апрель 1521 - первое кругосветное путешествие. Фернан Магеллан (Испания) (окончание)
апрель 1521 - первое кругосветное путешествие. Фернан Магеллан (Испания) (окончание)
Карта Шрётера (1515) с проливом. Вот с такими картами ходил в океанах Магеллан
Через шесть дней флот достигает Канарских островов. Три или четыре дня проводят команды в Санта-Крус-де-Тенерифе. Доставляют на борт различный груз, заготовленный высланным сюда заранее купцом. Потом двинулись к Пунта-Роха на юге острова Тенерифе, где флот запасается смолой. «Конопатчики» применяют ее в большом количестве для заделывания швов между досками палубы, рассыхающимися в тропической жаре. Именно тогда Магеллан получает весть от тестя. Дьогу Барбоза сообщает, что тот должен быть начеку и опасаться испанских капитанов. Они похвалялись в кругу друзей, что убьют генерал-капитана, как только дело дойдет до ссоры.
В ночь на 3 октября корабли покидают Тенерифе. Вместо рекомендованного юго-западного курса генерал-капитан скоро велит повернуть на юго-юго-запад, и Хуан де Картахена справедливо требует, чтобы Магеллан объяснил свои действия. Однако Магеллан сознательно отвечает резко: "ваше дело - следовать за моим фонарём и не задавать вопросы". А это не лучший путь в Южную Америку. Корабли часто идут против ветра, в дождях и ураганах. Мачты пылали огнями святого Эльма. «Однажды, когда была особенно плохая погода, святой в образе горящего факела находился близко почти всю ночь. Он опустился на верхушку грот-мачты и оставался там более двух с половиной часов. Это успокоило нас, ибо мы доселе в слезах ожидали смерти. Прежде чем святой огонь иссяк, он ударил нам в глаза с такой силой, что мы более четверти часа слонялись, как слепые, вымаливая милосердия, поскольку теперь уже никто не верил, что этот шторм их поглотит. Ведь общеизвестно, что, если тот огонь, внутри которого и находится упомянутый святой Эльм, появляется над кораблем и опускается на него... корабль никогда не терпит крушение».
К концу месяца начались нарушения субординации. Было заведено, что остальные корабли ежедневно приближались к «Тринидаду» на расстояние, позволяющее слышать друг друга. Тогда капитаны докладывали о достойных внимания событиях дня или получали необходимые указания. Причем капитанам следовало обращаться вначале с предписанным приветствием: «Слава богу, господин генерал-капитан и начальник - доброго пути». Картахена, однако, изменяет церемонию. Однажды матрос с «Сан-Антонио» выкрикивает слова приветствия, но не по принятой форме, а называя Магеллана просто капитаном. Когда тот потребовал приветствовать его надлежащим образом, Картахена возразил, что позволил обратиться к нему лучшему члену команды, впоследствии он может выбрать для этой цели даже пажа. Магеллану не остается ничего другого, как проглотить обиду. Подходящий момент наступает, когда назначается некий судебный совет и все капитаны должны собраться на «Тринидаде». Совет становится ареной ожесточенного спора. Картахена (якобы) опять не называет Магеллана полным титулом. Магеллан хватает его за шиворот со словами: «Вы мой пленник!» Картахена открыто призывает собравшихся помочь ему и арестовать генерал-капитана, не находится никого, кто готов был бы это сделать. Первый мятежник флотилии без долгих проволочек был взят, распят на козлах и освобожден из этого постыдного положения только после того, как за него поручился Луис де Мендоса. Поскольку Мендоса заверяет, что будет держать Картахену на «Виктории» под арестом, Магеллан освобождает противника. Новым капитаном «Сан-Антонио» назначен главный счетовод Антонио де Коса.
Корабли вошли в область на границе пассатов, где царит безветренная, но грозовая погода, корабли дрейфуют с почти полностью обвисшими парусами. Потом на них снова обрушиваются такие неистовые штормы и смерчи, что моряки уже несколько раз готовы были обрубить мачты, реи иногда касаются воды. Дневной рацион пищи сокращается до полутора фунтов сухарей и двух литров воды. Настроение экипажей близко к отчаянию. Наконец 29 ноября завидели землю в районе мыса Сан-Агуштиньу. Бразилия. Две недели корабли следуют вдоль береговой линии, потом, 13 декабря, достигают бухты с возвышающейся над ней горой причудливой формы. А поскольку сегодня день святой Люсии, она получает название Санта-Люсия - ныне там раскинулся Рио-де-Жанейро.
Пигафетта начинает этнографические записи встреченных народов: «За топор или нож они предлагали нам одну или двух своих дочерей в качестве рабынь, однако, собственных жен они не отдадут ни за что на свете». Магеллан запрещает непристойную торговлю: рабыни на кораблях менее нужны, чем обменный фонд, к тому же сейчас они находятся явно во владениях Португалии.
Европейцы появились здесь одновременно с сулящими хороший урожай дождями, сменившими длительную засуху, поэтому индейцы встречают их как вестников благоденствия. Заготовители провианта сторговывают большое количество провизии. За двух гусей отдают гребень, за корзину рыбы, которой в состоянии насытиться десять человек, - маленькое зеркало или ножницы.
Андрес де Сан-Мартин, первый кормчий армады, между тем старается определить их местоположение. 17 декабря он наблюдает Юпитер и Луну, находящиеся в этот день в положении соединения - на одном и том же градусе долготы. А так как немецкий астрономический календарь Региомонтана указывает, когда это явление должно произойти на меридиане Севильи, Сан-Мартин надеется с его помощью вычислить географическую долготу. Однако результат оказывается неприемлемым, и кормчий полагает, что виноват календарь. Но причина заключается в нем самом, поскольку он не может точно определить время в момент наблюдения. Однако несравненно более удовлетворительными оказываются его вычисления географической широты бухты Санта-Люсия: 23°45' южной широты.
Магеллан из-за каких-то разногласий смещает Антонио де Косу с поста, на который он был только-только назначен, и провозглашает своего племянника Алвару ди Мишкиту капитаном «Сан-Антонио». С другими грешниками он поступает более сурово: шкипера «Виктории» казнят за садомизм.
27 декабря флот поворачивает на юг в прекрасном состоянии и настроении. 10 января 1520 года впередсмотрящие увидели силуэты трех гор, принятых поначалу за остров. Жуан Лопиш Карвальу (кормчий "Консепьсьена", проживший в Бразилии 4 года и женатый на индеанке) знает лучше, что это такое - мыс Санта-Мария, что неподалеку от Рио-де-Солис. Именно здесь, так считают многие, начинается пролив, ведущий в море, омывающее Молуккские острова.
Магеллан исследует это "пресное море" и убеждается, что тут нет пролива, а мощь местных рек явно указывает какой огромный материк лежит к западу. 3 февраля флотилия отправилась вдоль побережья на юг. Обследуют залив Сан-Матиас, целый день пытаются обнаружить проход, но в результате приходят к выводу, что бухта не имеет выхода на запад. Снова курс на юг - быть может, прав Иоганн Шёнер, изобразивший пролив на сорок пятом градусе широты.
Баия-де-лос-Патос - Утиная бухта - называет Магеллан следующее открытие, к которому флот приблизился 27 февраля. Впервые европейцы узнают о патагонских южных котиках и пингвинах.«Великое множество гусят (так назвал Пигафетта пингвинов) там не поддается исчислению - мы за полчаса загрузили ими все корабли.».
6 матросов едва не погибли при неожиданном шторме, но сумели зарыться в кучу пингвинов и утром их спасли.
Март. Штормы держат флот целую неделю в бухте, названной бухтой Невзгод (Баия-де-лос-Десвелос). Она находится на широте южнее 48° - мечта Иоганна Шёнера о южноамериканском проливе тоже не состоялась.
К концу марта обнаружили подходящее место для якорной стоянки. Бухта, окруженная равниной со скудной растительностью, получает название Пуэрто-де-Сан-Хулиан. Но в бухте много рыбы и птицы, а в реке, впадающей неподалеку в море, достаточно чистой питьевой воды, дрова тоже найдутся. 31 марта 1520 года флотилия становится на зимовку. Весь следующий день Магеллан посвятил богослужению. А потом начал бороться за дисциплину и субординацию. А подозрения в экипажах растут. Зреет мнение, что португалец ценой своей жизни хочет примириться со своим королём и заводит экспедицию в гиблые места ("Жизнь за царя" - такое бывало не только у нас.). Плыли к пряностям в тропики, а вокруг лёд и снег, обещанного пролива нет, обследованы места, где не бывали европейцы, почему бы не повернуть на родину?
В вербное воскресенье противники генерал-капитана переходят к открытому неповиновению. Только приверженцы Магеллана Хуан Серрано и Алвару ди Мишкита приходят на мессу, остальные капитаны не покидают своих кораблей. Ближайшей ночью Кесада, Картахена и Элькано с тридцатью присоединившимися к ним людьми захватывают «Сан-Антонио». Мишкиту заковывают в цепи, а растерявшийся экипаж разоружают. Шкипера, который призывает к сопротивлению, Кесада убивает. Нескольких португальцев, вызывающих подозрение, заковывают в кандалы, готовят орудия к бою. Хуан Себастьян де Элькано руководит необходимыми приготовлениями, а Антонио де Коса вскрывает трюмы с провизией и раздаёт сторонникам мясо и вино.
Магеллану мужества не занимать. В утренних сумерках 2 апреля он отправляет лодку к «Сан-Антонио». Лодку бунтовщики отсылают назад и ставят Магеллана в известность, что желают все решения принимать совместно. Генерал-капитан тут же предлагает капитанам, поднявшим мятеж, прибыть на флагманское судно для переговоров по всем их жалобам. Разумеется, те отказываются. У мятежников перевес в кораблях и Магеллан мгновенно принимает единственно правильное решение: приказывает альгуасилу флота (должностное лицо, ответственное за выполнение приказов суда и трибуналов, в соответствии с законодательством) Гомесу де Эспиноса и шестерым солдатам направиться на «Викторию» и захватить ее, это самое уязвимое судно у мятежников, там может быть достаточно людей, поддерживающих Магеллана.
Под предлогом доставки сообщения Эспиноса ступает на борт каравеллы Мендосы и мгновенно вонзает кинжал капитану Луису де Мендоса в горло. Одновременно Дуарти Барбоза с пятнадцатью полностью вооруженными латниками берет «Викторию» на абордаж. Экипаж принял участие в мятеже явно не по собственной воле и немедленно сдаётся. Перевес уже на стороне Магеллана и он немедленно блокирует выход из бухты своими кораблями. Запертым в бухте предлагают сдаться, но безрезультатно. Проходит день. Бунтовщики на «Сан-Антонио» полным ходом пьянствуют и усиленно поглощают припасы. Никто не заметил, как приливная волна вырвала якорь из грунта и корабль стало сносить к выходу из бухты. Незадолго до полуночи он оказался под прицелом пушек «Тринидада», и, прежде чем ошеломленный Кесада сумел мобилизовать для обороны людей, прогремел первый залп. А команда с «Виктории» забрасывает на борт «Сан-Антонио» абордажные крючья. Небольшой отряд вокруг Кесады мгновенно разбит. Этот мятеж недовольных столь мало драматичен, что Пигафетта упоминает о нем лишь вскользь. Рыцарь мальтийского креста много чего видел на своём веку и это столкновение считает мелочью. Картахена, увидев, что его дело проиграно, был вынужден сдаться, в основном потому, что знал: «люди с бака» в этой схватке за ним не пойдут.
Расправа над мятежниками
Император предоставил Магеллану вершить суд над телом, жизнью и имуществом своих подданных. Сорок человек признаны добровольными участниками бунта. Генерал-капитан приговорил их к смертной казни, но сразу же помиловал. Он не хочет лишаться ни сорока попутчиков, ни тем более брать на себя ответственность за пролитие чужой крови. Совсем по-другому он поступает с подстрекателями. Мендосу - его мертвое тело - подвергают истязаниям, четвертуют и сажают на кол. Кесаде, убившему шкипера «Сан-Антонио», отрубают голову. Приговор приводит в исполнение его слуга Молино, таким образом, спасая собственную жизнь. Картахена назначен лично императором, поэтому Магеллан не правомочен творить над ним суд. Тем не менее, его ожидает не менее ужасное наказание: когда флот покинет бухту Сан-Хулиан, его оставят на берегу. Священник Санчес де Рейна, злоупотребивший своим положением, подстрекая простодушных матросов, разделит его участь. Хуан Себастьян де Элькано выходит из переделки безнаказанно. В который раз этот баск ускользает от правосудия, хотя был одним из главных заговорщиков. По иронии судьбы он доведёт экспедицию домой и примет всю славу Магеллана.
Закончилось время скрытого сопротивления и уступок, Магеллан «показал свои зубы». Зимовка. Строится кузница. Суда одно за другим вытягиваются на берег, очищаются от наросших ракушек и водорослей. Особенно тяжело приходится сорока помилованным, ведь они вынуждены исполнять все работы в цепях.
Магеллан велит в первую очередь привести в порядок «Сантьяго» и отправляет его дальше к югу. После тяжелого перехода 3 мая Серрано достигает реки, которую называет Санта-Крус. В ее устье он проводит шесть дней, так как там очень много вкусной рыбы, которую ловят буквально руками. Тут также много морских котиков, некоторые по полтонны весом. С огромными запасами снова идут на юг, но 22 мая памперо («ветер из пампы») обрушившийся внезапно, сорвал у «Сантьяго» мачты, разбит руль, корабль понесло на скалистый берег. Серрано и его товарищи сумели спастись, прежде чем «Сантьяго» был разбит о скалы. Потерпевшие крушение собирают доски и такелаж. Из них строят плот, чтобы переплыть реку. Это удается через двенадцать дней после крушения только двум сильным матросам. Следующие одиннадцать дней они затратили на преодоление приблизительно 100-километрового расстояния до бухты Сан-Хулиан. Хронист Антонио Эррера сообщает об ужасных тяготах того марша. Колючки, топкие болота. Они жевали листья и глотали куски льда. Когда они достигли бухты Сан-Хулиан, товарищи их не узнали.
