КНИГА ВТОРАЯ

Цитадель неба



Перевод Б. Бурьяна

Мать Земля, мы изучили тебя до песчинки, мы обошли и объехали все твои пути-дороги, заглянули в самые недоступные уголки. Мать Земля, мы сыны твои! Ты дала нам силу, разум, стремительные мечты, ты нас вскормила, вспоила..

И вот перед нами новая дорога — на Луну. Тяжкий путь, далекий путь!.. Но мы не устанем и в таком пути...

Перед необыкновенным путешествием мы оглядываем твои просторы, любуемся чудесными ландшафтами. Какая вокруг даль! Она раскинулась во все стороны то полями с перелесками, то синими в сверкании рос лугами, то цепью невысоких холмов; она встала во весь рост могучим сосновым бором, полным песен и торжественного шума.

А дальше посмотри — там море... Оно кажется грозным, пустынным. Но море — колыбель жизни. Первая крохотная клетка была разбужена его исполинским дыханием. Море породило океан жизни. Он кипит, звенит, поет, этот океан, переливаясь разными тонами красок, и конца ему нет и края.

А некогда на Земле были пустынные моря, голые скалы, мертвый воздух. Возникла жизнь — вместе с ней появилась и красота.

Кто соткал узорчатые ковры из цветов и трав на лугах, кто наполнил воздух свистом крыльев и звоном песен? Жизнь!

Кто поднял, поставив один к одному, стволы крепких дубов и стройных берез, кто одел их листвою, дал им цепкие, сильные корни, кто создал стаи рыб, огромных китов, стада лосей, зубров и быстроногих оленей? Жизнь!

Кто дал Земле хозяина, рачительного и заботливого, смелого и неутомимого, властелина дум и желаний, созидателя и борца, каким является Человек? Жизнь!

Она — могущественна, стремительна, неугасима. У нее было когда-то начало; конечно, ей не будет конца. Как же иначе: жизнь сильнее смерти!

Смотри: синим, ласкающим взгляд озером разлились вокруг, не ведая границ, зацветающие льны.

Послушай, как шепчут усатые, склоненные к самой земле колосья ржи. Тебе понятен этот неторопливый шепот — своеобразная песнь радости и изобилия.

В нерушимом покое вековая дремучая дубрава. Там тишина, прохлада, чуть мерцающие в тусклом свете звонко-стеклянные родники. Войди под тенистую сень, полюбуйся, как струятся сквозь кроны деревьев солнечные лучи, как сказочной красотой зажигают они светлые полянки.

Вон там, на краю Земли, разматывается выброшенный откуда-то из-за горизонта огромный вал темно-синей тучи. Сверкает молния, зигзагами перечеркивая небо, -и по всей округе протяжно прокатывается гром.

Все стихло, замерло. Минута — и откуда-то налетел ветер. Сначала его порывы слабы и несмелы. Но вот он взыграл сильнее, погнал по земле прошлогоднюю пожухлую листву, всколыхнул вершины сосен — и они отозвались протяжным стоном. Гроза близка!

Уже слышно влажно-тревожное дыхание тучи, уже вокруг разлит освежающий, бодрящий аромат озона. Какое удивительное возбужденно-радостное чувство охватывает тебя в такие, полные ожидания минуты...

Но смотрите — туча над головой! Несколько крупных капель падает на горячую, истомленную жаждой землю. Шевелится листва деревьев, приподнимаются травы. Молния сверкает снова. Туча как будто раскалывается на части, расползаясь по всему небу, и тогда ливень — бурлящий и стремительный — сплошной стеной обрушивается на травы, деревья, кусты.

Сердце невольно замирает, и в этот момент видишь и чувствуешь, как сразу вокруг все обновляется, становясь необычно дорогим, милым, неповторимым.

Счастливые мгновения... Тебе, как никогда, понятны единство и неразрывная слитность всей земной природы.

Есть чудо Вселенной: возникновение и существование мириадов звезд раскаленных солнц. Но еще большее чудо наша Земля, планета, на которой мы живем.

Была пора — жизнь на ней только зарождалась. Пришло время — и Земля стала одним из форпостов познания и завоевания необъятных космических пространств. Природа создала Человека. Но он не стал ее рабом. Нет! Он заставил природу покориться, овладев ее несметными богатствами. Человек — властелин. Человек — творец! Коль это так, может ли он непродуманно расточать великие блага Земли, богатства природы, созданные для его процветания и счастья?

Когда-то казалось, что в недрах Земли — неисчерпаемые кладовые каменного угля, нефти, всевозможных руд, что дремучие леса, покрывающие целые материки, не отступят под натиском людей и за тысячелетия, что никогда не обмелеют бурные, порожистые реки, всегда будут урожайными засеянные Человеком поля.

Так казалось... Но каждый прожитый день — это гигантский шаг человечества вперед. Густо дымят над городами трубы фабрик и заводов. Строятся новые домны, железные дороги. Всюду — на дорогах, на полях, в воздухе — машины, машины... Это работают на Человека железо, уголь, нефть.

И Человек задумался: надолго ли хватит запасов в подземных кладовых? Как утверждают некоторые ученые, каменного угля осталось на двести лет, железа почти на такой же срок, а нефти только на восемьдесят лет. А дальше?.. Неужто погаснут печи мартенов, умолкнут гудки фабрик и заводов? Неужели цветущая планета, опоясанная мириадами электрических огней, залитая волнами зреющей ржи, вдруг навеки застынет без тепла, света и радости?

Нет! Такого никогда не будет! Мы взяли в плен атом, разгадали его тайны. Двадцать миллионов градусов тепла таит в себе это маленькое солнце. Тепло — это хлеб, жизнь, движение, полет.

Каменный уголь больше не понадобится для домен и паровозов. Из него будут делать одежду, обувь, красивые легкие ткани, он пойдет в лечебницы, чтобы уничтожить болезни.

Нефть потечет по трубам туда, где умелые машины и ловкие руки переделают ее в спирт, жиры, каучук.

Леса — краса земли — падали под топором дровосека, исчезали бесследно в штреках шахт, сгорали в печах, превращаясь в пепел и дым. Пусть стоят, раскинув зеленые шатры, манят к себе человека и щедро дарят ему тень, прохладу, будоражащие сердце запахи.

Так должно быть, так будет! И во имя этого будущего мы говорим: берегите Землю! Она — наш дом, наш необыкновенный корабль, мчащий нас по необъятному океану Вселенной.

Берегите каменный уголь, нефть — они созданы природой не для печей!

Охраняйте фабрики кислорода — наши чудесные леса. Срубили одно дерево — посадите десять. Вам будет легче дышать, отраднее будет ваш отдых. Исчезнут леса — песчаные бури овладеют планетой.

Никогда не высохнут моря, а вот реки могут обмелеть и исчезнуть с лица Земли. Следите за реками, берегите их чистые, кристальные воды. Пусть себе текут на просторе, радуют взоры людей, несут на своих волнах. искристые отблески солнца...

Чтобы цвели всегда наши нивы и пшеничный колос украшал наш государственный герб, будьте заботливыми хозяевами полей.

Берегите Землю, дорожите ею!

Завтра мы откроем люк ракеты, сядем в кабины. Мы направляемся в небывалое путешествие по зову сердца, по воле разума. Глаза смотрят остро и внимательно, дышится легко и свободно.

Завтра — в полет! Быстрее поворачивайся, Земля, выходи на небесный простор, скиталица Луна. Столетиями ты взирала с высоты на влюбленных, теперь ты увидишь мужественных, дерзновенных завоевателей космоса!..

На западе садится солнце. Синеватая дымка, ниспадая откуда-то сверху, окутывает простор. Вечереет. Прощай, радость Земли — великий солнечный день!

Мы долго с упоением и любовью всматриваемся в широко распахнутую даль. Мы прощаемся с тобой, Земля! Мы будем видеть тебя издали, окутанную голубой воздушной лентой. Лети по своей орбите, планета-корабль, знай, что ты наша песня, надежда, радость, ты будешь для нас заветным маяком и компасом.

Мы кланяемся на север и юг, на восток и запад и с трепетным чувством берем каждый по горсти сырой земли. Пусть она будет нашим талисманом, свидетелем всех наших дел: коль будут подвиги — подвигов, коль встретятся трудности — трудностей, а случись неудача — пусть будет с нами и в этот трудный час!

Мы пойдем только вперед, с мыслями, устремленными в будущее, в наше счастье. Иного пути мы не знаем. Всегда и всюду: за далью далей, за теменью бесконечных ночей — мы будем радоваться и страдать за тебя, Земля.

Люди, берегите Землю, будьте внимательны к ней!

Она наша мать, наше утешение и радость. Она наша жизнь и будущее.

Скорее вращайся, Земля, лети навстречу лучезарному Солнцу! Завтра осуществится заветная мечта человечества. Впервые твои сыны покинут земной простор, направляясь в далекое, небывалое путешествие. Каким бы ни был результат его, ты будешь гордиться своими сыновьями.

На западе трепещет, угасая, заря. Всюду, сколько хватает глаз, — огни, огни, огни... Огромный огненный купол приподнял величественное ночное небо.

Вернемся ли когда-нибудь на Землю? Вернемся! Обязательно!

Мы оставляем заповедь:

— Люди, любите Землю, дорожите ее богатствами и красотой!

Серый зимний вечер, подсвеченный трепетно-ярким заревом электрических огней, воцарился над городом. Улицы сразу приобрели нарядный вид, превратясь в бурлящие реки: по ним лились одновременно три совершенно не похожих друг на друга потока — машин, людей и света. Ансамбли зданий, невесомые арки над входами в парки и сады, витрины магазинов выглядят в этом свете как-то по-новому и по-новому радуют глаз прохожего.

Воздух чист и морозен. Возле тротуаров высокие липы раскинули отяжелевшие от инея ветви, стоят, блестя в потоках света, будто принарядившиеся на какое-то торжество красавицы.

Их торжество — весна. И она, если судить по незлобному дыханию ветра да по оледенелым возле водосточных труб тротуарам, не за горами.

На улицах, площадях, на главном проспекте шумно, как днем. Город живет бурной, неутомимо-стремительной жизнью. Все куда-то идут, торопятся, но людской поток, хотя его поглощают широко распахнутые двери магазинов, кинотеатров, дворцов культуры, нисколько не уменьшается.

Вот из невысокого длинного здания, украшенного мраморными колоннами, стремительно выбежала девушка. Как легко затеряться в толпе, раствориться в пестром мелькании шляп, воротников, шарфов, пальто! Но фигура этой еще довольно молодой девушки, ее походка невольно привлекают внимание. Почему у нее такое взволнованное лицо, обиженный взгляд? Что случилось?

Наташа смотрит на знакомые очертания зданий, на шумную толчею толпы, и сердце ее в отчаянии сжимается, замирает. Еще бы! Девушка мечтала, надеялась, стремилась к чему-то прекрасному и светлому. Где все это? Ее оскорбили, грубо попрали ее права. Что же делать? Конечно, бороться! И не одной, а вместе с друзьями. Федоров, разумеется, негодяй, но он хитер, изворотлив, и не так просто его вывести, как говорится, на чистую воду. Начиная борьбу, Наташа ошиблась, понадеявшись только на свои силы.

На перекрестке улиц девушка остановилась, поджидая, пока пройдет очередной поток машин. И вот зеленым огоньком мигнул светофор. Наташа перебежала проспект, подняла воротник пальто и зашагала по знакомой липовой аллее.

На улице Янки Купалы, подойдя к двухэтажному особняку, она открыла калитку и, взбежав по ступенькам террасы, позвонила.

Дверь через минуту отворилась, и полная круглолицая женщина, вежливо улыбаясь, спросила:

— Это вы, Наташа? Так рано? У вас же, вы говорили, комсомольское собрание.

— Окончилось... — заставила себя солгать девушка и, не задерживаясь, прошла в свою комнату. Включив свет, она быстро разделась. Взгляд невольно остановился на столе. Новенькие, в пластмассовой оправе часы... Раскрытая недочитанная книга... А что это — откуда-то письмо? Размашистый почерк, знакомый адрес. От Виктора!

Радость, возникшая так неожиданно, горячей трепетной волной обдала ее всю от ног до головы.

Письма Наташа ждала давно. Что оно принесло ей?

Будто опасаясь чего-то неведомого, а скорее всего просто так, от девичьего волнения, она закрыла глаза и разорвала конверт.

В памяти ярко и четко вырисовывался образ Виктора: руки заложены за спину, лицо простое, спокойное, и, если приглядеться, кажется серьезным. Но глаза выдают его настоящий характер — улыбаются, горят озорством, молодым задором.

— Здравствуй, Виктор! — прошептала Наташа, развертывая листок бумаги. Припала глазами к первым строкам и забыла обо всем на свете.

Это случилось несколько месяцев тому назад под Москвой. Они — Наташа и Виктор — познакомились в Галактике — городке Института межпланетных сообщений.

Наташа в то время оканчивала Институт связи и телевидения. Перед выпуском студентам приходилось много времени отдавать практике, чтобы стать настоящими специалистами своего дела. Наташа не только обучалась вести прием разных депеш и шифрованных телеграмм, но и по нескольку часов дежурила в радиорубках ракетопорта. Это была по-настоящему ответственная работа.

Однажды по городку разнеслась тревожная весть ракетоплан, которым управлял курсант специальной школы астронавтов Виктор Машук, потерпел аварию. По трассе полета ракетоплана от Москвы до Байкала начались поиски. В эфир летели позывные, но все напрасно — Виктор не отвечал. Что же случилось? Катастрофа? Но где, в каком месте? Самолеты, посланные на поиски, безрезультатно возвращались на базы, не удавалось найти каких-либо сигналов и в эфире.

И все же никто не верил в гибель астронавта. Поиски продолжались. Вновь и вновь вылетали на трассу самолеты, вертолеты, внимательно прощупывался эфир. Особенно настойчива была Наташа Гомон. Несколько суток подряд она сидела в аппаратной, не отходя ни на минуту от рации.

Часто забегали к ней подружки, заглядывали служащие ракетопорта. Но удивительно — девушку будто приковало к аппарату чужое горе. Низко склонясь в черных наушниках, она сидела почти неподвижно, ссутуля плечи, и ждала, ждала...

Особенно тяжело приходилось ночью. За окном — мрак, посвистывает, скользя по стенам, ветер, а в комнате душно, непривычно тихо. Сидишь, сидишь и не замечаешь, как сон неслышно кладет на плечо мягкую лапу, прижимает к столу. Что ни говори, нужны крепкие нервы и воля, чтобы, вот так ночь за ночью бороться с дремотой. А в эфире — тишина. Умолкли, затерялись где-то голоса десятков сотен коротковолновых станций. Крутишь ручки настройки, светлый лучик бежит по шкале — и вот в наушниках звучит запоздалый голос диктора, слышно надоедливое щелканье «морзянки», а иногда и музыка. Нервы напряжены, слух обострен. Вот-вот, кажется, светлый лучик замрет и послышится голос Виктора Машука. Где же ты, мужественный астронавт? Что с тобой? Почему молчишь? Отзовись!

Но эфир безмолвен, безрадостен, как темная ночь за окном.

В конце третьих суток Наташа заметила, что стала выбиваться из сил. Сон подступал более настойчиво, чем накануне, более бесцеремонно сводил веки, туманил сознание. И в одну из таких минут, когда она, будто пьяная, клонилась головой к лежащей на столе руке, откуда-то вдруг послышался слабый, едва слышный голос: «Я — в тайге... Я — в тайге... Координаты 100° долготы, 52° широты».

Наташа, хотя ей это стоило большого труда, заставила себя поднять голову. Поправив волосы, упавшие на глаза, она огляделась, словно пытаясь понять, где находится и что с ней.

За окном — темная, с резким ветром ночь. Вокруг аппараты, аппараты и синяя лампочка под плафоном потолка. Нет, она, кажется, не спит, но удивительно — наушники молчат, А где же голос, который только что нашептал ей удивительную сказку о каких-то координатах, о тайге? Что это было: явь, сон или игра усталого воображения?

Наташа встала, прошлась, чтобы окончательно стряхнуть дремоту. В дежурке было тихо-тихо. Мигая синеватым глазком, прямо на девушку смотрел аппарат. Наташа поправила наушники. Опять тоскливая потрескивающая пустота. Где же тот тревожный далекий голос? Ее руки судорожно вцепились в колесики настройки. Один поворот, другой — ничего! Девушка смотрела на аппарат растерянно и тревожно. Скажи, какая загадка! А в ушах звучали таинственные координаты: «100° долготы, 52° широты». «На всякий случай надо их записать», — решила Наташа и, взяв карандаш, склонилась над блокнотом.

Нет, теперь она не только не могла уснуть над аппаратом, но даже задремать. До самого утра девушка сторожила каждый звук и шорох безбрежного эфира. Но сигналы не повторялись. Оставалось думать, что ей все померещилось, она просто услышала то, что ей очень хотелось услышать. Наташа загрустила.

Когда утром в дежурку забежали подружки, они увидели Наташу по-прежнему молчаливую, задумчивую, с наушниками на голове.

— Молчит? — осторожно спросила одна из девушек. Наташа протянула листок бумаги. Лица подружек засветились радостью.

— Он жив!

— Что же ты молчишь, Наташка! Координаты! Это же прекрасно!

Наташа обернулась, устремив на девушку усталый, тоскливый взгляд. Потом тяжело вздохнула и сказала:

— Да, координаты. Но не радуйтесь. Они, кажется, не из эфира, а...

— Откуда? — допытывались девушки, переглядываясь между собой.

— Отсюда, — показала рукой Наташа. — Из головы...

— Мы тебя не понимаем. — Девушки метнулись стайкой к подружке. — Расскажи, что случилось...

— Произошло все как-то странно, — проговорила Наташа и начала рассказ о ночном наваждении.

Когда она кончила, девчата с минуту -молчали, не решаясь сразу что-либо сказать.

— Я поверю, что во сне может пригрезиться все, о чем думаешь, — вдруг горячо и взволнованно проговорила Зина Кужель, — но только не координаты. Наташка, они пришли к тебе из эфира. Даю слово. Не веришь?

Наташа встала, резко провела рукой по разгоряченному лбу, будто разом смахивая многосуточную усталость, и подошла к окну.

Девушки теперь знали, что делать. Они, не медля ни минуты, позвонили начальнику ракетопорта. Он сразу, как говорится, двумя руками, схватился за координаты. Вскоре со взлетной дорожки стартовал реактивный самолет и, молниеносно набрав скорость, ушел на восток. Весь городок насторожился, ожидая вестей из далекого края.

И вот — радость! Днем из Иркутска пришла радиограмма: ракетоплан Виктора найден, астронавт возвращается в Москву.

Никто так не радовался этой неожиданной волнующей вести, как студенты астрономического городка. Еще бы! Ведь в том, что найден ракетоплан и спасен Виктор Машук, заслуга Наташи Гомон — студентки Института связи и телевидения. Вот какая она молодчина! Не жалея сил и здоровья, забыв про еду и сон, она выловила из эфира — этого хаоса шумов и приплясывающих свистов — несколько драгоценных слов.

О Наташе говорили повсюду. Однако девушка не слышала похвал. Добравшись до общежития, она, не раздеваясь, повалилась на кровать. Подружки уже сами прикрыли ее простыней и прибрали сброшенные возле кровати туфли.

Когда же, наконец, пришла радиотелеграмма, девушки, — это можно понять, — сразу бросились из института в общежитие. Прибежали и, сгрудившись у кровати, взволнованно зашептались. Наташа спала безмятежным, крепким сном.

