А. С. Гончар. Звёздные часы ракетной техники

Предлагаемое издание посвящено событиям второй половины минувшего столетия, так называемого периода «холодной войны» между США и СССР.

Непосредственным участником этих событий был Главный конструктор системы управления ракеты «Энергия» А.С. Гончар, о чем он и пишет в своих воспоминаниях.

В книге подробно описан процесс создания ракетно-ядерного щита СССР, позволивший остудить «горячие головы» американских «ястребов», мечтавших физически уничтожить Советский Союз. В качестве документального подтверждения прилагаются фотографии с описанием тактико-технических характеристик ракетных комплексов, системы управления которых создавались в ОКБ-692.

Г65 Зорянi часи ракетноi техники. Спогади. — X.: Факт, 2008. — 400 с: iл. — Текст: рос.

Пропоповане видання присвячене подiям другоi половини минулого сто-лiття, так званого перiоду «холодноi вiйни» мiж США та СРСР.

Безпосереднiм учасником цих подiй був Головний конструктор системи управлiния ракети «Енергiя» А.С. Гончар, про що вiн i нише у своiх спогадах.

У книзi детально описано процесс створеиия ракетно-ядерного щиту СРСР, який дав змогу остуднти «гарячi голови» американських «яструбiв», якi мрiяли знищити Радяиський Союз. Як докумеитальне пiдтверження до-даються фотографii з тактико-техничними характеристиками ракетних комплексiв, системи керувания яких створювались в ОКБ-692.

Гончар Андрей Саввич родился 21 февраля 1925 г. в с. Новгородка Днепропетровской области.

17-летним мальчишкой добровольцем ушел на фронт. Участвовал в обороне Северного Кавказа, освобождении Варшавы и взятии Берлина. За боевые заслуги награжден тремя орденами и 6 медалями, включая медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-45 гг.».

По окончании войны 5 лет служил в группе советских войск в Германии. В 1950 г. вернулся в Украину и поступил в Харьковский авиационный институт, который окончил с отличием в 1956 г. По окончании института был направлен на работу на завод «Коммунар».

В 1959 г. был приглашен на работу во вновь созданное ОКБ-692 в качестве начальника баллистической лаборатории.

В 1964 г. назначен начальником отдела систем наведения ОКБ-692. С 1959 по 1974 г. Гончар руководил разработками систем наведения для стратегических ракетных комплексов.

За успехи в работе награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом «Знак Почета», а также 7 медалями. За участие в создании первой баллистической ракеты 8К64 А.С. Гончару присвоено почетное звание лауреата Государственной премии СССР.

В 1974 г. Андрей Саввич Гончар назначен Главным конструктором системы управления сверхтяжелой ракеты-носителя «Энергия». За успешный запуск ракеты «Энергия» он был награжден орденом Ленина.

В 2000 г. А.С. Гончар ушел на заслуженный отдых.

Редакционная коллегия благодарит бывших сотрудников ОКБ-692, принимавших непосредственное участие в событиях, описанных в «Воспоминаниях», и оказавших финансовую поддержку при подготовке книги к печати:

Особую благодарность выражаем Якобчуку Николаю Владимировичу за оказание спонсорской помощи по изготовлению этой книги.

«Звездные часы... я назвал их так потому, что подобно вечным звездам, они неизменно сияют в ночи забвения и тлена»

С. Цвейг

Ракетно-космическая техника в индустриальной Украине имеет давнюю историю. Многие выдающиеся ученые и конструкторы бывшего Советского Союза, включая С.П. Королева, В.П. Глушко, Ю.В. Кондратюка, М.К. Янгеля, В.М. Челомея и др. — выходцы с Украины. Послевоенный расцвет этой техники и ее выдающиеся достижения в значительной мере обусловлены участием в этих работах украинских научных и промышленных предприятий. Центрами работ по ракетам и их системам управления по праву считаются города Днепропетровск и Харьков. В Харькове наиболее значительный вклад внесли две организации — завод «Коммунар» и отделившаяся от него в 1958 году организация — опытное конструкторское бюро ОКБ-692. Завод «Коммунар» совместно с научно-исследовательским институтом НИИ-885, (г. Москва) по системам управления обеспечил практически все свершения Королева, а ОКБ-692 (Хартрон), начав свою работу с ОКБ-586 во главе с М.К. Янгелем по боевым ракетным комплексам, вскоре стало работать с ведущими ракетно-космическими фирмами, возглавляемыми В. Н. Челомеем, М. Ф. Решетневым, Д. А. Полухиным, В. М. Ковтуненко, В. П. Глушко. За сорок лет в этой организации были созданы самые совершенные системы управления для боевых ракетных комплексов, носителей космических объектов, космических кораблей, крылатых ракет. В таких областях, как динамика полета, феноменально точное наведение ракет на цель, создание автоматических компьютерных систем и их математического обеспечения ОКБ-692 вело разработки на уровне мировых достижений. Если первые его руководители А. М. Гинзбург и Б. М. Коноплев заложили основы поощрения инициативности инженерного состава, то их преемники В. Г. Сергеев и Я. Е. Айзенберг с великолепной практической сметкой первого, глубиной знаний и непосредственным участием в работах второго, дали полный простор этой инициативе, отбирая все то, что способствовало созданию все более и более совершенных систем.

Сегодня можно назвать десятки имен подлинных творцов нового, авторов идей и начинаний, положенных в основу созданных систем и аппаратуры. Характерно то, что все разработки ОКБ, за редким исключением, внедрялись в практику, принимались на вооружение и в эксплуатацию. Среди созданных организацией образцов выделяется последовательность все более и более совершенных боевых ракетных комплексов, составивших основу стратегических ядерных сил страны на многие десятилетия от первых ракет Р12 и Р16 до непревзойденных но своим боевым качествам УР-100 и 15А18, известных как «Stiletto» и «Satan».

Вершиной достижения в изучении и освоении космоса стало создание суперракеты «Энергия», которая предназначалась для новой серии космических исследований. Создание «Энергии» оценивалось в иностранной печати как новое достижение, соизмеримое с первым запуском человека в космос. Славные полстолетия отечественной ракетно-космической техники были периодом становления и расцвета ОКБ-692, периодом работы многих талантливых и самобытных руководителей и инженеров, отдавших свои знания и энергию этой интереснейшей технике. Первым фактическим руководителем предприятия стал А. М. Гинзбург. Абрам Маркович был человеком высокой культуры и интеллигентности. Сменивший его Б. М. Коноплев недолго руководил организацией, но свои качества ученого-новатора успел проявить в полной мере. Многие начинания Б. М. Коноплева были реализованы после его гибели, но некоторые, не подкрепленные его волей, постепенно угасли. Наиболее важными из них было стремление проектировать и разрабатывать в организации все основные элементы систем управления — гироскопические приборы, радиотехнические устройства, источники вторичного электропитания и т.д.

В. Г. Сергеев руководил организацией более четверти века. Это был руководитель с сильной практической хваткой. Ему удалось поднять организацию на уровень мировых стандартов, как в области науки, так и в практическом внедрении ее достижений в аппаратуру систем управления. Его преемник А. Г. Андрущенко не успел, да и вряд ли смог проявить себя на фоне многих талантливых руководителей, научно и организационно созревших для руководства предприятием, ведущих в то время широкий спектр разработок, практически для всего разнообразия ракетно-космических объектов.

Я. Е. Айзенбергу достался тяжелый период деятельности организации и как ему удастся справиться с трудностями этого периода покажет будущее...*

* На волне разграбления государственной собственности он развалил некогда могучее предприятие и в 2001 г. эмигрировал в Израиль.

Надежной опорой руководителей предприятия в разное время были их первые заместители — главные инженеры A.И. Гудименко, А. Ф. Соболев, Г. И. Лящев, Ю. В. Салло, а также плеяда руководителей комплексов и главных конструкторов по направлениям: Д. Ф. Клим, Я. Е. Айзенберг, В. А. Уралов, И. М. Брынцев, В, И. Ковалев, А. И. Кривоносов, Л. М. Бондаренко, А. И. Передерий, Е. Н. Харченко, В. Н. Горбенко и др.

Особую роль в деятельности организации играло опытное производство аппаратуры под руководством О. Ф. Антуфьева, Г. А. Борзенко, Н. В. Маца и серийное производство ее на заводах КРЗ под руководством Д. Г. Топчия, Б. Е. Василенко, B.Н. Шмарова, а также им. Шевченко под руководством Ю. И. Загоровского и А. П. Шпейера.

Значительный вклад в ракетно-космическую науку и создание систем управления внесли также начальники отделов и лабораторий — В. Н. Романенко, Б. М. Конорев, С. С. Корума, Ю. М. Борушко, Г. Я. Шепельский, В. А. Батаев, Е. М. Михлин, В. Я. Страшко, В. Н. Назаров, Д. Н. Мерзляков и десятки других талантливых специалистов.

Начальники основных производственных цехов В.К. Овсянников, Г. Д. Витков, А. С. Страмаус, В. Е. Авраменко совместно со специалистами высокого класса А. М. Акменом, Н. И. Тарасовым, Б. Г. Бобро, В. С. Васильевым, Ю. М. Михно, М. С. Райковым и многими другими успешно создавали образцы сложнейшей аппаратуры, обеспечивали ее летные испытания и внедрение в серийное производство.

С середины шестидесятых годов к работам подключился запорожский филиал ОКБ под руководством С. В. Раубишко и Б. Н. Гавранека, взявший на себя значительную долю в разработке и изготовлении аппаратуры.

Трудно переоценить роль военного представительства в создании и совершенствовании аппаратуры систем управления, в значительной мере определяющей качество создаваемых образцов вооружения. Надежность и соответствие ее требованиям, предъявляемым к современному ракетно-космическому вооружению, были основной заботой представительства. Скрупулезному контролю аппаратура подвергалась на всех этапах ее создания — от теоретических предпосылок до ее летных испытаний и эксплуатации.

Работа представительства была построена так, что ее ведущие специалисты Л. Ф. Соболев, В. М. Михайлов, С. Н. Шпынев, А. И. Балабуха, Г. К. Бондарец, В. М. Филин, Н. П. Сафронов, И. И. Александров и многие другие по праву являлись соавторами важнейших технических решений, положенных в основу и определивших высокий уровень создаваемой аппаратуры. Годами сложившееся деловое сотрудничество между разработчиками аппаратуры и военным представительством, опыт взаимодействия должен служить примером в организации работ по созданию сложных и ответственных систем.

Кооперация предприятий, работавших совместно и при научно-техническом руководстве ОКБ-692, как головной организации, насчитывала несколько десятков научно-исследовательских институтов, опытно-конструкторских бюро и серийных заводов, расположенных в разных городах страны. В ее состав в качестве «постоянных членов» входили ведущие НИИ и заводы: по гироскопическим системам и командным приборам — НИИ-944 под руководством В. И. Кузнецова, НИИ-49 под руководством В. П. Арефьева; по системам прицеливания — Киевский завод «Арсенал» под руководством С. П. Парнякова, Московский прожекторный завод — по системам питания под руководством В. А. Окунева; УП-6 «Деталь» — по радиовысотомерным системам под руководством В. С. Фомина и ряд других организаций.

Большое значение имело научно-техническое взаимодействие с ведущими организациями Министерства обороны — НИИ-4, Артакадемии им. Дзержинского, НИИП-5 «Байконур», «Капустин Яр», «Плесецк», управлениями ракетных войск и космических средств. Это была мощная слаженная кооперация, которая в значительной мере предопределила успехи украинского куста создателей ракетной техники для широкого разнообразия космических объектов, создаваемых практически всеми головными ведущими фирмами. Уровень работ соответствовал мировым стандартам и в ряде случаев по важнейшим параметрам позволил создать образцы объектов, не имеющих аналогов в мировой практике. Важнейшей особенностью этой кооперации была полная научно-теоретическая самостоятельность, смелость и инициативность в разработке и внедрении новых направлений и новых технологий.

Безусловно, описать деятельность этой кооперации хотя бы в общих чертах, выявить роль отдельных лиц и подразделений в создании тех или иных объектов — задача чрезвычайно сложная, да мы и не ставим ее перед собою. Максимум, на что можно претендовать в работе подобного рода, это дать общую картину, назвать хотя бы основных участников событий в рамках ограниченных архивных материалов и памяти немногих энтузиастов этого труда. Можно только надеяться, что некоторая сумма подобных работ восполнит естественные недостатки каждой из них и позволит восстановить ту неповторимую атмосферу творчества и энтузиазма, которая царила в дни расцвета ракетно-космической техники в Украине, а также определить роль каждого из участников этой славной эпопеи. Думаю, что для людей будущего всегда будет интересно знать, как жили и работали люди, создавшие грозный ракетно-ядерный щит, запустившие первые искусственные спутники Земли, первые исследовательские аппараты Луны и планет, первых людей, полетевших в космос. Хотелось бы верить, что данная работа, хотя бы в небольшой мере, приподнимет ту завесу забвения, которая неизбежно опускается на дела и свершения целого поколения творцов ракетно-космической техники.

В конце сентября 1955 года группе дипломников Харьковского авиационного института было предложено выполнить дипломную работу на заводе п/я 201, больше известном как завод «Коммунар», и остаться после ее защиты работать в заводском конструкторском бюро (СКБ-897). Отбор группы в составе десяти человек осуществлял начальник проектного отдела СКБ Б. И. Рубанов.

Таким образом, перед нами, людьми, мечтавшими о работе в авиации, практически уже имевшими диплом авиаконструктора в кармане, встал вопрос об изменении профессии. Рубанов под глубочайшим секретом сообщил, что завод ведет разработку и изготовляет аппаратуру систем управления для боевых ракетных систем дальнего действия, что это самые престижные разработки, что во главе этих работ в стране стоит С.П. Королев, и этому направлению техники принадлежит будущее. Борис Иосифович, как оказалось, был прав. Мы тогда много спорили и обсуждали это предложение и приняли его, в основном, благодаря умению убеждать, красноречию этого человека и блестящего инженера. Нас сразу же зачислили на должности старших техников, на пол-оклада, что более чем удваивало нашу стипендию, да и виды на получение жилья имели значение.

Заводские цеха, лаборатории СКБ по сравнению с агрегатными и сборочными цехами громадных авиационных заводов Москвы, Киева, Воронежа, Куйбышева и других городов, где нам довелось побывать на практике, выглядели скромно, но Рубанов сумел переубедить нас, нарисовав яркую картину развития ракетной техники, превращения ее в ракетно-космическую. Действительно, наступали золотые полвека ракетно-космической техники, ознаменовавшиеся величайшими свершениями — выходом человека в космическое пространство, полетами автоматов к планетам Солнечной системы и, наконец, беспримерным подвигом американцев, пославшим серию экспедиций к нашей ближайшей соседке — Луне.

Город Харьков имел богатую довоенную предысторию в развитии науки ракетного полета и в создании первых ракет. Первые энтузиасты появились еще в двадцатые годы, их идейным наставником был К. Э. Циолковский, а публичные лекции Ф. Цандера и В. Ветчинкина побуждали к активной деятельности. В 1926 году возникла студенческая группа по изучению проблем реактивного полета под руководством А. Щербакова, позже на Харьковском авиационном заводе группа энтузиастов приступила к изготовлению моделей реактивных аппаратов и пороховых ракет. С 1937 года начала свою работу реактивная группа при Харьковском авиационном институте под руководством академика Г. Проскуры. Исследования были развернуты широким фронтом: проектирование и расчет пороховых ракет, пусковых установок, навигационных приборов, приборов управления, испытательных стендов. 19 сентября 1937 года состоялся первый успешный пуск пороховой ракеты. Великая Отечественная война прервала работы, но после войны, не успев залечить как следует раны, индустриальный Харьков одно за другим подключает свои предприятия, учебные заведения и заводы к работам по созданию ракет, космических кораблей и их оборудования. Одним из первых к созданию аппаратуры систем управления 25 сентября 1951 года был подключен завод «Электроинструмент», впоследствии завод п/я 201, или «Коммунар». Директором завода был назначен А. Смирнов, а в конце года на завод прибыла группа инженерно-технических работников с головного института НИИ-885 в составе А. М. Гинзбурга, М. А. Харченко, И. А. Рубанова, В. И. Каменского и других для организации работ по серийному изготовлению аппаратуры систем управления первых отечественных ракет С. П. Королева. С 1952 года завод возглавил В. Н. Куликов, а А. М. Гинзбург был назначен главным инженером специального конструкторского бюро (СКБ-897). Таким образом, мы пришли работать в молодую организацию, но ядро ее во главе с А. М. Гинзбургом уже имело значительный опыт в ракетной технике. Абрам Маркович был одним из соратников С. П. Королева и совместно с ним в 1945-1946 годах в Германии занимался изучением немецкой ракетной техники, а затем воспроизведением брауновской ФАУ-2 и ее летными испытаниями. Им, совместно с немецкими специалистами, из разрозненных агрегатов и приборов был создан первый действующий электрический стенд ФАУ-2, позволивший разобраться в принципах ее работы. Затем он был в составе боевого расчета первой ракеты, известной как Р1, пуск которой был осуществлен в 1947 году.

Опыт и широкая инженерная эрудиция, наряду с незаурядным талантом конструктора, выдвинули имя Гинзбурга в ряды творцов «чуда XX столетия» — ракетно-космической техники. Важнейшей заслугой Абрама Марковича было создание слаженного коллектива конструкторов, исследователей и испытателей, каким стало СКБ-897, ставшее впоследствии основой мощной организации — ОКБ-692. Дальнейшая инженерная судьба Гинзбурга сложилась неудачно. Будучи глубоко порядочным человеком, он не мог примириться с отношением к нему чиновно-партийного аппарата и, к нашему большому огорчению, вскоре ушел из ОКБ-692. Под стать Гинзбургу, его «правой рукой» был И.А. Рубанов — начальник основного проектного отдела СКБ, исключительно грамотный инженер, чутко реагирующий на все новые идеи. Трагическая судьба выпала на его долю — он погиб в расцвете своих творческих возможностей 24 октября 1960 года при испытаниях ракеты 8К64, спасая от огня своего коллегу — Н.Г. Волобуева.

