Холодъ становился все сильнѣе и сильнѣе. Наступила какъ будто вѣчная зима, не смотря на то, что солнце продолжало еще свѣтить. Всѣ животныя и растенія, какъ они ни приспособлялись къ новымъ условіямъ, сдѣлались несчастными и жалкими и уже перестали бороться за свое существованіе, какъ будто понявъ, что они все равно осуждены на уничтоженіе.

Все перемерли отъ голода и холода.

Населеніе земли, когда оно было еще распространено на цѣлой половине земного шара, стало постепенно уменьшаться и съ десяти милліардовъ спустилось до девяти, до восьми, до семи милліардовъ. Затѣмъ, по мѣрѣ того какъ обитаемая часть земли становилась все меньше, сосредоточиваясь близъ экватора, оно стало убывать еще быстрѣе, а въ то же время сдѣлалась короче и самая человѣческая жизнь. Насталъ день, когда на всей землѣ осталось лишь нѣсколько сотенъ милліоновъ человѣкъ, разсѣянныхъ группами вдоль экватора и могшихъ поддерживать свою жизнь искусственно — путемъ прилежной и строго-научной индустріи.

Еще позднѣе, еще ближе къ концу осталось только двѣ группы изъ нѣсколькихъ сотенъ человѣческихъ существъ, обитавшихъ въ послѣднихъ промышленныхъ столицахъ. На всемъ остальномъ пространствѣ земли родъ человѣческій исчезъ отъ изнуренія, отъ постепеннаго истощенія и вырожденія, дѣйствовавшаго медленно, но неумолимо изъ вѣка въ вѣкъ, вслѣдствіе недостатка въ годномъ для дыханія воздухѣ, равно какъ и отсутствія достаточнаго питанія. Здѣсь послѣдніе отпрыски человѣчества снова впали въ варварское полудикое состояніе и прозябали подобно древнимъ дикарямъ, какимъ-нибудь эскимосамъ, а потомъ всѣ перемерли наконецъ отъ холода и голода. Два древніе очага цивилизаціи, продолжавшіе еще существовать на землѣ, хотя точно также постепенно вымиравшіе, могли жить лишь цѣною страшныхъ усилій и постоянной борьбы промышленнаго генія съ безпощадною природой.

Послѣднія обитаемыя мѣста земного шара находились въ двухъ сосѣднихъ мѣстностяхъ на экваторѣ, именно въ двухъ обширныхъ долинахъ, представлявшихъ дно древнихъ, давно пересохшихъ морей; долины эти впрочемъ не были глубоки, такъ какъ теперь вся земля почти всюду была совершенно плоскою и ровною. Нигдѣ не видно было ни горъ, ни отдѣльныхъ вершинъ, ни овраговъ, ни дикихъ горныхъ ущелій, ни лѣсистыхъ долинъ, ни обрывовъ и пропастей. Все было плоско, все было ровно. Рѣки и моря мало-по-малу исчезли совсѣмъ. Но такъ какъ съ уменьшеніемъ количества воды на землѣ уменьшалась и сила метеорическихъ дѣятелей — дождей и ливней, то глубокія впадины послѣднихъ морей не были засыпаны и выровнены совершенно, и когда моря совсѣмъ пересохли, то послѣ нихъ остались сравнительно неглубокія долины, свидѣтельствовавшія о древнемъ устройствѣ земного шара. Въ глубинѣ этихъ долинъ встрѣчалась еще мѣстами влажная и промерзлая почва, но уже никакого кругооборота воды въ атмосферѣ, такъ сказать, не существовало, и послѣднія рѣки обратились въ подземные потоки, сдѣлавшіеся невидимыми, подобно кровеноснымъ жиламъ въ человѣческомъ тѣлѣ.