Без промедления Магеллан посылает к месту крушения людей с вином и провизией. Потребовалось четыре дня, чтобы только туда добраться. И все-таки удается не только доставить потерпевших крушение в бухту Сан-Хулиан целыми и невредимыми, но и спасти с «Сантьяго» орудия и некоторые другие боеприпасы.
Целых два месяца считалось, что земля кругом необитаема, но вдруг в июне появились местные жители, кочующие в округе - патагонцы (теуэльчи). Пигафетта описывает их как великанов, вдвое выше его (на самом деле их рост где-то 173 см в среднем, у самых высоких - 186), почти нагих. Это действительно так, когда однажды один миссионер спросил патагонца, почему тот не мёрзнет, то дал прекрасный ответ: "Твоё лицо ведь не мёрзнет? Представь, что я большое лицо". Они с детства закаливались - даже младенцев купали в ледяной воде, а одежда из шкур гуанако, мехом внутрь, покрытая жиром и охрой была очень тепла и не намокала. Кочевники. Питались они почти исключительно мясом. В конце XIX века против них устроили карательный поход и почти полностью истребили. Интересно название - «патагонец». Магеллан назвал теуэльчей «патаганс» (по их обуви, напоминающей звериные лапы), что в буквальном смысле означает «собаки с очень большими лапами». Потому часто переводили как «ластоногий», правильный перевод этого слова - «большеногий». Пигафетта изменил это слово на итальянский лад - «патагони», и вскоре так стали именовать и местности, ими населенные.
Магеллан захватил с собой двух патагонцев, не особо интересуясь их согласием. Опасаясь захватить "великанов" силой, им показали кандалы, объясняя, что это украшения и доверчивые туземцы сами себя заковали. Двоих других тоже заковывают, но ими воспользуются как «подсадными утками», так как генерал-капитан требует захватить еще местных жителей. Он хочет и должен, согласно заключенному договору, продемонстрировать их императору как невиданные диковины. Жуана Лопиша Карвальу ставят во главе отряда испанцев, отправляющегося к поселению местных жителей, чтобы захватить там несколько женщин. В пути возникает рукопашная схватка с пленниками, в ходе которой один из них получает ранение, другой бежит. Жители не трогают испанцев, остановившихся на ночлег, а просто откочёвывают, бросив всё. Их нагнали, тогда одного из преследователей ранили стрелой в бедро. Стрела оказалась отравленной, человек скончался на месте, а патагонцы пустились наутек такими гигантскими прыжками, что посланные им вслед выстрелы из арбалетов и мушкетов не попали в цель.
«После того как это свершилось, наши похоронили мертвого и подожгли всю округу, где великаны оставили свои пожитки. Это истинная правда, что великаны бегают быстрее лошади и не терпят, если к их женщинам подойдешь слишком близко».
Пигафетта позже создаст патагонский словарь. Оба патагонца вскоре умерли.
24 августа 1520 года зимовка закончилась. Андрес де Сан-Мартин еще раз определил ее географические координаты. 49°18' южной широты и 56° к западу от Тенерифе. Широта не соответствует истинному положению только на две минуты, долгота - почти на пять градусов. Магеллан отправляется к Рио-де-Санта-Крус, ловит рыбу и забирает оставленные орудия и другие боеприпасы. Хуан Картахена, Санчес де Рейна остаются на берегу и вряд ли они прожили долго.
У реки Санта-Крус путешественники проводят следующие два месяца. Заготовляют рыбу и дрова. И на зимовке и в этой бухте от тягот жизни умирают люди. Погиб плотник Мартин Перес, умер также Хорхе Алеман, один из двух немцев, кое-кто уходит из жизни не по-христиански, например матрос Антонио Хеновес, бросившийся в море от страха перед наказанием за обвинение в распутстве. Другие утонули или стали жертвами холода и сырости.
Только в октябре погода стала приветливее. Восемнадцатого числа армада покинула богатую рыбой Санта-Крус. Магеллан приказывает следовать вдоль побережья на юг. Перед этим состоялся совет капитанов и кормчих, на котором он сообщил о своих дальнейших намерениях. Вот когда было со всей очевидностью продемонстрировано, что не знания, а воля ведет Магеллана навстречу проливу. Пигафетта, например, сообщал, что генерал-капитан хотел продвинуться в сторону Южного полюса до 75° (это уже не скоро ещё открытая Антарктида). Андрес де Сан-Мартин предостерегает его: «Если уже на этой широте мы постоянно попадаем в бури и штормы, что же с нами станется, когда достигнем 60° или даже 75° и окажемся так близко к Южному полюсу, как планирует ваша милость, или если нам придется искать дорогу на Молуккские острова, следуя курсом О [восток] или ONO [восток-северо-восток] в обход мыса Доброй Надежды».
На случай отсутствия пролива в Южное море Магеллан обдумывал и такую возможность.
Но вот 21 октября 1520 года достигли мыса, за которым вдали виднеется продолжение прерванной береговой линии. Так как на кораблях празднуют день святой Урсулы, мыс назвали в честь одиннадцати тысяч дев, принявших когда-то вместе с ней мученическую смерть, Cabo de las Virgines - мыс Дев (Кабо-Вирхенес). Магеллан посылает «Сан-Антонио» и «Консепсьон» на разведку бухты. В полдень кормчий Франсиско Альбо вычислил географическую широту мыса Одиннадцати Тысяч Дев. У него получилось 52° (ошибка лишь на 20').
«Почти все на кораблях считали, что оттуда нет дороги к названному Южному морю. Один лишь генерал-капитан настаивал, что такая дорога существует, он ее знает и видел на морской карте короля Португалии, которую когда-то начертал искусный кормчий и мореплаватель Мартин де Боэмиа» (имеется в виду Мартин Бехайм).
А «Сан-Антонио» и «Консепсьоне» тщетно пытаются обогнуть мыс, отделяющий их от якорной стоянки других кораблей, и с большим трудом лавируют между рифами. Когда уже решили отступить, «...они вдруг увидели в конце бухты узкий просвет, скорее походивший на речушку, чем на пролив. Словно обреченные, бросились они вперед и таким образом, сами того не желая, открыли пролив. Когда же они распознали, что перед ними не речушка, а зажатый скальными породами проход, то поплыли дальше, нашли бухту, новый водный проход и еще одну бухту, которая была просторнее предыдущей. Полные радости и ликования, они сразу же повернули назад, чтобы принести эту весть генерал-капитану.
Мы же уже решили, что корабли потерпели крушение, ведь шторм был ужасный и целых два дня мы не имели о них никаких вестей. Мы все еще томились в неведении, как вдруг заметили оба корабля, шедших на всех парусах с развевающимися вымпелами нам навстречу. Когда они приблизились, команды отдали салют из многих орудий. Мы приветствовали их таким же образом и радостно кричали. Потом воздали хвалу господу богу, деве Марии и тронулись в путь».
Пока не могут со всей определенностью заявить, что открыли пролив. Но многое говорит за это - значительные глубины, часто лот вообще не доставал дна, вода оставалась соленой, и прежде всего прилив, казалось, был значительно сильнее, чем отлив. Сгорая от нетерпения, вводит командир корабли в водный проход, но у первого же сужения приказывает бросить якоря, так как наблюдатели на носу и марсе рассмотрели приблизительно в миле от судов у самого берега что-то похожее на поселение. Там, видимо, живут люди, у которых можно кое-что выспросить. Матросы спускают лодки на воду и гребут к берегу. Оказывается, он весь усыпан человеческими костями, здесь был обнаружен даже мертвый кит. Выяснилось, что поселок, который ожидали здесь увидеть, - просто громадное кладбище, где, судя по останкам, покоятся более двухсот человек.
 В Магеллановом проливе |
Генерал-капитан тут же двинулся на восток - к другим кораблям. Вскоре он повстречал «Консепсьон», но Серрано не знает, что приключилось с «Сан-Антонио». Поэтому обследуют бухту, в которой пропал корабль, «Виктория» возвращается даже назад, к атлантическому входу в пролив, но поиски тщетны. Тогда на двух бросающихся в глаза возвышениях устанавливают флаги и закапывают там послания, которые так никто и не прочтет. В бухте у реки Сардин флот встречается снова, и здесь от первого кормчего армады Андреса де Сан-Мартина узнают, где в данный момент находятся пропавшие - на пути в Испанию. Он, как, впрочем, все знатоки созвездий своего времени, увлекался астрологией. Весть ему сообщили звезды.
Звёзды в тот раз не наврали. Мятежники во главе с Гомесом заковали в железо поруганного и израненного Мишкиту и провозгласили капитаном одного из своих - Херонимо Герру. Они взяли курс на Сан-Хулиан, ищут там высаженных на берег двух штрафников, но не находят. Потом они двинулись к берегу Гвинеи и, не избежав многих лишений, (умер патагонский пленник), 6 марта 1521 года прибыли в Севилью. Все, о чем они рассказывают, глубоко продуманно: Магеллан будто бы проливает потоки крови подчиненных, тратит впустую и время и провизию, его открытия ничего не значат. И им поверили. Мишкиту сразу же бросили в тюрьму, несмотря на то что он уже полгода провел в цепях. К тому же от него потребовали, чтобы он подтвердил показания своих мучителей. Правда, после тщательного расследования Каса де Контратасьон сумела упрятать за решетку и Гомеса и Герру. Однако Дьогу Барбозе не удается ни облегчить судьбу Мишкиты, ни восстановить доброе имя зятя. Его дочь подвергли унизительному надзору, «чтобы она не сбежала в Португалию», это наглядно свидетельствует о том, к какому решению в этом деле пришли судьи. Мишкиту освободили из-под стражи только после возвращения «Виктории» - за него заступился Элькано. Об Эстебане Гомесе сообщается, что он в 1524-1525 годах искал Северо-западный проход в Тихий океан, спустя девять лет ему был пожалован фамильный герб за якобы «свершенные во время исследовательского плавания Магеллана достойные признания деяния»
На сбежавшем корабле были основные запасы продовольствия, тысячи километров побережья и пролив были открыты, можно было бы и повернуть назад, но Магеллан не повернул. Он знает - генерал-капитаном становятся только один раз в жизни. Но дурной пример «Сан-Антонио» заразителен. И Магеллан пишет документ, датированный 21 ноября 1520 года. В нем командир требует высказать письменно все соображения подчинённых. Из всех ответов сохранился, к сожалению, только ответ кормчего Сан-Мартина. Хотя Сан-Мартин сомневается, что с обнаружением пролива найдена дорога на Молуккские острова, он одобряет продолжение экспедиции до января. Дольше плавание продолжаться не может, так как довольствие скудно и недостаточно питательно, чтобы обеспечить командам необходимые для этого силы.
Решено: идти через океан. Вечером 28 ноября 1520 года армада обогнула мыс Десеадо и вышла в просторы открытого моря. Оно получает название Mar pacifico - Тихий океан. Слева осталась каменистая местность, которая по-русски называется Огненная Земля. Это неправильно. Магеллан назвал её Земля огней, там часто видели костры.
Магеллан повёл корабли точно на север - вдоль берега огромного континента, но на большом от него расстоянии. Магеллан умышленно отдал свою флотилию на волю юго-восточного пассата. Он даже проскочил широту Молукк (чего не мог не знать) поднявшись до 10° с.ш., вероятно, он хотел убедиться, что он действительно в Южном море, открытом Бальбоа. Потом повернул на запад
 Южный Крест |
В октябре Магеллан уверял спутников, что провизии хватит на три месяца. Проходит месяц - ни единого островка. Кормчие озадачены определением своего местоположения. До сих пор географическую долготу худо-бедно определяли по пройденному расстоянию, потом следовали вдоль побережья и могли ограничиться лишь широтой. Сейчас же знание долготы стало необходимым. Но все попытки определить географическую долготу приводили к ошибочным результатам: когда достигли Филиппинских островов, выяснилось, что кормчий Франсиско Альбо при определении географической долготы ошибся на 53°! Тихий океан, кажется, бесконечен. Потом оказалось, что компасы врут. О магнитном склонении ещё нет уверенных знаний, Магеллан объясняет кормчим, что флотилия, видимо, слишком удалилась от Северного полюса, поэтому его сила недостаточна, чтобы притягивать стрелку компаса. Таким образом, теперь в показания компаса вносятся поправки, которые просто ужасают. Например, один кормчий говорит о поправке более чем 20°. Недостаточное знание географии, суеверия, заставляет людей испытывать страх, им кругом мерещатся гигантские морские змеи, Мальстрем, магнитные горы, «Клейкое море». Общие географические понятия были до такой степени запутанны, что Пигафетта однажды высказал мнение, будто флотилия движется мимо Японских островов.
24 января 1521 года на горизонте показался низкий песочно-желтый островок. Пальмовые рощи, много морских птиц, но ни единого человека. Генерал-капитан назвал остров Сан-Пабло. Это могли быть Напука, Факахина или Пукапука из архипелага Туамоту. Мощный прибой не позволяет высадиться на берег. Через одиннадцать дней они увидели Isla de los Tiburones - Акулий остров, названный так из-за множества обитающих там акул. По всей вероятности, то был остров Кэролайн, Восток или Флинт из группы островов Лайн. И здесь высокий прибой не позволяет высадиться на берег. Так что матросы вынуждены заняться ловлей акул, чтобы обеспечить себя свежей пищей. Деликатесов из плавников акул европейцы варить не умели, а мясо было почти несъедобным. Эти два острова получили общее название - острова Невезения.
