СТРАНИЦЫ ИЗ БИОГРАФИИ

  • Приехав в Москву, Юрий хотел поступить в Люберецкое ремесленное училище на токарное или слесарное отделение, но туда принимали с семилетним образованием, и он, сдав экзамены, стал учиться на литейщика — на это отделение брали ребят с шестиклассным образованием. Вскоре его определили к станку — учили специальности формовщика. Работа Юрию нравилась, он с удовольствием ходил на завод.
  • В ремесленном училище одновременно проходили теоретическую подготовку и практику.
  • Но это образование не удовлетворяло Гагарина, ему хотелось учиться дальше, окончить техникум, поступить в институт... И вместе со своими товарищами он поступает в седьмой класс люберецкой вечерней школы № I.
  • Было трудно. Проучился Юрий всего один учебный год— 1950/51. Заметив его тягу к учебе, учителя предложили Гагарину поступить в Ленинградский физкультурный техникум, поскольку среди рабочих завода он зарекомендовал себя неплохим спортсменом, получал призы на соревнованиях. Юрий прошел отборочные испытания в Мытищах, на пятерку сдал последний экзамен и вернулся в Люберцы, где узнал, что можно поступить в Саратовский индустриальный техникум по его специальности.
  • Вместе с друзьями Юрий попросил у директора ремесленного училища дать им направление в этот техникум. Директор отнесся к просьбе ребят с пониманием, и с направлениями в руках друзья в августе 1951 года приехали в Саратов. Экзаменов в техникум сдавать не надо было Гагарин окончил семилетку на «отлично». После сдачи пробы по производственной практике он был зачислен в техникум.
  • Юрий быстро завоевал авторитет у товарищей, его избрали членом бюро комсомольской организации. Общественной работы было много: он исполнял еще обязанности секретаря местного спортивного общества «Трудовые резервы».
  • После третьего курса, чтобы немного заработать, Гагарин поехал физруком в пионерский лагерь.
  • Наступил последний год учения в техникуме. Производственную практику Юрий проходил сначала в Москве на заводе имени Войкова, а потом в Ленинграде на заводе «Вулкан».
  • Одним из любимых предметов Гагарина была физика, в техникуме организовался физический кружок, участники которого выступали с докладами. Как-то Юрий взялся за тему «К. Э. Циолковский и его учение о ракетных двигателях и межпланетных путешествиях». И может быть, тогда, еще неосознанная, появилась у него тяга к небу.
  • Юрий знал, что в Саратове есть аэроклуб, но, чтобы поступить туда, требовалось среднее образование. Однажды стало известно, что в аэроклуб принимают четверокурсников техникума — и Гагарин в тот же день отправляется туда и подает заявление. Он прошел все комиссии. Начались занятия в аэроклубе — сначала теория полета, знакомство с устройством самолета и авиационного двигателя.
  • Очень напряженными были первые месяцы 1955 года; днем — занятия в техникуме, вечером — в аэроклубе. А тут еще подоспела защита дипломных проектов.
  • Гагарину досталась сложная тема — разработка литейного цеха крупносерийного производства. Кроме того, он должен был разработать технологию изготовления деталей и методику производственного обучения в ремесленном училище по изготовлению деталей.
  • Работая над дипломом, Юрий старался не пропускать занятий в аэроклубе. Там уже заканчивали изучение теории, сдавали экзамены. Очень хотелось поскорее начать учебные полеты.
  • Но до начала этих полетов нужно было совершить хоть один прыжок с парашютом. И вот — первый прыжок. В тот же день летчик-инструктор предложил полетать с ним на «яке», Юрий с радостью согласился. Так он впервые поднялся в небо.
  • Через несколько дней в техникуме прошла защита дипломов. Гагарин получил диплом об окончании Саратовского индустриального техникума с отличием. Государственная экзаменационная комиссия присвоила ему квалификацию техника-литейщика.
  • Теперь можно было идти на производство или учиться дальше. Юрий не знал, на что решиться. Его товарищи уезжали, а он никак не мог расстаться с аэродромом, бросить начатое дело. И когда в аэроклубе сказали, что курсанты отправляются в лагеря, Гагарин согласился туда поехать.
  • В лагерях — почти каждый день полеты. Наступил июль. В один из дней инструктор сказал Юрию:
  • — Пойдешь один. По кругу.
  • А на следующий день о полете Гагарина написали в газете саратовских комсомольцев «Заря молодежи», поместили его фотографию.
  • Юрий научился летать на «Як-18». В это время у него появилась мечта стать военным летчиком.
  • Осенью сдавали выпускные экзамены, Гагарин получил все оценки «отлично». Ему дали направление в Оренбургское авиационное училище. От вступительных экзаменов в училище, как отличник, он был освобожден. Началась военная жизнь летчика Юрия Алексеевича Гагарина.

    Из писем Ю. А. Гагарину

    Горячо поздравляем с знаменательным событием в Вашей жизни. Ваши однополчане — авиаторы Оренбургского училища летчиков просили нас передать, что Ваш подвиг будет служить для них примером в овладении боевым мастерством.

    Ваши бывшие летчики-инструкторы капитан А. Колосов, Я. Акбулатов.

    Восхищены беспримерным подвигом советского человека. Гордимся, что являемся гражданами СССР.

    Студенты Тульского пединститута.

    Первому хозяину космоса!

  • Вы настоящий человек. Не только настоящий человек, но и настоящий коммунист, герой нашего великого века... Подвиг, который Вы совершили, стал вечной гордостью всех советских людей, всего социалистического лагеря, в том числе нашей республики, всего прогрессивного человечества.
  • Вдохновленный Вашим героическим подвигом, наш народ с новой силой будет строить социализм в своей стране.

    Учитель десятилетней школы

  • Шаравын Чукун,
  • Монгольская Народная Республика, г. Цецерлык.

    12 апреля 1961 года является днем подлинного героизма в деле борьбы за мир. Полет майора Гагарина наполняет нас непоколебимой верой в великое будущее человечества, в победу добра в мире и дает нам новые силы для движения вперед. Сердечно поздравляем Вас и Ваш народ, гордимся тем, что наши народы связывает дружба.

    Педагогический состав средней школы повышенного типа, ГДР, Остенбург.

    От имени Жюля Верна я, его племянница, высказываю восхищение вашим подвигом. Вы осуществили мечту Жюля Верна. Если бы он был в этом мире, несомненно, разделил бы радость вашей страны. Браво! — от всего сердца. Я Вам желаю самого большого счастья.

    Кристина Аллотт де ла Тюиж, Париж.

    Вы научили нас, как каждый честный человек должен любить Родину, потому что только человек, который беззаветно любит Родину, мог совершить такой героический подвиг.

  • Мы, молодое поколение, благодарим советских людей за все их победы, потому что эти победы делаются во имя мира, счастья и прогресса всего человечества.
  • Такие дела способны совершать только советские люди под руководством Коммунистической партии Советского Союза.

    Пионеры школы им. Вануарова, Болгария, Пловдив.

    Я полз по мерзлой земле от деревни Большая Береза до лесу — один километр — восемь часов. И за это время стал седым. Это нужно было для Родины, для победы.

  • Я склоняю свою седую голову перед тобой, Юрий!

    Майор Дубровин Валентин Иванович, пенсионер, г. Львов.

    Мы думаем, что поздравить Вас и выразить Вам благодарность — это слишком мало, а поэтому в честь этого грандиозного подвига мы решили создать коллектив «Бригада социалистического труда» — это наша благодарность за Ваш подвиг. Одновременно мы, товарищ Гагарин, обращаемся к Вам с просьбой: разрешите нам наш новый коллектив назвать Вашим именем. А мы Вам обещаем, что Ваше светлое имя будет для нас образцом. Мы будем честно выполнять все обязательства, которые мы взяли на себя в этот исторический день.

    Коллектив завода «Элите», ЧССР.

    Герою космоса Юрию Алексеевичу Гагарину.

  • Я восторгаюсь Вашим подвигом и шлю Вам мои сердечные поздравления.
  • Ваш невиданный успех показал, что Советский Союз неоспоримо является ведущей страной мира.
  • Сердечный привет Вам, Советскому Союзу и его людям от одного из Ваших горячих поклонников.

    Александр фон Винтхофен, Дания.

    Горжусь подвигом моего бывшего пионера, ставшего пионером космоса. Желаю здоровья, счастья, новых успехов в покорении космических далей.

    Бывшая вожатая школы № 1 города Гжатска Надежда Ефимовна Писемская.

    Трудно передать словами те чувства, которые охватили нас, когда услышали мы, что советский человек покинул нашу Землю с тем, чтобы открыть новую страницу в истории человечества, прославить нашу Советскую Отчизну.

  • Поздравляем тебя, Юрий, с беспримерным полетом!
  • Мы гордимся тобой.

    Бывшие твои «однокашники» по училищу.

    НЕ ПРОСТО МЕЧТАЛ
    В. И. ГАГАРИНА

  • Идут годы. Время неумолимо. Но оно не властно над прошлым, затушевать воспоминания... Вечер в авиационном училище. Музыка, кружащиеся в танце пары. И вдруг появляется группа военных курсантов-первогодков, стриженых, суетливых, возбужденных своим первым выходом «в свет».
  • Тогда мы впервые и встретились. Он пригласил меня танцевать. Вел легко, уверенно и сыпал бесконечными вопросами: «Как вас зовут? Откуда вы? Учитесь или работаете? Часто ли бываете на вечерах в училище? Нравится ли это танго?..»
  • Если откровенно, то первое впечатление от знакомства с Юрой складывалось как-то не в его пользу. Невысокий, худощавый, голова большая, короткий ежик волос... Говорит быстро, после каждой фразы как-то двигает припухлыми губами, будто припечатывает слова. Очень подвижен. Кажется, будто он одновременно находится в разных местах.
  • Потом был другой танец, третий... В десять часов музыка смолкла. Он проводил меня до выхода (выходить за проходную училища им тогда не разрешали) и, словно мы уже обо всем договорились, сказал:
  • — Итак, до следующего воскресенья. Пойдем на лыжах.
  • Я промолчала: на лыжах так на лыжах. Уже дома подумала: «А почему я должна идти с этим «лысым» на лыжах? И вообще, почему он держится так уверенно? Знакомы мы всего один день...»
  • На лыжах мы не пошли. Не было самих лыж, не было и погоды. Пошли в кино. Не помню, какой фильм смотрели, но наши взгляды на него разошлись. Сначала спорили, доказывали друг другу свою точку зрения. Потом спор перешел на другую тему и тоже как-то не получился. Долго шли молча. Около нашего дома он, так же как и в тот первый вечер, сказал:
  • — Итак, до следующего воскресенья. Пойдем...
  • Вот тут он замолчал и посмотрел на меня. Посмотрел и добавил:
  • — Пойдем в гости.
  • — Это к кому же? — удивилась я.— К нам, что ли?
  • — К вам.
  • Сказал он это просто, словно я сама пригласила его, словно мы давным-давно знаем друг друга.
  • Позднее, когда я лучше узнала Юру, мне стало ясно, что это одно из самых примечательных свойств его характера. Он легко и свободно сходился с людьми, быстро осваивался в любой обстановке, и, какое бы общество ни собралось, он сразу же становился в нем своим.
  • В ту пору нам было по двадцать. Далеко идущих планов мы не строили, чувства свои скрывали, немного стеснялись друг друга. Сказать, что я полюбила его сразу, значит сказать неправду. Внешне он не выделялся среди других. Напротив, ребята-старшекурсники выглядели более степенно, прически их делали более привлекательными, девчонкам они нравились больше. Ну а мой кавалер?
  • Не сразу я поняла, что этот человек если уж станет другом, то станет на всю жизнь. Но когда поняла... Много было у нас встреч, много разговоров по душам, долго мы приглядывались друг к другу, прежде чем, объяснившись в любви, приняли решение связать навеки свои жизни.
  • Как он сказал о своей любви? Очень просто. Не искал красивых слов, не мудрил. Но такая безоглядность, такая окрыленность были в его объяснении и признании...
  • Мы стали встречаться чаще, думать о будущем.
  • — Любовь с первого взгляда — это прекрасно,— говорил Юра,— но еще прекраснее — любовь до последнего взгляда. А для такой любви мало одного сердечного влечения. Валя,— продолжал он,— давай действовать по пословице «Семь раз отмерь, один раз отрежь».
  • Я понимала, что такое его серьезное отношение к решающему жизненному шагу не имеет ничего общего с расчетливостью. Юре был чужд эгоизм. Он думал обо мне: не пожалею ли я, не спохвачусь ли, когда будет уже поздно передумывать?
  • Юра вообще больше думал о других, чем о себе. Это его душевное качество открылось мне еще задолго до того, как мы стали мужем и женой.
  • Среди наших семейных реликвий есть альбом для фотографий, который я подарила когда-то Юре. Многие журналисты цитировали слова, написанные на его обложке. Слова о том, что кузнецы своего счастья мы сами и что перед судьбою не надо склонять головы. Только почти никто не объяснил, почему появилась такая надпись.
  • А случилось так: в училище стали поговаривать о продлении срока учебы еще на год. Юра ходил хмурый. Для него этот год значил очень много.
  • Родителям его жилось тяжело, они едва сводили концы с концами. Но чем им мог помочь Юра, получавший курсантскую стипендию. Лучше бы, говорил он, после техникума вернуться к родителям в Гжатск, поступить там работать по специальности.
  • Юру утешали товарищи, утешала и я. Мы убеждали его, что время учебы пролетит быстро, а там он станет офицером и тогда сможет помогать родителям. Убедили мы его с трудом. Вот так появилась надпись на альбоме, который я подарила ему в день его рождения, 9 марта 1957 года. Юра очень хотел стать летчиком, но ради близких ему людей он готов был пожертвовать даже любимым делом.
  • Таким он был в большом и в малом. Ему предлагали после окончания училища остаться в Оренбурге летчиком-инструктором, а он попросился на Север. Причуда? Нет. Он хотел стать настоящим летчиком, пройти через трудности, научиться летать в сложных погодных условиях. Север был самым подходящим местом для этого.
  • Решение правильное, логичное, но для Юры оно не было легким и простым. Ему очень хотелось, чтобы я поехала с ним, а это означало бы, что я не получу диплома фельдшера. Я уже решила для себя, что оставлю медицинское училище и поеду с ним, но он уговорил меня не делать этого.
  • Как он любил небо!
  • Небо... Необъятное, бездонное. Когда я впервые увидел небо с высоты птичьего полета, дрогнуло мое сердце. Открылась необозримая картина, которой я еще никогда не видел в своей жизни. Все было так неожиданно красиво. Я понял — это мой путь.
  • Так он говорил.
  • Впереди у него были еще сотни учебных полетов на Севере. Ему предстояло обрести свою небесную «походку» и свой «почерк» в воздухе, постигать различные науки, но уже в тот самый первый полет он понял, что выбрал верную дорогу. Авиация стала для него смыслом и содержанием всей жизни.
  • Юра учился в Оренбурге, когда и слово «космос», и сделанное на этом пути уже не воспринимались как нечто далекое, фантастическое. Когда запустили первый спутник, он восторженно сказал:
  • — Надо же! Вот штуку придумали...
  • Он считал витки спутника вокруг Земли, читал статьи в газетах и журналах, спорил с товарищами о том, что же будет дальше. В училище космос стал предметом особых разговоров:
  • — Раз собачка полетела, то и человек скоро полетит.
  • — Скоро? Больно ты быстрый. Лет двадцать пройдет. Мы уж и летать перестанем, на пенсию уйдем...
  • — А при чем тут мы? Первыми полетят ученые.
  • — Ученые учеными, а управлять надо пилоту... Говорили о врачах, что им лететь первыми, говорили о водолазах-подводниках. Споры становились еще жарче, а мальчишки выглядели этакими фантазирующими знатоками.
  • Юра тоже спорил, обосновывая свое мнение, и даже рисовал космический корабль.
  • Мечтал ли он тогда о полете на таком корабле? Не знаю. Вслух об этом не говорил. Много позже он скажет: «Да, мечтал. Но тут же гнал эти мысли: ведь в стране найдутся многие тысячи людей, подготовленных к этому лучше, чем я. Стоило ли думать о том, что совершенно нереально для меня, курсанта...»
  • После года теоретических занятий в классах и учебных полетов на винтовых самолетах курсанты стали летать на реактивных «МиГах». И снова восторг:
  • — Красивый, удобный, стремительный и маневренный! Отличная машина. Я ощущаю, как растут и крепнут мои крылья...
  • На Север он уехал один, а точнее, с товарищами по училищу. Так уж случилось, что расставались мы с ним в Москве, на Казанском вокзале. Мой поезд в Оренбург уходил чуть раньше, и Юра провожал меня.
  • — Не грусти, Валюта. Я буду очень ждать тебя. Скоро мы снова будем вместе...
  • А я волновалась: как там ему будет, как устроится, как начнет летать?
  • Служба на Севере — особая страница в нашей биографии.
  • Север стал испытанием для нас обоих. Приехала я туда, к Юрию, после окончания своей учебы. Жить негде. Дом, в котором Юре обещали комнату, еще достраивался. Помогла одна знакомая учительница: она уезжала в отпуск и на это время предложила нам свою комнату. В ней и поселились, радуясь, что свет не без добрых людей.
  • Что сказать о нашем жилье? Все маленькое, все крохотное, все на виду, и все под руками. С вечера топится печка. За ночь тепло все-таки выдувает, и первым делом Юра отправлялся за дровами. В прихожей и того хуже: дыхни — в воздухе появится белое облачко.
  • Захолодев на морозе, Юра почти бегом возвращался в дом и брался за растопку. Как только занимался слабый огонек, печка сразу оживала, и скоро наша комната наполнялась веселым гудением, которое обещало вернуть тепло.
  • Юра поудобнее устраивался у печки и начинал листать какую-нибудь книгу, принесенную им с работы. Я садилась рядом и смотрела на пляшущие язычки огня. Казалось, что во всей Вселенной только два живых существа — он и я. За окном бушевала метель, в ледяном мраке виднелись неясные очертания таких же домов, как и наш. Похоже, что по такой погоде полетов не будет, но городок просыпался, оживал. Юра захлопывал книгу и говорил короткое: «Пора».

