Не зря, значит, он часами ходил да все высматривал!
  • Солдаты наши на карте отмечали. Я глядела на бойцов и наглядеться не могла: ладные, здоровые, полушубки у них справные, валенки аккуратные. А лица-то родные, милые!
  • Засиживаться бойцам было некогда. Уходя, сказали:
  • — Ждите, скоро будем.
  • Поутру Юра спросил у отца, кто приходил. Алексей Иванович глянул на него с хитринкой, сказал: «Да это сон тебе приснился». Юра спрашивать больше не стал, но видела я: все понял.
  • В одну из первых ночей марта я услышала, как Алексей Иванович осторожно сполз с нар, стараясь не скрипнуть дверью, вышел из землянки. Отсутствовал долго. Возвратился, увидел, что я не сплю, тихо, едва губы разжимая, сказал:
  • — Последние немцы ушли. Дорогу заминировали. Если со мной что случится, запомни: мины напротив нашего дома, да у дома Беловых и еще около сушкинского дома. Запомни, Нюра, и предупреди наших.
  • Сам погрелся немного и опять пошел на свое добровольное дежурство. Утром я разыскала в хозяйстве две дощечки, вывела на каждой крупно: «Мины». Эти знаки Алексей Иванович укрепил в начале и конце заминированного участка.
  • Вскоре в наше село вошли части родной Красной Армии. Какой это был праздник! Все, кто остался жив, вышли на улицу, кричали «ура!», звали бойцов в избы.
  • Командир части, которая вступила в наше село, сразу же разыскал Алексея Ивановича, сказал, что благодарит его от имени бойцов и командиров за точные сведения, за предупреждение о минах. При всех обнял и расцеловал. Ребятишки очень гордились отцом. Юра даже спросил:
  • — Мама! Полковник расцеловал папу как солдата, правда? Ты слышала, как он сказал: «Благодарю за службу!», слышала?
  • Еще грохотали близкие бои, а в селе возрождалась наша, советская жизнь. Пора было думать об урожае. Командир части, расположившейся в нашем селе, распорядился, чтобы саперы осмотрели поля, очистили их от мин, неразорвавшихся снарядов. Собрались мы, посчитали свои силы... Грустные это были смотрины: мужики на фронте, молодых парней и девушек фашисты угнали в Германию. Но что делать: трудиться надо. От хлебороба жизнь зависит.
  • 9 марта, в Юрин день рождения, был ему сделан самый желанный подарок: снова открылась школа.
  • Накануне учительница Ксения Герасимовна Филиппова обошла все деревенские дома, извещала, чтобы назавтра к 9 часам все собрались в доме Веры Дмитриевны Клюквиной — там будет школа. Изба у Веры Дмитриевны была большая, а она осталась одна, вот и попросила Ксения Герасимовна разместить классы у нее. Школу-то нашу, которой колхоз до войны гордился, немцы сожгли. Вера Дмитриевна охотно согласилась, избу всю почистила и полы помыла, у соседей лавки заняла, старалась как можно лучше все устроить.
  • Я разыскала Юрин портфель. А положить в него было нечего: букварь и другие учебники пошли у гитлеровцев на растопку, ни одной тетради не осталось. Но ученик есть ученик, должен быть с портфелем. Проводили мы Юру на уроки с пустой сумкой.
  • Вернулся он возбужденный, стал делиться впечатлениями. Учебников в классе не было, но командир полка передал Ксении Герасимовне «Боевой устав пехоты». По нему-то и овладевали грамотой. В одной комнате располагалось по два класса: сначала первый и третий. Заканчивались у них занятия — начинали учиться второй и четвертый. Ксения Герасимовна сразу же дала задание набрать гильз, чтобы по ним учиться счету, поискать в домах бумагу.
  • Многого в школе не хватало. Даже так скажу: ничего не было. А учила Ксения Герасимовна ребят хорошо. Да и воспитывала по-настоящему. Даже самодеятельность организовала. Участвовал Юра в хоре, поначалу пели ребятишки довоенные песни, а потом стали услышанные по радио разучивать. Поставили спектакль «Встреча с Героем Советского Союза». Я ходила на этот утренник. Показывали, как в освобожденное от фашистов село возвращается раненый летчик — Герой Советского Союза. Его встречают родные, односельчане. Он расспрашивает, как они жили, рассказывает о боях, в которых отличился. Тут по радио сообщается: «Победа!» Все кричат: «Ура!» И мы, зрители, тоже закричали: «Ура!»
  • Юре очень хотелось сыграть Героя, но он был еще маленьким, выпало ему играть одного из колхозников, который встречает летчика и рассказывает о жизни в оккупации. Юра все повторял:
  • — Подрасту, и я Героя сыграю. Так, мама?
  • Юра сразу учиться стал старательно. Он понимал: учительнице нелегко приходится одной обучать ребят четырех классов, да еще нет учебников, школьных пособий. Юра всегда был добрым, отзывчивым. Вот он и стремился не расстраивать учительницу и мне поменьше доставлять беспокойства. Ведь в семье у нас жила тревога за судьбу угнанных в Германию Валентина и Зои. Каждый из нас сдерживал себя. Алексей Иванович, Юра, Борис старались не говорить о горе. Да и я дома держалась. Только по дороге на ферму, в поле, когда вокруг никого не было, давала волю слезам.
  • Алексей Иванович сразу же по освобождении попросился на военную службу. Поначалу ему отказали: невоеннообязанный. Но он ходил к командирам, настаивал, добился, чтобы его взяли хотя бы в охрану, в Гжатск.