Третьим человеком в СКБ была, несомненно, И. А. Дорошенко — начальник лаборатории, ведущей все «комплексные дела» и стендовую отработку аппаратуры. Волевая, энергичная женщина, она пользовалась большим авторитетом в коллективе, умела настойчиво добиваться решения поставленной цели. Ее совершенно несправедливо сделали главной виновницей упомянутой аварии 24 октября 1960 года, унесшей много человеческих жизней. Так, в статье С. Аверкова («Время», октябрь 1996 г.) делается попытка все свести к «... разработке комплексной схемы и методике приведения в исходное состояние на старте прибора А-120, особенности которого не были учтены, что привело к запуску двигателя второй ступени». За комплексную схему действительно отвечала наша организация и Дорошенко конкретно, но Аверков умалчивает, что по предложению его организации (ОКБ-586) в нарушение технологии подготовки ракеты к пуску «вручную» были подорваны пиромембраны, закрывающие доступ компонентов топлива к двигателю. Это привело к тому, что как только прибор А-120 подал команды на открытие клапанов двигателя, последний запустился. Мы еще более подробно вернемся к истории создания ракеты 8К64 и к причинам ее аварии при пуске.

Главной теоретической лабораторией была лаборатория моделирования, ею руководила также женщина — Зыкова Александра Никаноровна. Она вскоре вместе с мужем уехала в Москву и о ней в памяти осталось только то, что это была чуткая и добрая женщина. Тон в лаборатории задавали три женщины — Ольга Митрофановна Калинина, Галина Яковлевна Савичева и Валентина Иосифовна Ломакина. Калинина вела расчетно-теоретические работы, Савичева и Ломакина — моделирование. Ольга Митрофановна при солидной математической подготовке обладала еще и чрезвычайной скрупулезностью в изучении и доскональном разборе математических выкладок в непрерывно поступающих к нам проектных и исследовательских материалах из институтов и КБ. Она не верила «на слово» ни одному автору, независимо от его имени, нередко находила неточности, некорректности, а иногда и ошибки в их работах. Впоследствии, в эру компьютеризации, она стала одним из самых квалифицированных и думающих программистов предприятия. Ее склонность к обучению своих сотрудников в значительной мере способствовала тому, что школа программирования в ОКБ была одной из лучших. Савичева и Ломакина успешно «колдовали» на стендах моделирования.

Приборами занимался A.M. Кошняков, а в цокольном этаже небольшого здания, где располагалось СКБ, Е.А. Морщаков возглавлял монтажно-экспериментальный цех, в котором делались первые опытные приборы.

Наш приход в СКБ совпал со значительными переменами в ракетной технике. Завершился период первых относительно примитивных тактических ракет Королева, повторивших немецкие разработки, и их развитие в рамках освоенных технических решений. Ракета Р1 повторяла ФАУ-2, ракеты Р2 и Р5 определяли достижимый предел совершенствования Р1; РЗ убедительно продемонстрировала необходимость новых конструктивных и технологических решений. Мощная, созданная в годы войны военная индустрия, ее испытанные руководители, привыкшие к масштабному мышлению и действию, подсказывали и реально ставили задачи на принципиально новый подход, соответствующий новым глобальным задачам стратегии обороны. Появление ядерного оружия, возросшая уязвимость бомбардировочной пилотируемой авиации, глобальность противостояния основных держав определили необходимость поиска новых средств доставки боевого груза к цели. Особое внимание уделялось беспилотной авиации, ракетам, а. также подводным лодкам-ракетоносцам. Первые образцы таких лодок появились в 1955-1956 годах и были приняты на вооружение с королевской ракетой Р11МФ с ядерной боеголовкой. Создание беспилотных авиационных и ракетных средств доставки было определено Постановлением Правительства № 956-408 от 20.05.54 г., вышедшем вскоре вслед за объявлением Маленковым на заседании Верховного Совета о создании в СССР водородной бомбы и ее первом испытании 12 августа 1953 года. Постановление предусматривало три основных направления работ: создание ракеты Р7 Королевым и двух самолетов-снарядов «Буря» Лавочкиным и «Буран» Мясищевым. Примерно в это же время завершилось и длительное соперничество С.П.Королева и М.К. Янгеля тем, что Янгель в 1954 году уехал в Днепропетровск в качестве Главного конструктора завода «Южный машиностроительный», который с 1952 года был подключен к серийному изготовлению ракет Королева. Михаил Кузьмич имел четкую программу действий: создать систему боевых ракетных комплексов, полностью отвечающих требованиям их использования в воинских частях и перекрывающих по дальности стрельбы все мыслимые диапазоны, включая межконтинентальный. Две одноступенчатые ракеты Р12 и Р14 (8К63 и 8К65) обеспечивали дальность 2500 и 4500 км и двухступенчатая Р16 (8К64) — 12000 км. Системы их управления должны быть полностью автономными, компоненты топлива — высококипящими, способными длительное время находиться в баках ракеты и не требовать «подпитки». Компоновка ракеты должна позволять осуществлять старт из шахтной установки, готовность к старту должна быть минимальной. Кроме того, ряд специфических требований обеспечивал возможность их длительной эксплуатации в полевых условиях. Янгель имел мощную поддержку в своих планах со стороны партийно-правительственных и военных кругов, особенно НИИ-4 (в/ч 25840) и сумел сколотить кооперацию из предприятий, имеющих опыт подобных разработок. Это, в первую очередь, ОКБ-456 под руководством В. П. Глушко — по двигательным установкам, СКБ-897 под руководством А. М. Гинзбурга, а с 1959 года ОКБ-692 под руководством Б. М. Коноплева, а затем с 1960 года В. Г. Сергеева — по системам управления, НИИ-944 под руководством В. И. Кузнецова — по командным гироскопическим приборам и ряд других организаций. Большое значение имело также содружество с рядом академических институтов, с академией имени Дзержинского и особенно с НИИ-4.

Решающим фактором были люди. Сегодня можно уже однозначно оценить то поколение людей, которое обеспечило невиданный взлет техники и науки во второй половине двадцатого столетия. Этих людей воспитала и выкристаллизовала из общей массы война. Это были люди, для которых величие Родины было главным смыслом жизни, все личное было второстепенным. Победа в войне с Германией вселила в них непоколебимую уверенность в своих силах и научила стойкости в самых невероятно тяжелых условиях, научила делать то, что казалось немыслимым, что было выше человеческих сил. Сегодня это трудно понять и осознать вступившему в активную жизнь поколению, зараженному стяжательством, лишенному национального достоинства и не умеющему по-настоящему работать.

О трудовом подвиге народа можно судить по простому факту: за 6-8 месяцев войны с запада на восток было перебазировано 1523 промышленных предприятия, в том числе 1360 крупных, преимущественно военных заводов. Тысячи составов с людьми, оборудованием, материалами, документацией двигались на восток, и немедленно налаживался выпуск военной продукции. Люди месяцами не уходили со строительных площадок, от станков и чертежных досок. Их подвиг также значим, как и беззаветный подвиг солдат на фронте. Никакое принуждение, а только сознание долга могло обеспечить такое беззаветное служение своему делу как на фронте, так и в тылу. Танки, самолеты, орудия и боеприпасы непрерывным, все возрастающим потоком, шли на фронт.

Вознесенский, Малышев, Устинов, Казаков, Яковлев, Смирнов и многие другие титаны промышленности совместно со всем народом сумели сделать невозможное — по производству вооружения превзойти Германию со всей европейской промышленностью, как по качеству, так и по количеству производимой продукции. Это были незабываемые дни подлинного всенародного героизма, массового и добровольного. Накал военных лет сохранился еще на многие послевоенные годы; на предприятиях, производивших новое вооружение, царила та же атмосфера энтузиазма и понимания, ответственность за качество и сроки производимых работ.

Необходимость иметь самое совершенное оружие была понятна каждому работнику от министра до техника и рабочего. Угроза войны с целью уничтожения нашего государства, наших городов и народа была более чем реальной. Призывы к этому раздавались на самом высоком уровне. Идея превентивной войны упорно проповедовалась печатью, радио и телевидением. Генералы строили планы и подсчитывали, сколько нужно сбросить бомб и на какие наши города, чтобы полностью разрушить промышленность и лишить боеспособности армию. Без понимания реальности этой угрозы невозможно понять и атмосферу самоотдачи, которая царила на предприятиях военной промышленности, и особенно ракетно-космической. Война и предвоенные годы научили людей не особенно доверять дипломатам и политикам, а самим следить за событиями, происходившими в мире, и составлять собственное мнение об их значении и могущих быть последствиях. А грозовые тучи, начиная с печально известной речи У. Черчилля в Фултоне в апреле 1946 года и последовавшего затем каскада все более и более грозных событий, сгущались. Доктрина Трумэна в 1947 году, направленная на возрождение военно-промышленного потенциала стран «оси», создание НАТО и СЕАТО в 1949 и 1954 годах, развертывание военных баз у границ Советского Союза, вооруженных самыми современными средствами нападения, непрерывное патрулирование самолетов и кораблей, снаряженных ядерным оружием — вот далеко не полный перечень фактов реальной угрозы, о которых знал наш народ, принесший немыслимые жертвы для того, чтобы отстоять свою независимость в борьбе с фашизмом и готовый к борьбе с любым новым агрессором.

Военные базы, самолеты и боевые корабли НАТО и СЕАТО обильно оснащались ракетами и самолетами-снарядами, несущими ядерные боеприпасы, производимые в США. В 1951, 1952 и 1953 годах создаются самолеты-снаряды «Матадор», «Снарк», «Регулюс», в 1953 году ракета «Редстоун» и крылатая ракета «Навахо» впервые с дальностью стрельбы, перекрывающей всю территорию СССР с юга па север.

Первый запуск самолета-снаряда «Регулюс» с подводной лодки в США был произведен 13 июня 1953 года. Напомним, что аналогичный пуск в СССР был произведен только 16 сентября 1955 года. Таким образом, была реализована идея командира немецкой подводной лодки У-511 капитан-лейтенанта Штейнера (проект «Урзель»), высказанная им еще в 1942 году и проверенная пусками с подводного положения.

Весь этот арсенал, дополненный стратегическими бомбардировщиками и кораблями семи флотов, готов был к действию и ждал команду.

Подлинную тревогу и беспокойство вызвали сообщения о передаче бундесверу американских тактических ракет с ядерными боезарядами «Онест Джон» и «Найк» (1958) и ракеты «Поларис» (1960 г.) с дальностью стрельбы до 2000 км, т.е. с дальностью, перекрывающей территорию практически всей Восточной Европы.

Трудно передать тревожность обстановки тех дней, особенно на предприятиях оборонной промышленности, где отчетливо представлялись возможные последствия этих действий, где после каждого такого события следовали новые импульсы к ускорению наших разработок, да и сами разработчики понимали настоятельную необходимость такого ускорения. В это же время непрерывно поступали и в открытую печать, и закрытые материалы о совершенствовании ядерного оружия в США и Англии. В ноябре 1952 года на острове Элугелаб был взорван макет двухконтурной ядерной бомбы (H-bomb) мощностью около 3 мегатонн тринитротолуола, а в марте 1954 года на атолле Бикини была взорвана трехконтурная бомба (F-F-F деление, слияние, деление), способная покрыть смертельными радиоактивными осадками тысячи квадратных километров земной поверхности. Следы этого взрыва в виде радиоактивных осадков достигли Австралии, Индии и Южной Америки. Японский траулер «Счастливый Дракон», находившийся на удалении от места взрыва более чем 200 км, подвергся смертельному воздействию радиации, в результате которого погибло 23 члена его экипажа.

В мае 1957 года произошло испытание и первой английской водородной бомбы, давшее возможность старому «другу» Советского Союза У. Черчиллю предложить использовать преимущества Западного мира в ядерном оружии и в средствах его доставки: «... следует заранее объявить и провести мирную военно-воздушную демонстрацию над главными советскими городами, которая должна сопровождаться информированием советских лидеров о некоторых наших новейших изобретениях в области военной техники» (В. Г. Трухановский «У. Черчилль. Политическая биография»). Легко представить последствия такой демонстрации и реакцию людей на это заявление! Пятидесятые годы характерны еще и тем, что уцелевшие гитлеровские генералы и политические деятели в своих мемуарах разоткровенничались, и стало известно о той коварной и неблагородной политике, которую вели англо-американские «союзники» за спиной Советского Союза. В то время, когда Советская Армия вела кровопролитные бои с фашистскими армиями, назревал сговор между США, Англией и Германией, суть которого сводилась к новому «крестовому походу» против нашей страны. Полностью проявилась неблаговидная роль «Атлантической хартии», подписанной Рузвельтом и Черчиллем, и предполагавшей послевоенное разоружение всех стран, кроме США и Англии. Не отставали от военных в своем антисоветизме и ученые-атомщики США. Некоторые, например Г. Юри, в своих выступлениях требовали превентивной войны против СССР с тем, чтобы после ее победного завершения «... человечество могло пользоваться миром и свободой во главе с мировым правительством» (читай с США). О генералах и говорить не приходится. Планы ядерных бомбардировок советских городов разрабатывались скрупулезно и тщательно. Подсчитывалось, сколько нужно убить людей, определялся необходимый процент разрушения городов, промышленных предприятий и т.д.

Все это определяло ту атмосферу, в которой люди жили в первые послевоенные годы, когда еще и минувшая страшная война на каждом шагу напоминала о себе, а любой взрослый человек в той или иной мере испытал ее ужасы. На предприятиях оборонной промышленности, особенно передовых ее отраслях, по сути дела, работа мало чем отличалась от военных лет: рабочий день длился 12-14 часов, зачастую без выходных и праздничных дней, жесткие сроки выполнения работ, непрерывное «давление» и контроль сверху и, что самое главное, подлинный трудовой энтузиазм и понимание необходимости своевременного и качественного выполнения своей работы.

В этой грозной обстановке, сложной еще и тем, что необходимо было залечивать многочисленные раны, нанесенные войной на значительной территории европейской части страны, нужно было срочно создавать современное оружие, способное обеспечить надежное противостояние. В этом плане возможности Советского Союза были весьма ограничены. К 1955 году на вооружение была принята только королевская ракета Р1 с дальностью стрельбы 270 км и боеголовкой, снаряженной тротилом (785 кг), ракета Р2 с дальностью стрельбы 600 км с головной частью (1008 кг тротила). Первая стратегическая ракета Р5 с дальностью стрельбы 1200 км принята на вооружение в 1952 году с обычным боезарядом и модернизированная в 1955 году под ядерный боезаряд мощностью до 80 килотонн, была запущена с реальным боезарядом 8 февраля 1956 года. Эти силы в лучшем случае могли противостоять базам в пределах Евро-Азиатского континента, но территория основного вдохновителя «крестового похода» против СССР — США, оставалась практически вне досягаемости. Наши стратегические бомбардировщики имели дальность полета только «туда», а их экипажи имели инструкции после выполнения боевой задачи лететь в северные районы Канады, покидать самолеты и пробираться к Тихому океану в определенные районы побережья, где их должны подбирать подводные лодки.

Королевская ракета Р11МФ, запускаемая с подводной лодки, имела дальность 270 км и ядерную боеголовку и запускалась в надводном положении лодки. При этом ракета поднималась из шахты и возвышалась над лодкой, представляя собой легкоуязвимую цель для авиации и кораблей береговой обороны. К военной угрозе, нависшей над страной, тяжелым грузом добавлялись внутренние трудности восстановления разрушений на громадной территории, подвергшейся невиданному опустошению и лишенной самой деятельной части населения. Страна переживала самый тяжелый кризис в своей истории, сравнимый разве только с татаро-монгольским нашествием.

Моральный потенциал страны был огромен, возможности науки и промышленности, воля людей к жизни, к восстановлению, вера в свои силы были беспредельны. На всех ключевых позициях в науке и технике, в руководстве страной и армией стояли люди, добывшие победу, уверенные в нашем превосходстве не только над разрушенной Европой, но и над Америкой, люди, пережившие горечь и позор отступлений 1941-1942 годов, полные решимости не допустить повторения ничего подобного.