    ...Мы ждали ребенка. Юре очень хотелось, чтобы родилась девочка. В отпуске мы даже поспорили, какое купить «приданое»: розовое или голубое. Я хотела мальчишку и уже выбрала, как полагается для мальчика, голубое одеяльце, а Юра стал возражать: «Обождем, чтобы потом не менять». Когда меня положили в родильный дом, он звонил туда по нескольку раз в день. Надоел всем ужасно. Его узнавали по голосу, подшучивали над его нетерпением.

  • Однажды он позвонил очень поздно. Не успел задать свой «стандартный» вопрос, а ему говорят: «Ждете мальчика?» — «Нет, нет,— заторопился Юра,— девочку».— «Тогда поздравляем с исполнением желания: вы отец девочки весом семь с половиной фунтов». Юра стал благодарить. А через некоторое время он снова позвонил. «А что это такое, семь с половиной фунтов? Много это или мало?» — «Достаточно!» — ответили ему.
  • Он примчался в роддом. Возбужденный, счастливый. Хотел прямо в палату пройти, посмотреть на меня и на дочку. Очень огорчился, когда его не пустили. Немного успокоился, узнав, что подарки его и записку мне передадут.
  • А как он нас встречал! Дома навел образцовый порядок. Все приготовил, все предусмотрел...
  • С трепетом и величайшей осторожностью купал Леночку первый раз. Беспокоился: нормальная ли вода, теплые ли пеленки? Сам пеленал маленькое существо, носил на руках, укачивал, нашептывал тут же придуманные колыбельные песни...
  • Никогда не забуду жизнь в заполярном, далеком гарнизоне. Военная служба отнимала у Юры очень много времени, но и тогда, когда мы были молодоженами, и позже, когда родилась Леночка, он старался выкроить час-другой для меня, для семьи. Придет вечером домой и, какой бы ни был тяжелый день, весело кричит с порога:
  • — Принимай помощника!
  • И если не надо наколоть дров, сбегать за продуктами в магазин или принести воды, сразу направляется к детской кроватке. А только Леночка заснет, Юра за книгу. Читал он обычно вслух. Ему было приятно, когда я смеялась вместе с ним, слушая веселые чеховские рассказы, когда вздыхала, узнавая его и себя в героях «Ночного полета» Антуана де Сент-Экзюпери.
  • На Севере было время, когда Юра загрустил. Нет, не потому, что суровость этого края, лютые морозы, непроглядная ночная тьма и глубокий снег делали все, чтобы затруднить жизнь тех, кто служил здесь. Все это Юра воспринимал весело и не терял свойственного ему бодрого настроения. Удручало другое. Молодежь к полетам не допускали. Летали те, кто был постарше, по-опытнее. Молоденьких лейтенантов заставляли заниматься теорией, сдавать зачеты и ждать появления солнца, а вместе с ним и весны.
  • В марте полярный день стал теснить надоевшую темноту длинной зимней ночи. Еще звенел мороз по ночам, но уже чувствовалась близкая весна. Ребята начали летать. Юру словно подменили. Небо для него — это все.
  • Там, на Севере, пришла первая беда. Неожиданная, горькая. Погиб его тезка и друг Юрий Дергунов. Юра сильно переживал эту утрату. Они подружились еще в училище и, когда пришло время распределения, настояли, чтобы их направили в один и тот же авиационный гарнизон — на Север. Их просьбу удовлетворили, и вот... Несколько недель Юра ходил как потерянный, не спал целыми ночами напролет. Я понимала, что ему не помогут ни валерьянка, ни снотворное, и если предлагала лекарства, то лишь для того, чтобы хоть на минуту отвлечь его от тяжелых мыслей.
  • Но отвлечь его могло только небо. Наша авиационная часть жила полетами. Полеты днем, полеты ночью. Звенящий гул турбин, казалось, не смолкал ни на минуту. Юра уходил рано и возвращался домой лишь к концу дня.
  • Однажды он пришел озабоченный:
  • — Вызывают в Москву.
  • Из командировки Юра возвратился воспрянувший духом.
  • — Знаешь, Валюша,— сказал он,— мне предлагают новую работу.— И тут же добавил: — Правда, это пока неточно...
  • О новой работе он ничего не рассказывал, на мои вопросы отвечал односложно, а чаще вообще старался уйти от этого разговора.
  • — Зачем говорить об этом, когда нет определенности. Подождем...
  • Прошел еще месяц. Юру снова вызвали в Москву. А когда он вернулся, стоило ему открыть дверь, как я догадалась по его виду: пора собираться в путь-дорожку дальнюю.
  • Что же он делал в московской командировке? Что узнал? Что так воодушевило его, окрылило, подняло настроение? Задавать вопросы я не решалась: если можно, расскажет сам. Но, как каждое незнание, это рождало тревогу и, конечно, желание хоть немножко быть в курсе его дел и планов.
  • Промелькнуло недолгое северное лето, и наступила скоротечная арктическая осень. Солнце день ото дня все ниже склонялось к бугристому горизонту, укорачивая светлое время суток, словно напоминая о том, что очень скоро придет зима, суровая и затяжная, с колючей многодневной пургой и многомесячной ночью.
  • Наконец пришел вызов, которого Юра очень ждал. Было это как раз 8 марта. Назавтра уезжать, а у Юры день рождения. 26 лет исполнилось ему.
  • Собрались мы быстро — нехитрую нашу мебель роздали соседям, а вечером сошлись друзья. Попрощаться.
  • — Буду летчиком-испытателем,— как бы оправдываясь, говорил Юра товарищам,— налетаюсь вволю!..
  • Я знала, это его давняя мечта — как можно больше летать.
  • — Пойду к морю,— сказал он, когда все уже было собрано.— Попрощаюсь с нашими местами. И с Юрой тоже...
  • На берегу было пустынно. Белая пена прибоя кружевом оплетала волну. Белые птицы с гортанным криком кружились над каменными выступами, садились на воду, снова взлетали, и казалось, этому движению моря, крику птиц и серому небу не будет конца.
  • Юра стоял молчаливый. И немножко грустный. Он вообще не любил расставаний.
  • Потом мы пошли на кладбище, к могиле Юрия Дергунова.
  • — Не знаю, когда приду к тебе еще,— сказал Юра тихо. Он сломал ветку сосны и положил ее на маленький холмик.

    И вот Москва, маленькая комната в помещении казарменного типа, почти без мебели... По утрам подъезжал автобус и увозил ребят. Мы, жены, знали лишь то, что ехали они в научные учреждения слушать лекции. Какие и для чего, тогда не было известно. Постепенно мы стали понимать, что все их занятия, тренировки, прыжки с парашютом, другие упражнения преследуют определенную цель: кто-то из них станет первым человеком, который полетит на ракете.

  • Только тогда мне открылась его «тайна», которую он скрыл от меня.
  • Никто из ребят не знал, кто полетит первым, кто вторым, кто третьим. Все работали и учились дружно и настойчиво, помогая друг другу.
  • Юра занимался много. Сейчас и не перечислить, сколько ночей провел он за столом над книгами, конспектами, что-то выписывая, что-то просчитывая. Как-то раз он принес из библиотеки томик Циолковского. Читал увлеченно. Удивлялся: как можно было в начале века предвидеть и описать то, чем они занимались сейчас? Юру это восхищало. Он старался проследить путь развития космонавтики на годы вперед, как и Циолковский. Мечтал, фантазировал. В каждой проблеме он подмечал такие тонкости, о которых в ту пору даже не говорили. Словом, дотошности его можно было только позавидовать.
  • И в этом тоже черта его характера. Он понимал, что на новой работе его ждут не увеселительные звездные прогулки, увлекательные путешествия, а тяжелый труд, который потребует напряжения всех его духовных и физических сил. И, отдавая себе в этом отчет, он упорно занимался. Не загадывая, он твердо хотел быть первым в учебе. Хотел и был им.
  • Вот в этом вся его натура. Ему везде одинаково интересно. Он охотно шел, куда бы его ни направили, чтобы найти там интересное дело для себя и крайне полезное дело для всего отряда.
  • В жизни каждого человека бывают дни и часы особых событий. Они становятся главными, их хранит память. Таким было для Юрия вступление в партию.
  • Готовился он к нему давно, еще когда был курсантом и учился в авиационном училище. Кандидатом в члены КПСС его приняли в полку, когда он служил на Севере. Помню, пришел домой гордый, сияющий и прямо с порога:
  • — Поздравь, все проголосовали «за».
  • — За кого? — спрашиваю.
  • — За меня. За то, чтобы принять старшего лейтенанта Гагарина кандидатом в члены Коммунистической партии Советского Союза.
  • — И никто не воздержался?
  • — Никто.
  • — А почему раньше не сказал, что это случится сегодня? — продолжаю допытываться.
  • — Сюрприз готовил,— отвечает.
  • ...Прошел год. Мы уже жили в Подмосковье, когда у Юрия истек кандидатский стаж. Аккуратно вырвав из ученической тетради листок, не торопясь он стал писать: «В партийную организацию... Заявление...» И тут остановился. Задумался. Были у него нужные слова, родились они в его сердце, а сел за стол и засомневался: «Может быть, проще надо, короче?» Потом написал: «Прошу партийную организацию принять меня в члены КПСС... Хочу быть активным членом КПСС, активно участвовать в жизни страны и укреплении Вооруженных Сил СССР...»
  • Рекомендации ему прислали с Севера. Командир эскадрильи, в которой раньше служил Юрий, Владимир Михайлович Решетов писал: «На протяжении всей службы Ю. А. Гагарин являлся передовым офицером части. Политически развит хорошо. Принимал участие в общественных и спортивных мероприятиях. Взятые на себя социалистические обязательства выполнял добросовестно...»
  • Анатолий Павлович Росляков, он был секретарем партийной организации, которая принимала Юру в кандидаты, тоже хорошо сказал о нем: «Знаю Ю. А. Гагарина как исполнительного, дисциплинированного офицера. Летает грамотно и уверенно. Являлся членом комсомольского бюро части. Партийные поручения выполнял своевременно и добросовестно...»
  • Порадовалась я за Юру. Подумала: оценка тех, кто прошел испытание суровым северным небом, не может быть ошибочной. Наверное, заслужил он эти добрые слова.
  • В отряде космонавтов шли ежедневные занятия. Юра приходил домой поздно, порой задерживался в библиотеке, много читал. Как-то полунамеком обмолвился, что предстоит встреча с очень интересным человеком. Позднее узнала, что речь шла о Сергее Павловиче Королеве, Главном конструкторе.
  • 16 июня 1960 года состоялось партийное собрание отряда, на котором обсуждался вопрос о приеме Гагарина в члены КПСС. Как ждал он этого события, как волновался! И я волновалась вместе с ним, ждала его возвращения, его слов: «Поздравь, все проголосовали «за».
  • Так оно и получилось.
  • ...Вечером мама испекла пирог, и мы втроем пили чай. У Юры глаза светятся, и чувствуется, что этот день, это событие стали особыми в его жизни.
  • В этот же день Юра написал письмо отцу. Алексей Иванович давно мечтал, чтобы сын его стал коммунистом. И вот мечта обоих сбылась.
  • Мне он сказал:
  • — Отныне я частица многомиллионного авангарда советского народа.— Подумал и добавил: — Член великой партии Ленина.
  • ...Как давно и как недавно все это было. В музее Звездного городка оставлена на вечное хранение красная книжечка с портретом Ильича и номером 08909627 — партийный билет коммуниста Гагарина.
  • Временами мне начинало казаться, что служебные дела в Звездном все больше и больше отнимают у меня Юрия. Я старалась делать вид, что не замечаю этого. И все же странная тревога порою овладевала мной, особенно когда он на недели совершенно неожиданно уезжал в командировки. Удивляло и то, что иногда он возвращался с работы неожиданно рано, в середине дня, но настолько усталый и вымотанный, что тут же валился на диван и мгновенно засыпал.
  • Сначала я не понимала всей сути его новой работы, не понимала, что скрывается за словами, которые слышала в его разговорах с другими ребятами, и очень уж абстрактными казались эти самые «сурдо», «невесомость», «вестибулярный», «шарик»... Но постепенно стало ясно, что все это имеет самое непосредственное отношение к нему, а стало быть, и ко мне, и к Лене.
  • Однажды совершенно случайно у него вырвалась фраза:
  • — Белка и Стрелка слетали неплохо. Скоро кому-то из нас...
  • Он не продолжал, но я поняла: значит, скоро пошлют человека. На мгновение стало страшно: «Может быть, его, Юру?»
  • Мне не хотелось расспрашивать его об этом. Не знаю почему, но я чувствовала каким-то шестым чувством, что и он не расположен к многословным разговорам о том, кто, когда, зачем. У него была работа. Напряженная. Трудная. И наверное, он просто не имел права рассказывать о ней в семье.
  • И все-таки я не сдержалась и однажды прямо спросила:
  • — А кто полетит первым? Ты?
  • Юра сперва отшучивался, а потом очень внимательно посмотрел на меня и сказал:
  • — Не знаю. Может быть, и я.
  • Его неопределенность меня немного успокоила: «Их двадцать в отряде. Почему именно он?»
  • На другие вопросы Юра тоже отвечал неопределенно, с шуточками.
  • Меня его тон стал злить. Я никак не могла понять, где тут шутка, а где правда. Но тревога не прошла. «Не хочет говорить, не надо,-— подумала я про себя.— Может быть, все это лишь отдаленные планы». Само сочетание «человек и космос» в те годы представлялось далеким и фантастическим.
  • Первая встреча с «Востоком»...
  • Это было летом 1960 года. В один из дней Юра возвратился особенно возбужденным. Улыбка с губ не сходит, но молчит, а я чувствую, что ему не терпится поделиться своей радостью. Спрашиваю спокойным тоном, стараясь не проявлять любопытства:
  • — Сегодня что-нибудь интересное было или как обычно?
  • — А у нас все обычное интересно,— отвечает.
  • Я пожала плечами: ну ладно, мол, надо ужинать садиться. А он не отходит от меня. И те же огоньки в глазах. И счастье в них, и нетерпение.
  • — Юра, что с тобой? Что было у вас сегодня? — стараюсь быть строгой.
  • — Ездили смотреть корабль.
  • — Какой корабль?
  • — Космический. Тот самый, на котором полетит кто-то из нас.
  • Ноги у меня подкосились. Села на краешек стула и чувствую, что озноб начинается.
  • — Когда полетит? — едва выдавила из себя.
  • — Наверное, скоро.
  • — Ты? — спрашиваю.
  • — Не знаю... Об этом потом. Ты послушай, что я тебе расскажу. Мы были в конструкторском бюро, у Сергея Павловича Королева. Это Главный конструктор. Познакомились с производством. Оно идет полным ходом. А корабль — это не корабль, а шарик. Правда, большой... Главный конструктор с каждым за руку здоровался, знакомил со своими помощниками. Их много... Нас назвал испытателями новой техники. Интересно рассказывал о развитии космонавтики, ее достижениях, о том, как к планетам полетим... Мы сидим, слушаем, а он все дальше и дальше поднимает нас к звездам... Потом прервался и говорит: «Ну ладно, вернемся с неба на Землю. Пока все будет очень скромно: полетит только один человек, и только на трехсоткилометровую орбиту, и только с первой космической скоростью, то есть всего лишь в восемь раз быстрее пули. Зато полетит кто-то из вас». Мы слушаем и молчим. А он обвел взглядом всех и сказал: «Первым может стать любой...»
  • Когда спросили, кто хочет взглянуть внутрь и посидеть в кабине, я попросил: «Разрешите мне».
  • — Разрешили?
  • — Разрешили. Всем разрешили...
  • И все-таки он полез в кабину первым.
  • Когда в размеренную, обыденную жизнь врываются минуты, до предела насыщенные событиями, переживаниями, человеку вдруг приоткрывается то, что люди называют смыслом жизни. И главное, он узнает цену себе и другим. Настоящую цену. Так было, когда отбирали группу для непосредственной подготовки к полету. В нее включили и Юру.
  • То был сложный для Юрия период. Сказывалось напряжение, физическое и умственное, а «второе дыхание» еще не наступило. И ведь знал, что будет нелегко, и, делая выбор, не устрашился трудностей, но поди ж ты: стоило подумать, что его признают негодным для первого старта, и заколотилось сердце нетерпением. И сомнения рождали грусть. Но Юра не поддавался этим настроениям и не расслаблялся.