— Может, разбудим? — предлагали некоторые, нетерпеливо порываясь к кровати. Но большинству девушек было ясно: пусть, спит, пусть набирается сил, новость от нее никуда не уйдет.

Однако девушкам еще раз пришлось возвратиться к спящей Наташе. Часа через три, после полудня, в фойе общежития появился высокий стройный юноша в летной форме. Со смущенной улыбкой он попросил, чтобы из девичьей комнаты пригласили Наташу Гомон.

Студентки в первый момент растерялись. Они недоуменно, искоса поглядывали на незнакомца, будто не понимая, чего он от них хочет. Но юноша настойчиво повторил свою просьбу. Тогда Зина Кужель шагнула вперед и с ноткой дерзости сказала:

— Вызвать не можем. Она отдыхает...

— Я понимаю, — мягко перебил юноша. — Она устала, ей требуется отдых. Но мне на одну минуточку... Я был бы счастлив увидеть ее даже спящую...

Студентки встрепенулись, заволновались, догадываясь, что настоянию молодого летчика они не вправе перечить, — перед ними Виктор Машук!

И вот в фойе робко и как-то неловко вышла Наташа.

Она была свежа, чиста, как наступающее майское утро. Это сходство тем более бросалось в глаза, что на ней было нежно-голубое простенькое платье. Две черные косы, уложенные на голове венком, лишний раз подчеркивали молодость и привлекательность их обладательницы.

Виктор, конечно, смутился. Но, решив не пасовать, поправил непокорный рыжий чуб и смело шагнул навстречу девушке.

— Так вот кто меня спас! Здравствуйте! Рад познакомиться... — Он крепко пожал протянутую руку.

Наташа взволнованно и как-то нежно разглядывала парня.

— Значит, я не ошиблась? Это не сон?.. Вы на самом деле подали сигналы? Что же случилось? Расскажите, пожалуйста, — попросила она.

Виктор сел на диван, широкой ладонью снова пригладил волосы.

— Турбина расплавилась... Сплав, видимо, не совсем... При посадке здорово покорежил машину... Вот и все. Когда пришел в себя, вижу: вся аппаратура поломана... Бросился к рации — не работает. Два дня сидел, ремонтировал. Потом включил. Батареи .были разряжены... Я даже не надеялся, что меня кто-нибудь услышит... Еще раз благодарю вас, Наташа, — тепло и сердечно сказал Виктор.

Они говорили, говорили... Потом шли по широкой аллее парка. Вечерело. Сквозь густую листву лип струился белый свет фонарей. Высоко над головой, опоясанная багряными кругами, плыла луна. Было тихо, красиво, торжественно.

Наташа не верила, что рядом с ней шагает тот самый Виктор Машук, которого трое суток настойчиво искали сотни людей. Искали, тревожась за его судьбу, за его жизнь. И вот она с ним говорит, слушает его...

В разговорах и воспоминаниях незаметно прошло время. Услышав из репродуктора звуки гимна, Наташа заторопилась.

— Я провожу вас, — предложил Виктор и шутливо добавил: — Доставлю в целости и сохранности, откуда взял.

Но шутка не удалась. Наташа, недовольно сверкнув на своего попутчика глазами, как-то вдруг насторожилась и, такая недавно веселая, задорная, как бы замкнулась в себе.

— Нет, нет! Благодарю вас! — Она, неприметно высвободив пальцы из его руки, как птичка, порхнула в сторону.

Виктор недоумевал. «Вот те раз! — огорченно думал он. — С чего бы это? Обиделась? Но за что?»

Постояв немного, юноша смущенно улыбнулся и неторопливо зашагал домой.

Начались государственные экзамены. Наташа кончила институт с отличием и получила направление на работу в Минск. Девушка была довольна. Одно немного беспокоило ее — она покидает Виктора. Хотя, как известно, их первая встреча окончилась досадным недоразумением, они все же не переставали думать друг о друге. И, конечно, вскоре им представился случай встретиться снова.

Оба молодые, задорные, жаждущие познать и обнять своими страстными руками всю планету, найти то счастье, ту особенную земную радость, что предназначалась только им, они не могли не подружиться.

Незаметно, день ото дня крепла эта хорошая юношеская дружба. Узнав о назначении Наташи, Виктор загрустил. Он даже предложил ей отказаться от работы, чтобы только остаться в Москве. Но Наташа категорически отклонила такой совет.

И вот Наташа — в Минске. Встретили здесь девушку приветливо, радушно. Она стала одной из сменных дежурных на радиолокационных установках. Эта была интересная и ответственная работа. Хотя календарные листки отсчитывали 196... год, не везде еще на свете торжествовали правда и справедливость. Совсем недавно отгремели взволновавшие весь мир события во Франции и Италии. Врезались в память сообщения газет о настоящих «боях» во французском парламенте. Пять суток подряд там шла борьба между коммунистами и социалистами, с одной стороны, и пужадистами — с другой, за принятие новой демократической конституции. На пятые сутки весь мир узнал — победили коммунисты и социалисты. Ликование в Париже... Красные знамена над Марселем...

А Римская эпопея?.. Выступление Арджини... Сговор Сулини... Ничто не помогло реакции! Итальянский народ смело перешагнул рубикон своей судьбы. Была объявлена война безработице, нужде.

За океаном, уцепившись за богатейший материк планеты, доживал свои дни старый одряхлевший мир. Разъяренные от ненависти к миру социализма миллиардеры готовили войну против страны Советов. На ее территорию засылались сотни шпионов, организовывались провокации, диверсии.

Военщина в Штатах бесновалась. Почти каждую ночь с западных военных баз стартовали ракетопланы, направляясь на восток, чтобы пролететь над территорией Советского Союза и собрать шпионские сведения. В придачу — воздушные шары. Гонимые ветром, они сотнями устремились к границам нашей родины, неся на борту то шпионскую литературу, то призванные сеять смерть бактерии, то зажигательные бомбы.

Навстречу ракетопланам, взмывая вихрем, летели зенитные ракеты. Из-за туч, полыхая огнем, низвергались обломки и хоронили под собой залетных гостей.

Но вот воздушные шары... С ними сладить было труднее. Они шли целыми потоками, и некоторые из них, конечно, прорывались.

Служба связи и оповещения у западных рубежей нашей родины стояла на страже.

Наташе приходилось нелегко. Все чаще и чаще ночи выдавались неспокойными, тревожными. Сидя за пультом локатора, надо видеть все: и как, стартовав из Минского ракетопорта, уходит в дальний путь межконтинентальный лайнер, и как идет своим курсом учебный самолет, и как летит воздушное такси. Но среди мирных и добрых знаков, что раз за разом вспыхивают на молочно-синеватом экране, вдруг замечаешь что-то чужое... Да, в этом квадрате и в это время не должно быть наших машин. Скорее надо включать сигнальные кнопки, оповещать сторожевые посты!

Полгода уже работала Наташа. Сколько она перехватила в небе подозрительных полетов и путешествий будь то с визами или без виз! Более того, налаживая аппараты, она все глубже вникала в их устройство и работу. Однажды, устраняя неисправность триодов, девушка задумалась, нельзя ли повысить их чувствительность. Вскоре вместе со сменным инженером она разработала новую схему размещения триодов. Опробовав аппараты с такой схемой, все были поражены — да это же здорово! К Наташе пришел законный авторитет. Теперь никого не удивляло, что к недавней студентке обращаются за советами и добрым словом.

И вдруг — неприятная история... Девушка из планового отдела радиолокационного центра однажды рассказала Наташе, что их начальник Федоров нечист на руку — недавно присвоил крупную сумму денег, предъявив фиктивные документы на ремонт аппаратуры. Наташа, возмущенная, набросилась на подругу:

— А ты молчишь? Советоваться пришла? Что тебе после этого сказать? Трусиха ты, вот что!

— Так ведь начальник...

— А если начальник, значит, ему все можно? Ну нет, мужества у тебя не хватает. Это я вижу сразу...

На следующий день о недостойной проделке Федорова знал весь радиолокационный центр. Секретарь комитета комсомола, встретив Наташу, похвалил:

— Молодец! Давно пора взяться за него.

В бухгалтерии заработали комиссии, из министерства приехали контролеры. Федоров ходил угрюмый, подавленный. Но он не думал сдаваться. Наташе передали, что на одной из вечеринок он, подвыпив, поклялся жестоко отомстить ей. Наташа только усмехнулась. Пусть угрожает! Что он может сделать? Работает она хорошо, добросовестно, он сам не раз объявлял ей благодарности.

Федоров ждал случая, чтобы нанести ответный неотразимый удар. И этот случай вскоре подвернулся.

Однажды в радиолокационный центр пришло сообщение, что в городке Приднепровске на территорию важного завода упал чужой воздушный шар. От взрыва сгорел один цех. Из Приднепровска запрашивали, почему не было предупреждения о приближении опасности.

Дежурные операторы заволновались. Сразу же началась проверка метеорологических данных, перечитывались записи в журналах. И удивительно та роковая ночь была на редкость спокойной! Ни на одном из экранов никто из дежурных операторов не заметил посторонних воздушных объектов. Высказывались разные догадки.

В радиолокационный центр срочно был вызван Федоров. Попросив сводки погоды и журналы с записями, он надолго закрылся в своем кабинете, что-то высчитывал, прикидывал.

Наконец в операторскую вошла взволнованная секретарша.

— Наташа Гомон, к начальнику...

Девушка, удивленно пожав плечами, вскочила со стула. Подруги почувствовали, что вызов Наташи в такой момент не сулит ничего хорошего. Они знали об угрозах Федорова. За присвоение государственных денег его едва не сняли с работы. Но он нашел мягкие сердца, дал десятки обещаний и в результате отделался, как говорят, легким испугом — ему вынесли по партийной линии строгий выговор.

Наташа неторопливо вошла в кабинет. Тихо поздоровалась. Федоров сидел за столом из орехового дерева, обложенный со всех сторон папками и картами. Наташа только мельком взглянула на его лицо и сразу увидела, что в притворно-сочувственном взгляде серо-зеленых глаз ее начальника притаилась бешеная злоба. Чем она вызвана, было легко догадаться — на столе лежала развернутая карта воздушных наблюдений. Через один из квадратов была проведена жирная красная линия...

— Видите, — начал Федоров, постукивая карандашом по карте, — случилось несчастье... Я всегда предупреждал, что легкомыслие и самоуверенность страшные враги человека. Вот они вас и подвели...

— Меня? — не поверила Наташа.

Федоров криво усмехнулся. В глазах его мелькнули нехорошие огоньки.

— А то кого же? Думаете, сожженный цех — это так себе, пустячки... Возьмите карту и подумайте, как случилось, что вы просмотрели в вашем секторе опасный воздушный объект.

Предупреждения подруг сбывались.

Федоров нанес, наконец, заранее подготовленный удар. Он мстил...

Наташа закусила губы, заставила себя не волноваться. А сухой, басовитый голос не умолкал:

— Здесь мною все проверено, учтено. Шар был в вашем секторе. Вы его не заметили. Вот и надейся на вас! Скажите, у вас нет родственников за границей?

Это было уже чересчур. Наташа посмотрела горячим, гневным взглядом на расплывшееся, с двойным подбородком лицо Федорова и, не сдержавшись, крикнула:

— Клевета!.. Нечестно! Вы... хотите...

От отчаяния и обиды запершило в горле. Прикрыв лицо руками, Наташа выбежала из кабинета. Ее обступили сотрудники, начали расспрашивать, успокаивать. Но горькая обида не давала выговорить ни слова. Наташа выбежала из операторской на улицу. Ей хотелось побыть одной.

Случилось необычное: впервые в истории главный город Штатов был разбужен глубокой ночью. Нет, над ним не гремела канонада, не проносились вражеские ракетопланы... Ночное безоблачное небо было спокойно-торжественным. На нем, как и всегда, горели тысячи звезд. Жители города выбегали на улицы и площади, стремительно поднимались в лифтах на верхние этажи небоскребов, взбирались на крыши.

Где-то завывали полицейские сирены, гудели колокола. Казалось, город обезумел. Толпы людей двигались к Унион-скверу. Стоял неистовый шум. В воздух взлетали шляпы, кепи, букеты цветов. Какой-то толстяк в экстазе разбрасывал над толпой долларовые бумажки...

Высоко в небе над городом висел огромный шар, излучавший мягкий желтый свет. Вокруг него, на черном бархате неба, всплывали, растекаясь вправо и влево, огненные слова:

«Луна — народу Штатов. Покупайте акции на участки! Вы будете самыми богатыми людьми в мире. Один доллар на Земле — миллионы на Луне».

Торгашеский азарт, жажда наживы затуманили уму крупных и мелких бизнесменов. Они неистово кричали, пробиваясь вперед, падали, вставали, отрясая с коленок пыль, и снова бежали... Лица их были потны и жалки. Пронырливые, жадные глаза налились кровью...

А вокруг— над фасадами ресторанов, кинотеатров, над дверьми ночных кабаре — оторопело и лихорадочно сверкали, то подмигивая, то приплясывая, огни реклам. Из открытых окон баров и кинозалов доносились пронзительные звуки джазов.

До самого утра буйствовал огромный, потрясенный невиданной сенсацией город.

Но едва взошло солнце, вся огневая мишура, все мятущееся и яркое, словно по мановению волшебного жезла, исчезло, сникло. Небоскребы и кварталы фешенебельных дворцов теперь были похожи на обыкновенные каменные утесы, угрюмые и молчаливые.

Угас прибой огней и кричащих реклам. Но деловая азартная жизнь города только начиналась.

Первый день продажи акций на участки на Луне... Бизнесмены тряслись в горячке: скажи пожалуйста, какой небывалый подвернулся бизнес! Дворец «Король Республики» — высочайшее здание на Унион-сквере сделался похожим на огромный муравейник. Здесь разместилась главная маклерская биржа по продаже акций. На пятнадцати этажах — более трех тысяч касс. В огромных залах и фойе не видно людей — одни только шляпы и модные кепи. Под расписанным и украшенным тяжелой люстрой потолком — синеватое облако сигаретного дыма.

В конце большого зала, возле зарешеченного окна, высокий и плечистый джентльмен, стоя на сплетенных руках своих коллег, произносит речь. Слов не слышно, он энергично машет руками, горделиво встряхивая головой...

И вот на двух противоположных стенах в плетеных золотых рамах вспыхивают молочно-белые экраны.

Толпа замирает. Черные шляпы сгрудились плотнее, жмутся к стенам. На экранах появляется добродушное лицо сенатора Уолтера... Он вытирает платочком пот и, не торопясь, говорит:

— Поздравляю вас, дорогие соотечественники, с большим праздником. Сегодня мы разделим самый жирный пирог, дарованный нам самим небом. Видит Бог, мы умеем жить, мы знаем цену жизни и ее красоту. У нас существует право доллара и больше никаких прав! Луна — наша, потому что у нас доллары. Мы построим там отели, железные дороги, рестораны. Кто хочет завтра проснуться богатым, немедленно покупайте акции нашего концерна. Сегодня каждый квадратный метр Луны — доллар. Завтра за эту цену вы его уже не купите. Леди и джентльмены, мой давнишний друг Фрэнк Уэст купил все Море Дождей. Летом он приглашает вас отдохнуть в его небесном санатории. Торопитесь! Подсчитывайте доллары! К вашим услугам открываются кассы... — закончил сенатор и, обнажив плешивую голову, церемонно поклонился.

Открылись окошечки хрустальных кабин, на стенах и окнах загорелись названия участков на Луне, цифры их стоимости. Зашелестели чеки...

Необычная торговля началась...

Сенатор Уолтер, заложив руки за спину, медленно прохаживался по комнате. На диване синего плюша сидели Фрэнк Уэст и генерал Коллинг. Они густо дымили сигарами, молчали. Бритое лицо Коллинга блестело, как медь. Под рыжими жесткими бровями таращились выпуклые глаза.

Уолтер остановился, посмотрел в огромный проем окна и принялся удовлетворенно насвистывать какой-то бравурный мотив. Там, на улицах, гудела, пробиваясь к двору, толпа. Там плыло его богатство.

Какая это могучая сила — золото! Оно — властелин жизни, законодатель, источник радости и наслаждения, оно возводит города, зажигает огни, превращается в бомбы...

Золоту поклоняются, как богу. И вот, в конце концов, пришло время, когда оно хлынуло рекой в его, Уолтера, сейфы. Дрожите, люди! Теперь Уолтер — король Земли и Луны, владелец банков и биржи. Там, за океаном, есть над чем поработать. Он постарается сделать так, чтобы снова забушевала война. К дьяволу это наскучившее и набившее оскомину «мирное сосуществование»! Земля одна, и на ней должен властвовать капитал!

Сегодня сенатор стал известен всему миру. На столе — ворох телеграмм. В каждой — поздравления, приветствия, пожелания. Фрэнк Уэст и генерал Коллинг приехали, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение сенатору, Уолтеру, конечно, приятна эта любезность. Она лишний раз свидетельствует о том, какую силу и власть обрел он в Штатах за последние месяцы. Это были на редкость удачливые месяцы. Он, Уолтер, еще подумает и, возможно, выставит свою кандидатуру на ближайших президентских выборах...

— Продолговатое, изрезанное морщинами лицо сенатора сияло от торжества и возбуждения. Он не мог удержаться, чтобы, повернувшись к гостям, патетически не заявить:

— Джентльмены, вы знаете мой девиз: не успею чего-либо пожелать, как уже беру руками! Я приказал построить двадцать космических ракет. Я еще перекую, джентльмены, нашу серебристую Луну в золото. Слово чести! Пусть господь приговорит меня к вечным мукам, если я не достигну этого.

Фрэнк Уэст, хмыкнув, заставил себя улыбнуться. Ему не нравилась заносчивость сенатора. Когда-то президент атомной фирмы сам мечтал послать экспедицию на Луну, открыть там первые урановые рудники. Но Уолтер — эта старая хитрая бестия — смешал его карты. Теперь Уэсту ничего не оставалось, как терпеливо выслушивать преуспевающего босса и заискивающе улыбаться. Так сложилась ситуация: от милости сенатора в дальнейшем будут во многом зависеть дела фирмы.

— Джентльмены, позвольте пригласить вас отобедать со мной, — сказал сенатор, отходя от окна.

Генерал Коллинг поднял голову, будто просыпаясь, и, прищурив глаза, проговорил:

— А вы опередили меня, сенатор. Благодарю за гостеприимство, но я уполномочен с глазу на глаз передать вам приглашение в ресторан «Золотой метеор». Там уже ждут нас!

Уолтер, смущенный неожиданным поворотом беседы, насторожился. В словах генерала он почуял намек на какую-то таинственную могущественную силу, против которой бороться ему просто рискованно. Но гордость за себя, за свой высокий титул сенатора вызвали в нем сопротивление.

— Извините, генерал, — мягко сказал Уолтер, — сегодня у меня, как вы знаете, необычный день. Я ступил одной ногой на Луну. Я завладел небом... Вы мой гость, и я хочу вас видеть в своем доме.

— Вы забываетесь, сенатор, — сдержанно заметил на это Коллинг, — вы хотите завладеть небом, не испросив разрешения у бога...

Уолтер недоуменно заморгал глазами. Генерал говорил явно не от своего имени. Неужели Коллинг агент, а может быть, и лидер «Синдиката убийц»? Могущество этого синдиката было хорошо известно в Штатах. Он верховодил преступным миром всего государства, вел тайную торговлю, контролировал деятельность крупнейших политиканов, следил за ростом прибылей миллиардеров.