Конечно, было и совершенно не нужное и даже вредное давление со стороны партийно-правительственных и военных чиновников, о котором так метко заметил преемник Королева В.П. Мишин: «Малограмотные, толком ни в чем не разбирающиеся высокопоставленные чиновники считают, что выполняют свой долг, если людям, не успевающим вытирать пот с лица, кричат: «Давай, давай!» Было много советчиков и неумных учителей. Помню, уже будучи Главным конструктором системы управления «Энергия» и имея 30-летний стаж работы в ракетной технике, я вдруг стал «учеником» молоденького инструктора обкома партии, который, закончив институт, продвинулся на комсомольско-партийной работе и стал постоянным участником ежедневных оперативок на комплексном стенде системы управления ракеты. После каждой такой оперативки он считал своим долгом садиться у меня в кабинете и зачитывать длинный список замечаний по ходу оперативки и его мнение, как я должен поступать в том или другом случае. Понятно, что у меня не надолго хватило терпения и после того, как он возмутился тем, что я не наказываю И. М. Трегубова, ведавшего сложнейшей системой энергоснабжения на борту ракеты и наземной аппаратурой, я ему в резкой форме предложил все его замечания и пожелания излагать в письменной форме и стал избегать под разными предлогами бесед с ним. Умный и многоопытный начальник оборонного отдела обкома Ю. Н. Свердлов как-то с юмором рассказывал мне об обидах и жалобах инструктора. Из десяти человек, отобранных Рубановым, трое были участниками Великой Отечественной войны. Мы же, молодые специалисты, горели желанием поскорее включиться в работу, проявить себя, стать участниками и творцами новой техники. Относительная скромность нашего СКБ в значительной мере компенсировалась планами на самое ближайшее будущее, которые нам рисовал Рубанов — мечтатель и реалист одновременно, и нашей самоуверенностью. Все это в будущем вполне оправдалось — из маленького СКБ возникла мощная организация ОКБ-692, и нам довелось в ней играть не последнюю роль. Летом 1956 года, после окончания политехнического института, к нам присоединился Я. Е. Айзенберг, имевший хорошую теоретическую подготовку в области электроники и электротехники, сыгравший в последствии выдающуюся роль в становлении и развитии пауки в ОКБ. С этого времени сложилась тройка: А. И. Гудименко, Я. Е. Айзенберг и я. Эта тройка занялась поиском самостоятельной работы и преуспела в этом. Появилась тема «Онега» — пороховая ракета тактического назначения с дальностью стрельбы до 160 км. Разработку ракеты вел знаменитый «уральский» артиллерист Ф. Ф. Петров, основным идеологом ракеты выступал НИИ-4, система управления была целиком за нашей организацией. Это означало, что мы должны были выбрать схему полета, законы управления и наведения на цель, обосновать все это, произвести необходимые расчеты и моделирование и, естественно, изготовить необходимую аппаратуру. После рассмотрения и анализа всех возможных вариантов была выбрана схема управляемого полета вплоть до цели по однокоординатному методу наведения. Авторами этого оригинального метода были Я. Е. Айзенберг и А. И. Гудименко. Суть метода состояла в том, что инерциальная система управления производила измерение в полете дальности до некоторой наклонной прямой, проходящей через цель и по достижении ракетой этой прямой, переводила ракету в пикирование на цель вдоль этой прямой.

Важнейшей особенностью системы управления было ее приборное исполнение на дискретных или цифровых принципах. Гироскопический интегратор, установленный на внутреннем карданном кольце гирогоризонта, имел дискретный выход, т.е. выдавал электрические импульсы, частота следования которых была пропорциональна ускорению, действующему на ракету в проекции на его ось чувствительности, устанавливаемую по полетному заданию перпендикулярно линии пикирования. Импульсы поступали в счетно-решающий прибор, который путем двукратного интегрирования определял дальность до линии пикирования. При достижении этой линии прибор выдавал команду на переход ракеты в пикирование, продолжая выдавать сигнал, соответствующий отклонению ракеты от этой линии, который использовался для удержания с помощью рулей ракеты на этой линии и, тем самым, для точного наведения на цель.

Управление ракетой по курсу осуществлялось также инерциальным методом, что полностью обеспечивало ее автономность. Дискретные приборы разрабатывались под руководством Е. М. Михлина и были первыми приборами этого типа, разработанными в СССР. Нужно сказать, что руководство СКБ в лице А. М. Гинзбурга и И. А. Рубанова, несмотря на то, что в это время полным ходом шли работы по таким важнейшим темам, как ракеты 8К11, 8К51 и 8К63, весьма горячо поддерживали эту инициативную работу. Это способствовало тому, что уже через 1,5-2 года появилась аппаратура нашей разработки и смежных организаций, в том числе основного смежника — разработчика гироскопических приборов Саратовского завода под руководством А. К. Ваницкого. Нужно сказать, что приборов такого типа, да еще с дискретным выходом, никто в СССР не разрабатывал. Нам еще предстояло много затратить усилий, чтобы основной разработчик гироскопии для боевых ракетных комплексов — НИИ-944, стал делать свою аппаратуру с цифровым выходом. Этим обеспечивалось ее сопряжение со счетными приборами и, в конечном итоге, с БЦВМ.

Дискретная аппаратура явилась переходным звеном к компьютерным системам, хотя уже тогда, в 1955-1956 годах, мы, разработчики систем управления, понимали, какие громадные преимущества дает вычислительная машина на борту ракеты не только для ее наведения и стабилизации, но и для управления многочисленными и сложными агрегатами в процессе подготовки к пуску и в полете.

Однако состояние с элементной базой, ее слабая надежность не позволяли в те годы применять БЦВМ в качестве основного элемента управления на борту ракеты. Такие прикидки делались с помощью специалистов по этой технике. Помню, в кабинете А. М. Гинзбурга приглашенные к нам для консультации специалисты от Глушкова даже для машины с весьма простой арифметикой в качестве возможных габаритов указали на массивный письменный его стол ...

Получилось так, что я темой «Онега» на этапе ее летных испытаний не занимался, но с интересом следил за их ходом. Было пущено 5 или 6 ракет, но «первый блин — комом», ни одна из этих ракет не дошла до цели. Основная причина — пороховой двигатель, хотя и система управления работала не совсем устойчиво и надежно. И двигатель, и ракета, и система управления требовали длительной и упорной отработки, но в то время наша организация получила громадную работу по первой стратегической межконтинентальной ракете Р16, или 8К64. Этой ракете придавалось приоритетное значение. За ходом ее разработки следили правительство и ЦК партии, лично Л. И. Брежнев — в этот период молодой энергичный секретарь ЦК. Под эту работу было создано ОКБ-692 — наша организация во главе с Б. М. Коноплевым, и все силы были брошены на эту разработку. Новый главный конструктор — Б. М. Коноплев об «Онеге» и слышать не хотел. Последний акт состоялся как-то в кабинете Бориса Михайловича во время очередного совещания по ракете 8К64. Ему несколько раз звонил по в/ч Ф. Ф. Петров, настойчиво требуя решения какого-то вопроса, связанного с посылкой к нему специалистов. Борис Михайлович, в конце концов, не выдержал и в резкой форме сказал примерно следующее: «Федор Федорович, я тебе отправлю насовсем нескольких энтузиастов «Онеги», но сам я больше этим вопросом заниматься не буду!», — и бросил трубку. После этого редкие ряды энтузиастов «Онеги» окончательно поредели и вскоре эта разработка была закрыта. На некоторое время работы по дискретной технике в организации были практически прекращены, а об «Онеге» остались, к сожалению, только полуанекдотические воспоминания. Рассказывают, что во время первого пуска ракета в полете разломалась пополам, а наблюдавший полет визуально офицер доложил: «Разделение ступеней прошло нормально!» Упавшие половинки ракеты оказались связанными кабельным стволом системы управления, что в свою очередь стало предметом шуток по поводу надежности системы управления. Одну ракету вообще долго не могли найти, а при подготовке другой возникла ситуация, о которой с иронией рассказывает И. Т. Любченко, бывший в то время начальником комплексной лаборатории по этой ракете. Нужно было подстыковать пусковой кабель, идущий от укрытия к ракете, полностью готовой к пуску. При проверке прибором на контактах подстыковываемого разъема было обнаружено наличие напряжения, несмотря на полностью обесточенную пусковую аппаратуру. Возникла опасность, что при подстыковке произойдет несанкционированный запуск ракеты. Любченко и Михлин с недоумением смотрели то друг на друга, то на дергающуюся стрелку прибора, не решаясь подходить к самоходке и лезть в люк для подключения разъема. Наконец кто-то из них высказал предположение, что это просто «наводка» и опасности нет. Иван Трофимович в этом месте рассказа приводит фразу, сказанную Михлиным: «Иди, Ваня, иди, не бойся, это просто наводка!»

Если бы удалось довести «до ума» эту разработку, я думаю, внедрение в ракетную технику компьютерных систем и принципов управления могло бы произойти гораздо раньше. Однако она дала очень многое разработчикам. Во-первых, фактическими разработчиками были Я. Е. Айзенберг, А. И. Гудимеико и О. М. Калинина. В это время полным ходом шли работы по ракете 8К51М с ядерным зарядом и по ракете 8К63, Главным конструктором системы управления которой был А. М. Гинзбург. Разработка получила в целом высокую оценку, а попытка создать впервые дискретную систему с целым рядом оригинальных технических решений, безусловно, была дерзкой по замыслу и, вероятно, навсегда избавила ее создателей от копирования чужих идей и решений. Во-вторых, Айзенбергу и Гудименко пришлось заново сколачивать довольно широкий круг смежников и соисполнителей, налаживать творческое содружество со многими научными организациями, такими, как НИИ-4, артакадемия и др. В общем, «Онега» была прекрасной школой как в инженерном, так и в организационном отношении, а ее ученики уже через 2-3 года стали зрелыми руководителями научно-проектных подразделений типа отдел и лаборатория.

Мои первые дни пребывания в СКВ оказались тесно связанными с ракетами 8К51 и 8К63. Дипломный проект я делал по системе наведения ракеты 8К51. Конкретной темой было исследование методов повышения точности попадания в цель. Ракета 8К51 — одноступенчатая ракета с дальностью стрельбы 1200 км, с двигателем на жидком кислороде и спирте, система управления смешанная: автономная — по наведению по дальности и радийная — по направлению. Ракета имела слаборазвитое хвостовое оперение и газоструйные графитовые рули, головная часть отделялась после окончания полета на активном участке траектории; боевая часть, весом около 1000 кг, снаряжалась обычной взрывчаткой. Однако в 1955 году, уже после принятия ее на вооружение, она была модернизирована и оснащена ядерной боеголовкой, получив индекс Р5М, или 8К51М. Проблема повышения точности стрельбы заключалась в создании более точных приборов измерения скорости полета, а также в разработке метода управления. Штатной системой на ракете была система измерения так называемой «кажущейся» скорости полета в проекции на продольную ось ракеты. По достижению ракетой заданной скорости осуществлялось выключение двигательной установки и отделение боевой части, которая в дальнейшем совершала свободный полет до цели. Значение кажущейся скорости, при котором прекращался активный полет, корректировалось по времени с помощью коэффициента «временной компенсации». Суть этой коррекции заключалась в следующем: если ракета, к примеру, в силу значительного разброса характеристик двигателей достигала заданной скорости раньше расчетного времени, то, естественно, координаты конца ее активного участка — дальность и высота были меньше расчетных, и необходимо было это компенсировать. В целом такой метод был далек от совершенства, напрашивалось его усовершенствование в направлении измерения действительной скорости как векторной величины и координат ракеты, и по совокупности этих измерений определить момент прекращения активного полета, соответствующий требуемой дальности. Для этого требовалось создание соответствующей аппаратуры как измерительной, так и счетно-решающей, способной, например, производить интегрирование скорости для получения координат и определять момент выключения двигателя по некоторой совокупности измеряемых величин, т.е. по некоторому «функционалу» управления. Поискам такого функционала, оптимального для ракеты 8К51 и достижимого приборами того времени, была посвящена моя дипломная работа. Мне удалось изучить большое количество имевшихся закрытых и открытых материалов, побывать во многих организациях, связанных с этой тематикой, познакомиться с ведущими специалистами в этой области. Таким образом, я получил необходимую подготовку, что мне существенно помогло и определило мою специальность на предстоящие двадцать лет работы — до 1974 года я занимал должность начальника отдела, обеспечивающего точность стрельбы баллистических ракет и точность выведения ИСЗ ракет-носителей разработки ОКБ-692.

Приборная реализация метода наведения была весьма примитивной, позаимствованной с ракеты ФАУ-2. Чувствительным элементом автомата управления дальностью (АУД) был маятниковый прибор, выходным сигналом которого был электрический ток, сила которого пропорциональна ускорению ракеты в направлении его оси максимальной чувствительности, устанавливаемой параллельно продольной оси ракеты. Сигнал с прибора поступал на электроды электролитического интегратора, в котором происходил процесс переноса металла из раствора на минусовый электрод. После завершения процесса переноса происходило резкое увеличение напряжения на электродах, которое и служило сигналом па выключение двигателя. Количество же металла, выделенное на электроде по известному закону электрохимии, является интегралом по времени от прошедшего через электролит тока, но так как сила тока пропорциональна ускорению ракеты, то, в конечном итоге, количество выделенного металла на электроде пропорционально скорости ракеты. Растворение в электролите необходимого количества металла производилось в процессе «заряда», осуществляемого в предполетной подготовке тем же прибором иод действием ускорения силы тяжести, а значит, могло быть достаточно строго выдержано. Сам процесс настройки интегратора на заданное значение четко регламентирован и состоял из нескольких циклов «заряд-разряд», стабилизирующих прибор по его фактическим характеристикам. Такова была система управления дальностью на заре ракетной техники. Следует к этому добавить, что расчет точности попадания ракеты в цель, выбор единственного параметра этой системы — коэффициента временной компенсации, производились весьма примитивными методами. Отклонение ракеты 8К51 от цели могло достигать 6 км по дальности и 4-5 км в боковом направлении.

Работы по ракете 8К51М — модификации с ядерной боевой головкой в СКБ-897 в этот период были в полном разгаре. В начале 1955 года начались ее летные испытания. Всего было представлено на испытаниях пять ракет, причем, четыре из них оснащались макетами ядерной боеголовки, а пятая, заключительная, снаряжалась штатной ядерной боеголовкой. Это был первый случай в мировом ракетостроении запуска ракетой ядерного боезаряда. Работы по созданию агрегатов и приборов для этой ракеты велись особенно тщательно и под завесой строжайшей секретности.

По некоторым намекам и недоговоркам мы, студенты-дипломники, могли только догадываться, что происходит в СКБ что-то необычное. Наконец, 2 или 3 февраля 1956 года Рубанов нам торжественно заявил: «Королева благополучно родила сына!» После наших настойчивых расспросов и клятв в том, что мы будем хранить тайну, он пояснил, что произошел запуск ракеты с ядерным боезарядом, ракета достигла цели, сила взрыва превзошла все расчеты, и всех участников ждут награды и премии. Действительно, как описывает Б.Е. Черток в своей прекрасной книге «Ракеты и люди», награды на участников этого события посыпались как из рога изобилия. Мы же пока довольствовались сознанием, что наконец-то появилось оружие, способное противостоять многочисленным базам, окружавшим Советский Союз, общее число которых уже превысило 300.

Реальность военного конфликта была настолько очевидной, что любое неосторожное или случайное событие могло послужить детонатором взрыва неконтролируемой силы. Хотя впереди был Карибский кризис, и не было у нас реальных сил сдерживания, еще американский приоритет в создании и применении атомного оружия кружил головы их генералам, мы понимали, что время работает не на них.

Нужно было быть предельно осторожными, чтобы не спровоцировать начало Третьей мировой войны. В этом плане, забегая несколько вперед, хочу рассказать о ситуации, которая сложилась в день убийства американского президента Д. Кеннеди в ноябре 1962 года. Я был на полигоне в составе группы испытаний ракеты 8К64. Пуск должен был состояться в этот же день. Стрельба шла по цели, расположенной на дальности более 6000 км в районе целей «Кура» на Камчатке. Рано утром, когда все участники уже готовились занять свои места, радио принесло весть о гибели Д. Кеннеди. Сразу же из Москвы поступило требование о принятии мер по недопущению такой аварийной ситуации с ракетой, когда этот пуск мог быть воспринят американскими средствами наблюдения как начало нападения, произошедшего тогда, когда в США царит некоторая растерянность и отсутствует Главнокомандующий вооруженными силами. Опасность реально была в следующем: если в силу каких-то неисправностей команда на выключение двигателя не будет выдана автоматом управления дальностью или не будет исполнена, то ракета может достигнуть района Гавайских островов, где расположены базы США, что, естественно, может быть воспринято как начало нападения и вызвать ответные меры, а дальше все будет нарастать, как снежный ком. Вся наша баллистическая группа была поднята на ноги, мы прочерчивали трассы возможного полета ракеты при самых невероятных неисправностях. В комнату, где мы работали, непрерывно забегали «доброхоты» из военных и промышленников все с более и более невероятными предложениями. В конце концов, группа остановилась на одном: только невыключение двигателя II ступени представляет реально возможную опасность, и для ее полного предотвращения предложили дублировать выдачу команды на выключение двигателя с помощью прибора ПТР, выдающего временные команды, настроив его на время, превышающее номинальное время выдачи команды автоматом дальности (0,5-1 секунд). Наше предложение было принято, дата пуска была соответственно отложена до выполнения необходимых доработок.

Внутренняя обстановка в стране во второй половине десятилетия в разгар «хрущевской оттепели» была далеко непростой. События нами воспринимались в том свете, как нам их представляли местные партийные руководители, существенно, как это и было заведено, их усиливая и внося свой вклад. Характерным в этом плане было дело, необоснованно раздутое до предела парткомом завода и его секретарем М.С. Побегайло. Я как раз вернулся из командировки. Ко мне с какой-то бумагой подошли наши сотрудники, даже не помню кто, заявив, что я буквально остался один, не подписавший эту бумагу. Действительно, под бумагой уже было много подписей и в ней предлагалось завкому реализовать ряд требований: отпуска только летом, улучшить работу столовой и еще ряд подобных и естественных предложений. На следующий день в нашу лабораторию в сильном возбуждении прибегает Инна Абрамовна Дорошенко и спрашивает у меня, подписал ли я эту бумагу? «Я уже вычеркнула свою фамилию. Все члены партии вычеркивают свои фамилии. Дело попало в партком». Действительно, в ближайшие дни с утра до позднего вечера заседал партком завода, разбирая дело 16-ти членов партии, подписавших эту злополучную бумагу. Их обвиняли в том, что это отголоски событий в Венгрии, коллективизм и прочее. Основное наказание — исключение из партии и очень редко — строгий выговор с занесением в учетную карточку. Я отделался последним только потому, что только приехал, не разобрался и вообще ни в каких обсуждениях не участвовал. Сильно мне помог районный инженер завода полковник И. М. Журавель, за что я ему благодарен. В какой-то мере я отплатил ему долг тем, что через многие годы, будучи членом парткома ОКБ-692, я встал на защиту его сына, которому также грозило исключение из партии, и как следствие, увольнение из армии.

