Патріархъ іерусалимскій говоритъ рѣчь.
Въ то время какъ въ Парижѣ; происходилъ предыдущій научный диспутъ, подобнаго же рода собранія устраивались въ Лондонѣ, въ Чикаго, въ Петербургѣ, въ Іокагамѣ, въ Мельбурнѣ, въ Нью-Іоркѣ и во всѣхъ главныхъ городахъ всего свѣта; всѣ они, каждое по мѣрѣ своихъ силъ, старались выяснить тѣ или другія стороны величайшаго вопроса, приковавшаго теперь къ себѣ вниманіе всего человѣчества. Мы никогда не окончили бы, если бы вздумали дать отчетъ обо всѣхъ этихъ собраніяхъ. Однако не можемъ пройти молчаніемъ Ватиканскаго собранія или „собора“, какъ имѣвшаго крайнюю важность съ религіозной точки зрѣнія, подобно тому какъ засѣданія въ Парижскомъ Институтѣ были наиболѣе важными изъ всѣхъ въ научномъ отношеніи.
Всѣленскій соборъ всѣхъ епископовъ уже задолго до этого времени былъ созванъ Верховнымъ Первосвященникомъ Пiемъ ХVIII для провозглашенія новаго догмата вѣры, служившаго дополненіемъ къ ученію о непогрѣшимости папы, принятому Соборомъ 1870 года, равно какъ и къ тремъ другимъ догматамъ, установленымъ съ тѣхъ поръ. На этотъ разъ дѣло шло о божественности папы. Душа римскаго первосвященника, избраннаго синодомъ кардиналовъ при непосредственномъ внушеніи Святого Духа, по постановленію настоящаго собора, должна разсматриваться причастной къ свойствамъ Верховнаго Существа, такъ что всякій папа, съ момента объявленія его первосвященникомъ, не только не могъ уже впадать въ ошибки, но и съ полнымъ правомъ вступалъ въ сонмъ святыхъ, непосредственно предстоящихъ предъ престоломъ Божіимъ и раздѣляющихъ славу Всевышняго. Правда, въ числѣ новѣйшихъ „преосвященныхъ“ было не мало такихъ, которые смотрѣли на религію лишь съ точки зрѣнія ея общественнаго значенія въ дѣлѣ цивилизаціи. Но первосвященники старой школы совершенно искренно допускали еще откровеніе, а послѣдніе папы были истинными образцами мудрости, добродѣтели и святости. Соборъ открылся мѣсяцемъ раньше, именно въ виду угрожавшей міру кометы, потому что, какъ многіе надѣялись, рѣшеніе вышеупомянутаго богословскаго вопроса прольетъ яркій свѣтъ въ смущенныя души вѣрныхъ и можетъ быть вполнѣ успокоитъ и умиротворитъ ихъ совѣсть.
Мы не будемъ заниматься здѣсь тѣми засѣданіями собора, которыя были посвящены установленію новаго догмата; скажемъ только, что онъ былъ провозглашенъ громаднымъ большинствомъ (451 противъ 88). Въ числѣ голосовъ, поданныхъ противъ догмата, было четыре, принадлежавшихъ кардиналамъ, и двадцать пять — епископамъ Франціи; но мнѣніе большинства еще н теперь считалось закономъ, и когда догматъ божественности папы былъ торжественно провозглашенъ, четыреста пятьдесятъ одинъ епископъ пали ницъ предъ престоломъ первосвященника и поклонились ему какъ „божественному отцу“. Это выраженіе впрочемъ уже давно замѣняло собою древнее названіе папы—„святой отецъ“.
Въ первые вѣка христіанства почетнымъ титуломъ, служившимъ для величанія папы, былъ „ваше апостольство“ позднѣе этотъ древній титулъ былъ замѣненъ другимъ—„ваше святѣйшество“ отнынѣ нужно уже было говорить „ваша божественность“. Такимъ образомъ высота титула постепенно увеличивалась, пока наконецъ онъ не поднялся до зенита.