Благодаря отсутствію водяного пара въ воздухѣ, небо оставалось постоянно чистымъ, безоблачнымъ; не было ни дождей, ни снѣга. Солнце, не столь яркое и не столь горячее, какъ нѣкогда прежде, сіяло на небѣ, подобно исполинскому топазу, освѣщая міръ желтыми лучами. Цвѣтъ неба напоминалъ собою скорѣе зеленоватый оттѣнокъ моря, чѣмъ темную лазурь прежнихъ земныхъ небесъ. Кислородъ и азотъ воздуха отчасти оказывались теперь въ связанномъ состояніи, соединившись съ горными породами и образовавши особые окислы и азотистыя соединенія; а содержаніе угольной кислоты въ немъ мало-по-малу увеличивалось, такъ какъ съ уменьшеніемъ количества воды растительность становилась все слабѣе и рѣже, а вмѣстѣ съ этимъ уменьшилось поглощеніе и углекислоты. Атмосфера сдѣлалась менѣе обширной, и слой воздуха становился все тоньше и тоньше. Между тѣмъ масса земли изъ вѣка въ вѣкъ постепенно увеличивалась отъ непрестаннаго паденія болидовъ, падающихъ звѣздъ и небесныхъ камней, такъ что атмосфера, хотя и значительно уменьшившаяся въ размѣрахъ, сохраняла ту же самую плотность и оказывала почти такое же давленіе, какъ и раньше.

Замѣчательно, что противъ всякаго ожиданія, количество снѣга и льда, по мѣрѣ охлажденія земного шара, стало уменьшаться; но это было совершенно естественно, потому что причина охлажденія заключалась въ отсутствіи водяного пара въ атмосферѣ, и такое постепенное уменьшеніе содержанія пара находилось въ зависимости отъ сокращенія поверхности морей на землѣ. По мѣрѣ того какъ воды проникали внутрь земного шара, предохранительная оболочка земли, состоящая изъ слоя невидимаго водяного пара, постепенно теряла свое великое для земной жизни значеніе, и наконецъ наступило время, когда получаемая отъ солнца теплота ничѣмъ болѣе не задерживалась на землѣ и безпрепятственно терялась въ пространствѣ, по мѣрѣ того какъ получалась нашей планетой; она падала какъ будто на зеркало, совершенно лишенное способности нагрѣваться.

Это были безпредѣльные зимніе сады.

Таково было состояніе земного шара. Послѣдніе представители человѣческаго рода могли пережить всѣ эти великія физическія перемѣны, лишь благодаря генію промышленнаго искусства, который въ свою очередь умѣлъ все видоизмѣнять на пользу человѣчества. Послѣднія усилія его были направлены къ тому, чтобы по возможности продолжать добываніе питательныхъ веществъ изъ воздуха, изъ подземныхъ водъ, изъ растеній и замѣнить исчезнувшій предохранительный воздушно-паровой покровъ сооруженіемъ громадныхъ стеклянныхъ крышъ на большихъ пространствахъ. Необходимо было всячески задерживать солнечные лучи и по возможности уменьшать ихъ потерю въ пространствѣ. Запасать же солнечное тепло можно было въ большомъ количествѣ, потому что солнце изо-дня въ день ярко горѣло на небѣ; ни малѣйшее облачко не омрачало его блеска, а между тѣмъ дни теперь были страшно долги и тянулись цѣлыхъ пятьдесятъ пять часовъ.

Уже съ очень давняго времени всѣ усилія ученыхъ строителей сосредоточивались на одномъ и томъ же вопросѣ, какъ задержать солнечные лучи и помѣшать имъ разсѣеваться въ пространствѣ втеченіе пятидесяти-пяти часовой ночи, слѣдовавшей за такимъ же днемъ. И имъ удалось наконецъ этого достигнуть при помощи остроумнаго сочетанія открывающихся и закрывающихся ставней въ послѣдовательномъ рядѣ крышъ, расположенныхъ другъ надъ другомъ. Уже давно прошли тѣ времена, когда на землѣ имѣлись еще какіе-нибудь горючіе матеріалы; теперь ничего подобнаго не было и въ поминѣ, потому что даже самый водородъ, добывавшійся изъ воды, употреблялся теперь исключительно для промышленныхъ цѣлей и получался съ большимъ трудомъ.