Дело, однако, на этом не закончилось. Среди исключенных из партии оказалась некто Хаперская, энергичная и пробивная женщина. Она поехала в ЦК партии в Москву, была принята кем-то из секретарей и, в конечном итоге, все исключенные были восстановлены. Побегайло как-то был наказан, что не помешало ему вскоре стать первым секретарем Киевского райкома партии. Что же касается тех, кто получил строгий выговор, то они (или я, по крайней мере), до сих пор не знают, снят он был или нет.

В Москве происходили события, на которые мы реагировали с изрядной долей юмора. Это были и «примкнувший к ним Шепилов» и, что особенно запомнилось, «дело о бонапартизме Жукова». На каждое такое дело официальной реакцией было общезаводское партийное собрание, на котором «осуждалось» то или иное деяние. Вот на таком «осуждающем» собрании по делу Г.К. Жукова сидим рядом с А.Ф. Соболевым, в те времена майором, старшим военным представителем в СКВ, и слушаем как «выпрыгивает из штанов» наш секретарь Побегайло, и как один за другим выступают заранее подготовленные штатные ораторы. Обмениваясь юмористическими репликами по поводу происходящего, довольно неприглядного действа в отношении такого человека, я под конец возьми и скажи Соболеву в шутку: «Аркадий Федорович, а почему военные не осуждают своего коллегу?!» Действительно, выступали пока что только штатские, но в это время председатель назвал фамилию одного из военных. «Вот сейчас и мы осудим!», — заявил Соболев. Но, взобравшись на трибуну, выступавший вдруг заявил примерно следующее: «Чем они там занимаются в ЦК? Пора разобраться, и для этого я предлагаю создать комиссию и послать ее в Москву» и далее в том же духе. Что стало с Побегайло!? Он вскочил с места и в буквальном смысле стал стаскивать с трибуны выступавшего... Итогом выступления было увольнение выступавшего из армии и лишение его допуска к закрытым работам.

В годы, предшествовавшие созданию ОКБ-692, происходит быстрый рост нашей организации. В этот период на работу были приняты многие специалисты, ставшие в будущем известными творцами ракетно-космической техники. В 1958 году поступил на работу В. К. Копыл — в будущем руководитель одного из ведущих приборных отделений, разрабатывающих бортовую и наземно-пусковую аппаратуру, Г. Я. Шепельский — квалифицированный специалист комплексного проектирования. Г. Я. Шепельскому совместно с И. Н. Бондаренко принадлежит авторство в создании совершенных комплексов систем управления транспортного корабля снабжения системы «Алмаз» и суперракеты «Энергия». Дипломниками ХАИ пришли С. С. Корума и В. Д. Стадник — будущие баллистики высокого класса. Им принадлежат многие идеи, заложенные в системы управления ракет разработки М. Я. Янгеля и В. Н. Челомея, обеспечившие их феноменальную точность попадания в цель. В 1958 году поступили на работу И. В. Кириченко, Д. Н. Мерзляков — разработчики первых счетных приборов, послуживших основой для создания более совершенных бортовых и наземных компьютерных систем. В 1959 году поступил па работу А. И. Кривоносов, которому предстояло заложить основы создания высоконадежной аппаратуры и возглавить работы по компьютерной технике. В этот же период поступили на работу будущие испытатели — В. Я. Страшко, Е. А. Сенько, В. Н. Назаров, Е. Н. Харченко. Эти люди сотни раз провожали в полет ракеты с системами управления разработки ОКБ, принимали участие в постановке их на боевое дежурство, в выяснении причин аварий.

Средний возраст работников СКБ к моменту создания ОКБ-692 составлял 27 лет. Это уже был вполне сложившийся работоспособный коллектив с опытным и грамотным руководством. Вновь принятые специалисты тщательно подбирались и имели достаточную подготовку, а главное, громадное желание учиться и работать. Аналогичное состояние было и в ОКБ-285 завода им. Шевченко, явившегося второй составной частью созданного ОКБ-692. ОКБ-285 возглавлял инициативный крупный специалист в области радиотехники Г. А. Барановский, работали в этой организации В. А. Уралов — будущий Главный конструктор систем управления ряда боевых ракет, включая всемирно известную ракету, прозванную на Западе «Сатана» и Б. М. Конорев — создавший уникальную систему программирования, не имеющую аналогов в Советском Союзе.

В 1958 году СКБ-897 отделилось от завода «Коммунар» и перебазировалось на новую территорию на Змиевском шоссе, ныне проспект Гагарина. Директором вновь образованного предприятия формально остался В. Н. Куликов, но фактически руководителем был А. М. Гинзбург. Для нас это было благоприятное решение. СКБ освобождалось от сопровождения серийного производства аппаратуры на заводе и целиком сосредоточило свою деятельность на новых разработках, главной из которых стала первая в СССР межконтинентальная баллистическая ракета Р16 (8К64) на высококипящих компонентах топлива и с автономной системой управления. Постановление Правительства по ракете вышло 17 декабря 1956 года. Кроме того, за СКБ оставалась еще разработка тактической ракеты «Онега», а Гинзбург оставался Главным конструктором системы управления ракеты Р12 (8К63), имевшей дальность полета 2500 км. В это время шли ее летные испытания, закончившиеся принятием на вооружение в 1958 году.

Работам по ракете 8К64 придавалось первостепенное значение. По своим характеристикам, впервые заданным ТТТ военными, ракета должна была стать оружием, пригодным для эксплуатации в воинских частях, освободиться от громоздкого и уязвимого радиоуправления и, наконец, стать действительно «межконтинентальной», т.е. иметь дальность стрельбы около 12000 км (первая «семерка» Королева имела дальность стрельбы 8000 км). Основными соисполнителями — смежными организациями Янгеля (ОКБ-586) были В. П. Глушко (ОКБ-456) — по двигателям, В. И. Кузнецов (НИИ-944) — по системе управления, А. М. Гинзбург (СКБ-897) — по автомату стабилизации и проверочно-пусковому электрооборудованию и ряд других организаций.

Позже, в 1959 году, когда было образовано ОКБ-692 на базе двух организаций СКБ-847 и ОКБ-285, руководителем стал Б. М. Коноплев, А. М. Гинзбург остался в звании Главного конструктора и имел в своем подчинении комплекс автономных систем управления, вторым комплексом — радиоуправления — руководил Г. А. Барановский. Такова была раскладка сил по важнейшей работе — ракете 8К64, и существенным недостатком ее было то, что аппаратуру системы управления дальностью разрабатывал институт НИИ-944, а значит, и нес ответственность за точность стрельбы. Это была самая значимая и престижная часть разработки, и с этого момента начинается борьба за нее между нашей организацией и НИИ-944. Суть борьбы заключалась в том, чтобы определяющие точность стрельбы приборы разрабатывали мы, а не В. И. Кузнецов, конкретнее, чтобы эти приборы были не электромеханические, а чисто электронные, типа счетно-решающих и, как это стало впоследствии — БЦВМ.

В апреле 1956 года впервые я отправился в командировку в Капустин Яр — Центральный государственный полигон по испытаниям ракетной техники. Эта командировка, как я догадывался, была не без тайной цели — упрятать нас подальше от Министерства авиационной промышленности, без ведома которого произошло наше перераспределение, да и некоторые из нашей десятки еще не приняли окончательного решения. Предполагалось, что грандиозное зрелище запуска ракеты решит все сомнения. Ехали мы вдвоем с Л.И. Передерием, который в то время работал в СКВ в должности старшего техника. Дорогу в Кап-яр он уже знал, и мы без особых приключений поездом доехали до Сталинграда, затем переправились через Волгу в город Волжский и стареньким автобусом доехали до центральной площадки полигона. В памяти об этой поездке осталось только яркое цветение степи, бедные приземистые домишки редких деревень по дороге и пыль, пыль, пыль... За каждой машиной длинным хвостом тянулся пыльный шлейф. Пыль проникала повсюду, забивалась во все щели, наша одежда была серой от пыли. Устроились мы с Анатолием Ивановичем в гостинице, и он на второй день отправился на площадку № 2, а я еще около недели ожидал допуск к работам, который выдавался каждому вновь приезжающему на полигон. Так что у меня появилась возможность ознакомиться с военным городком, самой деревней и станцией Капустин Яр. Военный городок усиленно строился, везде был порядок, уборку вели солдаты, строили дома также солдаты, они же сажали деревья, разбивали клумбы и т. д. В самой деревне был базар с восточным оттенком. Несмотря на раннюю весну, было много фруктов, зелени и рыбы — свежей и вяленой. Рыбалка на недалекой речушке Солянке была прекрасной. С утра, часов в 10, я отправлялся в бюро пропусков, справлялся насчет допуска и затем полностью распоряжался своим временем. Наконец был получен допуск — мне на пропуске проставили с десяток условных знаков, разрешающих вход на объекты в соответствии с заказами, указанными в моем командировочном предписании, и я отправился на площадку № 2. Меня уже проинструктировали, как туда добраться. Я вышел на дорогу, ведущую на все площадки, и каждой машине показывал два пальца, вскоре этот алгоритм сработал, и через 25-30 минут я уже был на технической позиции. Это было довольно невзрачное здание, окруженное двухэтажными зданиями 2-3 гостиниц, административным зданием, столовой и другими строениями. В центре — плац, спортгородок с волейбольной площадкой, а кругом степь и степь, пока еще цветущая. На тупиковой ветке железной дороги все еще стояли вагоны, в которых жили когда-то первые ракетчики во главе с Королевым.

На площадке работала большая группа сотрудников нашего СКВ и завода во главе с Гинзбургом и Рубановым. Меня Иосиф Абрамович определил в баллистическую группу, состоящую из представителей ОКБ-586, ОЛ НИИ-10, НИИ-4 и других, руководимую майором НИИ-4 Дмитрием Федоровичем Климом. Так состоялось мое первое знакомство с этим обаятельным и глубоко интеллигентным человеком, который впоследствии работал в нашем ОКБ-692 и руководил теоретическим комплексом.

Задача баллистической группы состояла в определении по результатам пуска основных баллистических параметров ракеты: траектории полета, углов атаки и скольжения, характеристик двигателя, составляющих отклонение ракеты от цели и т. д. Для определения этих характеристик мне предстояло изучить соответствующие отчеты и инструкции, разработанные в основном НИИ-4. За эту работу я взялся с большой охотой и интересом, благо пуски ракеты 8А12, ради которой все мы здесь собрались, еще не начались. Это была ракета разработки Днепропетровского ОКБ-586, руководимого М. К. Янгелем. В какой-то мере она повторяла королевскую Р1: одноступенчатая схема, дальность полета около 300 км, двигатель на компонентах спирт и жидкий кислород, несущие баки и отделяемая головная часть. Система управления была чисто автономной, разработки нашего СКБ. Ее принципиальным отличием был отказ от традиционных пилюгинских электролитических интеграторов и применение гироскопического интегратора разработки ОЛ НИИ-10 под руководством В. И. Кузнецова.

Испытаниями ракеты непосредственно руководил В. А. Концевой — заместитель М. К. Янгеля. Василий Антонович, да и вся группа инженеров ОКБ-586, в какой-то мере соответствовали характеру своего руководителя — М. К. Янгеля. Чувствовалось, что он для них, как и для всей группы испытателей, непререкаемый авторитет. Его обаятельность, энергия, доступность и простота в обращении, становились нормой в общении, порождали благожелательность и здоровую деловую атмосферу во всей экспедиции.

Василий Антонович погиб при первой попытке запуска ракеты 8К64 24 октября 1960 года. В этот период мне довелось познакомиться со многими людьми и завязать деловые и дружественные отношения на долгие годы. Этому способствовала общая интересная работа, совместная жизнь в гостинице, отдых на спортплощадке, где быстро сложились волейбольные команды, выезды в редкие выходные дни на рыбалку на Ахтубу — рукав Волги, где варили уху, раков, играли в футбол, как правило, военные против промышленников. Но главное — работа, работа днем и ночью, и, наконец, то, что незабываемо на всю жизнь и что каждый раз переживаешь по-новому, к чему нельзя привыкнуть и быть равнодушным — старт ракеты. Томительные последние секунды, холодок опасения — все ли будет нормально, первые вспышки пламени, мощное облако дыма, пыли и газов и, наконец, громадный сноп пламени, торжествующий мощный рев и устремленная ввысь серебристая стрела ракеты.

В течение двух месяцев было испытано десять ракет 8А12. Работа нашей баллистической группы была интересной. Ракета летела устойчиво, аварий не было. Все говорило о том, что она будет принята на вооружение, но уже по возвращении в Харьков стало известно, что работы по ней прекращены. Объяснение очень простое — она повторяет королевскую Р1.

В этом же году, после небольшого перерыва, я снова выехал в Кап-яр в ту же баллистическую группу Д. Ф. Клима. По-видимому, при испытаниях ракеты 8А12 я зарекомендовал себя положительно, т. к. Дмитрий Федорович специально звонил Гинзбургу с просьбой прислать меня на полигон. Абрам Маркович ехал на испытания в качестве Главного конструктора системы управления ракеты Р12 (8К63). Предстоял 2-й этап ее испытаний, по которому должно было быть принято решение о принятии ее на вооружение. По сути дела, это было своеобразным экзаменом для М. К. Янгеля, его ОКБ и всей кооперации разработчиков.

По своим характеристикам ракета была чрезвычайно притягательной для военных. Это была одноступенчатая ракета с двигателем на высококипящих компонентах топлива: диметилгидразин несимметричный и азотный тетраксид. Компоненты позволяли стояние ракеты на боевом дежурстве длительное время.

Королевские ракеты на жидком кислороде и спирте требовали непрерывной «подпитки» жидким кислородом, его охлаждения, что в условиях боевых стартовых позиций было малоприемлемо. Дальность полета ракеты составляла 2500 км, что делало ее при боевом заряде около 1 мегатонны и автономной системе управления весьма эффективным средством противодействия многочисленным военным базам, окружавшим Советский Союз. На ядовитость ее компонентов в те годы мало кто обращал внимание, и военно-политическое руководство всемерно торопило и поощряло ее разработчиков, тем более что первый этап ее испытаний был успешным.

Особенностью системы управления было применение систем стабилизации движения центра масс ракеты относительно заданной траектории. Значение скорости ракеты вдоль траектории регулировалось системой РКС (регулирование кажущейся скорости), в боковом направлении и по нормам к траектории в плоскости тангажа системами БС и НС (боковой и нормальной стабилизации). В качестве датчика рассогласования продольной скорости ракеты использовался гироскопический датчик, имеющий программный механизм, задающий ее расчетное значение и маятниковые датчики боковой и нормальной скорости, установленные на внутренних кольцах приборов, гировертикант и гирогоризонт соответственно. Управление дальностью полета осуществлялось блоком из пяти электролитических интеграторов. Тройка гироскопических интеграторов была установлена вопреки воле Н. А. Пилюгина в качестве «научных пассажиров», т.е. в управлении полетом они участия не принимали, а их команды были заведены на телеметрию для определения сравнительной точности.

В задачу баллистической группы входило определение точности работы всех систем регулирования и, в конечном итоге, точности стрельбы ракетой. Работа чрезвычайно интересная и в те дни покрытая плотной завесой секретности. Работали мы в отдельной комнате, куда специально выделенный офицер приносил необходимые материалы: записи телеметрических систем, внешнетраекторные измерения, данные топографической привязки точек падения головных частей. Анализ осуществлялся с помощью специальных методик, разработанных НИИ-4. Уже тогда меня начала удивлять некоторая примитивность используемого в методиках математического аппарата, как правило, не идущего далее метода наименьших квадратов, что на фоне появившихся в то время многочисленных отечественных и зарубежных работ по теории случайных процессов многомерного статистического анализа, теории фильтрации, матричного представления и т.д., казалось странным. По-видимому, сказывалось то, что основной контингент ученых НИИ-4 состоял из фронтовых офицеров гвардейских минометных частей, а НИИ-885 еще не освободился полностью от примитивного наследия телефонного завода.

Это был период, когда на смену практикам стали приходить люди с полноценной теоретической подготовкой, а теория автоматического регулирования завоевала достойные позиции и усиленно изучалась. Я помню, уже будучи руководителем теоретического отдела в ОКБ-692, Д. Ф. Клим как-то сказал, что лучшим способом изучения теории автоматического регулирования для него было чтение курса в институте. В это время в СКБ, а затем и ОКБ, пришли люди с блестящей теоретической подготовкой: Я. Е. Айзенберг, В. Н. Романенко, В. Г. Сухоребрый, В. А. Батаев, С. С. Корума, В. Д. Стадник, В. И. Котович и многие другие.

На втором этапе летных испытаний ракеты 8К63 было запущено всего шесть ракет. Испытания проходили без аварий, без значительных задержек и все шесть ракет были зачтены для оценки точности попадания в цель. Системы угловой стабилизации, системы управления движением центра масс (РКС, НС и БС) работали прекрасно. Так называемая «трубка траекторий» оказалась очень плотной, мало отличающейся от расчетной. Отклонения точек падения головной части уверенно укладывались в заданный квадрат. Все это составляло с необходимым графическим материалом, таблицами, расчетами содержание отчета нашей баллистической группы. Однако оценка точности стрельбы, если бы управление дальностью полета осуществлялось гироскопической тройкой «научных пассажиров», показала бы существенно лучшие результаты. Квадрат рассеивания по дальности был бы в два раза меньше и это мы, естественно, отразили в отчете. В заключение дали рекомендации о применении на ракете гироскопических интеграторов разработки НИИ-944 вместо электролитических интеграторов разработки НИИ-885. Кроме того, вне программы я оценил точность стрельбы в случае выключения двигателя по времени, которая оказалась несколько лучше гироскопических интеграторов. Я показал эти результаты только Климу и мы, понимая, что они подтверждают высокую точность систем регулирования в условиях испытаний, решили не приводить эти данные в отчете. Отчет подписали «снизу» члены баллистической группы, включая В. Г. Сергеева, представлявшего НИИ-885, и Клим понес его на подписание «сверху» Н. А. Пилюгину. Он показал отчет Николаю Алексеевичу в конференц-зале полигона после окончания заседания, когда все его участники стали расходиться. Пилюгин бегло пролистал отчет и стал читать его заключительную часть. Наше предложение о переходе в системе управления дальностью к гироинтеграторам вызвало такую бурную реакцию, такую массу бранных слов, а Николай Алексеевич никогда не стеснялся в их применении, что мы, рядовые члены группы, окружавшие Д. Ф. Клима в надежде услышать похвалу нашим трудам, сочли за благо постепенно рассеяться. Основная часть его гнева выливалась на В. Г. Сергеева, подписавшего отчет от имени института НИИ-885. Позже рекомендация о переходе на гироинтеграторы из отчета была вымарана. Николай Алексеевич всех убедил, лейтмотивом его убеждения была фраза: «С электролитическим интегратором мы имеем ракету, с гироскопическим необходимо летные испытания начинать заново!» Может быть, он был и прав. Примерно в середине 1958 года ракета 8К63 была принята на вооружение и стала самой массовой ракетой данного класса, давшей право Н. С. Хрущеву заявить: «Мы делаем ракеты, как сосиски!»