Соборъ раздѣлялся на нѣсколько отдѣленій или комитетовъ, и вопросъ о свѣтопреставленіи, не разъ впрочемъ волновавшій уже христіанскій міръ, былъ предметомъ занятій одного изъ такихъ отдѣловъ. Мы считаемъ своею обязанностью воспроизвести здѣсь со всею возможною точностью картину главнаго изъ засѣданій, посвященныхъ этому вопросу.
Іерусалимскій патріархъ, отличавшійся великимъ благочестіемъ и глубокою вѣрою, произнесъ первую рѣчь на латинскомъ языкѣ. Вотъ точный переводъ его словъ:
„Достопочтенные отцы, я не могу поступить болѣе мудро, какъ раскрыть предъ вами святое евангеліе. Позвольте же мнѣ прочесть его подлинныя слова.
„Когда вы увидите, что мерзость запустѣнія, предсказанная пророкомъ Даніиломъ, станетъ на святомъ мѣстѣ — читающій пусть понимаетъ — тогда тѣ, кто будетъ въ Іудеѣ, пусть бѣгутъ въ горы; кто будетъ на крышѣ, пусть не сходитъ внизъ, чтобъ взять что нибудь изъ своего дома, и кто будетъ въ полѣ, пусть не возвращается, чтобъ взять свои одежды.
„Горе женщинамъ, которыя будутъ беременны или будутъ кормить грудью своихъ младенцевъ въ тѣ дни! Молитесь тогда, чтобы это не случилось зимою или въ субботу, потому что скорбь будетъ такъ велика, что подобной еще никогда не видано было отъ начала міра.
„...Какъ молнія, которая исходитъ отъ востока и тотчасъ же кажется на западѣ, такъ будетъ и пришествіе Сына Человѣческаго.
„Солнце померкнетъ, луна не дастъ свѣта своего, звѣзды спадутъ съ неба и основанія зѣмли поколеблются.
„Тогда увидятъ Сына Человѣческаго, идущаго на облакахъ во всей своей славѣ, и онъ пошлетъ своихъ ангеловъ, которые громко протрубятъ въ свои трубы и соберутъ избранныхъ его отъ четырехъ концовъ міра, отъ края небесъ до края ихъ“.
„Таковы достопочтенные братья, слова Іисуса Христа.
„Эти слова взяты буквально изъ евангелія. Вы знаете, что въ этомъ отношеніи единодушно согласны между собою всѣ евангелисты. Вы знаете также, достопочтенные отцы, что Апокалипсъ святого Іоанна описываетъ великую и конечную гибель въ еще болѣе трагическихъ выраженіяхъ. Но Писаніе извѣстно каждому изъ васъ слово въ слово, и мнѣ кажется излишнимъ, если нельзя сказать — неумѣстнымъ, предъ столь учеными слушателями дѣлать ссылки на мѣста, которыя и безъ того теперь на устахъ каждаго“.
Такъ началъ свою рѣчь іерусалимскій патріархъ. Онъ раздѣлилъ свое слово на три части, а именно разсмотрѣлъ во-первыхъ слова Іисуса-Христа, во-вторыхъ евангельское преданіе и въ третыіхъ догматъ о воскресеніи мертвыхъ и о послѣднемъ судѣ. Рѣчь его, начатая ввидѣ историческаго изложенія, скоро перешла въ широко захватывающую проповѣдь, и когда ораторъ, переходя отъ святого Павла къ Клименту Александрійскому, Тертулліану и Оригену, дошелъ до Никейскаго собора и до установленія догмата всеобщаго воскресенія, онъ увлеченъ былъ своимъ изложеніемъ до необыкновенной высоты и силы, глубоко потрясая сердца присутствовавшихъ епископовъ. Даже самые равнодушные изъ нихъ почувствовали, какъ охватываютъ ихъ могучія волны всеобщей вѣры первыхъ вѣковъ. Нужно сказать. что мѣсто, выбранное для этого собранія, удивительно соотвѣтствовало предмету обсужденія. Это была знаменитая Сикстинская Капелла. Громадная и величественная картина Микель-Анджело распростерта была надъ собравшимися здѣсь, подобно новому апокалипсическому небу. Громадное количество человѣческихъ тѣлъ, множество рукъ и ногъ, молніеносный взоръ Іисуса, ряды осужденныхъ, увлекаемыхъ демонами съ звѣриными головами, мертвецы, выходящіе изъ гробовъ, мертвыя кости, покрывающіяся тѣломъ и оживающія, великій ужасъ человѣчества, трепещущаго предъ гнѣвомъ Божіимъ — вся эта страшная картіна какъ будто давала жизнь и дѣйствительность превосходнымъ ораторскимъ періодамъ патріарха; были мгновенія, когда благодаря прихотливой игрѣ свѣтовыхъ лучей, казалось, будто видны вдали трубы послѣдняго Суда, будто даже слышны отдаленные звуки небеснаго зова, и какъ будто дѣйствительно гдѣ-то между небомъ и землею начинаютъ двигаться и оживать всѣ эти воскресающія тѣла...