    Чем дальше уходит от нас весна 1961-го, тем острее память. Мы, свидетели начала космической эры, интуитивно ощущаем необходимость воссоздать в деталях, в хронометрической последовательности события того времени. Не для себя, точнее, не только для себя, для последующих поколений. Юру окружали талантливые конструкторы, прославленные герои, прошедшие через суровые испытания войны с фашистами. Как много могли бы они рассказать мне, многое раскрыть, многое передать! Почему я не записывала их суждений, воспоминаний, не интересовалась подробностями их будней, не расспрашивала о том, что их волновало, тревожило, вселяло надежду, помогало работать и жить. Было время, я даже стеснялась заводить с Юрой разговор о его служебных делах: и там, на Севере, и здесь, в Звездном.

  • Так уж устроены все мы: рано ушедших из жизни видишь во времени, видишь ясно, теряя границу между «до» и «после». И жадно собираешь каждое новое слово о них, каждую подробность их прошлой жизни. А когда они были рядом, многое казалось таким несущественным, сугубо личным. Сейчас все воспринимается острее, значимее.
  • Он был неотделим от других ребят, шел одной с ними дорогой, делал одно с ними дело. В чем-то все они были похожи, эти непохожие люди, прибывшие в Звездный из разных мест, разные по возрасту, с разными судьбами,
  • Крутой поворот в их жизни наступил с приходом в Звездный. В сердце каждого была другая мечта, одна на всех. И требовала она от каждого упорства, мужества, воли и, конечно же, терпения. Умения ждать. Последнее было для них самым трудным.
  • Однажды Юра пришел домой позже обычного. Что-то сказал с порога, улыбнулся, снял тужурку и пошел мыть руки. Так было всегда. От чая отказался. «Зачем только грела?» — подумала про себя. За окном непроглядная темень осенней ночи. Ветер. По стеклам бьет дождь. Где-то тоскливо скрипит оторванное железо или это дверь в подъезде скрипит от порывов ветра. В такую ночь дети долго не спят, и я присела у Лениной кроватки. Покачиваю, а думы уносятся в завтра: и стирка подоспела, и обед надо приготовить, и с ребенком погулять,.. Попрекаю себя, эту свою вечную спешку, занятость. От переезда в Москву ждала чего-то особенного. А были обычные будни.
  • Ближе к полуночи, когда Леночка так сладко посапывала во сне, вдруг вспомнила: «А где же Юра, почему не слышно его? Обиделся на что-то?..»
  • — Юра, что с тобой? Почему молчишь весь вечер? — спрашиваю.
  • В ответ молчание, и какой-то рассеянный взгляд, и мрачность на лице, и еще что-то, чего я не могу уловить.
  • — Не молчи,— прошу.— Тяжело мне, когда ты такой.
  • — Сегодня приезжал Королев,--начал он свой рассказ.— Был на лекции. Сел сзади и рассматривал каждого. О чем-то шептался с Карповым. Думаю, что о нас. Когда закончилось занятие, вышел вперед, сказал, что мы многое уже успели сделать. Хвалил начальство, хвалил нас. Сдержанно, но хвалил...
  • Юрий замолчал, отвел взгляд к темному окну.
  • — Значит, все хорошо,— говорю ему.— Отчего же настроение у тебя такое?
  • Он вздохнул:
  • — Настроение нормальное. Знаешь, что Сергей Павлович еще сказал? Скоро начнется главная наша работа, и уже пора подумать, кто полетит первым на космическом корабле.
  • Меня всегда охватывал страх, когда разговор о его работе переходил на подробности.
  • — Ну и кто? — не могу сдержать дрожь в голосе.
  • — Не знаю,— отвечает.— Он хотел услышать наше мнение. Назвал нас ореликами, каждого насквозь просветил глазами и спросил: по каким признакам будем выбирать первого?
  • — И какие же это признаки? — тороплю его.
  • — Разные,— ответил Юра.— Самые разные...
  • ...В маленьком подмосковном городке продолжалась своя жизнь. Осень уступила свои права зиме, снежной и прохладной, но совсем не похожей на ту, к которой мы привыкли на Севере. Юра был очень доволен, что в поликлинике Звездного нашлась работа и для меня. По утрам мы выходили из дому втроем. Отводили Леночку в ясли, и каждый шел к себе на службу.
  • Юра приходил домой поздно, часто уезжал в командировки. О своих делах он по-прежнему не очень-то распространялся, а если я проявляла женское любопытство, отшучивался. Так и прошла зима: в работе, в тренировках, в домашних заботах.
  • Из командировок Юра писал не реже чем раз в неделю. Я нет-нет и перечитываю его давние письма, в которых что ни строка, то напоминание о Юриной заботливости. «Если тебе нравится платье, купи его. Вернусь домой — рассчитаемся с долгом...» «Больше учи Лену быть самостоятельной». «К одному из наших товарищей приехала жена. Я с Лешей Леоновым ездил на их встречу. А вообще-то лучше бы не ездил. Только расстроился, завидуя. Ну ничего, наша встреча будет лучшей, правда?» И под каждым письмом неизменное: «Ваш папа и Юра».
  • Недавно, перебирая старые бумаги, нашла Юрино письмо. Последнее. «Больше уж он нам не напишет». Страшная мысль, страшное мгновение... Юрий был для меня не только муж, отец моих детей, а друг, единомышленник, понимавший меня по одному слову, даже по выражению лица.
  • Впрочем, я о другом. В тот год все шло своим чередом.
  • Юра больше бывал на работе и меньше дома. В свободное время мы ходили гулять в лесопарк или смотреть кино, пристроив Лену кому-нибудь из знакомых или соседей. Вечерами Юра нянчил дочку, иногда, взяв спортивный чемоданчик, ходил на баскетбол. Был он спокойный, ровный, веселый. Как и прежде, предпочитал книги телевизору. По праздникам любил принимать гостей. Слушая веселые истории, смеялся звонко и заразительно. Ребята тянулись к нему и добродушно звали Гагарой.
  • Однажды (не помню сейчас, какой это был день и по какому поводу собрались у нас Юрины товарищи по работе) я невольно стала свидетелем вот такого разговора:
  • — Теперь уже скоро... Пойдет, наверно, Юра. А может, Гера или кто другой...
  • Это говорил один из ребят, кажется, Борис Волынов. Отвечал Юра:
  • — Ну и что же? Кого пошлют, тот и полетит...
  • Дрогнуло мое сердце. Молнией сверкнула мысль: «Что-то уж очень спокойно он об этом говорит. Наверное, уже все решено».
  • Нет, я больше не спрашивала его ни о чем. С работы он приходил все чаще, когда мы с Леночкой уже спали. Он тихонько.открывал дверь, бесшумно раздевался, умывался холодной водой, с нежностью прислушивался к посапыванию дочурки, поправлял одеяльце и садился за учебники. Он готовился к государственным экзаменам. Я не мешала ему. В последнее время я заметно уставала: ждала второго ребенка. Лежала тихо и слушала, как шуршат страницы его конспектов...
  • Ночью он подходил к холодильнику, доставал что-нибудь поесть, закручивал кран на кухне, из которого капала вода и который он все время собирался починить, но... В то время его мысли были заняты другим.
  • Пришла весна 1961 года, 7 марта родилась Галочка. В родильный дом меня отвез Юра, возвращалась я с дочкой без него. Меня встретили Анна Тимофеевна и Светлана Леонова. Юра снова был в командировке. А когда прилетел, весь так и светился от радости.
  • — Весна, и имя дадим ей весеннее — Галчонок,— говорил Юра.— Согласны?
  • Он таскал ее на руках и напевал: «Галя, Галинка, милая картинка...»
  • Я догадалась, что радует его не только встреча с нами, но и нечто другое.
  • В конце марта 1961 года Юра улетел в командировку. Куда — не сказал. Объяснил только, что будет отсутствовать недолго — день или два. 25-го числа я услышала по радио, что состоялся запуск пятого корабля-спутника с собачкой по имени Звездочка. Подумала: наверное, он там.
  • Слово «космодром» я воспринимала как нечто абстрактное: что там и как, представить не могла. Не знала я тогда, что этим контрольным пуском подготовка к полету первого космонавта была практически закончена.
  • Юра вернулся возбужденным. Настроение у него было приподнятое. Но на вопросы мои он старался не отвечать. Все переводил разговор на другое, отшучивался. И только спустя полгода я узнала всю правду о том дне. Узнала от него.
  • — Целый день я ходил под впечатлением увиденного,— говорил Юрий.— Корабль уже успел облететь вокруг планеты и вернуться в заданный район. Уже специалисты — биологи и медики хлопотали над Звездочкой, великолепно перенесшей полет. А я все раздумывал над тем, что произошло на моих глазах и скоро, теперь уже совсем скоро должно было произойти со мной. В моих ушах все еще оставался услышанный на старте грохот, перед глазами все еще вздымались высокие волны пламени, в котором взлетела в небо ракета. Но это не пугало меня, а восхищало...
  • В Звездном городке работа шла своим чередом, но чувствовалось, что все живут в ожидании чего-то большого, важного, значительного. Что это будет? Об этом не говорили. Юра томился каким-то нетерпением, никогда, казалось, ожидание не было для него так тягостно. Пробовал читать и откладывал книгу. Что-то писал в уединении. И только забавы с Леной и Галей отвлекали его от дум. С ними он шутил, придумывал разные игры. Несмотря на напряжение, в котором Юра находился все последние дни, он был собран, контролировал себя.
  • Неожиданно, очень неожиданно пришел тот последний вечер. Он должен был прийти. Юра ждал его. Подсознательно и тревожно ждала его и я.
  • Тот вечер... Мы пораньше уложили спать девчонок и после ужина долго разговаривали. О чем? Обо всем, но только не о полете. Вспоминали. Строили планы. Говорили о наших девчонках. Я понимала, точнее, чувствовала, куда и зачем он едет, но не спрашивала его. Он шутил, говорил о разном, но тоже сознавал всю нелепость этих «пряток». Ему трудно было скрывать свою причастность к предстоящему событию.
  • Странное дело, когда решалась его судьба о переводе в Звездный, о включении в отряд так называемых «испытателей», он волновался и переживал больше. А тут был спокоен, хотя и немножко рассеян.
  • — Береги девчонок, Валюша,— сказал он тихо и вдруг как-то очень по-доброму посмотрел на меня.
  • Я поняла: все уже решено и изменить ничего нельзя. Ком подступил к горлу. Казалось, не смогу сдержаться и расплачусь. Но я сдержалась. Даже улыбнулась, хотя улыбка получилась, наверное, очень грустной. Юра это уловил и быстро перевел разговор на другую тему.
  • Был вечер, потом ночь, потом утро, а мы все говорили, говорили и не могли наговориться.
  • Не помню, звонил будильник или мы встали без него. Утром он еще раз осмотрел свои вещи — не забыл ли чего? — щелкнул замком своего маленького чемоданчика. В соседней комнате проснулась и заплакала Галка.
  • Юра закрыл альбом и пошел к детям. Он осторожно и нежно перепеленал крохотное розовое существо с маленьким вздернутым носиком, и Галка опять безмятежно заснула. Я подумала: «А ведь неплохо у него это получается. Научился. Когда родилась Леночка» он долго не решался взять ее на руки. Боялся уронить».
  • Мои мысли прервал сигнал машины, которая остановилась под окном. Пора! Сердце сжалось в комочек и вдруг забилось сильно-сильно. Стало даже больно. Скрыть волнения я уже не могла. Это было выше моих сил.
  • Он отвернулся, подошел к окну и стал смотреть во двор. За окном было холодно. Он смотрел, растерянно щурил глаза, устало, невпопад переставлял на окне цветы и молчал. Потом стал говорить о погоде, о планах на лето, о каких-то покупках.
  • И вдруг обернулся и посмотрел на меня так, будто не понимал, о чем я тревожусь.
  • В комнате было тихо. Очень тихо. Дети спали. Пахло теплым молоком и глажеными пеленками. А за окном падал мокрый снег...
  • Юра нежно поцеловал девочек. Крепко обнял меня. На столе лежала вынутая из альбома фотография «северного периода» с надписью: «Моей дорогой, моей родной Валечке от крепко любящего Юры. Пусть эта фотография в дни разлуки чаще напоминает обо мне и заменит меня. Пусть она хоть немного поможет тебе в трудную минуту».
  • Снова загудела машина. Я вдруг почувствовала какую-то слабость и торопливо заговорила:
  • — Пожалуйста, будь внимателен, не горячись, помни о нас...
  • И еще что-то несвязное, что сейчас трудно вспомнить. Юра успокаивал:
  • — Все будет хорошо, не волнуйся...
  • И тут меня словно обожгло. Не знаю, как это получилось, но я спросила о том, о чем, наверное, не должна была спрашивать:
  • — Кто?
  • — Может быть, я, а может быть, и кто-нибудь другой...
  • — Когда?
  • Он на секунду задержался с ответом. Всего на одну секунду:
  • — Четырнадцатого.
  • Уже потом я поняла, что он назвал это число только для того, чтобы я не волновалась в канун действительной даты.
  • Юра шагнул к двери и остановился. На меня смотрели его чистые-чистые глаза. Смотрели очень ласково, очень тепло. В них не было ни смятения, ни сомнений.
  • Я приподняла его фуражку и легонько провела ладонью по высокому Юриному лбу.
  • — Все будет хорошо, Юрок! Ведь верно? Ты мне обещаешь?
  • Глаза молча ответили: «Обещаю».
  • ...Необъятное, непостижимо огромное вмещает и обнимает человеческое сердце, и самое необъятное в нем то, что охраняется любовью. Он любил Родину нашу. Людей любил. Любил работу. Очень любил свою семью. И эти чувства не прятал в себе. Ведь радость тогда радость, когда ее дарят.
  • Для иных это, быть может, слова, а для Юры оставаться честным в своей жизни, не изменять себе, не лукавить и не лгать — необходимость, оплаченная всей судьбой. Подтверждением тому и это его письмо.
  • «Здравствуйте, мои милые, горячо любимые Валечка, Леночка и Галочка!
  • Решил вот вам написать несколько строк, чтобы поделиться с вами и разделить вместе ту радость и счастье, которые мне выпали сегодня.
  • Сегодня правительственная комиссия решила послать меня в космос первым. Знаешь, дорогая Валюша, как я рад, хочу, чтобы и вы были рады вместе со мной. Простому человеку доверили такую большую государственную задачу — проложить первую дорогу в космос!
  • Можно ли мечтать о большем?! Ведь это история, это новая эра. Через день я должен стартовать. Вы в это время уже будете заниматься своими делами. Очень большая задача легла на мои плечи. Хотелось бы перед этим немного побыть с вами, поговорить с тобой. Но увы, вы далеко. Тем не менее я всегда чувствую вас рядом с собой.
  • В технику я верю полностью. Она подвести не должна. Но бывает ведь, что и на ровном месте человек падает и ломает себе шею. Здесь тоже может что-нибудь случиться. Но сам я пока в это не верю. Ну а если что случится, то прошу вас, и в первую очередь тебя, Валюша, не убиваться с горя. Ведь жизнь есть жизнь, и никто не гарантирован, что его завтра не задавит машина. Береги, пожалуйста, наших девочек, люби их, как люблю я. Вырасти из них, пожалуйста, не белоручек, не маменькиных дочек, а настоящих людей, которым ухабы жизни были бы не страшны. Вырасти людей, достойных нового общества — коммунизма. В этом тебе поможет государство. Ну а свою личную жизнь устраивай, как подскажет тебе совесть, как посчитаешь нужным. Никаких обязательств я на тебя не накладываю, да и не вправе это делать. Что, слишком траурное письмо получается? Сам я в это не верю. Надеюсь, что это письмо... ты никогда не увидишь и мне будет стыдно перед самим собой за эту мимолетную слабость. Но если что-то случится, ты должна знать все до конца. Я пока жил честно, правдиво, с пользой для людей» хотя она была и небольшая.
  • Когда-то еще в детстве прочитал слова В. П. Чкалова: «Если быть, то быть первым». Вот я и стараюсь им быть и буду до конца, Хочу, Валечка, посвятить этот полет людям нового общества — коммунизма, в которое мы уже вступаем, нашей великой Родине, нашей науке.
  • Надеюсь, что через несколько дней мы опять будем вместе, будем счастливы. Валечка, ты, пожалуйста, не забывай моих родителей, если будет возможность, то помоги в чем-нибудь. Передай им от меня большой привет, и пусть простят меня за то, что они об этом ничего не знали, да им и не положено было знать. Ну вот, кажется, и все. До свидания, мои родные. Крепко-крепко вас обнимаю и целую, с приветом ваш папа и Юра».
  • Далее следовала дата «10.04.61 г.» и подпись «Гагарин».
  • Я прочитала это письмо спустя много лет. Читая, решала про себя сложную задачу из высшей человеческой арифметики: что же стоит за этими словами? Минуты напряженности в тысячи вольт? Сомнения? Нет! Честность.
  • Честность... Да, пожалуй, это и есть то единственное, то незаменимое слово, которым можно наиболее емко и точно охарактеризовать Гагарина.
  • Уже потом, после полета, на отдыхе в Сочи, Сергей Павлович обронит фразу: «В решительные минуты жизнь находит наилучшего исполнителя своих замыслов» — и расскажет мне вот такую историю:
  • — В своей жизни я повидал немало интереснейших людей. Гагарин — особо замечательная, неповторимая личность. В дни подготовки к старту, когда у всех хватало и забот, и тревог, и волнений, он один, казалось, оставался спокойным, даже веселым. Сиял как солнышко... «Что ты все улыбаешься?» — спросил я его. «Не знаю. Видимо, несерьезный человек». А я подумал: побольше бы на нашей земле таких «несерьезных» людей... Один случай меня особенно изумил. В то утро, перед полетом, когда Юрий одевался в свои космические доспехи, я заглянул в «костюмерную» и спросил: «Как настроение?» — «Отличное,— ответил он и, как обычно, с ласковой улыбкой произнес: — А у вас?» Он пристально вглядывался в мое сероватое, уставшее лицо -— не спал я ночь перед стартом, и его улыбка разом погасла. «Сергей Павлович, вы не беспокойтесь, все будет хорошо»,— сказал он тихо, но как-то «по-свойски»...
  • Профессор К. Д. Бушуев, работавший многие годы с Главным койструктором, так рассказывал о тех апрельских днях:
  • — Когда выбор был сделан, я поймал себя на мысли, что Юрий Алексеевич еще задолго до возникновения планов разработки «Востока» словно был судьбой предназначен для первого космического полета, настолько он всем своим обликом соответствовал представлению о том, каким должен быть советский космонавт. Хотя несомненно, что и Титов, и другие стоящие рядом будущие космонавты сумели бы столь же успешно совершить этот исторический полет.
  • В дни непосредственной подготовки на космодроме корабля к полету как-то мало оставалось времени на раздумья о величии события, к которому мы приближались. И только в день пуска стало нарастать тревожное напряжение, особенно в последние часы, когда только члены стартовой команды еще не прекратили своей работы. Тревога не вызывалась какими-либо сомнениями в технике: корабль готовился долго и тщательно, и за это время у нас, участников разработки и подготовки корабля, укрепилась вера в него. Было глубокое убеждение, что Юрий Алексеевич сумеет сделать все, на что способен человек, чтобы выполнить возложенную на него задачу. И все-таки до сих пор подобное происходило лишь в сказках. Должен был совершиться «прыжок в неизвестное». Нервное напряжение охватило всех, никто не старался его скрывать, оно дошло до своего апогея к моменту команды «Ключ на старт!»...
  • Да, до той весны 1961-го подобное происходило лишь в сказках.
  • Для меня 12 апреля началось как обычно. Лену отправила утром в ясли, занялась Галочкой. Потом пришла Светлана Леонова. Она ждала ребенка и ко мне, «двудетной» матери, приходила перенимать опыт.
  • Неожиданно стук в дверь. Открываю — соседка. Раскраснелась, захлебывается словами:
  • — Валюша, включай радио! Юра в космосе!
  • У меня голова пошла кругом — смотрю на соседку и никак не могу вспомнить ее имени, метнулась к приемнику и не могу его включить.
  • А потом началось в нашей квартире невообразимое, неописуемое. Прибежал Володя Комаров, нагрянули друзья, сослуживцы, соседи. Спрашивают, советуют, поздравляют. Сразу же приехали журналисты. Первым, помню, Василий Песков.
  • Поминутно открывалась дверь, входили какие-то люди, что-то говорили, жали мне руку. Не помню, что я им отвечала, что говорила. Я не могла разговаривать.
  • Голос диктора сообщал:
  • — Полет продолжается. Пилот-космонавт Юрий Гагарин чувствует себя хорошо.
  • Я крутила ручку приемника, чтобы увеличить громкость, но вместо этого сбивала настройку, снова крутила, утирала ладонью слезы и чувствовала, как сердце сжалось.
  • — Полет продолжается...
  • Хватаю тетрадку, карандаш, пытаюсь записать часы и минуты, его самочувствие, другие данные. Рука не слушается. Карандаш падает на стол. А люди что-то говорят, говорят...
  • Прошло двадцать пять лет. Подумать только: четверть века! А в нашей семье этот апрельский день каждую весну воспринимается так, как будто все это было лишь год назад.
  • Признаюсь, не сразу я поняла, что же сделал наш Юра, наш папа в тот день, 12 апреля. «Впервые в мире»,— писали в газетах. «Впервые в мире»,— говорили по радио. И всюду называли его имя.