Чтобы не выдать своей растерянности, сенатор шутливо бросил:

— Я послал богу свои молитвы... — и тут же осекся, встретив холодный и отсутствующий взгляд Коллинга.

Восторженная радость разом померкла в душе сенатора. Вот тебе и день всевластия... Уолтер достал из коробки сигару, задымил. Руки его незаметно дрожали.

Фрэнк Уэст, почувствовав себя лишним при этом разговоре, поклонился и поспешно покинул кабинет.

Генерал Коллинг сразу приободрился, встал с дивана и, шагнув навстречу Уолтеру, сказал:

— Я вас, сенатор, понимаю с полуслова. Почему же вы не хотите понять меня? — Потом, осмотревшись по сторонам, поинтересовался: — Кстати, нас не могут подслушать, записать разговор?

— Не беспокойтесь, генерал. Кроме сейфов, здесь ничего нет.

— Сейфы? — еще больше оживился Коллинг. — Это как раз то, что нам сейчас нужно. — Его зеленоватые глаза торжествующе сверкнули. — По поручению нашего синдиката я хочу оставить в ваших сейфах наше слово. Оно стоит недорого — 50 000 долларов! — Заметив, как вздрогнул Уолтер, генерал засмеялся. — Признайтесь, не ждали? Ха-ха-ха! Коллинг и синдикат — что тут общего? Правда? Открою вам глаза: я связан с ними, как небо с землей. Теперь, я думаю, вы все поняли. Одевайтесь, нас ждут!

Уолтер замер в нерешительности, раздумывая. Потом перевел взгляд на генерала и в отчаянии махнул рукой. Нет, перечить синдикату рискованно. Это равносильно самоубийству.

Подойдя к телевизофону, он нажал кнопку и, когда засветился экран, приказал суетливому человеку с усиками:

— Воздушный автомобиль!..

— Есть, сэр!

— Поторопитесь...

Вскоре Уолтер сидел в компании крикливо одетых молодчиков. Среди них нетрудно было определить заправил преступного синдиката, державшего в послушании многих магнатов. Уолтеру было известно, что щупальца этого синдиката простирались даже в апартаменты Белого дома.

Наташа приникла глазами к знакомым, написанным смелой размашистой рукой строчкам. Девушке стало даже жарко, когда она прочла:

«Ты далеко от меня. Но ничто нас не разлучит — ни время, ни расстояние. Ко мне пришла ослепительная, как солнце, радость. Я ничего не замечаю вокруг себя. Если бы снова увидеть тебя — смотрел не насмотрелся бы... Ты такая добрая, смелая, ласковая. Помнишь нашу первую встречу в парке? Помнишь, я хотел проводить тебя, а ты шутливо увернулась и побежала домой одна. Теперь я с улыбкой вспоминаю те минуты. А тогда растерялся и, сказать по совести, даже рассердился. Мне казалось, что ты просто хотела посмеяться надо мной. Прошло время — и я все это увидел в ином свете. Да, чтобы девушку уважали, она должна быть гордой.

Наташа, пиши о своих новостях и знай, что каждая твоя радость будет радостью и для меня. Как идет работа?..»

Девушка облегченно вздохнула. Тоска, отчаяние, тревога, только что клокотавшие в душе и обессиливавшие ее, внезапно исчезли, не оставив и следа. Строчки письма были, как маленькие родниковые ручейки — их хотелось пить жадно и бесконечно. Наташа еще и еще раз пробегала их глазами, желая убедиться, что все написано так, как она прочитала.

— Виктор! — шептали уста. — Ты пришел мне на помощь. Спасибо тебе! Мне было тяжело, горько, обидно. И ты сердцем почувствовал...

Подойдя к окну, Наташа прижалась лбом к холодному стеклу. В саду, на сизом снегу, как на экране, отражались желтые прямоугольники света. Рядом вырисовывалась замысловатая вязь тополевых ветвей. Лениво падали снежинки. Там, где-то далеко-далеко, за пологом темной ночи, горят огни подмосковного городка. Что делает теперь Виктор? В письме он ни словом не упоминает о своей работе. Скоро ли будет подготовлена на Луну космическая ракета? В Москве Виктор много говорил об этом. Он мечтал о полете. Вообще, Виктор мечтатель...

Если бы он знал, как ей тяжело! Федоров уволит ее с работы — в этом нет сомнения, а может, и до суда дело дойдет. Только нет! Она будет бороться, не даст себя в обиду. Федоров, как и всякий подлец, воспользовался случаем. И надо было обрушиться такой беде! Пролетел шар, пожаром уничтожен цех...

Все же Наташа не верила Федорову. Воздух — это стихия. Мало ли откуда могло занести шар в Приднепровск. Она в ту ночь, как всегда, внимательно следила за аппаратами. Нет, ошибки быть не могло!

Что делать? Написать Виктору? А разве он у нее единственный друг? И здесь ведь есть друзья. И неплохие, кажется. Они должны помочь.

За окном плыла ночь. Она шелестела черными лапами ветвей, шуршала легкой поземкой — на дворе дул ветер. Наташа видела, как прямо перед ее глазами на стеклах окон все отчетливее вырисовывался причудливый ледяной узор. Вглядываясь в замысловатый морозный рисунок, она почему-то с облегчением подумала о завтрашнем дне. Все будет хорошо, все станет на место...

Отойдя от окна, Наташа направилась к гардеробу. В маленьком нижнем ящичке лежит небольшая пачка конвертов, перевязанная красной ленточкой. Здесь воспоминания и мечты, здесь ее любовь, ее прошлое и, может быть, будущее...

Развернув на коленях аккуратно сложенные листочки, девушка на миг залюбовалась ими. Это были первые Викторовы записки.

«Буду ожидать возле кинотеатра, под башней, в 7 часов».

«Зачем ты пошла на концерт одна? Я скучал и хотел было вернуться домой, но Зина Кужель напросилась, чтобы проводил ее до гастронома. Она хорошая девушка, но какая-то, право, неуравновешенная...»

«Я все дни ожидал твоего звонка. Не выдержал, пришел навестить, но не застал. Кажется, ты нарочно прячешься от меня. Может быть, между нами возникло недоразумение? Обязательно хочу встретиться. Звони. Виктор».

Наташа невольно прижмурила глаза. И сразу же воспоминания, нахлынув целым потоком, завладели сердцем. Как хорошо жить на свете, когда где-то есть любимый человек. Она уважала Виктора, верила в его чувства. И в этот момент девушке сильно захотелось поговорить с кем-либо, поделиться мыслями. К друзьям идти далеко, а Виктор был с нею рядом. Она села за стол, приготовила лист бумаги, И сердце ее заговорило:

«Виктор, я только теперь начинаю понимать, что ни один человек на земле не может жить, не зная самого святого и заветного чувства — чувства дружбы. Дружба для человека, что солнце. Она его согревает теплом, вдохновляет на подвиги, зовет вперед, живит его радости и надежды. Дружба это высшая награда человеку от человека. Не правда ли? По-моему, в дружбе доказываем мы свою искренность. Дружить, — значит, быть искренним и преданным. Иной дружбы я не понимаю.

Признаюсь, меня очень тронуло твое письмо. Я начинаю убеждаться, что у нас во многом сходные мысли и чувства. Мы понимаем друг друга, и этому не смогут помешать ни расстояние, ни горе, ни неудачи. Знать, что о тебе всегда думает и заботится другой человек...»

В передней зазвенел звонок. Не успела Наташа встать из-за стола, как в комнату вошли гости.

— Что же это ты, Наташа, забилась в клетку, как синица? Ночь-то вон какая... — с веселой укоризной проговорил Юзик Хлебцевич, снимая пальто, на воротнике которого таяли, угасая, яркие снежинки.

Вожак комсомольцев радиолокационного центра, веселый компанейский парень, Юзик часто заходил к операторам, радистам. Любил пошутить, незаметно дать совет, а то и просто поговорить по душам. Вместе с ним пришла низенькая, с черными глазами девушка.

Наташа сначала растерялась. Этот визит для нее был неожиданным. Поспешно спрятав письмо, она засуетилась:

— Садитесь, пожалуйста, садитесь!

Юзик и Оля как бы принесли с собою в комнату морозную свежесть ночи и задорный блеск глаз.

— Весна под окном, а морозик берется на ночь сердитый, — потирая руки, говорил Юзик. — Ты нас не ждала, Наташа? А мы к тебе с новостью.

Наташа вопросительно посмотрела на него.

— Пришел пакет из Москвы. Тебя зовут в Галактику, — сказал Юзик и посмотрел на девушку, будто желая увидеть, какое впечатление произведут его слова, а потом весело добавил: — Я слышал, будто уже подготовлена в первый рейс космическая ракета. Вот тебя и вызывают...

— Ух! — вздохнула с облегчением Наташа. — Гора с плеч.

Юзик, поправив волосы, вдруг стал строже, угрюмее.

— Мы тоже рады за тебя, Наташа, — промолвил он тихо. — Но, понимаешь, Федоров будет противиться. Что ни говори, вычисления показывают, будто шар... ну, тот самый... летел через твой участок наблюдения.

— Юзик! — воскликнула в отчаянии Наташа. — И ты мне не веришь? Скажи правду — не веришь? Да?

В глазах ее — она это знала — горел лихорадочный огонек надежды и тревоги. Рядом были ее друзья. Неужели она их безвозвратно потеряла и они тоже не верят ей?

— Я жду... — сказала Наташа тихо, почти шепотом, потом отошла в сторону и, тяжело вздохнув, добавила безразличным расслабленным голосом: -— Ты молчишь, Юзик. Теперь я понимаю: не веришь...

— Верю, Наташка!

Юзик подошел к девушке, взял ее за горячие руки. Взгляды их встретились. Оба они почувствовали, что знают правду, что будут отстаивать ее вместе до конца.

— Спасибо, Юзик...

— В твоих руках — рука друга. Мы тебе поможем, Наташа. Ты поедешь в Москву.

Лишь к вечеру сенатор Уолтер возвратился из НыоДжерси в столицу Штатов. Запыленный, он сменил помятый смокинг на пижаму и прошел в бассейн-ванную. Мылся долго, старательно. Долго плавал. Мраморное дно бассейна светилось цветом морской волны. Это освежало и успокаивало. Потом слуга — молодой атлет-негр — сделал ему массаж. Кровь в жилах запульсировала быстрее, тело налилось бодростью. Когда он вышел из ванной, нельзя было поверить, что этот человек провел весь день в хлопотах.

В гостиной на широкой тахте его дочь просматривала книжку с яркой обложкой — «Семнадцатый муж леди Брейсон — убийца». Едва завидела отца, отложила в сторону книгу и поднялась навстречу ему.

— Наконец-то! — проворковала она, изобразив на лице неподдельную радость. — Па, где так долго пропадал? Едва дождалась...

— Кто хочет жить под солнцем, тот меньше должен бывать под крышей своей виллы, — сказал сенатор и, поцеловав дочь в лоб, спросил: — Что ты мне хотела сказать, моя девочка? Или попросить, шалунья?

— О, у меня не совсем обычный разговор...

Сенатор с любопытством вскинул голову.

— Не совсем обычный? Хорошо, пойдем, все мне расскажешь.

Они прошли в столовую. Это был просторный, высокий зал с двумя рядами розового мрамора колонн. Окна венецианские, до самого пола. Посреди зала круглый стол и несколько удобных кресел. Здесь собиралась четырежды в день семья сенатора. Собственно, не семья, а Элси и сенатор.

Пожилой слуга с серебряной цепочкой на груди принес ужин и положил перед сенатором карту французских вин:

— Какое прикажете подать?

Уолтер пробежал глазами карту, ткнул пальцем. Слуга почтительно склонился и вышел из столовой.

Сенатор был в отличном расположении духа. Дела шли как нельзя лучше. Все «земельные» участки Луны были распроданы. Полным ходом строились космические ракеты. Слава Уолтера росла с каждым днем. Он сам начинал верить, что в недалеком будущем Штаты от его имени будут диктовать свою волю Земле и Небу.

Выпив бургундского, Уолтер еще больше повеселел. Он посмотрел на притихшую дочь.

— Ну, рассказывай, Элси. Что ты мне приготовила?

Глаза Элси горели нетерпением. Она пододвинулась ближе к отцу, ласково обняла его за плечи и смело сказала:

— Поль просит моей руки, па. Я согласна, па..

— Что? — Сенатор отбросил в сторону салфетку, удивленно раскрыл глаза. Потом дожевал ветчину, вытер губы и, обернувшись к Элси, спросил: — Что случилось, Элси? Я тебя не узнаю...

— Я выросла, па! — воскликнула дочь и тонкой белой рукой с браслетами ласково обвила шею отца.

— Вырасти — выросла, а когда ты станешь, наконец, здравомыслящей?

На румяных щеках Элси появились багровые пятнышки.

— Па, за что ты на меня сердишься?

— За Поля! Он тебе не пара.

Элси вскочила с кресла. На ее лице нетрудно было заметить мучительное волнение.

— Я его люблю, па! Ты понимаешь, что такое любовь?

Сенатор забарабанил пальцами по столу, потом глубоко вздохнул.

— Любовь, милая девушка, это только слово, — сказал он. — Оно для меня пустой звук. Я оцениваю человека по одному умению — умению роскошно жить. Если он способен на это, все остальное приложится. Кстати, я хотел тебе сказать: ты можешь сделать хорошую партию с сыном Коллинга.

— Па, ты упрямый человек... Ты на жизнь смотришь с высоты золотой горы. Пойми, я; люблю Поля, я верю в него. Он умный, смелый! И если хочешь знать, он не так уж беден, он — богат...

— Хе-хе-хе! — засмеялся Уолтер. Его по-прежнему не оставляло хорошее настроение. — Моя доченька, о чем ты мне говоришь? Единственное богатство Поля его наглость. И я должен заметить, что он умело применяет ее.

Элси замахала руками, отошла от окна и, резко повернувшись, с обидой в голосе спросила:

— Па, ты можешь сделать, чтобы я была счастлива? Скажи, можешь?

— Конечно.

— Тогда разреши мне выйти замуж за Поля!

Уолтер ласково усмехнулся и неодобрительно покачал головой.

— Эх, молодо-зелено! Куда вам так спешить? Разве не знаете, что быстрая река до моря не доходит. Подумать нужно, обсудить. А то вдруг: «Любите Поля, потому что я его люблю!» Нет, Элси, ты заботься не только о себе, но и о своих родителях. А нам есть о чем подумать.

Уолтер окинул взглядом низкие ореховые серванты, сияющие тонким хрусталем посуды, открытый рояль в углу, потом посмотрел на Элси. Избалованная красотка... И ему вдруг стало ясно, что он не сможет переубедить дочь. У нее такой характер! Она научилась требовать, брать, не думая ни о чем.

— Вот что, Элси, — проговорил Уолтер, вставая. — Я высказал свое мнение и хочу просить, чтобы ты считалась с ним. Я слов на ветер...

— Па, ты не знаешь Поля. Он умный, смекалистый парень. Ты с гордостью будешь называть его своим сыном. Дай только срок — и ты убедишься, что я говорила правду.

— А что я тебе говорю, Элси? — Сенатор подошел к зеркальной стене и, осмотрев в ней свое лицо, продолжал: — Правильно, время — великий судья. Мы возложим на него все свои надежды. Согласна, Элси?

— Хорошо, па. — Элси встрепенулась, порывисто подошла к отцу, поцеловав его в щеку, на прощание сказала: — Я заставлю вас с Полем подружиться. Он тебе понравится. Жди его сегодня...

Сенатор возвратился в свой кабинет, сел в высокое кресло и закрыл от усталости глаза. Если сказать по совести, жизнь не баловала его. Он, сегодняшний сенатор, начинал с лавки, которую завещал ему после смерти отец. Уже тогда он понял, что жизнь ничего не отдает так, даром, что все, чего хочешь добиться, нужно брать силой и хитростью. Богатство пришло не сразу. Из-за него не одному сопернику пришлось перегрызть горло. Только на сороковом году жизни был сколочен достаточный капитал. Уолтер купил спичечную фабрику, потом машиностроительный завод. Через несколько лет его избрали в сенат, и он стал заметной фигурой в своем штате. Уолтер умел делать доллары, умел, как говорят, выгребать каштаны из огня чужими руками. Так он стал любимцем фортуны.

А время шло. Незаметно подкралась старость. Сенатор чувствовал, что силы с каждым годом покидают его. В разговорах он все чаще и чаще сетовал на всевышнего и очень сожалел, что того не существует в действительности. Можно бы и с ним столковаться...

Надеждой и радостью для него была дочь. Уолтер тайком подбирал ей жениха. Дело не в том, будет ли жених ей по сердцу. Главное — чтобы на него можно было положиться. Останется же капитал в миллиарды долларов, десятки крупных предприятий, биржи и банки. Имя Уолтера не умрет вместе с ним. Его должен сохранить и сберечь будущий зять...

И вдруг — каприз дочери... Уолтер был бы менее озадачен, если бы ему сообщили, что он обанкротился.

В кабинете сгущались сумерки. За окнами горело небо, превращенное торгашами в огромную рекламную витрину.

Неожиданно отворилась дверь, и сразу вспыхнул свет. Сенатор открыл глаза. Перед ним стоял высокий молодой человек с загорелым лицом, на котором выделялись длинныи, с горбинкой нос и большие глаза. Сняв шляпу, он поклонился и вежливо поздоровался:

— Хэлло, сэр! Вот и я пришел. Вы, вероятно, не ожидали...

Сенатор смерил гостя взглядом.

— Как вы миновали контрольный пост и швейцара?

— Я Поль Арноль, сэр. Ваш будущий зять.

— Это еще не дает вам права входить ко мне без разрешения.

— Виноват, сэр, — снова поклонился Поль Арноль. — Я знаю, что вы любите деловых и смелых людей. Я — один из таких!

— Ошибаетесь, мистер, — сказал сенатор и отвел взгляд в сторону, не желая смотреть на гостя. — Я люблю богатых!

— Зато мы с вами одинаково сильно любим Элси, — воскликнул гость, блеснув белозубой улыбкой. — У нас есть основание для переговоров. Я думаю, мы их начнем!

— Вы серьезно?

— Разве вам Элси ничего не говорила?

Сенатор Уолтер сначала заставлял себя спокойно наблюдать за наглой развязностью безусого молодчика, но дерзость Поля перешагнула все границы. Откинувшись на спинку кресла, сенатор изобразил на лице маску того величественного и могущественного Уолтера, которого, затаив дыхание, слушали в сенате, перед которым дрожали мелкие, средние и крупные бизнесмены Штатов.

Поль был одет соответственно этикету. Клетчатый пиджак хорошо сидел на широких сильных плечах. Ярко-синий галстук с красными горошинами был аккуратно завязан.

— Разрешите сесть?

— Выходит, вы еще не лишены учтивости, — заметил сенатор. — Садитесь. Но я надеюсь не на вашу учтивость, а на рассудительность, если вы ее тоже сохранили.

— Конечно, сэр. Мы — люди дела. Нам без рассудительности пришлось бы туго.

— Мудрые слова, — сказал сенатор. — И вы ничего лучшего не придумали, как идти к богатству через мнимую любовь к Элси? По-вашему, это наиболее короткий путь? Вы понимаете, что делаете? Вы позорите меня, мою семью, — проговорил он сдавленным, глухим голосом. — Ничего у вас, молодой человек, не получится. Запомните, кто богат, тот и славен...