4 февраля флот повернул на северо-запад. Нельзя назвать это ошибкой, скорее невезением. Совсем недалеко на западе раскинулись Полинезийские острова, населенные миролюбивыми людьми и богатые всеми дарами тропической природы.
«В течение трех месяцев и двадцати дней мы были предоставлены Тихому океану, нигде и ни разу нам не удалось существенно пополнить запасы провизии или взять на борт что-нибудь свежее. Мы ели только старые сухари, кишевшие червями и превратившиеся в крошево после их старательной и прожорливой деятельности. Пили тухлую желтую воду. Кроме того, мы ели воловью кожу, очень жесткую, так как солнце, дождь и ветер ее окончательно продубили. Поэтому мы клали ее на четыре-пять дней в соленую воду для размягчения, затем - на короткое время в раскаленную золу и уж потом делили между собой. Крысы считались исключительным лакомством. За полдуката их перекупали и перепродавали».
Началась цинга, люди не могли жевать и даже при имеющейся пище умирали с голода. До перехода через Тихий океан потеряли 19 человек, примерно 60 сбежало на корабле, потери продолжались. Умерло 29 моряков, патагонец и индеец, захваченный в Бразилии. Ещё человек 30 сильно болели. Пигафетта пишет: «И если бы наш всеблагой господь и дева Мария не позаботились об отличной погоде и не привели нас туда, где мы смогли подкрепиться и запастись всем необходимым, мы бы все сгинули в этом необъятном море. Мне сдается, никто и никогда не отважится больше на подобное плавание».
Неизвестно, сколько людей из флотилии Магеллана погибли от цинги. В списках умерших значатся всего лишь девять человек (вероятно, это только на флагмане). Историк Эррера говорит о двадцати, а Пигафетта называет двадцать девять человек. Среди умерших был и Вашку Галлегу, португальский кормчий, пытавший счастья в Испании. Голодали все, вряд ли содержимое тарелок из капитанских кают отличалось от содержимого мисок «людей с бака». Наконец, пустили в пищу кожаную обтяжку рей.
13 февраля пересекли экватор. Почему? Ведь Молукки южнее. Вероятно, Магеллан понимает, что ему при таких больных экипажах не справиться с португальцами, обосновавшимися на Молукках. Он надеется вот-вот увидеть берег Азии. 23 февраля, уже на двенадцатом градусе северной широты, он вынужден сдаться. Океан безбрежен. Сначала поворачивают на запад, затем - на юго-запад. Где-то тут лежит земля Каттигара. Это абсолютно мифическая земля с карт Птолемея, тот, видимо, имел ввиду слухи о полуострове Малакка.
Но 6 марта - архипелаг из трех островов. С песчаного берега навстречу кораблям отплыло множество лодок с балансирами, не имеющими носа и кормы, лодки прибывших двигались то носом, то кормой вперед, причем балансир постоянно поворачивали по ветру. Островитяне не имели ни малейшего представления о правовом понятии собственности: «Жители того острова поднялись на корабли и буквально ограбили нас, да так, что ничего нельзя было поделать. Когда мы легли в дрейф и собирались убрать паруса, чтобы причалить к берегу, они тут же украли маленькую весельную лодку, которая была укреплена на корме флагманского корабля. Это его [Магеллана] очень рассердило». Разбойников разогнали пушками, а на следующий день ранним утром Магеллан с сорока людьми высадился на берег. Жители были вооружены лишь копьями с наконечником из рыбьего зуба, они не знали даже лука. «Каждый раз, когда мы ранили аборигенов, пронзая их стрелой, часто насквозь, они удивленно её разглядывали, пытались вытащить и, наконец, не сходя с места погибали». 7 человек убито, посёлок в полсотни хижин сожжен. Больные просят принести им внутренности убитых островитян, так как думают, что такая пища поможет им вылечиться. До нас не дошли сведения, была ли выполнена их просьба. Это был народ чаморро, распространившийся из юго-восточной части Азии и заселивший здешние острова. Скоро они будут испанцами поголовно истреблены. Чаморро были ловкими и умелыми рыбаками и мореходами, знали в отличие от живших восточнее народностей Тихого океана гончарное дело, изготовляли ткани из луба деревьев, а также достигли удивительных высот в области культуры. «...спят они на очень мягкой пальмовой соломе, все помещения, как и постели, очень чистые и застелены пальмовыми циновками». Пигафетта, описавший женщин Патагонии, как жалких вьючных животных, о местных женщинах иного мнения: «Они симпатичны, нежны, кожа у них светлее, чем у мужчин, их очень черные волосы распущены и ниспадают с плеч, в поле они не работают, а остаются в хижинах и делают одежду и корзины из пальмовых листьев... Некоторые женщины натирают тело маслом кокосовых орехов и конопли».
Вероятно, до торговли дело не дошло - испанцы просто ограбили остров, показав туземцам, что такое настоящий грабёж. При отплытии 9 марта флотилию преследовали лодки местных жителей. На испанцев обрушился град камней. Опять моряки восхищаются ловкими суденышками. Те, кто ими правит, проявляют презрение к громоздким каравеллам - они проворно проскальзывают между кормой каравелл и пришвартованными к ахтерштевню лодками. Поэтому Магеллан назвал те земли Islas de las Velas Latinas (острова Латинских парусов), но скоро название Islas de los Ladrones («Воровские» острова) снискало большую популярность. В наше время это открытие Магеллана известно как Марианские острова, названные так в честь одной из испанских королев. А остров, где все это случилось, был, судя по всему, Гуам.
Оттуда флот движется на юго-запад, пока на горизонте опять не появляется земля. Это остров Самар на востоке Филиппин. Генерал-капитану он показался населенным. Не желая повторения инцидентов, 17 марта Магеллан поворачивает на юг, к безлюдному, видимо, островку Хомонхон. Как только бросили якоря, он распорядился доставить больных на берег и устроить в палатках, а также велел забить для них свинью - самое ценное из захваченной на Гуаме провизии. Вот и закончились «три месяца и двадцать дней». Магеллан регулярно навещает хилых и хворых. Он внушает им не падать духом и не унывать, самым слабым собственноручно разливает и подает кокосовое молоко.
Архипелагом Святого Лазаря называет Магеллан новый островной мир, так как он был открыт в день святого Лазаря.
Флотилия прошла по Тихому океану не менее 17 тыс. км.
Уже через два дня после прибытия на Филиппинские острова встретились местные жители. Девять мужчин бесстрашно подплывают к кораблям и, как показалось Пигафетте, проявляют большое дружелюбие. Малайский раб Энрике их не понимает и не может добиться главного - выяснить, есть ли тут то, за чем испанцы прошли полмира. Тогда Магеллан велит продемонстрировать образцы, которыми его снабдила Каса де Контратасьон: гвоздику, корицу, перец, мускатный орех, имбирь, золото. Без удивления осмотрели гости выложенные вещи и заявили, что все это есть поблизости. Счастливый миг! На радостях Магеллан велит пажам угостить гостей, которые, по всей вероятности, просто проплывавшие мимо рыбаки, и дарит им «красные колпаки, гребни, колокольчики, ленты и другие вещицы». Смущенные островитяне в свою очередь передают ему все, что у них было с собой: немного пальмового вина, несколько кокосовых орехов и рыбу. Они обещают через четыре дня снова приплыть и привезти продукты. Магеллан велит дать залп из нескольких пушек. Таким образом, он демонстрирует островитянам не только радушие, но и мощь.
Местность назвали Воды Доброго Предзнаменования, так как на острове заметили в родниках золотоносный песок. Самое благоприятное воздействие на изнуренных людей оказали кокосовые орехи: они быстро поставили больных на ноги.
Через четыре дня, сдержав обещание, снова появляются местные жители. Они привозят пальмовое вино, апельсины, кокосовые орехи и петуха. Кое-кто из них носит в ушах золотые серьги или браслеты на руках. Удалось установить, что это люди из племени висайя. Пигафетта также сплошь и рядом упоминал королей, но то, конечно, мелкие вожди. Испанцы оказались в этих краях практически в год падения империи Маджапахит, существовавшей приблизительно до 1520 года на Яве. Империя пала, когда на рубеже XV-XVI веков ислам полностью захватил весь этот регион.
Индонезийские острова Калимантан, Тимор и Молукки, на которых побывают корабли Магеллана, также находились под влиянием империи Маджапахит, местные феодалы стали освобождаться из-под вассальной зависимости империи и начали создавать исламские княжества. Испанцы нагрянули в год "перестройки" и кровавых междоусобиц. 25 марта, когда уже все было готово к отплытию, экспедиция чуть было не лишилась своего старательного летописца. Он решил заняться рыбной ловлей и, перелезая через снасти, упал за борт. Этого никто не заметил. Но трос, свисавший с грот-мачты, касался воды, поэтому итальянец смог за него ухватиться и удержаться, пока его крики о помощи не были услышаны. Матросы спасли его, но, как считал сам потерпевший, «то была не столько наша заслуга, сколько доброта и милость богоматери».
Через три дня, заметив предыдущей ночью неподалеку огни, каравеллы взяли на них курс и оказались на острове Macao. Через два часа подошли две длинные лодки - здесь их называют балангаи, - полные людей. В самой большой из них под навесом из циновок восседал король. Они быстро приблизились к флагманскому кораблю, и упомянутый раб [Энрике] заговорил с ним, и они поняли друг друга, потому что в той стране короли знают языков больше, чем простые люди».
Конечно, это не король, только местный князёк, даже не правитель острова, но всё-таки.
Слиток золота, подарок князя, который передают Магеллану, генерал-капитан вежливо отказывается принять. Император приказывал вести себя именно так, чтобы местные жители, доселе неизвестные европейцам, не догадались, как высоко ценят испанцы этот сверкающий металл.
Позже Энрике отправляется на остров с заданием попросить у правителя продукты. Он сообщает, что все будет должным образом оплачено. Испанцы прибыли с мирными намерениями. Раджа Каламбу и его приближенные поспешили на флагманское судно. Они доставили туда фарфоровые миски, полные риса, и несколько рыб, проявив готовность выполнить любое желание пришельцев. Магеллан действует осмотрительно. Он дарит гостю роскошное одеяние, заключает с ним, согласно обычаю, кровный дружественный союз, показывает сокровища, которыми полны трюмы его кораблей. Но и мощь надо показать. Сначала Магеллан приказал дать залп из пушек, что и здесь вызывает панику. Затем «капитан позвал одного из своих солдат при полном вооружении и в доспехах, а три товарища должны были на него нападать с мечами и кинжалами. Это показалось королю просто невероятным. Тогда капитан объяснил через раба, знающего язык, что человек, вооруженный подобным образом, стоит сотни его людей, и король не мог не признать правдивость утверждения. Капитан добавил, что на каждом корабле находятся по двести таких воинов».
Принимают испанцев торжественно. Невзирая на великий пост, изголодавшиеся испанцы так наелись варёной свинины, что товарищ Пигафетты упал под стол без сознания. А хронист непрерывно писал, приводя этим в восторг местных. В частности, он не понял и написал всякую чушь по поводу того, что желая кому-то здоровья при провозглашении тоста, грозят тому кулаком.
Тщетно Магеллан приказывал не выменивать у островитян золото, чтобы оно не поднялось в цене. Даже наказания не помогали, Колумб, например, приказывал без всякого сочувствия отрезать носы и уши тем солдатам, которые по собственной инициативе выменивали или грабили золото, Магеллан тоже угрожал ослушникам смертной казнью.
К своим подвигам Магеллан добавляет еще один - обращает местных жителей в христианство.
Раджа Каламбу и его брат Сиаиу вслед за Магелланом целуют распятие, повторяя чужие молитвы. С кораблей гремит салют. Религиозная часть празднества завершается торжественным ужином и благочестивыми песнопениями. Затем Магеллан велит для развлечения гостей продемонстрировать искусство фехтования. Потом приносят большой деревянный крест и терновый венец. Магеллан объясняет, что это символы могущества его государя. Их нужно водрузить на самом высоком месте острова, тогда ни один европеец не посмеет причинить им неприятности, кроме того, крест защитит их от непогоды и штормов. Правда, каждый день надо на него молиться.
Так испанцы и не узнали, что здесь ислам опередил христианство. А от мусульман крест вряд ли защитил их. Их командира этот мнимый успех на религиозном поприще побудил к самонадеянному замыслу: если у раджи есть враги, то генерал-капитан обязуется со своими кораблями и солдатами на них напасть и заставит их покориться Каламбу. На это раджа ответил, что действительно жители двух островов ему не подчиняются, но сейчас неподходящее время года для нападения.
Наконец генерал-капитан собрался двинуться дальше. Он расспрашивает о гаванях, где можно было бы получить достаточно провизии и одновременно привести в порядок корабли. Называются ближайшие - Лейте, Минданао и Себу. Последняя, по-видимому, самая подходящая. Магеллан решает немедленно плыть туда. Раджа Каламбу даже вызывается быть лоцманом, но так как его задерживает сбор риса, испанцы готовы помочь в уборке урожая. Сначала их силы остаются неиспользованными, потому что, как неодобрительно замечает Пигафетта, князь постоянно пьян. Но затем урожай совместными усилиями собран, и 4 апреля флотилия снова подняла паруса. Испанцы поплыли на северо-запад вдоль побережья острова Лейте. Чудом показались отзывчивому Каламбу парусная оснастка и ход европейских кораблей: его собственная парусная лодка не могла угнаться за флотилией, и он в конце концов перебрался на «Тринидад», чтобы и дальше исправно нести службу лоцмана.
Через три дня после отплытия с Macao Каламбу привел флот к берегам Себу. Очевидно, остров плотно населен, так как вдали виднеются хижины на сваях, а на берегу собралось более двух тысяч местных жителей. Их привлек сюда не столько странный вид европейских кораблей, сколько церемониал, с каким флот подходил к берегу: «Мы подплывали к столице, поэтому генерал-капитан велел поднять на кораблях все флаги, затем мы приспустили паруса, как это принято в бою, и дали залпы из нескольких пушек, от чего люди на берегу в безумном страхе попадали на землю».