Судьба этой ракеты примечательна во многих отношениях. Во-первых, первый пуск из шахтной стартовой позиции был осуществлен именно этой ракетой в сентябре 1959 года. Мне, к сожалению, не довелось участвовать в этом пуске. Вот что рассказал о нем В. М. Михайлов, бывший в то время военным представителем в СКБ-897. В истории первого пуска из шахты особую роль сыграл Н. С. Хрущев, вмешавшийся в споры ученых-газодинамиков, не знавших, как поведет себя ракета в узкой трубе шахты и не взорвет ли она дорогостоящее сооружение. Сомнения разрешил Никита Сергеевич просто: «А вы попробуйте!» Его заявление было воспринято как команда, разрешившая все споры и опасения. При сооружении первых двух шахтных позиций строители встретились с плывунами уже на глубине первых метров, и было принято решение насыпать курган вокруг трубы высотой почти десять метров, делать подъездные пути к его вершине и т. д. Такие два кургана были сооружены и служили своего рода ориентирами в равнинных приволжских степях и, утверждают, отсюда и их название — «Маяк». При установке ракеты в шахту дул сильный ветер, раскачивавший ракету, повисшую на кране над отверстием шахты. Возникла опасность ее повреждения при опускании в шахту. Тогда ее стали удерживать и направлять с помощью расчалок, и эту операцию выполнили, о славные времена, лично Главные конструкторы. Ракета, казалось, стартовала удачно, однако, как рассказывает Владимир Михайлович, когда участники пуска вышли из укрытий, гул ракеты, который прекратился раньше расчетного времени, показал, что ракета летела вертикально. Все с опаской смотрели в небо, покрытое невысокой облачностью, ожидая возврата ракеты. Михайлов первый обратил внимание на лежавший недалеко кусок обшивки вместе с рулевой машиной... Как оказалось, ракета летела без одного рулевого привода, оторванного при выходе из шахты, и упала недалеко от старта, не причинив вреда. Тем не менее, пуск дал богатейший материал и положил начало будущему широкому применению шахтных позиций.

Во-вторых, ракета 8К63 (Р12) была «главным действующим лицом» в событии, известном как «Карибский кризис». Это ее пытались доставить на Кубу после того, как делегации «мелиораторов» и «ирригаторов», возглавляемые маршалом Бирюзовым и Рашидовым, в мае 1962 года доставили личное послание Хрущева Ф. Кастро, провели рекогносцировку острова и выбор места для размещения ракет.

В-третьих, ракетой 8К63, с наращенной на нее второй ступенью, 16 марта 1962 года со стартовой позиции «Маяк-1» был осуществлен запуск спутников 63-С1, положивший начало сотням последующих запусков спутников самого различного назначения, включая запуски по программе «Интеркосмос».

Идея создания ракеты-носителя на базе боевых ракетных комплексов принадлежит М. К. Янгелю. Предполагалось, что для этой цели будут использоваться ракеты с израсходованным ресурсом боевого дежурства. В 1958-1959 годах начались работы. Нашему ОКБ предстояло разработать систему управления, и это была полностью наша разработка: ни министерство, ни руководство предприятия практически не влияли на ход разработки и принимаемые технические решения, и разработчики могли все делать по своему усмотрению.

Мы начали с того, что выбросили полностью систему управления ракеты 8К63 так, чтобы «пилюгинщиной» и не пахло. Задача была далеко не из легких. Особенно досталось нашим стабилизаторщикам. Дело в том, что, нарастив вторую ступень, мы получили «карандаш» — длинную и тонкую конструкцию, изгибные колебания которой существенно влияли на устойчивость ракеты в полете и должны были учитываться при проектировании автомата стабилизации и выборе его параметров. Существенным было также взаимное расположение сечений ракеты, где были установлены гироприборы и располагались рулевые органы. Свою долю трудностей вносили и колебания жидкости в четырех баках, расположенных по всей длине ракеты. Нужно сказать, что наши молодые инженеры под руководством Я. Е. Айзенберга, Л. И. Гудименко, В. С. Столетнего блестяще справились с этой задачей. Замечаний и аварий ракеты по причине автомата стабилизации не было за всю длительную историю эксплуатации этого носителя. Ракета запускалась из экспериментальной шахтной позиции Кап-яра «Маяк-1», рассчитанной на длину ракеты 8К63. Благодаря второй ступени ракета-носитель высоко вздымалась над степью, а при старте долго выходила из шахты так, что, казалось, ей конца не будет. При первых пусках в части управления выведением ракеты на орбиту использовалось два прибора типа «гироскопический интегратор». Один из них был обычным датчиком рассогласования кажущейся скорости (ДРС), а другой имел контакты выдачи команд на разделение ступеней и окончание активного полета при достижении начальных параметров заданной орбиты ИСЗ. Затем мы поняли, что оба прибора могут быть совмещены. Это давало некоторый выигрыш в массе выводимого спутника. Разработчик прибора — саратовское КБ, возглавляемое инициативным и решительным Главным конструктором А. К. Ваницким, быстро реализовало эту идею, но наша комплексная лаборатория по этой теме, руководимая А. А. Сказкиным, установив совмещенный прибор, допустила ошибку — забыв подключить цепи, выдающие команду на сброс обтекателя. К несчастью, запускался один из весьма дорогостоящих спутников и он, естественно, был потерян. Сказкина сняли с должности начальника лаборатории и, кроме того, бумага с представлением ряда разработчиков к Ленинской премии за эту разработку легла на стол В. Д. Калмыкову для визирования в самый неудачный момент — после того, как ему доложили о стоимости потерянного спутника. Спокойный и интеллигентный Валерий Дмитриевич, по словам очевидцев, был вне себя и сказал: «Этот список не для награждения, а для снятия с работы!» В 1956 и 1957 годах в Кап-яре, или как говорили «у Вознюка», в параллель шло много испытаний и запусков ракет. Воинские подразделения осваивали тактическую королевскую ракету РИМ, установленную на гусеничную самоходную установку. Производились пуски ракеты 8К51 с целью исследования верхних слоев атмосферы, пуски с животными и т. д. На всех этих ракетах устанавливались приборы, изготовленные нашим заводом. Мне иногда приходилось играть роль представителя завода и участвовать в пусках. При пусках ракеты 8К51 мое рабочее место было в машине автономных испытаний (МАИ), которая находилась метрах в 80-100 от пускового стола. Машина с будкой до половины была загнана в бетонированный капонир. Работы выполнял военный расчет, в мою задачу входил контроль и запись результатов по каждому прибору и пуску. При подготовке три канала электролитических интеграторов подвергались нескольким тренировочным циклам «заряд-разряд» с записью показаний, с последующим усреднением результатов и внесением поправки. Арифметика этих действий не сложна, но, учитывая определенную нервозность обстановки и то, что эту работу проделывал каждый раз новый боевой расчет, часто допускались ошибки. Работа заканчивалась зарядом интеграторов на полет, при этом после заряда пуск должен был произойти не позже, чем через 5 минут, а мы — экипаж МАИ, должны были успеть уйти в бункер, который находился еще дальше метров на 100-150. Обычно эту часть инструкции мы дружно игнорировали и наблюдали старт ракеты в окно или высунувшись в дверь через верх будки. Однажды ракета сразу же после запуска двигателя повалилась на бок и поползла по направлению к нашей машине. Мы попрыгали и, набивая синяки и шишки, полезли в капонир под машину. К счастью, метрах в 20 от машины была сооружена бетонная тумба — вход кабелей в подземную траншею, она-то и развернула ракету так, что, обдав нас горячим воздухом, смяла проволочное ограждение и взорвалась на удалении более километра. Однажды мы втроем: А. М. Гинзбург, И. А. Рубанов и я наблюдали работу боевого расчета ракеты 8К11М. Расчет работал в полной темноте, при свете синих фонариков, установленных на шлемах. Дополнительной задачей пуска было определение высоты, с которой самолет мог обнаружить пусковую установку, поэтому над районом старта непрерывно кружил самолет. Наша группа промышленников не вмешивалась в работу расчета; мы стояли метрах в 20-30 от самоходки, а когда дело приблизилось к пуску, Абрам Маркович изрек фразу, которую мы потом часто вспоминали в подобных случаях: «Давайте отойдем подальше. Лучше один раз быть трусом, чем всю жизнь трупом!»

История ракетной техники до октября 1960 года, т. е. около 15 лет, не знала случаев гибели людей при запусках и авариях ракет. Участники запусков могут рассказать много случаев, когда буквально в последний момент происходило «чудо», спасавшее присутствующих, и они отделывались легким испугом. Многие бравировали своим бесстрашием, показывая дурной пример. Однажды мне довелось наблюдать, как при запуске «пятерки», когда уже начался отсчет последних пяти минут, из бункера вышел какой-то генерал и пошел по направлению к ракете, затем, остановился, скрестил руки на груди в наполеоновской позе. К нему подбежал, по-видимому, ординарец и начал в чем-то его убеждать и буквально тянул за руку. В результате пуск был задержан, и нам в машине МАИ пришлось заново повторять тренировки интеграторов, и заряд на пуск. Кому и что хотел доказать генерал в данном случае, не берусь судить. Может быть, мне как новичку в 1956-1957 годах казалось, что на стартовых позициях царит некоторое пренебрежение к опасности. Может быть и потому, что все ракетчики были влюблены в дело своих рук — ракеты и не верили в то, что они могут им навредить.

Переезд нашего СКБ на отдельную территорию, несмотря на то, что директор завода В. Н. Куликов формально оставался начальником СКБ, привел к тому, что связи с заводом постепенно ослабли, а выход в конце 1956 года Постановления Правительства о разработке ракеты Р16 (8К64), в котором роль завода не оговаривалась, свел эти связи к нулю. М. К. Янгель, определенный этим постановлением как Главный конструктор ракеты Р16, хорошо понимал, что завод п/я 201 ему не удастся оторвать от кооперации «Королев-Пилюгин», более того, главнейшие смежники Королева не будут участвовать в его работах и необходимо создавать свою собственную кооперацию. Важнейшим элементом этой кооперации должна была стать организация, способная самостоятельно вести разработку систем управления. Для этого такая организация должна иметь специалистов высокого класса, а также базу для их подготовки, непрерывного совершенствования и пополнения в следующих областях:

— общей теории движения летательных аппаратов, аэродинамики, баллистики, теоретической механики, свободного полета в ноле земного тяготения;

— теории автоматического управления и регулирования, теории устойчивого движения, методов исследования динамических систем, способов их математического описания;

— электротехники, электроники и радиотехники, компьютерной техники и технологии;

— комплексного проектирования сложных систем, их отработки и испытания;

— гироскопической и оптической техники; проектирования, конструирования и изготовления аппаратуры управления.

Определенный задел в этом плане и опыт проектирования систем управления в Харькове имели две организации: СКБ-897 завода п/я 201 («Коммунар») и ОКБ-285 (завод им. Шевченко). Более того, первая янгелевская ракета 8К63 имела систему управления разработки СКБ-897, ее руководитель А. М. Гинзбург был ее Главным конструктором. Его лично, а также других работников СКБ, таких, как И. А. Рубанов и И. А. Дорошенко, знал и уважал М. К. Янгель. Харьков имел и свои традиции в ракетной технике, а главное, систему высших технических учебных заведений, мощную промышленную базу. Все это сыграло решающую роль в том, что в Харькове была создана организация ОКБ-692.

Вскоре после выхода постановления о создании ракеты Р16 мне довелось присутствовать при разговоре Янгеля с Гинзбургом. Дело было вечером в кабинете Янгеля, присутствовали И. А. Дорошенко и я. Михаил Кузьмич в процессе разговора сказал: «Давайте я вас поженю, и будет новая организация». Под словом «поженю» Янгель имел в виду объединение КБ Гинзбурга и КБ Барановского в одну самостоятельную организацию. Абрам Маркович ушел от прямого ответа на это предложение, а Янгель, видя неопределенную реакцию Гинзбурга, высказал другое пожелание: «... или возьми своих наиболее квалифицированных специалистов человек 50-60 и перебирайся ко мне в Днепропетровск. Помещения, квартиры я беру на себя». Мне больше, к сожалению, не довелось присутствовать при подобных разговорах и я не знаю, как развивались события дальше, было только ясно, что Янгель настойчиво решал этот вопрос, т. к. работы в СКБ по ракете 8К64 шли явно неудовлетворительно — большинство сотрудников было занято старыми заказами и заводскими делами. Постановление о создании ОКБ-692, выделение ему громадной территории с готовыми зданиями, выделение территории под жилищное строительство и т. д. для нас было несколько неожиданным, как и то, что Главным конструктором был назначен не Гинзбург, а неизвестный нам Б. М. Коноплев. Переселение СКБ на новую территорию происходило зимой 1958/1959 годов еще до выхода постановления и завершилось весной 1959 года. Одновременно происходили структурные преобразования. Было образовано два комплекса: комплекс автономных систем во главе с А. М. Гинзбургом и радиотехнический комплекс во главе с Г. Л. Барановским. Кроме того, был образован монтажно-экспериментальный цех во главе с Е. А. Морщаковым, главным инженером предприятия был назначен энергичный и инициативный О. Ф. Антуфьев, ставший надежным помощником Б. М. Коноплева. В комплексе А. М. Гинзбурга был создан отдел проектирования, или теоретический отдел, которым руководил A.И. Гудименко; руководить лабораторией стабилизации в нем был назначен Я. Е. Айзенберг, лабораторией баллистики — я.

Первоначально в ОКБ было около 600 человек, но уже к концу 1959 года численность почти утроилась, приобреталось необходимое оборудование, станки и материалы. На работу на предприятие было направлено 10 человек военных специалистов из НИИ-4 и артакадемии, в том числе Д. Ф. Клим, B.А. Затуловский, В. П. Леонов. Дмитрий Федорович стал заместителем Гинзбурга по науке, а Владимир Аврамович Затуловский должен был развернуть разработку гироприборов в ОКБ. Специалистом по вычислительной технике назначен В. П. Леонов. Остальных семь человек мы практически не видели, они по разным причинам не поменяли Москву на Харьков. Клим и Затуловский, в конце концов, вернулись в Москву, и только В. П. Леонов до конца остался верен нашей организации.

Руководителем новой организации специальным Постановлением Совета Министров и ЦК КПСС был назначен доктор технических наук Б. М. Коноплев. Борис Михайлович был человек с далеко не ординарной судьбой. Его мать в 1939 году была репрессирована как член партии эсеров, сам он чисто случайно избежал горькой судьбы сына врага народа и самостоятельно проложил себе дорогу. При отсутствии диплома о высшем образовании защитил докторскую диссертацию и стал виднейшим ученым в области радиотехники. С его именем связан ряд изобретений и открытий в этой области, он был участником создания многих радиотехнических систем. Практический склад ума и опыт непосредственной работы с аппаратурой при наличии теоретической подготовки делали его прекрасным руководителем нашего молодого коллектива. Несмотря на то, что Борис Михайлович пришел к нам в самый разгар проектирования системы управления ракеты 8К64, он сумел внести ряд новых идей, поддержать и помочь осуществить многие нетрадиционные решения. При нем были начаты и предварительные проектные проработки и по следующей, более совершенной ракетной системе 8К66, где он выдвинул поистине революционные идеи и предложил способы и технологию их воплощения. Он объявил принцип: на борту ракеты в системе управления не должно быть разъемных соединений. Известно, что наличие множества разъемов, соединяющих тысячи проводов, вносит значительный вклад в ненадежность системы, особенно это проявлялось в пятидесятые годы при тех ненадежных соединителях, которые достались нам в наследие от немецкой ракетной техники. Предполагалось, что заводская бригада на боевой стартовой позиции производит сборку системы управления, спаивает или, вернее, сваривает провода, проверяет и сдает в эксплуатацию воинской части. Для сварки проводов было разработано по конкурсу, объявленному на предприятии, специальное устройство типа «пистолет», которое прошло успешно испытания и, к сожалению, как и основная идея, была забыта после гибели Коноплева.

В целом система управления упрощалась до предела, и каждое предложение, направленное на это, приветствовалось. Борис Михайлович решительно брал в свои руки все, что относилось к системе управления. Он категорически диктовал свою волю как Главный конструктор всем смежным организациям, включая такого «своевольного» смежника, как В. И. Кузнецов — разработчика комплекса гироскопических приборов. Впрочем, предполагалось, что наша организация в самом ближайшем будущем будет самостоятельно разрабатывать эти приборы и не будет нуждаться в услугах НИИ-944. С этой целью и был приглашен к нам В. А. Затуловский, который работал в военной приемке этого института и имел солидную подготовку и опыт работы с этими приборами.