    Я вновь увидела его 14 апреля.

  • Как мы встретились? Что он говорил? Каким он был в тот день? Не помню. Все в тумане.
  • Я видела его со стороны: когда он спускался по трапу самолета, шел по ковровой дорожке, докладывал правительству. Он все время был в окружении, возбужденный, счастливый.
  • Да, тот день был ослепительно радостным: встреча во Внукове. Красная площадь. Кремль. Промелькнул он как одно мгновение. Вечером, когда мы наконец остались вдвоем. Юра, помню, подошел к зеркалу, окинул себя быстрым взглядом, дотронулся пальцем до Золотой Звездочки и смущенно сказал:
  • — Понимаешь, Валюша, я даже не предполагал, что будет такая встреча, ну слетаю, ну вернусь... А чтобы вот так... не думал. Вот посмотри.— И он протянул мне телеграфный бланк. На нем значилось:
  • «Высшая правительственная.
  • Советскому космонавту, впервые в мире совершившему космический полет, майору Гагарину Юрию Алексеевичу.
  • ...Весь советский народ восхищен Вашим славным подвигом, который будут помнить в веках как пример мужества, отваги и геройства во имя служения человечеству. Совершенный Вами полет открывает новую страницу в истории человечества, в покорении космоса и наполняет сердца советских людей великой радостью и гордостью за свою социалистическую Родину...»
  • Уже дома, вглядываясь в его лицо, я старалась увидеть следы пережитого, следы, которые иногда говорят больше, чем может сказать сам человек. Но на лице Юрия, разве только немного обветренном и потемневшем от солнца Байконура, таких следов не было. Я думала, вот человек, который жил обычной и в чем-то размеренной жизнью, ходил на аэродром, возвращался домой, растил детей, если выпадало свободное время, уезжал на рыбалку, жил, не помышляя ни о каких приключениях. Они сами нашли его.
  • Впрочем, нет. Он конечно же помышлял.
  • И уж потом, когда все сбылось и успело отодвинуться в прошлое, когда самый первый, а потому, наверное, и самый трудный космический маршрут был пройден, Юрий вдруг как-то остро почувствовал, что ему будет очень не хватать этого делового напряжения, постоянной готовности к чему-то очень важному.
  • ...Наконец-то эта трудная неделя — неделя торжеств, приемов, митингов, встреч позади. В наш дом пришел по-настоящему семейный, веселый и интересный праздник. Об этом дне у меня осталось много добрых воспоминаний. Впервые мы собрались вчетвером: Юра, я, Леночка и совсем еще маленькая Галя. Сидим рядком, малышка на руках. Ничего-то она не понимает. Не понимает и Леночка. Неведомо им, что произошло. И у меня голова идет кругом. Все мысли сходятся на одном: вернулся, живой. Та же улыбка, те же озорные глаза. Шутит, смеется. Счастливый безмерно.
  • Меня радует, что мы одни. Только мы и больше никого. Как хорошо нам сейчас! И как хорошо, что все уже успокоилось. В воскресенье поедем в лес, будем пить березовый сок, собирать первые цветы, слушать щебетание птиц. Сижу рядом с ним и думаю о том, что у нас впереди. И еще о том, что иной раз была мрачна и сердита, нервна и ворчлива, трудно воспринимала людей, не разделяла их устремлений. И его, своего самого дорогого и близкого человека, порой не могла понять. Чего хочет он? Что ищет? К чему стремится в жизни?
  • На следующий день мы поднялись спозаранку. Тихонько, чтобы никто не видел и не увязался за нами, ускользнули из дома и — в лес. Весна. Налились земными соками почки берез, ели шуршат колкими лапами, бежит прозрачный ручей, и маленькая птичка порхает у воды. Голосок тоненький, как стебелек травинки...
  • — Земля...— мечтательно произносит Юрий.— Наша родная Земля...
  • Все у него вызывает радость, по лицу вижу, что в любую минуту готов рассмеяться. Просто так, без причины. Ему хорошо в лесу.
  • — Знаешь, о чем я думаю? — вдруг поворачивает голову, а глаза полны восторга.— Хочу каждый день открывать мир заново.
  • Открывать мир... Порой мы много рассуждаем о прекрасном, хотя где-то в глубине души считаем его привычным. И этим обедняем себя. Красивое становится привычным лишь для тех, кто разучился удивляться. Юра не утрачивал эту способность.
  • — Послушай,— останавливался он и прикладывал палец к губам.— Тишина! До самых звезд...
  • Мы без устали бродили по лесу, по полянам, тащили детскую коляску через трясину, сидели на пеньках, хмельные от весенних запахов и птичьих перезвонов, и блаженно щурились на солнышко.
  • — А тебя никто не ищет? — спросила и испугалась своего вопроса.
  • — Ищут, наверное,— ответил Юра.
  • — Тогда пойдем,— заторопила я.
  • Стараясь не ступать на слабые травинки, едва торчащие из земли, мы шли назад. Юра не искал кратчайшего пути. Встряхнувшиеся от зимнего сна деревья словно шептали ему: «Не уходи, не торопись».
  • Каким коротким был тот день! Уже тогда я испытала еще неясную, смутную тревогу от нашей незащищенности. От чего? От всего того, что свалится на его, да и на мои плечи.
  • И снова воскресенье. Утро. Подхожу к окну. Улица пуста, еще горят фонари, бросая на асфальт бледно-желтые круги. Юра уже уехал. У него рабочий день. Я крепко зажмуриваюсь и представляю весенний лес. И Юру, держащего Лену на плечах, и Галю в коляске, и прохладу ручья, и нежно-зеленые листочки... Как хочется, чтобы скорее пришел «наш» воскресный день!
  • Какое это, оказывается, сложное дело — быть первым космонавтом. Я гоню грустные мысли. Стараюсь, чтобы, вернувшись, Юрий не заметил моего настроения. Я знаю: все будет хорошо. Впереди у нас целая жизнь.

    Миллионы восторженных лиц, улыбок, объятий... Всюду, где его встречали люди, была прежде всего благодарность за то, что он всем землянам, всем живущим на разных континентах нашей планеты по-новому показал истинное величие духа советского человека.