— Мистер Уолтер, — сказал Поль Арноль, нисколько не смутившись. — Я хотел сегодня засвидетельствовать вам свое почтение, сказать несколько теплых, добрых слов об Элси. Вы попрекаете меня бедностью. Напрасно! Я добьюсь высокого положения в обществе. Я выхожу на арену борьбы с засученными по локоть рукавами. У меня такой закон: ни перед кем не кланяться, ни у кого ничего не просить! И знайте — у меня все будет! Придет время, когда вы будете рады, что отдали за меня свою дочь.

— Как вы самонадеянны! — воскликнул Уолтер, и на его губах мелькнула какая-то странная злорадная усмешка. — Боюсь, вы накличете на себя гнев фортуны. Она не жалует таких!

— Каких это — таких?

— Самонадеянных.

— Благодарю за правду, сэр. Теперь я в некоторой степени чувствую вашу благосклонность к себе. Вы поняли меня и мое — положение.

— Оно довольно таки незавидное, — заметил сенатор.

— Но не безвыходное. И знаете почему? — Не дожидаясь ответа, Поль весело сказал: — Потому что меня любит ваша дочь, сэр.

— Вы, по-моему, сказали все? — Уолтер отвернулся, делая вид, что не обращает никакого внимания на гостя.

Поль Арноль встал, раскланялся и зашагал к двери.

— С вашего разрешения я забираю Элен ужинать, а потом — в мюзик-холл, — сказал он. — Вы слышите?

Уолтер ничего не ответил. Однако, когда Поль Арноль вышел из кабинета, он тотчас же вскочил. Дочь подвела его! Вытащила туза, а он — пятый. О, господи! За что ты так наказываешь меня? Но пока еще Земля вертится, он, Уолтер, не допустит, чтобы она вращалась по своему произволу! Теперь все будет зависеть от хитрости. Угрозы, как видно, делу не помогут. Теперь молодежь такая, что переубедить ее очень трудно. Ну что ж, он сделает иначе.

Открыв ящик с сигарами, Уолтер закурил. Постепенно приходило успокоение. В голове рождались новые мысли... Главное, не волноваться. Удар болезненный, жестокий. Но искры посыплются не из его глаз...

Сидя в кресле, сенатор задремал. В руке, дотлевая, едва дымилась сигара. Неожиданно появился слуга и сообщил, что пришел Фрэнк Уэст.

Уолтер оживился. Фрэнк Уэст никогда понапрасну его не беспокоил, и сенатор был всегда рад с ним поговорить.

— Просите! — приказал сенатор.

Король атомной фирмы крепко пожал руку хозяину и направился к ближайшему креслу.

Усевшись поудобнее, Фрэнк осмотрел кабинет, вытянул короткие, в узких брюках ноги и спросил:

— О чем вы думаете, старина? Как дальше будем жить?

— А что такое? — насторожился сенатор.

— Возникла большая опасность... — сказал Уэст, рассматривая узор персидского ковра на полу.

В глазах Уолтера вспыхнули жадные огоньки.

— Всякая опасность сулит доллары, сэр!

— На этот раз будет иначе, — ответил Уэст и, повернувшись к сенатору, спросил: — Вам ничего не говорил Коллинг?

— Смотря о чем...

— О вашей медлительности, сэр! — отрубил Уэст и с упреком посмотрел на сенатора.

— Ничего не понимаю. Что вас беспокоит?

— Море Дождей. В этом году красные посылают на Луну экспедицию. Они хотят построить научный городок близ Моря Дождей... Это точные сведения, сэр.

Сенатор закрыл глаза и, откинувшись на высокую спинку кресла, молчал. Казалось, он вдруг онемел.

На столе в красивой оправе из рубиновых камней стояли атомные часы. Фрэнк не без удовольствия рассматривал клеймо своей фирмы. Все-таки по его часам отмеривается время жизни Уолтера и всей планеты.

Сенатор зашевелился, приподнял отяжелевшие веки. Глаза смотрели спокойно, сосредоточенно.

— Не стоит волноваться, старина, — сказал он тихо. — Мы найдем способ обогнать русских.

— Я не совсем понимаю.

— Через три месяца пошлем ракету.

— Подождите, сэр. Насколько мне известно, наши ракеты еще далеки от совершенства.

— Да, — подтвердил сенатор, — вы правильно информированы. Они могут достичь Луны и только. На обратный путь нам не удается обеспечить их топливом.

— Что же вы думаете предпринять? — Уэст с любопытством уставился на сенатора.

— В каждой игре выигрывает тот, кто рискует. Проигрывать нам нельзя. Мы, — проговорил он твердо и решительно, — объявим набор добровольцев на первый космический рейс. Наши парни доставят на Луну флаг Штатов, передадут оттуда первое радиоизвещение для всего земного шара.

Фрэнк Уэст удовлетворенно потер руки.

— Честное слово, вы умеете, сэр, ловить судьбу за хвост, — сказал он с усмешкой. — И просто, и дешево...

— Вы же имеете дело не с кем-нибудь, а с сенатором Уолтером. Запомните это, — медленно проговорил хозяин. — Мы в скором времени заставим платить доллары всех, кто будет пользоваться даже светом Луны... Хе-хе-хе! — Лицо сенатора сияло добродушием. Размашистым жестом он показал на карту спутника Земли, что висела на стене возле дивана, и добавил: — Завтра объявим набор первых жителей Луны.

— Сэр, не жителей, а смертников, — поправил своего коллегу Уэст.

Уолтер усмехнулся.

— Уэст, зачем такой цинизм? Их жизнь окупится бессмертием...

Фрэнк Уэст возвратился домой поздно вечером. Он был доволен визитом к сенатору.

Наташа проснулась рано. За окнами еще стояла густая, непроглядная тьма. Только далеко-далеко за горизонтом едва заметно трепетал рассвет.

Откинув занавеску, Наташа долго всматривалась в темноту. Мигали, переливались, как изумруды, звезды. Круто вниз, к краю неба, сбегала дорожка Млечного пути.

За окнами рождался новый день...

Новый день рождается, как известно, каждый раз по-новому. Он не только поднимает на небосвод солнце он катит к берегу жизни, как волны, новые свершения, заботы, обязанности; он зовет человека к подвигу, труду, любви, к борьбе.

Вчера сходили с конвейеров автомашины, тракторы, комбайны. Люди удовлетворенно думали: как прекрасно видеть деяния своих рук! Они гордились своим трудом, они наслаждались, наблюдая рождение нового.

Но вот родился очередной день, и то, что было вчера прекрасно и ново, стадо уже прошлым, пережитым, обыденным. Новый день требует новых мыслей, новых дерзаний и свершений, он встает над миром, раздвигая тучи, прокладывая нелегкую дорогу в ту сияющую, как рассвет, даль, которую мы называем — будущее.

Каким бы вчерашний день ни был удачным, чудесным и красивым, люди с нетерпением, с чувством радостного ожидания и волнения встречают новый, наступающий день.

Многого ожидала от этого дня Наташа. Новый день был желанным и обнадеживающим не только потому, что она стремилась как можно быстрее сесть за пульт радиолокатора. Наташа нетерпеливо ждала встречи с друзьями. И только где-то там, в глубине души, не улеглась вчерашняя обида.

Наташа вошла в троллейбус, села и задумчиво начала рассматривать город через разрисованное морозом стекло.

Десять минут езды — и вот он, радиолокационный центр. Возле табельной доски она остановилась и удивленно пожала плечами. Ее номерок был снят. Девушка растерянно осмотрелась по сторонам.

В конце коридора послышались шаги.

— Товарищ Гомон, познакомьтесь с приказом, — подойдя к Наташе, сказал дежурный по участку и протянул бумажку.

Девушка опешила, лицо ее передернула судорога. Чтобы сдержать себя, не выдать боли, она вдруг сжала кулаки. Это помогло. Она стояла нерешительная, но не подавленная.

— Наташка! — вдруг услышала девушка знакомый голос. — Пойдем к Федорову. Там у него секретарь партбюро...

Наташа обернулась и с благодарностью глянула в лицо Юзику. Парень чувствовал себя неловко. Видимо, и для него приказ начальника был не меньшей неожиданностью, чем для нее.

— Никуда я не пойду, — упрямо ответила девушка. — Мне все понятно.

Юзик схватил ее за руку.

— Ты комсомолка... Мы постоим за тебя. Пиши заявление.

Наташа едва сдерживала слезы.

— Я не хочу с ним разговаривать, видеть его не хочу... — сказала она задрожавшим голосом и, швырнув под ноги приказ, повернулась и пошла к двери.

Понять горе человека, боль, обиду дано не каждому смертному. Одни люди бывают настолько равнодушными к чужим тревогам и неудачам, что даже удивление берет. Что им эти тревоги? Они спокойны за себя, за свою судьбу и должность. Это — самое главное для них в жизни.

Есть и другого сорта люди. Они, казалось бы, и дают советы, стараются успокоить попавшего в беду, возмущаются несправедливостью, ищут правды... Однако, если нужно человеку помочь не словами, а делом, они вдруг потихоньку отходят в сторону, затихают: мол, моя хата с краю... Чем они лучше тех равнодушных?

Искренность — та же смелость. Искренность заставляет человека быть чутким, внимательным, справедливым. Искренность, если говорить откровенно, делает людей красивыми, чистыми,, роднит их между собой. Люди такой души всегда готовы стать тебе другом, товарищем, братом, смело идут на помощь, на выручку, в бой.

Таким вот был Юзик с радиолокационного центра. Он никогда не давал в обиду товарища. И теперь парень готов был подставить свое плечо. Но этот Федоров, скажи, так подтасовал карты! Да, именно подтасовал. Ведь Юзик в душе не верил, что девушка виновата...

Пригладив взлохмаченные волосы, он посмотрел вслед Наташе, исчезнувшей за стеклянной дверью, и медленно побрел по коридору.

У кабинета начальника невольно остановился. Парень как будто что-то решал, что-то обдумывал. Вдруг распахнулась дверь и он едва не столкнулся с Федоровым. Начальник был чем-то раздражен и вылетел из кабинета как угорелый.

— Вас можно на минутку? — остановил его Юзик, загораживая дорогу. И сразу же пошел, как говорится, в атаку: — Комсомольцы операторской просят расследовать дело Наташи Гомон. — Потом, глядя прямо в глаза Федорову, решительно заявил: — Мне кажется, так нельзя поступать с человеком. Это, если хотите знать, самоуправство...

В дверях показался секретарь партбюро.

Юзик ждал ответа.

Федоров скривил губы в презрительной усмешке.

— Оставь свои слова, парень, на другой раз, — сказал он. — Они теперь ни к чему...

— Как это ни к чему? — возмущенно воскликнул Юзик.

Федоров пробубнил что-то невнятное под нос и зашагал в операторскую. Юзик проводил начальника недоуменным взглядом.

— Выслушать не захотел? — весело улыбаясь, спросил секретарь партбюро. — Вижу. А ты не горюй, Юзик. Наташа Гомон будет наша, — шутливо заключил он.

— О чем вы говорите? Он согласен с вами? Да? — сверкнув глазами, обрадованно спросил парень.

— Его нелегко убедить, Юзик. Ты знаешь, — задумчиво протянул секретарь и закурил. — Конечно, всякому ясно: Наташа не виновата...

— Совсем?

— Да, — ответил секретарь партбюро. — Иностранные шары летят теперь не простые. Они, видишь ли, поглощают ультракороткие волны. Вот на экранах локаторов их и не видно.

— Ишь ты! Ловко придумали, негодяи, — посуровев, возмутился Юзик.

Они постояли немного, поговорили. Хотя условия работы на радиолокационном центре теперь усложнялись, им было приятно, что Наташе Гомон возвращено доброе имя.

— Что ни говорите, а это все-таки победа, — радовался Юзик.

— Конечно! — весело ответил секретарь. — И немалая: мы вернули в коллектив человека. А это не шуточки...

Будущее рисовалось ей каким-то расплывчатым, неопределенным. Почему так? Может, потому, что на глаза навертывались слезы, а в груди затаилась обида? Лежа на диванчике, Наташа вспомнила первые дни работы, волнующие радости, веселые вечера в клубе. Как все было хорошо! И вот встретился на ее пути Федоров...

Наташа закрыла глаза, стараясь отогнать от себя воспоминания. Зачем вспоминать? Прошлого не воротишь...

Вдруг в передней позвонили. Может, к ней? Нет, все подруги на работе.

Наташа даже вздрогнула от неожиданности, когда соседка сказала, что пришли к ней.

— Кто? — поправляя косу, тревожно спросила девушка.

В дверях появился Юзик. Остановившись на пороге, он смотрел на Наташу тем добрым взглядом, который был так понятен девушке. На устах его блуждала добродушная лучезарная улыбка.

— Я приехал за тобой, — сказал он, снимая шляпу, усыпанную снежинками. — Знаешь, у нашего Федорова большой кулак, да размах короткий, и, довольный шуткой, засмеялся.

— Я ничего не понимаю, — искренне удивилась девушка. — О чем ты говоришь, Юзик?

— Ты будешь работать. Приказ отменен! И знаешь почему? — Он подробно рассказал о новых заграничных шарах.

Наташа успокоилась. Она шагала по комнате из угла в угол, слушала Юзика, иногда прерывая его:

— Ну вот видишь... Оказывается, дело выглядит посложнее. А Федоров... Это такой человек! Эх, да что о нем толковать...

— Ну, так собирайся на смену, — напомнил Юзик, когда обо всем было переговорено. — Поедем вместе.

И он предупредительно снял с вешалки Наташину шубку.

Наташа благодарно кивнула ему и сунула руки в рукава.

— Я поеду с тобой, — покорно и тихо промолвила она, — но, видно, это в последний раз... Ведь я собралась...

— В Москву?

— Да. Это я твердо решила, — сказала Наташа. — Там меня ждут...

— «В Москву! В Москву!» — тосковали три сестры в пьесе Чехова, — пошутил Юзик.

Надо отдать справедливость, новый управляющий на ракетном заводе Билли Спайт, заменивший Чарли Пэтона, вел дела довольно умело. Главное, о чем он заботился, — чтобы непрерывно росли прибыли сенатора Уолтера и компании. Ракетопланы марки «Метеор», построенные заводом, курсировали на многих транспортных линиях, они рекламировались повсюду как последнее чудо техники. В ракетопланах были спальные салоны, буфеты, они по желанию пассажиров могли делать по нескольку витков вокруг Земли и были своего рода .небесными санаториями. В популярности ракетопланов Билли Спайт видел и свою заслугу. Но теперь дела завертелись еще лихорадочнее и Билли некогда было вздохнуть.

Как известно, после распродажи участков на Луне началась срочная постройка целой эскадры космических ракет. Уолтер спешил, он, как всегда, хотел делить пирог первым.

Не все в конструкции космической ракеты было доведено до конца: задерживалась разработка нового атомного двигателя. Но это не должно было помешать осуществлению задуманного проекта.

Космическая ракета — огромный корабль длиной до 200 метров — состоит из трех ступеней. Одна из них, по замыслу конструкторов, должна иметь воздушно-реактивный двигатель, вторая — прямоточный и лишь третья, которой предстояло доставить пассажиров в далекие космические пространства, -атомный. Проекты первых двух ступеней были разработаны точно. С них и начиналось это грандиозное по масштабам строительство.

Но Билли Спайту на сей раз труднее было реализовать планы своего босса. Дело в том, что на заводе компании дохнуло приближением бури. И этого надо было ожидать.

Рабочие и служащие все чаще требовали улучшения условий труда и сокращения непомерных штрафов и поборов. Билли Спайт приумножал доходы компании, всякими ухищрениями снижая оплату труда рабочих. В цехах все громче слышался ропот: рабочие не могли внести очередные взносы за квартиры и автомобили, купленные в рассрочку.

Все свои надежды Билли Спайт возлагал на членов Федерации труда, которые были фаворитами дирекции. Эти люди сдерживали рост недовольства на заводе, сеяли вражду между рабочими, выдавали зачинщиков стачек и забастовок.

Однако буря близилась. Стихийно возникали митинги. На трибуну, правда, пробирались и члены Федерации труда, но их освистывали.

И наконец прорвалось...

В тот день, придя на дневную смену, рабочие неторопливо занимали свои места. Многие стояли у станочных пролетов, спорили, другие, наоборот, были угрюмыми, настороженными. Станки не работали. По цехам плыл гул возмущенных голосов.

Билли Спайт переполошился: он никак не ожидал такого оборота дела. Пришлось срочно собрать доверенных людей и послать во все цехи. Им было приказано сорвать забастовку в самом ее начале. Но это только подлило масла в огонь.

Оказывается, уже действовал забастовочный комитет, были назначены делегаты для переговоров с Уолтером. Над огромной заводской территорией запели гудки. Забастовка началась!

Как раз в это время на плоскую крышу здания заводоуправления опустился воздушный автомобиль. Все догадались — «сам босс!»

Сенатор, выйдя из кабины, надвинул на вспотевший лоб шляпу и начал рассматривать заводский двор. То, что он увидел, казалось, нисколько его не встревожило. С миной всесильного человека сенатор подошел к лифту и опустился в центральную контору завода.

— Что здесь происходит? — властно спросил он Билли Спайта, принюхиваясь к знакомому запаху сигары «Вирджиния».

Спайт, тонкий, сухой, с козлиной бородкой, услужливо просеменил к хозяину и, взяв у него из рук шляпу и трость, положил на стол. Лицо управляющего было растерянным и беспомощным. Он погасил сигару и, разводя руками, тихо проговорил:

— Ничего не понимаю, сэр. Кажется, бастуют!

— Заткните им глотку! Слышите? «Кажется»... Я не позволю!

— Но как же... — Билли осекся.

— Где их делегаты? — резко Опросил сенатор. — Вызвать ко мне!

Когда Билли Спайт сказал, что сенатор Уолтер ждет делегатов забастовочного комитета, рабочие удивились. Это было невероятно — сам босс хотел говорить с бастовавшими.

— Пошли, ребята! — предложил председатель забастовочного комитета двум своим товарищам-делегатам.

Сенатор встретил их хотя и сдержанно, но не враждебно. Повернувшись в кресле, он спросил:

— Что вам нужно? Каковы ваши условия?

— Мы требуем увеличить заработную плату, ликвидировать штрафы, предоставлять всем рабочим трехнедельный отпуск за счет предприятия.

— Всё?

— Да, сэр. Это наши минимальные требования.

Сенатор поморщился, нахмурился. Какая беззастенчивая наглость! Эти красные... О, они знают, когда нанести удар из-за угла. Именно теперь, именно в разгар важнейших работ. Всякое промедление — это крушение детально продуманного плана.

Время, почему ты не подвластно человеку?! Если бы найти способ по своему усмотрению сокращать его или растягивать, даже останавливать, когда заблагорассудится... Он бы показал им, этим дьяволам в рабочих блузах! Они бы у него поплясали! Однако пока что приходится считаться со временем и... уступать. Дело не терпит промедления. Иначе потеряешь пальму первенства, рухнет мечта, взлелеянная тобой! Иначе — крах... Это не в правилах Уолтера. Он саркастически усмехнулся и негромко проговорил:

— А не кажется вам, мои мальчики, что у вас слишком дерзкие головы? Боюсь, вы можете потерять их. Ваши требования лишены всякой почвы. Каждому бог отвел определенное место на этой грешной земле. Тот, кто забывает...

Вперед вышел седовласый рабочий, с прокуренными усами, посмотрел прямо в глаза Уолтеру и веско, раздельно произнес:

— Мы полагали, сэр, что вы деловой человек. Выходит, ошибались. — Он повернулся к товарищам: — Пошли отсюда, ребята.