  • В 1944 году почтальонша принесла сложенный треугольником листок бумаги — письмо от Валентина; я узнала, что он сумел бежать из неволи, перейти линию фронта. Он стал танкистом, башенным стрелком. Юра и Борис в тот день всю деревню обегали, сообщали всем о письме Валентина, о том, что его часть героически сражается с фашистами, бьет гитлеровцев.
  • Потом от Вали пришло еще письмо, а в нем — фотография, маленькая такая. Сколько времени прошло, а строчки те все перед глазами.
  • А следом новое сообщение — от Зои. И ей удалось вырваться из фашистской неволи. Она тоже стала помогать Красной Армии. Поскольку годами не вышла, в действующие на переднем крае части ее не записали, тогда она пошла в ветеринарный военный госпиталь. «Мне очень пригодились мои деревенские знания,— писала дочка.— Я ухаживаю за ранеными лошадьми. Мы возвращаем их в строй, чтобы наши кавалеристы могли громить фашистов, могли отплатить за горе советских людей».
  • Уже в первую весну по освобождении увидела я, как Юра и Бориска на скотном дворе раскопали из-под рухляди плуг.
  • — Зачем? Это не игрушка,— говорю. . А Юра мне в ответ:
  • — Пахать надо.
  • А как пахать? Во всем колхозе ни одной лошаденки.
  • — Так мы ж за коней будем!
  • Попытались. Конечно, сдвинуть плуг было не под силу мальчишкам. Вскопали поле вручную, но уж бороновать решили предложенным ими способом.
  • В один из приходов в Гжатск рассказала я Алексею Ивановичу о нашей затее.
  • — Нет! И борону вам не сдвинуть! — прикинул он.— Тяжела.
  • На другой день рано утром смотрю — идет мой Алексей Иванович. Оказывается, удалось ему на день взять увольнительную. Многое успел он в тот день в нашем клушинском доме сделать по хозяйству, смастерил и легонькую борону, которой мы потом не один год с ребятами бороновали. Хоть это так говорится — «легонькая», работать-то не так уж легко было, но все-таки можно.
  • Отцову борону опробовали мы сразу же, на другой день. Впряглись сыновья, от усилий к земле пригнулись и двинулись. Я иду «коренником», а сама плачу: ребят жалко. До конца поля они дошли, оглянулись — пот по лицам течет, а улыбаются. У Юры улыбка широкая, задиристая:
  • — Мама! Ты плачешь или устала?
  • Мне даже совестно стало своей слабости: дети малые не сдаются, а я духом пала. Отвечаю:
  • — Не плачу и не устала, солнце припекло.
  • Огород весь вскопали, только тогда мальчишки побежали играть: палки, как автоматы, схватили, начали свои бесконечные бои, которые неизменно оканчивались «нашей победой». Игр этих я остерегалась. Но что скажешь? Не будешь же постоянно предупреждать: с палками поосторожней, со «стрельбой» поосмотрительней. Побаивалась-то не зря. Однажды пришли Юра с Бориской в дом, я глянула — ахнула: лица у них черные от копоти, а у Бориса и брови опалены. Я поняла: самострелом баловались. В те годы ребячьи карманы так и распирало от гильз, осколков снарядов, патронов. Случались трагические истории, от взрывов дети гибли, становились калеками, слепыми. Хотела я наказать сыновей так, чтобы на всю жизнь запомнили, но поглядела в Юрино лицо, вижу: сам все понял. Только одно и сказала:
  • — Понял, что брат чуть глаз не лишился? Нельзя так!
  • Это еще в те дни было, когда Валя с Зоей не нашлись, поэтому я с горечью и добавила:
  • — Или у меня и без ваших игр горя мало?
  • Надо сказать, что после этого младшие мои ребята с патронами не баловались,
  • Весна сорок пятого выдалась ранняя. Сеять мы начали еще перед майскими праздниками. Торопились, а силенок было маловато. Рассчитывали каждый час, учитывали каждую пару рабочих рук.
  • По снегу еще прибыл в колхоз трактор. График ему был составлен чуть ли не на круглые сутки, обслуживали его три трактористки, чтобы в простое «стальной конь» не был.
  • Утром 9 мая позвали меня и Анну Алексеевну Дербенкову в правление колхоза. Председатель Иван Васильевич Бурдин говорит:
  • — Горючее для трактора на исходе, поезжайте-ка, женщины, в Гжатск.
  • Запрягли мы буренку, на телегу закатили железную бочку, поехали. Подъезжаем к селу Затворову — людей на улице полно, песни поют, нас окружили:
  • — Куда едете?
  • — За горючим для трактора в Гжатск.
  • — Никого там на складах не найдете. Победа!
  • Мы с Анной посовещались, решили вернуться. Но все-таки местного председателя в Затворове разыскали, взаймы горючего попросили. У них у самих запас небольшой был, но поделились.
  • Вернулись в Клушино — там тоже ликование. Ребята по улицам носятся, плакаты самодельные развесили на домах: «Ура! Победа!»
  • Юра ко мне подбежал, глаза горят:
  • — Мам! Я на нашем доме флаг вывесил!
  • — Где же,— спрашиваю,— материю взял?
  • — А я из бумаги. Но все равно здорово получилось. Красиво!
  • У правления колхоза женщины собрались, смеются, переговариваются, планы строят, думают: когда теперь мужья домой вернутся? Это, конечно, те, кто «похоронки» не получил.
  • Председатель на крыльцо вышел, поздравил всех с великим праздником, а потом тихо добавил: «Товарищи, время не ждет!»
  • Мы с Аней поехали в поле, к трактористкам, а потом объехали и другие бригады. Весть-то надо было донести до всех.