  • Нет, он не считал этот подвиг своим. Я это знаю точно. И если бы даже такая мысль пришла к нему, он казнил бы себя за свою слабость. Никто никогда не видел границы, которая могла бы отделить его от тех, кто готовил и осуществлял полет «Востока», от людей, с которыми он жил и работал. Но этим бесконечно мало сказано, потому что редко кому так чуждо, как ему, было самолюбование.
  • Гагаринские 108 минут и многие (хотя мне они кажутся удивительно быстротечными и короткими) годы небывалого, ни с чем не сравнимого испытания славой. Она подстерегала его всюду, не подкрадывалась, таясь, а обрушивалась многоголосым шквалом, парадным блеском, аккордами торжественных маршей. От вездесущих мальчишек, для которых он сразу же стал кумиром, до монархов и президентов — все были рады его рукопожатию, его автографу, его слову. С ним фотографировались, обнимались, ему дарили цветы, вручали ордена, провозглашали почетным гражданином больших и малых городов. Гагарин прошел через все эти испытания без головокружения, с той доброй и искренней русской улыбкой, которой он запомнился навсегда.
  • Слава, тщеславие... Взвесьте, легко ли в двадцать семь лет оказаться на виду у всей планеты?
  • «Почему все твердят: Гагарин! Гагарин! Гагарин!.. А Королев? Келдыш, Бушуев, Тихонравов, Воскресенский, Карпов? Тысячи людей работали на этот старт.
  • Тысячи. Рабочие, инженеры, конструкторы, медики. Я не знаю всех поименно, не всех видел — — их очень много. Российская это слава, всего нашего Отечества»,— говорил он мне. Но я знаю, что и себе он говорил то же самое. Он должен был (иного права у него не было) всегда быть собранным, принимать верные решения, действуя одновременно стремительно, точно и, главное, осмысленно. Он знал, что на встречах, приемах, в ликующей толпе, журналистской аудитории по ту сторону океана могли быть те, кто не упустит случая придраться к неточному слову, по-своему истолкует заминку с ответом, исказит смысл им сказанного. Юрий с честью выходил из трудных ситуаций. Не уклонялся от острых споров, не уходил от хитро заданных вопросов, умел поставить на место суетливого лихача. Без грубости, не теряя достоинства.
  • — Вы княжеского рода? — спрашивали его на пресс-конференциях.
  • — Нет, батрацкого,— отвечал Юрий и добавлял: — Для вас это неожиданно?
  • — Ваша цель? — новый вопрос.
  • — Служение Родине, народу,--— следовал ответ.
  • — Пропаганда,— кричали ему из зала.
  • — Расскажите о вашей цели, я с удовольствием послушаю. Признайтесь, что вы космополит, что интересы соотечественников вас не волнуют...— не давал спуску Гагарин, и зал поддерживал его овацией и возгласами одобрения.
  • — Вы коммунист?
  • — Да, и горжусь этим.
  • — Сколько вам заплатили за полет, за риск?
  • — Скажите лучше, сколько бы запросили вы, если бы вам предложили первому полететь в космос?
  • И снова буря восторга. «Молодец, Гагарин! — кричали ему.— Браво!»
  • — Всему, что я знаю и умею, меня научили другие,— говорил Юрий.— Мать учила ходить, отец — строгать доски, старший брат — колоть дрова и запрягать лошадь, сестра — читать и выводить первые буквы, учителя — терпению, инструктор — управлять самолетом, Маресьев — мужеству и стойкости, Пушкин и Горький — любви к России...
  • «Мы никак не можем,— говорил Юра,— позволить себе остановиться, расслабиться, почить на лаврах. Лавры прибережем для супа. А нам надо работать все больше и больше. Слишком много страна в нас вкладывает, и она вправе требовать от нас полной отдачи. И конечно, скромности».
  • Много было у него встреч. Очень много. Запланированных и случайных, неожиданных. И здесь раскрылась еще одна грань его личности — необыкновенный дар общения с людьми. С кем бы ни сводила его судьба, он был умным и интересным собеседником, внимательным и полемичным, порой ироничным, всегда собранным, умеющим парировать иные не очень доброжелательные высказывания в адрес нашей страны.
  • Награды, которых удостоили его, коммуниста, многие государства, были данью его подвигу. Ведь подвиг века — он и подвиг будущих веков.
  • Каким он стал потом, после полета? Для меня остался таким же, каким и был: добрым, чутким, непоседливым, веселым, обязательным. Именно обязательным. Не знаю почему, но от знакомых и близких, от сослуживцев и однокашников, от товарищей детства и даже совершенно незнакомых людей ему часто приходилось слышать не то напутствие, не то пожелание: «Не зазнавайся! Не поддайся славе!»
  • Вначале он воспринимал это с улыбкой, простодушно и спокойно. Потом стал недоумевать: «Почему слава и зазнайство обязательно должны идти рядом? Иль уж так свойственно зазнайство всем людям, которых слава коснулась своим крылом?» Я очень много наблюдала Юру со стороны, в общении с другими, на приемах иравительственного ранга и за маленьким столом в сельской избе, во время вручения наград и в задушевных беседах с самыми простыми людьми. Для него не было этих разделений. Всюду, где бы он ни бывал, он был прост, держался естественно, непринужденно. Он не допускал и мысли, чтобы кто-то действительно мог упрекнуть его в зазнайстве.
  • Для всех, кто знал Юру до полета, он оставался прежним. А для тех, кто с ним впервые познакомился после 12 апреля 1961 года, он был точно таким, каким предстал перед всем миром в тот весенний апрельский день в первых газетных корреспонденциях, первых передачах по телевидению, на пресс-конференциях и в выступлениях, которых с каждым днем становилось все больше.
  • Поездки по стране, поездки за рубеж... Мне не всегда удавалось бывать с ним в этих путешествиях: оставить Лену и Галю на долгое время было нельзя. Вот и ждали нашего папу, следили за его маршрутами по газетам. В такие дни я часто размышляла о его полете: что же все-таки было с ним там? Что ощутил и пережил он на орбите?
  • -— А страшно было, Юра? — спросила я как-то чисто по-женски.
  • — Страшно?.. Не знаю. Не думал об этом. Времени не хватило. Ведь всего 108 минут.
  • Сто восемь минут... Я часто пытаюсь соразмерить их с тридцатью четырьмя годами его жизни. Не знаю, можно ли сопоставлять события, которые отличны друг от друга, как, скажем, движение и покой? Но так или иначе, а день или год, прожитый человеком, не равен другому дню или году. Они равны вложенным в них человеческим усилиям.
  • Юрий всегда был там, где кипение жизни. Вычитанные У Горького слова о том, что есть только две формы жизни: гниение и горение, трусливые и жадные изберут первую, мужественные и щедрые — вторую, стали для него своего рода критерием поступков и дел.
  • Не знаю, не могу объяснить, как он успевал переделать все то, за что считал себя в ответе. Он был членом школьного родительского комитета и возглавлял техническую комиссию Федерации воднолыжного спорта, он был членом ЦК ВЛКСМ и президентом Общества советско-кубинской дружбы, он писал книги и выступал по радио, выполнял нелегкие депутатские и партийные обязанности...
  • Он учился, много читал, любил возиться с детьми, был внимателен к друзьям, он был очень занят работой. У него на все хватало времени, но не было этого — «от» и «до»,
  • Домой он приезжал поздно: то заседания, то встречи, то выступление на каком-нибудь торжественном собрании. Юра поудобнее усаживался в кресле, потирал веки, как бы снимая этим усталость, и еще с минуту молчал. Он унаследовал мудрую привычку селян — взвешивать каждое слово. Семья и традиции, которые в ней сложились, выплавили его характер: научили ценить человеческую гордость, уважать старших, быть щедро гостеприимным. А мать Анна Тимофеевна подарила ему доброе сердце.
  • Были ли у него минуты, когда с высоты сделанного он оглядывал свой путь? По-моему, нет. По-моему, потому он и остался таким, каким был до полета, что не оглядывался. Он больше любил заглядывать вперед. И рассуждать.
  • — А что, если и правда когда-то человечество создаст мир, лишенный забот и необходимости? Будем ли мы, люди, счастливы, лишив себя нашего тяжелого и сладкого «земного груза»? Будет ли у нас стимул рваться в небо творчества, если снять с наших ног гири «земного притяжения»? Не иссякнет ли наша человеческая сила, если мы вытравим из своей жизни чувство причастности ко всему и ответственности за все? Омут оттого и покрывается ряской, что стоит. Нет, надо презирать тех, кто пусть молча, но проповедует «хату с краю»... И вообще я за коллектив, спаянный и прочный. Ведь это единственное место, где нас до конца понимают такими, как мы есть, и перед ним мы в ответе за каждый всплеск души...
  • Он любил книги. И в доме у нас их немало. Он покупал их при первой же возможности. Нет, не для «коллекционирования» и не для того, чтобы «смотрели» с полок красивые переплеты. Почти всю нашу домашнюю библиотеку он перечитал. Читал ночами или по воскресеньям. Делал закладки или отчеркивал места, которые ему особенно нравились, выписывал их.
  • Как-то прочитал у Паустовского в «Повести о жизни» такие слова: «С тех пор я окончательно убедился, что способность ощущать печаль — одно из свойств настоящего человека. Тот, кто лишен чувства печали, так же жалок, как и человек, не знающий, что такое радость...»
  • — Валя, послушай.— Перечитал мне вслух. — Интересно, правда?
  • И после паузы:
  • — Мне кажется, что человек, упражняющийся в острословии, в осмеивании окружающих, лишает себя способности ощущать как настоящую печаль, так и настоящую радость...
  • — Это ты о ком? — спрашиваю.
  • — Есть такие. Они отчасти и сами это понимают. Но только отчасти. Они еще далеки от истинного понимания своей ограниченности, своего невежества. Согласись: чем умнее, культурнее, интеллигентнее человек, тем снисходительнее, мягче, добрее к людям.
  • — О ком ты? — повторяю вопрос.— Что случилось?
  • — Как-нибудь потом. Я просто хотел сказать, что интеллигент и интеллектуал — это понятия разные.
  • Юрий впитывал в себя много и жадно. Не все. То, что он считал нужным.
  • Он знал историю легендарного партизана-разведчика Николая Кузнецова и ту надпись, которую он сделал на запечатанном письме перед выполнением задания, возвратиться после которого он не рассчитывал. Письмо это теперь широко известно. Помните: «Я люблю жизнь, я еще очень молод. Но если для Родины, которую я люблю, как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнью, я сделаю это. Пусть знают фашисты, на что способен русский патриот и большевик. Пусть знают, что невозможно покорить наш народ, как невозможно погасить солнце».
  • Читая, Юра не просто вбирал в себя информацию. Людские судьбы его трогали и волновали, заставляли задумываться, о чем-то грустить, чему-то радоваться. Но не это, пожалуй, главное. Книги рождали в нем чувства, которые он не мог хранить в себе. Ему нужен был собеседник, чтобы поделиться тем, что его удивило, показалось неожиданным, восхитило или открыло вдруг что-то новое.
  • Юра очень был привязан к Сергею Павловичу Королеву. При встречах, на которых обычно решались чисто служебные вопросы, Юра всегда находил момент, чтобы расспросить Сергея Павловича о том, как он пришел в космонавтику.
  • — Представляешь, Валюша,— говорил он мне,— какие бывают удивительные совпадения в истории. В год моего рождения вышла книга Королева «Ракетный полет в стратосфере». Тогда же состоялась конференция, на которой ученые обсуждали эти проблемы. Я беспомощно улыбался в своей колыбели, а Королев в этот момент говорил о перспективах полета человека на ракете.
  • Мне тоже доставляли огромное удовольствие встречи с этим замечательным человеком, у которого Юра многому учился: работоспособности, собранности, требовательности к себе и окружающим.
  • Сергей Павлович Королев иногда говорил возвышенно, цитируя кого-нибудь из великих. Скажет и посмотрит внимательно, словно спрашивает: ну-ка назови, кто это сказал.
  • — В искусстве, Валечка, как и в религии, тот будет, анафема, проклят, кто, видя грех и заблуждение другого, не захочет его остановить, образумить... Это не мои слова. Щепкина. Это он изрек: «Остановить и образумить...» А значит это быть озабоченным судьбой своего товарища, друга, близкого человека, стараться уберечь его от ошибок, заблуждений, вовремя помочь добрым советом, критикой. Таковы бессмертные заветы великого учителя сцены. А обращены они ко всем нам. Ко всем и к каждому. Таков сокровенный смысл человеческих взаимоотношений, святая святых их добропорядочности...
  • Иносказательность Королева нетрудно было понять. Я промолчала, но потом спросила:
  • — У вас есть к Юре какие-нибудь претензии?
  • — Нет,— ответил он строго.— И надеюсь, что не будет. Человек он с головой.
  • Каждый день почтальон доставлял нам увесистую пачку писем. Писали дети и взрослые, школьники и студенты, солдаты и рабочие... Поздравляли, приглашали в гости, задавали вопросы, просили прислать автограф... Прошел месяц после Юриного полета, прошел год, два, а письма все шли и шли: с Дальнего Востока, с Камчатки, из Ленинграда и Харькова, Новосибирска и Томска, Риги и Таллина, Саратова и Ярославля... Из Италии и Франции, из Голландии и Бельгии, из Греции и Дании, из США и Индии...
  • Искренний восторг где-то соседствовал с завистью, мудрость — с ненавистью, удивление — с простодушием, гордость — с верой в будущее... Юрий любил читать эти письма. За ними стояли и судьбы, и нравы, и жизненные проблемы, и человеческие души...
  • Признаюсь, у меня не всегда хватало времени выполнять функции Юриного секретаря. Гале исполнился всего годик, Лена была старше, но тоже требовала внимания. Накормить, обстирать, погулять, убраться дома, множество других дел — ведь постоянно у нас кто-то бывал, кто-то приезжал на час-два, а кто и оставался ночевать. Словом, быть постоянным помощником по части Юриной корреспонденции я не могла. Но все письма Юра мне показывал или читал вслух. Советовался, что ответить.
  • Встречи с ним жаждали многие тысячи людей. Они хотели услышать правду о Советском Союзе, о стране Ленина, наших достижениях в освоении космоса. Они хотели понять, почему русский человек стал первым покорителем Вселенной.
  • Однажды Юра признался:
  • — Я понимаю, что во мне видят нечто большее, чем я есть, и это большее — моя Родина, Советский Союз, наша борьба за мир, за дружбу всех народов планеты, за лучшую жизнь для каждого человека здесь, на Земле...
  • Европа, Азия, Африка, Америка, Англия и Франция, Япония и Цейлон, Канада и США, Бразилия и Куба, Индия и Швеция... И встречи, встречи, встречи... Тысячи вопросов, самых неожиданных, самых разных.
  • Кто знает, на скольких фотографиях и открытках оставил автографы Космонавт-1 ? Сколько деревьев посадил он на разных меридианах планеты? Сколько крепких рукопожатий ощутили его руки?
  • Гагарин открыл миру характер русского человека и такие его качества, как искренность, простота, человечность, интеллектуальное богатство, оптимизм... Н. П. Каманин рассказывал, как во время поездки по Великобритании (это было в Манчестере) к ним с трудом пробился сквозь толпу пожилой англичанин и спросил:
  • — Сэр, у вас все такие? — Он кивнул в сторону Гагарина.
  • — Какие? -спросил Николай Петрович.
  • — Как этот,— англичанин вновь показал на Юру и добавил: — Красив, умен, обаятелен, скромен...
  • Ответ был утвердительный, но кто-то из нашей делегации не удержался и добавил:
  • — Он коммунист...
  • Пожилой англичанин улыбнулся.
  • — Судя по всему, коммунисты замечательные люди. Во всяком случае, лучше на этой земле я не встречал. Ваша партия знает, кого она растит. Спасибо, сэр...
  • «Не устали ли вы от той известности, которую получило ваше имя после 12 апреля? Теперь, наверное, вы можете не работать?» — спрашивали его.
  • Он ответил:
  • — По нашим, советским взглядам, неверно разделять общество на людей знаменитых, которым их известность дает якобы право не работать, и на тех, кто еще не имеет такой славы и, значит, только потому должен трудиться... Что же касается известности, то от нее конечно же устаешь.
  • «Не смущает ли вас слава, которой окружено ваше имя?»
  • — Это не моя личная слава. Разве я мог бы проникнуть в космос, будучи одиночкой? Тысячи советских людей трудились над постройкой ракеты и космического корабля, на котором мне поручили полет. И этот полет — триумф коллективной мысли, коллективного труда тысяч советских рабочих, инженеров, ученых. Это слава нашего народа.
  • «Чем объяснить вашу жизнерадостность?»
  • — Тем, что я люблю жизнь.
  • «Вы знали, что получите за полет Звезду Героя Советского Союза?»
  • — Нет. И смею вас заверить, что об этом ни я, ни мои товарищи-космонавты никогда не думали. Для нас это был труд, работа, большая, серьезная.
  • ...Поездки были интересными, но и утомительными тоже. Помню, в какой-то гостинице Юра вышел иа балкон. Городские огни плыли где-то внизу, сверкала реклама, автомашины красными огнями чертили паутину улиц. Было тихо. Звуки почти не доходили до верхних этажей.
  • — Как это здорово,— сказал Юрий. И вдруг неожиданно добавил: — Мы тоскуем по самому разному, но больше всего тоскуем по себе. Да-да, по себе. Каким же сокровенным стало в наши дни уединение! И как приятно пользоваться им после напряженного дня в этом чужом городе, когда рядом — никого...
  • Но это его настроение быстро проходило, и снова он тянулся к людям: к студенческим спорам, жизнн пограничной заставы, к друзьям-летчикам, к горячим событиям заводской жизни, к детям... Воспоминания о прошлом, настоящее, размышления о будущем увлекали его. Он был тонким и наблюдательным исследователем характеров, умел анализировать факты, пусть схваченные порой мимоходом.
  • Есть люди, которые привыкли (а быть может, и сами стремятся к этому) ощущать себя лишь любопытствующими созерцателями происходящего. Они словно зрители интересной телепередачи. Со стороны все просто, судить обо всем легче, свободнее. Юра был не таким. Он должен был во все «влезать и вникать сам». Обязательно сам. Сверх того, он во всем стремился увидеть существо дела. Да и жизнь для него складывалась из радости открытия и преодоления.
  • После 12 апреля 1961 года жизнь Юрия, словно с места в карьер, сорвалась, понеслась стремительно. На такой быстрине как не быть крутым переменам!
  • Говорят, что труднее всего человеку преодолеть себя. Но, наверное, еще сложнее во всем оставаться самим собой, не терять лица. Он оставался таким.
  • Каждый раз, когда Звездный городок провожал на Байконур очередной экипаж, Юрий ходил в стайке еще безвестных кандидатов на полет и их дублеров, стараясь снять с ребят напряженность и скованность. Он смеялся, шутил, любил добродушно подтрунить над новичком. Весело хохотал, если кому-нибудь удавалось разыграть его самого.
  • Иван Михайлович Аржанов, врач Центра подготовки космонавтов, рассказал мне такой случай, происшедший на Байконуре в июле 1963 года. Готовились два старта: Валерия Быковского и Валентины Терешковой. В один из предстартовых вечеров космонавты и их дублеры собрались в холле гостиницы. Каждый занимался своим делом: кто играл в шахматы, кто «болел» и не мог удержаться от подсказки, за что ему грозили наказанием, кто читал газеты. Вездесущий Николай Федорович Никерясов, которого называли «наш комиссар», появился, как всегда, неожиданно и прямо с порога начал:
  • — Есть анекдот! Новенький...
  • Все повернулись к нему, ожидая чего-то «остренького». Удовлетворенный вниманием Николай Федорович начал в лицах излагать услышанное. Анекдот был с «бородой». Собравшиеся терпеливо слушали, больше из такта, чем интереса. Только Юрий Алексеевич незаметно ускользнул в свою комнату. Он тут же вернулся и с видом полного внимания стал рядом с Никерясовым. Когда тот закончил, Гагарин молниеносно ухватил галстук рассказчика и, достав из-за спины ножницы, срезал его под завязку.
  • — Прошу прощения, но по устоявшимся законам у тех, кто рассказывает старые анекдоты, полагается отрезать галстук.
  • Николай Федорович опешил. Немая сцена длилась несколько секунд, и дружный хохот потряс холл.
  • Не смеялся лишь Никерясов. Ему предстояло идти к начальству. В военной форме и без галстука! Казалось, что шутка оборачивается маленькой трагедией. Растерянный вид Николая Федоровича прервал веселье. И тут же Гагарин вытащил из кармана новенький, защитного цвета галстук и протянул его Никерясову.
  • — Предупреждаю всех,— сказал Юрий Алексеевич,-— это у меня последний галстук.
  • Его слова утонули в новом взрыве хохота.
  • Как-то поехали мы отдыхать на юг, а Галю оставили в Москве. Было жарко, и мы побоялись за нее — маленькая совсем. Он все переживал, ходил мрачный, молчал. Я ему предлагаю то одно, то другое, а он твердит свое: «Не хочу, не хочу». Потом не выдержал: «Или возвращаемся все домой, или я полечу за Галкой». И полетел. Ночью приезжает с аэродрома, а Галя бросилась к нему: «Папочка! Папочка! Родненький!..» Он говорит, что прилетел за ней, а она не верит, плачет, не отпускает его от себя. Так и просидел до утра у ее кровати. Днем появляются в санатории. Оба сияют, не отходят друг от друга. Словом, начался нормальный отдых.
  • 1 сентября 1966 года Лена пошла в первый класс. Юра напутствовал ее. Вручая красивый портфель, сказал: «Это для пятерок. Когда портфель будет полный, так что некуда больше положить, тогда закончишь школу». Потом, взявшись за руки, они потопали, веселые, счастливые. Трудно было понять, кто же идет учиться — он или она. И долго еще слышались их голоса. «Первый раз в первый класс...»
  • У школы он Лену отпустил, а сам остался в толпе родителей. Директор школы Федор Иванович увидел его: «Юрий Алексеевич, скажите что-нибудь ребятам». Тогда Юра вышел вперед и сказал:
  • — Счастливый вы народ, ребята. И день у вас сегодня счастливый. Начинается новая страница в вашей жизни. Запомните, что все люди на земле, прежде чем стать летчиками, агрономами, рабочими, моряками, космонавтами, учатся в школе. А завет в школе один: быть дружными, заботиться друг о друге и хорошо учиться.
  • В школу он ходил часто. Нравилось ему бывать в «ребячьей республике», где прямо с порога его захлестывала веселая волна огромной семьи, которая снимала усталость, отодвигала заботы. На космических скоростях носились мальчишки младших классов. Завидев его, тормознут и глянут снизу вверх озорными глазами. Хохотушки-девчонки возьмут в окружение и защебечут доверительно о своих секретах. Долговязые подростки из старших классов, ловко маневрируя в энергичной, бурлящей толпе, спешат навстречу со своими бесхитростными расспросами. А из дальних углов чинно раскланиваются десятиклассники. Они хотят собраться отдельно, чтобы «серьезно поговорить о серьезных делах».
  • Юра очень любил детей. Для них у него было время, было терпение, свой подход. Разными росли наши Лена и Галя. Старшую, когда она пошла в первый класс и врачи прописали ей носить очки (одно время считали, что у нее дальнозоркость), он называл Профессором, младшую — Чижиком. Однажды, наблюдая, как Леночка делает домашнее задание, Галя взобралась Юрию на колени и очень нежно попросила:
  • — Папочка, я тоже хочу _ учиться. Научи меня читать.
  • — А буквы ты знаешь? — серьезно спросил Юра.
  • — Не знаю. Ты учи меня без букв.
  • — Как это без букв? — с той же серьезностью удивился отец.
  • — Вот так, без букв. По слогам учи.
  • Юра достал букварь Лены, раскрыл его на первой страничке и стал показывать Чижику сочетания букв:
  • — Смотри: эти две буквы читаются как «ма». Ясно?
  • — Ясно.
  • — Это тоже «ма». Прочитаем их вместе: «ма-ма». Ну, что у нас получилось?
  • — Кошка.
  • — Как кошка?!
  • — Мама у нас уже есть, папочка, а кошки нет. Давай читать про кошку.
  • Юра расхохотался.
  • Кстати, о кошке. Юра тащил в дом все живое. Не для себя, для девчонок. У нас постоянно появлялись то птицы, то зверюшки.
  • Как-то утром вошла я в ванную, а там утята плещутся и утка вместе с ними. Я хотела вынуть их из ванны, а утка меня в руку клюнула. Юра долго смеялся надо мной.
  • — Лена, Галка, идите маму лечить, ей утята пальцы откусили.
  • Росли наши дочки, взрослели понемножку. О своем детстве Юра рассказывал:
  • — Мать растила нас трудно: мы болели, работы в доме было по горло, да еще война, а жили мы, как и все в те тяжелые времена, скудно.
  • И были в его рассказах самые задушевные, теплые слова о матери, Анне Тимофеевне.
  • А какие письма писал Юра Анне Тимофеевне! Адресованы они ей, потому не стану приводить их полностью, но вот лишь одна строчка: «...мама, я тебя так люблю, я так хочу целовать прожилочки на твоих руках. Спасибо тебе за все».
  • Он считал, что ребенок должен научиться уважать мать с раннего детства. И понимал, что в этом огромную роль играет отец. Если он уважает женщину в семье, то и дети будут уважать ее. Лене и Гале он подавал хороший пример.
  • ...Я помню, он бывал порой грустным, чертовски усталым, расстроенным и даже злым. Но я не помню его равнодушным, безразличным.
  • Был у Юры очень тяжелый день. Это день смерти Сергея Павловича Королева.
  • Они очень любили друг друга. Юра собирал фотографии Сергея Павловича, берег его письма, записки.
  • «Ты знаешь, он очень строгий,— говорил мне Юра,— но с ним легко». Даже со стороны было заметно, что они хорошо понимали друг друга. Как-то Сергей Павлович был у нас дома, играл с девчонками и слушал музыку:
  • — Хочу приобрести хороший магнитофон, Юра. Ты, я вижу, понимаешь толк в таких вещах. Посоветуй, помоги...
  • Юра пообещал. Обещание помнил, раздобыл особый экземпляр, собирался подарить его Сергею Павловичу в день рождения. Но не успел и долго терзался потом.
  • Юра был очень привязан к Сергею Павловичу. А Королев учил его жизни, говорил, что жизнь нельзя разрывать на отрезки: вот дом, вот конструкторское бюро, вот испытательный полигон, а это общественная жизнь. Нельзя все это разделить. Юра тянулся к Сергею Павловичу, прислушивался к его советам и, когда узнал о смерти Королева, с болью сказал: «Сегодня я потерял отца и друга».
  • — Какое же это великое счастье — человеческий дом,— говорил он, возвращаясь из зарубежных поездок.— Дом, в котором тепло и живо. Просто тепло и живо. Тепло от живого сердца, которому есть для кого биться. Живо, потому что мы снова вместе...
  • Юра был принципиален, прост, открыт. Он ни от чего не уклонялся, не ограничивал себя необходимостью быть как все или быть не как все, когда ему было трудно, он не делал вид, что ему легко, когда ему было весело, он не притворялся, что сейчас не до веселья. Он открыто говорил, с чем не соглашался, и высказывал в глаза знакомым и друзьям все, что о них думал. И делал это не для того, чтобы обидеть или унизить человека,— чтобы поправить или исправить. Чтобы помочь.
  • Мои суждения о Юре могут быть пристрастными. И это объяснимо. Он вошел в мою жизнь по любви, чтобы остаться в ней навсегда. Я не соглашусь с теми, кто пытается идеализировать его, что-то приукрашивать, что-то упрощать. Тогда получается искаженный образ Гагарина. Чтобы в меру своих возможностей показать его таким, каким он был, я хочу привести несколько суждений тех, кто долгое время был рядом с ним, кто знал его или старался узнать, с кем сам он был откровенен.
  • Есть много высказываний о Гагарине. Не стану их делить на справедливые и несправедливые. Не все знали Юрия так близко и глубоко, чтобы иметь право судить его слова и поступки. Сегодня некоторые из них публикуют о нем свои воспоминания, в которых стремятся предстать Юриными друзьями, завсегдатаями нашего дома... Что-то не припомню, чтобы они бывали у нас, не слышала от него и добрых слов в их адрес. Но я не о них. Есть люди, которые прошли с Гагариным через все испытания. В числе их и Алексей Леонов, которого Юра шутливо называл Блондином. Он так сказал о Юре:
  • «В природе человека тяга к простоте, безыскусности, искренности. Изыск, сложность, манерничанье — это шелуха, а не главное в человеке, будь он трижды гением. Возможно, внимательные историки и биографы Юрия Гагарина найдут иные слова о главном в его характере, но нас особенно восхищала в нем какая-то бездонная сила и устойчивость простых человеческих качеств — честности, прямоты, общительности, трудолюбия. И даже такой полет, такая слава не могли ни на йоту изменить его в худшую сторону. А что греха таить, такое могло произойти с кем-нибудь другим. Полет лишь ярче раскрыл человеческий талант Юрия. Это особенно было заметно для тех, кто начинал с ним».
  • Вот слова Владимира Шаталова:
  • «Вспоминая о Юрии Алексеевиче Гагарине, я не могу обойти молчанием то огромное, чисто человеческое влияние, которое он имел на каждого из нас... Природа щедро одарила его, и у Гагарина было чему научиться. Возьмите хотя бы теперь уже всему миру известное гагаринское самообладание. Он спокойно спал перед своим полетом в неизвестное. А это не так-то просто: ожидание полета, даже самого обычного, труднее других ожиданий. Каждый космонавт знает: самое тягостное время — последние минуты на Земле, вне корабля. Но Юра показал, что и тут можно сохранять бодрость духа, оставаться веселым, спокойным, уравновешенным.
  • Таким он был и на самом, пожалуй, ответственном участке полета — при вхождении корабля в плотные слои атмосферы, когда горит обшивка, когда космонавтом овладевает напряженное состояние ожидания: ведь до приземления остаются считанные минуты».
  • Большим праздником был для Юрия день 17 февраля 1968 года. В канун 50-летия Советских Вооруженных Сил он защитил диплом в академии имени Жуковского. Защитил на «отлично». Помню, с какой радостью и гордостью принес он домой синюю книжечку с Гербом СССР. «Если все будет хорошо,— сказал он,— через годок продолжу учебу. Пойду в адъюнктуру».
  • Не хлебом единым жив человек. Ему нужен «хлеб» человеческого общения, он нуждается в душевной участливости, в искреннем, уважительном отношении к опыту прожитых им лет, если, конечно, прожиты они не впустую. Его духовное самочувствие во многом, наконец, зависит и от того, сумеет ли он найти полезное приложение силам, в какой-то мере продолжить любимое дело своей жизни.
  • Юрий мечтал о втором полете, более трудном и более продолжительном. И не просто мечтал. Он боролся за это право и больно переживал, когда чувствовал, что на пути к этой его цели возводятся преграды, объяснимые подобного рода доводами: «А вдруг что случится с первым космонавтом...», «Первый космонавт — это символ», «Не надо рисковать» и т. п.
  • Юра куда-то звонил, к кому-то ездил, где-то доказывал свои права, требовал, настаивал. По его настроению, когда он возвращался, можно было понять, удачная была поездка или нет. Я старалась не задавать ему вопросов, но и не могла быть безучастной к его переживаниям. Я понимала его. Юра считал: если он отойдет от полетов, от подготовки к новому космическому старту, он предаст дело, изменит профессии.
  • Юра был искренен в своем стремлении. Как и вообще был бесхитростен. Ему встречались люди, которые бесконечно рассуждали о проблемах, но никогда не решали их. Мало того, нагнетая «проблемность», они любили толковать о сложностях, о безвыходности, об утонченности своих натур, о свойственной им «раздвоенности» в силу объективных причин или еще о чем-либо... Такие люди Юру настораживали, отталкивали. Он их не любил.
  • Трудным, очень трудным периодом было для него время, когда решался вопрос: запретят ему летать или нет? «А нужно ли вообще ему летать?» — спрашивают иные. Рассуждают и так: если бы предугадать, уберечь, не пускать... Надо знать Юру. Спорить с ним было бесполезно: он всегда доводил до конца все, что задумывал. Беречься, щадить себя для него значило не жить. Небом он «болел» неизлечимо.
  • — Как я могу руководить и готовить к полетам других, если не летаю сам? — говорил он.
  • И добился. После изрядного перерыва в плановой таблице занятий появилась его фамилия. Вновь замелькали листки календаря. Занятия на тренажерах, наземная подготовка, спорт, полеты на самолетах, прыжки с парашютом... Он мечтал полететь на «Союзе». Когда стартовал на этом корабле Володя Комаров, Юра был у него дублером...
  • Главным смыслом его существования, всей его жизни и работы было служение людям, партии, Родине.