Сенатор встал и, опершись ладонями о спинку кресла, решительно и громко выкрикнул:

— Остановитесь! — Потом через силу выдавил хриплое: — Согласен... Я согласен... Вы правы, ребята, я человек деловой. Пускай рабочие развязывают свои кошельки: туда будут сыпаться доллары. Долларовый дождь, ребята! И так будет три месяца. Ровно три. Ни одним часом больше. Ступайте! — выкрикнул он снова, метнув из-под бровей суровый взгляд.

В кабинете остались двое — сенатор и Билли Спайт. Сенатор, заложив пальцы за борта жилетки, несколько раз привстал на носки и расправил сутулые плечи. Билли Спайт выжидательно следил за ним.

— Вы поняли меня, Билли? Нет! Жа-аль... Это — ход конем. Это маленькая жертва, к которой призвал меня бог. Я заткнул им глотки, этим дармоедам! И выиграл три месяца.

— Догадываюсь, сэр... — неуверенно проговорил Билли.

— Вы еще и тугодум, мистер Спайт. В три месяца мы закончим строительство космической ракеты «Анаконда». Мы должны обогнать русских и попасть на Луну первыми.

Билли Спайт старался сохранять спокойствие, хотя и сразу понял, что придется перестраивать всю работу на заводе: снова начнется спешка, тревожные дни.

— Вы что, испугались? — всматриваясь в лицо управляющего, спросил сенатор. — Не справитесь? Скажите откровенно. Я ведь...

— Этого никогда не было, сэр, — угодливо ответил Спайт. — Ваши слова наши дела!

Сенатор возбужденно зашагал по кабинету. Он говорил, говорил... Потом подошел к окну, круто повернулся.

— Включите телевизор. Проверьте, возвратились ли рабочие в цехи.

Управляющий с неожиданным для его лет проворством исполнил приказ хозяина. Щелчок — вспыхнул экран. Цех № 1, цех № 2...

— Рабочие успокоились, сэр, станки работают...

— Я хочу пройти по цехам, — вдруг сказал сенатор, останавливаясь посреди комнаты. — Проводите меня!

— Я к вашим услугам, сэр.

Эллипсовидная из пенопласта калитка автоматически открылась, и они вошли в цех. Над головой висела выгнутая между двумя высокими стенами стеклянная крыша, переплетенная паутиной металлических конструкций. В цехе было тяжело дышать. Работали станки-автоматы, гудели моторы. Посреди цеха шла длинная лента конвейера.

Сенатор постоял минуту, осматриваясь, затем взмахнул тростью и бодро зашагал вперед. Почти никто из рабочих не обращал на него внимания. Подбегали только мастера и вместе со Спайтом направлялись вслед за сенатором, готовые ответить на любой вопрос босса.

Обходя длинный ряд станков, сенатор то и дело останавливался. Постоит, опершись на трость, подумает о чем-то и идет дальше. Со стороны можно было подумать, что он любуется работой машин, которые сами вращали сверла, вырезывали канавки на деталях, переносили их на ленту транспортера. Сенатор был горд: он владел всеми этими умными механизмами. Но еще больше согревала его душу мысль о своей всесильной власти над людьми, которые обслуживают эту технику, Возле маленького столика стоял рослый юноша в коричневом комбинезоне. Он держал в руках какой-то валик и улыбался. Уолтер приказал Спайту подозвать рабочего.

Тот медленно подошел и с улыбкой сказал:

— Чем могу служить, сэр?

В глазах Уолтера запрыгали холодные искорки.

— Почему ты смеешься, дурак? — почти закричал он.

— Мне весело, вот я и улыбаюсь, — ответил рабочий. — Я уверен, что за это наш уважаемый Билли Спайт не оштрафует.

— Наглый щенок! — прошипел сенатор. — Ты забыл, что праздные шутки на предприятиях моей компании раз и навсегда запрещены? Мне тут нужны только руки и мускулы. Ступай прочь! — распорядился он в сердцах.

Юноша повернулся и, беззаботно насвистывая мотив «Крошка Дженни», зашагал к столику.

Билли Спайт растерянно заморгал безресничными веками: дьявол подсунул боссу этого бестолкового молокососа! Сегодня ему, Билли, весь день не везет. Ну ладно, парень этот еще наплачется!..

Уолтер стукнул тростью и, указав ею на станки, спросил:

— Мистер Спайт, вы ничего не замечаете?

— Это автоматическая линия, сэр, — услужливо ответил управляющий.

Сенатор повертел головой.

— Вы — слепец, Билли, вы ничего не видите дальше своего носа, — недовольно пробурчал он. — Ваши рабочие работают и улыбаются. А почему? Сенатор обвел взглядом весь цех. — Смотрите: стены розовые, станины станков — красные. Любо посмотреть, а? Не хватает только красного флага! Неужели вы не понимаете, что красный цвет вызывает коммунистические настроения и неповиновение? Вы ограниченный человек, Спайт. Из-за вас я теряю доллары...

Управляющий склонил голову:

— Виноват, сэр...

— Рабочих нужно приучать не к улыбкам и шуткам, — поучал сенатор. — Тогда у них никогда не возникнут мысли о забастовках. Советую вам сегодня же перекрасить стены цехов в черный цвет, станки и машины — в зеленый. Слышите? Вы сами завтра скажете, насколько я практичный и прозорливый человек.

Билли Спайт почтительно заглянул в глаза хозяину.

— Все будет сделано, сэр!

— Вот это разговор, — приходя в равновесие, ответил Уолтер. — Что ж, на сегодня хватит.

Скоростной экспресс мчался легко и быстро: его вел атомный локомотив. Хромированный, яркий, с округлым корпусом, он напоминал скорее всего ракету.

Вслед за локомотивом, радуя взор широкими овальными окнами и блеском лакированных крыш, катились вагоны. Они были двухэтажными, но казались не очень высокими. Широкая — более четырех метров — колея позволяла конструкторам удобно распланировать всю площадь вагонов.

Купе нижнего этажа оборудованы, как судовые каюты-люкс, — со столиками, диванами и гардеробами для одежды. Пассажир может принять ванну, хорошо отдохнуть.

На втором этаже размещены комфортабельные салоны, кинозал, ресторан.

Наташа ехала в купе одна. Прошло уже больше часа, как она выехала из Минска, но путешествие ей не только не надоело, а, наоборот, становилось все интересней и даже очаровывало.

За окном кружились, уплывая назад, неповторимые белорусские ландшафты. Экспресс то вдруг стремительно пролетал по узким коридорам темных боров, то властно вздымался на зеленовато-рыжие пригорки, то грохотал между тяжелых ферм мостов и вырывался на луговой простор. ..

Хотя в купе веяло покоем, уютом, тишиной, в душе, возникало ощущение стремительного полета. Можно было включить телевизор и посмотреть передачу из любого города этих краев, но иное привлекало Наташу. Она стояла возле окна и никак не могла оторвать взгляда от весеннего раздолья. Поля уже почти очистились от обильных в ту зиму снегов. Возле самого железнодорожного полотна вилась проселочная дорога. На ней то там, то здесь вспыхивали серебристые зеркала полноводных луж, в которые смотрелись белые, вымытые первыми дождями облака.

Весна... Пробуждалась природа, дышало теплом небо. Для Наташи эта весна была по-особому прекрасной: девушка ехала навстречу своему будущему.

Ничто так не волнует человека, как предчувствие перемены в жизни. Возникают новые и новые мысли, планы, предположения. Человека всегда манит что-то новое, неизведанное. Он стремится в грядущее время всеми силами души. Но не всегда прекрасные мысли сбываются. Жизнь идет извилистыми тропами и требует от людей не одних только мечтаний, а поступков, действий, борьбы.

Под вечер у самого горизонта возникли окутанные тучками очертания высотных зданий. Приближалась Москва.

Перестук колес на стрелках. Разветвление десятков рельсовых путей — и экспресс остановился. Наташа первой выбежала на платформу вокзала. Теплый весенний ветер мягко ударил в лицо, распахнул полы пальто. Весна и Москва было от чего закружиться голове. Ведь Наташа так ждала этой встречи...

Людской поток вынес ее к метро. Москвичи — народ торопливый, и Наташа вдруг тоже заспешила. Взбежав на дорожку эскалатора, вдруг вспомнила, что совсем близко, на Арбате, живет ее подруга Зина Кужель. «Заеду посмотрю», — решила Наташа.

Когда она подходила к легкому зданию, облицованному плитами уральского Лабрадора, солнце уже садилось. Камень горел багрянцем. Наташа поднялась на лифте на двадцатый этаж и здесь лицом к лицу встретилась с подругой.

— Зина!

— Наташка! — воскликнула та, не веря своим глазам. — Ты ли это?

Они поцеловались, и Зина отступила на несколько шагов, чтобы лучше рассмотреть подругу.

— Вот какая ты стала! Повзрослела, стала красивее и даже, кажется, вытянулась.

Наташа отмахнулась.

— Это каблуки. Уже не расту. Растут только годы — и впрямь взрослеем... Веди показывай, где живешь. И лучше о себе расскажи. Может, есть причина поздравить? — хитровато намекнула Наташа.

— Ой, не говори, Наташка. Рано вроде бы замуж. А? И страшно. А вдруг ошибешься... В век электронных машин, знаешь, нельзя ошибаться... Вот мое жилище, — сказала Зина, пропуская вперед подружку. — Скромно, но одной хорошо.

В комнате было уютно и пахло мягкими духами. Здесь, возле небольшого стола стояли два стула, над аккуратной чистенькой кроватью висело круглое зеркало, в углу — диванчик с двумя вышитыми подушками.

— В самом деле хорошо. Удобно, тихо, уютно, — искренне призналась Наташа. — В Минске у меня тоже была комната. А вот уюта недоставало...

Черные ниточки Зининых бровей взметнулись, выражая удивление. Она подошла к подруге, взяла за руку, спросила:

— Ты говоришь о Минске... в прошлом времени: «была»?

— Да, я в Минск больше не вернусь. Так уж получилось... Хочешь, расскажу кое-что?

— Подожди, я поставлю кофе, — прервала ее подруга, — Ты с дороги, проголодалась поди. За столом и расскажешь.

Наташа осталась в комнате одна. Сначала она рассматривала вышитые цветы на подушках, потом подошла к столу, заметив на нем портрет подруги. Зина на фотографии, прищурив глаза, лукаво улыбалась. Ничего не скажешь, красивая! Наташа невольно протянула руку к портрету, и вдруг из-под рамки выпал конверт. Она было хотела положить его на место, но одного взгляда хватило ей, чтобы прочитать в нижнем углу конверта два слова: «Виктор Машук...»

Наташу будто кто-то ударил по щекам. Виктор пишет письма Зине?! Задрожали руки. Лицо вспыхнуло огнем.

В коридоре послышались шаги. Наташа поставила на место рамку с портретом, провела ладонью по лицу. Удастся ли ей скрыть свое волнение?

Зина, мурлыкая новый мотивчик, вошла в комнату, ловко накрыла стол, достала из небольшого шкафчика чашки с блюдечками.

— Ну, вот и готово!

Наташе все здесь уже казалось чужим. Хотелось поскорее выбежать на свежий воздух, на улицу. Но так ли все это, как она думает? Может, Виктор написал Зине деловое письмо. Может, оно первое и последнее. Конечно, так оно и есть — он ведь признавался в глубокой и искренней любви к ней, Наташе! Эта мысль немного успокоила ее. Она вздохнула и спросила:

— Тебе Виктор часто пишет?

— Часто, — улыбнулась подруга. — У меня писем целая пачка накопилась. После того, как вы поссорились, он пишет только мне и, когда бывает в Москве, заходит.

— Поссорились? — удивилась Наташа и тут же спохватилась — она же выдавала себя! Чтобы успокоить подружку, она печально добавила: Получилось очень несуразно, из-за пустяка... — Потом, минуту помолчав, резко повернулась к Зине. — Покажи, пожалуйста, хоть одно письмо. Ты можешь это сделать?

Зина встряхнула черными волосами.

— А почему же нет? Могу. Пишет он красиво, от сердца...

Зина открыла чемоданчик, достала несколько разноцветных конвертов. С нарочитой гордостью в звонком голосе прочитала:

«Я полюбил тебя с первого взгляда. Я тогда уже понял: нелегко мне будет завоевать тебя. Так оно и получилось. Ты была жестокой, недоступной. Но это меня еще больше разжигало. Бурная юношеская влюбленность сменилась настоящей любовью. Я не жил, а мучился. Ты упрекала меня Наташей. Что ты, голубка! Разве можно сравнить ее с тобой. Она — обыкновенная, как и все. В ней нет ничего особенного. Я не любил ее, а только был благодарен ей за спасение...»

— Довольно! — глухо проговорила Наташа и выхватила из рук подружки письмо, исписанное ровными, аккуратно выведенными строчками. — Это ложь! Мне стыдно слушать! Если хочешь знать — мы никогда с ним не ссорились, он мне до последнего времени писал такие же письма. Пойми, Зина, так поступают... — Наташа хотела сказать «нечестные», но произнесла иное: — так поступают не совсем честные люди..

Зина отшатнулась, опустилась на кровать.

— Я тебе не верю, — с трудом проговорила она. — Покажи письма!

— У меня их не меньше, чем у тебя, Зина, — как будто жалуясь, сказала Наташа. — И тебе и мне он лгал. — Она открыла свою сумку, достала перевязанную красной лентой пачку аккуратно сложенных писем. — На, полюбуйся!..

Зина лихорадочно развернула первый попавшийся листок. Да, это была правда! Зачем он все это делал? Зачем давал клятвы и обещания? Ему хотелось насмеяться над девичьей гордостью...

— Негодяй! — сказала она тихо и отвернулась от окна.

Наступили сумерки. Небо посинело. Сюда, на двадцатый этаж, едва долетал шум автомашин и троллейбусов с улицы. Там, внизу, жил своей привычной веселой жизнью многолюдный Арбат — любимец москвичей. Зина смотрела на выступ дома, что стоял на другой стороне улицы, на каменные изваяния каких-то фигур, с давних пор застывшие возле портика. В молчании прошло несколько томительных минут.

— Тебе тяжело? — вдруг спросила Наташа, обнимая подругу за плечи. — Мне тоже. Не будем думать об этом. Вон и кофе остывает...

А себе она твердила одно: «Успокойся, Натка, возьми себя в руки. Натка, не распускай нюни...»

— Знаешь, давай-ка выпьем, Наташа, не кофе, а «Мукузани», — вдруг сказала Зина и, принужденно улыбаясь, добавила: — Есть такое грузинское вино «Мукузани».

— Я твоя гостья. Что поставишь на стол, то и хорошо.

Как все необычно в жизни: случится у тебя горе тоскуешь, терзаешься, не находишь места. Все, кажется, кончено. Но стоит пойти к друзьям, открыть перед ними дyшy рассказать о невыразимой боли, как сразу же становится легче, будто друзья берут на свои плечи часть тяжелой ноши.

Что-то подобное происходило и с Наташей.

Девушки сидели за столом, сначала молчаливые, задумчивые, не находя для продолжения беседы ни слов, ни чувств. Потом что-то сказала Зина, Наташа ей поддакнула — и вновь слово за слово потекла задушевная беседа.

Незаметно, исподволь они вернулись к наболевшей теме и сошлись на том, что письма Виктора нужно уничтожить, сжечь.

Так и сделали. Не долго думая, Зина зажгла газовую плитку, и через минуту, будто совершая какой-то таинственный обряд, они держали над синим трепещущим пламенем аккуратно исписанные листки. Пламя, гудя, бежало вверх по бумаге — и мгновенно таяли, исчезая, коварные строки...

Поль Арноль, прогуливаясь по Пятой авеню, заходил в магазины и пристально высматривал среди многочисленных сувениров какую-нибудь оригинальную безделушку. Он хотел сделать подарок. Кому? Конечно, Элси! Поль подолгу маячил у роскошных витрин, бравурно напевая какую-то песенку. Но пока ничего подходящего не попадалось. Диадемы, сверкающие изумрудами, золотые, тонкой работы браслеты, традиционные сережки — все это старо, банально.

Поль вышел из магазина и медленно зашагал вдоль улицы, раздумывая, куда бы еще заглянуть. В это время, скрипя тормозами, перед самым его носом остановился коричневый лимузин. Раскрылась дверца, и элегантный мужчина с круглым лицом и усиками, кивнув Полю, как давнишнему приятелю, протянул визитную карточку. Поль не успел ничего толком сообразить, как машина, с места набрав скорость, исчезла, точно ракета.

«Что за чертовщина!» — хотел воскликнуть Поль. Но, посмотрев на карточку, он увидел броскую надпись: «Мы — Сегодня, Завтра, Навсегда!»

«Боже, это ведь девиз Черного Легиона!»

Поль едва не пустился в пляс от радости. Ему хорошо был известен смысл этого таинственного послания. Еще бы, он так давно его ждал! И вдруг он вспомнил: сегодня назначено свидание с Элси! Что делать? Она будет ждать, волноваться. Ну и пусть! В этом случае любовь не должна приниматься в расчет.

Как только стемнело, Поль на собственной машине выехал за город. На окраине парка, в тени платанов, стоял трехэтажный каменный дом. Он снизу доверху был оплетен диким виноградом, от него веяло какой-то таинственностью, суровостью.

Поль остановил машину и вышел.

Вокруг царила тишина. Над зданием крикливо и ярко вспыхивали неоновые огни. «Святой Дракон» эмблема Черного Легиона, которой поклонялись все его рыцари, — яркими вспышками освещал прилегающие аллеи. Поль постоял несколько минут, присматриваясь к игре света и тьмы, затем бодро зашагал к парадному подъезду.

Дверь широко распахнулась, и он вошел в просторный зал. Тут царил полумрак. Посреди зала, как над могилой, возвышался стеклянный светящийся крест. Человека, впервые входящего сюда, охватывала ледяная жуть. Но Поль не трус, чтобы замедлять шаг и чего-либо бояться. Он направился прямо к кресту, вокруг которого сидело человек тридцать странно одетых людей. Все как один — в белых островерхих капюшонах и в длинных, наброшенных на плечи мантиях. Застывшие, окаменелые лица, острые, пронизывающие насквозь взгляды. И странно — ни единого шороха, ни единого движения в этом похожем на склеп зале. Казалось, здесь сидели какие-то призраки, вызванные заклинанием всемогущего мага.

Но эти призраки дышали тем же воздухом, что и люди, ходили по земле, пили и ели, сплетничали, кощунствовали, любили. Они вели тщательно замаскированную, мало понятную для других жизнь. Многие из них занимали ответственные государственные посты, держали в руках бразды правления полиции, судов, вершили судьбы сотен и тысяч людей.

Поль Арноль узнал среди легионеров Горного Барса, который в отличие от других лидеров легиона был облачен в красную, сверкающую золотыми блестками мантию. Поль высоко поднял голову и, сделав рукой приветственный знак, остановился. Зал с черными людьми таинственно молчал.

— Брат, скажи, зачем ты сюда пришел? — неожиданно спросил один из призраков, сидевших возле самого креста.

— За венцом славы, братья! — выкрикнул Поль и с радостью почувствовал, что его нисколько не испугала эта необычная толпа людей.

— Был ли ты всегда верен Богу, Штатам, Легиону? — послышался после продолжительного молчания новый вопрос.

— Да, был! Свидетели тому Небо и моя совесть!