Впоследствии и это начинание Бориса Михайловича не было реализовано. Борис Михайлович имел обыкновение часто посещать лаборатории, особенно те, где шла разработка новых идей и приборов. Часто бывал он и в моей лаборатории, и его каждое посещение было для нас очень полезным. Он внимательно следил за каждой разработкой, вникал в мелочи; не помню, чтобы он «отчитывал» нас, не помню, чтобы он навязывал свое мнение — все происходило так, как будто он член нашей лаборатории и участвует в наших обычных обсуждениях и спорах по техническим вопросам. Однажды, глядя на метку времени на экране осциллографа, он вдруг вынул секундомер, сверил его показания и сказал, что метка времени идет с ошибкой. Ошибка оказалась весьма незначительной, и мы потом удивлялись, что он смог это увидеть. Я уверен, что, имея таких прекрасных руководителей, как А. М. Гинзбург, О. Ф. Антуфьев и Б. М. Коноплев, наша фирма смогла бы достичь еще более значительных результатов. Борис Михайлович не любил обширных совещаний, заседаний и пр.; он предпочитал посещение цехов, лабораторий, стендов и общение непосредственно с исполнителями. Я почти дословно запомнил фразу, сказанную им на одном из совещаний в его кабинете: «Вот мы тут заседаем, а хорошо, если бы в это время там шла работа».

Весной 1960 года нашу организацию посетил Л. И. Брежнев, будучи в то время секретарем ЦК по оборонным вопросам. Его посещению предшествовала тщательная подготовка. Мыли, красили, убирали и готовились показать работу отдельных систем на моделирующих установках. Центральное место отводилось громадному залу моделирования, где шла отработка автомата стабилизации. Нужно сказать, что стабилизация такой ракеты, как 8К64, была одной из важнейших проблем ее создания. Многие факторы, влияющие на устойчивый полет, проявлялись в полной мере: колебание жидкости в четырех баках, изгибные колебания упругой конструкции, недопустимость больших углов атаки, широкий диапазон условий полета от плотных слоев атмосферы до разреженного космического пространства, скорости полета от нуля до нескольких километров в секунду и т. д. На экранах осциллографов можно было наблюдать процессы стабилизации ракеты, т. е. угловые отклонения ракеты по трем осям и отклонения по скорости в боковом направлении и по нормали к траектории.

Д. Ф. Клим, А. И. Гудименко и я ожидали Леонида Ильича у входа в мою лабораторию — лабораторию РКС, которая размещалась в огражденном вестибюле третьего этажа. Энергичный, подвижный, с широкой улыбкой на лице, он приблизился к нам, пожал руки и в сопровождении Б. М. Коноплева прошел в лабораторию, где мы продемонстрировали ему ход процесса регулирования скорости. Он задал несколько вопросов и затем прошел через дверь, соединяющую обе лаборатории, в лабораторию автомата стабилизации. Мы через дверь наблюдали, как Леонид Ильич, уделив внимание процессам стабилизации и объяснениям Якова Ейновича, не оставил без внимания и женщин лаборатории. Он подошел к красавицам Люде Цымбал и Раисе Каминской и завел с ними разговор. О чем они говорили, никто не знает, по внешне картина выглядела следующим образом: Леонид Ильич стоял перед столом, на котором сидела Люда, непринужденно помахивая стройной ножкой, рядом на стуле сидела Рая. Девушки не смущались высоким рангом гостя, да и Леонида Ильича, видимо, вполне устраивало их поведение и разговор...

Потом на небольшом совещании Брежнев произнес короткую речь, акцентируя внимание на значении ракеты 8К64 для обороны страны, и назвал сроки, в которые мы должны уложиться. А сроки были чрезвычайно жесткими. Практически после его посещения предприятие перешло в режим военного времени, хотя и до этого работали по 12-14 часов в сутки. Это было нечто большее, чем энтузиазм, это было понимание всей сложности обстановки в мире, с одной стороны, и захватывающая грандиозность задачи, с другой стороны. При защите эскизного проекта была составлена таблица основных параметров ракет и аналогичные данные были приведены по королевской Р7, интенсивные пуски которой начались с 1957 года, а также по американской ракете «Атлас», пуск которой на максимальную дальность 14500 км состоялся в 1960 году. Из этой таблицы ясно следовало преимущество нашей Р16, особенно в эксплуатационных характеристиках. В этом же году гостем нашего предприятия был и генерал М. Г. Григорьев уже в ранге первого командира ракетной дивизии, на вооружение которой должна была поступить ракета 8К64 и составить основу вооружения созданных в конце 1959 года (17 декабря) ракетных войск стратегического назначения под командованием маршала М. И. Неделина. Обо всем этом мы знали и с величайшим подъемом выполняли свою работу. Особая ответственность ложилась на разработчиков автомата стабилизации. Задача усложнялась еще и тем, что необходимые исходные данные по динамической схеме ракеты имели ряд неопределенностей, теория стабилизации таких объектов только разрабатывалась, методы моделирования, и соответствующее оборудование также было достаточно примитивным. Несмотря на то, что специалисты и советчики не покидали наше предприятие, ответственность за эту работу целиком ложилась на нас — на Я. Е. Айзенберга и А. И. Гудименко. Неустойчивость ракеты в полете при первом пуске, хотя и была обычным явлением, и не только в Советском Союзе, могла серьезно подорвать престиж нашей молодой организации и породить недоверие к ней. Другие проблемы системы управления имели то преимущество, что их решение более или менее надежно проверялось в наземных условиях на стендах или при огневых испытаниях двигателей и самой ракеты. За свой участок работы — систему регулирования кажущейся скорости — я был совершенно спокоен. Упростив ее до предела, т. е. убрав такие ненадежные элементы, как потенциометрические датчики рассогласования скорости и отклонения давления в камерах сгорания двигателя, магнитный усилитель, и поставив вместо них элементы на релейных принципах, мы сумели отработать такую систему не только на модели, но и при прожигах двигателей на стендах в Химках и на огневых испытаниях ракеты при запуске в самых тяжелых режимах. Безоговорочную поддержку при переходе на эту систему мы получили от Бориса Михайловича. Пришлось удивляться его интуиции, когда мы только сообщили ему о сути предлагаемой системы, он сразу же поверил в нее и приказал немедленно переходить на нее и выдавать задание на разработку прибора. Задание было чрезвычайно простое: его основу составляла табличка, показывающая направление вращения привода, регулирующего расход топлива через двигатель, в зависимости от команд релейного типа, поступающих от датчика рассогласования и датчика давления в камере сгорания. Первый такой прибор разработал Г. Я. Шепельский, и уже через 2-3 дня мы смогли моделировать процесс регулирования с макетом прибора. Все шло вполне нормально. Борис Михайлович лично проверил в самых сложных ситуациях и дал добро на изготовление летных приборов и внедрение системы. Однако Б. Н. Петров — научный руководитель темы, будущий академик, в категорической форме восстал против этой системы.

Вначале мы его убеждали, показывали ход процесса регулирования в лаборатории, затем перешли в кабинет А. И. Гудименко, где разговор принял весьма острый характер. Борис Николаевич стоял на своем, аргументируя свое несогласие тем, что режим биений на концевых контактах датчика давления, ограничивающий степень форсирования или дросселирования двигателей, может отрицательно повлиять на прочность подшипников турбины. В конце концов, я не выдержал, пошел к Коноплеву и рассказал ему суть наших разногласий. Борис Михайлович тотчас же поднялся к нам на третий этаж, выслушал все доводы Петрова, попытался его убедить, но, в конце концов, сказал: «Знаешь что, Борис Николаевич, не путайся у меня под ногами. За систему управления отвечаю я, решение я принял, и менять его не буду». После этого он вышел из кабинета. Тем не менее, опасения Б. Н. Петрова в какой-то мере способствовали тому, что мы решили проверить работу системы на стенде в Химках у В. П. Глушко. Воспользовавшись тем, что в это время у нас на фирме был один из замов Валентина Петровича — Фурсов, я завел его в лабораторию. Помню, он удивился, что там жарко — было лето, и аппаратура грела, я его рассмешил фразой: «Пар костей не ломит!» и затем показал ему процесс регулирования и высказал все опасения по режимам биения, а также о том, что было бы хорошо проверить на стенде. Разговор, как говорят, получился — я и Котович отправились в Химки, где состоялось знакомство с такими прекрасными людьми, как Владимир Андреевич Витка и Михаил Рувимович Гнесин, с которыми мне в будущем пришлось много работать, нас связала профессиональная дружба на долгие годы. В те дни вопросы решались с поразительной скоростью. Вскоре мы привезли необходимую аппаратуру, установили ее на огневом стенде и провели несколько пусков, задавая двигателю все более сложные режимы, проверили режим биения на концевиках, перекладки дросселя на максимальных скоростях и т. д. Составили отчет об испытаниях, приложив к нему осциллограммы процессов и завершив его нужным нам заключением о допустимости таких режимов для двигателей. На титульном листе, как и положено, заделали подписи: «Утверждаю» — Глушко и Коноплев и подпись: «Согласовано» — Б. Н. Петров. При подписании отчета состоялось мое первое знакомство с В. П. Глушко. После короткого ожидания в приемной мы с Виктором Ивановичем Котовичем зашли в кабинет. За столом сидел строгий, спокойный и немногословный его хозяин. Я доложил о сути нашего посещения и положил кальку отчета ему на стол. Он предложил нам сесть и стал читать. По мере чтения он по связи приглашал своих работников, задавал два-три вопроса ровным и тихим голосом и заключал: «Благодарю. Вы свободны». Затем, ни слова не говоря, подписал отчет. Пожал нам руки: «До свидания» и мы с Виктором Ивановичем вышли из кабинета.

Борис Михайлович, прежде чем прочесть отчет, долго расспрашивал нас о ходе испытаний, о том, как к нам отнеслись там, о встрече с Глушко, и был доволен тем, что нам удалось завязать деловые отношения с сотрудниками ОКБ-456. Замечаний по отчету у него не было, но, взглянув на титульный лист, он возмутился и сказал: «Нет, не годится «Согласовано» Петров, переделайте «Согласен» Петров». С таким изменением мы с Виктором Ивановичем и появились у входа в институт автоматики и телемеханики на улице Горького, где работал Борис Николаевич. Он встретил нас у входа, любезно проводил в свой более чем скромный кабинет, в котором сохранились остатки подозрительных труб, прочитал отчет и без замечаний подписал. Оставался последний неясный вопрос по системе регулирования скорости: не вызовет ли колебательный характер изменения тяги двигателя раскачку столба жидкости в длинных трубопроводах от баков к двигателю? На этот вопрос могли ответить только испытания на реальной ракете, и мы решили провести такие испытания на стенде в Загорске.

Работы в Загорске — это новый подъем, взрыв энтузиазма. Это ракета уже не в проектах, даже не в цехе, это живая ракета, громадная и грозная. В те дни уже было известно, что королевские «семерки» имели дальность стрельбы всего около 8000 км, а американцы готовили к запуску «Атлас» на фантастическую дальность 14500 км, и об этом трубили газеты и радио. Действительно, 7 октября 1960 года такой запуск состоялся. Первый запуск нашей 8К64 был намечен на октябрь месяц, одновременно шли работы в Днепропетровске. Летом 1960 года завершилась сборка цервой летной ракеты, а в Загорске шли последние приготовления к огневым испытаниям.

Работы шли круглосуточно. Михаил Кузьмич личным примером вдохновлял всех участников испытаний. Помню однажды уже поздно вечером, когда ушла бригада монтажников, привезли большие катушки со стационарными кабелями, которые нужно было проложить в монтажно-испытательном корпусе. Их раскатывали все оказавшиеся в тот момент работники самых различных организаций; руководил этим лично Михаил Кузьмич — энергичный, веселый с задорным блеском в глазах. Это была работа, которая как ни что другое сплачивала коллектив! Огневые испытания прошли успешно, наши последние сомнения были рассеяны, и путь к летным испытаниям был открыт. Никто не предполагал, что нас всех ждет самое тяжелое испытание — небывалая в мировой истории трагедия, унесшая десятки жизней в огненном смерче и потрясшая оставшихся в живых.

Постановление ЦК и Совмина о разработке ракеты официально вышло в конце 1956 года, т. е. в тот момент, когда С. П. Королев приступил к летным испытаниям своей «семерки». Естественно, мы с громадным интересом воспринимали довольно ограниченную информацию о ходе работ у наших «соседей». Кроме того, в этот же период начались летные испытания «Бури» Лавочкина и «Бурана» Мясищева. Самой скромной информации было достаточно для того, чтобы понять, что и нам придется пережить громадные трудности на пути к успеху. Роль Янгеля в этой ситуации была исключительно важной: своим энтузиазмом, верой в успех и деловым подходом к решению возникающих проблем он заражал всех участников разработки.

Первые пуски королевской «семерки» были аварийными. Обстановка была такой, что уже первая удача в запуске «семерки» позволила объявить в августе 1957 года о создании в СССР межконтинентальной баллистической ракеты и тем самым развеять миф о неуязвимости территории Соединенных Штатов. Запуск в октябре этого года первого искусственного спутника Земли окончательно утвердил передовую роль Советского Союза в ракетно-космической технике.

Успехи С. П. Королева и проблемы, возникшие у Лавочкина и Мясищева, привели к тому, что вопрос о межконтинентальном носителе ядерного заряда был окончательно решен в пользу баллистической ракеты. «Буря» была закрыта в 1957 году, а «Буран» — годом позже. Кроме того, Н. С. Хрущев с присущей ему решительностью мимоходом закрыл еще ряд авиационных разработок и сопутствующих им тем. В частности, на завершающем этапе была закрыта тема в НИИ-49 (г. Ленинград) по созданию высокоточной астронавигационной системы, совмещающей гироскопическую стабилизированную платформу со звездными датчиками. Упор на межконтинентальные баллистические ракеты, хотя и не так однозначно, наметился и в Соединенных Штатах: к концу пятидесятых годов завершилось создание межконтинентальной ракеты «Атлас» и двух систем средней дальности «Юпитер» и «Тор». Понимая недостатки «семерки» как боевого оружия, Королев начал работы над «девяткой». Успехи Янгеля в создании ракеты 8К63, прошедшей летные испытания, в том числе и при пусках из шахтной позиции, заставили поверить многих сомневающихся в технические возможности украинской группы ракетчиков.

Работа над ракетой 8К64 с самого начала проектирования предусматривалась как первый этап создания более совершенных систем. Еще до начала ее летных испытаний разрабатывался проект новой ракеты, получившей индекс 8К66. Па этой ракете предполагалось осуществить все замыслы, которые не удалось реализовать на ракете 8К64, или которые возникли в процессе изготовления (но сроки не позволяли их реализовать). В частности, в системе управления Борис Михайлович намеревался реализовать ряд своих идей как по принципам построения, так и по изготовлению и эксплуатации.

Пользуясь тем, что по постановлению он единолично отвечал за систему управления, Коноплев решительно и настойчиво проводил свою линию, в том числе и во взаимодействии со смежниками по системе управления. Разработчик гироприборов В. И. Кузнецов, являвшийся Главным конструктором системы управления ракеты 8К64, был самым «неудобным» смежником. Разработчиками его института под руководством А. Ю. Ишлинского был разработан закон управления дальностью, так называемый «функционал» управления на основе двух интеграторов, устанавливаемых на гироплатформе и реализуемый с помощью электромеханического счетно-решающего прибора. Это была громоздкая и примитивная система. Теоретическое ее обоснование было изложено в небольшом отчете Ишлинского, который нами был изучен досконально, правда, В. В. Сорокобатько было обнаружено несколько некорректностей, но главное заключалось не в этом. Задача решалась «в лоб», т. е. не учитывались естественные корреляционные зависимости между отклонениями координат и скорости, что существенно упрощало задачу. Это обстоятельство было нами учтено, и соответствующие материалы я показал Борису Михайловичу. Он очень тщательно проверил наши расчеты и, в конечном итоге, стало ясно, что сложнейший электромеханический счетно-решающий прибор может быть заменен простейшим электронным прибором; а на гиростабилизированной платформе достаточно иметь только один интегратор, устанавливаемый под оптимальным углом в зависимости от дальности стрельбы.

Для ракеты 8К64 время уже было упущено, но для следующей ракеты 8К66 такой интегратор был принят к разработке. Для этого пришлось все материалы показать М. К. Янгелю и его специалистам по баллистике, возглавляемым А. А. Красовским и Н. Ф. Герасютой. Нужно сказать, что в их лице мы вскоре получили мощную поддержку и в последующие годы с баллистиками и управленцами КБЮ (ОКБ-586) установились деловые и дружественные отношения. С этого времени в баллистические расчеты, связанные с точностью стрельбы, мы стали внедрять статистические методы все больше и больше. Их применение оказалось чрезвычайно плодотворным, и на многие годы эти методы стали основным орудием исследований и проектирования систем наведения. Появились талантливые инженеры С. С. Корума и В. Д. Стадник, в совершенстве владеющие этими методами и обеспечившие их дальнейшее усовершенствование и применение в практике других предприятий и институтов.

Б. М. Коноплев оказывал нам всемерную поддержку, а в подходе к решению задач наведения — полное понимание и одобрение. Его правая рука — О. Ф. Антуфьев, с присущей ему решимостью и, может быть, несколько опережая события, пошел на преобразование моей лаборатории в мощный баллистический отдел и оснастил его вычислительной техникой. Роль этого отдела в работе ОКБ, так же, как и роль отдела стабилизации Я. Е. Айзенберга, на многие годы становится определяющей не только в выборе технических решений, но и в определении тематики ОКБ.