  • Когда говорят о Дне Победы, мне видится, как деловито в этот день идет по полю наш колхозный трактор, как сноровисто пашут на коровах клушинские женщины.
  • Урожай, что заложили в победном сорок пятом, собрали богатый. Но раны, нанесенные вражеским нашествием, затягивались трудно — уж очень много их было!
  • Алексей Иванович после окончания войны остался работать в Гжатске. В городе присмотрелись, что он на все руки мастер, пригласили плотничать в квартирно-эксплуатационную часть. Решили мы с ним дом в город перевезти.
  • Под новый, 1946 год перебрались мы в Гжатск.
  • В середине учебного года привела я своих мальчиков в начальную базовую школу при гжатском педучилище. Заведовала ею Елена Федоровна Лунова, которую я еще по деревне знала. Она прикинула, что мальчики мои деревенские могут заробеть перед гжатскими городскими ребятами, поэтому сказала:
  • — Я как раз в третий класс собираюсь, идемте вместе.
  • Пошли в класс. Ученики Елену Федоровну увидели, сразу же примолкли. Я почувствовала: уважают, вольничать при ней себе не позволяют. Раздался звонок, ученики вмиг по местам разошлись.
  • — Садитесь,— спокойно сказала Елена Федоровна. Я привела к вам новенького. Юра Гагарин.
  • Осмотрела класс и подошла ко второму ряду, потом к Юре обернулась, позвала его:
  • -— Тут будешь сидеть. Паша Дешин — человек серьезный.
  • Юра мой прошел, сел. Я еще поглядела, как он под столом руку товарищу протянул, по губам поняла, имя назвал. Так они с Дешиным познакомились.
  • Потом мы Бориса во второй класс определили.
  • После уроков дети пришли, я приглядываюсь: городские ребята их не обидели? Нет, все хорошо. Радостные, возбужденные, о порядках в школе, об учителях рассказывают.
  • Учительница Юрина мне сразу же понравилась. Нина Васильевна Лебедева весной 1946 года закончила наше гжатское педучилище, Юрин класс был у нее первым. Она была совсем молоденькая, но к работе своей относилась с большой ответственностью.
  • Особенности послевоенной учебы представить трудно. В школе не хватало самых необходимых вещей. А возраст? Те третьеклассники очень отличались от нынешних. Война, оккупация, разруха, переезды ни одному ученику не позволили своевременно начать учиться. Юра-то всего год пропустил. Были в третьем классе ребята по тринадцать-четырнадцать лет. А учительнице — восемнадцать! Вот поди справься с такими переростками! Но тут, правда, мы, родители, помогали: внушали своим детям уважение к учителям.
  • Ребята Нину Васильевну очень любили. Это сразу же замечаешь. О любимом учителе ребята постоянно говорят. Вот Юра часто повторял: «Нина Васильевна сказала, Нина Васильевна объяснила, Нина Васильевна рассказала...»
  • Рассказывала она им много и о многом. Как-то Юра прямо с порога поспешил поделиться: «Мама! Я учусь в историческом доме!»
  • Оказывается, базовая школа располагалась в доме, принадлежавшем когда-то одному купцу. Именно сюда был приглашен гжатчанами Кутузов, когда он, назначенный главнокомандующим, ехал через Гжатск к войску в Царево-Займище. В Отечественную войну 1812 года принял на себя наш смоленский край немало ударов, как немало славных страниц вписал он и в историю Великой Отечественной войны. Тут, под Гжатском, начали действовать партизанский отряд Дениса Давыдова, отряды крестьян, которые немало досаждали французам. В отместку наполеоновские войска сожгли Гжатск и окрестные селения.
  • Но более всего Юре запали в душу рассказы учительницы о Владимире Ильиче Ленине, о его детстве, семье, родителях, старшем брате, о ленинской справедливости и доброте, которые формировались еще в детские годы. Помню, как однажды Юра сообщил: «Нина Васильевна читала книжку о детских годах Володи Ульянова, там была фотография табеля с отметками. Сплошные пятерки».
  • Юра и до того дня занимался хорошо, а тут стал особенно стараться. Пока все на дом заданное не выполнит, спать не ложился. Тетрадки у него были аккуратные. Учебников тогда было мало, выдавался один на несколько человек. Юра и других ребят приучал обращаться с книгами бережно.
  • Немало Юра рассказывал о своих одноклассниках. Уже окончилась война, но раны ее навечно остались во многих советских семьях. Вот и в рассказах Юры часто звучало: «У такого-то отца убили», «У такой-то брат не вернулся с фронта», «Тот-то — сирота».
  • Послевоенная жизнь стала приносить и радости.
  • Однажды весенним вечером глянула я в окошко, вижу — идет к нам девушка. Еще и сообразить не смогла, кто же это пожаловал, а сердце застучало радостно. Девушка уверенно толкнула дверь, вошла — Зоечка! Бросилась я к ней, от радости слезы льются, все-то ее потрогать хочу: живая, целая, невредимая. Потом отстранилась, чтобы получше рассмотреть, а у нее у самой все лицо мокрое. Ребята за столом сидели, уроки готовили. Смотрю, Юры нет. А он вмиг за печку бросился, где его школьная форма висела, оделся, даже галстук повязал.
  • И вот он тут как тут стоит принаряженный. Хотел своей сестре-наставнице во всей красе показаться, похвастаться, что уже в пионеры принят. Зоя глядит на них, глаза сияют.
  • — Неужели Юрка так вырос?! А Бориска-то взрослый стал! Отец...