— Брат, подойди к кресту, — сказал Горный Барс шамкающим ртом, в котором блеснули золотые зубы.

Легионеры сидели один возле другого, образуя правильный круг. После команды Горного Барса их строй немедленно разомкнулся, и Поль Арноль шагнул в середину круга.

Сердце Поля затрепетало. Вот она, торжественная минута! На полу что-то прошуршало. Поль заметил, как кто-то проворно разостлал перед его ногами огромную шкуру тигра. Он сразу же все сообразил и послушно упал на колени. Светлые и рыжие тигровые полосы заплясали в глазах...

Ну конечно, все происходит так, как он и предполагал. Как важно для него, Поля, в эти последние минуты не сорваться на каком-нибудь пустяке, не оконфузиться.

Красный свет от креста лился прямо в лицо. Поль прикрыл глаза, и ему вдруг почудилось, что вокруг течет кровь. Нет, он не испугался этого. Нисколько! Он хорошо знал, что кровь при известных обстоятельствах сулит богатство и славу. О, в этом деле он не наивный мальчик!

Поль обвел заискивающе-почтительным взглядом рыцарей Легиона. Они были неподвижны, как статуи. Они ждали. На скамье возле каждого лежали направленные в центр круга пистолеты.

— Брат Арноль, — сказал Горный Барс, — мы, рыцари Великого Легиона, видим в твоем лице верного и искреннего друга. У тебя крепкое слово, верный глаз, закаленное сердце. Ты достоин своих великих предков, Скажи, мы правильно думаем о тебе?

— Правильно! — сразу же ответил Поль. — Я буду таким...

— Все присутствующие здесь братья — воины за правду и справедливость. Ты разделяешь эти великие человеческие идеалы?

— Да! — торжественно и высокопарно произнес Поль.

— Коль так, ты должен знать наши задачи. Слушай и запоминай! Мы, рыцари Черного Легиона, взяли на себя великую миссию провести грешную Землю через чистилище атомного огня и пепла. Негры, евреи и красная нечисть должны исчезнуть. Штаты и вся Земля — для белых! Это наш священный завет, и мы ведем борьбу ради него. Скажи, брат, ты веришь в правоту и грядущее торжество нашего дела?

— Верю, братья!

Горный Барс встал со своего кресла. Он сбросил с плеч мантию, и все увидели на его груди огромный золотой крест. В скупом красном свете он засверкал ярко и зловеще.

Горячим, устремленным вверх взглядом Поль смотрел на властелина Легиона. Движения Горного Барса были неторопливы, полны величественного покоя. Он снял крест и, окропив голову Поля какой-то водой, осенил его заветным знамением.

Поль покорно склонил долу очи и замер. Вот он сейчас пройдет через Великое Признание — и ему откроется новый, удивительный мир.

Закончив таинственный обряд, Горный Барс что-то пошептал вполголоса, затем требовательно прокаркал:

— Брат наш, чтобы не искусил тебя дьявол, испей собственной крови. И достань ее без ножа!

Поль сначала не понял приказа Великого властелина и растерянно оглянулся. В высоком полусумрачном зале стояла напряженная тишина. Сквозь прорези белых капюшонов с немым любопытством смотрели на него глаза черных неподвижных фигур.

И в тот же момент Поль как бы пробудился. Он понял, что должен сейчас сделать ответственный, самый важный шаг в своей жизни. Мгновенно созрел ясный и точный план. Одним ловким и точным движением он закатал рукав нейлоновой рубахи и, нацелившись, как шакал, на локтевой сгиб, где, явственно синея, пульсировала вена, хватанул ее зубами. В лицо ударила струёй кровь. Поль инстинктивно отдернул назад голову и закрыл глаза. Но тут же, боясь показаться малодушным, припал губами к ране.

По залу пролетел одобрительный гул. Через минуту в круг черных балахонов вбежал юркий человек. Он остановился возле Поля, схватил его руку и начал старательно перевязывать.

Поль, тряхнув головой, оглянулся на Горного Барса. Властелин Легиона снова встал со своего кресла и замахал перед лицом Поля золотым крестом.

— Встань, рыцарь Легиона! — воскликнул он с радостным воодушевлением. — Будь всегда готов бороться за Штаты, за господство белых, за Черный Легион!

В зале зашумели. Черные люди-уроды в одном стремительном порыве протянули к Полю Арнолю руки, которые в красном свете зажженного креста казались обагренными кровью.

— Поздравляем тебя, брат! Поздравляем! — кричали они наперебой. — Ты теперь наш — кровью и телом.

Черный круг балахонов разомкнулся, и тот же юркий человечек сунул в руки Полю небольшой сверток.

Поль развернул его и обрадованно улыбнулся: перед ним лежало одеяние рыцаря Черного Легиона. Суетясь и путаясь в длинных полах, он накинул на плечи легкую прорезиненную мантию. Затем натянул на голову капюшон и смешался с толпой своих новых братьев.

И вдруг над островерхими капюшонами поднялся крест Горного Барса.

— Братья, подождите! — крикнул он строго, загораживая путь к выходу. — Подождите, — повторил лидер Легиона черных призраков. — Еще не все сделано. Мы приняли в свои ряды нового рыцаря. Брат, — обратился он к Полю, — знаешь ли ты хоть одного из наших врагов?

Нет, Поль не вздрогнул, не растерялся от неожиданного вопроса. Если говорить правду, он его ждал, внутренне приготовился к ответу.

— Братья! Славные Рыцари! — подняв руку, заговорил он взволнованно. — Я знаю много врагов! Мои враги — наши враги. Сегодня, как мне стало известно, в дансинге «Капитель» собираются черномазые слушать своего певца Томсона. Цель их сборища очевидна — они готовят предательский заговор против Америки.

Горный Барс, приподняв огромную голову, спрятанную под островерхим капюшоном, обвел легионеров долгим испытующим взглядом.

— Кто хочет быть героем, прославить вовеки свое имя? — спросил он. — Братья мои, обращаюсь к вам!

Вверх поднялись крепко сжатые кулаки. Грозно сверкнули вороненой сталью пистолеты. Со всех сторон послышались возгласы:

— Смерть черным свиньям! Смерть!

Среди диких злобствующих голосов нетрудно было отличить пронзительно-ликующий тенор Поля. Как же, он был на высоте счастья! Прием его в когорту невидимой империи прошел как нельзя более благополучно.

Неоновый крест медленно и неслышно поднялся над черной озверелой толпой и поплыл к выходу. Все понимали — церемониал окончен. Неуклюжие фигуры двигались плотной угрожающей стеной.

Черные призраки шли уничтожать жизнь.

Массивная, осиянная блеском никеля центрифуга лихорадочно вращалась. Не было слышно ни шороха, ни малейшего гула. В сторонке, за двумя столиками, покрытыми обыкновенной клеенкой, восседали три человека в белых халатах. Прошло несколько минут. Вот высокий мужчина, подняв руку, посмотрел на часы и взмахнул флажком. Центрифуга остановилась. В одной из ее стенок распахнулся широкий люк, и на бетонную площадку вышли два молодых парня.

Лица у них были потные, усталые. К парням подбежали врачи, стали осматривать приборы, прикрепленные к их рукам и груди.

— Голова не болит?

— Тошноты нет?

— Равновесия не потеряли? — сыпались вопросы врачей.

Парни глядели друг на друга, весело улыбаясь. Первого, с рыжим чубом, узнать легко. Это — Виктор Машук. И второй парень — белобрысый, с медленными и уверенными движениями, — наш старый знакомый. Это Олег Дрозд, который, еще будучи пионером, летал на космическом корабле. На нем — легкая куртка с небольшими лацканами, зеленый шлея. Лицо задумчивое, веснушчатое, глаза смотрят остро, с любопытством...

Они давно знакомы. Олег первый узнал в товарище Витьку Водяного, с которым они так необычно встретились во время путешествия по озерам Белоруссии.

Только что им пришлось выдержать большую перегрузку, давление крови увеличилось, пульс стал чаще, но оба чувствовали себя хорошо.

Такой тренировкой они занимаются третью неделю, и уже заметно, что их организмы в новых, необычных условиях все меньше и меньше устают. Парни радовались. Как же! Они кандидаты в экипаж первой космической ракеты, которая должна достигнуть Луны.

— Смотри, — показал Олег Дрозд на шкалу специального прибора, висевшего у него на груди, — сегодня я весил 295 килограммов. И знаешь — ничего. Только с глазами не мог справиться — закрылись веки и, хоть ты плачь, не мог раскрыть...

Виктор Машук пригладил рукой волосы и, посматривая на высокого мужчину в халате, сказал:

— Я не чувствую усталости, но почему-то очень захотелось спать.

— Все понятно, — сразу же ответил тот. — У вас, молодой человек, частит сердце. Вы перед тренировкой не отдыхали. Да?

— Возможно.

— Смотрите, чтобы больше этого не было. Приказываю вам сейчас же покинуть тренировочную станцию и ехать в санаторий. Завтра повторная тренировка. Понятно? А у вас, — повернулся доктор к Олегу, — пока все в порядке. Держитесь! Вы будете первым кандидатом в штурманы корабля.

Парни распрощались и пошли в павильон переодеваться. Вышли оттуда в летной форме и направились к автостраде. Неподалеку, на бетонной площадке, стояла каплеподобная, с хвостовым оперением машина. Длинный кузов, из легкой и прочной пластмассы отливал синевой. Но где же в машине дверца? Как ее найти и открыть. Виктор Машук нажимает кнопку — и дверца, почти незаметная на гладкой обтекаемой поверхности кузова, услужливо распахивается. Просто, удобно и хорошо!

Олег сел за руль, Виктор, как обычно, устроился рядом с ним. Выехав на магистраль, Олег включил автомат управления. Так надежнее и удобнее: ведь машина мчится со скоростью более 200 километров в час!

Рокота мотора не слышно. Под бетон дороги уложены электрические кабели. Токи высокой частоты образуют переменное магнитное поле, которое и возбуждает ток в двигателе.

Приятно ехать в такой стремительной наземной ракете. С непривычным металлическим шелестом свистит ветер. Шипят, будто сердясь, резиновые шины. А посмотри по сторонам — и не различишь деревьев и кустов: они слились воедино, образовав бегущую светло-зеленую полосу, которая делается вдруг то ярче, шире, то, наоборот, становится узкой, прерывистой.

Олег включил телевизор. Прямо перед Виктором засветилось окошечко экрана. Выступала молодая певица — мелодичный, высокий голос.

Виктор закрыл от удовольствия глаза, задумался. Голос певицы очень похож на Наташин. Где она теперь? Вчера Виктор узнал, что ее пригласили на работу в Галактику. Хорошо ли это? Мысли бегут и бегут, как бесконечная лента дороги за окном...

Кто-то легко коснулся его плеча. Конечно, это Олег. Виктор открыл глаза. С экрана в упор на него уставилась певица: я, мол, так стараюсь, а ты и не слушаешь...

Но не из-за певицы потревожил Олег друга.

— Виктор, взгляни, — показал он куда-то в сторону, — не наш ли это Иван Иванович?

Виктор повернулся и замер: над пшеничным полем парили, как птицы, двое мужчин.

— Конечно, это Денисов! — обрадовался Виктор.

— Передай, пожалуйста, ему привет, — попросил Олег.

Виктор наклонился к щитку, нажал на блестящую пуговку. Экран телевизора погас. Вместо него загорелся зеленый глазок рации.

— Иван Иванович, мы вас узнали, — проговорил в микрофон Виктор. — Куда торопитесь? Олег Дрозд шлет вам привет.

— Олег? — сразу же послышался из динамика мягкий густой голос. — Голубчик, где ты?

— Мы на шоссе, в машине, — ответил Олег.

— Приказываю сейчас же остановиться!

— Хорошо, Иван Иванович. Мы вас ждем.

Олег включил торможение. Машина замедлила ход, остановилась. Парни вышли из кабины. Невдалеке от дороги белела стволами небольшая березовая рощица. Ветра не было, но оттуда долетал таинственный шепот листвы. В ветвях деревьев распевали птицы.

Виктор и Олег перешли на другую сторону дороги. Вдали отчетливо вырисовывались две фигуры. Они приближались быстро и уверенно. Вот уже можно рассмотреть лица путешественников, прикрытые прозрачными колпаками. Иван Иванович Денисов радостно улыбается, приветливо машет рукой.

Наконец воздушные путешественники плавно спланировали и опустились на землю. Парни побежали им навстречу.

На Денисове и его спутнике были надеты алюминиевые ободы наподобие спасательных кругов. Ни крыльев, ни пропеллера! Подъемную силу создавал дисковый реактивный двигатель. Он не сложен по устройству, легок, удобен и в последнее время стал незаменимым для небольших загородных путешествий и прогулок.

Денисов отстегнул моторчик и в радостном порыве обнял Олега.

— Где ты пропадаешь? Покажись, покажись... Подрос ли хоть немного? заговорил он, разглядывая парня.

— Как не расти? Расту, Иван Иванович. Меня же небо притягивает...

Денисов повернулся к своему спутнику, весело кивнул ему:

— Видишь, Вилли, чем Земля наша хороша. Парнями! Знакомься, они тебе, я думаю, понадобятся...

Юноши догадались: перед ними стоял Вилли Рендол, конструктор космических ракет. Американец по происхождению, он нашел в Советском Союзе свою вторую родину. Здесь он имел все: и работу, и радость, и покой. Правда, больше года ему пришлось вести борьбу за семью, оставшуюся в Штатах. Но и это минуло... Теперь Нелли, как и прежде, встречает мужа после работы на пороге родного дома. Ей очень нравится Галактика — этот прекрасный, полный романтики городок. Дети Рендолов — Феми и Джони — уже выросли и учатся в институтах.

Вилли Рендол радостно улыбался. Он был высок ростом, широкоплеч; задумчивое, сухощавое лицо озаряли голубые, как весеннее небо, глаза. Простой спортивный костюм очень шел к его ладной, атлетической фигуре.

Денисов был немного ниже Рендола, но в его неторопливых движениях, в привычке широко, по-хозяйски ставить ноги тоже чувствовались сила и уверенность.

— Почему не звонил, Олег? — спросил Денисов, закуривая папиросу. — Может, неприятности какие?

— Все в порядке, Иван Иванович. Тренируемся, набираемся сил.

Лицо Виктора было хмуро и озабоченно, будто что-то беспокоило его. Денисов заметил это.

— А вы, молодой человек, что нос повесили?

Виктор посмотрел Денисову в глаза и, отважившись, сказал:

— Видимо, напрасно мы стараемся. В Штатах строится ракета для полета на Луну и обратно. Весь мир об этом трубит. А о нашей ничего не слышно.

Денисов и Рендол переглянулись. Потом Иван Иванович, прищурясь, ответил:

— Они испекли один жиденький блин и тот, как говорят, на решето выложили. А мы люди дела. Похвалимся тогда, когда сделаем. А что у нас строится ракета, и не такая, как там, а понадежнее, можете не сомневаться.

— Там, в Штатах, умеют звонить, — сдержанно заметил Вилли Рендол. -Только звон остается пустым звоном... Так, товарищи штурманы?

— Ваша правда, — весело ответил Олег. — Мы будем ждать и надеяться. А вы, Иван Иванович, — вдруг спросил парень ученого, — как очутились в наших краях?

Денисов добродушно улыбнулся.

— Мы с товарищем Рендолом совершаем прогулку. Тренируемся. Закаляем тело. Чтобы не подвел мотор, — он показал на сердце. — А как же! Нам тоже нужны силы.

Виктор и Олег удовлетворенно переглянулись. Им было приятно видеть Ивана Ивановича по-прежнему бодрым, полным сил и по-юношески неунывающим.

— А еще, если хотите знать, ребята, — добавил Денисов, — никак не могу наглядеться на нашу Землю. Летишь себе, как птица, — и нет у тебя никаких забот. Взору открываются небо с неповторимой чистотой всех его красок, реки, озера, бескрайние урожайные поля...

Олег оживился и хитровато спросил:

— Теперь, видимо, вы никогда не решитесь покинуть планету?

Иван Иванович захохотал и шутливо погрозил пальцем.

— Ох, Олег, вижу тебя насквозь, — сказал он. — Ты мне бросаешь вызов!

— А хоть бы и так!

— Так знай: я вечный путешественник! И не скоро согнусь под этим небом.

Иван Иванович и Вилли Рендол подошли к своим аппаратам. Парни помогли им одеть металлические ободы.

— Ну что ж, до встречи! — задорно сказал Олег, показывая рукой в небо.

Денисов кивнул головой. В тот же момент из моторчиков вырвались газы, и ученые медленно начали набирать высоту. Олег и Виктор проводили их долгим взглядом.

— Вот они какие, сыновья Земли... — сказал задумчиво Олег.

Парни сели в машину и снова помчались по красивой лесной дороге туда, куда звали их молодые сердца.

Вставать не хотелось. Болела голова, звенело в ушах. Перед глазами даже и тогда, когда он закрывал их, не исчезали видения вчерашней ночи. Славно ты поработал, Поль Арноль! Братья по Легиону видели, как ты первым растолкал негров, пробрался к сцене, сбил с ног певца Томсона, вцепился ему в горло.

Что было потом, трудно описать. Несмотря на сопротивление возмущенной толпы, он и остальные легионеры схватили Томсона и еще десять человек негров, прорвали кордон и вывезли их за город. А там долго-долго избивали резиновыми палками. Били все по очереди. Это было истязание. Поль помнит, что негры под его ударами исторгали мучительные стоны. В клочья рвалась одежда, из ран брызгала кровь. А он все бил, бил, бил...

На столе лежал ворох утренних газет. Поль взял верхнюю — «Уолл-стрит джорнэл». Так он и знал:— газета отвела целую полосу вчерашним событиям, описывая все в туманных выражениях. Пола самодовольно улыбнулся: на снимке среди черных фигур он распознал свою. Как хорошо, что было закрыто лицо. Кому не следует знать, тот никогда не узнает, что в погроме в дансинге «Капитель» отличился он, Поль Арноль.

Его усердие заметили: Поль нынче утром получил чек на две тысячи долларов. Кругленькая сумма! Он скажет сегодня Элси, что ее отец должен стать более благожелательным. Поль Арноль не позволит пренебрегать им. Даже сенатору, черт бы его побрал!

Поль пробежал глазами хронику. «Боб Снайдер играл на саксофоне 14 часов без передышки!» Каждый делает деньги как умеет. «Марго Файт снимается в новом кинобоевике — ее гонорар...» Вся газета пестрит цифрами: доллары, доллары...

Перевернув страницу, Поль уставился в крупный заголовок. Сенсация! Можно заработать пять — пять! миллионов долларов за несколько дней. «Первый полет на Луну, — прочитал он в волнении, — сделают бравые парни Штатов. В экипаж набираются только три человека. Полет намечен на июнь месяц. Требуются добровольцы. Нужны бесстрашные янки. В мире много счастливчиков, на этот раз их будет только три! Эта троица и прославит Штаты в веках. По возвращении героев ожидает вознаграждение — пять миллионов долларов!»

Поль отбросил газету и соскочил с кровати. Это непростительно! Он все проспал! Уже, видимо, записался миллион добровольцев...

Он подбежал к телефону. Волнуясь, набрал номер космодрома.

— Я — Поль Арноль, — закричал он в трубку. — Запишите меня добровольцем.

По его лицу пробежала тень возмущенного нетерпения. Да, предчувствия его не были напрасны: уже набрано более семи тысяч добровольцев и запись прекращена.