Б. М. Коноплев руководил ОКБ-692 менее двух лет и, несмотря на то, что это был период организации ОКБ, ему приходилось много времени уделять организационным вопросам, он всегда находил время и для науки. Он прекрасно владел математикой, а главное, он был мастером нетрадиционных технических решений, заставлял нас анализировать различные способы решения проблемных задач. Так, например, для автомата управления дальностью в одном из вариантов функционала требовалось измеряемую интегратором скорость преобразовывать с помощью весовой функции, т. е. умножить на некоторую переменную величину в процессе полета. Борис Михайлович предложил в качестве возможного варианта решение: подавать на гиромотор интегратора переменную частоту и тем самым менять скорость его прецессии. Вариант оказывался очень выигрышным, и задание на разработку такого прибора было выдано нами в комплекс Г. А. Барановского и Л. П. Рокфарга. К величайшему сожалению, и эта идея погибла вместе с Коноплевым. Разработка ракеты 8К66 вскоре была прекращена, вернее, через нее просто «перешагнули» и приступили к работам над более смелой по замыслу и совершенству ракете 8К67, имевшей три варианта боевой части: тяжелую многомегатониую, легкую дальнобойную и глобальную (или орбитальную) боевые части.

Начатая Борисом Михайловичем кампания за полное овладение системой управления и ее престижным элементом — автоматом управления дальностью была продолжена его преемником В. Г. Сергеевым, правда, менее активно и более осторожно, главным образом благодаря тому, что уже существовала большая группа людей, понимавших проблему и готовых ее решать. Глобальные решения, включая Постановление Правительства, способствовали нам, так как ответственность за систему управления безоговорочно возлагалась на ОКБ-692. В этом вопросе техническое обеспечение ложилось на меня, и активным помощником был О. Ф. Антуфьев.

У меня в отделе постепенно сложился грамотный коллектив, основу которого составляли С. С. Корума, В. И. Котович, В. Д. Стадник, А. Ф. Кириченко. Мы, не щадя ни сил, ни времени, развернули работу по анализу возможных методов точного наведения ракеты на цель, уделяя большое внимание методам исследований, применяя самые совершенные математические инструменты. Результаты вскоре сказались: наш баллистический отдел завоевал авторитет и признание и совместно с аналогичными подразделениями ОКБ-586 и НИИ-4 решал основные вопросы баллистики ракет, включая расчеты полетных заданий на пуски. Принятые нами статистические методы, основанные на теории случайных процессов, многомерного статистического анализа и оптимальных процессов управления, вскоре становятся общепринятыми в нашей кооперации. В части приборной реализации аппаратуры гироскопические приборы В. И. Кузнецова были вполне современной аппаратурой, но счетно-решающие приборы на электромеханических принципах были ниже всякой критики. Переменные функции задавались с помощью кулачковых механизмов или шаговыми приводами, на которые подавались импульсы, записанные на проволочные носители. Циклично-импульсное интегрирование для учета в функционале отклонений координат имело громадные инструментальные погрешности. Электронные счетно-решающие приборы не имели еще основы в виде элементной базы, внедрение этой техники встречало определенное сопротивление со стороны разработчиков электромеханической аппаратуры и гироскопии. И только разработка на нашей фирме В. А. Маринушкиным фотоэлектронного датчика импульсов положило начало внедрению в СУ электронной счетно-решающей техники.

Первым ракетным комплексом с дискретными приборами системы управления была ракета-носитель ИСЗ 11К65. Автомат выведения, система регулирования скорости, программник тангажа, а также наземная проверочно-пусковая аппаратура были построены на дискретных принципах. Первой боевой ракетной системой на дискретных цифровых приборах была глобальная (орбитальная) ракета 8К69. Дискретные приборы были применены в автомате управления дальностью, автомате радиовысотной коррекции, автомате торможения, системе регулирования скорости и задания тангажных разворотов ракеты и головной части. Все эти системы разрабатывались в моем баллистическом отделе. Приборы были разработаны Д. Н. Мерзляковым, И. В. Бодаевым, Э. В. Лысенко под руководством В. П. Леонова. Наземный комплекс разрабатывался Е. И. Михлиным, Э. А. Вольфовским, Г. М. Гехтом. В системах управления последующих ракет уже использовались бортовые вычислительные машины (БЦВМ). Переход на них завершил становление нашей организации как головной по СУ, полностью диктующей облик системы управления.

В 1959 году к маю месяцу завершилось переселение нашей организации на новую территорию в бывшее погранучилище. Расположенное на северной окраине города в живописном районе лесопарка. Училище занимало значительную территорию; кроме основного здания на ней располагалось еще несколько служебных помещений, большой фруктовый сад и стадион. Первоначально численность нашей организации была около 600 человек, но затем начался значительный рост, и уже через год она достигла 2000 человек. Отбор был весьма тщательным. Руководитель отдела и лаборатории не только лично отбирал каждого человека, но и «находил» его сам или с помощью своих сотрудников, благо предприятие располагалось в промышленном районе города рядом с авиационным институтом, авиационным заводом и т. д. В этот период на предприятие были приняты многие инженеры, впоследствии сыгравшие большую роль в его становлении и развитии. Мой отдел насчитывал в то время около 80 инженеров и техников и располагался на третьем этаже главного корпуса. Этажом ниже были кабинеты руководства предприятия — Коноплева, Антуфьева, Гинзбурга. Параллельно с ростом численности предприятия шло и его насыщение самым современным оборудованием, а опытного производства — станками. Любые наши заявки удовлетворялись немедленно. Плац перед фасадом главного корпуса, спортивная площадка, где некогда занимались курсанты строевой и физической подготовкой, были уставлены ящиками с непрерывно прибывающим оборудованием. Прокладывались новые линии связи, строилась подстанция. Работа кипела днем и ночью. Посещение организации Брежневым еще больше усилило наше убеждение в том, что мы призваны выполнить самую престижную и срочную работу. Мы понимали ее ответственность и даже определенную опасность, но никто не мог предположить через какое тяжелое испытание предстоит нам всем пройти, и как оно отразится на судьбе организации и судьбе каждого из нас.

С первых дней существования нового предприятия ОКБ-692 в его составе начало действовать теоретическое подразделение, в скором времени выросшее в самостоятельное и одно из самых крупных подразделений — третий комплекс.

Роль теоретических разработок и соответственно роль третьего теоретического отделения трудно переоценить. Любая разработка предприятия требовала прочного теоретического фундамента и научного обоснования выбранного направления работ. Более того, теоретическое подразделение, как правило, было инициатором тех многочисленных направлений, которые вело впоследствии НПО «Электроприбор» (Хартрон). С другой стороны, если одна из головных фирм, начиная новую разработку, принимала решение применить в ней систему управления нашей фирмы, то ее представители начинали деловой разговор с третьим отделением. Решение таких фундаментальных вопросов, как согласование тактико-технических требований и технического задания на изделие в целом и его важнейший элемент — систему управления, было по существу за третьим отделением. В эскизных и технических проектах содержались материалы теоретических проработок, выполненных на высоком научном уровне, сопоставлялись различные варианты построения системы управления, обосновывались и определялись требования к ее отдельным элементам, зачастую предопределялась схема полета объекта и требования к его характеристикам. Наиболее важные материалы, характеризующие точность стрельбы, особенности боевых порядков головных частей и ложных целей, принципы наведения выносились в отдельный том, имевший высший гриф секретности. Полностью сформировавшееся третье отделение имело три основных направления: баллистики, стабилизации и программирования. Отдел баллистики занимался вопросами наведения боеголовок на цель, выведением ИСЗ на заданную орбиту, управлением полетом объектов в целом. Отдел стабилизации наиболее полно отвечал своему названию, т. е. в его компетенции были вопросы угловой стабилизации объектов, управление движением центра масс, ограничение углов атаки и боковых перегрузок объектов и т. д. Отдел программирования определял требования к бортовым и наземным компьютерным системам, разрабатывал их программно-математическое обеспечение и технологию его отработки.

Подбор кадров в третье отделение осуществлялся сугубо по индивидуальному принципу и, как правило, еще на стадии учебы, на пятом курсе или при дипломном проектировании из числа наиболее способных студентов в области математики или механики. Дипломное проектирование выполнялось на предприятии по тематике предприятия и под руководством его специалистов. Можно назвать десятки, и даже сотни специалистов самого высшего класса, выросших в третьем отделении и предопределивших успехи предприятия, уровень его разработок. Назову имена лишь некоторых: С. С. Корума, В. А. Батаев, В. П. Романенко, А. В. Бек, В. Д. Стадник, В.Г. Сухоребрый, О. М. Калинина, Н.А. Печенкина, В.Г, Симагин, И. Г. Медведев, Ю. Т. Муравьев, В. С. Столетний, А. С. Голиков, П. Т. Киричанский и еще многие другие, и очень обидно, что их имена так и останутся безвестными.

Третье отделение начало свое ведет еще из СКБ-897, руководимого А. М. Гинзбургом. Роль и значение теории Абрам Маркович понимал и приложил немало сил к созданию соответствующих подразделений, начиная с небольшой лаборатории и затем отдела в составе руководимого им комплекса в ОКБ-692. Без ложной скромности скажу, что мне наряду с Я. Е. Айзенбергом и А. И. Гудименко довелось стоять у самых истоков зарождавшейся мощной и полноводной реки — третьего отделения. Первым руководителем теоретической лаборатории была А. Н. Зыкова, затем уже отделом в составе ОКБ-692 руководил А. И. Гудименко. В 1961 году отдел был преобразован в комплекс, которым руководил Д. Ф. Клим, а с 1966 года его бессменным руководителем в течение более четверти века стал Я. Е. Айзенберг.

Анатолий Иванович Гудименко по складу своего характера мало подходил для руководителя теоретического подразделения. Это был типичный организатор, способный разобраться в любой ситуации, оценить варианты предлагаемых решений, правильно в них разобраться и принять оперативное решение. Коммуникабельный, с хорошим чувством юмора, умеющий смело и правильно вести себя в любом окружении. Шутки и бесчисленные полуанекдоты-полуистории он приводил очень кстати и умел рассказать так, что никто не чувствовал обиды. Все это сопровождалось обаятельной улыбкой с быстрым переходом к серьезному разговору и смягчению своей шутки, если он видел, что задел ею кого-либо. Женщины в нем души не чаяли, для них в запасе всегда были комплементы, что при его представительной внешности и веселом характере было приятно окружающим. Однако необходимой усидчивости и выдержки, для того чтобы докопаться до глубины сложных математических выкладок (или их применить), ему не всегда хватало. Когда ему пытались разъяснить какое-либо сложное положение, он всегда торопил и ограничивался выводами. Как главный инженер предприятия он был явно в своей стихии, быстро находил нужные решения, решительно проводил их в жизнь. Умение держать себя с руководителями любого ранга было очень ценным для предприятия, что особенно заметно было на фоне несговорчивости, порою ненужного упрямства главного шефа. Это приводило к тому, что многие в министерстве, в головной организации и среди смежников предпочитали иметь дело именно с ним. Янгель уважал Анатолия Ивановича, и когда у того начались семейные осложнения, и партком нашего предприятия не без воздействия шефа готов был по отношению к нему принять жесткие меры, Михаил Кузьмич вступился за него. Так как взаимоотношения с Сергееевым уже вышли за допустимые пределы, то конечным результатом был перевод Анатолия Ивановича на Киевский радиозавод Главным конструктором КБ, где он работал до перестройки.

Я очень хорошо знал Анатолия Ивановича еще по учебе в авиационном институте, где он был активным профсоюзным деятелем, получал Сталинскую стипендию и закончил его с отличием. Все это, включая то, что он был участником Великой Отечественной войны, прошел богатую школу жизни, сложило его характер и научило общению с людьми. Уход его из нашей организации был воспринят всеми с сожалением, многие считали его достойным преемником Сергеева на посту Главного конструктора. Сменивший А. И. Гудименко на посту руководителя третьего отделения Д. Ф. Клим был, в некотором смысле, его противоположностью. Нерешительный и осторожный, он зачастую не мог решить вопрос, откладывал и выжидал, боясь взять на себя ответственность. В нашу организацию он пришел в 1959 году из института НИИ-4 Министерства обороны в чине подполковника в составе группы военных специалистов из десяти человек, направленных в порядке оказания помощи нашей вновь созданной организации. Кстати сказать, никто из них, кроме В. П. Леонова, не прижился в нашей организации, некоторые вообще не приехали в Харьков, не оставили Москву, другие через некоторое время, включая Д. Ф. Клима. вернулись в столицу. Существенной помощи от них мы не получили и не могли получить, т. к. наши «домашние» кадры: такие, как Айзенберг, Гудименко, Кривоносов, Уралов, Передерий и многие другие были во всех отношениях сильнее этой «помощи».

С Дмитрием Федоровичем я познакомился еще в 1955-1956 годах на полигоне в Кап-яре. Тогда он был в чине майора и руководил баллистической группой испытателей. Мягкий и интеллигентный человек, он плохо вписывался в среду жестких и беспощадных друг к другу штатских и военных руководителей, особенно таких, как генералы Соколов, Мрыкин, желчный Пилюгин, непреклонный Янгель, безжалостно насмешливый Зайцев. Я помню, как однажды, уже при летных испытаниях ракеты 8К64, на одном из совещаний председатель Госкомиссии по ее испытаниям генерал Соколов, не разбираясь в чинах и званиях, устроил всеобщий разнос и штатским, и военным, Я посмотрел на сидящего рядом и пригнувшегося к столу, чтобы не попасться на глаза генералу, Клима; он шепотом сказал мне: «Страшную силу имеет человек!» Нужного авторитета Дмитрий Федорович в комплексе не имел. Такие записные юмористы и насмешники, как Исаков, Муравьев и Сухоребрый, выпускавшие ко всем праздникам стенгазеты, зачастую делали его предметом своих шуток. Всегда перед праздником я уступал на 2-3 дня свой кабинет редколлегии и все это время в нем непрерывно стоял гомерический хохот — карикатуры, эпиграммы и юмористические статьи, появлявшиеся затем в громадной стенгазете, были допустимой частью их беспощадного творчества. Доставалось всем, однажды в газету попал и сам шеф. Я уже не помню, что о нем писали, по нарисован он был настолько карикатурно, что газету не пропустили, и ее пришлось исправить — шефу были пририсованы усы и борода, и карикатурный портрет потерял схожесть. Такие вольности в третьем отделении были допустимы с самого начала его образования. Это подразделение отличалось некоторым демократизмом и эту его особенность поддерживал и культивировал Яков Ейнович, будучи уже в ранге его руководителя.

Дмитрий Федорович завел обыкновение при разговоре с любым сотрудником делать пространные записи в специально заведенной толстой тетради. Иногда при таком разговоре он вдруг начинал быстро листать свою тетрадь, находил нужное место и заявлял: « А вот такого-то числа вы говорили по этому вопросу иначе!» Уличенный в этом собеседник редко оправдывался, но в последующем воздерживался от высказывания своей точки зрения или вообще избегал разговоров с ним. Фраза его «хорошо поговорили» стала достоянием юмористов и выражала то, что вместо решения вопроса состоялся длительный и обстоятельный разговор. На фоне быстрых и решительных действий таких людей, как Гудименко, Айзенберг или Антуфьев, заявлявших в шутку, что лучше неправильное решение, чем его отсутствие, это было необычно, а его кабинет представлялся чем-то напоминающим тихую гавань. Постепенно сложилась такая обстановка, что мы, начальники отделов, решали вопросы, минуя его, докладывали у Сергеева, да и выше.

В свою очередь, это привело к тому, что Дмитрий Федорович, или как мы его называли Дима, стал имитировать занятость и глубокую научную деятельность. У него на столе всегда были разложены книги и журналы с закладками или вообще с раскрытыми страницами. Знаменитая длинная логарифмическая линейка, ставшая также предметом шуток, в рабочем состоянии лежала на тетради с какими-то формулами и распечатками, в общем, обстановка была самой рабочей.

Однажды во время какого-то совещания раздался телефонный звонок, и после короткого разговора Дмитрий Федорович вдруг засуетился, стал раскладывать на столе книги и журналы, придавая столу самый рабочий вид. На присутствующих он перестал обращать внимание и вскоре объявил об окончании совещания, а мы, выходя из его кабинета, встретились с академиком Б. Н. Петровым, частым гостем у нас. Исаков вскоре обратил наше внимание на то, что счетная машинка «Рейн-металл», стоящая на столе, не могла быть им использована, так как ее вилка требовала специального гнезда, которого не было в кабинете.

Мне приходилось в группе наших сотрудников, большинство из которых были производственниками, далекими от науки, ездить в автобусе предприятия на работу из города. Ездил в этом автобусе и Клим обычно с кипой иностранных технических журналов, которые он просматривал дома вечерами. На пассажиров это производило должное впечатление, особенно когда Дмитрий Федорович вдруг обращался ко мне со слова: «Андрей Саввич, вот статья, в которой решается проблема подобная Вашей!» — и показывал мне раскрытую страницу с формулами и чертежами. Но в целом Дмитрий Федорович был добрым и отзывчивым человеком. Его положение на предприятии позволяло ему успешно решать бытовые вопросы, за решение которых он брался охотно, и к нему обращались и из других подразделений.

После ухода Клима должность начальника третьего отделения была предложена мне, но я отказался — мне не хотелось расставаться с любимым делом — баллистикой, было столько идей и планов. Однако долго мне не довелось оставаться в своем отделе, и (почти в приказной форме с упоминанием партийности) пришлось принять восьмой комплекс — комплекс космических разработок. Но об этом несколько позже.

Начальником третьего отделения был назначен Я. К. Айзенберг и по-моему, он так же не очень охотно расстался со своим отделом стабилизации, созданию и становлению которого он отдал много сил и энергии, а сам стал в этой области специалистом мирового уровня.