  • Смотрю на Алексея Ивановича, он просто помолодел от счастья. Но, чтобы слез не заметили, отвернулся, сглотнул комок, говорит:
  • — Вот и еще подмога прибыла.
  • Усадили мы Зою за ужин, а ей есть некогда, все рассказывает. Как удалось им бежать из плена, как скрывались девушки на польском хуторе, где их освободила Советская Армия. Как предложили им вернуться домой, но девушки ни в какую: воевать! Годами они не вышли, Зое к тому времени еще и семнадцати не было. Как направили их в ветеринарный госпиталь. «Военный госпиталь?»— спросили девушки. «Военный!» — «Тогда пойдем». Как лечили в госпитале лошадей, отправляли на фронт.
  • Зоя рассказывала, что видела по дороге домой. С печалью слушали мы о разорении, с удовлетворением — что идет везде стройка и восстановление. Засиделись за полночь. Ту ночь я впервые с начала войны спала спокойно.
  • Юра в школе освоился быстро. С Пашей Дешиным подружился, хотя разница в возрасте у них была три года. Оба учились хорошо. Друзья часто приходили в школу пораньше.
  • В те годы школьники сдавали экзамены после четвертого класса. Юра получил за годовые контрольные по арифметике и диктанту «отлично», перевели его в пятый класс с похвальной грамотой.
  • Я пришла на утренник, посвященный окончанию учебного года. Грамоты, которыми ребят за учебу поощряли. вручали родителям, благодарили за помощь школе. Вызвали и меня. Я к Елене Федоровне подошла, руку мне она пожала, слова торжественные сказала. После утренника еще раз подошла, говорит:
  • — Нюра, сын весь в тебя: читать любит, памятливый. Очень нас радует.
  • Ночами мы обсуждали с Юрой важные вопросы. Больше всего он любил помечтать: «Мама! Когда я вырасту, кем буду?» Юра любил, чтобы я отвечала: «Летчиком». К тому времени он, как все мальчишки, различал типы самолетов даже по звуку.
  • Юра рос компанейским, учился хорошо, в этом ему память помогала. Он раз-два прочтет — уже чуть ли не наизусть помнит. Знаниями любил делиться, поэтому частенько занимался с отстающими. Вообще чувство долга у сына, у товарищей его было развито сильно. Оно сказывалось во всем, даже в том, как следил Юра за своим внешним видом. Пионер должен быть примером! Товарищи выбрали его председателем совета отряда. Каждый вечер он наглаживал свой пионерский галстук. Сейчас мне думается, что в это он вкладывал особый смысл. Ребенок, пережив оккупацию и повзрослев, особенно ценил все завоевания Советской власти, гордился ими, считал себя приобщенным к борьбе за свободу и независимость Отчизны.
  • К концу учебы в четвертом классе заболел Паша Дешин, его ближайший товарищ. Тогда многие ребята малярией мучалиеь. Высокая температура, озноб так выматывали, что человек силы терял. Юра ходил к другу каждый день. Когда приступ у Паши закончится, станет уроки объяснять, вчерашнее задание спрашивать. Подбадривает.
  • Через месяц Дешин вернулся в класс. Вызвала его учительница к доске, задание дала, он все примеры, задачи решил. При всех учительница Юру поблагодарила. Потом даже на родительском собрании отметила, что Гагарин — настоящий товарищ.
  • Экзамены за четвертый класс Юра сдал на отлично, а Паша — на хорошо и отлично.
  • Но это все серьезные дела. Было и другое. Озорство, увлечения, игры. Об одной Юриной проделке узнала я не сразу. Как-то незадолго до окончания урока вошел в учительскую пожилой человек, был он явно чем-то рассержен, в руках держал какие-то покореженные деревянные детали. Протянул их Елене Федоровне, с гневом заговорил:
  • — Это что же такое происходит? Иду мимо — и вдруг из углового окна прямо на голову вот это падает.
  • Елена Федоровна разглядела «это» и увидела модель планера. Взяла заведующая школой «это» и пошла в класс. Ребята поднялись и, рассмотрев в руках Елены Федоровны модель, затихли.
  • — Чей это планер?
  • Минуту висела в классе напряженная тишина, а потом вперед выступил мальчишка.
  • — Хорошо, Юра Гагарин, что сознался,— сказала Елена Федоровна,— но завтра приходи с мамой.
  • — Я и сам все понял,— упрямо сказал Юра.— Маму вызывать не надо.
  • После окончания начальной школы Юра поступил в гжатскую среднюю. Появились у него новые товарищи. Жалел, что Дешин, с которым за два года учебы и жизни сдружился, не пошел в школу. Паша поступил работать в промкомбинат столяром, учиться стал в вечерней школе. Нет-нет да забегали ребята друг к другу.
  • В пятый класс Юра пошел в 1947 году. Средняя школа разместилась в двух больших жилых домах на Советской улице. В школу они были превращены в силу необходимости: в Гжатске после фашистского нашествия оставшихся пригодными зданий было наперечет. Уцелевшие дома, требовавшие небольшого ремонта, сразу же были отданы под школы, Дом пионеров, детские сады, ясли, больницы.
  • Сейчас, восстанавливая в памяти события, хочу, чтобы и читатели представили себе те условия, в которых учились и жили ребята военного детства. Классы — бывшие жилые комнаты — были небольшими, парт в них не было, а стояли сколоченные из досок длинные столы и скамьи. Пришла я на первое родительское собрание, еле протиснулась за стол, думаю, как же ребята к доске выходят отвечать? Скамьи и столы стояли почти вплотную к стенам. Юра на мое недоумение рассмеялся, объяснил:
  • — А мы под столом пролезаем!
  • Отапливались классы недостаточно — дров и для детских садов не хватало. В школу каждый ученик должен был принести по полену дров, но все равно в классах было холодно, сидели ребята в пальто. Чтобы писать, приходилось им пузырьки с чернилами отогревать на груди.
  • Но они не унывали. Ребята, пережившие оккупацию, познавшие издевательства врагов, рады были малейшей возможности учиться. Надо сказать, что и мы, взрослые, не считали все мною перечисленное трудностями или какими-то особенными сложностями. Так жили все советские люди. Преодолевая разруху, восстанавливали заводы и фабрики, строили школы, МТС, деревни, больницы и собственное жилье.
  • Тогда ребята на такие условия даже внимания особого не обращали, не обсуждали их.
  • У меня такое впечатление, что Юра старался охватить все. Участвовал он и в художественной самодеятельности. В школе они задумали сделать театр теней — сколько же рассказов было о спектакле «Сказка о попе и его работнике Балде»! Ребята сами вырезали из картона фигурки действующих лиц, прикрепляли их к лучинкам, учились водить за натянутым полотном. Юра исполнял роль Балды, слова учил по вечерам. Его друг Лева Толкалин был главным осветителем. Юра рассказывал, как тот умело использовал большой трофейный карбидный фонарь. Декорации, афиши ребята тоже рисовали сами. Конечно, они были не такие красивые, как рисунки настоящих художников, но детям они были дороги и очень нравились. В день после спектакля Юра так подробно рассказывал дома о представлении, о реакции зала, так выразительно изобразил действующих лиц, что мы все будто побывали на этом спектакле. Интересный был вечер, радовались все — и я, и Алексей Иванович, и Борис, и Зоя, и ее муж Дима Бруевич, который тоже жил у нас.
  • Увлекались они с Левой и фотографией. Лева где-то нашел старенький фотоаппарат, напоминающий нынешний «Любитель». Целыми вечерами они его разбирали, чистили, что-то вытачивали, заменяли какие-то детали. Но фотоаппарат никак не поддавался. Потом заработал. Ребята задумали приладить приспособление, чтобы он «щелкал» через несколько секунд и можно было бы самому фотографу запечатлеться на снимке. Задуманное удалось. Ребятишки сфотографировали для стенгазеты своих товарищей на занятиях в классе и на уборке моркови. Стенгазета привлекла внимание всей школы. Юра и Лева гордились этим. С фотоаппаратом не расставались. Именно этим нехитрым аппаратом сделаны почти все детские снимки Юры в Гжатске.
  • Казалось, Юре везде хотелось поспеть. Объявили, что в Доме пионеров создается духовой оркестр. Он туда записался. Да так упорно стал заниматься, что отец раз не выдержал:
  • — Марш из дома! Уши болят.
  • Юра трубу прихватил, пошел на улицу, примостился на дровах, что у задней стены дома были сложены, стал играть, В те дни пастухи по утрам коров в стадо дудочкой собирали. Наша Зюмка знакомый звук услышала, заволновалась, мычит — в поле просится.
  • Алексей Иванович послушал-послушал, рассмеялся, за Юрой пошел:
  • — Нечего скотину нервировать. Ладно уж, возвращайся в дом, потерпим.
  • — Пап! Я постараюсь играть потише.
  • Но разве на трубе потише получится? Ничего, потерпели. Я-то даже и не замечала рева, наоборот, радовалась, что у сына получается.
  • В школе Юра в технический кружок записался. Ученики под руководством наставников сделали летающую модель самолета, смастерили бензиновый моторчик и как-то отправились на пустырь запускать свою модель. Разговоров о том, как эта машинка — «проворная, как стрекоза»,— взяла и полетела к солнцу, было не на один вечер!
  • — Хочу быть летчиком! — заявил Юра.
  • Тогда к его словам мы отнеслись как к детскому лепету: кто из тогдашних ребят не мечтал летать!
  • В школе прочел Юра книгу о жизни Циолковского. Любовь к этому человеку, восхищение его одержимостью, страстностью, бескорыстным служением идее космических полетов пронес сын через всю жизнь.
  • Все опасаюсь, как бы не представить Юру неправильно. Будут люди читать, вопросом зададутся: что, Гагарин идеальным рос?
  • Соберутся, случается, у меня его учителя, я свое беспокойство высказываю. Ведь Юра был, как все мальчишки в его возрасте, шаловливым, непоседливым, шустрым.
  • Бывало, убегут они с Борисом на рыбалку — нет их и нет. Забеспокоюсь: мало ли что приключилось. Однажды так долго не возвращались, что искать пошла. Все берега Гжати исходила, до собора добежала. Нету! Домой совсем по темноте пришла, а они дома. Сидят за столом такие чинные, такие притихшие, что я сразу поняла: набедокурили.
  • Юра сразу же ко мне.
  • — Мама! Борискины ботинки пропали. Только он не виноват. Мы все берега облазили. Украли их.
  • У меня ноги подкосились. В послевоенное время это была большая потеря. Ботинки только что по ордеру купили. Как же, думаю, он в школу пойдет? Мне ребят жалко и как положение поправить — не знаю. Юра нашелся:
  • — Мы уж придумали. На носки галоши Зоины наденем — хорошо будет.
  • И эдак тихонечко да ласково:
  • — Ты, мам, носки потолще свяжешь?