Уныло опустив голову, Поль возвратился в спальню. Медленно и неохотно начал одеваться. Поднял с пола газету, еще раз посмотрел на крупный заголовок сенсационного извещения.

Вдруг его осенила счастливая мысль — попросить у сенатора Уолтера разрешения на первый необычный полет. Это ничего, что записано более семи тысяч добровольцев. Сенатор может сделать все, что захочет...

О, это было бы превосходно! Он, Арноль, возвратится из путешествия, получит деньги, и тогда ни один сенатор не откажется от близкого родства. Пять миллионов для начала — такое не снилось в свое время даже Рокфеллеру и Моргану.

На окраине Галактики стоит пятиэтажное, прямоугольной формы здание с массивной колоннадой. С самого утра сюда по прямым асфальтированным дорожкам, омытым дождями, подъезжают автомашины, такси, автобусы.

Нынче Виктор Машук и Олег Дрозд прибыли первыми. Они были одеты в светлые летние костюмы. Виктор расхаживал вдоль парадного подъезда, часто останавливался, что-то обдумывая, Олег сидел у массивной железной ограды, под ветвистыми старыми липами, и просматривал свежий номер научного журнала. Их пригласили в Дом ученых. Интересно, неужели на обыкновенную лекцию?

Неожиданно у подъезда остановилась сигароподобная, сияющая никелем и стеклом автомашина. Из нее вышли Денисов и Рендол.

Парни поздоровались, Денисов дружелюбно взмахнул шляпой.

— Смотрите, не задерживайтесь! — сказал он, озорно сверкнув глазами. — А то все проморгаете.

— Иван Иванович, что сегодня за лекция? — едва поспевая за ученым, спросил Олег. — У кого ни спрашиваем, никто не знает.

— Как люди нашли Архимедов рычаг, — ответил не то в шутку, не то всерьез Денисов. — Правда, Вилли?

Рендол, улыбаясь, кивнул головой.

Олег и Виктор недоуменно переглянулись: что за иносказание? Спроста ли это?

По широким гранитным ступенькам ученые дошли в здание. В светлом просторном зале ряды кресел поднимаются амфитеатром. Зал полон людей. Как только собравшиеся заметили Денисова и Рендола, сдержанный гул пробежал по рядам.

Ученые направились к столу президиума, накрытому зеленым сукном. Постепенно глухой шум сменился тишиной. Рендол сел к столу, осматривая зал проницательным взглядом.

Денисов снял пенсне, протер стекла и подошел к трибуне. Он слышал, как кто-то назвал его имя. Все, видимо, догадывались, что он пришел к ним ученым, инженерам, летчикам, студентам, простым рабочим и служащим — с какой-то важной вестью.

— Друзья! — Иван Иванович облокотился на край трибуны и сразу же почувствовал себя просто и легко. — Мы все с вами немного мечтатели, немного поэты. Мы живем не только тем, что приносит нам каждый день наших будней, но и стремимся посмотреть дальше, в наше будущее.

А дела на Земле, скажу я вам, разворачиваются небывалые. Когда-то люди относили к области утопии, фантазии мечту о выходе человека за порог родной планеты, в глубины космоса. Но заветная мечта, как магнит, притягивала лучшие умы человечества, звала их вперед, к необычным открытиям и свершениям.

И как радостно сознавать, что именно наша страна явилась колыбелью этой светлой мечты. Вспомните Кибальчича, Цандера, Циолковского — трех русских ученых, энтузиастов и открывателей. Они, как прожектором, осветили путь дальнейших наших поисков, которые не замедлили дать самые удивительные результаты.

В 1957 году Советская страна впервые в истории цивилизованного мира запустила в космос первый искусственный спутник, или «Бэби-Луну», как называли ее американцы. А спустя три года на космическом корабле «Восток» облетел вокруг нашей планеты русский летчик Юрий Гагарин.

Великое свершилось! 12 апреля 1961 года вошло в историю как первый день эры космических путешествий, как маяк величайшей победы человеческого разума.

Затем трудами наших инженеров и рабочих были созданы прекраснейшие сооружения — космические станции, которые бороздят на разных орбитах заоблачные высоты.

Теперь во весь рост встала новая ответственная и величественная задача — шагнуть дальше в космос, побывать на Луне, достигнуть Венеры и Марса. Сможем ли мы это сделать, по плечу ли нам эта задача?

— Сделаем! Конечно, по плечу! — не удержавшись, самозабвенно воскликнул Олег, сидевший в первом ряду партера.

— А что для этого нужно? — повернулся к молодому летчику Денисов.

— Отвага и дерзость! — выпалил Виктор, пока Олег собирался с мыслями.

— Нет! — возразил ученый. — Отвага — это еще не все. Надо астронавтам дать настоящий корабль-жилище, чтобы они могли спокойно и уверенно вести его по намеченной трассе. Мы уже, как вам известно, снабдили ракеты атомными двигателями. Но, скажу прямо, они не удовлетворяют нас. Нет! Почему? Чтобы совершить путешествие, приходится брать с собой жидкий окислитель, или, как мы его называем, рабочее тело. В результате получается, что ракета громоздка, а полезный вес ее все-таки недостаточен.

Где же выход? Вначале устремления ученых разных страд были направлены к тому, чтобы приручить для космических полетов термоядерную реакцию. Как вы помните, предлагалось немало остроумных и привлекательных проектов нового чудесного реактора. Но, к сожалению, их пришлось, даже не доведя до экспериментальной стадии, отклонить. Световая энергия излучения была так мала, что давала очень небольшую, можно сказать, мизерную тягу кораблю.

Казалось, мы зашли в тупик, и, кроме урана, нам ничто не может дать мощной энергии — в виде ли потока элементарных частиц или фотонов света, способных развивать тяговые усилия и нести межпланетные корабли к неведомым мирам космоса. Но в последнее время наука сделала еще один смелый шаг вперед. Молодой советский ученый Надежда Хлебникова, работая на межпланетной станции, долгое время изучала космические лучи. И ранее знали, что в космических лучах иногда встречаются античастицы. Но только Хлебникова оригинальным экспериментом смогла заключить их в специальный циклотрон, сделать, так сказать, подопытными объектами. Точно так же, как врачи, найдя вирус-возбудитель болезни, сразу же отыскивают действенные методы борьбы с ним, так и Надежда Хлебникова не сомневалась, что, укротив античастицы, она найдет метод получения их в чистом виде на Земле.

Иначе быть и не могло. Ведь цивилизованный мир в своем развитии ежечасно, ежедневно расточал огромные богатства планеты и стоял перед недоброй перспективой остаться, так сказать, обкраденным самим собою. Сама жизнь, само развитие науки и человеческого общества настоятельно требовали найти новые резервы, новые источники дешевой энергии.

И вот пал под натиском ученых еще один бастион науки — энергия аннигиляции в наших руках! Это, дорогие товарищи, величайшее завоевание науки и техники, бесценный, неиссякаемый источник нашего богатства и богатства будущих поколений. Теперь, разумеется, есть полная возможность построить фотонную ракету, способную совершать самые далекие космические путешествия. Что я могу сказать в связи с этим? Только одно — слава замечательным ученым, слава гению великого советского народа!..

Зал загремел от оваций и в едином торжественном порыве встал. Все — и пожилые, с бородами академики, и важные, солидные деятели науки и техники, восседавшие в первых рядах, и молодые безусые парни, и юные девушки самозабвенно и горячо приветствовали радостную, удивительную весть.

Ликовал и сам Иван Иванович Денисов. На его глаза от избытка чувств навернулись слезы. Он медленным, неторопливым движением пригладил седую прядь, спадавшую ему на лоб, и перевернул несколько листков блокнота, в котором были тезисы выступления.

Когда зал отликовал, затаенно притих, Денисов продолжал:

— Теперь, дорогие друзья, когда мы искусственным путем получили античастицы, встает вопрос конструирования новой модели ракеты. Конечно, мы и в дальнейшем не отказываемся от услуг атомной энергии. Как известно, атомный двигатель крайне необходим в начале старта и во время приземления, когда требуется погасить колоссальную скорость корабля. Двигатель же, работающий на аннигиляции, то есть на потоке сливающихся в одну огненную реку частиц и античастиц вещества, будет включаться астронавтами за пределами родной планеты, когда сильно ослабнет гравитационное поле и когда потребуется колоссальный разгон корабля вплоть до скорости, близкой к скорости света.

На такой ракете, получившей максимальный разгон, для космических путешественников вступят в действие законы, открытые Альбертом Эйнштейном. Время для них будет протекать в тысячи и миллионы раз медленнее, чем на оставленной планете. Жизнь астронавтов как бы продлится. Но сами они этого не заметят. Вот, друзья, каковы чудеса полетов со скоростями, близкими к световой.

Денисов говорил спокойно, неторопливо, будто беседуя с глазу на глаз с приятелем. Но какие это были слова! Весомо-зримые, вдохновенные, звучавшие живой легендой, восславляющей дерзость и щедрый талант людей советской науки.

Разумеется, как только Иван Иванович закончил выступление, его буквально засыпали вопросами. Задавались вопросы, как правило, в письменной форме. Но наиболее нетерпеливые и неистовые, вскакивая с мест, волнуясь и глотая слова, спрашивали об отдельных деталях необычного научного эксперимента, требуя немедленного ответа.

И Иван Иванович, конечно, отвечал, отвечал то шутливо, непринужденно, то вдруг раздумчиво и серьезно, то с дипломатической уверткой. Наконец он сказал:

— Осталось еще, друзья, пять вопросов. Но на них ответить я не берусь. Не потому, что устал, а по другой причине — ответы не будут достаточно исчерпывающими, убедительными и вас могут не удовлетворить. Было бы очень хорошо, если бы мой друг, — он показал взглядом на Вилли Рендола, — помог мне.

Рендол встал, и все увидели, какой он седой и строгий. Но было в его продолговатом мужественном лице и крепко сбитой фигуре что-то чарующе-молодое, привлекательное. Он медленным взглядом черных глаз, в которых светилась затаенная мысль, обвел зал и как-то просто и тихо произнес:

— Дорогие товарищи и друзья!

Английский акцент, простота слов встрепенули зал.

Но Рендол, словно не обращая внимания, слегка приподнял голову и продолжал:

— Сегодня я, как гражданин Советского Союза, готов с каждым поделиться своею радостью: величайшее открытие советских ученых знаменует собой полное и безраздельное господство человека над миром, над дальнейшей судьбой нашей планеты, стоявшей накануне энергетического голода. Теперь все позади: и трудности поисков ученых, и трудности в развертывании новых промышленных мощностей, способных обеспечивать непрерывный рост потребностей цивилизованного мира.

Кроме того, новая энергия позволяет расширить программу космических исследований и непосредственно поставить на повестку дня вопрос о космических путешествиях на другие планеты. Теперь можно приступить к созданию фотонного двигателя, о котором мечтали лучшие умы науки.

Многие интересуются, какова будет сила тяги ракетного корабля, оснащенного реактором, работающим на принципе аннигиляции вещества. Скажу прямо: ее будет достаточно, чтобы залететь в любой уголок Вселенной и, конечно, возвратиться назад. Как вам известно, давление лучей Солнца на каждый квадратный метр земной поверхности составляет 0,4 миллиграмма. Мало заметная, почти ничтожная величина! Но благодаря давлению солнечного света, кометы, двигаясь по орбитам, приобретают чудовищно громадные хвосты, занимающие пространства в миллионы километров.

Фотонный двигатель сам по себе довольно прост: он состоит из системы циклотронов, дозирующих устройств, смесительной камеры и мощных электромагнитов, необходимых для создания надежного сопла — канала, по которому будет выбрасываться пульсирующая реактивная струя света. Да, друзья, так можно, упрощая, конечно, сказать — струя света. Этот свет будет необычно ярок, необычно интенсивен. Все, что окажется поблизости его, в одно мгновение превратится в пар. Да, друзья, именно в пар. Ведь реакция аннигиляции происходит при чудовищно высоких температурах — в миллиарды градусов тепла. Коль это так, по логике выходит, что и ракета не избежит уничтожения. Но достижения науки и техники наших дней так велики, что они быстро меняют представления о многих вещах. Для предупреждения сгорания ракеты предлагается корпус космического корабля делать из самого прочного, из самого стойкого к температурам материала, созданного в необычных условиях, при огромнейших давлениях, из почти оголенных ядер вещества. Конечно, поверхность такого материала требует идеальной зеркальности и чистоты. Все это уже может дать наша промышленность, наши экспериментальные научные лаборатории.

Сейчас, разумеется, трудно установить более или менее точно силу тяги будущего космического корабля. Но теоретические расчеты дают возможность предположить, что она, эта сила, будет вполне достаточной для эффективного разгона ракеты...

Рендол замолчал, смахнул платочком, зажатым в руке, пот с лица и зашелестел записками, сложенными на краю трибуны.

— Да, вот еще любопытный вопрос, — оживился он, оглядывая притихший зал. — Летчик Виктор Мащук интересуется, за какое время ракета с фотонным двигателем может развить скорость света. На это я отвечу так: за четыре месяца беспрерывной работы, при условии, конечно, если гравитационное поле незначительно... Вас это удовлетворяет, товарищ Машук? — вдруг весело блеснув глазами, спросил Рендол.

— Вполне! — послышался задорный голос юноши.

Зал удовлетворенно зашумел, затем кто-то на задних рядах восторженно захлопал в ладоши. И сразу же буря овации всколыхнула дворец. Цветущие улыбки людей как бы опьянили Рендола, и он стоял, оглушенный и радостный, не зная, как угомонить этот людской разбушевавшийся шквал.

Наконец аплодисменты постепенно утихли. Денисов объявил, что лекция окончена. Но люди не торопились уходить. Многие инженеры, конструкторы пробивались через плотную людскую толпу к Рендолу и Денисову, чтобы лично познакомиться с этими приятными и милыми людьми и высказать свое мнение о чудесном открытии советской науки.

Виктор и Олег вместе вышли на площадку парадного подъезда. Оба были взволнованы, оба смотрели горячо, завороженным взглядом. Они будто впервые увидели, как удивительно прекрасна залитая солнцем даль, как ярко и празднично дымятся, звеня серебристым звоном, мощные фонтаны — настоящие гейзеры. А дальше, среди густой зелени садов и парков, светится чистый мрамор дворцов, бронза скульптур, осиянные блеском зеркала водоемов. И над всем этим, над богатой, прекрасной, как утро, землей таинственной синью сверкает огромное бесконечное небо. Теперь оно не так уж далеко от людей...

После завтрака Поль сел за рояль и начал наигрывать какую-то полузабытую мелодию. Водопад звуков наполнил комнату. Они то лились со звучанием горного ручья, то вдруг ниспадали мягким летним дождем. Поль волновался перед встречей с Элси, и это волнение заметно сказывалось в музыке.

Он накануне снял этот номер в одном из самых роскошных отелей города и уже освоился здесь как дома. Ему показалось, что в номере прохладно. Азартно ударив последний раз по клавишам, он встал из-за рояля. Повысить температуру в номере просто: опусти монету в автомат климатической установки — и получай дозу тепла или прохлады. Возле окна на лакированной подставке стоит телевизор. Он молчит. Но и его можно заставить работать: брось в медную шкатулку несколько центов и, пожалуйста, — можешь полчаса слушать и смотреть любую программу из любого телецентра Штатов.

Поль сидел за столом, дымил сигарой и не заметил, как в номер вошла Элси. Она настороженно остановилась у двери, трепетная, легкая. Неслышно подошла к своему возлюбленному, закрыла руками его лицо.

— Кто это? — притворно-испуганным голосом воскликнул Поль.

Он нащупал пальцы Элси, узнал и, обняв ее за талию, посадил себе на колени.

Она припала к его груди.

— Разбойник! Где пропадал два дня? Звонила по всем телефонам — как в воду канул. Не надумал ли изменить мне?

— Что ты, Элси! — Поль поднял голову. — Я был в городе. Нужно было обтяпать одно дельце. А какое, не спрашивай, не скажу. Одно ты должна знать — это был настоящий бизнес.

Элси испытующе посмотрела ему прямо в глаза. И — поверила. Убедившись в этом, Поль осторожно посадил Элси в кресло напротив, забросил одну ногу на другую и серьезно спросил:

— Элси, скажи напрямик, ты очень любишь меня?

Брови девушки вздрогнули, сошлись у переносья.

— Что за вопрос?! — удивилась она.

— Тебе нужен богатый муж, — сказал Поль. — А я — нищ.

Она закрыла лицо руками.

— Ты хочешь меня оставить? Отца испугался! — всхлипнула она.

Поль разнял ее руки, положил их себе на плечи и стал перед ней на колени.

— Девочка, — заговорил он, — я не представляю себе жизни без тебя. Ты, только ты мне нужна. Я обожаю тебя и только потому мечтаю разбогатеть. Слышишь? Мне нужно получить те пять миллионов, что обещаны твоим отцом путешественникам на Луну.

Она пристально посмотрела ему в глаза.

— Ты с ума сошел, — прошептали ее губы. — Подумай, о чем ты говоришь?

— Элси, — сказал он так же тихо. — Да, я рискую. Ты сама знаешь: любовь требует жертв. Любое испытание будет для меня радостью. Слышишь, Элси? Если любишь меня, помоги и мне доказать свою любовь..

Элси бросила на Поля опечаленный взгляд.

— Чего ты хочешь? — устало спросила она.

— Попроси отца, чтобы он зачислил меня в экипаж ракеты. Тебе это просто сделать. Через неделю после взлета ракеты я стану богатым. Черт побери, как здорово чувствовать себя достойным человеком в этом мире. Элси, я стану твоим мужем, добрым зятем твоего отца.

Элси обняла его, припала к груди.

— Глупый мальчик, ты ищешь смерти... Я так боюсь за тебя... Мне так страшно...

— Я неумолим, Элси, -сказал он. — Любовь и богатство вселяют в человека смелость и уверенность. Ты должна убедить отца. Дай мне слово, что поговоришь с ним. Слышишь, Элси?

Она встала с кресла, возбужденно зашагала по комнате. Подошла к телефону, набрала номер.

Поль подбежал к Элси, стал рядом с нею.

— Па, — сказала девушка в трубку. — Ты укомплектовал экипаж ракеты? Ого, больше семи тысяч добровольцев! Слушай, па, я хочу спросить тебя — только ответь прямо и искренне: полет рискованный или нет? Нет! Это точно? Спасибо, папочка. Я буду сегодня с тобою говорить об одном важном мероприятии. Ну вот и все. Гау ду ю ду...

Она повернулась, красивыми, тонкими пальцами взяла со стола сигарету, закурила.

— Если папа сказал — это надежно и верно, — проговорила она после минутного молчания. — По этому случаю мы должны выпить немного вина.

Поль нажал на белую сигнальную кнопку, и вскоре в дверях номера неслышно возник слуга. Как говорят, во мгновение ока был сервирован стол и подана закуска. Поль сам смешал и сбил коктейль «Зеленая ящерица» со льдом.

— Моя маленькая леди, — шутливо сказал Поль. — Ты моя повелительница. Давай выпьем за успех моего путешествия и за наши первые пять миллионов. Тебе улыбается такое начало?

Элси наклонилась к Полю, поцеловала его в лоб.

— Мой маленький мальчик, я пью за любовь, — сказала она чуть укоризненно и маленькими глотками начала отпивать из рюмки «Зеленую ящерицу».

Поздно вечером Поль отвез Элси домой. В машине они поцеловались еще раз — на прощание.

— Приехали! — сказал Олег, выключая мотор.