Такой воинственный образ действий довольно осложняет первые переговоры с раджей острова Себу. Энрике и другой посланец встретили на берегу возбужденных островитян, готовящихся отразить предполагаемое нападение. Потребовалось немало усилий, прежде чем ловкий на язык малаец переубедил вождей и доказал, что залпы были произведены только в знак приветствия. Его господин, объясняет он радже, подданный самого могущественного в мире короля, следует на Молуккские острова. Но на Macao он услышал о силе и великодушии правителя острова Себу и решил прибыть сюда, чтобы соединить приятное с полезным (выгодами от будущей взаимной торговли). Эти красноречивые слова достигли цели, но раджа все-таки настаивает на том, чтобы была выплачена положенная пошлина за стоянку флота в гавани. Итак, испанцы впервые столкнулись с достаточно хорошо организованной властью. Посланцы «самого могущественного в мире короля» вовсе не намерены оказывать «князьям диких народов» что-либо большее, чем чисто номинальные почести. Кажется, конфликта не избежать. К счастью, в гавани как раз находилось судно сиамского купца, который знал о португальских завоеваниях на Востоке. Именно его сообщениям о военной мощи чужеземцев да стараниям Каламбу испанцы обязаны тем, что удалось избежать кровавой стычки.
Целых два дня длятся переговоры. Магеллан пытается оказать давление на ход переговоров разного рода уловками и завуалированными угрозами. Сиамцу он демонстрирует одного из своих латников и просит передать радже, что покарать врагов своего короля он может с такой же легкостью, как смахнуть пот со лба. 9 апреля Магеллана на флагманском судне посещает племянник раджи, он является также престолонаследником. Первый вопрос Магеллана: имеют ли прибывшие достаточно полномочий, чтобы подписать договор? Высказанное раджей пожелание мира и освобождение от пошлины он воспринимает как нечто само собой разумеющееся.
Почти все, что он сейчас объявляет и чего требует, касается обращения островитян в христианство. Он порицает некоторые их обычаи, обучает библейской истории, красочно описывает радости истинной веры. Религиозность Магеллана не лицемерна. Он объясняет, что островитяне ни в коем случае не должны креститься из страха или в расчете на какие-либо выгоды; они должны принять христианство добровольно и бескорыстно. И хотя Магеллан глубоко уважает веру их отцов, он не может утаить, что только те из них, кто будет молиться на крест, смогут быть уверены в наилучшем, доброжелательнейшем отношении к ним испанцев и его лично. Магеллан глубоко религиозен - тут нет сомнения.
После того как был полностью произведен обмен подарками, хронист и один из офицеров решили посетить раджу острова Себу. Правитель принял их. Европейцы приняли участие в трапезе. Энрике еще раз подтвердил их добрые намерения. Наконец вручены подарки и пришельцы с бросающейся в глаза поспешностью покидают резиденцию раджи. Это нарушает ход необычного пиршества, но итальянца, возможно, влекут «этнографические» исследования: «Принц, племянник раджи, проводил нас до своего дома и познакомил с четырьмя девушками, которые играли на приятно звучавших музыкальных инструментах. Музыка производила весьма приятное впечатление... Девушки были красивы, белокожи и почти такого же роста, как наши. Они были почти нагие, если не считать плетенки из пальмовых листьев, прикрывающей самые интимные места от пояса до колен. Волосы у них были длинные и черные, а на лице - крохотная вуаль и больше ничего. Принц нам предложил потанцевать с тремя из них».
Двоих моряков уже не спасла хорошая еда - они умерли на Себу. Раджа разрешил похоронить их в центре поселка.
Торговля здесь выгодна: «Они давали нам десять кусков золота за четырнадцать фунтов железа. Каждый кусок золота был стоимостью в полтора дуката». За всякую безделку получали свиней, рис и другие продукты.
Усилия Магеллана на религиозном поприще также вознаграждаются. 14 апреля властитель Себу Хумабон решил принять христианство. Возможно, Хумабон не очень понимал, что получал не только божеское благословение, но и становился подданным испанского владыки. Если раджа выбрал нового бога, значит, он отдал себя в распоряжение его наместника на земле. Зато это хорошо понимали испанцы.
Наконец сам Магеллан решает сойти на берег. Как только он ступил на берег, загрохотали пушки. За генерал-капитаном идут сорок празднично одетых матросов, впереди два латника несут знамена испанского императора. Хумабон и Магеллан обнимаются, следуют сквозь толпу к высокому помосту, украшенному коврами и ветками пальм: «После чего капитан сказал королю... о своей благодарности всевышнему за то, что он наставил короля на путь истинный, озарил великой верой - христианством. Теперь ему [Магеллану] будет легче, чем прежде, покарать его [Хумабона] врагов. Король ответил, что полон благих намерений жить в христианстве, но некоторые из его вельмож проявляют непокорность, думая, что они ему ровня. Тогда капитан велел призвать знатных людей и заявил, что он их всех убьет, а земли передаст королю, если те не подчинятся».
Как и следовало ожидать, в один день раджа Себу стал единоличным правителем острова. Но дело этим не кончается. Магеллан заверяет, что скоро вернется с еще более сильным войском и сделает его самым могущественным монархом этого островного мира, ведь он первым принял христианство. Наследник престола, купец из Сиама, раджа острова Macao и еще пятьсот островитян принимают христианство и перед святым крестом клянутся уничтожить идолов прежней веры. Все они получают католические имена. Хумабона отныне называют Карлосом. Церемониал завершает месса. Магеллан может считать, что совершил такое же большое дело, как открытие пролива: он только что вырвал из лап дьявола пятьсот душ, завтра их будет тысяча.
Вторая половина дня была предназначена для крещения женщин. Крестилась и супруга раджи, молодая красивая женщина, получив христианское имя Хуана. Пигафетта показывает ей статуэтку, изображающую деву Марию с младенцем. И та уговорила его подарить ей статуэтку - теперь она будет молиться на нее вместо старых идолов. Если учесть последующие события, то любопытно, что испанский капитан Мигель Лопес де Легаспи пришедший туда в апреле 1565 года, обнаружил статуэтку, а также воздвигнутые во время той церемонии кресты совершенно целыми, поэтому прибывшие сюда позже миссионеры назвали местность „Ciudad de Jesus" - Город Иисуса.
К концу дня более восьмисот мужчин, женщин и детей завершили обряд крещения. Они собираются на берегу, чтобы посмотреть фейерверк, устроенный для них генерал-капитаном, любуются стрельбой канониров, а «капитан и король называют друг друга братьями». Интересно, что это был за фейерверк. Вряд ли то были ракеты (было бы уж чересчур символично), но, вероятно, что-то на основе пороха и, судя по всему, его здесь ещё не знали. В ближайшие недели еще две тысячи жителей Себу и близлежащих островов принимают христианство. Ежедневно служится месса. Магеллан лично, не доверяя никому другому, объясняет новообращенным основы христианской религии.
Кажется, Магеллан потерял голову на своём миссионерстве. Он уже золото и пряности забывает, либо делает их второстепенными, его задача - обратить в христианство как можно больше туземцев, дать королю как можно больше подданных. И не только испанскому, но и Хумабоне (Карлосу). Не все правители признали преимущество христианского короля Карлоса-Хумабона. Тогда испанцы из миссионеров превратились в карателей, спалив посёлок на соседнем острове Мукатан. И это ещё было мягкое наказание, как пишет Пигафетта, то ж просто язычники, с мусульманами пришлось бы обойтись круче. А дисциплина падает, на кораблях дело дошло до раздоров, так как многие были ослеплены видом местных женщин. Что и обнаружил Магеллан после трёхдневного отсутствия. Он разжаловал своего шурина Дуарти Барбозу и передал командование «Викторией» своему другу и приверженцу Кристобалю Рабело. Тем временем Пигафетта описывает, как генерал-капитан вылечил умирающего одной христианской молитвой. Причём Магеллан отдавал в залог собственную голову, если больной после крещения не выздоровеет. Больного окрестили, а также двух жен и десять дочерей. Сразу после крещения больной смог заговорить, через пять дней был полностью здоров. «Когда больной убедился, что выздоровел, он на глазах короля и всего народа разбил изображение идола, которое несколько старых женщин спрятали в его доме. Еще он разрушил и сровнял с землей несколько храмов на берегу, где раньше они поедали принесенное в жертву мясо. Пока островитяне сносили эти постройки, они не переставая кричали: «Кастилия, Кастилия!»
Ничто не может устоять против Магеллана! А Силапулапу, правитель близлежащего островка Мактан, все еще противится обращению в христианство и не повинуется Карлосу-Хумабону. Магеллан опять требует от него подчиниться радже острова Себу, а флотилии выплатить дань в виде трех мер риса, трех мер проса, трех коз и трех свиней. Он добивается немногого. Один из вождей с острова Мактан по имени Сула посылает своего сына с двумя козами и велит передать, что готов вместе с испанцами воевать против Силапулапу. Но Сула предоставил только одну лодку с экипажем. Похоже, что это была просто ловушка. Все-таки генерал-капитан решается на сражение. Нельзя оставить безнаказанным неповиновение какого-то островного князька. Хуан Серрано, боевой товарищ еще со времен индийских походов, пытается доказать Магеллану, что сражение ничего не даст, что затея бессмысленна, результатом ее будет только гибель многих людей. Все напрасно. Даже Карлос-Хумабон не в восторге от плана и проявляет интерес только тогда, когда сам Магеллан решает возглавить поход: «Мы его и убеждали и уговаривали остаться, но он заявлял, что хороший полководец никогда не покидает свое войско». Возможно, Пигафетта и офицеры даже напоминают ему о договоре, заключенном с императором, один из параграфов которого гласил: если дойдет до военных действий, генерал-капитан не должен ни при каких обстоятельствах покидать флагманский корабль. Магеллан остается непреклонен.
27 апреля 1521 года после полуночи отдан приказ занять места в трех самых больших лодках флотилии. Шестьдесят вооруженных мужчин в латах и шлемах сели в лодки, захватив с собой несколько небольших орудий. Испанское войско усилено тридцатью лодками с несколькими сотнями воинов раджи острова Себу. Правда, последних Магеллан рассматривал только как зрителей. Они должны оставаться в стороне, пока он будет наказывать всю рать Силапулапу. Врагов может быть тысячи - Магеллан помнит подвиги португальцев в Индии, да и про конкистадора Кортеса, который с горсткой решительных людей завоевал империю ацтеков всем известно. Тогда двести человек покорили четверть миллиона - господь да пребудет с ними!
За три часа до восхода солнца испанцы вынуждены признать, что подходы к берегам острова Мактан усыпаны рифами: лодки европейцев здесь пройти не смогут. Нет возможности доставить на сушу пушки, и, таким образом, испанцы лишены своего главного оружия. Магеллан посылает сиамского купца к Силапулапу. Он предлагает ему свою дружбу, если тот подчинится монарху острова Себу, будет почитать императора Карла V и выплатит требуемую дань. Если он не подчинится, то узнает, как могут колоть испанские копья. Ответ он получил: пусть христиане нападают, воины с Мактана тоже имеют копья, хоть и обожженные на кострах. Он просит только, чтобы бой начали с восходом солнца, так как ждет подкрепления. И это ловушка. Магеллан не разглядел подвоха и дождался восхода солнца. Чем больше врагов, тем лучше.
Пигафетта (он также участник боя): «Как только забрезжил день, сорок девять наших людей прыгнули в воду. Прежде чем мы достигли берега, нам пришлось пройти вброд расстояние двух выстрелов из арбалета, так как лодки из-за рифов и скал не могли подойти ближе к берегу. Остальные одиннадцать человек остались в лодках, чтобы их охранять. Как только мы достигли берега, сразу пошли в атаку. Те люди общей численностью более полутора тысяч человек разбились на три отряда. Едва завидев нас, они устремились вперед с душераздирающими воплями и оглушающими криками - два отряда на фланги, один - в центр. Капитан заметил опасность, поэтому разделил нас на две группы, и мы вступили в бой. Около получаса велся обстрел с дальнего расстояния из мушкетов и арбалетов, но все напрасно, так как выстрелы испанцев почти не пробивали грубые и крепкие деревянные щиты их противников и только изредка ранили руки. Когда капитан это увидел, он закричал: «Прекратите стрелять! Не стреляйте!» Но никто его не слушал. Аборигены тоже заметили, что наш ружейный огонь не наносит ущерба. Они подняли невообразимый шум и продолжали стойко держаться. Только отстреляли наши мушкеты, аборигены принялись кричать еще громче, продолжая прыгать туда-сюда, полные страха, однако, не забывая прикрываться щитами. Так они уцелели и потом обрушили на нас такой шквал стрел, бамбуковых копий с металлическими наконечниками, заостренных кольев и камней, что мы еле сумели от него защититься».
В надежде рассеять войско противника Магеллан приказал нескольким своим воинам поджечь близлежащую деревню. При этом два испанца погибли. Вместе с пламенем разгорались еще сильней гнев и сопротивление. Островитяне, наконец, поняли, что ноги их врагов не защищены, и стали умышленно туда целиться. Магеллан одним из первых был ранен стрелой выше колена. Он приказал организованно отступить, но только шесть человек, самых преданных, подчинились приказу и не бросили Магеллана. Остальные же в панике кинулись к лодкам, поэтому воинам Силапулапу легко удалось его окружить, так как в нем они распознали командира. Два раза ему сбивали с головы шлем, но «смелый капитан и рыцарь не сдался и вместе с оставшимися с ним людьми продолжал еще больше часа мужественно сражаться. Так как он был недалеко от берега, одному аборигену удалось ранить его в лицо. Капитан мгновенно проткнул противника его собственным копьем. Потом он схватился за свой меч, но смог его вытянуть только наполовину, так как брошенное бамбуковое копье разворотило ему руку. Как только враги это увидели, они ринулись на него, и один всадил ему большой дротик... глубоко в ногу. Тут генерал-капитан упал лицом вниз. Тотчас же они бросились на него с бамбуковыми копьями и дротиками и злодейски убили нашу отраду и надежду, утешение и светоч, нашего верного предводителя. Когда они его окружили, он еще успел обернуться, чтобы посмотреть, все ли достигли лодок».