    Из писем Ю. А. Гагарину

    Мы гордимся тем, что в космос взлетел первым именно советский человек.

  • Все население Чехословакии искренне любит советских людей и их славную страну.
  • В мае 1945 года они принесли нам самое ценное в жизни человека — свободу и мир. Приехали они на пыльных танках, переутомленные, но улыбающиеся. Чехи и словаки встречали их с букетами пахнущей сирени, только что расцветшей в наших садах. Вскоре уже она опять у нас расцветает, и тогда мы, хоть и мысленно, будем вместе с Вами, и нам так захочется пожать руки многотысячным массам наших самых близких и самых дорогих братьев, наших освободителей. Нам кажется, что не случайно чудесные весенние майские дни являются днями нашей свободы, радости, мирного труда, днями песни, жизни и счастья и празднуются ежегодно.
  • Позвольте, пожалуйста, назвать нашу школьную группу чехословацкого союза молодежи, лучшую в районе, Вашим именем.

    С дружеским приветом ученики, ученицы и учителя машиностроительного техникума в г. Конрживинце, Чехословакия.

    Личный состав теплохода «Тулома» Востокрыбхолодфлота поздравляет коллектив ученых, рабочих и служащих с выдающимся достижением советской науки.

  • Поздравляем также пилота-космонавта майора Гагарина Юрия Алексеевича с героическим подвигом, прославившим вместе с учеными Советский Союз в веках. Желаем Юрию Алексеевичу долгих лет жизни, здоровья. Предлагаем день 12 апреля праздновать как день космонавтов.

    Борт теплохода «Тулона» — Тихий океан.

    Дорогой товарищ Гагарин!

  • В сердцах миллионов людей на всем земном шаре Ваш подвиг так же велик, как Ваша Родина, как советское общество, к которому каждый хотел бы принадлежать.
  • Советская наука радостью наполнила наши сердца, дала нам то, что мы ожидали.
  • Вы с честью носите звание Человека с большой буквы. Поздравляю!

    Элон Пешивац,

  • Южная Австралия.

    Дорогой Юрий Алексеевич!

  • Поздравляю Вас с благополучным возвращением из космоса. Горжусь первым человеком-космонавтом. Я сложу о Вас песню и буду петь ее с большой любовью. Слава Вам, храбрый русский человек.

    Заслуженная артистка РСФСР

  • Клавдия Шульженко.

    Это, безусловно, победа всех советских инженеров, исследователей, ученых, которые заслуживают троекратного «Ура!». Это преимущества одного строя над другим, победа всего народа, который работал с такой смелостью. Именно поэтому я хочу присоединиться к овациям всего мира и хочу выразить восторг всей молодежи Франции.

    Генриетта Ронэ,

  • ученица лицея «Виктор Гюго», Франция, Париж.

    В Москву на имя Юрия Гагарина пришла посылка. Когда ее раскрыли, там оказались необыкновенной красоты тюльпаны. Алые и золотые, как чистые солнечные лучи, они были бережно, по одному упакованы в тонкую папиросную бумагу. А сверху — письмо на голландском и русском языках:

  • Высокоуважаемый господин Гагарин!
  • Позвольте мне, голландскому специалисту по выведению новых сортов тюльпанов, иметь удовольствие поздравить Вас с Вашим удачным полетом в космос. Настоящим сообщаю Вам, что в знак нашего восхищения в Голландии Вашим полетом мы дали одному из новейших сортов наших тюльпанов Ваше имя. Я надеюсь, что Вы не откажетесь принять от меня в знак уважения букет этих цветов, которые высылаю.
  • С глубоким уважением

    Д. В. Лефебер, Голландия.

    Ваш космический полет ясно подчеркнул ведущую роль Советского Союза в исследовании космоса. Этот беспримерный подвиг, который мог совершить только коммунист, вдохновляет нас на достижение еще более высоких производственных успехов. Наша бригада, борющаяся за звание «бригады социалистического труда», обязалась в честь Вашего грандиозного подвига еще интенсивнее осуществлять лозунг «По-социалистически работать, учиться и жить». Просим Вашего согласия на то, чтобы наша бригада носила звание «социалистической бригады» имени Юрия Гагарина. Твердо убеждены, что будущие великие свершения еще более подчеркнут ведущую роль Советского Союза в исследовании космоса.

  • С социалистическим приветом

    бригада имени Германо-советской дружбы котельного завода, ГДР, Галле.

    Дорогой майор Гагарин!

  • Поздравляю Вас с полетом в космос. Ваш полет доказывает, что есть еще мужественные люди на земле.
  • Я надеюсь, что народы Вашей и моей страны поймут друг друга и будут жить в мире. Такие люди, как Вы, лучший залог того, что взаимопонимание будет достигнуто.

    Оскар Синзентон,

  • США, Техас.

    Дорогой друг, дорогие товарищи!

  • Как передать нашу радость в связи с подвигом Юрия Гагарина, первого человека Вселенной, подвигом вашего нового общества?
  • Мы с восхищением приветствуем беспрецедентное достижение в истории человечества, которое трудно выразить словами.
  • Чувство глубокой признательности, которое мы испытываем в связи с этим успехом нации, где власть принадлежит трудящимся, обязывает нас умножить наши усилия в борьбе за мир — хлеб — свободу в нашей стране.
  • Если вы позволите, от имени трудящихся наших профессий в этом районе Франции мы братски целуем нашего друга и товарища Гагарина и в его лице всех участвовавших в этом грандиозном свершении.

    Представители профессиональных союзов строителей департаментов Эн, Изер, Верхняя Савойя, Луара, Рона, Савойя.

  • Лион.

    Коммунистическая партия Италии. Автономная федерация Триеста.

  • Дорогой товарищ!
  • Сегодня вечером Триестская автономная федерация КПИ организовала многолюдный митинг под лозунгом «Привет товарищу Гагарину!»,
  • Присутствующие с энтузиазмом приняли следующее приветствие: «Товарищ Юрий Гагарин, выражаем тебе восхищение всего нашего народа поразительным успехом советской науки и культуры, исключительным мужеством, проявленным тобой, героем не только Советского Союза, но и всего человечества.
  • Мы гордимся тем, что первый человек, поднявшийся в космос,— молодой коммунист, человек, вдохновляемый нашими общими идеалами мира и прогресса, человек, воспитанный советским обществом.
  • Твой славный и отважный подвиг стал символом безграничных, пока еще невообразимых, грядущих завоеваний человечества, а в особенности той его части, которая идет по пути социализма. Твой подвиг все больше и больше вдохновляет нас в нашей повседневной жизни и борьбе за обновление нашей страны, за торжество прогресса и свободы народов, за мир во всем мире».

    По-братски обнимаем тебя.

  • От имени секретариата Паоло Сема.

    Я счастлива, что первым космонавтом стал коммунист, таким образом, дело мира находится в надежных руках.

    Клодина Мори,

  • Франция, Париж.

    «БОЛЬШОЕ ВИДИТСЯ НА РАССТОЯНЬЕ»
    Г. С. ШОНИН

  • Иногда нас спрашивают: зачем нужна такая напряженная работа? Зачем мы работаем так, зная, что, в общем-то, работаем на износ? Но разве люди, перед которыми поставлена важная задача, большая цель, разве они будут думать о себе? Настоящий человек, настоящий патриот, комсомолец и коммунист никогда об этом не подумает. Главное — выполнить задание.

    Юрий Гагарин

    Для нас, космонавтов, нет ничего, что бы мы не отдали во славу и честь нашей Родины. Покорение космоса стало делом нашей жизни. И мы хорошо понимаем, что каждый новый полет за пределы земного пространства — это борьба, жесткая борьба с Неизвестностью, и, чтобы победить в ней, нужно отдать всего себя без остатка, как это делал наш боевой друг Гагарин.