Виктор неохотно вышел из машины. Снова его упрекали доктора на тренировке. Завели такие строгие порядки — хоть плачь. Выпил кружку пива, закурил, позже, чем нужно, лег спать... Ну и что из того? Он чувствует себя великолепно, а у них только и разговоров, что о каком-то давлении, которое неожиданно поднимается, о шумах в сердце. «Шум в сердце...» Знали бы они, что творится в этом сердце! Сегодня даже сказали, что могут не допустить к проверке государственной комиссией...

«Ну, это мы еще посмотрим, кого допустят, а кого нет! — не без гордости подумал Виктор. — Кто-кто, а пилот Машук не нуждается в особых рекомендациях. Нас-то знают...»

Должно быть, потому, что день выдался солнечнопестрый и в зеленой листве парка тут и там вспыхивали озорные зайчики света, Виктор вдруг загляделся на двоих девчат, которые легко перепрыгивали со ступеньки на ступеньку широкой мраморной лестницы. На портике здания четко выделялись буквы: «Санаторий «ЗВЕЗДНЫЙ ДОЖДЬ». Вот уже неделю Виктор с Олегом жили здесь, отдыхая и готовясь к тому долгожданному дню, когда они предстанут перед государственной комиссией. Порой становилось скучно, и Виктор невольно начинал присматриваться к девчатам.

Эти две нарядными бабочками спорхнули с лестницы и скрылись, смеясь и пританцовывая, в тени древнего огромного дуба, что возвышался неподалеку на поляне. Раздольно раскинута его темно-зеленая крона, ствол — в несколько обхватов, сучья — узлами. Сколько песен он слыхал-переслыхал на своем веку! Сколько свиданий, радостных и печальных, перевидал в своей тени! Патриарх лесов...

Виктору нравилось, что живет он рядом с таким богатырем; он любил покурить в его тени, подобрать прошлогодние, крепкие, как нестрелянные гильзы, желуди. Тут хорошо мечталось...

За поляной, за дубом, — темнеет лесная чаща. Весело мелькают в ней белые стволы берез, отливают бронзой мачтовые сосны, устремленные островерхими кронами в самое небо, — туда, куда направит свой лет ракета с первыми космонавтами.

Проводив взглядом девчат, Виктор подумал, что хорошо было бы свести с ними знакомство. Взяли бы они лодку, сели бы с этими щебетуньями... Но тут перед ним возникло строгое лицо главного врача, грозившего «не допустить», и он понял, что не побежит вдогонку за девчатами.

Он обернулся к Олегу.

— Ну что, будем отдыхать?

— Не имею ни малейшего желания, — ответил тот. — Гроза, кажись, надвигается.

— Вот и хорошо: завалимся и вздремнем на славу.

— Как хочешь. Сегодня я тебе не товарищ, — сказал Олег и свернул в сторону от парковой дорожки.

Вскоре он попал в чащобу. Деревья глухо, таинственно шумели. В лицо дохнуло свежестью, крепким сосновым настоем. Где-то за лесом, приближаясь, грохотала туча: с минуты на минуту можно было ожидать дождя. Олег не торопясь шел от дерева к дереву, останавливался, смотрел на муравейники, прислушивался к птичьему пересвисту. И уходил все дальше в лес.

Неожиданно деревья расступились, и совсем близко — рукой подать сверкнула гладь лесного озера. В нескольких шагах от берега Олег заметил незнакомую девушку. Остановился поблизости, удивленный. Что такое?.. Она не могла не слышать его шагов, она наверняка знала, что кто-то остановился у нее за спиной, но не обращала внимания, сидела в неподвижной задумчивости.

Озеро было спокойным, молчаливым, но уже не голубого цвета, а темно-синего. На его поверхности, внизу, под невысокой кручей, как в зеркале, отражалась фигура девушки. Олег смутился. Вот ведь недогадливый: девушка и не оборачиваясь видела его, следила за ним.

— Здравствуйте! — сказал он негромко. — Вы не боитесь грозы? У воды в такую пору сидеть небезопасно — молния...

— Вы так беспокоитесь за мою жизнь? — ответила незнакомка, не глядя на Олега. — Может быть, она ничего не стоит... — И умолкла.

Видимо, ей хотелось, чтобы ее не донимали разговорами. Олег сорвал травинку и присел неподалеку на камне. В озере отражались, как в зеркале, две светлые фигуры.

Тяжелая туча была уже совсем близко. Все озеро потемнело. Подул ветер, и озерная гладь порвалась, зашелестела волнами. Грохнул гром. С кручи, шелестя, посыпался песок.

Олег посмотрел на девушку. Она не пошевелилась, будто ничего не слыхала. «Что за упрямство? — подумал парень. — Приближается гроза, а она хоть бы что...»

Вдали над озером повисла мутная сетка дождя. Редкие крупные капли и здесь уже падали на воду — одна за другой. Размашисто сверкнула, переламываясь в туче, яркая молния.

— Чего сидите? Вы же промокнете...

Девушка оглянулась. Потом поднялась. Олег протянул ей руку.

— Бежим под дерево!

Она, ни слова не говоря, послушно побежала за ним. Олег заметил густую ель, и они нырнули под ее шатер, стали у самого ствола. Только теперь он рассмотрел спутницу. На ней было простое платье в горошинку, на плечах синяя косынка. Грустный взгляд. Крепко сжатые губы. Что привело ее в такую пору на берег лесного озера?

Олегу вдруг захотелось бродить с ней по лесу весь день и всю ночь. Бродить без дорог и тропок напрямик, смотреть на звезды, дышать теплым утренним туманом...

Дождь неожиданно перестал. Туча расползлась, выглянуло солнце, и все вокруг заблестело, будто земля засветилась изнутри.

Девушка зябко повела плечами, повернулась к Олегу.

— Прощайте! — бросила она и синеватым легким облачком мелькнула среди берез.

— Подождите! -спохватился Олег, но было поздно: девушка исчезла бесследно.

Долго Олег не мог понять, как все это произошло. Прекрасная лесная чародейка была рядом — и вот ее уже нет! Он не узнал даже ее имени. Встретятся ли они когда-нибудь? Олег еще раз посмотрел на тропинку, по которой только что бежала, скрываясь от него, незнакомка, и ему вдруг стало тоскливо. Незваная, беспричинная грусть овладела им.

Звенели, срываясь с листьев и хвои, тугие капли, где-то в чащобе кричала незнакомая птица, а Олег будто и не замечал всего этого. Медленно побрел он к санаторию.

У окна, на своей кровати, спал, уронив на пол «Поднятую целину», Виктор. Темнело. За окном догорала вечерняя заря. Высоко над лесом поднимался густой пар: омытая дождем земля, казалось, дышала в небо, чистое и высокое. Клочья большой тучи отползли к горизонту и лежали там, покорные и усталые.

Олег раскрыл окно. Ленивый ветерок тронул занавески, поплыл в комнату. На кровати зашевелился Виктор.

— Вставай, ужин проспишь, — сказал Олег.

— Я, брат, все проспал, даже не слышал грозы. Зато не будут сетовать доктора. Завтра явлюсь в отличной боевой форме.

— Не верится. Днем выспался, а ночью снова куда-нибудь исчезнешь...

— Никуда не пойду, даю слово.

— Виктор, — вдруг спросил Олег, посматривая в окно, — ты встречал когда-нибудь лесных чародеек?

Виктор с усмешкой, снисходительно посмотрел на друга.

— Знаю я этих твоих чародеек! Сегодня чародейка, а завтра повиснет «Анной на шее»..

Олег насупился, прошагал из угла в угол.

— Ошибаешься, Виктор. Вот я встретил сегодня девушку, так и спать, видимо, не смогу. Не скажу, чтобы она больно уж была красива. Не то слово. Это осколочек солнца. Только чур — без шуток...

— Ну, брат, я вижу, ты влюбился наконец, и должен сказать — по самые уши. Какая же она из себя?

— Смуглая. Глаза... В общем, такие теплые, доверчивые. Брови черные. Удивится — они у нее выгибаются кверху. Еще? Косы уложены венком...

— Постой, постой! — остановил его Виктор. — Эту девушку не Наташей зовут?

— Не знаю... — Олег пожал плечами. — Может, и Наташей. Не спросил.

Виктор весело засмеялся.

— Вот так познакомился! Имени не знает! Ха-ха-ха!

— Тебе не понять, — вздохнул Олег. — Не понять этого...

— Вы сумеете разбогатеть — у вас есть дерзость, — сказал сенатор Уолтер Полю Арнодю, — Уважаю предприимчивых людей. Вернее — ценю. Моя дочь говорила со мной, и я согласен на ваш полет. Дай руку, Поль. Заранее поздравляю с успехом!

Поль Арноль до мелочей запомнил этот счастливый в его жизни день. С сенатором произошло что-то невероятное: он стал даже ласковым. Похлопывал по плечу, смеялся. Поль поверил в искренность большого босса. Все-таки сердце не камень, сенатор не мог быть врагом своей дочери, передумал обо всем, стал мягче.

Они долго и подробно говорили o будущем полете.

— Ты должен для этого путешествия иметь самое главное — здоровье. Как себя чувствуешь?

— Мистер Уолтер, будь здесь парочка африканских львов, я наглядно показал бы это. А так, если похвастаюсь, вы не поверите.

Сенатор ласково улыбнулся.

— Что ни говори, ты, Поль, славный парень. Heдаром тебя полюбила Элси. Правда, у тебя до отказа не наполнены карманы, но это дело времени, ты будешь еще счастливчиком.

— Значит, моя кандидатура верная? — переспросил Поль, боясь, что сенатор передумает.

— О да!

— И я могу об этом сказать Элси?

— Конечно. Кстати, я позову ее сюда.

— Я ценю ваше доверие. Тысячу раз благодарен!

В этот момент дверь отворилась и седой лакей, склонившись в поклоне, спросил, чем может быть полезен.

— Позовите мисс Элси, — приказал сенатор.

Вскоре она вошла — в синем нарядном платье, счастливая, радостная.

— О, милый Поль! По глазам вижу, ты по душам поговорил с па, — сказала она, садясь рядом с ним, — Ты счастлив?

— Да, ты угадала — я чувствую себя на седьмом небе, — согласился Поль. -  Теперь все решено — и мы будем вместе! Не так ли, мистер Уолтер?

— Сэр, я дал слово и выполню свой отцовский долг. Элси, люби этого мальчика. Он неуравновешен и жаден. За ним нужен хороший глаз.

— Па, я сегодня счастлива. Прикажи, пожалуйста, накрыть стол. Мы так давно не сидели вместе в нашей дружной семье...

Они все трое, будто и впрямь одна семья, прошли в зал. Пока говорили о разных городских новостях, лакей неслышно накрыл стоп. Сенатор выглядел немного торжественно. Поль тоже.

В золоченых ведерках, заполненных льдом, стояло шампанское, отдельно были поданы вина французских и испанских погребов.

— Этот маленький банкет разрешите открыть, -сказал, ласково улыбаясь, сенатор, — тостом за победу нашего дела, за славу Штатов.

Элси приятно было видеть, как блеснули глаза Поля. Он охотно выпил и старательно занялся крабами.

После вина разговор стал оживленнее. Поль Арноль заговорил без излишней скромности:

— Я не сомневаюсь, что оправдаю доверие нашего президента, нашего народа. История Земли, можно считать, уже окончена. С этих пор начинается история Луны. И создадим ее мы, сыны Штатов. За Луну, за пять миллионов, Элси!

Ее тонкие губы немного раскрылись и лицо засветилось улыбкой.

— Мой милый мальчик, ты сегодня дважды счастлив! — сказала Элси и, наклонившись, поцеловала Поля в щеку.

После обеда Поль и Элси на воздушном автомобиле направились на прогулку за город.

Прошло почти два месяца. Это время Поль отдал изучению космической ракеты, секретов управления ею. В экипаж вместе с ним попали еще два парня Макс Велл, бывший рыбак, и негр Роб Питерc. Поль занимался отдельно от них, он был капитаном космического корабля.

Незадолго до дня отлета Поль решил все же поговорить со своими спутниками. Они встретились на космодроме, в баре, где заблаговременно был подготовлен удлиненный столик.

— Вы будете очень полезны в нашем путешествии, — сразу же сказал Поль. — Я поведу вас к славе. Мы откроем для людей Новый Мир. Будет бит козырный туз испанца Колумба, заслонявший собою любое открытие. Джентльмены! — Он перевел дыхание и сказал страстным шепотом: — Мы не только откроем Новый Мир, мы усеем наши жизненные пути долларами. Макс Велл, кем ты был раньше?

— Рыбаком, сэр, в Ки Уэсте, — гордо ответил Макс. — Отличным рыбаком. Я дважды выходил в море с самим Хемингуэем.

— Почему ты захотел лететь со мной?

— Затонул мой бот, и я остался с голыми руками. А руки у меня — сами видите.

— Не унывай, ты станешь богатым человеком! Удача будет покорно семенить за нами на лапках, как хорошо выдрессированная болонка за своим владельцем! У тебя есть невеста?

— Есть, сэр.

— Она будет самой счастливой невестой янки. Мы первыми попадем на Луну, мы обшарим ее горы и ущелья. Возможно, привезем на Землю алмазы, золото, рубины и сапфиры... Это будет неплохим пополнением наших карманов, в которых уже, можете считать, лежат пять миллионов долларов. Попомните мое слово!

Макс кисло хихикнул.

— О, я молю нашего бога об этом. Однако, сэр, не забывайте: мы рискуем — можем попасть черту в зубы!

Поль Арноль это замечание своего подчиненного встретил недовольной гримасой: сжал зубы и прищурил глаза.

— Вы не верите в наше дело? Значит, не верите Штатам!— зло бросил он в лицо Максу.

— Зачем такие выводы, сэр? — возмутился в свою очередь рыбак. — Мой бот затонул в ста милях от берега, а мы же очутимся в нашей посудине значительно дальше. Я говорю так, чтобы предупредить вас, капитан! Некоторые газеты пишут, что наш полет-авантюра.

Арноль поднял голову, насторожился. По телу пробежал холодок недоброго предчувствия. Раньше он и не задумывался об опасности. Неужели Макс прав? Но, вспомнив об Элси, о последнем разговоре с сенатором Уолтером, он успокоился. Лицо его снова подобрело.

— Я не думаю, Макс, — успокаивающе сказал он, — что нас посылают на гибель. Если ты слышал что-нибудь, то это выдумки красной пропаганды.

— Дай бог, чтобы это было так, сэр, — примирительно сказал рыбак. — Но предостережение никогда не мешает, капитан.

— Слушайте, Макс, некоторые люди находят счастье своей жизни в риске. Вот и мы в некоторой степени рискуем... — подумав, согласился Поль.

С Робом Питерсом Арноль не разговаривал, даже не смотрел в его сторону. Узнав, что в экипаже ракеты будет негр, он ужасно возмутился и заявил протест администрации космопорта и Уолтеру.

— Скажите, как попала к нам черная свинья? — зло спросил он. — Неужели из семи тысяч добровольцев нельзя было выбрать подходящего парня? Я требую заменить его. Черная кость на корабле — дурная примета!

— Скажи, Поль, кто служит белым в Штатах?

— Негры! — не задумываясь, ответил тот.

— Так чего же ты кипятишься? В твоем экипаже должен быть хороший, надежный слуга. Мы тебе его и дали.

Поль закусил губу, замигал глазами. Прекословить больше не имело смысла. На этом конфликт и кончился.

И вот Роб Питерc попал в бар. Он слушал разговор внимательно. Пухлые губы его не шевелились, но в чистых огромных глазах отражалась тщательно скрываемая ирония. Роб был портовым грузчиком,» но последние два года не работал, как и многие миллионы людей в Штатах. Он голодал, страдал, не имел над головой крова. Как хорошо, что он первым записался в добровольцы! Теперь Роб сыт, спокоен, хотя на душе у негр все же тревожно. Он, вероятно, лучше своих спутников понимал рискованность задуманного полета, но молчал, боясь потерять выгодное место.

Теперь он сидел в баре и с показной вежливостью слушал хозяина.

Поль Арноль тем временем поучал:

— Мне нужны преданные люди. И, мне кажется, вы понимаете это. Предупреждаю, опасайтесь пророчеств красных. У вас должны быть стальные нервы, твердые сердца. Трудностей будет много, мы пойдем им навстречу, мы их победим. И вот что: никакого самовольства, все делать по моему приказу. Понятно?

— Да, сэр, — ответили Макс и Роб в один голос.

— Больше я вас не задерживаю, — сказал Поль и встал из-за стола. — Допейте свой джин, набирайтесь сил в дорогу.

Макс и Роб поклонились.

Поль Арноль вышел из бара.

Макс и Роб еще долго сидели за джином, но говорили мало. Неизвестность будущего и манила их и одновременно пугала.

Это были отважные, отчаянные парни — их такими сделала жизнь. За время подготовки к полету Макс и Роб сблизились, но между ними еще не было полного доверия.

В противоположность тихому, замкнутому Робу Макс, наоборот, словоохотлив, дерзок, суетлив. О чем ни спросишь — все ему известно, обо всем у него свое мнение. Равнодушным он оставался только к самому себе.

В баре было много народу. Синеватой тучей стоял под потолком папиросный дым. За ближайшим столиком четверо мужчин с крепкими жилистыми шеями и сильными руками что-то возбужденно обсуждали.

Макс хлебнул джина, прислушался.

— У них нет опоры в жизни, вот они и согласились, — сказал один из мужчин.

— Когда человек в отчаянии, он теряет голову, — глубокомысленно заметил второй.

— Мы не можем жить без сенсации и одного дня, — долетели до Макса слова третьего мужчины; и он понял, что говорят об их экипаже. «Пожалуйста — вот мнение людей, — угрюмо подумал он. — И чем мы думали, когда впутывались в это дело?»

До слуха опять донеслись слова. На этот раз говорил, видимо, четвертый джентльмен. Голос у него густой, низкий.

— Есть упрямые люди — хотят обязательно умереть. И везде они ищут смерти. По-моему, эти парни из тех, кого называют сорви-голова.

Макс, посмотрев на Роба, кивнул в сторону стола.

— Ты слышишь, о чем говорят? — спросил он приятеля.

Роб равнодушно кивнул головой.

— Уйдем отсюда, — старина, -заторопился Макс. — Не хочу отравлять душу болтовней этих завистников. Как ты думаешь, они от зависти так говорят? Если бы им предложили наши места — на седьмом небе были бы, — сказал он, не ожидая ответа товарища.

Роб поднялся из-за стола и пошел за Максом к выходу.

Вечерело. Над городом, опередив вечернюю зарю, вспыхнуло зарево огней. По широким тротуарам медленно и важно прогуливались с собаками на цепочках богатые леди и джентльмены.

Роб остановил Макса, показал рукой в сторону.

В нескольких шагах от них переходила дорогу группа людей с большой свитой слуг. Впереди шла собака из породы догов с алмазным ошейником и ярким бантом.

— Собака миллионера, — заметил кто-то из прохожих.

Макс сплюнул.

— Роб, — вдруг остановил он товарища, — ты знаешь, в баре незнакомцы говорили правду. Может, передумаем?

— Нет! — решительно сказал негр, и глаза его упрямо загорелись. — У меня больная жена, голые дети; я должен в наше жилище приносить деньги. Пусть даже с самого неба...

Макс участливо посмотрел на него.

— Понимаю, — сказал он тихо. — Такая уж у нас судьба. Полетим, Роб, вместе! С таким человеком, как ты, я охотно разделю все будущие страдания и неудачи.

На углу улиц они тепло простились.