Магеллану было всего 40 лет.
Смерть Магеллана
На Филипинах установлен памятник не Магеллану, а его убийце - борцу за свободу народа
| Я надеюсь... слава этого благородного капитана не померкнет в веках и не будет предана забвению. Наряду с прочими его добродетелями он был непреклонен в горниле величайших опасностей, как никто другой, и голод переносил более стоически, чем любой из нас. Он был сведущ во всем, что касалось искусства вождения кораблей, умело прокладывал курс и составлял карты. Это воистину так, ибо никто, кроме него, не был настолько мудр, не обладал такой твердой силой воли и такими обширными знаниями, чтобы решиться предпринять плавание вокруг Земли, как то свершил он. Антонио Пигафетта. «Плавание вокруг света» |
На берегу острова Мактан вместе с Магелланом погибли восемь европейцев и четыре воина раджи Себу. Более двадцати человек было ранено, многие тяжело; Пигафетта тоже покинул поле боя, раненный стрелой в лоб. Экспедиция лишилась главного. Из жизни ушел выдающийся мореход. Бесцельные блуждания последующих месяцев лучше всего доказывают это.
Уже во второй половине дня 27 апреля доводят до сведения раджи Мактана, что он получит сколько угодно любых товаров, если отдаст тела погибших, особенно останки генерал-капитана. Ответ Силапулапу - все сокровища этого мира не могут заставить его вернуть европейцам трофеи его блестящей победы. Поистине, покупающим и продающим всё европейцам преподан хороший урок. Единственный плюс в создавшимся положении - моряки забыли национальные раздоры, ощутили себя европейцами. Преемниками Магеллана избраны Дуарти Барбоза и Хуан Серрано, португальцы. Командир «Виктории» Кристобаль Рабело тоже погиб, его заменил португалец по имени Луис Алфонсу ди Гоиш, который раньше был собресальенте на «Тринидаде».
Конечно, новые руководители флотилии правильно подозревают, что поражение существенно охладит отношение к ним Карлоса-Хумабона. Поэтому с великой поспешностью из города на корабли доставляются все выменянные товары. В сложившейся неясной ситуации Барбоза необдуманно серьезно оскорбляет человека, чьи знания языка сейчас нужны более, чем когда бы то ни было, - малайца Энрике. Он тоже был ранен в бою и позволяет себе отдохнуть. Офицер обзывает его ленивым псом и заявляет, что он пока раб, но свободным человеком не станет и по возвращении в Испанию его передадут донье Беатрис. Энрике из завещания Магеллана знает, что после смерти его господина ему гарантирована свобода. Мало радости доставит ему возвращение в Испанию под командованием Барбозы. Малаец благоразумно не отвечает на оскорбления, но без сомнения, позже договаривается с раджей. Есть веские основания предполагать, что Энрике склонил Карлоса-Хумабона к предательству, которое тот не замедлил осуществить. Раджу не пришлось долго уговаривать. После провала на острове Мактан вера в могущество, которое воплощал Магеллан, угасла. Теперь чужеземцы готовятся к отплытию, а он должен будет защищаться от Силапулапу. Он собственными глазами видел, как полуголые воины разбили в пух и прах пришельцев, одетых в броню, с мушкетами и арбалетами. Итак, только превзойдя успех Силапулапу, он сможет как минимум, уцелеть. И ему очень нужно испанское оружие и испанские богатства. Нарушить клятвы - политическая необходимость, ничего личного.
«Утром в среду, 1 мая, христианский король сообщил руководителям плавания, что он подготовил драгоценные камни и другие подарки, которые обещал послать королю Испании. Он просил вместе с приближенными отобедать с ним, с тем, чтобы передать все из рук в руки».
Магеллан в данном случае сразу же вспомнил бы аналогичное приглашение султана Малакки, который заманил, таким образом, шестьдесят его товарищей в смертельную ловушку. Хуан Серрано тоже приобрел подобный опыт и настоятельно предостерегает Барбозу от неверного шага - в конце концов, можно вручить подарки и на корабле. Но Барбоза уже принял приглашение, и Серрано, не желая прослыть трусом, первым садится в лодку. Всего двадцать девять человек отправились к острову, среди них капитаны всех трех кораблей, искусный кормчий Андрес де Сан-Мартин, священник Педро де Вальдеррама, кормчий Жуан Лопиш Карвальу, алькальд флотилии Гомес де Эспиноса и малаец Энрике. Пигафетты, к счастью, среди них нет. Оказывается, стрела, ранившая его, была отравлена, и теперь летописец лежит почти в бреду и очень сожалеет, что вынужден был остаться на корабле.
По всей вероятности, по дороге в резиденцию Карвальу и Эспиноса задержались, что-то заподозрив. Тот человек, который недавно таким чудесным образом исцелился, недвусмысленными жестами предложил им спрятаться в его доме. Оба, не раздумывая, повернули назад, приплыли на корабли и рассказали своим спутникам о подозрениях.
«Только они закончили рассказ, как до нас долетели громкие крики и стоны. Мы тут же подняли якоря, подошли к берегу и сделали несколько залпов по домам. Обстрел продолжался, вдруг мы увидели Хуана Серрано, раздетого до рубашки, связанного и истекающего кровью. Он закричал, чтобы мы прекратили огонь, иначе его убьем. На наш вопрос, живы ли остальные, а также знающий язык [Энрике], он ответил, что все, кроме последнего, убиты, и стал умолять, чтобы мы выкупили его».
Цена была назначена мгновенно: два орудия, два слитка меди, немного полотна. Чепуха для испанцев. Под защитой корабельных пушек Карвальу, тут же взявший на себя командование флотом, мог бы хотя бы попытаться осуществить обмен. Вместо этого он велел поднять паруса, потому что, как подозревает Пигафетта, стремился стать главнокомандующим. Единственный друг хрониста остается на берегу, молящий, плачущий, истерзанный. «Он кричит, что упросит бога в день Страшного суда предстать перед своим другом Жуаном Карвальу и потребует у всевышнего его душу. Мы быстро поплыли прочь. Я не знаю, был ли Хуан Серрано еще жив или умер, когда мы его покинули».
Одни решили, что слышат вопли, с которыми островитяне набросились на капитана, другим показалось, что они видят, как разлетаются в щепы кресты, воздвигнутые на острове (они остались целы).
Три каравеллы двинулись морской дорогой, которую сегодня называют морем Минданао. Осталось приблизительно сто двадцать человек. Пока еще никто не оспаривает решение Карвальу, который провозгласил себя генерал-капитаном, хотя уже всем ясно, что это просто негодяй. Командиром «Виктории» становится Гомес Эспиноса, а «Консепсьону» вообще так изношен, что его сожгли, отобрав всё ценное.
Остров Панглао (о. Негрос), где живут негритосы, потом корабли поворачивают на юг и достигают северного побережья острова Минданао. Здесь путешественников встретили радушно. Местный вождь, режет себе руку, клянётся на крови о дружбе и Пигафетта без колебаний идёт в гости на остров. Этот человек не ведает страха. Кроме всего прочего, он уже единственный европеец, который может сносно объясниться с местными жителями. Сведения итальянца стали, наверное, первой информацией, полученной европейцами, о существовании самого большого острова Филиппин. Сообщения Пигафетты о катании на лодках при свете факелов, о супруге князя - любительнице музыки кажутся почти идиллическими. Вид трех повешенных преступников, правда, несколько омрачает идиллию.
Далее - море Сулу, скудный остров Кагаян. Не ясно, почему поплыли в этом направлении, возможно, услышали на Минданао о государстве брунейского султана и надеются там пополнить запасы провианта и получить лоцмана. Кагаян не может им предоставить ни того, ни другого. Его жители пришлые, были вытеснены сюда с близлежащего Калимантана. «Они ходят обнаженные и вооружены простыми духовыми ружьями. Сбоку они носят колчаны со стрелами, отравленными растительным ядом, а также копья, щиты и кинжалы, рукояти которых украшены золотом и драгоценными камнями. Они сразу приняли нас за богов». Это была голодная, забытая богом земля; пребывание на Кагаяне не принесло облегчения измученным морякам. Далее - остров Палаван, расположенный к северу от Калимантана. «Мы имели все основания назвать этот остров «землей обетованной», так как прежде, чем мы его достигли, мы выстрадали пытки жесточайшего голода. Очень часто мы были на грани того, чтобы бросить корабли и обосноваться на суше во избежание голодной смерти».
Возле восточного побережья острова Палаван на моряков обрушился град стрел, и они были вынуждены плыть дальше на север, пока разразившийся шторм не заставил их бросить якорь совсем недалеко от берега. Экипажи буквально умирают от голода в этом тропическом раю. Здесь солдат Хуан де Кампос проявляет себя человеком исключительного мужества. Он вызывается доплыть до острова и сторговать у местных жителей провизию. Если его убьют, это будет небольшая потеря для товарищей, а всевышний уж позаботится о его душе. Дальнейшие события делают честь не только смелому Хуану де Кампосу, но и жителям острова Палаван: он остается цел и невредим и после радушного приема с полной лодкой провизии возвращается назад.
Европейцам удалось заключить кровный союз с вождем их гостеприимных хозяев; много провизии, Пигафетта устремляется обследовать остров. Удалось заручиться помощью трех мусульманских лоцманов. Под их руководством (похоже, их просто принудили), испанцы 21 июня 1521 года покидают Палаван, минуют изобилующие рифами прибрежные воды западного Калимантана и 8 июля достигают Брунея. Наконец, мореплаватели прибыли в резиденцию поистине значительного восточноазиатского владыки. Население примерно 20000-25000 семей. Благосостояние народа такое, что два матроса с «Виктории» дезертировали, чтобы остаться в Брунее. Испанцы тут ведут себя скромно: в одном только дворце султана 62 пушки, на улицах часто встречаются боевые слоны в драгоценной сбруе, торговцы носят платья из переливающихся шелков и принимают к оплате только китайские монеты.
Пришлось прождать шесть дней, прежде чем султан прислал разрешение запастись в гавани дровами и пресной водой, а также начать торговлю с его подданными. Потом приглашают в гости и к султану. Европейцы идут мимо цепи хорошо вооруженных воинов - Сирипада, султан Брунея, придавал большое значение этому, чтобы демонстрировать чужестранцам не только свои богатства, но и их хорошо вооруженных хранителей.
Путь в дебрях островов
Пигафетту поразил сложный ритуал. Новость передавалась от одного вельможи к другому, пока она, наконец, не достигала султана через переговорную трубу в стене. В пути она как-то менялась, а может быть и попадала совсем, если кто-то считал её несущественной. Именно этим и занимались все европейские канцелярии вплоть до сегодняшних дней! Но значительно более дорогим способом.
Это действительно богатая страна. Рукояти мечей украшены самоцветами, расшитые золотом ткани, хронисту, несмотря на его убедительные просьбы, так и не показали две жемчужины из сокровищницы султана. Говорят, они величиной с куриные яйца и такие круглые, что, на какую бы поверхность стола их ни положили, они непременно скатятся.
Вообще, интересное дело - столь богатая страна вполне мирно существовала целые столетия. Лишь спустя почти 4 века британцы пытались прибрать его к рукам, да и то сузили права султана до статуса главы протектората, а потом дали и автономию. И сейчас султан там есть и, как говорят, один из самых богатых людей планеты, а, возможно, и самый богатый. Возможно, и прямой потомок того самого султана. Богатство от торговли фарфором и пряностями перешло в богатство от торговли нефтью и газом и страна неизменно в десятке самых богатых стран мира. И ведь ни черта никто не позарился на такие богатства, хотя вооружённые силы не слишком прогрессировали со времён Магеллана - три батальона пехоты и ВВС, которые умещаются в одном ангаре. Это я по поводу мыслишек некоторых, что только мощная армия может спасти страну от порабощения, особенно, если она богата ресурсами.
И лишь султан Брунея,
Простой султан Брунея,
Не думает, почём коньяк,
От праздности болея.
Но я отвлёкся.
В общем и целом аудиенция прошла весьма удачно. Тут же начался оживленный товарный обмен с местными купцами. Из испанских товаров наибольшим спросом у них пользовались ртуть, железо, киноварь, полотно и изделия из стекла. За два фунта ртути получали шесть фарфоровых чашек, за два фунта латуни или за два ножа - фарфоровую вазу. Интересно, кто запустил столь выгодную для китайцев пиар-компанию про фарфоровую посуду? В Европе её делать не умели, она была страшно дорогой и вовсе не из-за красоты - считалось, что она тотчас же разбивается, стоит в поданное в ней кушанье или напиток добавить яд. И ведь проверить - пару пустяков, а поверье держалось столетиями, постепенно становясь просто модой.