  • Когда это было? С чего началось?
  • Я вспоминаю один из осенних дней теперь уже далекого 1959 года. Крайний Север. Синее, удивительно чистое небо. Ослепительное солнце. Безмолвные, заснеженные сопки, как часовые в тулупах, застыли по краям заполярного аэродрома. Мороз градусов под двадцать. Метет небольшая поземка. Все, как вчера, как год, как десять и, может быть, как сотни лет назад.
  • По тропинке, проложенной среди колючих сугробов, от аэродромного домика к штабу части идем мы — небольшая группа молодых летчиков. Идем молча, углубившись в свои мысли и теряясь в догадках — зачем нас вызвал к себе командир.
  • В самом деле, зачем мы ему понадобились? Может, для вручения какой-либо награды? Брошенное кем-то шутливое предположение никто не поддержал. Оснований для этого ни у кого из нас не было. Летали мы, в общем-то, как и все, постепенно втягиваясь в суровые условия Севера. Особых заслуг не имели. Да и многие из нас только недавно перебрались сюда с Балтики, по этой причине нас окрестили «балтийцами». Случая отличиться как-то еще не представилось. Скорее не за наградой идем, а за нахлобучкой...
  • Сегодня понедельник. Припоминаем до деталей, до мелочей, как мы провели воскресенье.
  • Утром лыжный кросс на десять километров. Хоть мы, «балтийцы», и не лыжные люди, а показали неплохое время. Потом... традиционный хоккей с мячом до изнеможения. Вечером ходили в Дом офицеров на танцы. Что же еще? Ах, да! Кое-кто был приглашен на день рождения. Но к полуночи все вернулись в гостиницу. Так что и здесь вроде бы все в порядке.
  • У штаба встречаем нескольких летчиков из соседней части. Подхожу к одному из них, с лица которого даже в такой напряженный для нас момент не сходит добродушная улыбка. Это Юрий Гагарин.
  • — Жора,— обращается он ко мне,— вас что, из проруби, что ли, вынули? — и окидывает взглядом наши унылые физиономии.
  • Оказалось, Юрий тоже вызван к командиру.
  • Подходим к двери кабинета. Небольшая заминка; «Кому шагать первому?» Поняв, что «храбреца» не будет, Юрий предлагает идти гуртом, и мы, следуя его совету, все входим в кабинет и бодро докладываем:
  • — Товарищ полковник! По вашему приказанию прибыли! — И называем свои фамилии.
  • — Командир обводит нас взглядом:
  • — Да вы, собственно, мне и не нужны! Зайдите в соседнюю комнату, там с вами побеседуют.
  • Ну, это уже совсем другое дело! Стрелка барометра нашего настроения резко поползла на «ясно». Все заулыбались, посыпались шутки, в коридоре сразу стало шумно. Такое уже бывало. Залетали к нам иногда корреспонденты военных газет, чтобы, порасспросив час, а то и два о житье-бытье, напечатать потом пять строк о том, как «молодые летчики Н-ской части успешно осваивают программу летной подготовки».
  • И снова всей группой вваливаемся в соседнюю комнату. Однако нас вежливо попросили выйти и входить по одному. Но такой прием уже не смог испортить нам настроения.
  • Дожидаюсь своей очереди. Вхожу. Передо мной за столом сидят два пожилых человека, оба подполковники-медики в морской форме. Это несколько озадачило. Зачем я понадобился врачам?
  • Мне предложили сесть. Стали задавать вопросы. Разговор пошел на обычные, если можно так сказать, избитые темы: как идет служба, как летаю, привык ли к Заполярью, чем занимаюсь в свободное время, что читаю и так далее. Поинтересовались, как справляюсь с партийными обязанностями (я в то время был секретарем парторганизации эскадрильи).
  • — Возможно, мы встретимся еше раз, и наша беседа будет более основательной,— сказали мне на прощание.
  • Выйдя из кабинета, я встретил вопросительные взгляды товарищей, но ответить что-либо толковое не смог и только развел руками.
  • Весть о том, что врачи интересуются в основном молодыми летчиками, быстро распространилась по городку, и неопределенность, которой заканчивалась каждая встреча, естественно, начала порождать различные кривотолки. Городок небольшой, ничего не спрячешь и не утаишь, каждый как на ладони.
  • Дня через два после первого отбора начался очередной тур собеседования. Меня подробно расспросили о летной подготовке, начиная с училища. Ответы слушали с большим вниманием, хотя на столе лежала моя летная книжка. Я настороженно ожидал, когда наконец мне зададут тот вопрос, ради которого сюда приехали эти люди. И вот меня спросили, как бы я отнесся к предложению летать на более современных типах самолетов? Так вот в чем дело! В то время авиационные части стали переходить на новые, сверхзвуковые истребители, и многие из нас завидовали счастливчикам, летавшим на них. С детских лет моим кумиром был Валерий Чкалов, и его девиз — летать быстрее, выше, дальше всех — стал для меня смыслом и целью жизни.
  • — Конечно, хочу! — отвечаю.
  • — Ну а если речь пойдет о принципиально новом типе летательного аппарата?
  • Я сразу же сник. Тогда создавалось много вертолетных частей, и, естественно, туда нужны были летчики. Такова уж судьба вертолета: в начале своего становления среди нашего брата он не пользовался особенной популярностью, и к этому воздушному «трудяге» пилоты относились с большой настороженностью и недоверием. Не та скорость, не те высоты... Стрекоза, да и только.
  • — Я летчик-истребитель,-— говорю.— Я специально выбрал такое училище, где учат летать на реактивных, а не...
  • — Да нет! Вы не так поняли,— успокоили меня.— Речь идет о дальних полетах, о полетах на ракетах вокруг Земли.
  • Несмотря на то что уже тогда космическое пространство бороздил не один спутник, полеты человека в космос все еще относились к области фантастики. Даже среди нашей летающей братии о них всерьез не говорили.
  • — Вокруг Земли?.. — с сомнением переспросил я и, тут же поняв, о чем речь, с поспешностью добавил: — Я согласен.
  • — Не чувствуется твердости.
  • — Как не чувствуется? — заторопился я.— Вокруг Земли готов летать на чем угодно. Даже на ступе Бабы Яги и то бы рискнул попробовать. Но только чтобы ступа эта была сегодня, ну не сегодня, так завтра, долго не летать я не смогу. Я летчик.
  • — Об этом можете не беспокоиться. Полет человека в космос, несмотря на все ваши сомнения, не за горами. Но вам придется еще пройти очень серьезное медицинское обследование в Москве. Можете «споткнуться» на каком-либо испытании, и все ваши усилия окажутся напрасными. Не смущает вас такое положение?
  • Этот вопрос подводил итог нашему разговору. Он требовал от меня вдумчивости и отчета перед самим собой. Перед будущей работой.
  • — Я готов!
  • — Тогда ждите вызова в Москву. Желаем вам удачи!
  • Я шел к себе в гостиницу, пытаясь оценить все происшедшее со мной. Мои представления о космосе, о полетах на космических кораблях были почерпнуты из фантастической литературы. И вот эта фантастика становится вдруг явью, и мне, 24-летнему летчику Северного флота, предлагают принять в этом самое непосредственное участие! Да, здесь было от чего голове пойти кругом...
  • К вечеру узнал, что многие из тех, кто был на второй беседе, не получили приглашения на отборочную медкомиссию. Некоторые по разным личным соображениям отказались от предложения работать на новой технике, и нас осталось только шестеро.
  • Первыми в Москву уехали Юрий Гагарин и еще трое ребят. Я и Володя Вязовкин остались. Порой мы сомневались: вызовут ли, не забудут? А если и вызовут, то какой будет эта комиссия — строгой или не очень? Вопросов множество, а ответов нет. Одни домыслы, предположения.
  • Но вот из Москвы вернулся мой старый, еще с училища, друг Алик Разумов. «Забраковали,— сказал он.— Не прошел. Допуск к полетам на самолетах без ограничений, а вот «туда» не подхожу». Он привез с собой первую информацию о программе медицинского отбора и о его первых результатах. Рассказ Алика нас расстроил.
  • Через некоторое время прилетели еще двое. По их унылым физиономиям можно было догадаться, что и они вернулись ни с чем. Мы с Володей уже стали подумывать: может, нам и ехать не стоит? Но тут, наконец, возвращается Юрий. И по широкой улыбке, которой он еще издали встретил меня, я понял: прошел! Мы договорились вечером встретиться, и Юрий все по порядку, не торопясь расскажет.
  • Несмотря на то что я уже два года прослужил на Севере и давно знал Юрия, домой к нему попал впервые. Наша холостяцкая община жила единой семьей, и визиты к «женатикам» почему-то не пользовались популярностью. Там дети, нельзя громко разговаривать, курить... Поэтому для «мужских разговоров» мы обычно собирались в гостинице — холостяцкий быт попроще. Но теперь случай особенный.
  • Я вошел, осмотрелся. Обстановка более чем скромная и ненамного отличалась от той, которой располагали мы, холостяки. Юрий представил меня своей жене Валентине — застенчивой молодой женщине.
  • — А это мое потомство,— указал он на годовалую девчушку, стоявшую на диване и для устойчивости прижавшуюся к его спинке.
  • Юра подошел к дочке, осторожно взял ее за ступни ножек и потянул на себя. Девочка плюхнулась и залилась громким смехом.
  • — Знакомьтесь, Елена Гагарина!-торжественно произнес радостный отец.
  • Мне не терпелось начать разговор, а он все возился с дочкой. Я ждал. Но вот Валя пригласила нас к столу. Во время ужина Юрий начал свое необычное и очень долгожданное для меня и для Вали повествование о том, что ему пришлось узнать, испытать и пережить в Москве.
  • После рассказа о каком-либо сложном исследовании, видя, как «скисает» мое лицо, он подбадривал:
  • — Да ты не робей, Жора! Это только на первый взгляд все кажется страшным и сложным. Не боги горшки обжигают. Ты пройдешь, я уверен!
  • Говорил Юра подробно, не упуская деталей. Время от времени прерывался, брал Леночку на руки, подкидывал ее в воздух, делал ей «козу», от чего оба они заразительно смеялись. Валя с улыбкой наблюдала за ними. По всему чувствовалось, что это привычно, они любят такие минуты и дорожат ими. Поэтому я сидел молча, боясь чем-нибудь напомнить о себе. На душе у меня было как-то по-особенному тепло и радостно. Что-то необычное и новое открылось мне. И впервые в жизни моя вера в надежность и рациональность холостяцкого быта была поколеблена.
  • Ушел я от Гагариных за полночь. Медленно брел к себе в гостиницу по уснувшей, занесенной снегом улице. Я вдруг почувствовал себя спокойнее, так как уже знал, что ждет меня в Москве. И думал уже о результате, и о результате положительном. Мне очень хотелось быть среди тех ребят, о которых рассказывал сегодня Юрий и к которым отныне он принадлежал сам.
  • Меня вызвали в Москву только к концу ноября. Я мигом собрался, оформил документы, наскоро попрощался с друзьями и вот уже сижу в вагоне поезда.
  • Пасмурный ноябрьский вечер 1959 года. Выхожу на перрон Ленинградского вокзала. В Москве я впервые. Города не знаю. Мне нужно как можно быстрее попасть в Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь. С помощью шофера такси наконец нахожу его в одном из укромных уголков Москвы. Из приемного отделения по коридорам и переходам, по крутой лестнице меня приводят в огромную палату, которая чем-то напоминает летнюю веранду. В ней расположено более двадцати коек, и только половина из них заняты. Несмотря на поздний час и предупреждение дежурной сестры, в палате царит возбуждение. С моим появлением оно усиливается: еще бы, новый, свежий человек.
  • Практически весь день уходил на исследования. Наш первый отряд прошел через суровый и жесткий отбор. Уже для следующих кандидатов программа обследования была облегчена. Но самым первым пришлось испить «медицинскую чашу» до дна.
  • 30 декабря, ровно через сорок дней, комиссия признала меня годным для работы в спецгруппе.
  • Вот так или примерно так отбирали нас, молодых летчиков-истребителей, для того чтобы потом после тщательного медицинского обследования оставить два десятка человек для подготовки к первым космическим стартам.
  • На этот отбор ушло около полугода. В марте 1960 года первая группа, которую стали называть отрядом, в основном была сформирована. В нее вошли: Павел Беляев, Валерий Быковский, Борис Волынов, Юрий Гагарин, Виктор Горбатко, Владимир Комаров, Алексей Леонов, Андриян Николаев, Павел Попович, Герман Титов, Евгений Хрунов, я и еще восемь молодых парней из различных авиационных частей ПВО, ВМФ и ВВС. Кому-то из нас предстояло первому стартовать в неведомое, взять на себя огромную ответственность — проложить человечеству путь к звездам.
  • С радостью, которая прямо-таки распирала меня, я спешил в родную эскадрилью, чтобы вместе с друзьями встретить Новый, 1960 год. Правдами и неправдами, на перекладных через сутки я оказался у себя в части. И в тот же день встретился с Юрием.
  • Увидев меня издали, Юра, робко улыбаясь, пытался по выражению моего лица угадать, с чем я вернулся. Я не выдержал и расплылся в счастливой улыбке. И мы побежали навстречу друг другу. Обнялись, как будто бы не виделись целую вечность.
  • — Я же говорил... Я знал... Я верил...— радовался он.
  • Теперь у нас с Юрием была своя тайна, и мы подолгу обсуждали не совсем еще ясное для нас будущее.
  • В конце февраля прошедших комиссию вызвали в Москву. Предстояло дополнительное короткое обследование. Когда мы его закончили, нашу группу принял Главный маршал авиации К. А. Вершинин. Мне запомнилась эта непринужденная, теплая беседа. Скорее, это было напутствие перед дальней и нелегкой дорогой. Константин Андреевич не скрывал трудностей, которые нас ожидали, не убаюкивал гладкостью нового пути. Спокойно, рассудительно рисовал он нам картину космического завтра.
  • На следующий день с предписанием немедленно рассчитаться в своих частях и прибыть в Москву для испытательной работы мы возвращались в родные полки.
  • Москва. Нам было приказано собраться 14 марта к девяти часам. В восемь я был у проходной, не решаясь переступить ее порог в одиночку. Наконец минут через двадцать около меня остановилась машина. Из нее вышел Андриян Николаев с двумя увесистыми чемоданами. Сравнив их со своим скудным багажом, я усмехнулся. Заметив это, Андриян сказал: «Поживи с мое, сынок!»
  • Этот день ушел на устройство. Все уже успели перезнакомиться еще в госпитале во время последнего медицинского обследования. В группе сразу же установились добрые, товарищеские взаимоотношения. А со следующего дня у нас начались плановые занятия: лекции, тренировки, исследования.
  • ...Сразу после возвращения в Москву мы были приглашены на первую встречу с Главным конструктором Сергеем Павловичем Королевым.
  • Нас собрали в конференц-зале института. И вот вошел чуть сутуловатый, улыбающийся, с карими глазами человек. Поздоровался, сел и очень внимательно посмотрел на нас. Потом по списку стал называть фамилии. Названный вставал. Сергей Павлович задавал один-два вопроса, спокойно, но уже без улыбки выслушивал ответ и называл фамилию следующего.
  • — Рад, что познакомился с вами. Это наша первая встреча, но далеко не последняя. Нам предстоит с вами много потрудиться. Я думаю, что вместе мы справимся с поставленной задачей. Иначе и не должно быть! — подвел итоги встречи Сергей Павлович.
  • Нам довелось видеть Королева в различных ситуациях: и в трудные минуты, и когда дела шли наилучшим образом, во время различных встреч и бесед, на отдыхе и за дружеским столом. И всегда поражало то удивительное сочетание высокой требовательности к людям и вместе с тем большая чуткость и внимание к ним, К нам, космонавтам, он относился по-особому, по-отечески. Несмотря на огромную занятость, следил за каждым нашим шагом, интересовался учебой в академии, в которой мы начали учиться не без его содействия, ходом космической подготовки, личными делами. Ничего не ускользало из его поля зрения.
  • Приезжал в Звездный зачастую неожиданно, по крайней мере для нас, космонавтов. То на служебную территорию — узнать, как идет строительство Центра, оснащение его тренажными средствами, то в клуб — на торжественное собрание, то вместе с женой к кому-нибудь из ребят на семейное торжество. И если в служебной обстановке мы всегда чувствовали его твердую руку, то в «семейном кругу» он был общительным и доступным.
  • Помню, когда впервые в присутствии Сергея Павловича мне было предоставлено слово, я смутился. Взглянув на меня и поняв мое состояние, он улыбнулся и поощрительно подбодрил меня:
  • — Давай, Жора! Не посрами Одессу. Ведь среди присутствующих только ты и я по-настоящему знаем, что это за город!
  • Мне сразу же стало легко и просто.
  • Мы грезили встречей с космосом. Юрий и его дублеры (а тогда никто еще не знал, кто дублер, а кто — основной) занимались непосредственно подготовкой к первому полету, остальные летали на различных самолетах, прыгали с парашютом, «поднимались» в барокамерах, «грелись» в термокамерах.
  • Весна 1961 года. Близилось событие, которому суждено было войти в историю человечества.
  • И вот настал день, когда наш Центр подготовки как-то сразу обезлюдел. Все разъехались по своим местам: кто на космодром, кто на командно-измерительные пункты, разбросанные по всей территории страны. Выехали заранее, чтобы на местах провести заключительные тренировки групп управления.
  • 12 апреля за четыре часа до старта мы все на рабочих местах. Во время проверки связи я слышал возбужденные голоса своих друзей, тех, что находились близко от меня, и тех, что за тысячи километров. Напряжение с каждым часом нарастало. Все на КП сосредоточились, подтянулись. Когда объявили пятиминутную готовность, нервы мои были, наверное, похожи на перетянутые струны гитары: только тронь — зазвенят!
  • Через несколько минут начнется необратимый процесс: управление запуском и стартом носителя возьмет на себя автоматика. Кто мог тогда точно сказать, что ждет Юрия в этой черной бездне, чем закончится его путешествие?
  • Я закрыл глаза и представил, как два мощных «прожектора» — науки и техники — скрестили свои «лучи» и в их перекрестии — вершина сигарообразного тела дымящейся ракеты. А там, на самом верху, на острие, в «Востоке»,— Юрий. Как он там? Осознает ли, какую ответственность взвалил на свои плечи? Справится ли?
  • Конечно! Юрий не подведет! В этом все мы были глубоко убеждены.
  • И я уверен, что в тот момент он был самым спокойным человеком среди всех тысяч людей, ожидавших это событие. Потому что ему еще предстояла работа, к которой он столько готовился, в то время как остальным участникам первого запуска пилотируемого космического корабля — от Главного конструктора до техника, закрывшего за Юрием люк «Востока», оставалось только ждать.
  • «Нет, мы не знаем цены ожидания — ремесла остающихся на Земле!» Трудно не согласиться с Константином Симоновым.
  • Старт! Сто восемь минут вокруг земного шара. Сто восемь минут напряжения. Сто восемь минут томительного ожидания. Это были исторические сто восемь минут!
  • Когда нам передали, что космонавт уже на земле, он жив и невредим, мы бросились обнимать друг друга. Нашей радости не было предела. Напряжение последних дней искало выхода, и этим выходом была радость.
  • Чтобы немножко разрядиться и посмотреть, как на свершившееся реагируют люди, я вышел из машины, не доезжая до гостиницы, и пошел пешком через центр большого сибирского города. Помнится, меня обескуражило хладнокровие, с которым встретили сообщение ТАСС окружающие. Жизнь города текла по обычному руслу: ходили трамваи и автобусы, куда-то сосредоточенно спешили люди... И только яркий апрельский день радовался и салютовал происшедшему событию всеми своими красками. Как же так? Почему? Мне захотелось останавливать каждого встречного, тормошить его и кричать: «Понимаете, что произошло! Полтора часа назад человек покорил космос!»
  • Потом я понял. Люди не были равнодушны. В первые минуты и часы большинству действительно было трудно разобраться и оценить это событие. Фантастика! Сказка!
  • Как в нее поверить? Ведь ни в печати, ни по радио, ни по телевидению вопросы практического освоения космоса подробно не освещались, о предстоящем старте заранее не говорили. А когда разобрались, всех захлестнул единый патриотический порыв. В этом я убедился во время встречи москвичами Юрия Гагарина. Тысячи людей, собравшиеся на Красной площади, радовались, смеялись и плакали от счастья...
  • Вечером Москва салютовала рождению новой эры в истории человечества.
  • Юрий Гагарин...
  • О Космонавте-1 написано и рассказано сейчас так много, что, кажется, и добавить нечего. Пишут писатели и журналисты, родные и друзья. Пишут те, кому пусть коротко, пусть раз, но приходилось встречаться с этим замечательным человеком. О, если бы все эти слова могли вернуть его нам! К сожалению, такого не бывает...
  • «Вся моя жизнь кажется мне одним прекрасным мгновением»,— говорил Гагарин. И нам, его друзьям и соратникам, Юрина жизнь тоже кажется мгновением... Но это мгновение будет вечным в людских сердцах.
  • Мы свято храним память о нашем боевом друге. И где бы ни были, у себя ли на Родине, или далеко за ее пределами, с кем бы ни встречались, мы прежде всего говорим о нем, о славном русском парне, о Человеке с большой буквы, о Первом гражданине Вселенной.
  • Я благодарен судьбе за то, что на одном из перекрестков жизненных дорог она свела меня с Юрием Гагариным. Свела... И более десяти лет мы шли рядом плечо в плечо и вместе с небольшой группой таких же, как мы сами, парней трудились во имя одного важного дела. Мы были счастливы и горды, что стояли у истоков пилотируемых полетов в космос, что именно нам довелось начинать подготовку к первым космическим стартам и первым «на родную Землю со стороны взглянуть».
  • Нам повезло: мы родились вовремя! Пятью годами раньше — не подошли бы по возрасту, пятью годами позже — пришли бы уже на проторенный путь. И в том, и в другом случае за нас это великое дело сделали бы другие.