  • Ругать настроения не было. Видно же, ребята сами мучаются и переживают.
  • На уроках, случалось, Юра то кому-то подскажет, то все время руку тянет — отвечать хочет. Не без этого.
  • «Не было в шалостях Юры вредности, грубости,— рассказывала мне учительница географии Антонина Васильевна Иванова.— Деликатным он был».
  • «Почему вспоминается другое? — говорила Елена Федоровна Лунова.— Конечно же, потому, что мы знаем, кем стал наш ученик. Потому что память человеческая сохраняет главное. Потому что Юра был шаловливым, но честным, открытым, добрым. Однажды проводил их отряд сбор, посвященный песне. Пели «Три танкиста». Я чувствую — вот-вот расплачусь: сын у меня танкистом был, погиб он. Ребята знали о моем горе, как-то я с ними поделилась. Когда запели про экипаж машины боевой, я своего Валентина вспомнила, а чтобы слез ребята не видели, ушла. Стою в коридоре у окна, слышу: дверь скрипнула — несколько ребят подошли ко мне. Юра остановился рядом. Вижу — утешить хочет, а слов нет. Вот так мы постояли-постояли... Успокоилась я, вернулись мы на сбор».
  • Деликатность с опытом жизненным приходит. Человек как бы ставит себя на место другого человека, боль чужую как свою ощущает. Отсюда рождается желание помочь.
  • Учителя рассказывали, что Юра не то что выделялся своей добротой, а скорее, к доброму других призывал. Не словом, а делом. Он не стеснялся быть внимательным, вежливым, отзывчивым. А ведь обычно ребята в этом возрасте любят показаться грубее, чем есть на самом деле.
  • Юра с детства был чутким, умеющим распознавать, что человек чем-то обеспокоен, расстроен. Хоть был ребенком — знал: взрослый тоже теплоты ждет. Я, во всяком случае, теплоту эту ощущала. Оказывается, другие тоже замечали.
  • Однажды (было это уже после космического полета) Ольга Степановна Раевская меня спросила:
  • — А помните, Юра однажды на вечере, посвященном Международному женскому дню, читал отрывок из «Молодой гвардии» про мать, руки ее?
  • Я помнила.
  • — Мне кажется, что Юра читал о вас. Я даже уверена в этом. Потому что как-то во время репетиции он застенчиво сказал: «Ольга Степановна, Фадеев как будто в нашем селе бывал». От мальчика большей откровенности не дождешься.
  • Мне тогда казалось, что, когда Юра учил этот отрывок, он как-то по-особенному взглядывал на меня. Теперь я часто перечитываю это место книги, вспоминаю те далекие вечера, детский голос сына, со скрытым волнением и теплотой произносящий:
  • «...Мама, мама! Я помню руки твои с того мгновения, как я стал сознавать себя на свете. За лето их всегда покрывал загар, он уже не отходил и зимой,— он был такой нежный, ровный, только чуть-чуть темнее на жилочках. А может быть, они были и грубее, руки твои,— ведь им столько выпало работы в жизни,— но они всегда казались мне такими нежными, и я так любил целовать их прямо в темные жилочки. Да, с того самого мгновения, как я стал сознавать себя, и до последней минуты, когда ты в изнеможении, тихо, в последний раз положила мне голову на грудь, провожая в тяжелый путь жизни, я всегда помню руки твои в работе».
  • В 1947 году вернулся из армии Валентин. Ребята как завороженные слушали его рассказы о танках, о боях, о победе. Валя привез с собой шлем и в знак особого поощрения разрешал то одному, то другому братишке пощеголять в нем.
  • Теперь вся наша семья была в сборе.
  • Наступила весна сорок девятого. Юра окончил шестой класс, как всегда, на «отлично» и вдруг ни с того ни с сего заявил:
  • — Поеду в Москву, буду поступать в ремесленное училище.
  • Мы с отцом старались его отговорить. Казался он мне еще совсем мальчиком. Очень уж не хотелось отпускать от себя. Наконец-то семья вся собралась, а тут опять кто-то из детей будет не со мной.
  • Но Юра, оказывается, все продумал. Рассуждал он, как взрослый, говорил, что хочет учиться дальше, образование думает получить, в то же время понимает, что нам с отцом трудно. Вот он овладеет какой-нибудь профессией, встанет крепко на ноги, учиться будет по вечерам. К этому времени и многие его одноклассники, которые были старше Юры, поступили в ремесленное.
  • — Насчет учебы, мама, не беспокойся,— говорил Юра.— Вон Паша Дешин работает и в вечерней школе учится. Да еще на «отлично»!
  • Конечно, свою роль сыграло и то, что в ремесленном училище выдавали форму, полностью обеспечивали учащихся. Мальчишки наши заглядывались на аккуратно одетых в форму сверстников. Многие мечтали поступить в суворовское училище. Но таких еще было мало. Тогда-то и задумались о ремесленном.
  • Мне не хотелось соглашаться. И Алексей Иванович тоже насупился, молчит, несогласен. Юра не отступает, примеры приводит. Но сразу сразил меня, когда заявил:
  • — Ты, мам, столько про своего отца рассказывала, почему же сейчас противишься? Разве не хочешь, чтобы я, как дедушка, стал рабочим?
  • Брат мужа, Савелий Иванович, еще до войны переехал в Москву, работал на заводе имени Войкова. Списались мы с ним, он Юрины планы одобрил, пригласил остановиться у них в семье. Собрала я Юре все необходимое. Попросила Валентина отвезти в Москву, да не уезжать, пока окончательно брата не устроит...