Едва только іерусалимскій патріархъ успѣлъ сказать заключительныя слова своей рѣчи, какъ одинъ изъ свободомыслящихъ епископовъ, самый горячій представитель партіи несогласныхъ на Соборѣ, ученый Майерштроссъ бросился на трибуну и началъ развивать мысль, что ничего нельзя понимать въ буквальномъ смыслѣ ни въ евангеліяхъ, ни въ церковныхъ преданіяхъ, ни въ самыхъ догматахъ. „Буква убиваетъ, восклицалъ онъ, и лишь духъ животворитъ!“ Все преобразовывается, все подлежитъ закону измѣненія и совершенствованія. Міръ движется впередъ...“
 «Буква убиваетъ, и лишь духъ животворитъ!» |
Рѣчь эта была произнесена среди неописуемаго всеобщаго смятенія. Слушатели нѣсколько разъ пытались прервать оратора, грозя смѣлому кроатскому епископу кулаками, называя его раскольникомъ и отступникомъ, но правила Собора не дозволяли этого, такъ какъ всякимъ мнѣніямъ предоставлена была полная свобода. Вслѣдъ затѣмъ начался горячій и страстный споръ о догматѣ воскресенія мертвыхъ, о числѣ имѣющихъ воскреснуть, объ окончательномъ и вѣчномъ мѣстопребываніи избранныхъ и осужденныхъ, хотя во всемъ этомъ ничего нельзя было понять.
Кометой здѣсь занимались всего меньше. Однако „божественный отецъ“ далъ знать по телефону во всѣ эпархіи міра, находившіяся въ постоянномъ телефоническомъ сообщеніи съ нимъ, о томъ, чтобы вездѣ совершались общественныя молебствія для умилостивленія божественнаго гнѣва и отвращенія отъ христіанскаго міра карающей десницы Верховнаго Судьи. Особымъ образомъ приспособленные фонографы позволяли слышать во всѣхъ церквахъ подлинныя слова самого Римскаго Первосвященника.
Описанное сейчасъ засѣданіе происходило во вторникъ вечеромъ, то-есть на другой день послѣ двукратнаго засѣданія Парижскаго Института, о которомъ мы говорили выше. Божественный отецъ передалъ Собору приглашеніе предсѣдателя Института о необходимости удалиться изъ Италіи въ критическій день, но на него не было обращено никакого вниманія — во первыхъ потому, что смерть для всякаго вѣрующаго есть освобожденіе, во вторыхъ потому, что большая часть богослововъ оспаривала самое существованіе жителей на Марсѣ и наконец въ третьихъ потому, что соборъ епископовъ подъ предсѣдательствомъ самого божественнаго отца никакъ не долженъ былъ высказывать какой бы то ни было боязни, а напротивъ обязанъ былъ до нѣкоторой степени вѣрить въ дѣйствительность молитвы, этого возношенія души къ Богу, управляющему движеніемъ небесныхъ свѣтилъ и всемогущему Владыкѣ міра.