Европейцы покупают смолу, но она оказалась недостаточно стойкой, поскольку уже в конце месяца на берег посылают Хуана Себастьяна де Элькано с четырьмя сопровождающими, чтобы раздобыть более подходящий материал. Проходит три дня, а посланцы не возвращаются, и моряки пришли к выводу, что их опять предали. 29 июля у их якорной стоянки появляются сто военных лодок-прау - сомнений нет, нападение! Позже они узнают, что то был флот под командованием сына короля Лусона, возвращавшийся с острова Лаут, где было подавлено восстание. Однако Карвальу и Эспиноса в срочном порядке ставят паруса и собираются выйти в открытое море. Но тут кому-то показалось, что на лодках, бросивших поблизости якоря, происходят подозрительные приготовления. Карвальу тут же забывает про товарищей, оставленных на берегу и приказывает открыть по лодкам огонь. Три из них удалось захватить, в руки победителей попало много ценных товаров и высокопоставленные заложники, в том числе сын правителя Лусона. Но Карвальу упускает и этот шанс: несмотря на то что оставшихся на берегу матросов можно обменять на принца, он предпочитает денежный выкуп. Как сообщает с возмущением Пигафетта, о состоявшейся сделке не знал ни он лично, ни кто-либо другой. Когда все уже свершилось, появились двое из пропавших. Один из них де Элькано. Они рассказали, что султан послал их выяснять недоразумение, им даже показывали головы поверженных врагов, чтобы подкрепить рассказ о военном походе на Лаут весомыми доказательствами. Поскольку принц с Лусона на свободе, султан игнорирует далее общение с испанцами и писарь Баррутиа, солдат Эрнандес и сын Карвальу назад больше не возвращаются. «Тогда мы взяли с собой шестнадцать самых выдающихся и знатных мужчин, которых хотели доставить в Испанию, и трех благородных женщин, предназначенных для испанской королевы, но Карвальу сам завладел ими». Два корабля снова двинулись вдоль северо-западного побережья Калимантана. Корвальу не столько переживает потерю сына, сколько занимается тремя женщинами. Эспиноса, когда-то мгновенно перерезавший горло капитану, в мореплавании разбирается плохо. Дисциплины никакой. «Тринидад» по недосмотру кормчего натолкнулся на риф и сутки не мог освободиться, матрос по недосмотру уронил горящий фитиль на бочку с порохом, но пока им везёт. Только теперь это не исследовательское плавание, а охота за добычей.
В августе-сентябре 1521 года на маленьком острове - может быть, это был Банги или Баламбанган, - лежащем к северу от Калимантана 42 дня суда ремонтируются.
Пребывание в Пуэрто-Санта-Мария, так назвали путешественники бухту, что расположена на север от Калимантана, завершается 27 сентября 1521 года. Канонир Фелиберто де Торрес с «Виктории» и юнга Перучо де Бермио там умерли, первый от ран, полученных во время схватки под предводительством Магеллана, другой не смог вынести тяготы путешествия. Жуана Лопиша Карвальу по единодушному решению всех мореплавателей отстраняют от власти. В дальнейшем он опять просто кормчий. Генерал-капитаном становится Гонсало Гомес Эспиноса, Хуан Себастьян де Элькано выбран командиром «Виктории». Опять был взят курс на Молуккские острова. Дорогу туда подробно описали в Брунее.
Им повстречалась джонка, направлявшаяся из Брунея в Палаван. Её берут на абордаж. Среди попавших в плен находится Туан Маамуд, раджа острова Палаван, того самого острова, на котором испанцев в июле столь радушно принимали жители, всегда готовые прийти на помощь. Выкуп испанцы берут продуктами - четыреста мер риса, двадцать свиней, двадцать коз и сто пятьдесят кур. Эспиноса предлагает радже объявить себя подданным Испании. Туан Маамуд соглашается, целует в знак приверженности союзу святое распятие и получает охранную грамоту, которая будто бы защитит его от дальнейших посягательств любых испанских кораблей. Это документ сомнительной ценности, но вездесущая сила его новых господ настолько потрясла раджу, что он велел доставить на корабли, помимо требуемой дани, пальмовое вино, кокосовые орехи, сахарный тростник и бананы. Посрамленные таким великодушием испанцы возвращают часть награбленного выкупа, дарят ему и приближенным полотно и роскошные одеяния.
Далее через море Сулу на юго-восток, до островов Холо и Басилан, пересекают пролив Басилан и плывут на восток через залив Моро вдоль западного побережья Минданао. Опять нападают на корабль. На этот раз столкнулись с весьма упорным противником. Нападавшие потеряли двух своих товарищей, а на обороняющемся судне были убиты семь из восемнадцати человек. Когда пленников стали допрашивать и выяснять необходимые сведения о Молукках, один клятвенно заверил, что он знает и острова Пряностей, и Франсишку Сиррана, он даже бывал у него в гостях.
Следуя указаниям пленников, моряки двинулись на юго-восток. Много удивительного слышат они о проплывающих мимо землях, чудеса творятся и на кораблях. Так, 26 октября, когда корабли беспомощно гнало штормом мимо группы островов (это первый шторм после пролива Магеллана!), снова возникли перед взором команд три святых угодника: «Святой Эльм, похожий на факел, появился на грот-мачте, святой Николай - на бизани, святая Клара - на фок-мачте. Тогда мы пообещали каждому из них по рабу и совершили жертвоприношение».
На островах Сарангани силой захватывают двух сведущих в мореплавании людей, так как про них говорят, что они уже побывали на Молукках. Третий лоцман сам вызывается помочь, он запрашивает непомерное вознаграждение - никто не торгуется, он получает все, что требует. Скоро выясняется, что он всего лишь родственник одного из пленников. После неудачной попытки организовать для родственника побег, он сам пытается бежать, но преследователи оказываются проворнее. Они волокут его за волосы на корму, где находятся другие лоцманы, закованные в цепи. Возмущенные соотечественники спешат на помощь, пытаются со своих маленьких прау взять на абордаж каравеллы, пока залпы орудий не рассеивают их. Корабли испанцев уплывают прочь. Так как похищенных нельзя вечно держать в цепях, двух мужчин освобождают. Следующей же ночью оба прыгают за борт и плывут к берегу, один из них с маленьким сыном на спине. «Но сын утонул, потому что у него недостало сил держаться за плечи отца».
Мимо островов Талауд и Сангихе к северо-восточной оконечности Сулавеси, оттуда проплывают между островами Тифоре и Маю.
«После того как эти острова остались позади, мы увидели на востоке в среду, 6 ноября, четыре высоко вздымающихся острова. Лоцман, еще остававшийся с нами, сказал, что это и есть Молукки. Тогда мы воздали хвалу богу и, ликуя, выстрелили из нескольких бортовых пушек. Наше чрезмерное проявление чувств понятно, ведь в поисках островов Пряностей мы двадцать семь месяцев без двух дней претерпевали муки и опасности и проходили через бедствия. Между всеми островами вплоть до Молукк мы измеряли глубину, которая достигала от ста до двухсот саженей. Значит, все здесь совсем не так, как утверждали португальцы; бесконечных мелей, препятствующих любому судоходству, и непроницаемых туманов - ничего этого нет».
Остров Тидоре. Сразу по прибытии возле кораблей появляется посольство султана. Эспиноса велит передать, что они посланники императора Карла и уполномочены заключить с их королем договор и получить пряности в обмен на испанские товары.
Султан Альмансор, одетый в золототканый шелк, производит в высшей степени внушительное впечатление. Оборванные и изнурённые европейцы целуют ему руку. Они заваливают султана и его приближённых подарками - ничего не жаль ради пряностей. Торговля разрешена. Испанцы тут же принялись заполнять трюмы каравелл гвоздикой и платят торговцам - наверняка обдуманно - вдвое больше той цены, какую до сих пор назначали арабы и португальцы. За один бахар (от 200 до 240 кг) гвоздики они дают соответственно:
10 локтей хорошей красной ткани, или
15 локтей ткани худшего качества, или
26 локтей грубого полотна, или
25 локтей тонкого полотна, или
10 локтей индийской ткани, или
14 локтей желтой ткани, которая стоит в Испании 1 крусадо за локоть, или
35 стеклянных стаканов, или 55 фунтов киновари, или 150 ножей, или 50 пар ножниц, или
15 топориков, или
40 головных уборов, или
46 килограммов меди, или
55 фунтов ртути, или
3 гонга
Пигафетта считает, что это очень выгодно. Разумеется, при желании гвоздику удалось бы сторговать и дешевле, но все торопятся и готовы на уступки.
Но где же друг Магеллана - Франсишку Сирран? Увы, он умер в муках шесть-восемь месяцев назад (почти одновременно с Магелланом). Сначала он командовал в военном походе против Тидоре флотом султана острова Тернате, и одерживал победы. А поэтому был отравлен. По приказу столь гостеприимного к испанцам Альмансора, по крайней мере, Пигафетта информирует нас именно так, но он лишь передаёт слухи. В смерти Сиррана более всего заинтересованы португальцы, например, Тристан ди Минезиш, посланный вице-королем Индии на Молуккские острова, после того как стало известно о плавании Магеллана. Минезиш должен был осуществить надлежащие приготовления, чтобы помешать испанскому авангарду на Востоке, а также он, наверное, имел задание доставить Сиррана в Малакку. Ему не удается ни то, ни другое, тогда он и отдал приказ отравить Сиррана. Во всяком случае, совершенно ясно, что и Сирран, и прочие живущие на Тернате португальцы характеризовали Минезиша самым отрицательным образом, дело даже дошло до столкновения.
И тут появляется принц с острова Тернате, которого Эспиноса и Элькано сначала не решаются принять на борту флагманского корабля, так как опасаются, что о свидании будет доложено султану. Ведь Тернате воюет с Тидоре! Гость вынужден был стоять со своими лодками у каравелл, пока не пришло сообщение от султана, что он не имеет ничего против их встречи. Только после этого они приветствуют друг друга. Но за время ожидания принц настолько рассердился, что воспринял неблагосклонно и выражения почтения, и подарки, и вскоре отбыл восвояси. Вместе с ним исчезли наследство, дети и жена Франсишку Сиррана. По-видимому, эта женщина хотела воспользоваться ситуацией и отдать себя под покровительство европейцев, но - не судьба. Но на Тернате живёт и Афонсу ди Лороза, португалец и ещё пятеро португальцев.. На лодке вместе с принцем прибыл один из слуг Лороза, ему-то и передали украдкой обнадеживающее послание с просьбой к Лорозе нанести визит на корабль.
Альмансор продолжает оставаться доброжелательным, благосклонным хозяином. Он велит построить хижину, где испанцы смогут хранить товары, отряжает сына, чтобы тот помог соорудить остальные складские помещения для пряностей. Правда, делает он это не бескорыстно. Он просит выдать ему пленников и получает их почти всех, в том числе трех женщин. А также нужно забить свиней, привезенных на кораблях, потому что он исповедует ислам и ему противен даже вид этих животных. Забили.
Вечером 13 ноября Афонсу ди Лороза и оставшиеся в живых члены флотилии Магеллана пожимают друг другу руки. Лороза сообщает о пребывании здесь Минезиша, о попытках короля Мануэла удержать флотилию Магеллана подальше от Молуккских островов. У мыса Доброй Надежды и у берегов Ла-Платы ее подстерегали португальские военные корабли. Перехватить флотилию не удалось, и Дьогу Лопишу ди Сикейре, уже генерал-капитану «Индийского моря», было приказано оказать ей в его владениях «достойный» прием. К счастью для испанцев, огромные военно-морские силы турок готовились к походу на Индию. Быстроходный маневренный корабль, который должен был поджидать Магеллана, ушёл в Аденский залив на бой с османами. Но к Молуккским островам был послан большой военный корабль с двумя пушечными палубами, чтобы не допустить испанцев на острова. Корабль, однако, вообще не прибыл, наверное, противные ветры вынудили команду повернуть назад. Лороза также рассказывает о группе португальских торговцев и солдат, прибывших сюда на каравелле и двух джонках буквально за несколько дней до испанцев. Джонки сразу поплыли к острову Бачан и были там загружены гвоздикой, в то время как капитан каравеллы собирал сведения о флоте Магеллана. После того как португальцы учинили на Бачане разбой и насилие, их всех перебили, каравелла же спешно уплыла прочь. Таким образом, джонки, четыреста бахаров гвоздики и множество всякого товара остались на острове без надзора.
Похоже, что Лороза имеет какие-то собственные виды на брошенное добро. С другой стороны, смерть Сиррана навевала ему мысль переметнуться к испанцам. Для испанцев же этот человек, проживший десяток лет на островах Пряностей, прекрасный знаток местных обычаев торговли, был исключительно ценен. Они докучливо уговаривают его перейти к ним на службу, обещают сказочное вознаграждение. Лороза соглашается.
Султан Тидоре постоянно просит стрелять из пушек, демонстрируя мощь своих союзников. Взамен он лично поехал на Бачан, чтобы доставить на Тидоре брошенную португальцами гвоздику. Но испанцы живут в ожидании предательства, им сообщают, что на Тидоре погибли не только Франсишку Сирран, здесь были убиты также три его спутника. Они узнают, что многие советники султана считают его приверженность испанцам глупой затеей и убеждают его избавиться от чужаков. И вот все пряности закуплены и готовы к доставке на корабли. По такому поводу, сообщает Альмансор, принято на острове организовывать праздник. Приглашенные, наученные горьким опытом, не испытывают желания покидать каравеллы. Озадаченный султан спешно прибывает на корабль, клянется на Коране, что он их истинный преданный друг, и намерен уже вернуть все подарки. Эспиноса и Элькано успокаивают его, передают наконец знамена и печать императора, о которых так просил султан. От праздника они отвертелись.
Только один человек бесстрашно разгуливает по острову - Антонио Пигафетта. В конце ноября закупки пряностей завершились, и матросам теперь было разрешено выменивать их по собственному усмотрению, и находились такие, кто отдавал ненужные части одежды за мешочки с гвоздикой. Что неожиданно вызвало недовольство туземцев: Мужчины также почти не прикрыты одеждой и очень ревнивы. Им не нравилось, когда мы сходили на берег не полностью одетые, так как для их женщин это означало, что наши шпаги всегда наготове А капитаны в течение четырех недель они заключают соглашения с правителями Хальмахеры, Макиана и Бачана, а также со многими высокопоставленными вельможами острова Тернате. Султан Альмансор за всем благосклонно наблюдает.