    Из писем Ю. А. Гагарину

    Дорогой наш сын, герой Юрий Алексеевич Гагарин!

  • Разреши мне, матери-старухе 68 лет, с большим и горячим материнским чувством обнять и крепко поцеловать тебя, мой сын и сын всего народа. Ты прославил нас в веках. Я счастлива, что дожила до той поры, когда люди совершают такие подвиги, а о подвигах мечтали и мои дети, и они их совершали в годы Великой Отечественной войны. И хотя мне сейчас очень тяжело вспоминать своих трех сыновей: Володю, Антона и Сашу, погибших на фронтах, но я горжусь, ибо они внесли свой вклад в завоевание для нас счастливой жизни, такого времени, когда люди достигли таких высот науки, при которых совершаются подвиги, подобные Вашему, дорогой Юрий Алексеевич.
  • Пусть Ваше имя прославится в веках.
  • Крепко обнимаю и горячо, по-матерински целую Вас, мой сын Юрий Гагарин.
  • Мать троих погибших сыновей, подвигом своим Вы почтили их память.
  • Большое спасибо Вам.

    Александра Васильевна Довиденко, Киев.

    Праздник 1 Мая мы праздновали в г. Требони. Мы шли на параде через город и стали кричать: «Да здравствует Советский Союз! Да здравствует Гагарин!» И через минуту весь парад стал кричать: «Да здралствует Гагарин!» Все были веселые, и было всем очень хорошо.

    Ученицы 7-го класса Анна, Ива, Милуна, Чехословакия.

    Дорогой Гагарин!

  • Сердечно Вас поздравляю. Все хорошо, что хорошо кончается. Ура! Вас поздравляют все шведы и датчане (я датчанин).
  • Вы открыли новую эпоху. Поздравляю Вас, Вашу жену и детей — Елену и Галю.

    Рабочий фабрики Эйгил Кристенсен, г. Мальме, Швеция.

    Уважаемый товарищ!

  • Прежде всего передаю мой революционный привет Вам и славному советскому народу, героизмом которого и теми достижениями, каких он в короткое время достиг после Октябрьской социалистической революции, я восхищаюсь. Советский народ борется за мир, благосостояние и счастье всех народов мира.
  • Поздравляю Вас с замечательным геройским подвигом, образцом героизма, открывшего путь в космос, являющегося величайшим триумфом науки и всего человечества.
  • Мне бы очень хотелось познакомиться с Вами лично, и я надеюсь,что вы отметите день 26 июля вместе с нашим великим вождем Фиделем Кастро и нашим народом, для которого это будет большой честью.
  • Родина или смерть!
  • Мы победим!
  • Да здравствует наша социалистическая революция!

    Эмилио Ластре Арриета, Куба.

    Дорогой Юрий!

  • Норвежский рабочий приветствует тебя и поздравляет с твоим подвигом 12 апреля. Твое имя будет всегда светиться в истории.
  • Желаю тебе и твоим близким всего хорошего в будущем. Сердечный привет.

    Яльмар Нильсон, Норвегия.

    Дорогой мистер Гагарин!

  • Примите, пожалуйста, мои самые теплые поздравления в связи с Вашим удивительным достижением и Вашей храбростью. Вы стали первым человеком, который облетел земной шар и благополучно вернулся на Землю.
  • Я желаю Вам здоровья, долгой жизни и счастья.
  • Искренне Ваш друг по духу

    А. И. Икэним, Нигерия.

    Дорогой Юрий Алексеевич!

  • Сердечно поздравляю тебя с величайшим подвигом в истории человечества — первым полетом в космос. От этого полета у меня у самого как бы выросли крылья, на которых я лечу к тебе и ко всему советскому народу, чтобы сказать своему брату: родной, горжусь трудом твоим и достижениями!
  • Мы знаем, что этот подвиг стал возможным благодари развитию советской науки и техники, благодаря труду советских рабочих, инженеров и техников, точнее говоря, благодаря советскому социалистическому строю. Это блестящее доказательство преимуществ социализма перед капитализмом. Со времени Октябрьской социалистической революции созданная Лениным Страна Советов достигла небывалых успехов, хотя перенесла страшные военные бури.
  • Да здравствует нерушимая дружба братских народов Югославии и СССР!
  • Да здравствует мир во всем мире!