    Встретились мы с Юрием задолго до создания у нас в стране отряда космонавтов. Это произошло на Крайнем Севере, куда я приехал «для дальнейшего прохождения службы». К великой радости, я встретил там многих выпускников одесской спецшколы.

  • Первая труба оркестра спецшколы (в котором играл и я) Миша Андрейченко прочитал мне ознакомительную лекцию на тему «Что такое Север и с чем его жуют». К нему же я обратился за разъяснением, когда обнаружил, что в рядах «братской части» небольшая группа молодых летчиков носит не черную морскую форму, а форму летчиков ВВС.
  • -— А, эти — пехота! -с чувством собственного превосходства объяснил мне «морской волк».— Такие же северные салажата, как и ты. Из Оренбургского училища,— и даже не обратил внимания на то, что я обиделся и за себя, и за тех ребят, которых он назвал пехотой.
  • Правда, на такой снисходительный тон он имел право. Прослужив несколько лет в Заполярье, Михаил успел побывать во многих переделках и летал как бог.
  • Через некоторое время в день открытия спортивного сезона в гарнизоне этот же Миша Андрейченко, теперь уже в роли капитана баскетбольной команды, ставит передо мной задачу:
  • — Забудь обо всем и держи вон того маленького! — и кивком головы указывает на самого низкорослого игрока из команды наших соперников.— Ростом он, правда, подкачал, но шустрый и верткий. Да и глаз у него верный. Ты с ним не заскучаешь.
  • После игры я подошел к своему подопечному. Мне понравилось, что во время игры он не обращал внимания на мои попытки задержать его, самого результативного нападающего.
  • — Да, доставил ты мне хлопот! Давай познакомимся. Георгий! Проще — Жора.
  • — А я уже слышал о тебе. Ты балтиец! Гагарин моя фамилия. Юрий Гагарин. А насчет игры учти: я сегодня не в лучшей форме. Вот встретимся в следующий раз — тогда держись, пехота! — и заулыбался белозубой улыбкой.
  • Он удивил меня этим словечком — «пехота». Оказалось, что сам Юра ни капельки не обижался на это прозвище.
  • Позже, уже в отряде космонавтов, мы все привыкли к тому, что Юрий часто употребляет это слово, и по интонации определяли отношение Юрия к тому, кого он называл пехотой.
  • Помню, как один из ветеранов Центра подготовки, сверхсрочник Федор Демчук, обучавший Юрия езде на автомобиле, обидевшись, пробурчал:
  • — Никакая я не пехота. Я всю службу за баранкой сижу.
  • — Хорошо, хорошо! — примирительно ответил Юрий.— Согласен — мотомехпехота! — Так и стал с тех пор Федор Демчук «мотомехпехотой».
  • Встречались мы с Гагариным в ту пору редко и в основном по дороге на аэродром, в Доме офицеров, на стадионе или на лыжне. «Привет!» — «Здорово!» — «Как дела?» — «Нормально».— «Ну будь».— «Буду». И шли дальше своей дорогой.
  • Все резко изменилось с того памятного осеннего дня, когда мы с Юрой оказались в числе шести отобранных на медицинскую комиссию в Москву для новой, неясной нам и от этого еще более заманчивой предстоящей работы.
  • Дружба наша окрепла в ожидании скорого и окончательного вызова к новому месту службы. В то время мы стали друг для друга единственными собеседниками и советчиками, ведь разговаривать о будущей работе даже с друзьями нам не рекомендовалось.
  • Приехав в Москву, Гагарин сразу же сдружился со всеми ребятами группы. Я удивлялся, как легко и естественно у него это получалось, так как сам схожусь с людьми медленно, не так быстро, как этого порой мне самому хотелось бы. Юрий стал своим и среди холостяков, и среди женатиков. И когда из отряда была выделена небольшая группа для непосредственной подготовки к первому полету, никого не удивило, что возглавил ее Гагарин.
  • Помню, с какой легкостью и непринужденностью Юра проходил все исследования и тренировки. И, даже сидя в самолете, с надетыми парашютами, за несколько минут до прыжка, он подшучивал над притихшими друзьями или подбивал Павла Поповича на какую-нибудь песню.
  • — Валера, подтягивай! — поддевал он сидящего напротив и «загрустившего» Быковского, который не «подтягивает», находясь даже в самом прекрасном расположении духа. Действительно, в ту пору нам было не до песен, мы только приобщались к парашюту и еще не полюбили этот спорт отважных.
  • Сравнивая свои внутренние переживания и Юрину внешнюю реакцию на прыжки, я даже засомневался в себе и обратился к нашему храброму и напористому тренеру за разъяснением:
  • — Николай Константинович! То, что вы не чувствуете страха перед этими обычными для нас прыжками, мне понятно. У вас их три тысячи. Да еще каких! О некоторых даже слушать страшно. Но меня удивляет Юрий. У него-то этих прыжков столько же, сколько и у остальных,— кот наплакал! И десятка еще нет.
  • — Чудак человек! Ведь эти шутки и песни у Юрия как защитная реакция. С их помощью он держит себя в руках. Да и вас заодно. И кто это тебе сказал, что я перед прыжком не волнуюсь? Ты что же, думаешь, что я из другого теста слеплен, железный? Нет, милый. Абсолютно ничего не бояться может только фанат, маньяк. Короче, человек с ненормальной психикой. Храбрый человек — это тот, кто хорошо умеет управлять чудесным инстинктом, который заложила в нас природа. Инстинкт самосохранения, слыхал? Не будь его, человечество исчезло бы уже на самой первой стадии своего развития. И вот для того, чтобы научиться хорошо управлять этим инстинктом, мы и занимаемся с вами такой насыщенной и сложной парашютной подготовкой. Понял? — и пристально посмотрел на меня колючими глазами.— И я сделаю из вас настоящих мужчин! — четко и энергично закончил он и, как бы ставя точку нашему разговору, больно ударил меня в плечо своим железным кулаком.
  • — Вот правильно! — добавил он, видя, что я выдержал удар.— И по улице нужно ходить так: уж если кто и зацепился за твое плечо, то он и должен отлететь в сторону, а ты продолжаешь идти прямо! — удовлетворенно заметил он.
  • После этого разговора я уже другими глазами смотрел на Юрины выходки. Я понял — это не бесшабашность, это линия поведения. И высокие результаты, которых он неизменно достигал на всех испытаниях и тренировках, подтверждали это. Было ясно, что он хорошо знает свои возможности и твердая вера в свои силы позволяет ему относиться к абсолютно новой для всех нас деятельности как к чему-то привычному и естественному.
  • — Делаю все, как учили! — с неизменной улыбкой выдавал он нам «секреты» своих успехов, И ни капельки бахвальства, ни капельки зазнайства.
  • Обычно, идя на какое-либо исследование или испытание, мы советовались с теми, кто уже прошел их, тщательно изучали их опыт и рекомендации. Поэтому, когда настала моя очередь садиться в барокамеру на длительное одиночество, решил поговорить с Юрием. Я слышал, что физиологи и психологи восхищались Юриным хладнокровием и спокойствием, устойчивостью его психики и крепостью нервов.
  • — Ничего особенного. Действуй, как учили! — ответил он, но, заметив, что меня такой ответ не удовлетворил, обхватил рукой мои плечи и поспешно добавил: — Пойдем, сядем под ту березку и потолкуем не торопясь.
  • Мы уселись на пожухлую траву под начавшие желтеть березы. Их много в Звездном городке, и, как все русские люди, мы с особой теплотой и нежностью относимся к этим деревьям. Юрий долго молча смотрел в чистое, но уже по-осеннему блеклое небо. Потом неожиданно спросил:
  • — Скажи-ка мне, у тебя есть любимое состояние души, в котором ты можешь находиться бесконечно долго?
  • Меня удивил и несколько озадачил этот, казалось бы, не относящийся к теме нашего разговора вопрос. Но тем не менее, подумав, я ответил:
  • — Конечно. Я могу часами смотреть в небо или подолгу сидеть на берегу моря и не шелохнувшись слушать прибой. И еще я люблю смотреть на огонь костра. И тогда все вокруг исчезает. И мне обычно кажется, что я остаюсь один на один с небом, водой или огнем.
  • — И тебе никогда не приходило на ум, что во всех этих трех вариантах ты имел дело с одним и тем же объектом — тишиной? Ты слушал ее, тишину!
  • Я удивился такому заключению, хотя возражать не стал. Над этим надо было подумать. А Юрий продолжал:
  • — Иногда я целиком отдавался тишине, какую даже трудно представить. Я всегда любил тишину. Тишину раздумий, тишину труда... Жаль, что в наш энергичный двадцатый век мы все меньше обращаемся к ней, к тишине! — вздохнул Юрий и уже совсем другим тоном добавил: — Тебе предоставляется величайшая возможность пятнадцать дней мыслить и работать в абсолютной тишине, слушать ее, милую. Так что пользуйся случаем! Теперь понял, в чем дело?
  • Да, я, кажется, понял. Юрий открылся мне с какой-то совершенно новой стороны. Стало ясно, почему в классе, в автобусе, в лесу во время прогулок, даже во время физзарядки этот непоседливый человек мог вдруг умолкнуть и отключиться на несколько минут от всего окружающего.
  • Юрий тренировался вдохновенно, с энтузиазмом. В то время мы еще не располагали такими тренировочными средствами, которые хорошо имитировали окружающую космическую обстановку. Поэтому качество тренировки в большой степени зависело от фантазии тренирующегося, от его умения домыслить, додумать не моделируемые стендами и тренажерами процессы и явления. И здесь Гагарин оказался на высоте.
  • Делясь с нами своим опытом подготовки к космическому полету, он говорил:
  • — Конечно, наши стенды и тренажеры позволят (и мы должны!) все движения доводить до автоматизма, чтобы руки сами знали, что нужно делать в любом случае. Но... мы ведь не автоматы. Мы мыслящие существа. Домыслите то, что не может дать тренажер. Сидя в камере или тренажере, я представлял, что нахожусь в летящем космическом корабле. Я закрывал глаза и видел, как подо мной проносятся материки и океаны, как сменяется день и ночь и где-то далеко внизу светится золотая россыпь огней ночных городов.
  • Гагарин всегда видел перед собой ясную цель и шел к ней, не зная ни колебаний, ни сомнений. И когда один из контрольных полетов космического корабля «Восток», предшествующих полету человека, 1 декабря 1960 года закончился неудачно и «экипаж» в составе Пчелки и Мушки погиб, Юрий четко и конкретно выразил свое мнение и отношение к этому взволновавшему нас событию:
  • — Жаль спутник, в который вложены большие средства. Но в таком грандиозном деле неизбежны издержки.
  • С первых же дней пребывания в отряде мы внимательно следили за подготовкой американских астронавтов. Мы заочно знали каждого из семи отважных парней, отобранных для полетов на космических кораблях «Меркурий».
  • — А ведь рано или поздно кому-то из нас придется встретиться с кем-то из них и поговорить обо всем виденном и пережитом. Уверен в этом. Космический полет может сблизить наши страны,— мечтал Юрий, выражая наше общее мнение.
  • И такой полет состоялся! Готовя его, нам пришлось не только разговаривать и делиться впечатлениями о выполненных полетах с нашими американскими коллегами, но и напряженно, дружно работать в течение двух с половиной лет. А в самом полете участвовали ветераны космоса — Алексей Леонов и Дик Слэйтон,
  • Как и предсказывал Юрий, не доживший до этого полета, подготовка к нему и сам полет внесли большой вклад в дело сближения наших двух великих государств, в дело разрядки напряженности.
  • А в работе нашего отряда все шло к своему логическому завершению. Успешно был выполнен последний контрольный полет «Востока», который «пилотировали» Звездочка (так окрестили по предложению Юрия забавную дворняжку) и «дядя Ваня» — манекен, удобно устроившийся в пилотском кресле корабля.
  • И вот Юрий и его дублеры, устанавливая традицию, перед отъездом на космодром пришли на Красную площадь, в Кремль... Они бродили в толпе москвичей, и никто не знал, что через несколько дней произойдет событие, которое потрясет мир, и что главным его участником будет один из этих трех старших лейтенантов в форме летчиков, беззаботно шагающих по весенней Москве.
  • На вопрос, что привело его на Красную площадь тогда, перед отлетом на космодром, Юрий ответил:
  • — У советских людей стало внутренней потребностью перед решающим шагом в жизни идти на Красную площадь, к Кремлю, к Ленину. Двадцать лет назад прямо отсюда, с парада, на защиту Москвы отправились полки ополченцев. На Красную площадь приходят юноши и девушки после окончания школы. Сюда приходят все советские люди и все наши зарубежные гости. Москва — сердце нашей Родины, а Красная площадь — сердце нашей столицы.
  • С тех пор все экипажи космических кораблей, отправляясь на космодром, проходят и по этому земному, проложенному Юрием маршруту.
  • Перед отлетом наших друзей мы собрались всем отрядом, чтобы сказать им напутственные слова. Не удержался и я.
  • — Мы завидуем вам! Завидуем хорошей, дружеской завистью. Поэтому, оставаясь здесь, на Земле, всем сердцем будем с тем из вас, кому поручат выполнить первый в истории человечества космический полет,— обратился я ко всем троим, хотя мы предполагали, что полетит все-таки Юрий.
  • Он тоже попросил слова.
  • — Я рад и горжусь, что попал в число первых космонавтов. И если мне будет доверено выполнить этот полет, на выполнение этого ответственного задания пойду с чистой душой и большим желанием и выполню его, как положено коммунисту.
  • Конечно, нам всем хотелось быть на месте Юрия. Еще острее это желание было у тех, кто прошел с ним непосредственную подготовку к полету. И, несмотря на это, в группе были самые добрые, дружеские отношения. Никакого намека на соперничество. Все делали одно общее и очень важное для страны дело. И все свои помыслы и усилия мы подчинили успешному завершению этого задания.
  • Для примера хотелось бы рассказать об отношении Гагарина к своему дублеру Герману Титову. В своей книге Юрий вспоминает их первую дорогу на космодром: «Герман Титов сидел ко мне в профиль, и я невольно любовался правильными чертами красивого задумчивого лица, его высоким лбом, над которым слегка вились мягкие каштановые волосы. Он был тренирован так же, как и я, и, наверное, способен на большее. Может быть, его не послали в первый полет, приберегая для второго, более сложного».
  • Когда настало время старта в космос Титова, Гагарин находился далеко от космодрома, в Западном полушарии Земли. Но всеми своими мыслями, всем своим сердцем он был на Байконуре. Услышав об успешном запуске «Востока-2», Юрий прилагает все свои силы и возможности и в непогоду вылетает на Родину.
  • Не отдохнув после утомительного перелета через Атлантику и Европу, он спешит на Волгу, в район приземления Титова. С какой радостью он обнимает и поздравляет своего друга!

    далее

    назад