16 декабря суда оснастили новыми парусами. На них вышили знаки святого Иакова Компостельского и сделали надпись: «Сии суть символы нашего счастливого плавания». Альмансор тщетно пытается убедить капитанов остаться, но в результате просит, чтобы ему отдали арбалеты, он уже успел опробовать их в деле, а также другое оружие. Среди моряков нашлись бы такие, кто охотнее остался бы на острове, так как они «боятся голодной смерти».
А султан под конец получает много аркебуз, арбалетов и четыре бочонка пороха. Для себя испанцы запасают столько провизии, что вообще не остается места. Путешественники были вынуждены даже отказаться от восьми из десяти бахаров гвоздики, которую раджа острова Бачан хотел преподнести испанскому императору. Он также хотел подарить чучела двух птиц "из садов Эдема", их называли "болон диуата", что означает "божья птица"». Это известные нам райские птицы. Продажа чучел этих сверкающих роскошным оперением птиц долгое время оставалась выгодной статьей дохода, так как считалось, что их владельцы всегда, в любой беде остаются целыми и невредимыми. С остатками флотилии Магеллана в Европу попали пять чучел райских птиц и произвели там неизгладимое впечатление. Но многих они не спасли от смерти.
В среду 18 декабря 1521 года все готово к отплытию. В путевых записках говорится и о многих молодых мужчинах, отправляющихся вместе с моряками в Испанию. Не вполне ясно, делают они это добровольно или, возможно, разделяют судьбу того, про которого известно, что раджа острова Бачан приказал доставить его на борт в качестве подарка императору.
Первыми выбирают якорь на «Виктории». Уже вышли в открытое море, вдруг с «Тринидада» раздаются крики, там в последний момент обнаружили течь, через которую вода непрерывно поступает в нижние помещения трюма. «Виктория» поворачивает назад, наступает целый день изнурительного труда. Течь не могут найти, вода прибывает, помпы не справляются. 20 декабря прибывают специалисты по пробоинам, они ныряют и плывут вдоль корпуса корабля с распущенными волосами, чтобы тяга воды указала дорогу к месту течи, но через час даже они вынуждены признать, что поиски оказались тщетны.
Есть только один выход. «Тринидад» необходимо полностью разгрузить, починить и законопатить. Султан Альмансор уверяет, что пришлет лучших плотников. Они исполнят все работы, «а о тех, кто вынужден остаться здесь, он будет заботиться, как о собственных детях. Король высказал это с такой страстью и с таким чувством сострадания, что мы не удержались от слез». Да, Альмансор использовал их пребывание в своих целях, он даже обманул испанцев, когда потребовал оплату гвоздики по фактическому весу, а не предоставил скидку на усушку свежих цветочных почек, как было принято. Но в критической ситуации выяснилось, что он не замышлял ничего худого, что на самом деле хочет стать для Испании верным партнером. Северо-восточный муссон не может дуть вечно, а на ремонт «Тринидада» потребуются недели. Поэтому Элькано и Эспиноса высказали предложение разделиться. Один через Индийский океан и вокруг мыса Доброй Надежды поплывет домой. Другой приведет в исправность свой корабль, дождется юго-западного муссона и потом попытается добраться через Тихий океан до испанских владений в Центральной Америке. Так они и поступают. С «Виктории» снимают шестьдесят центнеров гвоздики, опасаясь повторения происшедшей неприятности. 21 декабря 1521 года она получает двух малайских лоцманов; ждут только, пока спутники с «Тринидада» напишут письма родственникам.
На Тидоре остаются пятьдесят три человека, с Элькано плывут сорок семь моряков и тринадцать местных жителей.
На острове Маре грузят дрова и поворачивают на юго-запад. В первый раз бросают якорь у побережья Сулабеси. Рождественские дни проводят у Буру из архипелага островов Серама с богатым угощением. В последующие дни «Виктория» пересекает море Банда и оказывается возле цепи островов, расположенных между Суматрой и Тимором. Мореплаватели пересекают эту цепь восточнее или западнее Солора, но попадают в ужасающий шторм, который сносит их далеко на восток, до острова Алор. Там они пробыли пятнадцать дней, так как в обшивке тяжело груженного корабля образовались повреждения. О людях с острова Алор сообщаются ужасные вещи. Завзятые каннибалы и дикари. «Это самые отвратительные люди во всей Индии». Скоро выясняется, они лучше, чем их репутация. Несколько подарков их быстро примирили с пришельцами, даже находится человек, готовый сопровождать чужеземцев до острова, где всяких продуктов в избытке. Имеется в виду соседний Тимор. «Виктория» достигла его 26 января 1522 года. Хотя на Тидоре было взято достаточное количество провизии, фрукты и овощи очень быстро портятся, а соли не хватает, чтобы как следует просолить мясо. Вот почему Элькано на Тиморе прежде всего пытается раздобыть для своей команды что-нибудь съестное. Поскольку требования испанцев кажутся вождям чрезмерными, Элькано в результате приказывает одного из них задержать до тех пор, пока друзья из его племени не купили ему свободу. Они отдали за него семь буйволов, пять коз и две свиньи.
Антонио Пигафетта заполняет страницу за страницей дневника рассказами о всевозможных диковинах, про которые узнает во время пребывания на Тиморе. Особенно глубоко потряс его обычай сжигать на смертном костре вдов. Но здесь так хорошо, что юнга Айамонте и солдат Салданьо дезертировали и спрятались на Тиморе.
Моряки должны были пересечь весь Индийский океан из конца в конец, причем оставаться далеко в стороне от гаваней, контролируемых португальцами, маршрут в 6000 морских миль отделяет их от мыса Доброй Надежды, а оттуда - все 4000 морских миль до побережья Испании.
13 февраля покинули Тимор. Элькано велит взять курс на юго-юго-запад, надо достичь 40-41°, чтобы избежать португальцев. Правда, такой курс приводит его в места, где господствуют южноиндийские антициклоны. Встречные ветры день за днём не дают им прохода в Атлантику. Опять голод и цинга. Плохо просоленное мясо и вода протухли.
18 марта увидели какую-то землю - то был остров Амстердам или остров Святого Павла. Из-за ветра подойти не смогли. Кормчий Франсиско Альбо, пытавшийся в апреле установить пройденное расстояние, считает, что оно "значительное". Но «Виктория» в действительности находилась на 700 морских миль восточнее, чем предполагал Альбо. 5 мая он решил, что уже миновали мыс Доброй Надежды. Теперь на север. Через три дня на горизонте появилась земля. Африка.
То, что в иных случаях встречают с ликованием, сейчас внушает ужас. Два дня корабль следует на северо-запад, казалось, мыс Доброй Надежды должен быть давно позади, но изможденные мореплаватели вынуждены признать, что находятся всего лишь у юго-восточного побережья Африки.
Некоторые потребовали править в португальскую гавань Мозамбик, чтобы спастись. Но другие, которым «честь была дороже жизни решились плыть в Испанию, даже если это будет стоить им жизни».
Ураганные ветры мотают каравеллу в океане, волны с гору, выше мачт. 16 мая сильный порыв ветра срывает с ее фок-мачты стеньгу и рею. И тем не менее через три дня изнуренные, измученные непрерывной работой у помп люди на корабле, частично лишенном такелажа, обогнули предгорья мыса Доброй Надежды. Попутные ветры понесли корабль на север, но голод делает своё дело - люди начинают умирать. Впереди остров Святой Елены, но там португальцы. Но что делать - за неделю умирает двадцать один человек - испанцы, португальцы, индонезийцы. Без малейшего обряда выбрасывают за борт трупы и Пигафетта делает только одно наблюдение: лишь тела христиан тонут с обращенными к небу лицами.
Итак, надо спасаться. Принимается решение плыть к островам Зеленого Мыса, чтобы купить там провизию и африканских рабов, которых поставить обслуживать помпы. 9 июля мореплаватели достигли острова Сантьягу, занятого португальцами. Моряки говорят, что прибыли из испанских владений в Америке, в районе экватора попали в сильный шторм, который искорежил их корабль и пригнал его сюда. Покупаются две полные лодки провианта, и хотя это один только рис, но все же спасение. Пигафетта просит товарищей, отправляющихся на берег, узнать, какой здесь день недели. Ответ всех изумляет - четверг. Но судя по записям в дневнике хрониста и по данным кормчего Альбо, сейчас должна быть среда. Уже достаточно длительный срок все церковные праздники отмечают они не в те дни? Эта мысль приводит их в отчаяние.
И ещё двое умерли. Остальные поправляются медленнее, чем может позволить Элькано. 14 июля он решается еще раз направить лодку к берегу, чтобы теперь доставить хлеб, мясо и рабов. Поскольку испанцы не располагают достаточным количеством денег, они берут с собой три центнера гвоздики. Один раз торговля завершилась удачно, во второй раз лодка назад не вернулась. Элькано подозревает самое худшее, всю ночь ждет и не следующий день смело входит в гавань, которую до сих пор избегал даже на отдалении. Но двенадцать европейцев и один индонезиец уже арестованы. Местные власти поняли, откуда пришёл корабль - в Америке гвоздика не растёт. Некоторое время Элькано ведет переговоры с португальцами, потом замечает, что четыре каравеллы готовятся начать охоту за «Викторией». Он спасается бегством и дряхлому кораблю удается уйти от преследования. Их осталось всего лишь двадцать два - восемнадцать европейцев и четыре индонезийца; слишком мало, чтобы управлять каравеллой; все, по словам Элькано, «измождены до такой степени, что невозможно себе представить». Но чудо совершается. 15 августа корабль проходит между островами Фаял и Флориш из архипелага Азорских островов, а 4 сентября прошли мыс Сан-Висенти - юго-западная оконечность Пиренейского полуострова.
Истерзанный корабль 6 сентября 1522 года кинул якорь в устье Гвадалквивира. Путешествие его продолжалось 1081 день.
Торжественной встречи не получилось. Измученные люди спят, а про экспедицию уже и забыли. Все они давно считаются пропавшими навсегда. Но лучше всяких торжеств - свежие продукты. Больше никто не умер.
Элькано составляет письмо императору, описывая путь и прося освободить пленных на Сантьяго. Арестованные на островах Зеленого Мыса в скором времени получают свободу и возвращаются домой в Испанию, после того как император Карл специально попросил об этом португальского короля. Значительно хуже обернулись дела с командой «Тринидада». Моряки покинули Тидоре 6 апреля 1522 года, когда местные плотники привели в порядок корабль. Элькано сгрузил 60 центнеров гвоздики и Эспиноса тоже добавил, пять человек остались на острове для охраны товаров. Испанцы рассчитывали на то, что на Молуккские острова в скором времени прибудет испанский флот, которому эти пятеро могли бы пригодиться. После смерти Жуана Лопиша Карвальу, скончавшегося в феврале, оставалось только сорок восемь моряков, которые в апреле миновали западное побережье Хальмахеры и поплыли на север. Потом они повернули на восток и в последнюю неделю месяца вышли в просторы Тихого океана. Мореплаватели предполагали, что от испанских владений в Центральной Америке их отделяет 6000 морских миль - в действительности же это расстояние превосходит 9000 морских миль. Им не дано было убедиться на практике в своем заблуждении, потому что постоянно дующий северо-восточный пассат препятствовал их продвижению вперед. Из-за ветра моряки были вынуждены взять северо-восточный курс, который сначала привел их к двум островкам из группы Палау, затем к Марианским островам. Там испанцы высадились на одном из северных островов, по-видимому, это был Агриджан, и похитили местного жителя. Потом они снова попытались в самоотверженной схватке с ветром продвинуться навстречу цели, однако все их усилия ни к чему не привели.
Довольно скоро большая часть провизии была съедена, питались теперь одним рисом и водой, все страдали от цинги. Мученики моря до такой степени ослабли, что решили, что черви гложут и пожирают их изнутри. Когда умер первый, они вскрывают его тело и копаются во внутренностях. И не находят ничего, что могло бы объяснить разрушение их организма. «Тринидад» попал в самой северной точке обратного плавания на широте 42° в шторм, буквально опустошивший судно. Палубные надстройки на носу и корме были разрушены, паруса - порваны, грот-мачта треснула в двух местах.
Спустя пять месяцев после отплытия с Тидоре Эспиноса и его спутники вынуждены были отступить. Они направились назад к Марианским островам, где вместе с ранее похищенным островитянином бегут трое испанцев. Ничто - ни призывы возвратиться, ни заверения, что они не будут наказаны, - не заставило их вернуться в общество тех, кто, как они полагали, больны таинственной болезнью. Гарсиа Хофре де Лоайса, под руководством которого испанский флот в 1525-1526 годах первым проследовал по пути Магеллана, встретил на Тиниане одного из тех дезертиров, единственного оставшегося к тому времени в живых.
Их товарищам потребовалось шесть недель для преодоления расстояния между Марианскими островами и островом Хальмахера, который смогли наконец увидеть только восемнадцать моряков. Двадцать семь моряков не перенесли сверхчеловеческих страданий, выпавших на их долю. Когда испанцы бросили якорь у острова Хальмахера и считали, что спасены, они узнали, что тем временем произошло на Тидоре. 13 мая, через пять недель после их отплытия, на рейде Тидоре появился Антониу ди Бриту во главе португальской эскадры и потребовал от султана Альмансора выдачи испанских товаров и их хранителей. При виде семи кораблей и трехсот вооруженных воинов, которыми командовал Бриту, Альмансор вынужден был подчиниться ультиматуму. Как потом подсчитал Кристобаль де Аро, Бриту представилась возможность захватить тогда оружия, разных предметов и пряностей общей стоимостью в 200000 дукатов (7 тонн золота).