С Яковом Ейновичем я познакомился летом 1956 года, когда он поступил на работу в СКБ-897 после окончания политехнического института. С тех пор на протяжении вот уже более сорока лет мы работаем на одном предприятии, и многие разработки были выполнены при нашем обоюдном участии. В наших взаимоотношениях было все, как и всегда бывает в жизни. В ряде вопросов мы иногда расходились и соответственно отношения обострялись, но всегда сохранялось взаимное уважение и поддержка в главных вопросах. Когда в 1991 году решался вопрос о назначении Главного конструктора и Генерального директора предприятия после смерти Л. Г. Андрущенко и один из представителей комиссии министерства, специально приехавшей решать этот вопрос, спросил мое мнение, я решительно высказался в пользу Я. Е. Айзенберга. Он был несколько удивлен этим, зная, что у меня с Яковом Ейновичем были по некоторым вопросам довольно заметные разногласия, но я ему сказал что-то вроде сталинской фразы о месте, где бывает полное согласие. Более того, когда чаша весов явно качнулась не в пользу Якова Ейновича, и ко мне в кабинет зашел А. И. Кривоносов с этим известием, я поднял трубку аппарата ЗАС и связался с Ю. П. Семеновым. С Юрием Павловичем у меня были очень хорошие отношения, как следствие работы по комплексу «Энергия-Буран», и я попросил его решительно вмешаться, зная, что он так же хорошо знает Якова Ейновича, а это гарантия дальнейшей дружной совместной работы над намечавшимися объектами. Юрий Павлович в тот же час позвонил О. Н. Шишкину, бывшему в то время министром Министерства общего машиностроения, и уже минут через 30-40 перезвонил мне и сказал, что все будет так, «как мы с тобой хотим». Действительно, комиссия, получив указания от Олега Николаевича, решила вопрос нужным образом.

Получилось так, что после прихода Я. Е. Айзенберга в СКВ сложилась наша тройка: Гудименко, он и я. Мы были молоды, уверены в своих силах и нас не устраивала второстепенная роль СКВ в разработках аппаратуры по документации и по идеям НИИ-885. Мы стремились получить самостоятельную работу, которая позволила бы реализовать наши идеи (а их в наших головах было предостаточно). Мы втроем ездили по Москве, побывали в самых различных организациях, включая предприятия Министерства авиационной промышленности и НИИ-4. Я уже не помню подробностей, но вскоре начались работы по пороховой тактической ракете «Онега», на которой система управления была реализована в соответствии с идеями Айзенберга и Гудименко. Во всех последующих работах ведущая роль в определении облика системы управления при-надлежала специалистам третьего комплекса. Ни одно обсуждение как принципиальных, так и текущих вопросов на всех уровнях внутри и вне организации не проходило без участия третьего отделения. С назначением Якова Ейновича руководителем комплекса практически завершилось формирование его как научно-теоретического подразделения и основного проектного органа ОКБ. Было завершено создание тематических лабораторий, строго определена их тематика и установлены нормы взаимоотношений. Чрезвычайное внимание Яков Ейнович уделял на всем протяжении его более чем четвертьвекового руководства оснащению комплекса непрерывно совершенствующейся техникой. В этом плане он был непревзойденным мастером убеждать руководство, вплоть до министра и секретаря ЦК в том, что нам для выполнения очередной работы необходима именно та вычислительная машина, которая вот-вот будет изготовлена, и она обычно попадала к нам раньше, чем в другие организации, даже столичного ранга. Результатом этого было то, что на протяжении многих лет наша организация имела самый мощный вычислительный центр в Украине с десятками современных машин. С применением машин создавались стенды моделирования процессов управления динамически сложных объектов, какими были ракеты и космические корабли. Важнейшим условием приближения к реальным условиям полета было использование подлинной аппаратуры и агрегатов ракеты. Рулевые машинки и нагрузочные стенды, вне зависимости от их мощности и сложности, наряду с усилительно-преобразовательной аппаратурой, входили в состав этих стендов. Так, для мощнейшей ракеты «Энергия», рулевые машинки которой приводили в движение сопла маршевых двигателей, все необходимое оборудование, включавшее агрегаты гидропитания, представляло собой промышленные установки, занимавшие сотни квадратных метров производственной площади. К изготовлению соответствующего оборудования привлекались ведущие в стране заводы промышленного оборудования. Для точных приборов сооружались специальные лаборатории с так называемыми развязанными фундаментами, не воспринимавшими колебания почвы. Аппаратура системы управления прицеливания (азимутального наведения) моделировалась в натуральном виде, а для исследования динамики жидкого наполнителя в баках ракеты была создана специальная гидравлическая лаборатория, где «Водолеи», как их в шутку называли, вели чрезвычайно важные работы. Такой подход к работе привел к тому, что третий комплекс, руководимый Я.Е. Айзенбергом, стал самым мощным научно-исследовательским центром в Украине по динамике и проектированию ракетно-космических объектов. В комплексе выросли специалисты высокого класса, работы которых в тех редких случаях, когда условия режима позволяли это сделать, публиковались и научных журналах. Но основным стремлением было: реализовать идеи и изобретения в разрабатываемых объектах.

Как и во всяком интеллектуальном обществе, в третьем отделении интересы не замыкались только на научных трудах и технических проблемах. Общественная жизнь и политические события находили свое отражение далеко не в официальной интерпретации. Неординарные суждения высказывались свободно и открыто, и в этом плане комплекс выделялся настолько заметно, что некоторые случаи становились предметом обсуждения в парткоме. К чести организации, я не знаю случаев, когда бы все это выходило за рамки принятия решений, типа: усилить политико-воспитательную работу, разъяснить и т. п. Доставалось нашим руководителям всех рангов.

Третий комплекс был инициатором и движущей силой многих новых начинаний. Наиболее значимым из них был переход на дискретную технику, завершившийся широким применением бортовых и наземных компьютерных систем. В составе отделения был создан специальный отдел программирования под руководством инициативного и талантливого инженера и ученого Б.М. Конорева, благодаря усилиям которого обязанности отдела вышли далеко за пределы программирования. Отдел взял на себя задачи общего руководства разработками на предприятии вычислительных машин, определением их характеристик. Отдел привлекал к своей работе научно-исследовательские организации Украины и Союза, работал в тесном содружестве со многими известными учеными и специалистами бурно развивающейся компьютерной техники. Отделом была создана блестяще функционировавшая технология бездефектного создания и отработки программ управления, включавшая все этапы разработки ракетно-космических систем и их летные испытания. Элемент этой системы — СДКП (система динамической коррекции программы) зачастую был спасительным выходом из критического положения. Необходимость изменения конкретной программы или исправления ошибки зачастую возникала в самый неподходящий критический момент, когда ракета или космический корабль находились на стартовой позиции, давление со стороны руководства достигало предельного значения, и вот тогда все надежды возлагались на программистов. Во многих случаях СДКП срабатывала и вместо длительной и тяжелой процедуры снятия приборов памяти иногда даже с заправленной ракеты, их переделки в заводских условиях (это 1-2 месяца работы), дело ограничивалось несколькими часами, и необходимые исправления вводились в оперативную память с пульта управления. Созданная отделом индустрия программирования, как мы ее называли вполне заслуженно, успешно конкурировала с американской системой верификации программ, требовавшей наличия специальных параллельных и независимых подразделений, сложного оборудования и математического описания бортовых приборов и агрегатов ракеты. Бортовой компьютер и его программа составляли безукоризненно функционирующий «электронный мозг» ракеты или космического корабля, и я не боюсь употребить этот термин, несмотря на предубеждение доктора Эрвина С. Белгенсдорфа: «Каждый, кто говорит о компьютере как об «электронном мозге», никогда не видел мозга». Спорить не буду с уважаемым доктором, но когда компьютерная система управления транспортного корабля снабжения (ТКС) ракетно-космической системы «Алмаз» в течение двух суток совершенно автономно без вмешательства Центра управления выполнила сложнейшую программу полета, состоящую из построения орбитальной и гироскопической систем координат, трех орбитальных переходов поиска, сближения и, наконец, стыковки со станцией «Салют», невольно казалось, что управление полетом ведет опытный и хладнокровный пилот. Такое же ощущение вызывала и автоматическая посадка корабля «Буран» с компьютерной системой управления, разработанной институтом Пилюгина-Лапыгина.

Планирование в III комплексе было на высоком уровне. Яков Ейнович создал даже специальный стенд, на котором находились тщательно разработанные подробные графики проводимых работ. Ежедневно проводились оперативные совещания, на которых рассматривался ход выполнения работ. Достоинством этих оперативок было то, что каждый пункт плана поручался определенному лицу, но при этом определялись условия и принимались меры для выполнения соответствующего пункта. Такая система анархически настроенным теоретикам вначале не очень нравилась, но постепенно все поняли, что только непрерывным контролем и оперативным устранением возникающих затруднений можно добиться решения сложных задач проектирования. Положение и авторитет Якова Ейновича позволяли ему подключить к решению задач производство и службы, ему прямо не подчиненные. Деловой подход и настойчивость вскоре принесли свои плоды — работы стали выполняться в сроки, а третье отделение по сути дела стало головным проектным подразделением предприятия. Сотрудники отделения, руководители отделов и лабораторий стали непременными участниками при решении вопросов проектирования как внутри предприятия, так и вне его. Им поручалось решение любых задач и на любом уровне, а работа совместно с предприятием стала желательной для многих головных предприятий-разработчиков.

В конце шестидесятых годов предприятие вело разработку систем управления для объектов главных конструкторов М. К. Янгеля, В, Н. Челомея, Д. А. Полухина, М. Ф. Решетнева. Королев с его космической тематикой по-прежнему оставался только в наших мечтах. Мы с громадным интересом наблюдали за работами ОКБ-1 и за их соревнованием с американцами. Многое в действиях Королева было непонятным и вызывало осуждение. Особенно необъяснимыми были повторяющиеся из года в год полеты «Востока», затем «Восхода», в то время как широко рекламируемые работы американцев по программе «Apollo» показывали, насколько решительно эта программа приближалась к своему победному завершению. Попытка Челомея вмешаться в ход лунной гонки с самого начала была обречена на неудачу. Мы, будучи участниками этой работы, с сожалением отмечали это, понимая, что такая грандиозная работа может быть выполнена только при сосредоточении всех наших сил, т. е. при объединении усилий королевской и челомеевской фирм совместно с их смежниками. Мне довелось присутствовать на одном из совещаний в министерстве вскоре после его образования. В.Н. Челомей в буквальном смысле бил себя в грудь, безуспешно доказывая, что если ему будет дано финансирование в размере полутора миллиардов рублей, то он сумеет опередить американцев, по крайней мере, в пилотируемом облете Луны. Но дальше проектных материалов, в которых участвовали и мы, дело не пошло. Для нас эти проработки имели громадное значение. Уровень нашего понимания проблемы значительно поднялся, мы поверили в свои силы, поняли, что любые задачи в космосе нам по силам. Было ясно, что челомеевская ракета-носитель «Протон» и королевский «Союз» — основа для облета Луны, и мы даже сделали прикидочный расчет такого полета. Но «главные» не хотели видеть друг друга. Последние надежды были рассеяны двумя событиями, которые были разделены сроком в два месяца. 21-27 декабря 1968 года «Ароllо-8» с тремя астронавтами совершил облет Луны, а 21 февраля следующего года при первой попытке запуска потерпел аварию королевский носитель H1 на 70 секунде полета. Мы, будучи на 43 площадке, видели, как он стартовал, затаив дыхание, мы отсчитывали секунды его полета, а затем взрыв и полное разочарование. Трудно сказать, кто больше переживал эту трагедию — мы, посторонние наблюдатели, или разработчики этой ракеты. Последовавшие вскоре полеты «Apollo-10» и исторического «Apollo-11» поставили последнюю точку. Добытая величайшим трудом ведущая роль в космических исследованиях менее чем за десятилетие была безвозвратно утеряна, и это в то время, когда было ясно видно, что в ракетно-космической технике наши возможности вполне сравнимы с американскими. По крайней мере, в области боевых ракетных комплексов соревнование шло с переменным успехом, и в начале семидесятых годов были созданы самые совершенные в мире боевые ракетные комплексы — 15А14 и 15А30, совершенствование которых обеспечило приоритет страны до конца столетия. Довелось мне видеть и черно-белое облако над стартовой позицией в июле 1969 года при второй попытке запуска H1. Я ехал на 95 площадку в «рафике». Мы надеялись до запуска H1 проскользнуть поворот возле знаменитого здания «на семи ветрах», пользуясь задержкой пуска, но нас остановили сразу же за азотным заводом. Мы съехали на грунтовку, поднялись на ближайшую возвышенность и увидели зрелище, которое развеяло последние надежды на успех нашей лунной программы. Взрыв даже на расстоянии около 25 км был потрясающим... Групповой полет кораблей «Союз-6, -7 и -8» в октябре месяце в интервале между полетами «Ароllo-11» и «Ароllo-12», который, как оказалось, только условно можно назвать «групповым», подчеркнул нашу отсталость. Когда мы проезжали створ со стартовой площадкой, в воздухе все еще сильно чувствовался запах гари, а солдаты на КПП при подъезде к 95 площадке были в противогазах.

После четвертой неудачной попытки, когда, по мнению разработчиков, основные причины аварии были поняты и устранены, а задел ракет на полигоне достигал семи при двух собранных, было принято решение о закрытии лунной программы. В. И. Мишин, Главный конструктор ОКБ-1 того периода, обвинял в этом трех человек: Устинова, Смирнова и Афанасьева. Решение, принятое в первой половине 1974 года, явилось причиной задержки более чем на десять лет создания в Советском Союзе носителя подобного типа. Коренной же причиной нашей неудачи следует считать недоговоренность Королева и Глушко по двигателям. Это привело к тому, что Королев вынужден был привлечь к созданию двигателей совершенно новую в ракетной технике фирму Министерства авиационной промышленности во главе с Н.Д. Кузнецовым, которому не удалось в нужные сроки довести двигатель до необходимого уровня надежности. Опыт развития техники говорит о том, что любое новое направление первоначально выглядит слабым и бесперспективным. Так было с авиацией, так было и с ядерной энергетикой, так было и с радиотехникой. Сегодня, например, радиотехника проникла во все сферы человеческой деятельности — связь в пределах Земли и космоса, телевидение, информатику, локацию и т. д., а ведь Генрих Герц, открывший электромагнитные волны, сам не верил в их полезность и даже высказывался в таком духе, что ими вообще не стоит заниматься.

Любое вмешательство партаппаратчиков или чиновников любого ранга в вопросы науки и техники не приносит ничего другого, кроме вреда. С трудом верится, что такие люди, как Устинов, Смирнов и Афанасьев, которых мне довелось видеть «в деле», являются авторами решения о закрытии H1. Таким образом, после медленного и незаметного «увядания» челомеевской лунной программы, громко на весь мир прозвучал приказ о прекращении вообще в СССР программы пилотируемых полетов к Луне. В газете «Правда» появилась статья академика Б.Н. Петрова, в которой обосновывалась идея полетов к ближайшим небесным телам не людей, а автоматов; посылать людей на Луну нам не очень-то и хотелось. Автоматическая доставка 100 граммов лунной породы со дна Моря Изобилия станцией «Луна-16» 12 сентября 1970 года преподносилась как величайшее достижение, равным образом, как и исследование поверхности Луны «Луноходом-1», доставленным на поверхность станцией «Луна-17» 10 ноября 1970 года. Бесспорно, это были значительные успехи автоматики, но они меркнут на фоне шести блестящих лунных экспедиций американцев.

Третье отделение предприятия, возглавляемое в разное время Д.Ф. Климом, А.И. Гудименко и Я.Е. Айзенбергом, по сути дела, являлось тем подразделением, где рождались основные идеи разработок, возникали новые направления, которые настойчиво инициировались и, в конечном итоге, реализовывались в ракетах, кораблях и спутниках. Научное обоснование предлагаемых отделением идей и направлений было глубоким. Математика, механика, физика, электроника и электротехника были теми фундаментальными дисциплинами, на основе которых велись проработки. Специалисты подбирались скрупулезно из числа молодых специалистов, имеющих склонность к научной работе и свободно владеющих этими знаниями. Мнение руководства отделения при решении научных и технических вопросов было решающим как внутри предприятия, так и при проведении внешних совещаний и советов на уровне ВПК, министерства и головных организаций.

Соответственно были созданы замкнутые приборные, конструкторские, испытательные подразделения, возглавляемые на первых этапах работы И.А. Рубановым, а затем А.Н. Шестопаловым (приборный комплекс), П.М. Сорокиным и И. М. Брынцевым (конструкторский комплекс), У. М. Федотенковым, Е.Н. Харченко (отработочно-испытательный комплекс). Громадное значение имел монтажно-экспериментальный цех (Е. А. Морщаков), выросший затем в мощный опытный завод благодаря воле и энергии О. Ф. Антуфьева.

В научно-техническом развитии предприятия четко могут быть выделены четыре основных этапа:

I этап — использование принципов аналогово-релейной техники;

II этап — использование дискретных и цифровых принципов построения приборов и систем;

III этап — использование в системах управления цифровых вычислительных машин и многомашинных (компьютерных) комплексов;

IV этап — конверсия и переход к разработке многоцелевых автоматизированных систем.

Первые работы по реализации дискретных систем начаты в лаборатории Д. Н. Мерзлякова в 1961 году для приборов системы управления ракеты-носителя 11К65. Первые цифровые датчики разработаны в лаборатории В. А. Маринушкина. Энтузиастами и создателями дискретных приборов были И.В. Бодаев, Г.С. Бестань, Э.В. Лысенко, Д.М. Смурный. Конструкторами этих приборов были И.А. Авраменко, Н.Н. Филатов, С.С. Матвеев. С приборами дискретной техники на вооружение и в эксплуатацию сданы ракеты-носители 11К65 и 11К69, с помощью которых за все время эксплуатации было запущено более тысячи ИСЗ самого различного назначения и боевой ракетный комплекс — глобальная ракета 8К69.