Средняя температура дня на открытомъ воздухѣ не была особенно низкой, такъ какъ не опускалась болѣе чѣмъ до 10 градусовъ ниже нуля. Тѣмъ не менѣе земная растительность, не смотря на свои вѣковыя приспособленія и видоизмѣненія, не могла болѣе существовать и совершенно погибла, даже въ экваторіальномъ поясѣ земли.

Можетъ быть, нѣкоторые изъ нашихъ читателей сочли бы такой климатъ довольно сноснымъ, потому что даже и въ двадцатомъ вѣкѣ на земномъ шарѣ имѣлись страны, средняя температура которыхъ была значительно ниже вышеприведенной, а между тѣмъ онѣ были обитаемы. Примѣромъ можетъ служить русскій Верхоянскъ, въ которомъ средняя годовая температура была тогда 19 градусовъ ниже нуля. Но не надо забывать, что въ такихъ странахъ все же наступало въ свое время лѣто, хотя и короткое, въ теченіе котораго ледъ таялъ, и если въ январѣ морозы доходили здѣсь до 60 градусовъ и болѣе, то въ іюлѣ стояли теплые дни, когда термометръ поднимался до 15 или даже до 20 градусовъ выше нуля. Напротивъ, въ тотъ моментъ земной исторіи, о которомъ мы разсказываемъ, приведенная выше средняя температура въ экваторіальной полосѣ была постоянной, такъ что снѣга и льды не могли уже болѣе таять.

Что касается до другихъ земныхъ широтъ, то уже втеченіе многихъ тысячъ лѣтъ всѣ эти страны сдѣлались совершенно необитаемыми, не смотря на всѣ усилія науки и искусства поддержать въ нихъ жизнь. Въ тѣхъ географическихъ широтахъ, гдѣ когда-то процвѣтали Парижъ, Римъ, Ницца, Алжиръ, Тунисъ, атмосфера не представляла уже болѣе предохраняющаго отъ холода покрова, и косые солнечные лучи не могли уже болѣе согрѣвать землю, которая постоянно оставалась промерзшей на всякой доступной для наблюденія глубинѣ, представляя изъ себя настоящую ледяную скалу, твердую какъ камень. Даже между тропиками и экваторомъ, остававшіяся еще здѣсь двѣ послѣднія группы людей могли жить лишь цѣною страшныхъ усилій, съ каждымъ годомъ становившихся все болѣе и болѣе невыносимыми; они могли пережить исчезавшее человѣчество лишь потому, что прозябали, такъ сказать, на почвѣ, удобренной его останками. Въ этихъ двухъ древнихъ впадинахъ морского дна, изъ которыхъ одна приходилось на мѣстѣ самой глубокой бездны Тихаго Океана, какая только была извѣстна въ двадцатыхъ столѣтіяхъ, другая же находилась къ югу отъ древняго острова Цейлона, въ этихъ двухъ долинахъ въ предшествующія столѣтія были раскинуты громадные стеклянные города, такъ какъ стекло вмѣстѣ съ желѣзомъ уже долгое время оставались единственными строительными матеріалами. Города эти походили на безконечные зимніе сады былыхъ временъ, не раздѣлявшеся на этажи и снабженные прозрачнымъ потолкомъ, висѣвшимъ на громадной высотѣ. Здѣсь находились также и послѣднія изъ воздѣлываемыхъ растеній, исключая тѣ, которыя разводились въ подземныхъ галлереяхъ, ведшихъ къ внутреннимъ, т. е. протекавшимъ внутри земли рѣкамъ.