    Шимпрага Мирко, Югославия.

    Прославленный пилот майор Гагарин!

  • Я, шведская женщина, поражающаяся Вашим мужеством, посылаю Вам горячие приветствия и поздравления в связи с Вашим первым космическим полетом вокруг Земли. Я смотрела телевизионную передачу из Москвы. Мне хотелось бы самой побывать в Москве и лично приветствовать Вас вместе со всем русским народом.

    Брита Меллер.

    С восхищением узнали о вашем героическом подвиге. Приветствуем вас — пионера космического полета. Горячо поздравляем с осуществлением извечной мечты человечества.

    Семья Циолковского.

  • Калуга, 13 апреля.

    Аплодирую великолепному выражению духа русского народа, который сегодня, дав уже нам все наилучшее в литературе и музыке, осуществляет первый полет человека в звездные просторы.

  • Прошу принять мои наилучшие поздравления с Вашим блестящим достижением.

    Амедео Пьерагостини,

  • Италия, Бергамо.

    Дорогой Юрий Алексеевич!

  • Вы видели, с какой радостью и любовью мы встречали Вас. В этой радости была и гордость за Ваш успех, и умиление, вызванное воспоминаниями. Увидев Вас, улыбающегося, в море цветов, в буре ликования, я вспомнила тех, кого 16 лет тому назад цветами сирени приветствовала расстрелянная, но счастливая Прага, тех, кто спас ее от уничтожения, простых советских солдат-освободителей. Тогда Прага приветствовала советских людей, победивших фашизм, теперь приветствовала советского человека — победителя космоса.

    Иво Бартоне, Чехословакия, Прага.

    Поздравляем, ликуем, целуем!

    Полярники дрейфующей станции Северный полюс-8.

    Счастье, безмерное счастье, восторг, радость переполняют сейчас сердца людей всего мира, всего земного шара. И мы, советские люди, счастливы вдвойне. Как музыка, звучат знаменитые строки Маяковского: «Я радуюсь, Я — этой силы частица! Что общие даже Слезы из глаз...»

  • Но это слезы гордости за наш народ, за нашу Родину, за Вас, Юрий Гагарин, дорогой Вы наш человек. Спасибо, огромное спасибо за Ваш беспримерный подвиг. Вся история человечества преклонила перед Вами свою гордую голову.
  • Ленинград скандирует: слава Гагарину!

    Студенты филологического факультета ЛГУ им. Жданова.

    Когда мы услышали это известие, у нас дыхание остановилось, как у каждого человека, интересующегося наукой. Те несколько часов, когда Вы были в космосе, мы очень волновались, и, когда Вы приземлились, мы прыгали, кричали и чуть не плакали от радости. И конечно, поздравляли всех вокруг. Вы сейчас самый счастливый человек в мире!

    Нететх Магдольна,

  • Уйвари Шари, Венгрия.

    Просим Вашего разрешения называться гагаринцами.

    Ученики 8-го «А» класса школы № 12, г. Куйбышев.

    Телеграмма Юрию Алексеевичу Гагарину от американских космонавтов:

  • «Шлем свои поздравления по случаю сделанного Вами важного шага в области исследования человеком космоса. Мы надеемся, что нам представится возможность получить всю имеющуюся информацию о Вашем полете...

    Малькольм С. Карпентер, Лерой Гордон Купер мл., Джон Г. Гленн мл., Вирджил Л. Гриссом, Уолтер М. Ширра мл., Алан Шепард мл., Дональд К. Слэйтон».

    Дорогой мой товарищ!

  • Приветствую Вас по случаю свершения Вами подвига и весь героический советский народ.
  • Я от души рад этому. Мне как ветерану-большевику было особенно приятно узнать о Вашем подвиге. Ведь в 1918 году я плечом к плечу с моими русскими товарищами боролся за Советскую власть. И вот наступило то время, о котором говорил дорогой товарищ Ленин. Я могу сказать, что мы не напрасно боролись. В мире будет господствовать не буржуазия, а трудящийся народ. Пусть здравствует и процветает дружба между нашими народами!
  • Да здравствует герой майор Гагарин!

    С приветом

  • Дьюла Матюш, Венгрия.

    Я плакала от радости, когда узнала из газет, что Юрий Гагарин невредимый вернулся на землю после того, как завершил полет. Я смеялась, пела, танцевала, мне казалось, что, выиграй я сто миллионов, я не была бы так довольна.

    Елена Рицца, Италия.

    ...Рады сообщить Вам, что улица, по которой мы едем в школу, названа сегодня Вашим именем...

    Рижская ШРМ № 12.

    Мы гордимся нашей Родиной, ее народом, нашей Коммунистической партией, которая дала крылья человеку, научила мыслить, творить. Восхищены тем, что наша Родина первой вышла на просторы космоса.

    Экипаж парохода «Циолковский».

    Дорогой Юрий Алексеевич Гагарин, мы, учащиеся специального ремесленного училища № 28, затаив дыхание, слушали о беспримерном в истории человечества подвиге, совершенном Вами. Мы восхищаемся и гордимся тем, что первым космонавтом является именно воспитанник трудовых резервов. Мы клянемся родной Коммунистической партии, Советскому родному правительству, Вам, родной Юрий Алексеевич, что будем еще лучше учиться, жить и работать по-коммунистически. Станем достойным пополнением героического рабочего класса.

    Брест.

    далее

    назад