Эспиноса тем не менее надеялся на великодушие победителей. В конце концов, Испания и Португалия не ведут друг против друга войну, португальский король уже трижды женат на испанских принцессах (его преемник, о чём они не знают, тоже женат на испанской принцессе, а свою сестру выдал замуж за испанского короля). Можно допустить, что восемнадцать тяжело больных моряков не будут рассматриваться как представители вражеских вооруженных сил. Поэтому он дал Бриту знать о своем прибытии, после чего португальцы заняли «Тринидад» и пригнали его к побережью острова Тернате. Какое может быть великодушие, когда дело о контроле над "Островами пряностей"! Корабль был полностью разгружен, с его командой обошлись как с преступниками, португальскому знатоку пряностей Афонсу ди Лорозе, пытавшемуся уйти с испанцами, сразу отрубили голову. «Тринидад», бывший когда-то флагманским кораблем Магеллана во время шторма наскочил на риф и разбился, но его обшивка и шпангоуты были спасены и употреблены при строительстве крепости, которую португальцы начали возводить на Тернате. Арестованных принуждали выполнять самые тяжелые работы, кормили впроголодь, использовали любую возможность унизить их перед островитянами. В феврале 1523 года первых из них доставили в Индию. Бриту выражал сомнение, смогут ли эти доходяги перенести индийский климат и, полный сострадания, предлагал их обезглавить. Колониальные власти Индии тоже рассчитывали, что лишения и тропическая лихорадка справятся не хуже палача. Только в январе 1525 года Эспиноса сумел при помощи одного дружески настроенного матроса переправить в Испанию письмо, в котором рассказывал императору Карлу V об их судьбе:
«Из двадцати одного человека [с командой фактории], вернувшихся на Молукки, к настоящему времени здесь осталось в живых только шестеро. Некоторые умерли от постоянного недоедания, кое-кто сумел бежать на джонках и маленьких кораблях. Больше, чем от ареста, мы страдали от нехватки пищи; с нами здесь обходятся хуже, чем если бы мы попали в плен к варварам.».
В конце 1525 года оставшиеся в живых члены экипажа «Тринидада», всего лишь четверо, были доставлены из Кочина в Лиссабон и там снова брошены в тюрьму. Один из них, «маэстре Ганс», - первый немец, обогнувший земной шар, не перенес эти новые семь месяцев тюрьмы. Только его друзьям по несчастью - Эспиносе, священнику Моралесу и матросу Хинесу де Мафра, а также ранее бежавшему из Индии кормчему Леону Панкальдо - было суждено снова увидеть Испанию. 2 августа 1527 года они были приняты при дворе в Вальядолиде.
Султан Альмансоре с Тидоре тоже прожил недолго. Его договор с испанцами оказался большой ошибкой. Он и после того, как Антониу ди Бриту приказал построить на Тернате форт, продолжал противиться признанию господства Португалии. Войско, составленное из португальцев и воинов Тернате, атаковало Тидоре. Им не удалось захватить главный город острова, после многих безрезультатных атак они повернули на Мариако, резиденцию правителя. Красивая укрепленная местность была разорена и сожжена. Альмансор запросил мира, но только летом 1525 года Гарсия Энрикиш, новый наместник Португалии на Молуккских островах, принял его. Султан был болен и опрометчиво обратился к португальскому врачу, который по приказу Гарсиа его тут же отравил. И пока жители были в трауре, португальцы напали на их главный город и сожгли его. Весь остров был разграблен. В декабре 1526 года жители встретили испанские корабли всеобщим ликованием и приняли участие в строительстве крепости, которую начали возводить испанцы.
Но судьба Молукк решалась в Европе. Император Карл V (бывший король Карл I, боже мой, какая путаница) вначале договорился с королем Жуаном III, правившим Португалией, о создании комиссии, в которую войдут компетентные ученые. Они должны определить, к испанской или португальской сфере влияния относятся Молуккские острова. В совет вошли такие видные специалисты, как Себастьян Кабот, Фернандо Колон, младший сын первооткрывателя Нового Света, и Хуан Себастьян де Элькано, но они ни о чём не договорились. Например, Фернандо Колон, отстаивал ошибочное учение отца об общей картине мира и доказывал, что не только Молуккские острова, но и Индия и Аравия относятся к территориям, на которые должна распространяться власть Испании.
По пути Магеллана отправилась экспедициям под руководством Гарсиа Хофре де Лоайсы и Альваро де Сааведры Серона, но им не удалось добиться значительного успеха. Колонизация Америки поглощала все силы Испании Тогда Карл V решил заключить договор (Сарагоса, 1529) согласно которому должен быть осуществлен новый передел мира. Тем самым он отказывался от притязаний на Молуккские острова и все области, простирающиеся на семнадцать градусов долготы к востоку от островов Пряностей, а значит, и от Новой Гвинеи, открытой три года назад. Португальская корона выплатила ему за этот отказ 350000 дукатов (более 12 т золота). Так получилось, что предприятие Магеллана было оплачено вторично. Золотоносные острова, которые Магеллан помимо прочего, открыл для своего императора, были присоединены к Испании только в период правления преемника Карла V. Поэтому они носят его имя - Филиппины.
Хуану Себастьяну де Элькано была назначена ежегодная рента в 500 дукатов, Франсиско Альбо и Мигель де Родас также получили щедрое вознаграждение. Родаса, шкипера «Виктории», император Карл лично возвел в рыцарское звание. Скоро Элькано было дозволено ввести для своего рода пышный герб, на котором были изображены замок - символ Кастилии, палочки корицы, мускатные орехи и гвоздика. Над щитом с этими изображениями красовались шлем и земной шар; лента с девизом "Primus circumdedisti me" («Ты первым обошел вокруг меня») обвивала щит. Когда в октябре 1522 года судебная палата в Вальядолиде занялась выяснением некоторых обстоятельств плавания, например событий в бухте Сан-Хулиан, смерти Магеллана и других, баск неоднократно ложно приписывал бывшему генерал-капитану низменные побуждения и безрассудность. Такие заявления порочили память умершего, которому он раньше, в письме к императору, все-таки отдал должное. Элькано даже выдвинул обвинение, будто генерал-капитан проявил себя врагом Испании! В 1525-м Элькано стал командиром одного из семи кораблей, с которыми Гарсиа Хофре де Лоайса должен был отправиться на Молуккские острова. Генерал-капитан Лоайса умер в Тихом океане. Его преемник Элькано пережил его всего на неделю. 4 августа 1526 года где-то в районе экватора его тело было предано водам океана.
Гонсало Гомесу де Эспиносе тоже была обещана ежегодная рента в 300 дукатов, которую он ни разу не получил. Мало того, ему сообщили, что и никаких денег он не получит за время, когда находился в португальском плену, ибо в этот период не состоял на службе у Испании. В 1528 году он предъявил судам иск и потребовал удовлетворить свои притязания. Нет сведений, чем кончилось дело. В 1550 году, в возрасте шестидесяти лет, он состоял инспектором кораблей, следовавших из Испании в Новый Свет.
Из тринадцати индонезийцев, покинувших с Элькано Молуккские острова, только пятеро пережили тяготы плавания в Испанию. Четверо из них отправились с армадой Лоайсы в путь, чтобы вернуться назад на родину, одного не пустили. Как сообщает историк Овьедо, индонезиец во время пребывания в Испании стал интересоваться ценами на пряности и разные товары. «В результате он стал настолько хорошо разбираться в вопросе, что испугались его знаний. Вот так он сам лишил себя возможности возвращения на родину».
Антонио Пигафетта отправился в Вальядолид и преподнес императору книгу о плавании. Элькано он не уважал и предпочитал с ним не встречаться. Из Вальядолида итальянец направился в Лиссабон и рассказал королю Жуану III о своих приключениях. В феврале или марте 1523 года он появился при дворе в Мантуе, в ноябре его принимали дожи Венеции. После возвращения из Венеции он был приглашён в Рим папой Климентом III. Там получил разрешение на печатание его книги, а также благословение папы. Судя по письму Пигафетты в феврале 1524 года маркизу Мантуи, он действительно получил и то и другое, но по неизвестным причинам рукопись не была напечатана. По пути в Рим Пигафетта встретил Великого магистра своего ордена, прибывшего в Италию после того, как рыцари ордена иоаннитов были выбиты турками с Родоса. Магистр, видимо, использовал предоставившуюся возможность и попросил у своего подчиненного список его произведения. Существует 5 рукописных экземпляров сообщения о плавании, в ходе которого впервые был обогнут земной шар. На разных языках. Неизвестно даже, на каком языке писал Пигафетта. Его родным был итальянский, но его магистром был француз и официальным языком ордена был французский. Судьба Пигафетты неизвестна. То ли он вернулся в 1536 году после сражений в Тунисе с турками назад в Виченцу и там умер, то ли умер в 1534 или в 1535 году на острове Мальта.
Из двухсот шестидесяти пяти моряков назад вернулись только те шестьдесят, что дезертировали на «Сан-Антонио», и те тридцать четыре человека, что остались в живых и вернулись назад с Элькано и Эспиносой. Из пяти кораблей, высланных в плавание, три пропало. Не поддаются счету аборигены, убитые во время плавания европейцами. Но если изучить конторские книги, предприятие не выглядело столь уж безотрадно. Принимая во внимание стоимость «Сан-Антонио» и «Виктории», их оснащения и особенно цену доставленного в Испанию груза пряностей (7,9 миллиона мараведи), Кристобаль де Аро в 1537 году, когда были произведены все причитающиеся выплаты пенсий, жалованья, прочих денежных возмещений - нередко после длительных судебных разбирательств, - определил чистую прибыль в 346 216 мараведи.
Оставшиеся в живых участники экспедиции Магеллана, вернувшиеся в Севилью на «Виктории»
Хуан Себастьян де Элькано из Гетарьи. Шкипер «Консепсьона», вернулся капитаном «Виктории». Умер в должности генерал-капитана экспедиции Лоайсы (1526 г.).
Франсиско Альбо, кормчий из Ахио. Завербовался боцманом «Тринидада», вернулся кормчим «Виктории». Жил на Родосе.
Мигель де Родас. Боцман «Виктории», затем стал шкипером. Родом с острова Родос, жил в Севилье.
Хуан де Акурьо из Борромео. Боцман «Консепсьона».
Антонио Пигафетта.
Вашку Гомиш Галлегу, португалец из Байоны в Галисии. Матрос на «Тринидаде». Сын кормчего «Виктории», умершего во время плавания. Некоторые исследователи считают его автором «Дневника португальца, спутника Дуарти Барбозы».
Фернандо де Бустаменте из Мериды или Алькантары. Цирюльник на «Консепсьоне», затем переведен на «Викторию». Участвовал в экспедиции Лоайсы в должности казначея. В 1528 году, находясь с флотилией на Молуккских островах, был арестован за нарушения служебного долга. Вскоре после этого умер на португальском корабле.
Николай Грек из Неаполя. Старший матрос на «Виктории». В 1537 г. жил в Севилье.
Мигель Санчо де Родас. Старший матрос на «Виктории».
Ганс Айес из Аахена, фламандец. Канонир на «Виктории».
Антонио Фернандо Кольменеро из Уэльвы. Старший матрос на «Тринидаде».
Мартин де Юдисибус из Савоны. Главный баталер на «Консепсьоне».
Хуан де Сантандрес из Уэрты. Матрос на «Тринидаде».
Франсишку Родригиш из Севильи, португалец. Старший матрос на «Консепсьоне».
Хуан Родригес, уроженец Мальорки, хотя сам он называл себя уроженцем Уэльвы. Старший матрос на «Консепсьоне»
Диего Кармона из Байоны в Галисии. Старший матрос на «Виктории».
Хуан де Аратья из Бильбао. Матрос на «Виктории».
Хуан де Сибулета из Баракальдо. Юнга на «Виктории». Завербовался в возрасте примерно четырнадцати лет. Самый младший участник экспедиции.
Моряки с «Виктории», взятые в плен португальцами на островах Зеленого Мыса и освобожденные спустя пять месяцев: Маэстре Педро. Завербовался на Тенерифе. Собресальенте на «Сантьяго».
Ришар де Фодис из Нормандии. Плотник на «Сантьяго».
Симон из Бургоса, португалец. Сверхштатный участник плавания, слуга капитана Мендосы на «Виктории». В 1523 году жил в Сьюдад-Родриго.
Хуан Мартин из Агилар-де-Кампо. Сверхштатный участник плавания, слуга капитана Мендосы на «Виктории»
Мартин Мендес из Севильи. Контадор «Виктории». В 1525 г. участвовал в экспедиции Себастьяна Кабота в Южную Америку.
Рольдан де Арготе из Брюгге. Канонир на «Консепсьоне». Участвовал в 1525 году в экспедиции Лоайсы.
Гомес Эрнандес из Уэльвы. Старший матрос на «Консепсьоне».
Окасио Алонсо из Больулоса. Старший матрос на «Сантьяго»
Педро де Толоса из Толосы в Гипускоа. Матрос на «Виктории».
Фелипе де Родас с острова Родос. Старший матрос на «Виктории».
Педро де Чиндарса из Борромео. Юнга на «Консепсьоне»
Баскито Гальего.
Мануэль, индонезиец
Моряки с «Тринидада», сумевшие вернуться в Европу
Гонсало Гомес де Эспиноса из Эспиноса-де-лос-Монтерос. Главный альгуасил флотилии, «Тринидад».
Хинес де Мафра из Хереса. Старший матрос на «Тринидаде».
Леон Панкальдо из Савоны. Старший матрос на «Тринидаде». Многие считают его автором «Дневника генуэзского кормчего».
Ганс Алеман (маэстре Ансе), немец. Главный канонир «Консепсьона», затем был переведен на «Тринидад». Умер в 1525 году в лиссабонской тюрьме.
Хуан Родригес («Глухой») из Севильи. Старший матрос на «Тринидаде».