Въ первомъ изъ этихъ древнихъ хрустальныхъ городовъ проживали теперь послѣдніе изъ остававшихся еще въ живыхъ людей; это были двое стариковъ и молодой внукъ одного изъ нихъ, по имени Омегаръ. Этотъ молодой человѣкъ съ отчаяніемъ въ сердцѣ бродилъ по обширной пустынѣ подъ стеклянными сводами вымершаго города, гдѣ на его глазахъ недавно скончались отъ истощенія и чахотки его мать и сестры. Изъ двухъ старцевъ одинъ былъ великій философъ, посвятившій всю свою долгую жизнь на изученіе исторіи вымиравшаго человѣчества, а другой физіологъ, тщетно старавшійся спасти отъ окончательной гибели послѣдніе остатки человѣческаго рода. Они были страшно худы, и эта худоба повидимому была скорѣе слѣдствіемъ истощенія и малокровія, чѣмъ ихъ преклонной старости. Они были блѣдны какъ приведенія, съ совершенно бѣлыми волосами и бородами, и повидимому лишь одна нравственная энергія могла еще поддерживать ихъ нѣкоторое время въ борьбѣ съ грозившей всему человѣчеству конечною судьбой.

Послѣдніе жители земли.

Но не долго могли они сопротивляться этой жестокой судьбѣ, и Омегаръ нашелъ однажды ихъ обоихъ безъ всякихъ признаковъ жизни, распростертыми одинъ около другого. Изъ ослабѣвшихъ рукъ перваго выпала послѣдняя тетрадка, заключавшая въ себѣ исторію послѣднихъ преобразованій, совершившихся въ человѣческомъ обществѣ за предыдущее полустолѣтіе. Другой же испустилъ духъ среди своей лабораторіи предъ питательными трубками, автоматически приводимыми въ дѣйствіе солнечной теплотой.

Омегаръ остановился среди древней галлереи картинъ, собранныхъ въ предыдущіе вѣка, и занялся разсматриваніемъ изображеній исчезнувшихъ большихъ городовъ. Единственная изъ картинъ, относившаяся къ древней Европѣ, представляла одинъ изъ Парижскихъ видовъ, состоявшій изъ мыса, вдававшагося въ море и увѣнчаннаго астрономическимъ храмомъ, вокругъ котораго рѣзво летали воздушныя ладьи, направлявшіяся къ террасамъ высокихъ башенъ. На морѣ видны были громадныя суда. Таковъ былъ классическій Парижъ сто семидесятаго вѣка христіанскаго лѣтосчисленія, соотвѣтствующаго сто пятьдесятъ первому вѣку астрономической эры. Таковъ былъ Парижъ въ эпоху непосредственно предшествовавшую окончательному истребленію его океаномъ, когда и самое имя его измѣнилось, потому что и слова мѣняются подобно существамъ и предметамъ. Рядомъ съ этой были другія картины, представлявшія не столь древніе изъ большихъ городовъ, процвѣтавшiе нѣкогда въ Америкѣ, Австраліи и Азіи, а позднѣе въ странахъ, поднявшихся изъ глубины океановъ въ разныхъ частяхъ земного шара. Такимъ образомъ этотъ историческій музей приводилъ на память послѣдовательныя судьбы человѣческой жизни на земномъ шарѣ, пока она не достигла своего конца.

Да, конца! Ея часъ уже пробилъ, ея судьба висѣла уже на волоскѣ! Омегаръ зналъ, что вся земная жизнь отнынѣ принадлежала уже прошедшему, что у нея не могло быть никакой будущности, и что самое ея настоящее готово было исчезнуть съ минуты на минуту подобно мимолетному сновидѣнію. Этот наслѣдникъ всего человѣческаго рода глубоко чувствовалъ, какъ его мысль поражена была сознаніемъ великой суетности всего. Не ожидалъ ли онъ, что какое-нибудь невообразимое чудо спасетъ его отъ жестокаго приговора, очевидно уже произнесеннаго надъ нимъ? Не готовился ли онъ, похоронивъ своихъ стариковъ, раздѣлить съ ними ихъ участь? Или изыскивалъ онъ средства продлить свое одинокое, безполезное, безнадежное существованіе еще нѣсколько дней, нѣсколько недель, можетъ быть даже, нѣсколько лѣтъ? Такъ цѣлый день бродилъ онъ по обширнымъ, безмолвнымъ и пустыннымъ галлереямъ, и вечеромъ наконецъ не въ силахъ былъ бороться болѣе съ овладѣвшимъ имъ сномъ. Вокругъ него былъ полный мракъ, совершенная тьма, какъ въ самой темной могиле.

Цѣлый день бродилъ онъ по пустыннымъ галлереямъ.

Однако какая-то пріятная греза успокоила и ободрила его горемычную мысль и окружила его духъ какимъ-то тихимъ и святымъ свѣтомъ. Сонъ перенесъ его въ какую-то призрачную жизнь. Онъ былъ уже не одинокъ. Одинъ изъ плѣнительныхъ образовъ, который представлялся ему уже не разъ, теперь вновь былъ передъ нимъ. Чьи-то полныя небесной ласки глаза, глубокіе какъ сама безконечность, смотрѣли на него, озаряя его какъ бы тихимъ сіяніемъ и въ то же время привлекая къ себѣ какою-то чудною силой. Все это происходило въ саду, наполненном благоухающими цвѣтами. Въ листвѣ деревьевъ гнѣздились птички, оглашая воздухъ своими чудными пѣснями. А въ глубинѣ картины среди деревьевъ и цвѣтовъ уходили въ безконечную даль необозримыя развалины вымершихъ и запустѣвшихъ городовъ. Затѣмъ онъ увидѣлъ озеро, на которомъ порхали птицы, а два лебедя, тихо скользя по зеркальной поверхности воды, подплывали къ нему, неся на себѣ колыбель, въ которой лежалъ новорожденный младенецъ и протягивалъ къ нему свои рученки.

Никогда подобный лучъ свѣта не озарялъ еще его души. Волненіе его было такъ сильно, что онъ внезапно проснулся, открылъ глаза, но къ своему горю не нашелъ около себя ничего, кромѣ печальной дѣйствительности. Тогда всѣмъ существомъ его овладѣла еще болѣе глубокая печаль и тоска, чѣмъ испытанная имъ въ предыдущіе дни. Ни на минуту онъ не могъ успокоиться и забыться. Онъ всталъ, затѣмъ опять вернулся на свою постель и съ тоскою ожидалъ наступленія новаго дня. Онъ нѣсколько разъ возвращался мысленно къ своему сну, но не вѣрилъ его возможности. Онъ смутно чувствовалъ, что существовало на светѣ еще одно созданіе; но то выродившееся племя, къ которому онъ принадлежалъ, уже потеряло отчасти прежнія психическія способности, а можетъ быть, что очень вѣроятно, женщина всегда производила на мужчину гораздо болѣе сильное притягательное дѣйствіе, чѣмъ наоборотъ — мужчина на женщину. Съ наступленіемъ дня, когда послѣдній человѣкъ вновь увидѣлъ развалины своего древняго города, разстилавшіяся безконечными рядами при свѣтѣ утренней зари, когда онъ вновь очутился съ глазу на глазъ съ двумя послѣдними мертвецами, онъ лучше чѣмъ когда нибудь понялъ свою неизбѣжную судьбу и мгновенно рѣшился покончить однимъ разомъ со своею жизнью, столь безусловно жалкою и безнадеждною.

Войдя въ лабораторію, онъ отыскалъ одну стклянку, содержимое которой ему было очень хорошо извѣстно. Откупоривъ ее, онъ поднесъ уже стклянку къ своимъ губамъ, чтобы выпить находившуюся въ ней жидкость.

Но въ то мгновеніе, когда стклянка касалась уже его губъ, онъ почувствовалъ, что чья-то рука схватила его за плечо...

Онъ быстро обернулся. Въ лабораторіи не было никого. Въ галереѣ тоже не видно было никого, кромѣ двухъ дорогихъ ему мертвецовъ.